Иванус Двуликий

Глава 12.

В мою комнату влетает ледоруб.

Вращаясь, он пролетает мимо меня, с хрустом втыкается в дверцу шкафа и в ней застревает. За ним, сквозь тёмную дыру в стене врывается снежный вихрь и ледяной воздух. Не успеваю опомниться, как следом появляется кто-то, кого я не успеваю разглядеть; он весь в снегу и с грохотом рушится на пол. Оранжевая каска слетает с его головы и, срикошетив о стену, упрыгивает под кресло. Не понимаю, почему до сих пор я не сделался заикой?

В комнате становится холодно: ещё-бы, вся одежда пришельца покрыта инеем, через плечо перекинут моток верёвки, привязанной к ледорубу. На спине, поверх приличных размеров рюкзака, прицеплен кислородный баллон. От снега с его ботинок, к которым пристёгнуты металлические шипы-кошки, образуется небольшой сугроб, который тут-же начинает таять. Незнакомец лежит на животе и не издаёт ни звука. Самая здравая мысль, которая меня посещает: куда девать труп?

А вдруг он жив? Я беру альпиниста за плечо и с усилием переворачиваю – здоровенный дядька! На голове у него вязаная шапка с дыркой для лица, которого я не вижу; оно спрятано за кислородной маской и огромными солнцезащитными очками. Всё, что на нём – окоченевшее и покрыто инеем, даже часть бороды, что торчит из-под маски, заледенела. Словом, скалолаз, пришедший с холода.

Зиппер-застёжка на куртке не желает расстёгиваться, я дергаю за неё так, что сбиваю себе пальцы: не хочет! Наконец, фермуар срабатывает, именно в этот момент с пришельцем происходит странная метаморфоза. Он начинает сдуваться, словно он – надувная игрушка, которую проткнули чем-то острым. У меня на глазах тело человека исчезает, словно испаряется, однако одежда остаётся на месте, и внутри её что-то шевелится. В это мгновенье я понимаю разницу между примитивным страхом и подлинным ужасом – моё бледное лицо и открытый рот в последние дни превратились в дурацкую традицию.

– Иван… Помоги… – слышится слабый голос, который кажется мне знакомым, – …выбраться.

Внутри, под несколькими слоями тёплой одежды, кто-то копошится, пытаясь вылезти. Сквозь ворот свитера я вижу чёрный нос болонки. Как же он меня напугал!

– З-з-заверни меня во что-нибудь тёплое, – пёсика трясёт, как от припадка малярии. А у собак она бывает? – Бы-ы-ы-с-с-стее!

Закутываю окоченевшего пса в плед, запихиваю в свою кровать, сверху накрываю одеялом.

– Ещё! У тебя что, тёплых вещей нет?

Из шкафа с торчащим в дверце ледорубом извлекаю ватное одеяло, сверху бросаю зимнюю куртку из прихожей. Через минуту трясение кучи тёплых вещей сходит на нет, – землетрясение было в четыре балла и закончилось без жертв и крупных разрушений.

– И откуда мы такие? – спрашиваю у груды одеял, стараясь казаться деликатным. Ужас закончился, даже страх у меня почти прошёл.

– С Эвереста, – из-под груды одеял появляются глаза-бусинки. – Мне нужно было самому убедиться.

– И, как?

– Поздравляю. Ты совершенно прав. В параллельном мире в горе упрятана Бездонная Дырка. Иван, ты – молодец!

В воображаемой книге благодарностей мысленно ставлю галочку – меня впервые похвалили и назвали полным именем! Пора вертеть дырочку для ордена: господа! где мой виц-мундир?

– Для этого ты сделался альпинистом?

– Ну не болонкой же мне туда подниматься?

Посреди комнаты в расползающейся по паркету луже валяется одежда, ботинки на рифлёной подошве, ещё пара запасных ледорубов. Это целая коллекция альпинистского снаряжения: цветные верёвки, карабины, какие-то страховочные устройства и зажимы из незнакомого материала. Я не самый большой специалист в лазании по скалам, но такого оборудования в наших магазинах точно нет. В ответ на мои догадки Пестиримус сообщает:

– Позаимствовал. В будущем. У них там с этим получше. Будь добр – собери всё и сожги.

– И что, мне во дворе костёр разводить? – спрашиваю я, хотя вопрос риторический. – А где мне дрова взять? На Садовом кольце нарубить?

– Хорошо, выброси. Только чтобы никто видел и не нашёл.

Я извлекаю ледоруб из дверцы шкафа. В ней остаётся изрядных размеров дыра, с которой непонятно что делать. Ладно, будем считать её вентиляцией. Тем временем Пестиримус выбирается из-под груды одеял, у него такой вид, словно нечего не произошло, а восьмитысячники он штурмует каждую неделю:

– Как же там холодно! В христианской религии ад неправильный. Вот в скандинавской мифологии – другое дело: у них в аду стоит нескончаемый вечный холод. Только что проверил – их ад круче.

Из кладовой извлекаю пару полиэтиленовых мешков, в них помещается всё, кроме ледоруба и куртки. Во дворе у мусорного бака встречаю дворника, тот занят своим обычным делом – пытается с помощью метлы вырыть яму под тротуаром.

– Ты такую красивую куртку выбросить хочешь? – Равиль смотрит на меня с явной укоризной. – И не жалко?

Ярко-красная куртка действительно хороша – у неё отстёгивающийся капюшон, карманы на кнопках и толстая подкладка из какого-то упругого материала. Протягиваю её Равилю, он, наконец, скидывает с себя дождевик и примеряет обнову. Куртка сидит как влитая.

– Самый раз, – говорю я, напрочь забыв о приказе Пестиримуса. – Носи на здоровье.

– Спасибо, родной! – дворник продолжает меня благодарить, пока я иду обратно к подъезду. – Зачем выбрасывать такую ценную и красивую вещь!

Вернувшись, я замечаю, что Пестиримус ведёт себя странно. Видно, что он не находит себе места, потом начинает фыркать и вертеть носом. Потом прячется под диван и сидит там, не издавая ни звука. Через минуту пулей вылетает оттуда и неожиданно прыгает мне на руки, пытаясь засунуть нос в подмышку. Сначала и ничего не понимаю: может, это из-за длительной нехватки кислорода или на верхотуре ему мозги отморозило? Потом до меня доходит, что его снова трясёт мелкой дрожью, словно в животе у него работает неисправный миксер. Он боится! Задиристый, безумно храбрый Пестиримус, покоритель Эвереста, напуган до смерти.

– Ты должен ни о чём не думать! – говорит он шёпотом едва слышно. – Не думай!

– Я так не умею.

– Тогда прикинься полным идиотом. Ты сможешь. Ты так уже делал.

Я начинаю с лица. Придаю ему максимально тупое выражение. Сдвигаю зрачки к переносице, традиционно открываю рот и пускаю слюни – надеюсь, что почти получилось. Однако Пестиримус недоволен.

– Не верю! – сообщает мне он, невольно копируя строгие интонации Станиславского. – А раньше было вполне себе ничего.

Видимо, за последнее время я поумнел. Впрочем, сейчас это вредит делу.

– Тогда попробуй уснуть. Когда ты спишь, у тебя в голове полная каша. Обнажённые человеческие самочки жаждут заниматься спариванием. То, что надо!

– Я не умею засыпать вот так сразу. Но вообразить что-нибудь про самочек – попробую.

Ладно: я – чистильщик бассейна. У меня загорелое тело культуриста, из одежды – почти ничего, кроме джинсового комбинезона. Дама в откровенном купальнике сидит в шезлонге в изящной позе, лица не видно из-за широкополой шляпы. Подхожу ближе: «Мадам, как пройти к воде?» Именно в этот момент с моим воображением случается катастрофа: из-под полей шляпы появляется строгое лицо тётушки, она скрипучим голосом сообщает: «Незачем смотреть всякую порнуху!»

– Ты всё испортил! – в голосе болонки звучит нескрываемая тревога, – а говорил, что не идиот! Тогда думай ещё! О чём-нибудь другом.

– О чём?

– О чём угодно, кроме меня. Об экзаменах, о рок-н-роле, о политике! – с Пестиримусом случается паника. – Они нас найдут!

Не думай о белом кролике! Если сказать человеку: «Не думай о белом кролике!», именно белый кролик засядет у него в мозгу: «Мы не думаем о белом кролике». Хорошо, будем думать о слоне, а не о белом кролике. В наших мыслях появится слон, у него большие уши и хобот. Потом слон окажется дрессированным. Потом мы подумаем о цирке, где дрессированный слон выступает: где-же дрессированному слону ещё быть, не поля-же на слоне пахать? Какой следующий номер нашей программы? Фокусник! Вот он на арене, в плаще и фраке, на лице – маска. «Voila4!» Что он извлекает из цилиндра? Белого кролика!

– У тебя была алюминиевая фольга! – Пестиримус вскакивает и галопом несется на кухню. – Сделай из неё шапочки, себе и мне. Быстрее!

Я мчусь следом, где-же она лежала? В шкафчике! Перечница, банки со специями, ещё банки, ложки серебряные, статуэтка Будды, коробки с чаем, кофемолка, пустая банка: нашёл! Шуршу. Для себя сворачиваю фольгу конусом, голову Пестиримусу просто заматываю. Готово! Извольте – сегодня весь вечер на манеже два клоуна, Бим и Бом! Привет, Бим! Здравствуй Бом! Ты не видел, здесь не пробегал белый кролик?

– Кажется, ушли. – Похоже, Пестиримус успокаивается. – У-ф-ф!

Теперь, когда всё закончилось, я желаю знать, что за паника на линкоре и какого чёрта тут происходит. И нужно ли дальше носить алюминиевую шапочку.

– Что это было? Или кто?

– Стражи. Они были далеко, но нас они всё равно учуяли. Но не нашли.

– Кто такие Стражи?

– Тебе про них лучше не знать. Людям их всё равно не увидеть, только если они нападают.

Фразу «Тебе лучше не знать» пора высечь в граните. Красивый античный шрифт, позолоченные буквы. Мрамор тоже сгодиться.

– Они ушли? Совсем?

– Пока ушли, но они вернутся. Или пришлют Охотника. И то, и другое – очень нехорошо.

Вот только охотников мне в моей счастливой жизни не хватало! Бездонные Дырки, собаки говорящие, вершины-восьмитысячники, Пилигримы непонятные, а теперь новая напасть – стражи с охотниками. Ох, не к добру это!

– Кто такой Охотник? Такой же как Стражник? Невидимый и страшный?

– Нет, вполне себе человек. Только вроде тебя. Двуликий.

– И чем он опасен?

Оказывается, я знаю далеко не всё. Охотник – человек с двумя лицами, тоже умеющий перемещаться вдоль времени. Он – наёмник на службе у Стражей. Охотится на существ, подобных псевдо-псам. Оказывается, в подлунном мире существует правило, по которому псевдо-псы не должны пересекать некую временную границу. Охрана этой границы возложена на Стражей. Те, как все пограничники – жуткие службисты, им бесполезно рассказывать о существовании Бездонной Дырки, конце Света и Времени, доказывать, что мир может погибнуть. Вообще-то, думать – это не их прерогатива. Им приказали охранять – они охраняют. Псевдо-псы, с точки зрения Стражей – временные хулиганы и преступники, они нарушают установленный порядок, за их следует покарать. Всё.

– Что будет, если Охотник нас настигнет?

– С тобой – ничего. Ну, может, чуть-чуть накажут.

– Чуть-чуть – это насколько?

– Ну, там, лоботомию сделают. Дырку в черепе провертят, чтобы по времени не шастал, где не следует. Или, скорее всего, предложат стать Охотником. А вот у меня выбора не будет.

– Что-то похуже лоботомии? Убьют, что ли?

– Нет, не убьют, – от одной только мысли о возможном наказании Пестиримуса передёргивает до самого кончика хвоста. – Намного хуже. Буду сидеть в очень нехорошем заведении, вроде тюрьмы.

– Всегда думал, что смертная казнь хуже тюрьмы.

– Не в этом случае. Представь место, глубоко под землёй, из которого физически невозможно выбраться. Потому что времени там не существует. И заключение только пожизненное. И там несусветный, невообразимый холод, но он не убивает. Вечное страдание без смерти, сплошной Эверест. Что-то вроде скандинавского ада, только сквернее.

Каждый раз я узнаю что-то новое: оказывается, есть что-то похуже смерти. Заодно до меня доходит, до какой степени Пестиримус рискует. Нелегал в чужеродном мире. Постоянная маскировка, контроль над чужими органами чувств. Я-бы с таким не справился – возможно, мне действительно о чём-то лучше не знать?