Итоги № 13 (2012)

Ветеран труда / Общество и наука / Спецпроект

Ветеран труда

/ Общество и наука / Спецпроект

Артем Тарасов — о деньгах под ногами, о брачном конвейере и заводе за 36 тысяч рублей, о том, чего стоят лавры первого советского миллионера и как удалось разглядеть в Викторе Вексельберге будущего олигарха, о «Коммерсанте», «Истоке» и всенародной кооперации, а также о том, где ветерану перестройки встретить счастливую старость

Вопреки общему представлению, средний класс в нашей стране начал зарождаться не в начале 2000-х вместе с хлынувшим потоком нефтедолларов, а на излете советской эпохи. Судьбоносный Закон «О кооперации в СССР» дал толчок развитию кооперативов, которые должны были восполнить недостаток рыночных отношений и одновременно сформировать новую социальную прослойку. Кто-то из прабизнесменов так и канул в Лету, кто-то поднялся и до сих пор преуспевает. Но Артему Тарасову, первому официальному советскому миллионеру, принадлежит в этой истории отдельная строка...

— Артем Михайлович, как сегодня живется советскому бизнесмену?

— С чего бы начать… Как-то раз я сидел со своим другом, и у того зазвонил мобильник. Он и говорит в трубку: мол, сижу в кафе, пью чай с Артемом Тарасовым. В ответ его знакомый удивляется: «Так ему уж должно быть лет 85!» Вот такая история. Время летит молниеносно, сменилась эпоха, сменилась страна, сменился строй, сменились отношения, приоритеты — абсолютно все. Вот кому-то и кажется, что мне уже 85, не меньше.

— Предпринимательская жилка передалась по наследству?

— Можно сказать и так. Я коренной москвич с XVIII века и немного петербуржец, а по национальности наполовину армянин. В царское время все мои родственники были либо предпринимателями-мануфактурщиками, либо владельцами доходных домов. Есть и в столице дома, построенные предками. В частности, дом на Спиридоновке возвел мой прадед. Желая увековечить память, он прямо в бетоне и написал большими буквами на латыни: дом построил Григорий Тарасов. Сейчас там Институт Африки РАН. Здание выглядит как шикарный дворец, украшенный росписями Лансере. В свое время я обращался к Лужкову с просьбой вернуть его мне: планировал там устроить музей меценатства, ведь практически все мои предки этим занимались. У меня даже есть все необходимые бумаги дореволюционной эпохи, но реституции в России нет и уже не предвидится. Что очень жаль.

Отец мой родился в 1918 году, воевал в Великую Отечественную, затем осел в Сухуми. Стал фотокорреспондентом, дружил с Коротковым, Симоновым. В Сухуми же и умер. Теперь его могила находится за границей, что меня, конечно, очень удручает.

— Сами вы когда коммерцией занялись?

— В советское время это все каралось и возбранялось. Я никогда не был в теневом бизнесе. Вся моя предприимчивость проявлялась разве что в студенческом КВН. Там я играл три года, мы были чемпионами Москвы, вторыми в Советском Союзе. Окончил я Московский горный институт, затем учился на Высших экономических курсах Госплана, в Бауманке, бизнес-школе Wharton School. В общем, много учился.

Собственно, переломным в моей жизни оказался 1987 год, когда впервые разрешили кооперативы (а закон был принят позже — в 1988-м). В Советском Союзе стало можно открывать частные предприятия и даже брать на работу людей. Денег для начала бизнеса у меня не было, зато нашелся приятель — теневой бизнесмен, который всю жизнь спекулировал на продаже видеомагнитофонов. Однажды он прибежал ко мне с круглыми глазами и говорит: «Все, сейчас будем делать деньги». Я ему: «Как? Как делать деньги?» В то время я уже был кандидатом наук, получал где-то 300 рублей в месяц, заведовал лабораторией в НИИ.

Приятель сказал, что главное — получить печать, получим ее и начнем делать деньги! «Сможешь написать устав?»— спросил он. Ну я сел и написал, мы подали документы, наш кооператив «Прогресс» зарегистрировали в Москве под номером 10. Денег не было, сами мы практически ничего не умели, все, что смогли получить, — это помещение мастерской по ремонту стиральных машин на Шаболовке, которое нам предоставил «Мосгорремэлектробытприбор» (в то время надо было быть приписанным к какой-нибудь госконторе). У них была масса помещений, и руководитель предложил нам уголок со словами, дескать, я вас туда пущу ради интереса, посмотрю, как быстро вас посадят.

— Как же стартовый капитал, бизнес-план и инвесторы?

— Да не было всего этого. В нашем «офисе» стояли столы и стулья, да еще мы где-то нашли два старехоньких компьютера фирмы «Атари». Поскольку мы не знали, чем заняться, то решили открыть брачное бюро знакомств и опубликовали об этом объявление в газете с формулировкой: «Мы гарантированно женим людей». Такой услуги в Москве тогда не было, и это вызвало ажиотажный спрос. К нам шел народ, как в Мавзолей, стояли целые очереди брачующихся. Вся Шаболовка была забита людьми, толпа была огромная — и все шли к нам, с дядями, тетями, бабушками и дедушками. Когда мы поняли, что нужно эту толпу хоть как-то оприходовать, то придумали своеобразный брачный конвейер: входил человек, его брала под руку красивая девочка и вела к кассе, по дороге приговаривая: «Мы сейчас дадим анкету, вы ее спокойно дома заполните и сходите к фотографу (давали адрес прикормленного фотографа, который нам тоже отстегивал копеечку), потом вы все это сложите в конверт и пришлете по почте. Поняли? А теперь платите». За услуги мы брали 25 рублей с человека, а уделяли ему всего лишь 25—30 секунд. Человек оплачивал, получал квитанцию и выходил через другую дверь.

За пять дней существования брачного кооператива мы пропустили через себя около 4 тысяч человек, заработав на этом почти 100 тысяч рублей. Невероятные по тем временам деньги, на дворе ведь был апрель 1987 года! А на шестой день к нам пришла комиссия Мосгорисполкома и закрыла контору.

— Кто-то настучал?

— Конечно, когда они узнали о наших оборотах, то испытали шок и обвинили в том, что мы плодим браки по расчету, ради московской прописки, и вообще занимаемся аморальной антисоветской деятельностью. С таким заходом нас и прикрыли. Вслед за исполкомом пришла прокуратура. Слава богу, что мы не успели ничего потратить из заработанного — она нас обязала всю выручку упаковывать по 25 рублей в конвертики и отсылать обратно нашим клиентам по почте.

Жаль, что пришлось прикрыть дело, ведь идея-то была хорошая. Мы планировали брать анкеты, обрабатывать их на компьютере, подбирать пары, советы давать. В общем, вплотную работать с людьми!

Как только нас закрыли и отобрали печать, мой партнер исчез. Потом мне говорили, что он украл какого-то австралийца, требовал за него выкуп и в итоге сел в тюрьму за похищение.

К моменту закрытия кооператива я уже завелся и вошел во вкус, мне было интересно, я таких денег никогда не видел, поэтому решил предпринять что-нибудь другое. В той же мастерской мы через некоторое время открыли ремонт иностранной видео- и радиоаппаратуры, кооператив «Техника». Красивых девушек заменили мастера с паяльниками. Мы умудрялись чинить зарубежную технику без родных деталей, вставляя в нее обычные советские транзисторы. Все это работало, но до того момента, как клиент вздумывал заглянуть под крышку... А там ему открывался вид на целую бороду из проводов и гигантских советских транзисторов, бог знает как упакованных, прижатых и залитых эпоксидкой. Самое смешное, что все это работало!

Правда, пошли слухи, и в итоге нас обвинили в воровстве деталей. Нам грозили закрытие и посадка ровно через четыре месяца после открытия бизнеса.

— Обороты были те же?

— Да, огромные! Ведь дело было в том, что наша мастерская оказалась чуть ли не единственной конторой в России по ремонту иностранной техники помимо официальной внешторговской. Короче говоря, выжили только чудом.

А вот дальше пошли действительно сумасшедшие заработки. Однажды ко мне приехали официальные лица из Госкомитета по вычислительной технике и сказали: «Мы тут проанализировали закон о кооперации, вам дано право делать то, чего не дано нам: вы можете выкупать компьютерные программы, интеллектуальный софт. Сделаете это и перепродадите нам? Мы покажем где».

И мы все сделали в точности, как они сказали, получив при этом бешеные деньги.

— Это и был первый миллион?

— Миллион рублей — на дворе был конец 1987 года — мы выручили, перепродав программу «Лексикон», прообраз Windows, на которой работала вся страна. За первую партию этого софта армянское предприятие перечислило 200 тысяч рублей на наш счет в банке. Программу, кстати, сделал Евгений Веселов, работавший тогда в Вычислительном центре Академии наук и получавший 130 рублей в месяц. Я переманил его к себе и стал платить 36 тысяч рублей. Он никогда в жизни не видел таких денег! Когда я приехал к нему домой — он жил с женой и ребенком в крохотной однокомнатной квартире в Строгино — и выложил пачку денег, он испытал затяжной шок. Помню, как Женя нервно ходил по квартире и не знал, куда пристроить пачки денег. Сначала в холодильник, потом передумал и запихнул на антресоли, в ванной пытался спрятать.

Была еще забавная история с другим моим программистом. Звали его Антон Чижов. Молодой, он тоже работал на государство и получал 120 рублей в месяц. Но то, что он умел вытворять с компьютерными кодами, было просто фантастикой!

Ему удалось ни много ни мало взломать саму операционную систему MS-DOS. Наш парень просто залез в нее и русифицировал! Немыслимая операция! Короче говоря, он адаптировал иностранные компьютеры под русские, при этом не забыл и себе забрать чуток славы: при загрузке компьютеров, которые проходили через его руки, появлялась надпись: «С приветом, Антон».

Когда об этом узнали в американском офисе IBM, то не на шутку взволновались и решили выяснить, кто это делает. Даже церэушников задействовали. Ведь как они думали — взломать и расшифровать систему могли только какие-то сверхсекретные институты КГБ, о которых никому ничего не известно. А на самом-то деле все это творил один человек с паяльником в руках и русской смекалкой!

И вот американские ребята вычислили мой кооператив, и к нам неожиданно приехала делегация от IBM, состоящая из людей с армейской выправкой, но при этом в штатских костюмах. Представились топ-менеджерами компании, предложили сотрудничество. Мы ужасно обрадовались и спросили, не могут ли они поставлять нам компьютеры за рубли. «Для вас сделаем что угодно, только покажите ваши секретные лаборатории», — говорят они. И мы показали наши «лаборатории» — Тошку Чижова собственной персоной с паяльником в руках. Он им в ответ: «У нас никаких секретов нет, сейчас я вам все расскажу и покажу». Часовую лекцию американцы слушали в гробовой тишине, а потом попытались отблагодарить Антона чеком на 20 тысяч долларов. А тот испугался — ведь на дворе был 88-й год и за доллары могли дать статью — и стал отказываться от подарка. Зато с мольбой в голосе попросил их… подписать его на журнал «Байт». Для него это было тогда пределом мечтаний. Американцы сначала подумали, что их разыгрывают, но потом согласились. Впоследствии Антон стал сооснователем компании, которая была продана в Силиконовой долине за 50 миллионов долларов. Такие вот таланты рождает наша земля!

— Как складывался доход от этого бизнеса? Кто на ком накручивал — вы на государстве или наоборот?

— Цену покупки для нас рассчитал Госкомитет по вычислительной технике. Там ведь тоже не дураки сидели — они покупали у нас программу за полмиллиона, а потом продавали ее по всем своим предприятиям за десятки и сотни миллионов рублей.

У нас в кооперативе появились высококлассные программисты, которые стали писать программы под заказчиков. Впоследствии они перешли работать в такие гиганты, как IBM, Microsoft. Они, конечно, были гениями своего дела.

Тогда мы уже продавали аппаратно-программные комплексы для Центра управления полетами, НПО «Энергия», Сбербанка. Проставляли в них готовые системы, адаптированные к нуждам клиентов. У нас работали порядка 1200 человек, а сам кооператив занимался 27 различными видами деятельности.

Например, одно из направлений «Техники» — импорт персональных компьютеров. Чтобы их привезти, нам по закону надо было что-то отгрузить. А что отгружать-то? Мы бегали и покупали отходы советских предприятий: торговали, например, кормовыми фосфатами химкомбината города Воскресенска. Они просто валялись, никому не нужные, и мы их стали скупать, паковать и экспортировать в Австралию, где из них извлекали мышьяк и превращали в ценные удобрения. Взамен нам ввозили компьютеры фирмы «Бюль» из Франции.

Как-то к нам пришел молодой парень, звали его Виктор Вексельберг. Говорит, что придумал станок по очистке кабелей. И мы в нашем кооперативе начали чистить кабели: доставали медную сердцевину, скручивали и продавали на Запад, а ввозили все те же компьютеры. Кооператив рос в геометрической прогрессии. В 1989 году, когда о нас узнала вся страна, на счету компании было 100 миллионов рублей.

— Хоть на этот раз побаловали себя чем-нибудь?

— Нет, как-то времени не было. Интересно было работать и видеть результат. У меня не было ни дома, ни многокомнатной квартиры, я жил в кооперативе с бабушкой на Нагорной. Правда, был интересный случай. Ко мне как-то пришел один еврей и сказал, что уезжает в Израиль с семьей, а у него был маленький домик в поселке художников в Москве. Он мне предложил его купить за 20 тысяч долларов. Я ему: «Какие доллары, это ж статья 88 УК РСФСР! У нас нет долларов!» — «Как нет? Вы же занимаетесь внешнеторговой деятельностью?!»

На самом деле у нас действительно не было валюты, импорт заменяли бартером: вывозим 100 килограммов товара, забираем компьютер. В общем, хозяин дома стал снижать цену и в итоге предложил следующую схему: я ему помогаю устроиться в Австрии, а он меняет свой дом на мою кооперативку. Я позвонил своему приятелю-бизнесмену в Австрию, и он согласился помочь. В итоге я получил дом, в котором так и не жил.

Из роскоши у меня была немолодая «копейка», купленная на оставленные отцом деньги. Зато в самом кооперативе было почти 100 «Мерседесов», больше, чем у немецкого посольства. У нас была служба в Шереметьево, первая лизинговая компания, с помощью которой мы помогали ввозить в страну иномарки.

— Таких, как вы, в Советах было много?

— Конечно, мы были элитарным кооперативом, но были уже и крупные организации, выпускавшие продукцию в промышленных масштабах. Я был избран первым вице-президентом Союза кооперативов СССР, помог некоторым известным сейчас компаниям встать на ноги.

— Кто вышел из-под вашего крыла?

— Например, газета «Коммерсантъ» создавалась не без моей помощи. Как-то раз в наш кооператив пришел Володя Яковлев, молодой парень с прекрасным воспитанием и хорошим университетским образованием. К тому же он был сыном главреда «Московских новостей» Егора Яковлева. С самого порога Володя сказал, что не хочет связываться с организацией собственного кооператива, а посему желает примкнуть к нам. Бога ради! А дальше сильно удивил меня, заявив, что хочет торговать информацией. Из его слов выходило, что это должно стать товаром будущего.

Так была образована информационно-справочная служба «Факт» — первое негосударственное информационное агентство в стране. А в декабре 1989-го в сотрудничестве с Союзом кооператоров «Факт» начал выпускать еженедельную газету «Коммерсантъ» — первое частное деловое издание.

Двумя годами позже, уже в 1991-м, я помог организовать авиакомпанию «Трансаэро», первого в стране независимого авиаперевозчика. Ко мне тогда пришли двое молодых ребят — Саша Плешаков (впоследствии он стал председателем совета директоров) и Гриша Гуртовой (был топ-менеджером). Они произвели на меня хорошее впечатление: с дипломом МАИ, работали в авиаотрасли и знали ее не понаслышке.

Пришли и предложили создать первого конкурента «Аэрофлоту». Как оказалось, Саша был сыном «генерала от авиации» Анодиной, которая дружила с тогдашним главой правительства России Иваном Силаевым. Когда я к нему пришел с идеей создания авиакомпании, он обрадовался и согласился поддержать нас через Минтранс.

Первый офис для новой компании я арендовал у биржи «Алиса» моего друга Германа Стерлигова. Тем не менее долго уживаться по соседству с ним и его сотрудниками у трансаэровцев не получилось, в итоге пришлось менять офис.

Первый полет удалось организовать через мои связи в Нью-Йорке. Я встретился с главой центра еврейской общины, и мы договорились осуществить первые перелеты по маршруту Москва — Тель-Авив. Благо для этого нашелся и первый «Боинг», и деньги. Этот еврейский центр платил нам по 400 долларов за каждого еврейского эмигранта, вылетавшего в Израиль на нашем борту.

Очень выгодное получалось дело: будучи госкомпанией, «Аэрофлот» в Израиль тогда не летал по политическим мотивам. Конечно, можно было добираться до еврейского государства окольными путями, но это было дорого и долго. А тут — прямой рейс! На заре компании у меня было 75 процентов бумаг авиаперевозчика, но в итоге я остался ни с чем. Что ж поделать, лихие 90-е. Кстати, «Русское лото» — фактически тоже моих рук дело...

— Тут-то вы и решили на всю страну официально провозгласить себя первым советским миллионером.

— Задолго до этого… История следующая. В конце января 1989 года мне в руки попал проект постановления о кооперации, который должен был выйти в феврале. Прочитав этот документ, я понял, что он может нас похоронить: власти вводили строгий лимит по зарплате, который в процентном соотношении зависел от прибыли кооператива. Более того, кооперативам практически запрещалось работать с наличными, выделялось только 100 рублей в день на канцелярию, а оставшиеся деньги должны были храниться исключительно на счете в госбанке, причем кооператорам на руки они выдаваться не могли. А ведь наш бизнес строился только на наличных (оплата портовым служащим, грузчикам, водителям и прочим), по безналу с нами бы просто никто не работал. Мы понимали: чтобы предприятие существовало, только в год нужно наличности на 10 миллионов — чтобы всем платить. И вот такой облом…

В общем, мы сели и стали думать, что делать. Долго думали и решили, что единственный шаг — выписать по еще действовавшему тогда законодательству себе зарплату, пусть и баснословную. Провели собрание, подтвердили наши оклады: три миллиона за январь получил я, еще три — мой заместитель, миллион рублей — еще один зам и 750 тысяч получила бухгалтер, которая от такой суммы с испуга чуть не повесилась. Средняя зарплата ведь в то время была около 200 рублей, министр получал 400 рублей в месяц, а мы — три миллиона! Чувствуете разницу? Мы решили, что этого хватит на поддержание и развитие компании на полгода. С учетом всех налогов и отчислений нам оставалось порядка пяти миллионов. Надо было еще это документально подтвердить: мол, мы получили все деньги в январе, а не в феврале, то есть до вступления в силу нового постановления.

Мой коллега Толя Писаренко состоял в КПСС, и мы решили провернуть это дело через партийные взносы. В итоге он пошел сдавать со своей зарплаты в 3 миллиона рублей 90 тысяч секретарю парторганизации. Когда тот увидел пачку этих денег, его столбняк хватил, но он все-таки расписался в партбилете Толи о получении взносов. Таким образом у нас появилось документальное подтверждение, что Толя сдал их с январской зарплаты, а не в феврале, уже после вступления в силу нового документа.

Естественно, после этого к нам нагрянула комиссия контрольно-ревизионного управления Минфина СССР, ревизоры горкома, райкома, местные правоохранительные органы и КГБ — все с неплановой финансовой проверкой. И пошло-поехало. Стали копаться в нашей бухгалтерии, заморозили счет в московском банке. Из-за этого бизнес встал, пошли колоссальные штрафы за срыв поставок, в том числе и международные. Мы терпели огромные убытки.

Тогда я понял, что, если не вынесу нашу историю на публику, нас просто раздавят и бизнесу придет конец. Я обратился к журналисту из «Московских новостей», и он взял у меня интервью, которое начиналось со слов: «В редакцию пришел человек и заявил открыто: смотрите на меня, я первый легальный советский миллионер…» Страна забурлила, люди, годами работавшие на предприятиях и принесшие государству большую прибыль, задумались над тем, адекватно ли оплачивается их труд.

После статьи нас пригласили выступить в программе «Взгляд». Ведущий хотел в эфире поговорить с тем, кто выплатил 90 тысяч рублей партийного взноса, то есть с Толей, однако тот наотрез отказался, в итоге я взял его билет и пошел на эфир. Меня посадили спиной к камере. Когда начались съемки, ведущий говорит: вот, мол, перед вами сидит кооператор, пусть он расскажет, как смог наворовать столько денег. И тут я поворачиваюсь лицом к зрителям и говорю: «Я Артем Тарасов!» И начал рассказывать о нашем кооперативе, о том, чем занимаются наши филиалы... Никто из продюсеров не предполагал, что так все обернется, и не был к этому готов. Я пояснил, что мы ничем не спекулируем, а продаем в том числе и программно-аппаратные комплексы, которые сделаны вручную нашими программистами, продаем в том числе и госпредприятиям.

А закончил свое выступление так: «Сегодня Минфин СССР под руководством Гостева фактически убил наш бизнес и сделал банкротом, обвиняя по статье 93 части 3 УК СССР. Я прошу сделать открытый процесс с трансляцией по телевидению. Если меня признают преступником, расстреляйте хоть на Красной площади, но если признают, что мы все заработали честно, Гостев должен немедленно уйти с поста министра с формулировкой «несоответствие должности». В лоб прямо! И это был шок, это была бомба! В редакцию посыпались десятки тысяч писем, за и против. Общественное мнение разделилось пополам.

А комиссия КРУ Минфина тем временем продолжала работать с нашими бумагами. Наконец после более чем полугодовой проверки появился акт на тридцати страницах, в котором хоть нам и вменили нарушения правил внешней торговли и хоть и не уличили в прямом воровстве, но по совокупности кооператив надо было закрывать, а дело передавалось прокуратуре.

Я обжаловал иск, потребовав компенсации убытков. В успех верилось с трудом, однако — о чудо! — нам удалось выиграть, и все иски к «Технике» автоматически переходили к Минфину, с которыми он и должен был возиться как непосредственный организатор нашего краха.

После этой кутерьмы у меня оставалось тысяч 30 рублей, и с них я начал новый кооператив «Исток». Это было в сентябре 1989 года. Будучи уже внешнеэкономической ассоциацией, мы быстро начали процветать и опять пошли в гору вплоть до госпрограммы «Урожай», которая нас и прибила.

— Откуда проистек «Исток»?

— Как только закрылась «Техника», вся команда разбежалась по собственным кооперативам. У нас остались некоторые связи, ко мне обратилось Минудобрений СССР с предложением купить доллары по 63 копейки: им нечем было платить людям зарплату, а долларовой наличности было предостаточно. «Миллиона три купите?» Недолго думая, мы пошли в банк, взяли кредит и купили. Это был конец 89-го — начало 90-го. На эти деньги открыли фирму и начали ввозить дефицитные зарубежные товары. Невообразимое время. Знаете, как можно было тогда за два месяца купить завод во Франции, начав с 500 долларов?

— Я уже понял, что деньги валялись просто под ногами. Надо было их только суметь разглядеть. Вопрос: как?

— Элементарно! Покупаешь на эти 500 долларов факс или персональный компьютер, перепродаешь его официально за 50 тысяч рублей, скажем, НПО «Энергия». Идешь с этими деньгами на алюминиевый завод, покупаешь 50 тонн отходов от алюминия по 1000 рублей за тонну и продаешь за 60 тысяч долларов за рубеж. Этот оборот занимал всего 10 дней. На эти деньги покупаешь компьютеры и продаешь госструктурам. Возвращаешься на завод и покупаешь уже 100 тысяч тонн. Три таких захода, и у тебя уже не меньше 100 миллионов рублей. Так мы делали и в «Технике», и в «Истоке». И это можно было делать везде и на всем.

Например, кубометр леса стоил 25 рублей, а его можно было продать за 1200 юаней в Китае. Это оплата шести квалифицированных рабочих на мебельной фабрике. Оплатили их труд, взяли еще кубометр за 25 рублей и ввезли обратно готовый мебельный гарнитур за 2500 рублей.

Все эти схемы работали из-за дисбаланса цен в советской экономике. Мы прекрасно понимали, что находимся в уникальном положении. Нашу страну тогда можно было сделать самой дешевой в мире, ничего не продавая по демпинговым ценам вне страны. Вот где была заложена мощная пружина для развития! Как только мы открыли бы занавес, к нам бы хлынул колоссальный иностранный капитал, и сейчас Китай с нами и рядом не стоял бы. Все это заглохло в 90-х.

— Почему?

— Когда все увидели, что можно стать богатыми очень быстро, многие захотели этого. И люди, сидевшие на местах, начали приватизировать те предприятия, на которых работали. Быстро ввели разные типы приватизации. Я помню, ко мне обращался директор радиотехнического завода на Бауманской. Предприятие — шесть корпусов, один из них 10-этажный. Укомплектовано японским оборудованием на 500 миллионов долларов! Линии по производству многослойных печатных плат, огромный завод! Директор пришел и говорит: «Помогите, пожалуйста, деньгами, хочу выкупить его акции». Сколько надо было? Мы подсчитали: выходило всего лишь 36 тысяч рублей. Все, завод был целиком приватизирован. Такая история. Люди перестали что-либо делать, главное было — успеть разложить эти миллиарды по карманам. Пошла черная приватизация. К тому моменту я уже был в эмиграции...

— Почему решили вернуться из Лондона в Москву?

— Там скучная жизнь, нет возможности заниматься экстремальным бизнесом, в итоге я тратил время, играя в казино. Русский менталитет остался! И как только ельцинская администрация, имевшая на меня зуб, ушла, я решил в 2003 году вернуться на родину.

Я не знал и до сих пор не до конца понимаю структуру общества, в которое вернулся. В общем, сколько лет отсутствуешь в России, столько надо в нее возвращаться...

— Кстати, свое состояние храните за бугром?

— Нет у меня состояния, есть вклад, доля в американском фонде. Я бы мог жить в любой стране мира, но принципиально хочу жить в России, в Адлере. От него рукой подать до города, в котором я вырос, и если Абхазия когда-нибудь восстановится, я, конечно, перееду жить туда, чтобы в конце быть похороненным рядом с могилой моего отца. Вот и вся моя история.

Хотя нет, напоследок расскажу еще один случай. В Абхазии, в 30 километрах от столицы, есть очень интересное место, которое покойный Сергей Багапш, мой приятель с детства, приказал никому, кроме меня, не продавать. Оно находится прямо на берегу моря, в эвкалиптовой роще, а в ста метрах от него бьет фонтан горячей радоновой воды.

У меня есть близкий друг, голландец, который строит лучшие в мире теплицы. Когда я ему об этом месте рассказал, он мне предложил организовать там цветочный бизнес. Выращивать круглый год розы и тюльпаны и продавать их в Сочи, заняв работой все окрестные селения. А неподалеку в рощице будет стоять мой домик... Вот это старость!