История знаменитых путешествий. Марко Поло

Эпилог Рассказчик

Хотя «Путешествия» были достаточно точны, прозвище Миллион осталось за Марко Поло и после смерти [63]. Поначалу в нем видели скорее создателя увлекательных легенд, чем историка. Например, флорентинец Амалио Бонагуизи, переводивший книгу Марко, писал в 1392 году, что венецианец взялся за этот труд, «чтобы провести время и развеять меланхолию». Он предупреждал читателей своего перевода «Путешествий»: «Содержание представляется мне неправдоподобным, но, если все это правда, придется поверить в чудеса».

Реакцию Бонагуизи можно понять. Соавтор Марко, Рустикелло, вольно вводил в повествование христианские чудеса, полагая, что без них история окажется недостаточно увлекательной; столь явные литературные вставки, хотя и немногочисленные, заставляли сомневаться в реальности приключений Марко Поло. «Возможно, все, что он рассказывает, и правда, – заключает переводчик, – но я этому не верю, хотя по всему миру в разных странах можно найти много различий… я переводил для своего удовольствия… не ожидая веры или доверия».

Подобное положение вещей не столь невероятно, как представляется, потому что единственная книга, хотя бы отчасти сравнимая с трудом Марко Поло, действительно была сборником выдумок и обольстительных мифов, выдаваемых за факты. Сэр Джон Мандевиль, чьи «Путешествия» впервые вышли во французском издании в 1356 году, мог бы называться английским Марко Поло, если бы не то обстоятельство, что сэр Джон, по всей вероятности, никогда не выбирался за пределы обширной аристократической библиотеки, в которой он искусно складывал мозаику из захватывающих рассказов об Индии и Азии, прибегая к известным и неизвестным античным авторам. Таинственный Мандевиль, о котором известно только, что он был английским рыцарем из Хартфордшира, писал, что покинул дом в 1322 – по другим версиям, в 1332 году – и отправился в Святую землю, а оттуда в Индию, Персию и даже в Китай, откуда вернулся домой в 1356-м (или 1366-м). Он объявил, что показывал записки о своем путешествии папе, который объявил их истиной. В действительности это была искусная компиляция из исторических и иных трудов – в том числе из Плиния, Геродота и таинственного пресвитера Иоанна, увлечения которым не избежал и Марко, а также из различных романов об Александре Великом. Мандевиль использовал и работы менее известных авторов, таких как Альберт из Экса, Вильям Триполийский, Одорик Порденонский и Винсент из Бове, которые, в свою очередь, много заимствовали у античных авторов. Понятно, что опус Мандевиля в дальнейшем использовали другие сказочники. Воображаемые «Путешествия» Мандевиля приобрели популярность в Англии времен Средневековья и Ренессанса. В XV веке Мандевиля переиздавали в пять раз чаще, чем Поло. На протяжении двух столетий обе книги воспринимались как увлекательные фантастические описания вымышленных странствий. В начале XVIII века труд Мандевиля оценили по-новому, как «описание волшебных и сказочных стран».

В отличие от Мандевиля, который сознательно вводил читателей в заблуждение, Марко верил каждому продиктованному им слову, однако для него истина была не в буквальной передаче фактов. Она включала субъективные взгляды, плоды воображения и даже элементы мифа, которые помогали создать более широкую и убедительную картину реальности. Если бы Марко верил только фактам, его повесть вышла бы столь же сухой, как отчеты, оставленные его предшественниками из духовного сословия. Однако его рассказ, хоть и полный преувеличений, не был выдуманным, и он ожидал – даже требовал, – чтобы читатели верили каждому слову. Такой подход мог оказаться чрезвычайно обременительным, поскольку вынуждал засвидетельствовать истинность всех описаний, но в пересказе ноша возлагалась уже на читателя, которому Марко зачастую с вызовом предлагал принять на веру все, сказанное им.

За два десятилетия странствий Марко понял, что факты бывают фантастичнее вымысла, но ему трудно было убедить в этом других. Кому из авторов, обладавших подобным опытом, приходилось так же бахвалиться или умолять читателей верить ему? Все же за Марко оставалась уникальная особенность, помогавшая убедить скептиков: его личные наблюдения и исторические сведения о величайшем правителе мира, Хубилай-хане. Если изъять из повествования эту исполинскую фигуру, оно превратится в один из многих красочных рассказов о Шелковом пути. Опыт долгой службы у Хубилай-хана поднял его книгу совершенно на иной уровень; Марко Поло был не просто путешественником, он буквально балансировал на стыке двух цивилизаций, выступал посредником между ними и, главное, дожил до тех дней, когда получил возможность изложить свою историю.

И у Марко были свои слабости. Когда жизнь Хубилай-хана начала клониться к закату, у венецианца не хватило слов для описания упадка своего героя. В других случаях он поддавался вспышкам энтузиазма – относительно женщин, искусства и даже религий, – и так же быстро остывал, словно купец на базаре ощупывал, обсуждал и наконец отвергал разложенный перед ним товар. К тому же вопреки всем притязаниям на ученость Марко слабо владел историей. Он знал понемногу о многом, но оставался всего лишь блестящим дилетантом.

Через три столетия после смерти Марко Поло путеводитель Франческо Сансовино в разделе о церкви Сан-Лоренцо в Венеции вспоминает венецианского путешественника заодно с Колумбом, генуэзским мореплавателем и первопроходцем. «Под портиком похоронен Марко Поло по прозвищу Миллион, описавший путешествие в новый мир и первый до Христофора Колумба открывший новые страны». Будь Марко еще жив, он с готовностью принял бы этот похвальный отзыв, хотя мог бы отметить, что не считал себя открывателем новых земель, а был всего лишь на редкость много путешествовавшим купцом, двигавшимся по давно известным дорогам и наблюдавшим древние миры Азии и Индии. Земли и народы, описанные им, были новостью только для европейцев.

По-видимому, к 1685 году репутация Марко Поло в Венеции наконец укрепилась. В своей энциклопедии церковной истории Томазо Фугаццони, описывая починку церкви Сан-Лоренцо, отмечает: «В центре портика было захоронение знаменитейшего Марко Поло, благородного венецианца» – это описание удовлетворило бы даже тщеславного Марко.

Однако могила не сохранилась. В 1827 году Эммануэль Антонио Чиконья, составляя полный каталог венецианских надгробных надписей, упоминает утраченный памятник семьи Поло. На самом деле вся церковь Сан-Лоренцо превратилась в развалины. Впоследствии ее восстановили, и позднейшие исследователи предполагали, что кости Поло и других венецианцев, похороненных в ее стенах, были собраны в общую могилу, а позже, может быть, использованы под засыпку новых полов. Как бы то ни было, саркофаг и другие предметы, отмечавшие место упокоения Марко, его родителей и дяди, его жены и детей, пропали.

Если о ком-то из членов семьи Поло можно сказать, что он продолжил семейные традиции, то лишь о Фантине, старшей дочери Марко. Правда, ее не интересовали путешествия, зато она стала опытной истицей. Судя по отчетам, она не раз побывала в суде, отстаивая доставшееся ей от отца наследство; 4 августа 1362 года она утверждала, что ее покойный супруг обманом присвоил ее наследство, прежде чем скончался в колонии на Крите. Еще несколько десятков лет Поло ссорились из-за фамильного имущества – золота, пряностей, тканей и земельных участков. Складывается впечатление, что никто из них не проявлял интереса к величайшему наследству Марко Поло – к хронике его путешествий. Эта миссия выпала другим, распространявшим рукописные копии книги по всей Европе. «Путешествия» обрели собственную жизнь и вышли далеко за пределы Венеции.

Совместное творение Марко Поло и Рустикелло Пизанского создало целую индустрию копирования, и каждый переписчик действовал независимо и самостоятельно. Первыми читателями и заказчиками «Путешествий» были ученые, монахи и любознательные аристократы. Менее образованные и привилегированные венецианцы и европейцы если и знали о фантастической повести Марко Поло, то лишь понаслышке.

Сохранилось сто девятнадцать ранних рукописных копий книги Марко Поло. Все они различаются. Первые версии на тосканском диалекте, возможно, были сделаны еще при жизни Марко. Вскоре «Путешествия» появляются и на других европейских языках: венецианском, немецком, английском, каталанском, арагонском, гэльском и, разумеется, на латыни. Еще до изобретения печати «Путешествия» широко распространились, хотя и уступали другим книгам в популярности. В Европе ходило не менее 275 рукописей вымышленных приключений Джона Мандевиля, а в XIV и XV веках читающей публике было доступно не менее 500 рукописных экземпляров «Божественной комедии» Данте.

Скептицизм венецианцев превратил Марко в одного из тех пророков, которых не почитают в отечестве своем. Данте, его современник, о нем ни разу не упомянул. (Правда, некоторые исследователи полагают, что отыскали зашифрованное упоминание о путешественнике.) Из всех первых рукописей в родном городе Марко ходили всего две, и те датируются 1445 и 1446 годами, то есть спустя почти полтора века после заключения Марко и Рустикелло в Генуе. Немногочисленные счастливчики, возможно, могли заглянуть в общедоступную версию книги – не дошедшую до нас, – якобы прикованную цепью на мосту Риальто, в сердце торгового района Венеции. Увлеченные читатели, не замечая толкавшихся вокруг купцов и разносчиков, переносились в иной мир, где жил Хубилай-хан, его соблазнительные наложницы и его бессчетная армия, – мир, ставший доступным благодаря странствиям Марко Поло и игре его воображения.

Сенсационная, хотя и разрозненная рукопись Марко Поло со временем стала общеизвестной. Утверждение Рамузио, что «книга разошлась по всей Италии в несколько месяцев», выглядит благонамеренным преувеличением. В действительности книга расходилась медленно, по одной рукописной копии за раз, и потребовалось больше века, чтобы она заняла постоянное место в историческом и литературном сознании европейцев. Марко Поло со временем приобрел статус посредника по обмену культурными ценностями, став одной из тех редких личностей, чей обширный опыт позволяет воплотить и передать дух эпохи последующим поколениям. Его культура была культурой путешественника и торговца и включала в себя множество субкультур: монгольскую, китайскую, культуру Индии и племен Азии. Его взгляд простирался от Армении до Занзибара. Его восприятие этих культур, в особенности китайской, оставалось главным источником сведений о них для европейцев вплоть до XIX века. Марко представил Европе описание не мира, как обещало первоначальное название книги, а его недостающей половины. В процессе им были спасены от полного забвения некоторые выдающиеся люди и события.

Издатели и ученые пытались свести воедино разрозненные рукописи, удостоверить или подвергнуть сомнению отдельные подробности, помочь читателю найти путь через отдаленные и порой невообразимые просторы Азии и Индии. Наиболее преуспел в этом один монах, который без особого удовольствия вынужден был переводить объемный и беспорядочный манускрипт на латынь. «Я, брат Франческо Пипино из Болоньи, из ордена братьев проповедников, – начинает он, – принужден волей многих отцов и господ свести истинный и верный перевод с вульгарного языка – возможно, с тосканского или венецианского диалекта – на латынь». Он закончил работу между 1310 и 1314 годами, в последние годы жизни Марко Поло. Манускрипт Пипино был близок к оригиналу, но, кажется, Марко до конца жизни дополнял свою повесть. По этой причине Пипино опасался, что его ученый перевод окажется не последним словом, и более того, что ему недостает грубой страстности «вульгарного языка».

Несмотря на все трудности, Пипино внес в свой труд отчетливую религиозную идею. Его латинский перевод предназначался для того, чтобы подготовить монахов его ордена к основанию миссий на далеком Востоке. Он редактировал текст, руководствуясь представлениями о приличиях и религиозной доктриной, выпускал слишком откровенные сексуальные отрывки и многие из вставленных Марко двусмысленностей. Там, где считал это необходимым, Пипино дополнял рукопись от себя. Он выражал надежду, что его благочестивый читатель, «видя языческие народы в такой тьме и слепоте и в такой нечистоте, возблагодарит Бога, просветившего верных светом истины и милосердно призвавшего их из опасной тьмы к чудесному свету».

Восприятие религий, описанное в повествовании Марко, конечно, намного более тонко и парадоксально, чем взгляды фра Пипино. Например, хотя Марко так и не постиг тонкости, силы и сложности ислама и исламской культуры, Пипино усиливает его неодобрительное отношение, вставляя слово «ненавистный» и тому подобные прилагательные везде, где венецианец упоминает о мусульманах или неверных; в результате равнодушие Марко к исламу превращается в открытую враждебность – но она исходит от восприятия Пипино, а не Марко. Тем не менее правка Пипино сохраняется и в некоторых современных версиях «Путешествий».

Первое печатное издание «Путешествий» вышло в Нюрнберге в 1477 году, примерно через 175 лет после того, как Рустикелло закончил свою рукопись. На фронтисписе книги в полный рост изображался идеализированный портрет молодого путешественника. Спрос на книгу Марко Поло привел к переизданию ее в Германии, на этот раз в Аугсбурге, четырьмя годами позже. Примеру Германии последовали издатели других стран. Французский перевод, вышедший в виде книги в 1556 году, основывался на версии Пипино (его не следует путать с оригинальной версией на французском диалекте, на котором, вероятно, писал Рустикелло).

В Италии много лет основным считалось издание Рамузио. Оно несколько раз переиздавалось, а окончательная версия вышла в 1557 году, через два года после того, как Рамузио скончался в Падуе (и через два века с лишним после смерти Марко Поло). Рамузио с бесконечным энтузиазмом собирал все сплетни о Марко, вдохнул новую жизнь в историю венецианского путешественника и в полной мере осознал вклад, внесенный им в понимание мира. «Видя, сколь многие факты и подробности о той части мира, о которой… писал Марко, подтверждаются или в новом свете открываются в наши дни, – замечает Рамузио, – я рассудил, что разумно выпустить эту книгу на основании различных копий, написанных более двухсот лет назад (сколько я могу судить), совершенно верных и гораздо более точных, чем читанные до сих пор; чтобы мир не лишился плодов столь великого усердия и трудов в столь благородной науке».

Рамузио считал Марко Поло величайшим из путешественников, как современных ему, так и древних, и ставил его даже выше Колумба. «Я не раз обдумывал про себя вопрос, какое странствие чудеснее, – писал он, – совершенное по суше этим нашим благородным венецианцем или предпринятое… доном Христофором». Рамузио признавал, что судит пристрастно, поскольку Колумб был уроженцем главной соперницы Венеции, Генуи, и плавал под флагом враждебной Испании. Все же, писал он, «мне представляется, что (путешествие) по суше должно расцениваться выше, чем по морю», учитывая «огромное величие души, необходимое для исполнения такого предприятия и завершения столь долгого и трудного пути», не говоря уже о «нехватке съестных припасов – в течение не дней, но месяцев».

Колумб во время своих четырех плаваний в Новый Свет делал примечания к запискам Марко Поло – ведь генуэзский мореплаватель тщетно пытался отыскать сказочный Китай. (Можно сказать, что Марко ввел его в заблуждение, убедив, что Китай расположен где-то в районе Карибского моря.) В своей личной копии итальянского перевода «Путешествий» Колумб сделал многочисленные заметки на полях, показывающие, что он обращал особое внимание на ценные товары, упомянутые Марко: перец, корицу, гвоздику, благовония, рубины и золото. Колумб мечтал ввозить все это в Европу с огромной прибылью. К тому же он намеревался продолжить дело Марко Поло, встретившись с «великим ханом» и представив ему письма своих августейших покровителей, короля Фердинанда и королевы Изабеллы, а также просветить его по части западных обычаев, преподать основы христианского вероучения – не понимая, что Монгольская империя осталась в далеком прошлом.

«Путешествия» вдохновили еще одного восприимчивого мореплавателя, молодого дипломата Антонио Пигафетту, который вел официальную хронику кругосветного плавания Фернана Магеллана, начавшегося в 1519 году. Пигафетта, один из оставшихся в живых восемнадцати участников этой злосчастной экспедиции, вел путевые записки, подражая своему кумиру и соотечественнику, Марко Поло.

При всей неполноте и непоследовательности «Путешествия» остались незаконченным шедевром, взывающим к новым поколениям странников и мечтателей.

Однажды, летним днем 1797 года, как рассказывает Сэмюэл Тейлор Кольридж, «автор, будучи тогда нездоров, отдыхал на одинокой ферме между Порлоком и Линтоном, на эксмурских границах Сомерсета и Девоншира». Кольриджу было двадцать пять лет, он был младшим из четырнадцати детей сельского священника. Он недавно покинул Колледж Иисуса в Кембридже, так и не получив степени, и решительно встал на путь поэта и мечтателя-радикала. Страдая неустойчивым темпераментом и приступами меланхолии, он искал облегчения в лаудануме, препарате опиума[64].

«Вследствие легкого недомогания, – продолжает он, – было прописано болеутоляющее, под действием которого он уснул в кресле за чтением следующей фразы в “Паломничестве Перчаса”» (хроника, опубликованная Сэмюэлем Перчасом, включала обширные заимствования из книги Марко Поло). «В Ксанаду Хубилай-хан построил величественный дворец», – написал Перчас, не подозревая, что эта фраза вызовет к жизни одно из самых знаменитых стихотворений в английской поэзии. «Десять миль земли обнесены стеною. За стеной имеются фонтаны и реки проточной воды, и очень красивые лужайки и рощи… Великий хан держит там все виды животных. Посреди парка, где расположена прекраснейшая роща, великий хан устроил себе для жилья дворец и при нем сад. И стена окружает десять миль плодородной земли».

Прочитав эти слова, Кольридж три часа провел «в глубоком сне, по крайней мере, внешних чувств». Ему казалось, что, пока он спал, его внутренний разум сложил «две или три сотни строк стихотворения… без всякого ощущения или осознания усилия». Очнувшись, он «немедля и поспешно» попытался записать все, что мог вспомнить из приснившегося стихотворения. По-видимому, неуловимые стихи относились к Хубилай-хану, о котором читал Кольридж, прежде чем задремал.

В эту самую минуту не ко времени явился «по делу человек из Порлока» и отвлек молодого поэта от работы. «Вернувшись в комнату, он, к немалому удивлению и огорчению, обнаружил, что еще сохранил смутные воспоминания об общем смысле видения, однако, за исключением восьми или десяти строк и образов, остальные ускользнули, как образы на поверхности реки от брошенного камня, но – увы! – уже не сложились заново».

С трудом складывая полузабытые строки, Кольридж написал первую строфу «Кубла Хана»:

В том же эйфорическом состоянии Кольридж дописал поэму до конца, заключив ее предостережением об опасностях безудержного восторга. Он видит себя чужими глазами или воображает родственную душу, восклицая:

Это гармоническое видение силы и пространства так далеко опережало время, что прошло почти двадцать лет, прежде чем Кольридж решился опубликовать поэму о «Кубла Хане» – труд, который обеспечил монгольскому правителю постоянное место в творческом воображении писателей Запада.

Несмотря на различия в темпераменте странствующего купца Марко Поло и неврастеничного поэта Кольриджа, величие Монгольской империи захватило обоих. Кольриджу не чужды были галлюцинации: они питали его поэтические видения. Не сознавая истинного источника вдохновения, он поддался очарованию гипнотизирующих описаний венецианца в пересказе Сэмюэля Перчаса. Впрочем, и Марко мог быть знаком с действием опиума, которым лечился от загадочной болезни в Афганистане. Возможно, это обострило его восприимчивость и сообщило неестественную яркость литературным трудам. Если Марко пристрастился к опиуму, это вполне могло изменить и отточить его восприятие – и сказаться в его «Путешествиях». В этом случае точнее было бы сказать, что он не преувеличивал, а воспринимал все в искаженном масштабе, что он был слишком подвержен внушению. Это объяснило бы, почему его отчет, местами совершенно точный и подробный, в других частях становится фантастическим. Если, вернувшись в Венецию, Марко прекратил принимать опиум, отказ от наркотика мог объяснить его преображение из восторженного путешественника по чужеземным державам в мелочного купца-сутягу.

Марко Поло был почти забыт, но его книга, воспринимавшаяся как нераздельный сплав фактов и вымысла, продолжала жить. Такое положение дел начало меняться в XIX столетии, когда ученые попытались навести порядок в хаотических сведениях, представленных Марко, и создать окончательную версию его повествования. В авангарде этого движения находились французы, которых Марко Поло привлекал как воплощение «ориентализма» – увлечения азиатским искусством и мировоззрением. В 1824 году Парижское Географическое общество выпустило тщательно комментированное издание «Путешествий», компилированное из многих версий. Дальнейшие события изменили характер дискуссии. Ученых больше не занимали вымыслы; их интересовало, сколько истины содержится в повествовании Марко. Несмотря на риторические излишества, большая часть его описаний выдерживала проверку. «Путешествия» стали рассматривать как надежный в целом источник информации о недоступном континенте, и это привлекло новых почитателей. То, что прежде считали игрой воображения, теперь рассматривали как исторический документ.

Четыре десятилетия спустя французский лингвист М. Г. Потье сравнил рассказ Поло в издании 1824 года с монгольскими и китайскими хрониками и нашел, что это не видения, навеянные наркотиками или чем-то иным, а поразительно точный отчет. Летописи подтверждали, что Марко прилежно регистрировал коммерческую активность, придворные церемонии, экзотические религиозные, погребальные и брачные обычаи.

Научный труд Потье был дополнен и усовершенствован двумя последующими комментаторами, Генри Юлем и Анри Кордье, которые восстановили репутацию Марко Поло в англоязычном мире. Для этих двух исследователей главное «очарование» повести Марко крылось не в содержании, не в удивительной истории создания, а в «сложных вопросах». Юль и Кордье горячо заявляли: «Это великая книга загадок, но наша уверенность в правдивости автора такова, что мы не сомневаемся: каждая загадка имеет решение». С пылом и уверенностью, свойственной их времени, они взялись за поиск ответов. Прибегая к помощи всемирной сети корреспондентов, они неутомимо устанавливали, какие азиатские народы и местности имел в виду Марко, и доказывали, что он описывал только то, чему сам был свидетелем. Юль и Кордье считали, что отдают заслуженную дань своему странствующему герою, однако их усердная сверка фактов отчасти затемнила игру воображения Марко. Маловероятно, что его труд пользовался бы такой популярностью и влиянием, если бы он просто написал энциклопедию Азии.

Перегруженное комментариями издание Юля и Кордье в четыре раза превосходит объемом оригинал Марко Поло и изображает его предвестником эпохи открытий – еще более успешным, чем Магеллан и Христофор Колумб, которые в известной степени вдохновлялись трудами Марко. В отличие от них Марко не носил меча, не вел войн, не захватывал рабов, не убивал врагов. Его путешествие, единственное из путешествий европейских первооткрывателей, остается литературным трудом, влияние которого ощущается и по сей день.

«Он был первым путешественником, преодолевшим дороги по всей протяженности Азии, – напыщенно заявляют Юль и Кордье, – называя и описывая царство за царством, представавшие его глазам: пустыни Персии, цветущие плато и дикие ущелья Бадахшана, изобилующие нефритом долины рек Хотана, монгольские степи, колыбель силы, недавно угрожавшей поглотить христианский мир, новый блестящий двор, возникший в Ханбалыке. Первый путешественник, изобразивший Китай во всем его богатстве и величии, с могучими реками, огромными городами, богатой промышленностью, обильным населением, неимоверно огромным флотом, бороздившим его моря и внутренние воды; рассказавший нам о народах у его границ, со всеми их причудливыми обычаями и верованиями; о Тибете с его отвратительными культами; о Бирме с ее золотыми пагодами, увенчанными бубенцами…»

При всей пышности красноречия, это точная оценка достижений Марко. Марко Поло, подобно Алексису де Токвилю, был из тех редких странников, которые видят чужие страны отчетливее, чем их жители.

В Италии научное исследование «Путешествий» достигло зенита после выхода в свет роскошного издания, составленного Луиджи Фосколо Бенедетто. Изданная во Флоренции в 1928 году, эта работа сводила воедино все рукописные версии. Казалось, Бенедетто сказал последнее слово в изучении труда Марко Поло, однако в 1932 году обнаружилась замечательная рукопись, содержавшая более подробные эпизоды и новый материал. Сэр Персиваль Дэвид, обнаруживший эту рукопись, был лондонским коллекционером и ученым, специалистом по китайской керамике. Ненасытное любопытство и интерес к китайским путешествиям Марко Поло привели его в Толедо, в библиотеку кардинала Франциско Хавьера де Зелада (1717–1801), где хранился латинский перевод рукописи Марко Поло, который был в полтора раза больше других версий. Ученые пришли к выводу, что он был написан или переведен в Италии в XV веке, в то время, когда другие версии отчета Марко Поло превращали из рукописей в печатные книги; рукопись стала известна как текст Зелада, или Толедская рукопись.

Чтобы донести до широкой аудитории самую полную версию книги Марко Поло, двое ученых, профессор из Кембриджа А. С. Моул и француз Поль Пеллио, дерзнули составить «Сводный перевод», в котором «попытались свести воедино все или почти все сохранившиеся слова Марко Поло и указать источник, из которого исходит каждое слово». Результат их труда, включавший в себя текст Зелада, был издан в Англии и во Франции в 1938 году, и за ним последовали два тома примечаний. Книга получилась не только самой полной, но и самой живой, поскольку Моул и Пеллио сумели отчасти передать воодушевленный и непринужденный стиль Марко Поло. Это смешение разговорной и ученой речи лучше передает непостоянный дух Марко, чем прежние, более сдержанные и торжественные переводы.

Марко Поло был не просто путешественником: он принимал участие в истории своего времени. Из наивного семнадцатилетнего юнца, терявшегося в тени отца и дяди, вырос искусный и уверенный в себе посланник самого могущественного в мире правителя. Его книга, помимо всего прочего, – описание событий, которым он был свидетелем и на ход которых в известной степени влиял. Возможно, исполнить все литературные и исторические задачи, которые он себе поставил, ему одному было не по силам; такой объем знаний, такие расстояния оказывались попросту неохватными для человека конца XIII – начала XIV века. Однако благодаря своей целеустремленности он превзошел пределы человеческих познаний, опыта и воображения.

Полное значение «Путешествий» продолжает ускользать от внимательного читателя, дразня его и доводя до изнеможения. Что это: путеводитель по реальному миру, как в описаниях, относящихся к Хубилай-хану, с которым Марко встречался после исполнения его поручений, или нечто более субъективное и глубокомысленное? Или это страна грез, плоды воспаленного опиумом воображения?

Необычайная восприимчивость Марко развилась в годы, проведенные им среди монголов. Взрослея среди них, он стал и себя относить к их числу, видел мир их глазами. В результате возникло изображение Азии, отчасти западное, описательное и реалистическое, отчасти монгольское, с широким видением анимистического мира, с ощущением, что человеческими делами управляют сверхъестественные силы. Как ни старается Марко выглядеть добрым христианином, это впечатление создано усилиями Рустикелло и подкреплено столь же благочестивыми переводчиками, подобными Пипино и Рамузио, стремившимися вернуть его в лоно церкви. Между тем в действительности его подход к вопросам религии был столь же эклектичным, как у его наставника Хубилай-хана, он так же легко впитывал и воспринимал чужие веры, как монголы.

Марко, воспринявший монгольский образ мыслей до такой степени, что он стал для него второй натурой, на взгляд западных скептиков, безоглядно смешивал фантазии и реальность. Столь странная смесь, далеко выходившая за рамки истории, интриговала европейцев, но и внушала им подозрение. Для того, кто готов принять его взгляд на мир, повествование Марко Поло представляет калейдоскоп восточных и западных культур и открывает читателю, снисходительному к его слабостям, скрытые грани.

Все же Марко не был исследователем в современном, научном смысле слова. Он двигался по течению, повинуясь капризам фортуны. Он с готовностью воспринимал самые разнообразные впечатления, постоянно приспосабливался к тем или иным народам, местам и событиям. Отсутствие цели сделало его самым дружелюбным и мирным из путешественников. Он, в начале и под конец жизни причислявший себя к христианам, сосуществовал с мусульманами, иудеями, буддистами и прочими религиозными группами. На их примере он узнал, что возможности самоопределения безграничны. В его сознании вымысел свободно смешивался с действительностью: то в гармонии, то в противопоставлении.

Гибкость убеждений и отсутствие четкой цели резко отличали его от других путешественников. Он жил в волшебном мире, где деревья и камни были одушевленными, где земли населяли амазонки и драконы, духи и демоны. Власть христианства в этом мире была весьма ограниченна, а чтобы выжить, приходилось вести постоянную войну с вездесущей тьмой, в которой пребывали народы, ведомые чуждыми богами. В этом мире магия и логика сосуществовали, хотя редко совпадали.

Мир, который исследовал Марко Поло, давно ушел в прошлое, но некоторые его черты поразительно современны. Будучи купцом, Поло сознавал, что коммерция – суть международных отношений, что она затмевает политические и религиозные различия, каковые, по мнению Марко, вполне преодолимы. В мире Марко Поло люди подчинялись политическим и духовным догмам, но он понял, что в мятущейся, переменчивой жизни абсолютна лишь сила веры.

Книга Марко нашла еще одно неожиданное применение: в картографии. По всей видимости, он не задумывал «Путешествия» как практический путеводитель по Азии; это был сборник сведений и анекдотов, историй и мифов. Карты, если и существовали когда-нибудь, не сохранились. Если даже он их чертил или прилагал к своей книге карты, составленные другими, его видение мира было слишком условным – Иерусалим наверху, три континента, никакого представления о том, что позднее стало называться Новым Светом, – чтобы следующие по его маршруту могли бы ими руководствоваться. Основная единица расстояния, которую он использовал, была слишком растяжимой: «дневной переход», а его представление о направлении было скорее субъективным, нежели научным. Тем не менее каталонские евреи, трудившиеся на Майорке над составлением карт и атласов для навигаторов, в конце XIV века серьезно изучали книгу Марко Поло в поисках деталей, не упомянутых другими авторами и историками, и вводили их в свои карты. Их примеру следовали и другие европейские картографы, считавшие его сведения вполне надежными, – такими они и были в сравнении с фантастическими описаниями мира у греческих и римских авторов. Возможно, высочайшую оценку географических достижений Марко дал фра Мауро, чья прославленная карта мира, датированная 1459 годом, до сих пор хранится в Национальной библиотеке Марчиана в Венеции и включает пункты, упомянутые в «Путешествиях» Марко.

Еще две карты, относящиеся примерно к тому же времени: карта Джованни Контарини, изданная в Венеции, и Иоганна Рюйша, выпущенная в Риме, – также включают данные, почерпнутые со страниц «Путешествий». Рюйш отмечает, что изображает внутренние области Восточной Азии, «основываясь уже не на Маринусе из Тира и не на Птолемее… а на более современных сообщениях, в особенности сделанных Марко Поло».

Добросовестные картографы эпохи Ренессанса полагали, что при помощи их карт по следам Марко Поло по Шелковому пути в Ханбалык двинутся легионы новых купцов. Однако после смерти Хубилай-хана Монгольская империя быстро распалась. Менее великие ханы областей западнее Китая уже не признавали власти династии Юань, а принимали ислам. К 1368 году потомки Хубилай-хана вынуждены были покинуть свою столицу, Ханбалык. Конец монгольской династии, а с ней и «монгольского мира» означал, что Шелковый путь уже не был столь безопасным, как в дни, когда по нему прошли Поло. Нарождающаяся династия Мин в Китае, как и ханы-мусульмане, не разделяла интереса Хубилай-хана к торговле с европейцами. Торговля с Западом пошла на убыль, и Китай вновь закрылся от внешнего мира. Монгольской империи, описанной Марко, больше не существовало; с кончиной Хубилай-хана не стало и купцов, ученых и интеллектуалов, которых он привлекал. Монголы, и прежде немногочисленные, вернулись в свои исконные земли: в засушливую северную степь. Их воинственная и славная империя осталась лишь памятью в монгольских и китайских летописях и в «Тайной истории монголов». Марко застал ее в зените и сохранил в своих «Путешествиях», словно мух в янтаре, ее свирепых вождей, обольстительных женщин, военные походы и экзотические обычаи.

Избранный Хубилай-ханом преемник, его внук Тэмур, умер молодым, в 1307 году. После его смерти начался упадок династии Юань.

В следующие полвека воспрянули китайцы, никогда не сомневавшиеся, что дождутся возвышения. Начиная с 1368 года первый император династии Мин, Чжу Юаньчжан, оттеснил монголов за прежнюю северную границу. В то же время распалась непрочная конфедерация контролировавшихся монголами азиатских государств, что позволило исламу распространиться по всей Персии. В отсутствие монгольских войск, обеспечивавших безопасность, северная часть Шелкового пути пришла в запустение. Если бы Марко возвратился в Азию под конец жизни, он поразился бы, узнав, что пайцза, врученная ему как защитный талисман Хубилай-ханом, стала пережитком прошлого. Еще больше удивился бы он, узнав, что его «Путешествия» на века пережили казавшуюся несокрушимой Монгольскую империю. И в наши дни мир еще поддается обаянию Марко Поло.

Когда казалось, что подлинность отчета Марко Поло давно установлена, его репутацию вновь стали подтачивать вопросы, одни вполне объяснимые, другие – вызванные упрямым чувством противоречия. В 1995 году Фрэнсис Вуд в книге «Бывал ли Марко Поло в Китае» с вызовом утверждала, что Марко добрался не дальше Константинополя и что свои «Путешествия» он составил, пользуясь персидскими путеводителями.

Эту гипотезу годами ранее, скорее в шутку, чем всерьез, уже рассматривал немецкий ученый Герберт Франке. К тому времени, как Вуд, работавшая в библиотеке Британского музея, воскресила сомнения в правдивости Марко, негодующие ученые уже готовы были принять вызов. Они указали, что никаких «персидских путеводителей» не существовало. А когда Вуд задалась вопросом, почему ни один из китайских источников не упоминает о Марко Поло, они напомнили, что современный китайский ученый Ян Чжицзю обнаружил упоминание о миссии Поло в Персию для сопровождения монгольской принцессы Кокачин.

Еще более провокационно звучало утверждение Вуд, что, если бы Марко добрался до Китая, он бы, конечно, рассказал о Великой стене, однако в «Путешествиях» о ней не упоминается. Как, кстати говоря, и в других записях эпохи Марко. Для такого упущения есть вполне основательная причина: Великая стена еще не была построена.

Артур Н. Уолдрон в «Гарвардском журнале азиатских исследований» показал, что Великую стену возвели при династии Мин (1368–1644) [65] много позже времен Марко Поло. «Отнесемся с осторожностью к мифу о Великой стене, – заключает он. – Этот миф… возник на Западе почти четыре столетия назад. Хотя это богатая тема для исследователей фольклора и мифологии, но историка она может лишь ввести в заблуждение». Игорь де Рачевилц из Австралийского национального университета также отмечает, что китайские картографы не упоминают о Великой стене до 1579 года. «Это значит, что до 1579 года сами китайские картографы игнорировали существование стены. Неудивительно, что ее не заметил Марко Поло!»

Де Рачевилц скрупулезно доказывает, что практически все недоразумения, связанные с «Путешествиями», возникли не в результате подделки, но от повреждения текста и ошибок перевода. И что Марко не заимствовал из посторонних источников даже ради связности своего повествования. Де Рачевилц писал: «Самое предположение, что можно было собрать такое количество подробной и разнообразной информации об Азии XIII века, не побывав там, кажется мне еще более невероятным, чем возможность составить подлинный, основанный на наблюдениях отчет такой величины, как “Описание мира”».

Даже Герберт Франке, впервые высказавший гипотезу, что Марко мог не покидать дома, отказался от этой идеи, увидев, что сделала из нее Вуд. Правда, Марко – и его соавтор Рустикелло – иногда искажали или выпускали подробности, которые некоторым хотелось бы видеть в их повести, однако венецианец создал в целом правдивый отчет – особенно по растяжимым стандартам своего времени.

Самый интересный и существенный вопрос состоит не в том, бывал ли Марко в Китае, – свидетельства уверенно доказывают, что был, – а в том, почему в этом столь упорно сомневаются. Причина может скрываться в особенностях его взгляда на мир. Он отправился на Восток семнадцатилетним юношей и достиг зрелости в Монгольской империи, говоря на языках, изученных в пути, существуя в пестром и многоликом мире, составленном из монголов, китайцев, буддистов, несториан, индийцев, – и все это расширило его словарь и его кругозор. В его повествовании отражается влияние монголов, и потому многим оно кажется столь странным и удивительным, а некоторым – столь подозрительным.

Современный путешественник, вздумай он пройти по следам Марко Поло, обнаружит, что многое на этом пути не изменилось с XIII века. В Венеции сохранилась в первозданном виде базилика Святого Марка и ее колокольня. Гости города найдут здесь небольшую площадь – Корте-дель-Милион. Участок, на котором проживали поколения семьи Поло, занят новыми зданиями, но некоторые элементы Ка Поло и соседних строений сохранились и по сей день. Уцелела декоративная византийская арка, под которой некогда проходил Марко, – произведение далекой эпохи, когда Венеция правила морями и торговала со всем миром.

Афганистан остался столь же диким, прекрасным и опасным, как в те дни, когда караван Поло шел через горы к Балху, от которого начинался Шелковый путь, и там по-прежнему цветет опиумный мак. Плоскогорья Памира все еще так же далеки и оторваны от мира, как в XIII веке, их тишину редко нарушает шум машин, а основным транспортным средством остаются ослики. И пустыня Гоби доступна только самым решительным путешественникам, и поющие пески все так же вводят в заблуждение неосторожных путников, хотя в наше время система GPS помогает странникам найти дорогу и в самых удаленных краях планеты. Современные монголы так же открыты чужим влияниям, как во времена, когда с ними познакомился Марко Поло. Они все еще кочевники, хозяева степи, живут в юртах среди своих стад, как в царствование Хубилай-хана, только теперь рядом с их жилищами установлены спутниковые антенны. С 1989 года Монголия обрела большую самостоятельность и пытается адаптировать свое кочевое прошлое к запросам современности.

От древней столицы Каракорум, основанной Чингисханом как символ национального единства, остались руины, слабое воспоминание о былом величии. Среди немногочисленных памятников, сохранившихся от времен расцвета Монгольской империи, – гранитная скала в виде большой черепахи. Она одиноко стоит в степи, ожидая более достойного пристанища.

О великолепном Ксанаду Хубилай-хана напоминают лишь несколько курганов, поднимающихся над травянистой равниной, да ветер доносит шепот о былом величии.