Иванус Двуликий

Глава 6.

– Вот не самое это удачное место для встреч, – кажется, я опять разговариваю вслух, а не про себя. – Особенно когда стемнело…

Надеюсь, я не выгляжу городским сумасшедшим, вроде тех, что, разгуливая по городу, разговаривают сами с собой: «Как здоровье? Как жена?» «Спасибо, сбежала». Будем считать, что молодой человек выгуливает пёсика и иногда с ним беседует – при одинаковом уровне интеллекта двум одиноким душам всегда есть о чём пообщаться.

– Место выбирал не я, – ворчит Пестиримус.

Похоже, он недоволен не меньше меня – погода снова портиться, на асфальте появляются первые пятна дождевых капель, а из-за порывистого ветра мой зонт низкорослую собачку не спасает. С Лубянской площади мы сворачиваем влево и спускаемся к реке по Китайгородскому проезду. Ресторан «У хромой собаки», возможно из-за исторического названия, позиционирует себя как единственное место в Москве, куда можно прийти с псом: особый уход за вашим любимцем, мы накормим его не хуже вас. Поэтому цены там соответствующие.

– Прийти туда вместе с собакой, конечно, можно, – отвечаю я. – Но так никто не делает.

– А мы сделаем. Никогда не был в этом ресторане.

Очередная новость Пестиримус – посетитель элитных ресторанов, мот и прожигатель жизни.

Место, где нам назначена встреча, находится в Зарядье. Это самый центр Москвы, однако до сего дня это настоящие трущобы, соваться туда в уже наступившие сумерки – искать приключения на самое мягкое место в анатомии человеческого организма. Кварталы между Варваркой и Москворецкой набережной всегда считались далеко не самым дружелюбным районом: юные его обитатели обычно заняты тем, что задирают гуляющих по Красной площади или по мелочи обчищают посетителей как Верхних, так и Нижних торговых рядов, хотя предпочтение отдаётся иностранцам – обычно у тех крадут их пухлые портмоне или дорогие фотокамеры. Поймать эту шпану невозможно: чуть-что – ретируются в старинные подвалы Зарядья, те соединяются друг с другом в настоящий лабиринт, куда полиция туда носа не кажет.

– И с кем мы встречаемся? – Чем сильнее дождь, тем выше моя любознательность. – С человеком или собакой?

– Неважно. Какая разница?

Мы двигаемся вдоль Китайгородской стены, огибаем бочкообразную угловую башню и оказываемся на набережной. Неоновая вывеска «У хромой собаки» видна издали, вся парковка заполнена дорогими автомобилями. Минуем арку Проломных ворот, у входа в ресторацию нас неожиданно встречает небольшая очередь – не смотря на всё усиливающийся дождь, никто не уходит. Однако нас уже ждут – сначала мне машет рукой вышибала у входа, потом, уже в вестибюле, гардеробщик кличет полового, который берёт на себя роль поводыря.

– Зачем нам с кем-то встречаться? – я не завсегдатай дорогих злачных заведений, а мой первый опыт дегустации спиртного из памяти и желудка не до конца выветрился. – Да ещё в таком месте.

– Объясню. Человек, с которым мы свидимся, когда-то сталкивался с весьма схожей проблемой и ему есть что подсказать. И тебе, и мне будет от того польза. Кроме того, он мой старинный знакомый и мне будет приятно его увидеть.

Тот, с кем мы встречаемся – не собака. И на том спасибо.

Крутая лестница ведёт на второй этаж, я беру пёсика на руки – на мою болонку никто не обращает внимания. В прошлом веке этой забегаловкой владел выходец из Германии, поэтому интерьер заведения стилизован под старинную немецкую пивную: тот являет собой эклектичную мешанину нюрнбергского с нижегородским, символизирующим представление московского люмпена о германской загранице. Меня и мою собачку проводят к столику в углу, отсюда виден весь небольшой зал. Там нас уже ждут – за столом, сгорбившись, одиноко сидит тот, кто нас пригласил в столь странное место. Сам он выглядит не менее странно: сначала я принимаю его за монаха, вероятно, из-за одежды. Наряд не совсем тот, в котором посещают элитные рестораны – на нём что-то вроде рясы, на голову накинут капюшон, из-под которого седым веником торчит борода.

– Как давно мы не встречались, мой друг? Вечность!

Прежде я не видел, чтобы Пестиримус кому-то так бурно радовался, он ведёт себя совершенно по-собачьи: запрыгивает старику на колени и пытается достать языком его лицо. Того поведение собачки явно веселит: хвост болонки изображает стрелку взбесившегося тахометра, соединённого с вконец разболтавшимся коленчатым валом – даже не подозревал, что пёсик, обычно скупой на эмоции, способен на столь бурное их проявление:

– Вечностей было несколько.

Незнакомец убирает клобук с лица, я могу его рассмотреть. Первое, что я понимаю – насколько он стар. У него пигментные пятна на лбу, случайно уцелевшие волосы совершенно седые, как и длинная борода, а кончики его усов длинные и щегольские, как-то по-старинному подкручены. Глаза какого-то непонятного цвета, не то карие, не то голубые. Узкое лицо украшает длинный нос, оно покрыто сетью настолько глубоких морщин, что в такие борозды можно сажать морковку. И ещё – у него шрам на лбу, у меня такой-же, на том-же самом месте. Это узкий белесый след по диагонали, даже число стежков у нас одинаковое. Если мой шрам – последствия автомобильной аварии, где и когда он заработал в точности такой-же? Хочу спросить, но начинать общение с неделикатных вопросов не совсем удобно.

– Своего друга ты можешь не представлять. Приятно вас видеть, юноша.

Старик обращается ко мне так, словно мы давно знакомы – странно, мной овладевает точно такое-же чувство, мне кажется, я знаю его очень-очень давно. Напрягаю память, стараясь вспомнить, где я мог его видеть – черты лица, манера разговаривать, все его повадки кажутся удивительно знакомыми. Мы точно где-то встречались – я усиленно роюсь в своём коротком прошлом и ничего там не обнаруживаю.

Заказ, сделанный заранее, приносят не один, а два официанта, руководит которыми шеф-повар собственной персоной. Мои глаза разбегаются – на тарелках целый набор деликатесов: холодец из осетрины, копчёная сёмга, расстегаи и икра двух цветов. Я вспоминаю содержимое своего холодильника и понимаю, что голоден.

– Не стесняйтесь, молодой человек. Помниться, в ваши годы я испытывал постоянное желание проглотить что-нибудь съестное, и побольше. Увы, с возрастом это проходит.

Старик берёт с блюда небольшой кусок севрюги и заедает его кусочком ржаного хлеба. Всё остальное – моё? Сначала я стесняюсь, но скоро желание берёт верх над чувством приличия – после недельной диеты из сарделек, сухарей и консервов я начинаю понимать гурманов из очереди, что продолжают мокнуть под дождём у входа.

– Я приношу свои извинения, но нам с вашим партнёром следует пошептаться. Вы не будете возражать, если мы поговорим таким образом, чтобы вы нас не очень слышали? Немного пошушукаемся.

Я нисколько не возражаю и налегаю на еду, продолжая одним глазом изучать меню; половина из того, что в нём имеется, ни о чём моему желудку не говорит. Старик берёт болонку на колени и гладит её за ушком, ещё немного – и Пестиримус совсем по-кошачьи замурлычет от удовольствия. К тому, о чём они беседуют, я не очень-то прислушиваюсь – мешает шумная компания немцев за соседним столиком, которой приносят батарею пивных кружек.

– У них неплохое пиво, собственного приготовления, – старик видит мой интерес к меню и вносит свои рекомендации. – Не желаете?

– Ни в коем случае!

– Тогда подумайте о главном блюде. Рекомендую каре из ягнёнка.

Пестиримус со стариком продолжают болтать о чём-то своём, но тут старик громко произносит фразу, которая заставляет меня насторожиться.

– Бездонная Дырка? Опять? Это какой-то заколдованный круг, из которого не выбраться. Воистину: ничто никогда не начинается и ничто никогда не заканчивается!

Что ещё за «Бездонная Дырка»? Это именно то, о чём старик беседовал с Пестиримусом? Я решаюсь спросить, что это такое. Старик и псевдо-пёс смотрят на друг друга, потом на меня.

– Ты ему ещё не рассказал? Ну, да. Не всё сразу.

– Конечно, расскажу. У него и без того бессонница.

Заказанное каре оказывается бараниной на рёбрышках, моя тарелка быстро наполняется горкой хорошо обглоданных костей. Появляется десерт, из двух чашек травяного чая и каких-то немыслимых кондитерских деликатесов, это намёк на окончание ужина.

– Юный друг, у меня имеется для вас пара небольших подарков.

Старик снимает с руки часы и кладёт их на стол. Это настоящая антикварная архаика – неужели они ещё ходят? Часы выглядят огромными – их диаметр и высота корпуса раза в два превышают габариты тех, что надеты на моё запястье. У них пожелтевший от времени циферблат, эмаль которого покрыта паутинкой мелких трещин, а кожаный ремешок давно требует замены и утилизации: если бы часы были музейным экспонатом, то рядом непременно располагалось суровое предупреждение: «Руками не трогать – развалится!».

– Но у меня есть часы.

– Я знаю. Ваша тётушка подарила их по окончании школы.

Да, так оно и есть, только откуда старику это известно? Даже спрашивать не хочется – я перестал искать объяснения для всей той чертовщины, что последнее время только и творится, и принимаю это за данность – раз старик странный, то и всё, что он делает – такое-же.

– Дело в том, что это не совсем часы, – старик поворачивает их так, чтобы я мог их лучше рассмотреть: кроме основного циферблата у допотопного механизма имеется второй, поменьше, для секундной стрелки. – Они весьма точно показывают время, но у них есть интересное свойство – они могут его останавливать.

Старик берётся за заводную головку и вытягивает её – обычная для любых наручных часов операция по переводу стрелок. Всё верно: мне видно, как секундная стрелка на малом циферблате останавливается. Шумная компания немцев мгновенно замолкает, словно кто-то добрался до выключателя и отключил у них звук заодно с движением. Я озираюсь по сторонам. Все разом замерли: сосед за соседним столиком собирается отправить кусок бифштекса в рот, его дама застыла с бокалом вина, половой с подносом остановился на полдороге. Вот это фокус! Будто я нахожусь внутри застопорившегося фильма, который заклинило: для всех статистов сработал стоп-кадр, кроме нас, трёх главных актёров. Я сижу с открытым ртом и моргаю глазами – моё обычное состояние всё последнее время, Пестиримус под столом шумно дышит, высунув язык, а старик мне хитро подмигивает. Тарелка с едой отрывается от стола и зависает над скатертью. Я испытываю ощущения вроде тех, что бывают у пассажира самолёта, когда тот проваливается в воздушную яму, это что-то вроде головокружения и я не улетаю к потолку только потому, что у кресла есть подлокотники.

После чего старик нажимает на головку часов.

Зал снова наполняется шумом. Бифштекс и вино благополучно достигают мест своего назначения, бокалы с пивом опрокидываются в бездонные немецкие глотки, официант без приключений добирается до соседнего столика, а секундная стрелка удивительных часов снова двигается, как и положено.

– Только не стоит этим трюком злоупотреблять, – говорит старик, протягивая мне часы. – Их свойство останавливать время восстановится примерно через сутки – оно не очень любит, когда им манипулируют.

Я беру в руки подарок – часы очень тяжёлые. Надевать их на руку с теми, которые у меня уже имеются, мне кажется странным, и я просто кладу их во внутренний карман.

– Это не всё.

Старик снимает с шеи что-то вроде амулета и протягивает его мне. Это серебряный диск размером с пятак, в его ушко продета цепочка. Сначала я принимаю его за медальон, потом – за ещё одни часы, по периметру диска нанесена шкала. Но это не часы – стрелка всего одна. Может, это компас?

– С помощью этой вещицы можно найти вход во временной тоннель. Стрелка показывает направление, где ближайший вход расположен. И чем сильнее она будет светиться, тем он ближе. Что делать дальше, вы сами знаете. Забирайте, мой юный друг, все это вещицы мне более без надобности, меня ждёт другое, не менее интересное путешествие – хочу пожить в горах, вдали от суеты.

Последняя фраза должна означать, что с нами прощаются – Пестиримус под столом опять играет в болонку и ухватывает меня зубами за штанину. Я понимаю его тонкие намёки и начиная вставать из-за стола. Где я этого старика видел?

На улице нас встречает настоящий ливень, настолько сильный, что он, похоже, смыл всю голодную очередь в Москва-реку. Неожиданно прямо над рекой вспыхивает разряд молнии, раскат грома докатывается через пару секунд. Гроза в ноябре редкость, такое я наблюдаю впервые. Раз даже погода настолько поменялась, то и будущее обещает быть нескучным, особенно в свете поисков какой-то дырки без дна. Спешу поделиться своими предчувствиями:

– Похоже, наши неприятности не кончились.

Ответ вселяет в меня новую порцию оптимизма.

– Ивус, они ещё даже не начинались.