Bisticci V. da. Vite di uomini illustri del secolo XV. A. BartolL (Ed.) Firenze, 1859, p. 473–476, 478, 479–480.
Ibid., p. 473, 476.
Valla L. Elegantiarum. — In: Prosatori latini del Quattrocento. А сurа di E. Garin. Milano — Napoli, 1952, p. 612.
Цит. по кн.: Marsel R. Marsile Ficin. Paris, 1958, p. 114.
Kessler E. Das Problem des fr*hen Humanismus. Seine philosophische Bedeutung bei Coluccio Salutati. M*nchen, 1968, S. 44–47, 68.
Ibid., S. 9–35, 53.
Cantimort D. Studi di storia. Torino, 1959, p. 397.
Kristeller P. O. Studies in Renaissance. Thoughts and Letters. Roma, 1956; Idem. The Classics and Renaissance Thought. Cambridge (Mass.), 1955; Idem. Philosophy and Humanism in Renaissance Perspective. — In: The Renaissance Image of Man and the World. B. O'Kelly (Ed.). Columbus, 1966; Idem. L’Opera e il pensiero di G. Pico della Mirandola nella storia dell’umanesimo, vol. I (Relazioni). Firenze, 1965, p. 32–33, 134–137 (дискуссия между Э. Гареном и П. Кристеллером).
Ниже читатель найдет много ссылок на труды Э. Гарена. Ограничусь здесь следующими: Garin Е. L’umanesimo italiano. Bari, 1964, р. 7–24 etc.; Idem. L’eta nuova. Napoli, 1969, p. 449–475.
Bisticci V. da. Op. cit., p. 442–443.
Cм.: ibid, p. 441, 420, 501–502; Villani F. Le vite d’uomini illustri fiorentini. — In: Matteo Villani. Cronica, t. 6. Firenze, 1826, p. 35.
Alberti L. B. Opere volgari, vol. II. A cura di C. Grayson. Bari. 1960–1966, p. 241.
Guarino Veronese. Epistolario. Race, da R. Sabbadini. Vol, I. Venezia, 1915, N 186, p. 296, 235; Vergerio P. P. Epistole. Venezia, 1887, N VIII, p. 9: Верджерио желает своему корреспонденту «все время своего досуга (otii) проводить не досужно (non otiose)». Ср.: Boccaccio G. Della Genealogia de gli Dei. Trad, per G. Betussio. Venezia, 1585, lib. XIV, p. 227).
Bisticci V. da. Op. cit., p. 423–425.
См.: Villani F. Op. cit., p. 5–6, 9–10.
Ibid, p. 14; Bisticci V. da. Op. cit., p. 473. Ср. рассуждения Вазари (гораздо более поздние, но верно описывающие миновавшую ситуацию) об отцах, мешающих детям отдаться тому делу, которое им больше по вкусу. В артистической среде этот конфликт затянулся дольше, чем в гуманистической. Отец Джулиано да Майано, сам каменотес, хотел сделать из сына нотариуса; отец Гирландайо, ювелир, отдал сына в ученики к ювелиру; Бальдовинетти, чтобы заняться живописью, пришлось порвать с традиционной для его семьи торговлей и т. д. (Вазари Дж. Жизнеописания, т. Н. М., 1963, с. 239, 305). См. также: Wittkower R., Wittkower М. Born under Saturn. London, 1963, p. 11–12.
Vergerio P. P. Epistole, N XXIV, p. 29–32.
Pico della Mirandola G. De hominis dignitate. Heptaplus. De Ente et Uno. A cura di E. Garin. Firenze, 1942, p. 132, 136, 138. Ср. с замечанием Кастильоне по поводу популярного тогда (приводимого и у Фичино) рассказа об Александре Македонском, услышавшем, что существует бесчисленное множество миров, и воскликнувшем в ответ: «А я не покорил еще даже одного!» Кастильоне пишет: «Но выдающимся людям поистине надлежит прощать, когда они заносятся; потому что, кто берется за великие дела, тому потребны смелость в их осуществлении и вера в себя» (Castiglione В. Il Cortegiano. Torino, 1955, lib. I, cap. 18, p.113).
Bisticci V. da. Op. cit., p. 483–484; Guarino Veronese. Epistolario, vol. II, p. 141.
Campana A. The Origin of the Word «Humanist». — «Journal of the Warburg and Courtauld Institutes», 1946, vol. IX, р. 60–73.
Guarino Veronese. Epistolario, vol. II, p. 141; vol. I, p. 560.
Об этом эпизоде и вообще о Сиджизмондо Малатесте см.: Венедиктов А. Ренессанс в Римини. М., 1970.
Valla L. Elegantiarum, р. 622–624.
Bisticci V. da. Op. cit., p. 372–373. См. также: Morelli G. Ricordi. A cura di V. Branca. Firenze, 1956, p. 271–272.
Marsel R. Marsile Ficin, p. 90–91.
Bisticci V. da. Op. cit., p. 436. Ср. с рассказом биографа Леона Баттисты Альберти о конфликте этого младшего современника Бруни с родней, издевавшейся над его занятиями и сочинениями («несмотря на то. что ими интересовались даже за границей») (см. Альберти Л. Б. Десять книг о зодчестве, т. I. М., 1935, с. XXII–XXIII). В это время подобное отношение носило во Флоренции уже архаический характер.
Цит. по кн.: Schalk F. Das Publikum in italienischen Humanismus. Krefeld, 1955, S. 19–20.
Цит. по кн.: Marsel R. Marsile Ficin, p. 103.
Castiglione B. Op. cit., lib. I, cap. 42, p. 157.
Bisticci V. da. Op. cit., p. 510.
Аверинцев С. С. Греческая «литература» и ближневосточная «словесность» (противостояние и встреча двух творческих принципов). — В кн.: Типология и взаимосвязи литератур древнего мира. М., 1971, с. 263 (примеч. 11), 251 (примеч. 3).
Bisticci V. da. Op. cit., p. 427–428.
Bruni L. Ad Petrum Histrum. — In: Prosatori latini…, p. 50.
Bisticci V. da. Op. cit., p. 452, 454, 456, 461.
См.: Chastel A. Arte e umanesimo a Firenze al tempo di Lorenzo il Magnifico. Torino 1964; Wittkower R.t Wittkower M. Op. cit.; Wackernag el M. Der Lebensraum des K*nstlers in der florentinischen Renaissanse. Leipzig, 1938.
Вазари Дж. Жизнеописания, т. II, с. 178.
Procacci U. L’uso dei document! negli studi di storia dell’arte e le vicende politiche e economiche in Firenze durante il primo Quattrocento nel loro rapporto con gli artisti. «Donatello e il suo tempo». Atti dell’ VIII Convegno internationale di studi sul Rinascimento. Firenze, 1968, p. 20.
См.: Виппер Б. P. Статьи об искусстве. M., 1970, с. 523–524.
См. сопоставление двух «мадонн с ребенком» — работы Мазаччо и Джентиле да Фабриано, созданных в одном городе и почти одновременно (1426 и 1425) (Antal F. Die Florentinische Malerei und inr soziale Hintergrund. Berlin, 1953, S. 7–8). Богатство и устойчивость в Италии (до середины XV в.) «международной готики», успешно конкурировавшей с антикизирующими ренессансными вкусами, лишь недавно, после венской выставки 1962 г. («Европейское искусство около 1400 г.») было вполне осознано историками искусства (см.: Castelfranchi Vegas L. I gotico internazionale in Italia. Erfurt, 1966).
Мастера искусств об искусстве, т. II. М., 1966, с. 194.
Wittkower R., Wittkower М. Op. cit., р. 270.
Tenenti A. Plaszczyzny kylturu w XV i XVI stuleciu we Wloszech. — In: Historika, t. I. Warszawa, 1967.
См. на сей счет замечания Г. Барона применительно к XIV в. (Baron Н. Lo sfondo storico del Rinascimento italiano. — «La Rinascita», 1938, N 1, fasc. 3, p. 70–72).
См.: 34 85 M. Фичино в письме к Джованни Кавальканти (см.; Marsel R. Marsile Ficin, р. 545); Л. Б. Альберти в «Застольных беседах» (Alberti L. Intercoenales. — In: Prosatori latini…, p. 650–652); Пико делла Мирандола в «Опровержении предсказующей астрологии» (Pico della Mirandola G. Disputationes adversus astrologiam divinatricem. Lib. I–V. A cura di E. Garin. Firenze, 1946; Idem. Proemium, p. 38).
См.: Marsel R. Marsile Ficin, p. 53.
Guarino Veronese. Epistolario, vol. I, p. 247–248. О взглядах Верджерио на антитезу vulgus — sapiens см.: Ревякина Н. В. Гуманист Пьер-Паоло Верджерио об умственном труде и ученых. — В кн.: Европа в средние века, М., 1972, с. 341–354 (особенно — с. 351–354).
Boccaccio G. Della Genealogia de gli Dei, cap. XIV, p. 227–231, 53. Cp.: Ficino M. Theologia Platonica. Par R. Marsel. Paris, 1964, lib. VI, cap. 2, p. 225 («plebeos philosophas» — об эпикурейцах), p. 231 («plebeiorum errorem a corporea consuetudine natum»).
Цит. по кн.: Garin E. L’umanesimo italiano, p. 58 (из «De nobilitate» Поджо Браччолини).
Pontano G. De Principe. — In: Prosatori latini…, p. 1034–1036.
Pontano G. De Magnanimitate. A cura di F. Tateo. Firenze, 1969, lib. I, cap. 3, p. 6; cap. 38, p. 49–50; cap. 9, p. 12. Ср. обширную сводку ренессансных высказываний о «magnanimitas» и «gravitas»: Weise G. L’ideale eroico del Rinascimento e le sue premes-se umanistiche. Napoli, 1961, p. 183–196 etc.
См., например, у Марсилио Фичино о человеческом стремлении к познанию: «Conatus talis naturalis est hominibus non minus quam conatus avibus ad volandum. Inest enim hominibus omnibus semper ubique. Ideo non contingentem alicuius hominis qualitatem, sed naturam ipsam sequitur specie!» (Ficino M. Theologia Platonica, lib. XIV, cap. 2, p. 247).
Ср.: Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры. M., 1972, с. 276–279.
Machiavelli N. Lettere. Firenze, 1929, p. 88–89.
Guarino Veronese. Epistolario, vol. I, N 142, p. 235.
См.: Рутенбург В. И. Жизнь и творчество Никколо Макьявелли. — В кн.: Макьявелли Н. История Флоренции. Л., 1973, с. 364.
Landino Ch. Disputationes camaldulenses. De vita active et contemplative. — In: Prosatori latini…, p. 716–791.
Cм. Garin E. I trattati morali di Coluccio Salutati. Firenze, 1944, p. 13.
Prosatori latini…, p. 756–758, 776–782, 784. Cp.: Vergerio P. P. Epistolario, N VIII, p. 3.
Heptaplus. Proemium I, p. 170, 172, 176 etc.; Proemium II, p. 222 (здесь и далее по изданию: Pico della Mirandola G. De hominis dignitate. Heptaplus. De Ente et Uno. A cura di E. Garin. Firenze, 1942). Ср. с перечнем поэтов (приравненных к магам) в «De hominis dignitate» (р. 148–150), где Пико обещает доказать, что, например, приключения Улисса у Гомера — это тоже теологическое иносказание. Эзотеризм Пико делла Мирандолы, Фичипо, а также Помпонацци тесно смыкается с натуральной магией.
Ibid., р. 174. Ср. с высказываниями Пьетро Помпонацци в «De Incantationibus», cap. «Ignavum vulgus, quod incorporalia capire non potest». Для того и нужны сказки поэтов — «ut in veritatem veniamus», «per haec corporalia ducere in cognitionem incorpora-lium». Для того и Платон писал об ангелах и демонах — «не потому, что верил в них, но чтобы изъяснить свои мысли простым людям» (Pomponatii Р. Opera. Basiliae, 1567, р. 200–202).
Pico della Mirandola G. De hominis dignitate, p. 156; Supplementum ficinianum. P. Kristeller Ed. vol. II, Firenze, 1937, p. 99.
Prosatori latini…, p. 812; Pico della Mirandola G. Heptaplus, p. 222; Idem. De dignitate hominis, p. 154.
Suppiementum ficinianum, vol. II, p. 279.
Pico della Mirandola G. De dignitate hominis, p. 152.
Цит. по кн.: Garin E. L’umanesimo italiano, p. 53.
См. об этом Schalk F. Das Publikum im italienischen Humanismus, (Schriften und Vortrage des Petrarca Institute Koln, VI), Ф. Шальк показывает, что проблема двуязычия была тесно связана с формированием новой публики и со стремлением гуманистов влиять на общество (см., в частности, S. 8, 13–15, 30–32). Чрезвычайно содержательна посвященная этой теме работа: Cardini R. Cristoforo Landino е l’umanesimo volgare. — In: Cardini R. La critica del Landino. Firenze, 1973, p. 113–232.
Boccaccio G. Il commento sopra la Commedia, vol. I. Firenze, 1863, p. 85.
Monnier Ph. Le Quattrocento, vol. I. Paris, 1901, p. 290.
Bisticci V. da. Op. cit., p. 5.
Valla L. Elegantiarum, p. 595–601.
Savonarola I. Trattato circa il reggimento e ilgoverno della citta di Firenze. Firenze, 1847, p. 2.
См.: Schalk F. Op. cit., S. 16.
Bruni L. Ad Petrum Histrum, p. 92, 84, 90.
Guarino Veronese. Epistolario, vol. I, p. 247.
Vergerio P. P. Epistole, p. 9.
Bruni L. Ad Petrum Histrum. См. по поводу этого пассажа замечание акад. Веселовского: у Салютати «была какая-то лихорадочная страсть поговорить и поучиться, в высшей степени характеризующая время» (Веселовский А. Н. Вилла Альберти. — Собр. соч., т. 3. СПб., 1908, с. 244).
Bisticci V. da. Op. cit., p. 505.
Vergerio P. P. Epistole, p. 10, 159. При несомненном житейском правдоподобии этого описания, формула «seria et jocunda scriptura» архетипична, а ученые занятия по ночам, очевидно, ассоциируются с обычным уподоблением мудрости бдению в ночи и свету во мраке (lux in tenebris). Обе формулы — преимущественно из неоплатонического словаря. Сквозь будни гуманиста всегда проглядывает священная норма, и любое индивидуальное и искреннее свидетельство невозможно правильно оценить вне объединяющей их всех риторической традиции.
Bisticci V. da. Op. cit., p. 492, 497, 6, 445, 447–448.
Из письма нотариуса Лапо Маццей к Франческо Датини 17 июля 1408 г. Цит. по кн.: Romano R. Tra due crisi: Г Italia del Rinascimento. Torino, 1971, p. 139. Cp.: Certaldo. Libro di buoni costumi. A cura di A. Schiaffini. Firenze, 1945, N 385, p. 254; № 346, p. 223–224. У Паоло да Чертальдо в этих характернейших прописях купеческой морали второй половины XIV в. можно найти совет не выходить из дому без памятки о делах, которые нужно переделать за день, и хранить памятку в кошельке вместе с деньгами, чтобы она почаще попадалась на глаза (№ 136, с. 112–113). Тут же поговорка: «Кто слишком много спит, тот теряет время» (№ 255, с. 152).
См. об образе жизни Петрарки в Воклюзе: Billanovich G. Petrarса letterato. Vol. I. Lo scrittoio del Petrarca. Roma, 1947, p. 241–242.
Alberti L. В. Opere volgari, vol.,I. p. 141, 164, 168–170.
Alberti L. B. De iciarchia. — In: Opere volgari, vol. II, p. 214.
Garin E. I trattati morali di Coluccio Salutati, p. 5.
Alberti L. B. De iciarchia, p. 242.
Pontano G. De Principe, p. 1058.
Pontano G. De Magnanimitate, cap. XL, p. 51. Исключались поспешность и суетливость («celeritas et quaedam quasi praecipitatio»), требовалась размеренная и важная, плавность во всей повадке.
См.: Garin Е. I trattati morali, р. 14. (ср.: Alberti L. В. Della famiglia, р. 74).
Ficino М. Theologia Platonica, lib. VIII, cap. 3–4, p. 299. Cp.: Pontano G. De Magnanimitate, XVIII, p. 23; Alberti L. B. Della famiglia. p. 69. Неудивительно, что призыв Альберти «будьте усидчивы» звучит столь сакраментально! «Словесность» ведет к познанию целостного основания (intera ragione) всех вещей, вскармливает ум, украшает нравы и преображает общение (uso civile).
Bruni L. Ad Petrum Histrum, p. 46; Guarino Veronese. Epistolario» vol. II, p. 292; Suppiementum ficinianum, vol. II, p. 82.
Suppiementum ficinianum, vol. II, p. 110–111, 113; Ficino M. Theologia Platonica, lib. XII, cap. 1, p. 154.
Цит. по кн.: Marsel R. Marsile Ficin, p. 96–97.
Ficino M. Commentarium in Convivium Platonis, lib. VI, cap. 12 (по изданию: Ficin M. Commentaire au le Banquet de Platon. R. Marsel (Ed.). Paris, 1956, p. 226).
Villani F. Le vite d’uomini illustri fiorentini, p. 33.
Ibid, p. 27, 22–23 (курсив мой. — Л. Б.).
Pontano G. De Magnanimitate, cap. XVII, p. 23.
Alberti L. Della famiglia, p. 24, 52, 62–64, 50–51.
Aretino P. Lettere, lib. V. Paris, 1609, p. 320; lib. III, p. 140.
Grendler P. Critics of the Italian World (1530–1560). Anton Francesco Doni, Nicolo Franco and Ortensio Lando. The Univ, of Wisconsin Press, 1969, p. 142–148.
Ficino M, Theologia Platonica, lib. X, cap. 4, p. 70; Idem. In Convivium, lib. VI, cap. 18, p. 236. «Что такое человеческое искусство? — Род природы, обрабатывающей материю извне. Что такое природа? — Искусство, которое формирует материю изнутри, как если бы плотник был внутри дерева» (Ficino М. Theologia Platonica. lib. IV, cap. 1, p. 146). Поэтому, по Фичино, следовать природе — значит действовать «изнутри», исходя из числа и меры, из разумных оснований, заложенных в природу ее «внутренним искусством». См.: Garin Е. L’eta nuova, р. 134.
Кастильоне понимал под «естественностью» незаметность, скрытость «искусства», формирующего человеческое поведение без натянутости, напряжения, внешних признаков усилия. Таково «универсальнейшее правило» «во всех человеческих делах». Это центральное этико-эстетическое понятие Кастильоне обозначал как «grazia» («sprezzatura», «desinvoltura»). «Грация» противостоит «аффектации» (affettazione), т. е. неестественному искусству, но также и грубому, безыскусному естеству. «Грация», следовательно, воплощает единство естественности искусства и возделанного искусством естества. См.: Castiglione В. Op. cit., lib. I, р. 26–27.
Нельзя не вспомнить в связи с ренессансным пониманием проблемы и знаменитую новеллу о Чимоне в «Декамероне» (Боккаччо Дж. Декамерон. Пер. А. Н. Веселовского. М., 1955, День V, Нов. I, с. 304–306), где «великие доблести, ниспосланные небом в достойную душу», остаются в «безжалостном мраке» и богатая природная одаренность никак не дает о себе знать, пока Чимоне «неотесан», пока «невозможно было вбить ему в голову ни азбуки, ни нравов». Естественное, и значит варварское, состояние Чимоне, лишенное всякой «доблести» (virtu), дано Боккаччо как нечто противоестественное. Ибо Чимоне лишен «всякой учености» (dottrina). Любовь преобразила придурковатого и грубого красавца, и Боккаччо описывает превращение «скота» в культурного человека. Изменились одежда и голос, нравы и манеры, и, конечно, Чимоне, «к величайшему изумлению всех, в короткое время не только обучился грамоте, но и стал наидостойнейшим среди философствующих». Любовь — вполне природная человеческая субстанция; полюбив, Чимоне, конечно, не удаляется, а приближается к естеству. Но в результате он овладевает всевозможной «dottrina», обученностью и подвергает обработке тело и душу; вместе с тем, не ведая «облагороженных ощущений» (cittadinesco piacere), он не мог бы любить. Природа и искусство для Боккаччо разворачиваются параллельно и совпадают в ходе индивидуального усилия.
См. о смысле этого преображения: Хлодовский Р. И. Ренессансный реализм и фантастика. — В кн.: Литература эпохи Возрождения. М., 1967, с. 126–130. Р. И. Хлодовский, между прочим, пишет (примеч. 69): «Дикой, «естественной» природы литература Возрождения так же не знает, как не знает она «естественного человека». И это тоже вытекает из гуманистического понимания культуры как наиболее естественного для человека состояния».
Поразительно прямое выражение этой «театрализованности» жизневосприятия можно найти у Л. Альберти: «О ученые юноши, Боже благий, блаженны вы, когда и здесь, и там, и напротив [вас] воссядут тысячи, и тысячи, и много тысяч людей в театре или в каком-либо публичном зрелище, и блажен, о юноши, тот из вас, кто сможет сказать себе: «Здесь, среди такого множества подобных мне человеческих существ, нет человека, достоинству которого я хотел бы уподобиться сильнее, чем себе [самому], и тем, кто сведущ более меня. [Здесь] столько красавцев, столько [людей] отменной телесной ловкости и крепости, столько удачливых и родившихся в знатной семье, и нет среди них никого, кто не желал бы иметь отца или брата, похожего на меня… О чудесная радость! О славнейшее вознаграждение за наши ученые занятия, за наши труды! Кто не отдал бы, чтобы снискать его, свою кровь, не только что пот!» (Alberti L. В. De iciarchia, р. 214–215).
Poliziano A. Opera. Basiliae, 1553, р. 46–51.
Huizinga I. Homo ludens. A Study of the Play Element in Culture. London, 1970, p. 206.
Landino Ch. Disputationes camaldulenses, p. 724–730.
Веселовский A. H. Указ. соч., с. 193–194, 214–217, 293, 166–167.
A. H. Веселовский справедливо ставил беседы в обществе виллы «Парадизо» в один преемственный ряд с кружком Луиджи Марсильи; с компанией, собиравшейся в монастыре Сан Спирито, где блистал Манетти; с кружком Аргиропуло, встречавшимся на вилле Франко Саккетти-младшего; с последующими «академическими» диспутами. Жанр «Paradiso» он определял так: «Наш роман относится к переходной литературной поре, стоя и в формальном и в историческом отношениях на перепутье между конкретной новеллой XIV века и отвлеченно-философскими прениями позднейшего Renaissance. Здесь еще рассказывают и болтают, но еще больше толкуют, поднимая тонкие вопросы и выставляя на вид богатство античной науки, недавно приобретенное» (Веселовский А. Н. Указ, соч., с. 229, а также 238 и др.). Нужно только заметить, что и в Высоком Возрождении ученое общение не ограничивалось «отвлеченными прениями».
Chattel A. Arte е umanesimo…, р. 157–159, 160–166.
Castiglione В. Op. cit., lib. I, cap. 4, p. 85–96. Мимоходом Кастильоне формулирует здесь то понимание взаимообусловленного отношения творческой свободы и высшей нормативности, которое было также идеалом ренессансного искусства и которое лежало, например, в основе трактатов Леона Баттисты Альберти или Леонардо да Винчи о живописи.
Веселовский А. Н. Указ. соч., с. 192 (курсив мой. — Л. Б.).
Chastel A. Marsile Ficin et l’art. Geneve — Lille, 1954, p. 7–22; Marsel R. Marsile Ficin, p. 279–290 etc. Цит. по kh.: Kristeller P. Il pensiero filosofico di Marsilio Ficino. Firenze, 1953, p. 317, 319 (см. также c. 303–308, 322). Об архетипичности образов Демокрита и Гераклита в связи с диалогом Л. Альберти «Момус» см.: Klein R. Un aspect de l’hermeneutique a l’age de l’humanisme classique. Le theme du fou et Pironie humaniste. — In: Umanesimo e ermeneutica. Padova, 1963, p. 11, e seg., 22.
Bruni L. Ad Petrum Histrum, p. 98; Ficino M. Commentarium in Convivium, lib. I, cap. 1.
Vita Marsilii Ficini per loannem Cursium, cap. XVIII. — In: Marsel R. Marsile Ficin, p. 686. Ср. с описанием обстановки «in agro Caregio» самого Фичино, в письме к Козимо Медичи подчеркивавшего возвышенную духовность общения (Suppiementum ficinianum, vol. II, p. 87–88). Как и многие другие элементы латинской традиции, включение веселых и острых «фацетий» в возвышенную сферу серьезности было возрождено и узаконено уже Петраркой (см.: раздел «De facetiis ас salibus illustrum». — In: Petrarсa F. Rerum memorandarum libri. Per cura di G. Billanovich. Firenze, 1945, p. 68–100).
Под «текстом» здесь понимается семиотическое понятие, в соответствии с которым как текст могут рассматриваться улица, одежда и т. д. — вообще любые предметы, выполняющие наряду с другими функциями также знаковую (см.: Лотман Ю. Л. Структура художественного текста. М., 1970). Способность быть текстом, как отмечает Ю. Л. Лотман, не только допускает, но и обычно предполагает полифункциональность, например совмещение практически-прикладных и мировоззренческих задач. Это замечательно выступает в ренессансной вилле: она должна была соответствовать ряду климатических, гигиенических, хозяйственных, архитектурных и, наконец, этических и эстетических требований; притом ее конструктивные свойства, осмысленные и приведенные в систему уже Леоном Альберти, легко переходили в образ мира и в соответствующую семантику «otium philosophicum» (см.: Chastel A. Arte е umanesimo… р. 157–166).
Chastel A. Arte е umanesimo…, р. 157–158.
См. Marsel R. Marsile Ficin, p. 296. Ср. c «Philosophia triceps, naturalis, rationalis, moralis humanorum rerum», изображавшейся на гравюрах начала XVI в. в виде трехголового существа (Alverny М. Quelques aspects du symbolisme de la «Sapientia» chez les humanistes. — In: Umanesimo e esoterismo. Padova, 1960, p. 323). Ср. также с аллегорическим изображением трех возрастов на картине, приписываемой Тициану («Prudentia»), где дан «signum triceps» трех аспектов времени (Seznec J. The Survival of the Pagan Gods. The Mythological Tradition and Its Place in Renaissance Humanism and Art. N. Y., 1953, p. 119–121).
Suppiementum ficinianum, vol. II, p. 279.
Для сопоставления можно использовать письмо Леонардо Джустиниано к Гуарино Веронскому (Guarino Veronese. Epistoario, vol. I, N 186, p. 294–296) с подробным описанием занятий Гуманиста — «серьезных и забавных». Хотя автор называет «заслуживающей смеха апологией неотесанности» мысль, что «словесность без жизни ни к чему не может быть годна, скорее уж жизнь без словесности», все же Джустиниано признается, что и ему это часто приходит на ум, ибо он, при всей сладости чтения, не может им удовлетвориться. От чтения он переходит к дружеским беседам и спорам «то о положении общественных дел, то об управлении делами семейными, то о древнем происхождении и судьбах государства и наших граждан, то о счастье прошедших веков, о бедствиях нашего времени, о славе, о доблести и других делах человеческих всегда бывает спор, конечно, с пользой и праздничностью… Но и это меня не занимает постоянно». Упомянув также устроение жизни и нравов, монастыри, чтение «христианских философов» и Библии, Джустиниано затем переходит к удовольствиям от созерцания природы и того в ней, что не зависит от человеческих усилий, плодов и разнотравья, обильно выросших на заливных землях. Он припоминает при этом сведения из «натуральной философии» илb же, когда иссякают запасы полученных в юности знаний, «относит, на народный лад, к чудесам то, что произвела тайная сила природы». Устав от прогулки, он берет лодку, ловит рыбу или, поставив силки на птиц, располагается под навесом в тени, укрывающей от палящего солнца и обвевающей прохладой; «и всегда со мной возлежит, рассуждает и беседует какой-либо латинский или греческий сотоварищ». Прибавив к этому еще и музицирование, Джустиниано заключает уже приводившейся мною формулой: «Таковы, следовательно, труды мои в досуге». Здесь, как и в письме Полициано, как и в письме Макьявелли к Ф. Веттори (с той же прогулкой на лесном птичьем току с книгой античного автора в руках), — почти неразличима грань между литературными и бытовыми стереотипами.
Vergerio Р. Р. Op. cit., р. XXIX–XXX. Правда, К. Комби делал исключение для немногих, в чьих эпистолах он находил нечто живое, в том числе для Верджерио. Но «живое», конечно, противостояло в его глазах «обдуманности», сделанности, эрудитству и шаблонам, которых и у Верджерио, Бруни, Поджо было более чем достаточно.
Ольшки Л. История научной литературы на новых языках. Т. 2. Образование и наука в эпоху Ренессанса в Италии. М. — Л., 1934, с. 198–201.
Цит. по кн.: Marsel R. Marsile Ficin, р. 98.
Poliziano A. Opera, р. 9–10; Pico della Mirandola G. Opera, p. 391; Callimachus Ph. Epistulae selectae. Wratislawiae, 1967, p. 96. Ср. особенно письмо Каллимаха к Фичино (с. 134). Отношения Каллимаха с обоими платониками были довольно прохладными, но внешняя форма, прежде всего с его стороны, оставалась ритуально-восторженной.
Об эпистолярном творчестве Петрарки: Billanovich G. Petrarca letterato…, р. 32–34, 53–54 etc.; Baron H. From Petrarch to Leonardo Bruni. Studies in Humanistic and Political Literature. Chicago, 1968, p. 13–20; Wilkins E. Petrarch’s Correspondence. Padua, 1960.
Guarino Veronese. Epistolario, vol. II, p. 205; vol. I, N 221, p. 353; Vergerio P. P. Epistole, N LIV, p. 74; N CXI, p. 166; N CX, p. 165. Нельзя не отметить, что эта топика — ночь, светильник, беседа до зари с задушевным другом-корреспондентом, живое присутствие которого ощущается как бы рядом и пр., — может быть обнаружена уже в первом письме первого гуманистического эпистолярного сборника, причем она обращена у Петрарки в данном случае к Сократу. Беседа с реальным другом, как с древним автором, и с древним автором, как с другом, и беседа души с самой собой — все это умышленно идентифицируется.
Cuarino Veronese. Epistolario, vol. I, N 47, p, 101–102.
Ibid., N 55, p. 55; Pico della Mirandola G. Opera omnia. Basiliae, 1557, p. 393; Vergerio P. P. Epistole, N XCIX, p. 153; N CXI, p. 166; N L, p. 67; N XXII, P. 26; N XXXI, p. 46; Poliziano A. Opera, p. 25–26; Vergerio P. P. Epistole, N XXXVII, p. 56–57; N L. p. 67; Guarino Veronese. Epistolario, vol. I, N 23, p. 60.
Бистиччи рассказывает, как однажды вечером на площади Леонардо Бруни «с мессером Джанноццо Манетти и другими учеными людьми спорили о разных вещах» и Леонардо позволил себе какую-то резкость по адресу Манетти. Ночью он не мог заснуть, на следующий день, сокрушаясь, отправился просить извинений у друга и т. п. (Bisticci V. da. Op. cit., p. 437–438). У того же Бистиччи можно найти описания и совсем иного рода взаимоотношений в гуманистической среде (см., например: Bisticci V. da. Op. cit., p. 422–423 — об интригах Филельфо). О склоках и ссорах гуманистов писали еще Фойгт и Гаспари, а Ф. Фламини посвятил в своей книге «Чинквеченто» специальный раздел «ссорам XVI века».
Vergerio Р. Р. Epistole, N СVI, р. 160–161.
См. об этом эпизоде: Garin Е. Giovanni Pico della Mirandola. Vita e dottrina. Firenze, 1937, p. 17, 24–25; Marsel R. Pico de la Mirandole et la France. — In: L’opera e il pensiero di Giovanni Pico della Mirandola nella storia dell’umanesimo, vol. I, p. 212.
Suppiementum ficinianum, vol. I, p. 56 («Apologia Marsilii Ficini de raptu Margarite nymphe ab heroe Pico»).
См.: Gandillac M., de. Astres, anges et genies chez Marsile Ficin. — In: Umanesimo e esoterismo, p. 86, 102–104; Chastel A. Marsile Ficin et Part, p. 174–175 («герой» — «Геракл» — активная жизнь). См. также: Ficino М. Commentarium in Convivium, lib. I, cap. 1, p. 137; cap. 2, p. 138 («герои» — «ангелы»); op. cit., VI, 5, p. 205. Cp.: Jamblichus. De Mysteriis Aegyptiorum. Chal-daeorum, Assyriorum. Lungduni, 1577 (в переводе M. Фичино), cap. «De ordine superiorum», p. 10–12. Очевидно, представления Фичино о «героях» были заимствованы главным образом у Ямвлиха.
Ficino М. Theologia Platonica, lib. XIV, cap. 8, p. 274.
Poliziano A. Opera, p. 8.
Ibid, p. 85. О Геркулесе как архетипе деятельного мудрого героя ср.: Landino Ch. Disputationes camaldulenses, p. 762–764.
См.: Gombrich E. The Early Medici as Patrons of Art: a Survey of Sources. — In: Italian Renaissance Studies. London, 1960, p. 279. Исследование E. Гомбрича не случайно начинается цитатой из Бруни: в нем пересматривается роль Медичи как покровителей искусства. В литературе последнего времени особенно выделяется в этом смысле — стремлением показать Возрождение без прикрас или без того, что автор считает прикрасами, — работа Руджьеро Романо, который поэтому называет ее «антикнигой» (Romano R. Тrа due crisi: L’ltalia del Rinascimento. Torino, 1971).
Poliziano A. Opera, p. 170–179.
Проблема обоснования грамматического рода живо дебатировалась уже в античности, и спор Полициано с делла Скалой, таким образом, опирался на солидную ученую традицию. См.: Кобов И. У. Проблема грамматического рода в античной грамматической науке. — В кн.: Античность и современность, М., 1972, с. 43–50.
Читателю гуманистическая ссора из-за «комара» неизбежно напоминает ссору гоголевских персонажей из-за «гусака». Эта ассоциация, возникая в силу внешнего сцепления, не так случайна и пуста, как может показаться с первого взгляда.
Иван Иванович и Иван Никифорович повздорили не потому, что были затронуты их материальные и деловые интересы. Они поссорились из-за слова, посягавшего на социальное достоинство оскорбленного, но не в глазах окружающих, не de facto, а только в силу условного смысла, коим это слово, «гусак», наполнено в голове Ивана Ивановича, человека, вообще очень церемонного, ценящего всякий хороший тон и благолепный порядок, «имеющего необыкновенный дар говорить чрезвычайно приятно», «чрезвычайно тонкого человека», который «никогда не скажет неприличного слова» и даже понюшкой табака угощает со всевозможным политесом.
Конечно, Иван Иванович Перерепенко мало похож на Анджело Полициано. Тем не менее сходство двух ссор состоит в том, что обе целиком находят объяснение в культурно-психологической плоскости. Повод — при внешней мелочности — в обоих случаях имеет более глубокое и, так сказать, ритуально-магическое значение. Слово довлеет себе: примирение состоялось бы, если бы не промах Ивана Никифоровича; «скажи он птица, а не гусак, еще бы можно было бы поправить». «Гусак» воспринят Иваном Ивановичем как тягчайшее посягательство на родовую честь и даже на его человеческую субстанцию, требующее грандиозного отмщения: гусак «не может быть записан в метрической книге; ибо гусак есть не человек, а птица». Таково миргородское «dignitas hominis»… Именно отвлеченно-ценностный мотив, почти метафизическое обоснование делает распрю двух дворян необычной для Миргорода и придает ей своего рода эпический характер.
Как и в «Старосветских помещиках», двойственность смеха и грусти объясняется тем, что перед нами не просто пустота и ничтожество существования, а опустелый кокон культуры, смутная тень какого-то прошлого, пародия на него, не лишенная сожаления; отчасти это ситуация «Дон-Кихота», хотя опять-таки на миргородском уровне. Гоголь показывает, что происходит с системой ценностей, когда ее покидают жизнь и мысль. В сумеречном сознании гоголевского персонажа слово ««гусак» как бы случайно приводит в действие заржавевший социально-психологический механизм, какие-то атавистические культурные (и значит, условные) реакции. Смешно это не ввиду ничтожности повода: ссора ренессансных интеллигентов из-за «комара» ничуть не значительней в отношении повода, но смеха не вызывает, потому что перед нами в конечном счете живая система мышления, укорененная в современной ей исторической почве и замечательно плодоносящая. Повышенная обидчивость здесь — оборотная сторона возвышенного мира отношений, сконструированного, держащегося тоже словами, но оттого ничуть не менее реального и эффективного. Сопоставление Флоренции и Миргорода, которое, я надеюсь, будет принято cum grano salis, подтверждает, что от великого до смешного — один шаг и что этот шаг измеряется творческой действенностью и обоснованностью культурных конвенций. У Гоголя дана псевдокультурная ситуация. Обидчивость Ивана Ивановича Перерепенко разражается как гром среди ясного неба, потому что личное культурное достоинство, за которое он возымел блажь вступиться, — мертвый реликт, столь же ненужный и загадочный по назначению, как старое ружье, из-за которого поначалу вышел спор.
Sacchetti F. Ореге. Milano, 1957, р. 217–219. Русский перевод В. Ф. Шишмарева: Саккетти Ф. Новеллы. М. — Л., 1962, с. 104–105.
Прекрасный ранний пример подобной интеллектуальной операции — конструирование нового типа мировосприятия в «Декамероне». Сошлюсь на анализ композиции, стилистики и сюжетного инвентаря «Декамерона», проделанный Витторе Бранной (Branca V. Boccaccio medievale. Firenze, 1964). См. также: Rodax J. The Real and the Ideal in the Novella of Italy, France and England. Four Centuries of Change in the Boccaccian Tale. Univ, of N. Carolina Press, 1968 (главным образом III глава и «Выводы»); Хлодовский Р. И. Ренессансный реализм и фантастика (Попытка аналитического прочтения нескольких новелл «Декамерона»). — В кн.: Литература эпохи Возрождения. М., 1967, с. 86–135.
Наиболее значительный вывод В. Бранки заслуживает того, чтобы повторить его вслед за автором. В средневековой литературе были два направления повествования: символ и событие. Между ними существовало отталкивание, делавшее невозможным их синтез. Уже в «Фьямметте» и «Фьезоланских нимфах» Боккаччо начал преодоление этой дихотомии. В «Декамероне» «символ и хроника» встречаются. В итоге символ, не теряя своего вневременного и внепространственного жара, своей «образцовой и вечной ценности», вместе с тем «идентифицируется именно во времени и пространстве»; житейские эпизоды, напротив, соизмеряются с идеальным и всечеловеческим; «события и символы равно историцизируются» (с. 116).
Р. И. Хлодовский пишет: «Фантастика в «Декамероне» вводится в формы действительности, опровергается ими и в то же время существует рядом с ними, в самих этих формах, утверждая новый гуманистический взгляд на мир и на человека» (с. 95, курсив мой. — Л. Б.). Р. И. Хлодовский доказывает этот тезис обстоятельным анализом новеллы о Настаджио дельи Онести («Декамерон», V, 8), в которой фантастическое «видение» предстает как «реальное происшествие» (с. 112–125). Настаджио, как известно, желая тронуть холодное сердце возлюбленной, решил показать ей поучительное «видение» (которое повторялось «каждую пятницу, в этот час»). Он рассадил гостей, среди которых была и та, кого он любил, пиршествовать под соснами в том самом месте, где ранее увидел вооруженного рыцаря, преследующего обнаженную женщину. Фантастика включается в быт, становясь «спектаклем» для равеннского светского общества (с. 121–123). Встречное движение «видения» и «анекдота» осуществляется в новелле благодаря решающему мотиву «спектакля», т. е. высокой жизненной игры, в которой снимается противопоставление загробного и посюстороннего, серьезности и шутки
Prosatori latini…, р. 224 etc.
Machiavelli N. Lettere, p. 139.
Bruni L. Ad Petrum Histrum, p. 48–50.
Valla L. Opera. Lipsiae, 1543, p. 898, 963–964 etc.
См. письмо Поджо Браччолини к Гуарино (декабрь 1416 г.). - In: Prosatori latini…, р. 240–242.
Ficino М. Theologia Platonica, lib. XI, cap. 6, p. 142–144.
Понятие «внутреннего диалога», «диалогичности», как известно, вошло в научный обиход благодаря открытиям М. М. Бахтина и Л. С. Выготского (а недавно было развито В. С. Библером) и обросло чрезвычайно широким философско-культурным содержанием. Но именно поэтому понятие диалога было бы легкомысленно использовать в качестве некой методологической отмычки при обсуждении любой конкретной проблемы. Дело отнюдь не в том, чтобы «приложить» это понятие к Возрождению. Представление о диалогичности Возрождения вырастает из материала источников и трудностей их интерпретации, с поразительной рельефностью отпечатавшихся в историографической ситуации, которая сложилась в науке о Возрождении за последние два-три десятилетия. Диалогичность Возрождения — хотелось бы подчеркнуть — понимается в настоящей работе не просто как воплощение в итальянской культуре XV в. свойств, более или менее присущих всякой культуре, а как особенность ренессансного стиля мышления: в том смысле, что только для Возрождения и только эта диалогичность обладала типологической значимостью, и следовательно связана с его неповторимостью в западноевропейской и мировой истории. (О диалогичности ренессансного искусства (на примере «Афинской школы» Рафаэля) см. также: Баткин Л. М. Диалогичность Итальянского Возрождения. — В кн.: Советское искусствознание –1976, вып. 2. М., 1977, с. 68–90.
Наиболее важны, пожалуй, соображения Э. Гарена в его статьях о «диалектике» XII в. (Garin Е. L’eta nuova, р. 67), мы обратимся к ним ниже. Но специально о диалогической форме у гуманистов мне известна только статья Н. Гилберта (Gilbert N. The Early Italian Humanists and Disputation. — In: Renaissance. Studies in Honor of Hans Baron. Firenze, 1971, p. 201–226). H. Гилберт сосредоточивает внимание как раз на диалоге Бруни «К Петру Гистрию», который послужит отправным пунктом и для нас. Однако автор, разбирая не структуру диалогов, а лишь интересные отзывы гуманистов об их пользе, сводит дело к тому, что ранние гуманисты (Петрарка, Боккаччо, Салютати), несмотря на демонстративное отвращение к схоластической логике в целом, относились с уважением к «диалектическим» прениям и охотно включали disputatio в арсенал своей педагогики (ср. у Верджерио: Il pensiero pedagogico delTumanesimo. Е. Garin (Ed.). Firenze, 1958, p. 132).
Ольшки Л. История научной литературы на новых языках, т. 2, с. 194–198.
Bisticci V. da Op. cit., p. 266.
Castiglione B. Op. cit. lib. I, cap. 37, p. 147; Ficino M. Theologia platonica, lib. VIII, cap. 1, p. 287; Pico della Mirandola G. De nominis dignitate, p. 138–140.
Веселовский A. H. Указ, соч., с. 193.
Castiglione В. Op. cit., lib. I, cap. 15, p. 106.
Bruni L. Ad Petrum Histrum, p. 82–84 etc.
Ibid., p. 68–80, 82–84, 90 etc.
M. А. Гуковский сомневался в том, что в диалоге Бруни дано «окончательное решение вопроса» о «триумвирах», полагая, впрочем, что важней всего критическое отношение к ним в первых («simulate»!) речах Никколи. Автор констатировал отсутствие «прямого ответа на вопрос» и в диалоге Бруни «О знатности», и в диалогах Поджо Браччолини. См.: Гуковский М. А. Итальянское Возрождение, т. II. Л., 1961, с. 154, 162–163, 165).
Bruni L. Ad Petrum Histrum, p. 74, 79.
Bracciolini P. De avaricia — In: Prosatori latini…, p. 268–270, 274 etc., 266, 264.
Ibid., p. 276–300, p. 278–280.
Landino Ch. Disputationes camaldulenses, p. 724–788 (далее ссылки в тексте).
См., например: Брагина Л. М. Этические взгляды итальянского гуманиста второй половины XV в. Кристофоро Ландино. — «Вести. Моск, ун-та. Сер. 9». 1965, № 5, с. 61.
Seigel L Civic Humanism or Ciceronian Rhetoric? — «Past and Present», 1966, N 34, p. 3–48; Baron H. Leonardo Bruni: Professional Rhetorician or Civic Humanist? — «Past and Present», 1967, N 36, p. 21–37; Robey D. P. P. Vergerio the Elder: Republicanism and Civic Values in the Work of an Early Humanist. — «Past and Present», 1973, N 58, p. 3–37.
Robey D. Op. cit., p. 31.
Prosatori latini…, p. 804–822.
Garin E. L’umanesimo italiano, p. 87.
Prosatori latini…, p. 796–800 etc.
Pico della Mirandola G. Opera omnia, p. 393, 401.
Ibid., p. 379.
Poliziano A. Opera, p. 451–461.
Врач Никколо Лиочени обратился к Полициано с письмом, в котором признавался, что сам он далек от studia humanitatis, но, познакомившись с сочинениями Полициано, увидел, что находится «не на чужом поле». Ибо он обнаружил в них изящное и ученое объяснение не только поэтических и ораторских, но и медицинских и философских сентенций. Это внушает ему, Никколо, надежду, что Полициано возьмется изложить «общую философию» (philosophia universa), которая «у варваров сделалась варварской», на ясной и чистой латыни. Ведь ты, Полициано, изучал в юности, у опытных наставников, Платона и Аристотеля. Ты мог бы быстро достичь в «sapientiae» тех же вершин, которых уже достиг «in oratoria ас poetica facilitate» (ibid, p. 17), 6 сущности, Никколо взывал к alter ego Полициано и искал в нем философа, точно так же как Барбаро искал в Пико ритора.
Suppfementum ficinianum, vol. II, р. 278–279.
Valla L. Opera. Basiliae, 1543.
А. И. Хоментовская писала по этому поводу, что Никколи «пытается превратить в шутку» выступление Панормиты (Хоментовская А. И. Указ, соч., с. 44). Но указание на провокационный характер антитезы характерно вообще для диалогов XV в. Валла никого не «наводит на ложный след», а просто следует законам жанра. Что касается отношения к Панормите, то Никколи лишь повторяет то, что писали почти все гуманисты, в том числе благочестивейшие Маффео Веджо и Гуарино Веронский (см.: Fois М. 11 pensiero cristiano di Lorenzo Valla nel guadro storico culturale del suoambiente. Roma, 1969, p. 25–31).
Valla L. Opera, p. 731.
Ibid., p. 897. См. наблюдения Франко Гаэты (Gaeta F. Lorenzo Valla. — In: Filologia e storia nell’umanesimo italiano. Napoli, 1955, p. 25–26) над стилем трактата, в котором действительно чутко переданы различия между сухо-логическим, строгим, уснащенным специальной терминологией изложением стоической части и живым, обычным, без научного аппарата языком эпикурейской части. Между прочим, почему самые добродетельные из гуманистов ничуть не были скандализованы «Гермафродитом» Бекаделли и приветствовали его появление? Потому что Бекаделли хорошо вошел в непристойный стиль, уместный для его темы. Марио Фойе упрекает этих набожных и славившихся примерным поведением людей за то, что для них стилистические достоинства легких, изящных, искусных стихов Панормиты оказались важней христианской морали (Fois М. Op. cit., р. 30). Но дело обстояло гораздо сложней. Во-первых, гуманисты не считали противоречащим морали откровенное изображение человеческого тела и разоблачение природы. Во-вторых, сочинение Бекаделли воспринималось как феномен культуры, а не быта и не отождествлялось с прагматической программой поведения. В-третьих, В этом сказалась склонность гуманистов к культурному перевоплощению, к вхождению внутрь даже той духовной ситуации, которая для них самих, казалось бы, чужда. Не потому ли исполненный серьезности и достоинства Гуарино, не колеблясь восклицает в защиту «Гермафродита»: «посреди лупанария я хвалю развратный стих» (Guarino Veronese. Epistolario, N 346, р. 505).
Интересно сравнить валловского Никколи и бруниевского Никколи (т. е. «Ad Petrum Histrum» и «De voluptate»). У Бруни Никколи поочередно защищает две противоположные точки зрения, у Валлы — совмещает их одновременно. Возможность сосуществования разных истин у Бруни подтверждена тем, что их с одинаковым пылом защищает один человек, у Валлы — тем, что взгляды двух людей примиряются в голове третьего. Но следовательно: «эклектизм» валловского Никколи и «притворство» бруниевского Никколи — одного логического происхождения. В первом случае «эклектизм» на деле означает столкновение истин в форме их единства; во втором случае — единство истин в форме их столкновения.
Castiglionchio L. da. Dialogue de curiae commodis. — In: Prosatori latini…, p. 174–206 etc.
Тема ренессансного «единства истины» сжато и точно суммирована в кн.: Kristeller Р. Renaissance Concepts of Man and Other Essays. N. Y., 1972, p. 43–63.
См.: Библер В. С. Мышление как творчество. Введение в логику мысленного диалога. М., 1975, с. 114–118 Беседы с автором этой книги явились для моей работы постоянным и важным стимулом; я рад возможности высказать свою признательность.
Ниже я использую главным образом уже упоминавшиеся статьи Э. Гарена «Идеал знания в культуре XII века» и «Диалектика и риторика от XII до XVI века» (Garin Е. L’eta nuova, р. 13–79), а также: Brezzl Р. Limiti е caratteri dell’umanesimo nella culture dei secoli XI e XII. — «Humanitas», 1950, V, p. 705–721.
Garin E. L’eta nuova, p. 29.
См.: Аверинцев С. С. Греческая «литература» и ближневосточная «словесность», с. 215.