Итоги № 33 (2012)

Фома верующий / Искусство и культура / Искусство

Фома верующий

/ Искусство и культура / Искусство

Ушел из жизни великий русский режиссер Петр Фоменко

Евгений Каменькович, режиссер театра «Мастерская П. Фоменко»:

— Теперь нашей «Мастерской» придется научиться жить без Мастера. Лучшим памятником ему будет, если его театр не рассыплется, а будет так же активно работать, как при нем. Когда 13 июля мы в узком семейном кругу отмечали юбилей Петра Наумовича, он выдал такую порцию невероятных идей, которые хотелось бы хоть частично реализовать. Конечно, получится что-то другое, но самое главное — не опустить планку, которую он поднял на недосягаемую высоту.

Он все же многому нас научил. Прежде всего не торопиться. И сам как-то умудрялся никуда не спешить. Уж и не знаю, как ему это удавалось. Главное было все время репетировать, и лучше всего без отпуска и выходных. Для него не существовало понятия «готовый спектакль», и с премьерой работа никогда не заканчивалась. Он люто ненавидел слово «проект». Был безмерно скрупулезным человеком, а без этой скрупулезности не может существовать русский психологический театр, который он олицетворял. И нас этому учил как-то исподволь, вообще учил не уча.

Мы оба ученики Гончарова, только с большой разницей в годах. И я много раз за время нашего тридцатилетнего знакомства спрашивал Фоменко, чему его научил Андрей Александрович. И он неизменно повторял: «Умению добиваться».

Людмила Максакова, народная артистка России:

— Мы познакомились почти тридцать лет назад, когда я снималась в фильме Петра Фоменко «Поездки на старом автомобиле». И сразу почувствовала, что он человек особенный. И театр, который он создал, оказался особенным. В день его кончины ощутила, что у меня отмерла половина души — та, которой был он. С его уходом закрылась очень важная страница в истории русского театра, быть может, главная. Петр Наумович был тем Атлантом, который один поддерживал все более шатающееся здание нашего современного театра, из которого каждый день пытаются выгнать слово, а вместе со словом и человека.

Михаил Левитин, художественный руководитель театра «Эрмитаж»:

— Я даже передать не могу, как трудно мне будет без него, без Пети Фоменко. Он был такой родной, больше, чем друг, — брат. Мы, такие разные, в чем-то были похожи. Как объяснишь близость близких по карнавальному, лицедейскому восприятию жизни? Может, потому он в моем театре смотрел все до единого спектакли. Смеялся и всегда наглости моей удивлялся. Однажды спросил про какой-то кусок: «Что это означает?» А я ответил: «Петя, такой театр». Так он этот «такой театр» цитировал, где только мог. Доцитировался до того, что в Питере появился театр с таким названием. А сейчас, когда мой театр оказался на улице, приютил, пожертвовал своим репертуаром.

Первый спектакль Фоменко, который я увидел, — «Смерть Тарелкина» на Малой сцене «Маяковки». Он произвел впечатление нарочито сурового. Фоменко любил ерничая пугать. А потом нас познакомил Юлик Ким, когда я оказался в театре Любимова на Таганке, где Петя уже работал несколько лет. Запомнились слова Юрия Петровича: «Вы хитрите, как Фоменко». Для меня это прозвучало неслыханным комплиментом.

Однажды я спросил Петю: «Как ты думаешь, почему в твои 60 с гаком к тебе вдруг начался такой интерес?» «Услышали мой голос», — сказал он. На что я ответил: «Нет, просто все умерли, и тебя назначили главным». У меня и сегодня есть такое ощущение, что, если бы продолжали жить корифеи, любимцы наши, он бы не был в таком почете и в таком внимании. Но именно он и стал представителем бессмертной режиссерской традиции. Вместе с ним уходит настоящий Театр. У нас их становится все меньше и меньше. К тому же мы невероятно разобщены и нас можно брать голыми руками. Вместе с Фоменко уходит целая эпоха.

Кама Гинкас, режиссер:

— Помню, как еще студентом взял в руки очередной номер журнала «Театр» и увидел на обложке красивую фотографию или эскиз декорации к спектаклю «Король Матиуш I», а дальше прочел, что поставил его молодой, только что окончивший институт режиссер Петр Фоменко. Потрясен, завидую. Проходит совсем немного времени, и этот самый Фоменко, за которым я уже слежу из Ленинграда, выгнан из Москвы и ставит в «Ленсовете» «Мистерию-буфф». Случайно познакомились и целую ночь пробродили по городу, очень увлеченно разговаривая, естественно, о высоких материях. Мне показалось, что подружились, и на следующий день, я ничтоже сумняшеся прихожу к нему на репетицию. Вхожу и вижу потрясающую конструктивистскую декорацию, артисты что-то поют и говорят эксцентрически. Энергичный, красивый, кудрявый Петя оборачивается, и лицо его перекашивает злоба. Он кому-то что-то шепчет, и меня выводят из зала. Я очень обижен. Спустя годы понимаю, что тоже никогда никого не пустил бы к себе на репетицию, особенно молодого агрессивного режиссера. Проходит время, и в Красноярск, где я тогда работал, долетают слухи, что в Театре комедии потрясающее событие, просто взрыв какой-то под названием «В этом милом старом доме». Я не помню, чтобы так щебетали в мрачном Ленинграде вокруг товстоноговского «Горя от ума» или опорковского «С любимыми не расставайтесь!». Это были серьезные работы, вписывающиеся в нравственную атмосферу города. А спектакль Фоменко оказался фантастически легким, веселым, немного грустным таким водевилем, в котором потрясающе играли актеры. Да и сам он ходил по Ленинграду словно принц — ясноглазый, элегантный, снисходительный, всегда в сопровождении каких-нибудь барышень-поклонниц, критикесс, художниц, студенток, несомненно, влюбленных в него. Стал главным режиссером Театра комедии. Но и здесь не угодил — выгнали.

А потом жизнь свела нас в Москве. К тому времени Фоменко будто исчез, ничего о нем не было слышно. Преподавал в институте, ходил по коридорам скромный, незаметный, такой непохожий на того победительного, живого, всегда излучавшего веселую сексуальную энергию. Я ставлю на одном из курсов в ГИТИСе дипломный спектакль «Блондинка». Показываю, как положено, кафедре, которую возглавляет Гончаров. Среди педагогов — Анатолий Эфрос, для меня величина огромная. Обсуждение — разнос полный, единодушный. И вдруг тихий Петя Фоменко говорит поперек всех, что ему спектакль нравится. Я был потрясен. Сейчас мне кажется, что тогда он говорил немножко и о себе, прошедшем через унижения и безработицу. Это был смиренный этап его жизни, но он надеялся, что упорство, отсутствие ненужных амбиций помогут и ему выбраться, как и мне, еще недавно безработному. Что и случилось сравнительно скоро.

Последние 20 лет, принципиально не участвуя ни в каких драках и войнах, он делал свое своеобразное дело, мягкое и ненастырное. И был авторитетом, быть может, единственным в Москве. В то время, когда обозначился колоссальный крен в сторону агрессивных полудилетантов, Фоменко всей своей жизнью подтверждал, что режиссура требует не только таланта, но и профессионального мастерства, кропотливой работы. Он спектакли не ставил, а проращивал. И пока был он, этот крен был не так ощутим, теперь, когда его не стало, лодка может опрокинуться.