История Золотой империи

В.С. Мясников РУССКИЙ МАНЬЧЖУРОВЕД Г. М. РОЗОВ

Имя Григория Михайловича Розова (1808-1853) относится ныне к числу полузабытых имен русских востоковедов первой половины XIX в. Это объясняется тем, что его практическая деятельность ограничивалась кругом обязанностей переводчика с маньчжурского в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и была известна лишь сравнительно узкому кругу лиц. Научные же труды его не опубликованы и остались достоянием архивов, хотя их издание принесло бы автору заслуженную известность. Даже в специальной литературе о Г. М. Розове практически нет сведений. Лишь Э. Бретшнейдер в своей обстоятельной "Истории европейских ботанических открытий в Китае" упоминает о Григории Розове как о "молодом человеке, который отправился в Пекин с 11-й Русской духовной миссией, чтобы изучить там китайский, маньчжурский и монгольский языки. В 1830 г. он был спутником Бунге[15] при проезде через Монголию в Пекин, и когда Розов десять лет спустя вернулся из Китая, он передал Бунге небольшую коллекцию растений, собранную им близ Пекина и в Монголии во время путешествия домой в 1841 г. Профессор В. П. Васильев (бывший с миссией в Пекине в 1840-1850 гг.) говорил мне, что он был не миссионером, а студентом, прикомандированным к миссии"[16].

Полвека спустя Б. К. Пашков посвятил несколько строк Г. М. Розову — автору одной из первых в отечественном востоковедении грамматик маньчжурского языка[17]. Этим, собственно, и ограничиваются литературные известия о Григории Розове — маньчжуроведе, первоклассном знатоке маньчжурского, китайского и монгольского языков, посвятившем свои ученые занятия маньчжурской и китайской филологии, а также средневековой истории Китая и сопредельных государств.

Он родился в 1808 г., вероятно, в Новгороде или в Новгородской губернии, получил образование в Новгородской семинарии. Как указывал Розов, родители его были "из духовного звания". Никаких сведений о том, владели ли они или он сам каким-либо имуществом, не имеется. Всю жизнь источником его существования был казенный кошт — от семинарских харчей до чиновничьего жалования.

Двадцати одного года от роду он окончил семинарию и дал согласие отправиться в далекий Пекин с очередной сменой состава духовной миссии. Новгородский митрополит Серафим докладывал в Синод, что "к поступлению в звание псаломщика в Пекинской духовной миссии изъявил согласие Новгородской семинарии ученик 2-го разряда Григорий Розов, кончивший ныне курс семинарского учения с хорошею нравственностью и успехами"[18].

Выбор жизненного пути, очевидно, в равной мере был определен и любознательностью молодого ума, и безысходностью материального положения[19]. Будущий псаломщик миссии немедленно был отправлен в Петербург, получив от правления семинарии 225 руб. на экипировку и дорожные расходы. По приезде в Петербург Григорий Розов был приставлен "к переводчику при Азиатском департаменте монаху Иакинфу для обучения китайскому языку"[20].

Занятия с Н. Я. Бичуриным не могли не оставить глубокого следа в душе молодого семинариста. Известная общность их судеб — происхождение из бедной семьи, семинарские годы, отправление в Пекинскую миссию — сближали учителя и ученика. Вместе с тем хорошо известно, каким энтузиастом научного изучения Китая был "первый русский китаевед", как он многих своих современников, в том числе А.С. Пушкина, увлекал своей страстью к народу и культуре "Срединного государства". Это горячее отношение к предмету научных знаний Н. Я. Бичурин прививал и своим ученикам, которые могли получить у него поистине энциклопедические знания о Китае. Занятия языком по созданной Н. Я. Бичуриным "Грамматике", сотни книг из его личной библиотеки, которые могли служить пособиями при изучении любых текстов, альбомы со сделанными в Пекине зарисовками, китайские вещи и т. п. — все это создавало такую атмосферу, благодаря которой китаеведение сразу же переставало быть надоедливой зубрежкой трудной иероглифики и превращалась в средство познания огромного и удивительного мира.

26 декабря 1829 г. Г. М. Розов был зачислен псаломщиком при Пекинской духовной миссии. Маршрут миссионеров в Пекин лежал через Сибирь, Забайкалье, Монголию. Последним русским городом на этом пути была Кяхта, куда Розов и его спутники прибыли в конце июня 1830 г. После кратковременного отдыха и хлопот, связанных с оснащением каравана, они по старой ургинской дороге отправились в столицу Поднебесной. Там им предстояло провести десять лет.

Следует заметить, что отношение цинских властей к миссии в этот период было неплохим, а глава ее, Вениамин, заслужил большое уважение в официальных кругах столицы маньчжурской империи преподаванием в казенном училище русского языка для будущих переводчиков, назначавшихся на различные должности в учреждения, ведавшие отношениями с Россией.

Вместе с тем, условия жизни в Пекине для миссионеров были очень тяжелыми. Розов и его спутники прибыли в главный город цинской державы в конце июня 1831 г. и сразу же попали в "футянь" — самое влажное и жаркое время года, изнуряющее человека духотой, связанной с нею бессонницей, вызывающее общую апатию. Жилые помещения и классы для занятий в миссии были тесными и неудобными. С трудом привыкали вновь прибывшие к острой и пряной кухне, в которой не было столь привычных хлеба, молочных продуктов и многого другого. Не легче становилось и зимой, когда дули холодные северные ветры, от которых не спасали плохо отапливаемые помещения[21], и весной, когда особо свирепствовали пыльные бури, приносившие с собой тучи всепроникающих мельчайших частичек лесса. Лишь дальневосточная осень голубизной неба и золотом листвы, спокойной прохладой и щедростью плодов земли напоминала о родной природе. Непривычный климат и плохо устроенный быт вызывали частые болезни среди миссионеров. И хотя с почтой из России присылали тюки и ящики с медикаментами, но уже год спустя один из студентов миссии — Курляндцев — вынужден был по болезни уехать домой.

Уроки Бичурина не были забыты Розовым. Он тотчас же стал просить, чтобы его зачислили студентом на освободившееся вакантное место. Но этот вопрос мог быть решен лишь в Петербурге. Поэтому, несмотря на поддержку со стороны начальника миссии, лишь 20 марта 1833 г. "на основании высочайше утвержденного доклада Григорий Михайлов Розов... поступил в студенты означенной миссии и уволен из духовного звания". Событие это было для Г. М. Розова вдвойне радостным: он не только сбросил церковное облачение, но и его стремление к изучению Китая, его языка и обычаев, истории и быта, проявленное им с первых дней пребывания в Пекине, получило теперь официальное одобрение и поощрение. Новому студенту одновременно был пожалован в награду годовой оклад[22]. Он мог теперь сам покупать книги, приплачивать учителям. С апреля его вместе с иеромонахом Ф. Киселевским в Сретенском подворье миссии начал учить китайскому языку маньчжурский солдат Дэ, имевший первую ученую степень сюцая[23].

Переход Розова из духовного звания в студенты миссии означал, что в Пекине теперь из него готовили будущего чиновника, образованного в китайских делах. Уже в сентябре 1833 г. совет миссии, на основании представленного права, произвел Григория Розова в низший по табели о рангах гражданский чин — коллежского регистратора[24].

В этом же году в миссии произошло неожиданное событие, взволновавшее всех. В Пекин из самой далекой южной провинции Цинской империи пришел пешком русский старик, заявивший, что он уроженец Смоленщины и что зовут его Иван. В 1777 г. при бегстве торгоутов из пределов России он был захвачен в плен и продан в рабство в Юньнань. Ему было уже за восемьдесят, он не мог больше работать на медных рудниках и стремился лишь к одному — умереть дома. Его отпустили в миссию с тем, чтобы при смене ее состава он был отправлен в Россию. Этот пример неудержимого стремления к дому, к родине, невольно навеял на миссионеров очередной приступ тоски по родным краям[25].

Но Г. М. Розов упорно продолжал занятия языками. С 1835 г. он основное внимание уделяет маньчжурскому языку, причем ему посчастливилось стать учеником наиболее образованного из всех прикрепленных к миссии учителей — маньчжура Сэ, служившего одновременно переводчиком и чиновником комиссии сочинений государственной истории. Розов быстро совершенствовался в знании маньчжурского и вместе с Сэ начал подбирать себе для перевода какое-либо крупное сочинение по истории маньчжуров. Одновременно он начал составлять маньчжурско-русский словарь и готовить грамматику маньчжурского языка. В области маньчжуроведения он шел тем же путем, что и Н. Я. Бичурин в синологии.

Не только климат и неустроенность быта отрицательно действовали на здоровье миссионеров. Изнуряли их и многочисленные занятия (порой по 12-14 часов в день). В апреле 1835 г. Сенат ходатайствовал перед цинским правительством об изменении условий Кяхтинского (1727) договора, касающихся пребывания в Пекине членов духовной миссии. В "листе", направленном в Лифаньюань, подчеркивалось, что десятилетний срок пребывания в Пекине членов миссии, определенной трактатом, является для многих членов миссии весьма трудно переносимым. В связи с этим высказывалась просьба о разрешении производить смену хотя бы части членов миссии через 5 лет, когда для миссии направлялся караван с серебром. Рассмотрев это послание, чиновники Лифаныоаня сочли, что целесообразнее производить отсылку больных членов миссии и учеников по мере необходимости, а не раз в 5 лет. Это их предложение и было утверждено императором[26].

В 1836 г. по болезни покинул миссию и отправился на родину еще один студент — Кованько. Розов же продолжал трудиться как одержимый, не щадя собственного здоровья. Предметом его занятий, наряду со словарем и грамматикой, был перевод с маньчжурского истории династии Айсинь Гурунь (кит. Цзинь), создавшей в 1115 г. "Золотую империю", разгромленную затем в 1234 г. монголами-чингисидами. Выбор этого сочинения для перевода на русский, с одной стороны, вероятно, был подсказан преподавателем историографии Сэ, а с другой — навеян методикой Бичурина, стремившегося осветить для русского и европейского читателя основные моменты истории Китая и его соседей. Перевод производился с маньчжурского, но для контроля и правильности понимания трудных мест служили и имевшиеся в личной библиотеке Розова два издания "Цзинь ши" на китайском языке: одно состояло из 10 бэней (томиков) в двух тао (съемных переплетах), а другое — из 18 бэней в двух тао и содержало обширные комментарии к наиболее трудным частям текста[27].

Занятия Розова поощрялись руководством миссии — ведь успешность ее деятельности определялась и научными достижениями ее членов. Точно по прошествии трех лет после присвоения низшего чина, 4 сентября 1836 г. совет миссии произвел его в губернские секретари — чин 12 класса по тогдашней табели о рангах. Исключительная целеустремленность и упорство, свойственные Розову, позволили ему добиться успехов, каких не достиг ни один из его коллег по миссии.

Тем временем миссионеры начали готовиться к возвращению домой. В "листе" от 22 октября 1838 г. Сенат известил Лифаньюань о намерении русского правительства произвести смену состава духовной миссии во главе с Вениамином. Выезд из Кяхты нового состава миссии намечался на начало августа 1839 г. Император Сюань-цзун (Даогуан) в мае 1839 г. разрешил произвести замену, а Лифаньюань обещал выслать в Кяхту чиновника для препровождения новой миссии в Пекин и отпуска старого состава миссии[28]. Переписка по этому поводу между Сенатом и Лнфаныоанем была известна миссионерам. Но как ни велико было их нетерпение, они были бессильны ускорить ход событий. Совет миссии 4 сентября 1839 г. произвел Г. М. Розова в коллежские секретари — 10-й гражданский чин.

Новый состав миссии прибыл в Кяхту лишь в конце мая 1840 г. Последние дни пребывания в Пекине были омрачены для миссионеров смертью сверстника Розова и его напарника по занятиям китайским языком Ф. Киселевского. Врач миссии П.Е. Кириллов, пользовавшийся славой отличного медика не только в миссии, но и во всей китайской столице, не смог спасти этого своего пациента, скончавшегося 1 июня 1840 г. Из девяти прибывших с Розовым товарищей в обратный путь отправлялось лишь шестеро.

Кяхта радушно встретила возвращавшихся на родину пекинских "сидельцев". И для них все было радостно — и русские люди вокруг, и русская речь, и гостеприимное хлебосольство. Григорий Михайлович особенно сблизился с семейством служившего при Кяхтинской таможне надворного советника Александра Михайлова. Дочь Михайлова — Христина — тронула его сердце заботливой ласковостью, живым умом, чистосердечностью. Да и ее заинтересовали не только рассказы Григория Михайловича о том, как живут китайцы не в соседнем Маймайчэне, а там, в своей далекой и загадочной стране, но и подмеченная ею какая-то скрытая внутренняя сила этого скромного и образованного человека. Расставание их было грустным, но миссию уже ждали в Петербурге.

Через Сибирь, как и в первый раз, проехали зимним путем и к весне 1842 г. добрались до столицы. Руководство миссии дало Розову наилучшую аттестацию, и он был "на основании доклада г-на вице-канцлера, удостоенного высочайшего утверждения, во 2-ой день мая 1842 года оставлен при Азиатском департаменте в качестве переводчика с маньчжурского языка"[29]. В тот же день последовал и другой указ, гласивший, что "по засвидетельствованию начальства об отличном усердии и трудах его во время десятилетнего пребывания в Пекине" Г. М. Розову предоставлен "пожизненный пенсион по пятисот рублей серебра в год и следующий чин титулярного советника". Его научные успехи в миссии, упорный и целеустремленный труд были отмечены орденом Станислава 3-й степени.

Скромный семинарист, прилежный студент при миссии превратился в государственного чиновника. Он уже не принадлежал ни себе, ни науке, к которой стремился. Каждый шаг его отныне отмечался в формулярных списках.

Когда в январе 1844 г. Григорий Михайлович решил жениться, он подал в Азиатский департамент рапорт: "Желая вступить в первый законный брак с дочерью служащего при Кяхтинской таможне надворного советника Михайлова, девицею Христиною Александровою, с общего согласия на оный как самой девицы, так и ее родителей, — покорнейше прошу Азиатский департамент дозволить мне сей брак и снабдить меня свидетельством"[30]. По счастью, начальство благосклонно отнеслось к этой женитьбе.

С этим петербургским периодом жизни Г. М. Розова совпадает по времени подъем научного китаеведения в России, связанный, в первую очередь, с трудами Н. Я. Бичурина. Если в момент первого знакомства Розова с Бичуриным последний представил русской общественности географические описания сопредельных с Китаем стран, то теперь одно за другим выходили в свет его основные сочинения по истории Китая и его соседей[31]. Читатели и критики проявляли большой интерес к этим трудам. Начало развиваться и преподавание китайского языка в России. В 1835-1836 гг. открылась школа китайского языка в Кяхте, в 1837 г. началось преподавание китаеведческих дисциплин в Казанском университете.

Сам Г. М. Розов располагал прекрасной библиотекой китайской и маньчжурской литературы, приобретенной им в Пекине. Его книжная коллекция свидетельствовала о разностороннем характере интересов ученого. Так, кроме двух ухе упоминавшихся изданий "Цзинь ши", он имел для работы в области истории Китая такие труды, как "Тунцзянь ганму" (120 бэней, 12 тао), "Мин ши" (111 бэней, 12 тао), "Дун хуа лу" (16 бэней, 2 тао), "Минмо цзинчу цзылэ" — "Очерк последнего периода Минской династии и начала династии Цзылэ" (то есть Цинской — В. М.) — редкое сочинение, рукопись которого на китайском и маньчжурском языках обошлась Розову недешево. Как вспомогательным пособием он пользовался "Китайской хронологией" ("Лидайди ваньяньбяо")[32].

Весьма богато в розовской коллекции была представлена китайская классическая литература. Здесь находились и древние каноны — "Шуцзин", "Шицзин", "Ицзин", "Чуньцю", "Сышу", причем некоторые из них в разных изданиях ("Сышу", например, было и с параллельным меньчжурским текстом), а также классические средневековые романы — "Хунлоу мын", "Цзинь, Пин, Мэй". Г. М. Розова интересовали и географические описания Цинской империи, у него под рукой были: "Описание Пекина" ("Чжэньянь шилу"), китайский "Адрес-календарь" ("Дайцзинь кушень"), "Описание западного края" ("Юйцзян туши"), "Гуань син цзи" ("География Китая"), "Европейские географические сочинения для китайцев" ("Шэнюй тумо"), справочная книга, в которой давалось определение северного полюса для каждой провинции Цинской империи — "Саньтань хэн синту", а также почти два десятка китайских карт, литографированных и рукописных.

Самую большую часть библиотеки составляли филологические труды, среди которых, в первую очередь, заслуживают внимания: "Канси цзыдян" — Китайский толковый словарь, созданный в период правления императора Сюань Е (Канси) и состоявший из 40 бэней в 6 тао; "Маньхань цинвэнь цимэнь" — "Книга для первоначального изучения маньчжурского и китайского языков": "Цинхань цинвэнь" — "Маньчжурско-китайская фразеология"; "Маньчжу гувэнь" — перевод с китайского на маньчжурский "Образцовых сочинений".(36 бэней в 6 тао). Китайские и маньчжурские фразеологии под названием "Саньхэ ваньли", "Саньхэ юйлу" и десятки других книг также служили пособиями для овладения китайским и маньчжурским языками и практической работы с ними[33].

Невольно возникает вопрос, почему же Г. М. Розов не продолжил столь успешно начатую в миссии деятельность переводчика китайской и маньчжурской классики? Почему на родине он не следовал примеру М.Я. Бичурина и даже не пытался опубликовать свои уже готовые труды? На наш взгляд, не может быть однозначного ответа, объясняющего причину прекращения Г. М. Розовым научного творчества. Вероятно, ряд причин и обстоятельств привели к этому.

Во-первых, на долю Г. М. Розова приходилась большая часть официальных переводов с маньчжурского и китайского языков в Азиатском департаменте. Ведь другим переводчиком с китайского там числился Н. Я. Бичурин, который и в силу своего возраста, и в связи с работой над "Собранием сведений..." не мог уже отдавать время "казенным" переводам.

Кроме того, на Розова, как на знатока Китая, возлагалась обязанность не только переводить "листы" Лифаньюаня и российского Сената, но и составлять обобщающие документы. Период его службы в Азиатском департаменте падает как раз на начало колониальной экспансии западных держав и США в Китае. Русское правительство следило за ходом первой "опиумной" войны, обстоятельствами подписания неравноправных договоров, дальнейшими намерениями Англии и Франции. Информация из Пекина поступала с большим опозданием. Оценка сообщений английской и французской печати, действий цинского правительства производилась, разумеется, и компетентными чиновниками МИД в Петербурге. Активизировалась и собственная позиция России на Дальнем Востоке. На конец 1840-х гг. приходятся первые успехи экспедиции Г.И. Невельского, наступает заключительная фаза определения дальневосточной русско-китайской границы, происходят существенные сдвиги в экономических отношениях двух стран. В этих условиях Г. М. Розову пришлось сосредоточить максимум усилий на работе в Азиатском департаменте.

Другой причиной того, что Григорий Михайлович не мог заниматься научным китаеведением, являлось состояние его здоровья. Ведь не случайно с момента возвращения из Пекина он постоянно получал пенсию. Лишения и изнурительный труд, перенесенные им во время пребывания в миссии, не прошли бесследно.

И, наконец, известно, как дорого обходилось издание китаеведческих работ в то время, с какими финансовыми затруднениями сталкивался, например, Н. Я. Бичурин. Живя на оклад (600 руб. в год) и пенсию (500 руб. в год), Г. М. Розов фактически не мог себе позволить "лишние" траты. У него была довольно многочисленная семья: кроме трех детей, он воспитывал после смерти брата, бывшего в Новгороде священником, трех осиротевших племянниц. Из бюджета семьи, еле сводившей концы с концами, выделить любые, даже самые мизерные, суммы на книгоиздательство было бы непозволительной роскошью.

Между тем продвижение Г. М. Розова по служебной лестнице продолжалось без отклонений. За 15 лет службы он был награжден знаком отличия. Наиболее ярким эпизодом его деятельности в эти годы было преподавание маньчжурского языка членам 13-й духовной миссии, готовившейся в 1848 г. к отправлению в Пекин. Миссию формировал Палладий Кафаров, специально прибывший из Пекина. Он же, вместе с Н. Я. Бичуриным и А. Честным, знакомил будущих миссионеров с основами китайского языка. Маньчжурскому же их обучал Г. М. Розов, среди учеников которого следует отметить М. Д. Храповицкого, проявившего во время пребывания в миссии большой интерес к истории Цинской империи.

Опыт преподавания был вполне успешным. В декабре 1848 г. директор Азиатского департамента ходатайствовал о выдаче 600 руб. серебром "обучавшему членов помянутой миссии маньчжурскому языку коллежскому асессору Розову в награду за усердие, постоянно им оказываемое, и за особенные труды его по обучению членов Пекинской миссии"[34]. Ходатайство было удовлетворено.

В начале 50-х гг. здоровье Г. М. Розова значительно ухудшилось. Петербургский климат, очевидно, был не менее пагубным для его больного организма. 4 февраля 1853 г. Григория Михайловича не стало. 14 февраля 1853 г. директор Азиатского департамента писал в связи с этим: "Служивший в Азиатском департаменте главным переводчиком маньчжурского языка надворный советник Розов помер 4-го февраля, оставив жену и трех малолетних детей без всякого состояния. Розов с отличием служил с лишком 23 года, из коих 10 лет провел в Пекине, где вредный для него климат расстроил его здоровье. Тем не менее он, по возвращении в Россию, невзирая на слабое свое здоровье, с примерным усердием продолжал исполнять долг службы и, кроме прямых обязанностей по званию переводчика, имел постоянные занятия по Азиатскому департаменту"[35]. Этот отрывок из ходатайства о назначении Х. А. Розовой пенсии и устроение детей Г. М. Розова в учебные заведения на казенный счет является и своеобразным некрологом одному из первых и лучших русских маньчжуроведов.

Ему было всего 45 лет. Его учитель Н. Я. Бичурин скончался в том же году 11 мая в возрасте 76 лет. Современники и коллеги иногда сравнивали их, считая, что Г. М. Розов мог бы сыграть в русском маньчжуроведении ту же роль, что играл Н. Я. Бичурин в отечественной синологии. ""История династии Гинь или Цзинь (Золотой)", переведенная на русский язык Г. Розовым, — писал бывший в 11-й миссии китаевед А. Честной, — будет не менее и не хуже "Истории четырех ханов из дома Чингисова", переведенной о. Иакинфом"[36]. Перевод "Цзинь ши", выполненный Г. М. Розовым свыше 130 лет назад, не утратил своей ценности для науки. Данная публикация сделает его доступным не только для специалистов, но и для всех, кто интересуется "глубокой стариной" русского и зарубежного Дальнего Востока.