Итоги № 18 (2013)

Герой музтруда / Искусство и культура / Театр

Герой музтруда

/ Искусство и культура / Театр

Валерий Гергиев: «Новую сцену Мариинки мы все-таки построили — это уже не пустые обещания, а свершившийся факт. Сделано!»

Второго мая официально открылась новая сцена питерской Мариинки, собрав знаменитостей со всего мира. А днем раньше маэстро Валерий Гергиев получил из рук Владимира Путина новенькую звезду «Герой Труда». Впереди — Московский Пасхальный фестиваль. О непустых хлопотах и о том, чем сердце успокоилось, Валерий Абисалович рассказал «Итогам».

— Новая Мариинка открылась. Какая эмоция самая сильная: радость или усталость?

— Напряжение прошло, во всяком случае все неприятности позади. Россия получила яркий, мощный, современный театр, у нас есть теперь те же возможности, что у наших коллег в Америке или в Азии. Да, в Китае построили десять похожих на наш театров, а у нас он один. Но мы его все-таки построили — это уже не сказки, не пустые обещания, а свершившийся факт. Сделано!

— Года три назад вы сетовали, что в России доля воровства на строительстве — пять процентов на стройку, остальное в карманы. Сейчас у вас мнение прежнее?

— Сейчас все, о чем я думаю, — новый театр, а выступать в роли бухгалтера или аудитора я не могу. Это не моя работа. Я тогда жалел, что можно было все сделать здорово, классно и, может, более экономно — но что теперь об этом говорить? Менялись люди, руководившие стройкой, их было человек пять. И последний, Марат Оганесян, стремительно и жестко взялся за дело — в невероятном режиме все заработали. Так что на наших глазах театр буквально взлетел в небо. Прекрасно!

— Художник Зиновий Марголин на вручении «Золотой маски», получая ее за отсутствовавшего баса Мариинки Ильдара Абдразакова, сказал, что никто из театра не смог приехать, потому что все на стройке…

— Шутников у нас много, но на самом деле работали те, кому надо работать. Мы эту работу принимали. Люди заключали контракты, и по ним они должны ответить. За десять лет строительства я сам провел тысячи встреч и совещаний, полагая, что и это входит в мои обязанности руководителя театра. Хотя мне никто не предложил контракта на ведение такого строительства. Но я понимал, что эта стройка будет иметь огромное значение для будущего Мариинского театра, для многих будущих поколений.

— Вы не только лично проводили акустические пробы новой сцены, но, говорят, даже с пожарными решали профессиональные вопросы...

— Мы еще всерьез не регулировали акустику. У нас был первый тест, просто сели и сыграли программу: очень тихо, очень громко, пожестче. Прислушались. Хор подошел ближе, потом отошел дальше. С акустической настройкой мы неплохо справились в Концертном зале и здесь сделаем все возможное, чтобы зритель получал удовольствие. А с пожарными я не говорил уже лет шесть, со времен открытия того зала, и как они себя поведут, не знаю. Но это и не моя работа — добиваться всех разрешений. Нам должны сдать театр со всеми согласованиями, а мы должны начинать работать.

— Теперь у вас целых три площадки — историческая Мариинка, Мариинский-2 и Концертный зал. А вы один...

— Ну я же не буду одновременно на трех площадках дирижировать. У меня есть коллеги. Я подтянул к возможностям Мариинского театра большое количество молодых людей — и дирижеров, и режиссеров, и художников.

— К лауреатам «Золотой маски» присматривались?

— А вы не забыли, что многие из лауреатов «Золотой маски» начинали в Мариинском театре? Еще лет 12–13 назад я понял, что надо поддерживать участие молодых в этом фестивале. А сколько я получил «Масок», четыре или пять, не считал, не знаю — ну, сколько можно? Мне кажется, моя задача — продвигать дирижеров, а задача фестиваля — выявлять молодых и талантливых. И мы в театре делаем свои открытия.

— Какие?

— Я считаю, что самое большое достижение нашего театра в области, скажем, русской оперы — внедрение опер Прокофьева в повседневный театральный репертуар. Сегодня «Семен Котко», «Обручение в монастыре», «Огненный ангел», не говоря уже о «Любви к трем апельсинам» или «Войне и мире», перестали быть сенсацией, особенно для молодежи. Мне вообще кажется, что молодежь — это главный наш критик. Я об этом говорю, с одной стороны, с гордостью, с другой — с чувством хорошо сделанной работы. Многие работают над тем, чтобы приблизить молодежь к опере, а Мариинскому это удается.

— Ближайшие планы нового театра вы обнародовали, но о будущем ходят только слухи, и самые противоречивые…

— Есть планы на следующий год, есть на следующий за следующим. Зачем их раньше времени озвучивать? Мы ведем переговоры с ведущими режиссерами, ищем молодых певцов. Делаем проекты в связи с композиторскими юбилеями, мимо которых нельзя пройти, в этом году три больших юбилея — Верди, Вагнер, Бриттен. Опять же Рахманинов — у него, конечно, нет такого количества опер, как у Верди, но его наследие очень важно. Я даже считаю, что юбилейные торжества — это совсем неплохо. Они дают возможность еще раз показать постановки и представить артистов. Ведь наши вагнеровские и вердиевские голоса очень часто и очень успешно поют во всем мире.

— Конкурентоспособны?

— Не то слово. Иногда — вне конкуренции. Когда они поют в Мариинском театре, они, как кому-то кажется, лишь претендуют на что-то. А вот когда они поют едва ли не все подряд премьеры в «Ла Скала» и в «Метрополитен», они оказываются вне конкуренции. Я помню премьеру в «Метрополитен-опера», когда из трех звезд, ведущих спектакль «Анна Болейн», трое были моими питомцами. Не хвастаюсь, просто констатирую. О Нетребко я даже не говорю. Огромное количество самых важных проектов «Метрополитен» буквально держится на ней. Например, открытия прошлых сезонов — одно за другим, и в этом году опять открывать ею будем.

— Да, это звучит гордо: первый спектакль сезона в «Метрополитен» — «Евгений Онегин», поют Анна Нетребко, Оксана Волкова, Алексей Тановицкий. За пультом — Валерий Гергиев.

— Мы не придаем такого значения открытию сезона, для нас это просто начало творческого акта. А в Америке открытие сезона — это кульминация: самый крупный сбор гостей и оглашение самых амбициозных планов, привлечение национального и международного профессиональных сообществ, социальные связи, фандрайзинг, установление отношений со спонсорами. Для них это жизненно важное событие, которое открывает дыхание на весь год. И не все, но очень многое зависит от участия российских певцов, особенно представителей Мариинского театра. Не счесть постановок, сделанных в расчете на наши голоса. Я говорю это без фанаберии, мы нормально это воспринимаем, и в Париже, и в Зальцбурге это давно уже стало нормой. Может, здесь это кого-то приводит в состояние сбитого дыхания. Но мне гораздо важнее сегодня, что происходит в наших собственных театрах. Две сцены и Концертный зал — это теперь едва ли не самый мощный комплекс в мире…

— И все это надо заполнить качественным репертуаром.

— У нас сейчас более 90 опер. Это очень много. Держать их непросто даже такому опытному театру, как Мариинский.

— По-моему, столько названий в репертуаре никто и не держит.

— Да, но есть система восстановления спектаклей. Не идет опера три-четыре года, бывает, и семь лет не идет — затем мы ее восстанавливаем. В результате у нас в репертуаре большее количество названий, чем на Западе. И у нас своя труппа. Приглашаем звезд, но только с приставкой «супер» — нам нет смысла приглашать просто неплохих певцов.

— Намекаете на Большой? На «Кавалера розы», где все главные партии исполняли приглашенные звезды?

— Я не знаю, о чем вы подумали. Мы приглашаем Рене Папе, Ферруччо Фурланетто, Рене Флеминг, потому что они в одном ряду с нашими лучшими певцами. А «Кавалера розы» я не слышал. Я давно не слушал ничего в Большом и, если честно, я вообще сейчас о нем не думаю. О Большом театре все говорили полтора года назад, когда он открывался. Теперь открылись мы, и ни о чем другом я думать не могу.

— Уже известно, что в майской афише будет много звонких имен. А дальше?

— В июне мировая премьера «Левши» Родиона Щедрина в рамках фестиваля «Белые ночи», написанная специально для Мариинского театра. Мировая премьера новой оперы нашего классика — событие для нас большее, чем любые гастроли любой международной звезды. У меня есть планы брать все лучшее, что создается в Европе и мире, и в ближайшие два-три года показывать новые оперы живущих авторов, в том числе россиян. Есть великолепные произведения, созданные за последние годы, их у нас не видели. Показать их зрителю, по-моему, благородная задача.

— Правда ли, что все мировые звезды, которых вы приглашаете, выступают в Мариинском не за те деньги, к которым привыкли?

— Совершенно не собирался говорить о деньгах. Деньги как снег. Ну больше снега в этом году, меньше. Если меньше — это не значит, что плохой год. Скажу о другом. Поддержка театров, особенно исторически великих, имеет громадное значение. Упираться каждый раз всеми конечностями в одну задачу: как можно больше денег собрать и как можно меньше выплатить — так нельзя работать. Бывают дорогие спектакли, бывают недорогие, и дорогой иногда бывает плох, а недорогой хорош, от суммы вложенных денег не зависит. Вы это знаете не хуже меня. Но мне неинтересно говорить с певцом, который торгуется за каждую копейку. У нас свои хорошие певцы, я это часто повторяю. Не собираюсь сходить с ума от звезд-гастролеров и превращаться в торгаша, который кого-то уговаривает выступить за недорого. Мне просто неинтересно иметь дело с людьми, желающими заработать в России в два, в три, в пять раз больше, чем в другой стране, а такое бывает.

— На фоне успехов оркестра и оперы дела в балетной труппе Мариинского не столь радужны. В труппу объявлен дополнительный набор. Это значит, что ей срочно нужна подпитка извне?

— Абсолютно не значит. Просто в том составе, который у нас сегодня есть, мы не справимся с объемом работ. У нас и в оркестр набор идет, и в хор, и в оперу. Никакого отношения к состоянию труппы это не имеет. Состояние балета, как мне кажется, хорошее, даже блестящее, в спектаклях, где хорошо поработал хореограф и удачно подобран состав. Знаете, у нас и технический персонал сейчас пополняется, ведь мы выросли в четыре раза, больше площадь и техническая мощность. Нам нужны новые специалисты.

— Но новые силы не решат старых проблем. По факту все острые вопросы снимаете вы.

— Помогать артистам раскрыться — вот моя обязанность, моя работа. Балет живет своей жизнью, хор — своей, хоть я постоянно на связи и постоянно спрашиваю, есть ли проблемы. Проблемы бывают, но изредка. Подчеркиваю — изредка. Я считаю, что в балетной труппе нет никакого кризиса. И в меньшей степени, чем в Москве, есть острота отношений между администрацией и некоторыми членами труппы. Это абсолютно преувеличенные истории, ничего общего не имеющие с действительностью. Да, Юрий Фатеев, уже несколько лет временно исполняющий обязанности руководителя, не художественный руководитель, а заведующий труппой. Ранг художественного руководителя выше, и, как правило, худруками становятся люди, имеющие за плечами мировую карьеру. Только человек, сам достигший вершины, поднимает до высокого уровня труппу, с которой работает. Но я не считаю, что сегодня мы задыхаемся без своего штатного главного балетмейстера, который пришел бы воплощать свои балеты. У нас, например, много ставил и опять собирается ставить бывший худрук балета Большого театра, а сейчас главный приглашенный хореограф Американского театра балета Алексей Ратманский. Вы заметили, что Ратманский создал у нас несколько балетов до своей мировой карьеры? Его «Анну Каренину» вы видели? «Конька-Горбунка»? «Золушка» была моей инициативой, я считаю, высочайшего класса партитура Прокофьева требовала адекватной современной интерпретации, и Ратманский с ней справился.

— Хотите сказать, что предоставляете труппам творческую автономию?

— Процесс и в оперной, и в балетной труппе идет своим ходом. И, видимо, неплохо, раз результаты налицо, у нас большая афиша с успешными спектаклями, гастроли в Нью-Йорке, Лондоне и Эдинбурге, Японии и Китае, в Германии, Италии и Франции проходят убедительно. Иногда хочется получить единодушную критическую оценку мастерства труппы, хореографии, музыкального уровня звезд, но в наше время при наличии сумасшедшего количества мнений это невозможно. Вы можете в блогах найти триста разных оценок нашего спектакля. Один критик хвалит, для другого где-то недобор, где-то перебор. И замечательно, что мы живем в мире, где точку зрения трудно контролировать. Но плохо, когда встречаешь откровенное циничное вранье в нелитературных выражениях. Тут надо просто не обращать внимания, хотя это и трудно.

— То есть крупных кадровых перемен в балетной труппе в ближайшее время не ждать?

— У нас везде, и в оперной, и в балетной труппе, будет меняться структура руководства. Нам нужны новые силы — новые артисты, новые менеджеры. Этого требуют обстоятельства. Но это не значит, что все будут уволены, а придут новые люди. Просто будет сделан акцент на новом структурном механизме, который обеспечит Мариинскому качественное ведение спектаклей на всех трех сценах. Такого нет нигде в мире. Во всяком случае среди знаменитых театров — в Вене, Лондоне, даже в Париже, где две сцены.

— А в Нью-Йорке три…

— Да, в Линкольн-центре тоже три сцены, но это три разные организации. А у нас одна, мы первопроходцы.

— А правду ли говорят продюсеры, что Мариинский часто готов идти на финансовые уступки на зарубежных гастролях? Попросту говоря, демпингует прокатные цены?

— Российские продюсеры? Я таких вообще не знаю, ни одного. Это сплетни. Мы не работаем с российскими продюсерами, сами продюсируем что угодно, создаем совместные спектакли с «Метрополитен», Парижской оперой, «Ла Скала» и театром «Шатле». Десятки примеров! А если уезжаем куда-то всем составом, опираемся на систему спонсорской поддержки и мощный попечительский совет, так что в финансовом отношении нам вообще не нужны продюсеры. Вот если вдруг появится новый Дягилев, сам пойду к нему на поклон... Вообще это история про слона и моську. Мы делаем свою работу много лет, и когда возникает задача выступить в «Ковент-Гарден», она воспринимается как часть обычной работы. С «Метрополитен» и «Ла Скала», с лучшими оркестрами мы работаем напрямую. Я сам приглашаю, сам могу выступить за высокие гонорары или бесплатно, и это будет моим решением, а не решением продюсера.

— Не напрасно в театральной среде живет убеждение, что без Гергиева в театре гвоздя не забьют, а если и забьют, то к приезду вытащат. А чья была идея приурочить открытие Мариинского-2 к вашему юбилею? Сами себе придумали подарок?

— Я не думал ни о дне рождения, ни о подарках. Настойчиво и убедительно просили друзья во всем мире объединить два события. Открытие сцены, безусловно, с большим отрывом является главным, а мой скромный день рождения прилагается, и он не будет, поверьте мне, вселенским явлением. У театра самые многообещающие перспективы, так что я полон желания работать и сделать массу нового. Я суеверный человек, не говорю гоп, пока не перепрыгну. Мне очень хотелось бы, чтобы труппа была здорова, чтобы семья Мариинского театра была в добром здравии и на высоком творческом накале отработала первые два-три сезона на новой сцене. Они будут решающими. Не претендую, что мы намолим эти стены так быстро, но театр очень элегантен внутри, он располагает к тому, чтобы там ставили спектакли и звучала музыка. В некоторые сезоны коллективы Мариинского выступали в США до 90 раз, в Японии 40. Спрос огромный, залы переполнены. Сейчас это не нужно и глупо, у нас три своих сцены. И мне сегодня важнее выступить в Ростове-на-Дону или Крымске, а потом уже оказаться в Чикаго. Я так и делаю. Не надо дружно хвалить меня за то, что я был в Казани девять раз. Можно и больше, город изумительный. Горжусь, что Пасхальный фестиваль пришел в 50 городов России с полным составом оркестра и огромным количеством известных солистов. Такое количество артистов очень трудно и дорого возить по нашим бескрайним просторам, но мы это делаем, выступали и в Красноярске, и в Якутске...

— Вы как будто итоги подводите.

— Итоги подводить рано, но произошло событие сумасшедшей важности и для Мариинского театра, и для всей России. Надеюсь, что мои коллеги увидят театр и поверят, что Россия может создавать возможности для будущих поколений. Им новый театр и адресован. А историческое здание мы сохраним в том виде, в каком его полюбили. Будем надеяться, что сделаем все по уму.