Неустойчивое у нас равновесие. По обе стороны границы пушки заряжены, торпеды на корабли и самолеты приняты, оборонительные минные заграждения выставлены, траншеи отрыты. Уже сейчас японцы топят наши транспорты.
Потенциально фронт, формально тыл... В войну каждому человеку призывного возраста неуютно вдали от главных событий. Еще хуже чувствуем себя мы профессиональные военные. Я не могу отделаться от навязчивой мысли: "Они там, на переднем крае, и твоя семья - тоже, а ты здесь, в тылу". Это был внутренний голос собственной совести.
Возвратился на лодку с намерением проситься на действующий флот. От бывшего своего комдива Романа Романовича Гуза получил письмо. Он на Черном море и уже бьет фашистов. Мне от него отставать негоже...
Ревизия механизмов в лодке идет полным ходом. Многие из них разобраны или ставятся на резиновые амортизаторы. Что особенно радует - это монтаж устройства беспузырной торпедной стрельбы. С его установкой у противника резко уменьшится возможность обнаружить нас в точке залпа, так как воздушного "пузыря" торпедные аппараты при выстреле давать не будут.
И вдруг, не совсем ко времени, как нам казалось, приказано всему дивизиону стать в док.
По мере осушения дока оголяются его бетонные стены, сверху донизу исписанные названиями доковавшихся в нем кораблей и судов. Некоторые надписи не пощадило время.
Вдруг в день постановки нам ставится задача: в двухнедельный срок не только с докованием, но и с остальным ремонтом уложиться.
Офицеры, сравнив объем работы со сроками ее выполнения и наличием людей, схватились за головы. Все просят подкреплений. А где их взять? Отвечаю, что большими силами всяк повоюет. Попробуйте ту же задачу решить малыми: справитесь - молодцы, нет - грош вам цена.
20 сентября прибежавший в док рассыльный срочно вызвал Трипольского с командирами и комиссарами лодок к комбригу. Нас уже там ждали. Капитан второго ранга Родионов пригласил к себе в кабинет, где находился полковой комиссар Федосеев. Предложив нам сесть, командир бригады поинтересовался положением дел с докованием, ревизией механизмов и модернизацией каждой лодки.
Мы доложили то, что есть.
- Вы правы, времени действительно мало. Поэтому не станем его тратить попусту. А о реальности сроков поговорим после ознакомления с одним важным документом.
Комбриг открыл лежащую перед ним на столе папку и ровным голосом, четко и внятно прочел выписку из приказа народного комиссара ВМФ, прозвучавшую лучше всякой музыки, потому что в ней с предельной лаконичностью излагалась самая сокровенная наша мечта.
Теперь мне точно известно, что это было ответом на решение Государственного Комитета Обороны СССР об усилении корабельного состава Северного флота за счет перевода с Тихоокеанского шести подводных лодок. Знаю также, что в этом приказе наркома было написано о том, что подводным лодкам: "С-51", "С-54", "С-55", "С-56", "Л-15" и "Л-16" произвести скрытый переход из своих баз в Полярное через Панамский канал с готовностью выхода для подводных лодок типа "Л" к 25 сентября, типа "С" к 5 октября 1942 года. Помню также, что пополнение запасов и необходимый ремонт нам предписано было производить в портах: Петропавловске-Камчатском, Датч-Харборе, Сан-Франциско, Панаме, Галифаксе, Рейкьявике. Определен и порядок подчиненности.
До Петропавловска-Камчатского наши подводные лодки подчиняются Военному совету ТОФ, а с момента выхода из Петропавловска и на переходе до Англии и Исландии поступают в непосредственное подчинение народному комиссару ВМФ. На переходе из Англии и Исландии в Полярное лодки подчиняются Военному совету Северного флота.
Нам было зачитано все, но без упоминания о подводных лодках типа "Л". О них мы еще долго ничего не знали. Стараясь не упустить ни единого слова из приказа, мы все же успели переглянуться. Причина спешки с докованием и ремонтом теперь ясна: идем воевать.
Командир дивизиона посмотрел на меня и чуть заметно мне подмигнул. Я его понял. На днях у нас состоялся разговор о моем желании проситься на действующий флот.
Убедившись в уяснении нами задачи, Родионов обратил наше внимание на срок готовности, который он изменить не вправе. Кроме того, в препроводительной к приказу требовалось от нас представить уточненный маршрут и график перехода. В заключение он потребовал соблюдать строгую секретность оглашенного нам документа.
На это обратил внимание и комиссар бригады. Никто, не исключая нашего личного состава, не должен догадываться, какого рода задание нам предстоит выполнить. Это наш служебный и партийный долг.
В части помощи людьми капитан второго ранга заявил, что он ее оказать не может, а с точки зрения сохранения тайны делать этого и не стоит. Рассчитывать надо лишь на свои силы.
В другое время отказ комбрига в помощи, вероятно, очень бы огорчил нас. А теперь мы и сами способны своротить горы без всякой посторонней помощи.
Выйдя в коридор, мы готовы были пуститься в пляс, хотя штаб и не место для танцев. Нас догнал Трипольский и спросил:
- Ну, как, славяне? Довольны?
Довольны ли мы? Это не то слово! Сушкин и тут оказался верен себе:
- Ни одна лодка в мире в таком переходе не участвовала. А целым дивизионом и подавно никто кругом света не ходил. Нам первым поручили проложить самую длинную борозду в океане!
Радость не затмила ответственности за порученное дело. Работ на лодке непочатый край.
Сложно все получается. Тайна, конечно, хорошо. Мы в ней заинтересованы, но из-за нее на полноценную помощь штаба, политотдела и органов снабжения рассчитывать нельзя. Личному составу тоже ничего не скажешь.
Нам разрешено к разработке маршрута привлечь штурманов, обязав их молчать об этом словно рыбы. Они же выписывают необходимые навигационные пособия.
Штаб не дал официальной версии нашей спешке и подготовке, мы придумали ее сами, с видимой неохотой "признаваясь" кое-кому о предстоящей переброске на Камчатку.
В трудном положении оказался Д. К. Братишко. Его жена Надежда Васильевна с дочками Таней и Людмилой, родившейся в войну в Ленинграде, вырвались из блокадного города, оправились от дистрофии и выехали во Владивосток. Приедут, а нам в поход. Но Дмитрий Кондратьевич принял как личную обиду намек комдива на то, что по семейным обстоятельствам можно перевестись на другую лодку.
- Разве я плохой командир? Недостоин воевать? Нет, свою "пятьдесят четвертую" добровольно никому не уступлю. Перевода мне не надо! Надя меня поймет, и дочки потом поймут.
Народный комиссар в своем приказе требовал совершить скрытый переход, и мы старались выполнить его приказание, хотя встретились с большими трудностями. Классической схемы скрытности при следовании океаном: днем - под водой, ночью - идти в надводном положении, производя зарядку аккумуляторов,- не получается. На трех из четырех лодок очень изношены батареи, они имеют пониженную электроемкость со всеми вытекающими последствиями: обильное газовыделение, высокая температура электролита. Заменить батареи нет возможности. Аккумуляторные заводы, эвакуированные с прифронтовой зоны на восток, продукции еще не дают, а запаса на флоте не оказалось.
Наибольшую часть пути лодки пройдут над водой в крейсерском положении. Риск обнаружения нас противником, а следовательно, и возможность атак с его стороны во много раз возрастает, но другого выхода нет. Опасность будем нейтрализовывать хорошо организованным наблюдением за морем и воздухом, умелым уклонением от атак из-под воды и с воздуха, маскировкой курса, соблюдением радиомолчания и другими мерами, внесенными нами в план. Одной из мер скрытности в подготовительный период и было сохранение его в тайне.
Командирам кораблей, как и всему личному составу, достается крепко. Днем мы в доке, в обеденный перерыв - у штурманов, а вечером нас собирает комдив, где мы изучаем обстановку по маршруту перехода или планируем боевую подготовку, чтобы в пути не потерять бойцовских качеств.
Обстановку на своем театре знаем неплохо. Япония воюет не с нами, но и по отношению к нам она ведет себя вызывающе и провокационно. Потопили несколько наших судов, в том числе "Перекоп", "Майкоп", "Ставрополь", где находился мой друг и соученик А. А. Кирий.
Японские надводные корабли и подводные лодки обнаруживались у берегов Приморья, самолеты периодически ведут разведку нашего побережья. В их базы иногда заходят германские лодки. Одна их них вышла из Хакодате в "неизвестном направлении" почти одновременно с нами. В проливах постоянно выставляются корабельные и воздушные дозоры, в том числе в Лаперуза и Курильских проливах. По всей акватории Японского моря встречаются плавающие мины, видели их также в Охотском море и Тихом океане.
С момента нападения на Перл-Харбор Япония находится в состоянии войны с США, и с этим надо считаться. Алеутские острова, вдоль которых пролегает наш маршрут, являются зоной военных действий. Подводные лодки действуют и гораздо восточнее, где нам предстоит идти. Две из них обстреляли Сан-Франциско. Самолеты с некоторых лодок типа "И" подожгли лесные массивы штата Орегон, видели их у Лос-Анджелеса и в Панамском заливе. Так что Тихий океан - не такой уж и тихий. В Атлантике опасностей еще больше.
Учитывая обстановку, Трипольский принял решение иметь в дивизионе две тактические группы. Одной из них в составе "С-55" и "С-54" командует Сушкин, двумя остальными - сам комдив, держа брейд-вымпел на "С-51". Между базами переходы совершать группами, одним маршрутом, с суточным интервалом друг за другом. Из Владивостока первой выходит тактическая группа Сушкина.
Пытаемся как можно глубже уяснить себе правительственное задание. Переход не самоцель, а всего лишь ближайшая задача. В Полярное идем потому, что нужны Северному флоту. Зачем? Конечно же, не только для устрашения врага лишь одним своим присутствием. Нам предстоит воевать, решать те же задачи, что и североморским подводникам.
Дивизион занимает ведущее место в боевой подготовке, но никто из нас не самообольщается. Наш командирский опыт подводного плавания, несмотря на участие в "автономках", а тем более опыт экипажей, ограничивается акваторией Японского и лишь отчасти Охотского морей. Оба они бурные, изобилуют туманами, кое-где действуют быстрые течения. И все же им далеко до океанов, которыми нам предстоит идти.
У нас отсутствует опыт плавания в условиях резких изменений солености и плотности воды, эксплуатации оружия, механизмов и устройств в тропической жаре, при высоких температурах воздуха и забортной воды.
Исходим из того, что на Северный флот надо привести корабли в технически исправном состоянии и подготовленными к боевым походам, а не к постановке в ремонт и прохождению длинного учебного курса. Значит, океан и моря должны стать нашими "университетами", в которых, ни на йоту не теряя старых, уже приобретенных знаний, добыть новые. Дальние плавания называют школой мужества, но мы очень хорошо знаем, что сами по себе, автоматически они не несут нужных знаний и навыков. Самотеком, если и приходят, то накапливаются крайне медленно. Чтобы ускорить и упорядочить процесс познания, надо заниматься планированием боевой подготовки. Она будет проводиться на всем переходе, в любую погоду. Этого требуют от нас и обстановка и корабельный устав.
Если до выхода из дока мы вели бешеное наступление на сроки, то теперь перешли к непрерывному штурму. Устали до предела. Принимаем полный запас топлива, масла, трехмесячную норму продовольствия, обтирочного материала и других видов снабжения, грузим торпеды, снаряды, патроны регенерации. Выходили в море испытывать механизм, замерять скорости хода. Шумит в голове, покраснели глаза от усталости. Скорее бы домой - в море!
Выполнили необычную для командиров функцию. Съездили в финотдел вчетвером, получили по семи тысяч долларов на лодку, сложили их в портфели и закрыли в свои секретеры в каютах. Эта валюта нам на "мелкие расходы", как сказали финансисты. После этого командир бригады провел с нами последний инструктаж. "С-55" и "С-54" вечером уходят на рейд, а завтра утром следуют в Петропавловск-Камчатский. Мы с Кучеренко делаем то же самое сутками позже. Изменений в обстановке на театре нет.
Одинаковое настроение порождает одинаковые поступки. Когда Братишко снял фуражку и попрощался с городом, мы сделали то же самое. Возле пирса стоят наши красавицы. Две прогревают дизели, а "С-51" и "С-56" все еще лихорадочно грузятся.
Командир дивизиона сегодня объявил, с кем пойдут дивизионные специалисты. Он сам и дивштур В. Ф. Паластров у Кучеренко, дивмех Очеретин у Братишко, дивмин старший лейтенант Владимир Иванович Спицын с Сушкиным, а связист Леонид Васильевич Бондарюк со мной. Меня на два часа наконец-то отпустил, чтобы я мог устроить свои кое-какие личные дела, попрощаться с друзьями.
В городе заметили наши сборы. По принятым запасам поняли - идем далеко. Не знают лишь куда. Нельзя не оценить деликатности товарищей. Вопросов не задают, знают, что всю правду никто не скажет. Чтобы не привлекать к себе внимания, ни с кем не прощаемся, но... слухами земля полнится.
К отходу у нашего пирса собралась уйма провожающих. Пришли политработники, друзья, командиры, приехали заводские рабочие и инженеры.
Не знаю, ввели ли мы в заблуждение японцев, но наши желают нам стать гвардейцами, не зазнаваться, писать письма. Другие отводят в сторону и шепчут:
- При случае помоги туда перевестись. Согласен на любую должность, лишь бы воевать!
Трогательно: приехали двое друзей, опытные командиры, подошли с одним и тем же предложением:
- Возьми старпомом! Ты меня знаешь. Не пожалеешь - возьми!
Ловлю себя на мысли, что если бы самому не повезло, наверное, просился бы и так же завидовал кому-то, как сейчас по-хорошему завидуют мне.
Последние рукопожатия, крепкие объятия - и вслед за флагманской "С-51" отдаем швартовы. Бурун перед форштевнем и усами расходящиеся волны морщат зеркальную гладь бухты. Лодки легко скользят к выходу, оставляя едва заметную кильватерную струю. Мы видим горожан в порту, на дорогах, в трамвае. А видят ли они нас? У каждого свои дела! Да и мало ли туда и сюда ходит лодок. О нас, как и о воинских эшелонах, знают только те, кому положено. Так и должно быть.
Катер под флагом с тремя звездами идет к нам. Экипаж выстроен для встречи командующего флотом вице-адмирала Юмашева на верхней палубе. Вместе с ним прибыл начальник штаба флота контр-адмирал Богденко и начальник подводного отдела капитан третьего ранга Леонов. Обойдя строй и побеседовав с личным составом, командующий тепло попрощался с каждым и выразил уверенность, что тихоокеанцы с честью выполнят свой долг, куда бы ни послала их Родина.
- А куда вы пойдете, вам объявит командир на Камчатке!
Пригласив меня в катер, Иван Степанович вспомнил, что мы вместе служили на Черном море, когда он командовал дивизионом миноносцев-"новиков". Я удивился его памяти. Был я тогда краснофлотцем, секретарем комсомольской организации, к тому же пробыл на эсминце недолго. Командующий спросил о настроении, претензиях и нуждах. Пожелал счастливого плавания и сказал, что очень полагается на мой теперешний и прошлый опыт моряка дальнего плавания.
Проводив адмирала, погрузились для дифферентовки. Это заняло всего четверть часа. Расчеты оказались точными. Но в лодке - кошмар. Захламленность невообразимая: ящики, бочки, тюки, свертки, чемоданы. Не только яблоку некуда упасть, косточку от черешни не пристроишь. К кингстонам и помпам не подберешься. Так плавать нельзя! Укладывать надо заново.
Комдив сообщил, что выход назначает с рассветом завтра и разрешил отдыхать экипажам, в чем мы очень нуждаемся. Свободные от вахт разобрали койки и заснули, не донеся голов до подушек. Люди выбились из сил. Но спят далеко не все.
Дорофеев и Игнатьев крепят лючки в надстройке, внимательно осматривают рулевые приводы. Рыбаков придирчиво проверяет механизмы и устройства своего обширного заведования. Над расчетами склонились Шаповалов и Иванов. Они устали не меньше других, но чувство партийного долга и личной ответственности за порученное дело взяло верх над усталостью. Приказал им отдыхать. Восстановление сил воина тоже дело ответственное.
В каюте, до отказа забитой книгами и "полным аттестатом" личных вещей, просматриваю ведомость нагрузки лодки и взятого на борт снабжения. Обдумываю, с чего начать и как проводить подготовку и воспитание экипажа на переходе. Сколько еще пройдет времени до моей первой команды "пли"? Зато с завтрашнего дня должны привыкать чувствовать себя на вражеском прицеле. Моя задача передать настороженность всему экипажу. Не страх, а настороженность, бдительность, постоянную готовность к немедленной атаке противника и уклонению от его атак.
Осторожно постучав в дверь каюты, Д. Т. Богачев протиснулся ко мне и сказал:
- Зашел на огонек! О чем думаешь, командир?
- О том же, о чем и ты, комиссар! Раз не спишь, садись, вместе думать будем!
Разговариваем вполголоса, чтобы не мешать отдыхающим, хотя их сейчас и пушкой не разбудишь. Советуемся, что и в какой последовательности делать. Дмитрий Тимофеевич шутит:
- Решаем давно решенное Лениным: "С чего начать?" и "Что делать?"
Поговорить есть о чем, потому что раньше на это не было времени: о боевой учебе, партийно-политической работе, о поддержании боеготовности, бдительности в море и на берегу, воспитании советского патриотизма и чувства интернационализма, особенно при нахождении за рубежом, верности присяге. Разошлись поздно, а уснуть не могу.
За безопасность плавания, корабль и жизнь каждого из сорока шести подчиненных я отвечаю перед командованием, партией, народом, собственной совестью и родителями, вверившими мне самое дорогое, что у них есть,- детей.
В 4 часа 30 мин 6 октября 1942 года авральный звонок. Готовим корабль к походу, прогреваем дизели. Ночь звездная. Едва заметной сеткой кое-где по небу разбросаны перистые облака. Несет вахту побледневший полумесяц. Окантовывающий его белый круг - "гало", предвещает ветер. Рейд, порт, остров, корабли, сопки на берегу залиты ровным серебристым светом.
В городе, как в прифронтовой зоне, ни единого огонька. Привалившись к склонам сопок, он притаился и затих, будто часовой в ночном секрете. Белые стены зданий с темными косыми тенями придают ночному, предрассветному городу волшебную таинственность.
В 5 часов 40 минут прибыл катер с командованием бригады, чтобы пожелать нам доброго пути. Мы, в свою очередь, желаем всем своим товарищам успеха и благополучия.
Снялись с якоря, пристроились в кильватер флагману. "С-56" как бы замыкает собой строй дивизиона. Заря рассеяла остатки ночи и нежным пурпуром окрасила восточную часть горизонта. Голубизна неба и синий с темным отливом цвет воды подчеркивают сходство Босфора Восточного и Золотого Рога с их черноморскими тезками. Город в фате едва заметной белой дымки постепенно скрывается за мысом.
Сразу же перед глазами открылась "Эллада": сонм бухт, носящих названия героев древнегреческой мифологии: Диомид, Улисс, Аякс, Патрокл. И в каждой из них плещутся волны, синевой не уступающие эгейским и ионическим. Впереди, на выходе из пролива, небольшой крутобережный островок.
Красный вымпел, означающий "ясно вижу", взвился под клотиком сигнально-наблюдательного поста. А вслед за ним поднято сочетание флагов: "Желаю счастливого плавания!"
Благодарим, друзья! Сигнал сегодня особенно волнует. Хочется, чтобы наше далекое плавание и впрямь было счастливым.
С восходом солнца значительно посвежел ветер. Море закудрявилось белыми барашками. Небо заволакивает. Похоже, что погода меняется к худшему. Приказал крепить по-штормовому. Прошли пролив Аскольд. На видимости транспорт мористее нас, а в воздухе летают самолеты. Время 11 часов 5 минут. Удобный момент потренировать артиллеристов в наводке по морской и воздушной цели. Я вспомнил указания комдива - ни одного дня без боевой учебы - и приказываю:
- Вахтенный офицер! Объявить арттревогу!
Запускаю секундомер. Артиллеристы один за другим докладывали о готовности. Выслушав командиров орудий, Скопин доложил:
- Носовая и кормовая пушки готовы!
Гляжу на секундомер: две минуты тридцать пять секунд. Время не лучшее. Кроме того, трое выбежали по тревоге без касок. Ничего, войдем в норму, только попотеть придется. Ставлю задачу Скопину. Ориентируется быстро и командует толково. Учение прошло с пользой.
После обеда качка усилилась. У мыса Поворотного изменили курс, вышли за пределы залива Петра Великого. Кончился наш "малый каботаж", началось морское плавание - и волна стала выше и злее.
* * *
Объем этих записок не позволяет рассказать о всей "огненной кругосветке", поэтому остановлюсь лишь на одном эпизоде нашего плавания - переходе через Атлантику из западного полушария в восточное.
29 декабря 1942 года. Канадский порт Галифакс. Вечером в 19 часов от причальной стенки Адмиралтейской гавани отошла подводная лодка "С-51", за нею, замыкая строй дивизиона, как уходили из Владивостока, Петропавловска, Сан-Франциско, двинулась и "С-56".
Покидаем Новый Свет. До Европы каких-нибудь три тысячи миль. Англия, а там рукой подать до пока еще далекой, но всегда близкой сердцу Отчизны.
Настроение радостное, приподнятое. Это потому, что стартуем в "прыжке через Атлантику" и потому, что пришли добрые вести с Родины. Вечерние канадские газеты сообщили: советские войска вплотную подошли к Котельникову, успешно наступают на Среднем Дону, разгромлены целые корпуса и дивизии фашистов.
Идем в ночь. В голове колонны американский эсминец "Бернадоу", за ним Кучеренко с флагманом и мы. К 20.00 наша колонна уже в океане с потушенными огнями. На "С-51" едва мерцает затемненный кильватерный огонек. Проходим плавучий маяк "Самбро-1". Волны его раскачивают, и он подает звуковые сигналы, будто натужно стонет, дыша простуженными легкими.
Над водой клубятся тяжелые свинцовые тучи. Время от времени припускает дождь или мокрый снег. Качает. Ритмично стучат работяги-дизели. 1942-й будем провожать, а 1943-й встречать в Атлантике. Из шести земных континентов Атлантика омывает пять. Грузопоток по этой акватории огромный, потому здесь и рыскает наибольшее число "U-ботов", немецких подлодок, встреча с которыми не сулит ничего хорошего. Путь наш проходит по высоким широтам, недалеко от льдов, где располагается центр низкого атмосферного давления, - значит, рядом бушуют ураганные штормы, а у нас и без того расшатан легкий корпус, меня это сильно тревожит.
За день до Нового года подморозило, и лодка обмерзла. Красиво, но опасно.
Миноносец потерял нас, а мы его. Встретились с ним в 10.00, а через пять часов прибыли в точку окончания эскортирования и распростились со своим провожатым, пожелав друг другу счастливого Нового года. "Бернандоу" повернул в Галифакс, а мы на восток - курс 76°. Видимость ухудшалась с каждым часом, и в полночь в густом тумане мы потеряли флагмана. Трипольский рассчитывал ночь пройти шестнадцатиузловой скоростью, а с рассветом погрузиться и "тянуть" три узла столько, насколько хватит емкости моей аккумуляторной батареи. Нам нужно было точно знать ее возможности на случай, если в Англии аккумуляторы для нас еще не готовы.
Но туман сгустился, и от наших планов осталось одно "алеканье" в микрофон по УКВ. Вскоре Александр Владимирович дал мне указание провести испытания самому, разрешил закрыть радиовахту внутридивизионной ближней связи и пожелал счастливого плавания.
Обледенение прекратилось. О водах, которыми мы шли, слыла недобрая слава. На планете не так уж много таких вот неприятных для моряков мест. Океан здесь всегда бурлив, видимость плохая: тут встречаются тепло Гольфстрима со студеными водами Лабрадора. Поэтому туманы в этом районе особенно густы. И будто нарочно к скалистым берегам мыса Рейс течения выносят айсберги.
Катастрофы у побережья острова Ньюфаундленд настолько часты, что на прибрежных скалах дежурят спасатели - профессионалы и добровольцы из местных поморов. Они зорко следят за движением судов, предупреждая об опасности зажженными факелами, спасая моряков и рыбаков с тонущих кораблей, рискуя собственной жизнью. В помощь себе ньюфаундлендцы вывели специальную породу собак, они вытаскивают тонущих людей из воды и даже помогают хозяевам тащить сети с моря на берег.
Туман меня не удивил, я его ждал. А вот ослабление волны и ветра - не иначе как затишье перед бурей. Зимой над северной Атлантикой постоянно бушуют штормы, а эта зима выдалась особенно суровой: и вдруг- почти штиль.
На мысе Рейс давно уже построен мощный световой маяк и одна из первых в мире морских радиостанций. Охраняя мореплавателей, маяк освещает бушующий океан, а его радисты прослушивают тревожный эфир. Именно отсюда с маяка Рейс мир узнал о катастрофе крупнейшего пассажирского лайнера своего времени "Титаника", потрясшей все человечество. Операторы Рейса держали связь с начальником судовой рации Джоном Филиппсом с момента столкновения с айсбергом до трагической гибели парохода.
Наступил последний день тяжелого для страны 1942 года, и нам в западное полушарие он принес большую радость. Радисты приняли сводку Совинформбюро. Да какую!
На Котельническом направлении разгромлена и перестала существовать 4-я румынская армия, немецкий 57-й танковый корпус понес большие потери и окружен нашими войсками. На юго-западном направлении разбита 8-я итальянская армия из пяти дивизий и трех бригад, а также две немецкие и четыре румынские дивизии. Взято в плен более шестидесяти тысяч солдат и офицеров противника, захвачены большие трофеи.
Вот это новогодний подарок! Сводка отодвинула все на задний план. Начавшуюся довольно сильную качку никто, кроме офицера связи мистера Шриро, прикомандированного к нам, не замечал. Шриро лежал на койке во втором отсеке, чертыхался и "отдал концы" в подставленное ведро.
Стрелка барометра уходила вниз, и ничего хорошего мы уже не ждали. В 06 часов 30 минут я отдал приказ о срочном погружении, и через полминуты мы были под водой. А еще через четверть часа, точно на параллели мыса Рейс, на глубине 65 метров мы застряли между мачтой и трубой затонувшего корабля.
Вначале мы подумали, что это подводная скала или металлическая противолодочная сеть. Остановив электромотор, мы убедились в своей ошибке. Судя по крену, дифференту, скрежету металла о металл, носовая часть лодки прижалась к одной мачте, а корма к другой. Могла быть и не мачта, а дымовая труба, мостик или грузовые стрелы. Но это дело не меняло. "Утопленник" задал нам работы на два часа. Лейтенант Шриро, забыв о недавней морской болезни, прибежал в центральный пост и начал "допрос":
- В чем дело, господин капитан? Что случилось?
- Сам точно не знаю. Кракен, кальмар или осьминог захватили нас своими щупальцами и пока не пускают.
- А что такое кракен или кальмар?
Пока ему объясняли разницу между морскими монстрами, мы пытались освободиться от их крепких объятий, болтаясь в 65 метрах от поверхности океана и в 25 от его дна. Слушать под водой скрежет металла о металл очень неприятно, там за бортом что-то ломалось, но видеть через сталь прочного корпуса мы не могли. Когда я решился дать двумя электромоторами полный назад - лодка задрожала, затряслась... Вдруг раздался шум и грохот, совсем как при валке деревьев в лесу, только железных. Мы сломали и свалили на себя мачту или трубу. Во всяком случае, то, что упало, оставило метки на краске наружных бортов и палубе, оборвало радиоантенны... Но главное - мы вырвались, не поломав ни винтов, ни рулей.
Два часа, проведенные в объятиях "ньюфаундлендского чудовища", натянули нервы до предела.
С каким кораблем мы столкнулись на дне океана, для нас навсегда останется тайной. Под чьим флагом он плавал, когда и отчего затонул, какой груз и куда вез, кто им командовал и какова судьба экипажа? Ничего этого мы не узнаем. Война с каждым днем увеличивает состав "придонного флота".
До обеда занимались тренировками и учениями, конечно, возбужденные приключениями в "мачтовом лесу". А после обеда была объявлена большая приборка, чтобы Новому году не оставлять в отсеках старой грязи. Тут-то и выяснилось, что мы "протабанили", не захватив из Галифакса елки. Я с претензией к Богачеву:
- Как же ты, Дмитрий Тимофеевич, такую промашку допустил?
- Канадцы продавали елки не вырубленные, а выкопанные с корнями и землей. Куда нам такую? А рубить - жаль! Стоят они хорошенькие, красивые, беспомощные, как девчушки. Не хватило черствости губить деревья!
- Ишь ты! А на фашистов ее хватит?
- Что ты сравниваешь несравнимое. Это - красота, а то - уродство!
Пришлось делать искусственные елки - из проволоки и выкрашенной зеленкой марли. Зато обед у нас получился по-настоящему праздничный...
Шриро обругал американцев, по его словам, не нюхавших войны.
- Англичане, перенесшие бомбежки с воздуха, эвакуацию войск через Ла-Манш, получающие продукты по талонам и карточкам,- только они могут понять трудности, испытываемые русскими. Янки на войне зарабатывают, а мы, британцы, разоряемся!
Это неприятно резануло ухо.
Ах вы, аршинные души! Гибнут миллионы людей, убивают детей, а вы "сальдо" подбиваете, "дебет" с "кредитом" сводите, доходы с расходами подсчитываете? Коммерция на крови!
Электрики произвели общий обмер батареи. Увы, емкость - лишь четверть спецификационной. "Газят" обе группы, как Этна и Везувий. Водорода в ямах будто в воздушном шаре. Опасный газ: ничтожная искра- взрыв. Чтобы последний день 1942 года не стал и нашим последним днем, принимаем все меры предосторожности.
"Кашевары" Василий Митрофанов и Илья Жданов готовили новогодний сюрприз, ревниво охраняя небольшую кулинарную тайну. Наиболее активных "Шерлок Холмсов" из соседнего отсека они отпугивали чумичкой.
Дотянуть до темноты мы так и не смогли, всплыли в 17.00. Океан успел потемнеть, ветер усилился, волна стала высокою и злою. Погода испортилась, и пребывание под водой и возня с "подводным призраком" привели к отставанию от графика на восемьдесят пять миль. Правда, мы испытали батарею и теперь твердо знали - погружаться с нею надолго нельзя, поэтому лучше ее зарядить и больше не трогать. На зарядку уйдет полсуток.
Мы двинулись со скоростью двенадцать узлов.
Попасть в Новый год из старого оказалось нелегко.
Мне принесли две радиограммы. Британское адмиралтейство сообщило о немецких подводных лодках, обнаруженных в Атлантике. Три из них крейсируют на нашем курсе, и если они не покинут позиции, то завтра мы встретимся с ними. Неизвестный корабль с четырехзначными радиопозывными подавал SOS у мыса Доброй Надежды. Возможно, он был торпедирован лодкой. Между нами тысячи миль, и мы помочь ему ничем не могли. Война! Гибнет судно, груз, люди... На морской карте появится еще одна отметка - "предположительное место гибели".
Новогодний "подарок" приготовило нам и ведомство господина Геббельса. Германский передатчик на волне радиовещательной станции имени Коминтерна передал на русском языке сообщение о выходе наших лодок из Галифакса с указанием даты: "Три из них потоплены в Северной Атлантике, а две остальные преследуются доблестными морскими силами фюрера".
Старшина радистов, докладывая новость, воскликнул:
- Как же так, кого это они?!
Но сразу же спохватился: кому поверил - обер-вралю, который "занял" Ленинград и "уничтожил" наш Балтфлот?
- Товарищ Пустовалов,- наставляю я старшину,- гитлеровские пропагандисты пытаются запугать экипажи наших лодок, посеять страх и неуверенность. Идти к ним в помощники нам ни к чему. Ясно?
- Понимаю. Дальше радиорубки фашистское вранье не пойдет.
Итак, германская разведка осведомлена о нашем переходе. Шеф абвера адмирал Канарис - хитрая лиса и дело свое знает. Его агенты не сводили с наших лодок глаз по крайней мере от Панамы, где нас "из рук в руки" передали им японцы. Ну что ж, в чернильнице нас уже потопили, пусть попробуют сделать это в океане.
В отсеках кипела жизнь - приборка, зарядка батарей, подбивка воздуха, на камбузе - изготовление секретного блюда вкупе с праздничным ужином. Редколлегия торопилась выпустить свежий номер "Дозора".
За два часа до полуночи высокая волна, незаметно подкравшись, затопила мостик, так что вся верхняя вахта вместе со мною промокла от ушанок до подметок.
В 23.30 столы были накрыты. На мостике меня сменил * Гладков. Коки уже обнародовали свой "секрет": четыре румяных новогодних пирога!
Ровно в полночь на мостике били рынду. По переговорным трубам я передал экипажу новогодние поздравления. На минуту поднялся наверх, чтобы поздравить "мокрую команду" верхней вахты, затем обошел все отсеки, пожелал всем счастья и скорейшей победы над фашизмом.
Больше всего мне понравилась "елка" в седьмом отсеке, возвышавшаяся посреди горки ржаных сухарей. О!!! Как мы по ним соскучились! Во время приборки нашли жестяную банку сухарей, килограммов десять, мне тоже досталось четыре сухаря, и я взял их с удовольствием большим, чем любое пирожное.
Почетное место на столе занимал картофель в мундире, сваренный электриками в дистилляторе. Вместо вина, порция которого уже была выпита, стоял томатный сок.
- Побудьте с нами, товарищ командир!- уговаривали матросы.- Вы все время на мостике да на мостике.' Мы вам гимн кормы исполним. Слышали?
"Гимн" оказался результатом коллективного творчества лодочных поэтов. В нем пелось о переходе, о ремонте в жаркой Панаме и холодной Канаде, а припев оказался неожиданным, смешным:
Мы поесть всегда готовы,
А работаем, как львы.
В море с песнею выходим,
Не роняя честь кормы.
В старшинской кают-компании вывесили свежий номер "Дозора", посвященный Новому году. Особенно удалась карикатура: "Заблудились в трех мачтах..."
Новогоднее утро встретило нас густым туманом и полным безветрием. Мы увеличили скорость до шестнадцати узлов. Радиовести от адмиралтейства и Геббельса были все теми же: нас подстерегали и нас "топили". Расчет министерства пропаганды был простой. Лодки слушали Москву, а значит, и Берлин, соблюдая радиомолчание, чтобы не быть запеленгованными. Проверить факты из Москвы не могли. Ведь если бы с нами стали связываться для проверки, нам бы пришлось подавать голос... Зряшный расчет!
К полудню повернули на чистый норд к проливу Дрейка. Хорошей видимости хватило не надолго. Ветер крепчает, волны растут. Шриро молит о погружении, говорит, что его "вывернуло наизнанку". "То ли еще будет!"- подбадриваю его. Потерпит! Мы на двадцать пять миль отстаем от графика. Не до погружений!
Нас подстерегают три неотступные опасности: айсберги, шторм и немецкие "U-боты". Туман уменьшает вероятность встречи с гитлеровскими субмаринами, но зато увеличивает шансы столкнуться с ледяными бродягами. От сильного шторма укрыться под водой нам не позволяют наши "газующие" батареи.
Проходим через места, где, по данным адмиралтейства, нас поджидают "U-боты". Промок до нитки и продрог до костей. Считается, что в литре жидкости 20400 капель, а в килограмме пшеницы 30 000 зерен. Моряку считать воду каплями, а хлебопашцу злаки зернами - не пристало. Вахта что жатва - проведешь одну, готовься к другой.
Шторм заставил нас уменьшить скорость до 10-12 узлов, больше не выдерживаем. Нельзя сказать, чтобы я особенно опасался "U-ботов". Подводная лодка по своей природе идеальный блокадопрорыватель.
Я прекрасно сознаю, что вахтенный офицер на мостике справится и без меня. Однако мое бессменное пребывание наверху обязывает каждого члена экипажа неукоснительно и точно исполнять свои обязанности.
Холодное дыхание "Зеленой земли"- Гренландии чувствую на себе: зуб на зуб не попадает. Невзирая на погоду, меняем двигатели, запускаем компрессоры, помпы, тренируемся в борьбе за живучесть.
2 января на три часа раньше срока прибыли в точку поворота и легли на курс 20°. Это событие уложилось в строчку. А чего эти три часа, выигранные у океана, нам стоили! Сколько лишних тысяч тонн воды прокатилось через нашу палубу. А если к ним прибавить лишние толчки корабля с вибрацией корпуса, то будь мы масломолочным заводом, наверняка бы выдали десятки тонн дополнительной продукции.
Отнес промокшее обмундирование на просушку в дизельный отсек и задержался на камбузе у Митрофанова и Жданова. Достается им, как "соленым зайцам"! От четвертьчасового пребывания в "кулинарном цехе" начинает мутить из-за качки, духоты и запаха пищи. А они проводят тут большую часть суток. Штормовая погода требует от коков не только железной выносливости, но и цирковой ловкости. Пятьдесят утомленных, промерзших, мокрых едоков отсутствием аппетита не страдают. Работа у плиты и духовки каждодневная, трудная, опасная, сродни подвигу.
В радиорубке я обнаружил сразу всех радистов. Пустовалов собрал их и пробирал кого-то за оплошность. Вежливо, но настойчиво он требовал не допускать ни малейших отступлений от инструкций.
- В дисциплине нет мелочей! Она сама из них состоит!
Пустовалов - знающий, исполнительный и требовательный старшина. В этом его сила. Впрочем, в сознательной дисциплине, в знании дела и желании наилучшим образом выполнить свой долг - сила всей нашей Армии и Флота.
Барометр ринулся вниз. За две вахты давление упало на тринадцать миллиметров. Шторм не заставил долго ждать. Залило боевую рубку и центральный пост, гуляет холодная вода по пятому отсеку.
Бьет настолько сильно, что вынужден снизить ход до малого под одним дизелем. Но на малом ходу подозрительно быстро расходуется соляр из бортовой цистерны, боимся - нет ли из нее утечки. Ветер буквально сдувает за борт, океан обдает крепким, как спирт, мокрым холодом. В такой круговерти вряд ли нас отыщут корсары гросс-адмирала Деница. Поэтому позволил себе отоспаться до утра в каюте.
Утром меня уговаривают погрузиться для отдыха. Нет, это исключено! Погрузиться не фокус, но как всплывать на такой волне? У нас и так уже пролилась часть электролита. Но и на поверхности долго не выдержать. Когда океанская волна проходит над центральным постом, глубиномер показывает ее высоту: до шести метров над ватерлинией!
Трудно всем - мотористам, электрикам, трюмным, рулевым-сигнальщикам. Смотрю на сигнальщика Легченнова. Стоит на площадке, привязанный к перископной тумбе. Внимательно наблюдает, но замерз, посинел, дрожит... Приказал менять верхнюю вахту не через четыре, а через два часа. Но штурман Иванов с секстантом стоит на мостике без всяких смен в призрачной надежде "поймать" солнце, луну или звезды. Но они плотно укрыты за толстым слоем туч. Охота за светилами почти бесперспективна, но она продолжается изо дня в ночь, из ночи в день, несмотря на взбесившуюся стихию.
"Предварительная репетиция" в Тихом океане и "генеральная" в Атлантике хорошо подготовили штурмана к сдаче экзаменов на судоводительскую зрелость. Иванов не "теряет" места, несмотря на неистовство океана и непробиваемую облачность. В штормах и ураганах рождаются настоящие моряки.
В полночь 3 января ветер одиннадцать баллов. Спасаясь от "ниагарского водопада", задраиваем поочередно то рубочный люк, то шахту подачи воздуха к дизелям. Работаем одним малым, батарея "дышит на ладан". Трещат листы легкого корпуса, разрегулировались кингстоны балластных цистерн. Нещадно бьет о волну носовыми горизонтальными рулями, в первом отсеке с фундамента сорвана рулевая машинка. Это не шутка! Нарушена герметичность цистерн, топлива из них не взять - тоже скверно.
Несмотря на ураганный шторм, скорость мы умудрились выдержать. За три с половиной часа до срока прибыли в точку поворота и легли на курс 55°. Бить и качать стало еще больше, и это лишило нас горячего ужина. Попытались раздать пищу, но все вывернуло из бачков. При этом обварило Митрофанова, к счастью, не очень серьезно. Мистер Шриро молит о погружении, есть и другие страждущие подводного покоя. Но я знаю точно - погрузиться нельзя. Едва ли моя непреклонность создает мне сейчас популярность, но на то и командир на корабле, чтобы объективно оценивать все "за" и "против".
К вечеру началось такое, что, как говорят в Одессе, "сам Содом не узнал бы свою Гоморру". Бьет, заливает, вода гуляет по трюмам третьего и пятого отсеков. Вышел из строя репитер гирокомпаса в боевой рубке, и рулевого перевели в центральный пост, теперь он лишен возможности пользоваться магнитным компасом. На мостике - ледяной душ, в отсеках - с коек выбрасывает. Так продолжалось всю ночь.
Но и день был не легче. В клубах тумана по левому борту проплыл первый посланец гренландских глетчеров - айсберг, очень небольшой, но ведь девять десятых его, как известно, находится под водой. Вторую ледяную гору встретили, пересекая меридиан 37° 30' западной долготы. Многие из нас впервые в жизни видели "хрустальных карликов".
Ночью, кто захотел, любовался полярным сиянием. По небу ходили лучи космического прожектора. В зените появились светящиеся корона и лента. Они заставили забыть даже об изнурительной болтанке. Свечение менялось быстро, как в калейдоскопе: в небе плясали фосфорические спирали, красные, зеленые, фиолетовые лучи... Но доклад из радиорубки спускает меня с космических высей на уровень океана.
- В эфире большие помехи!
6 января ветер наконец ослаб до шести баллов. Но не надолго. Дальше пошло по часам: в 08.00 - восемь, в 10.00 - десять баллов, а к вечеру уже бушевал ураган вне всяких баллов. Пролился электролит - авралим, спасаем положение. Из бортовой цистерны No 3 перестало поступать топливо, перешли на расход соляра из внутренних емкостей. А до Розайта еще 1250 миль!
Куда бы мы ни повернули, ветер следовал за нами и снова бил "по зубам". Дни и ночи идем напролом в надводном положении, не считаясь с погодой, не давая покоя экипажу, ломая корабль... В конце концов начинаю сочувствовать капитану "Летучего Голландца" Ван Страатену, проклявшему бога, когда такие вот ветры неделями держали его корабль у мыса "Бурь"- Доброй Надежды. Всякие нервы имеют предел!
Лодка трещит. Вахтенных на мостике обрядили в гидрокомбинезоны, а я опоздал это сделать, перемерз и, кажется, заболел. Температура 38°. Ковалев уложил меня в каюту под одеяло и шубу. Не вовремя! Впрочем, болезнь всегда не ко времени. Диван. Лежу в каюте под одеялом. Какое же это нудное времяпровождение в шторм! Офицеры настолько отвыкли от моего присутствия во втором отсеке, что я невольно становлюсь слушателем серьезных идеологических дискуссий.
На противоположном борту обе койки занимают "страдальцы" Шриро и Дворов, измученные морской болезнью и зеленые, как огурцы. Но оба адаптировались настолько, что яростно спорят между собой о том, какой социальный строй прогрессивнее.
К полуночи 8 января Атлантика и вовсе взбеленилась. Пришлось нарушить строгий приказ военфельдшера "лежать и не рыпаться". Вышел на мостик. Бьет немилосердно, у нас возник постоянный крен градусов десять и дифферент на нос. Продуться не можем. Очевидно, балластная цистерна No 2 пропускает воду.
Что предпринять? Решил принять балласт в левый борт пятого номера, выровнять крен и дифферент. При этом наш и без того небольшой запас плавучести уменьшился.
Чувствую себя хуже и хуже. С температурой 38,5° отправляюсь в каюту под надзор военфельдшера. Аспирин, принятый по настоянию Ковалева, гонит из меня пот. Отлежаться бы под одеялом, но качка сбрасывает с дивана. Что там наверху у Скопина, заступившего на вахту? Вахтенный офицер докладывает об уменьшении ветра до восьми баллов и просит разрешения пустить второй дизель.
Погода особенно не улучшилась, но запустить второй дизель разрешил. Бить будет больше, Скопин это знает, значит, не боится принять на себя лишнюю водичку. Он такой...
Хорошие у меня вахтенные офицеры. Гладков - почти готовый командир. Твердо убежден - из Иванова и Скопина получатся замечательные командиры кораблей. Хорошими моряками они уже стали. Любить море, несмотря на его недружелюбие,искусство и талант, которыми они обладают. Мой долг помочь им окончательно встать на ноги. Следует побольше доверять и предоставлять самостоятельность. Доверяя, конечно, контролировать, но тактично, ненавязчиво, незаметно.
Доверять, вполне доверять - для командира дело не легкое. Доверяешь не кошелек и даже не секретный документ, а то, что народ доверил лично тебе: корабль - частицу Родины, и людей - своих сынов, сынов народа. Вот почему командиру так трудно сойти с мостика или уйти из центрального поста. Гораздо легче мокнуть вместе с вахтенным офицером или стоять на вахте с воспаленными от бессонницы глазами, чем уступить свой пост, хотя бы на время. Тут нужна абсолютная вера в человека, который остается за тебя.
Не перестоял ли я на мостике в этом переходе? Может быть, немного и перебрал... Но, стоя на мостике, я старался не вмешиваться без нужды в действия вахтенных офицеров. А по выходе из Галифакса "стоял" всего один раз на параллели мыса Рейс при встрече с "утопленником". Теперь вот решиться на полное доверие помогла простуда. В общем-то я могу выйти на мостик, но меня туда не тянет. Значит, я до конца верю Скопину. Он при любых обстоятельствах сделает то же самое, что сделал бы я.
- В центральном! Доложите командиру: погода улучшается.
Не забывают обо мне. Это Иванов сменил Скопина.
Из Лондона пришла радиограмма: "Сообщите свое место и время прибытия в точку рандеву". Догадались, что в такие штормы графика движения нам не выдержать. Послал ответ с указанием своих координат и просьбой назначить встречу.
Склоняемся на юг, удаляемся от границ Арктики. Барометр медленно поднимался, волна и ветер пошли на убыль. Однако прохудившиеся цистерны плохо поддерживали плавучесть. Соляр перегнать из наружных топливных емкостей не удалось. Значит, до Розайта топлива нам не хватит.
После захода солнца опять заштормило. Барометр вниз, волны - вверх. Уменьшили обороты дизеля и ползем со скоростью кавказской арбы... Но Европа уже близка, и самая трудная часть пути - за кормой.
Последний день "прыжка через Атлантику" для меня начался в 0 часов 30 минут с доклада вахтенного офицера об обнаружении постоянного белого огня прямо по курсу. Гакобортный огонь попутного судна, идущего, как и мы, в Гебридское море. Бондарюк предположил:
- Либо сумасшедший, либо швед. Не иначе!
С включенными ходовыми огнями никто уже давно не плавает, война отучила. Только "нейтральные" шведы несут всю довоенную иллюминацию.
Объявляю учебную боевую тревогу. Удобный случай потренировать команду. С "умирающим лебедем"- лейтенантом Шриро - произошла быстрая метаморфоза. Он буквально впрыгнул в мундир, надел каску. Пристегнул пояс с громадной кобурой, из которой на добрых двадцать сантиметров торчало дуло ковбойского смит-вессона. Я удивленно спросил офицера связи:
- Что за парад, мистер Шриро? Берлин завоевывать хотите?
- Нет, господин капитан! Немцы не посмеют меня расстрелять, английского офицера они возьмут в плен!
Хорош союзничек! Пусть вас стреляют, меня - не посмеют!
- Мы, лейтенант, в плен не собираемся. Сами топить будем!
Это так, для розыгрыша... Узнав, что послужило причиной тревоги, лейтенант успокоился, сообразил что к чему:
- Не торопитесь, мы можем потопить дружественный корабль. Обязан вас об этом предупредить!
Ага, уже "мы"! Мне хотелось слегка проучить нашего слишком уж самоуверенного попутчика.
- Вы уверены, что это союзник? - спросил я с напускной озабоченностью.Поручитесь, что перед нами не замаскированный вспомогательный крейсер, судно-ловушка или не германский разведывательный корабль?
- Да, но включены огни! Ведь скоро побережье Шотландии!
- Что из этого? Маскировка! Они отлично знают - у англичан радиолокация, и их все равно обнаружат, а с огнями - швед! У вас есть доказательства противного? Вдруг по нашей неосмотрительности к берегам Великобритании безнаказанно пройдет фашистский минный заградитель. Я на такое не согласен, его надо топить!
Град моих вопросов возымел действие. Шриро пошел на попятную.
- Доказательств у меня нет. Разрешите связаться с адмиралтейством, и я вам точно доложу, кто перед нами.
- Хорошо, только быстро! Мы рискуем и возможно уже находимся под дулами вражеских орудий. Один залп, и вы вместе с нами - покойник!
Лейтенант бросился сломя голову во второй отсек к своему "таинственному сундуку" с шифром. Слышу, как возмущается Рыбаков:
- Вот, паразит, вырядился! Вам, мол, в случае чего хана, а мне, канадскому коммерсанту, ничего не сделают - я у большевиков не по своей воле. А "пушку" сбоку зачем привесил? Нас стрелять?
Шриро это, безусловно, слышит, но, чтобы дело не дошло до "международного конфликта", кричу в переговорную трубу центрального поста:
- Прекратить галдеж! Стоять по тревоге!
Через десять минут Шриро поднялся на мостик с радиограммой.
"Вашем районе шведский транспорт следует Лиссабон. Не атаковывать".
Оперативно! Тревоге дал отбой, записали в вахтенный журнал об обгоне шведского транспорта, освещенный флаг которого уже хорошо виден на его борту. Следуем в точку рандеву к мысу Бара-Хед.
В 08.25 открылась вершина гор Бара и очертания других Гебридских островов. Честь и слава штурману! Прибыли точно и по времени и по месту. В ураган, без лага, с капризничающим гирокомпасом и спрятавшимися светилами перейти через весь океан и выйти в назначенную точку - это уже не удача, а умение. Штурман Иванов вполне заслужил благодарность.
Острова гористые, со скудной растительностью. На них обитают рыбаки, животноводы, сборщики гагачьего пуха. Здесь неукоснительно соблюдается один обычай. Перед вступлением в брак жених должен всю ночь простоять на одной ноге на "стене влюбленных", нависающей над каменистым обрывом в Атлантический океан. Одно неосторожное движение, и жених никогда не станет мужем. Не удивительно, что разводы на острове чрезвычайно редки.
Наслаждаемся тишиной после океанского неистовства. От Атлантики нас прикрывают Внешние Гебриды. Справа тянутся изрезанные фьордами острова и побережье Северной Шотландии. Качка почти прекратилась. Блаженствуем! Но в каком состоянии корабль! Ни одной целой цистерны. Все побито, изуродовано, покорежено штормовой волной. Будто из пасти дьявола вырвались.
Слева у нас Оркнейские острова с главной базой британского флота Скапа-Флоу. В первую мировую войну сюда дважды пытались проникнуть немецкие подводные лодки, одна из них с экипажем из добровольцев офицеров-подводников. А в октябре 1939 года сюда проникла германская "U-47" под командованием лейтенанта Гюнтера Прина. К счастью для англичан, на якоре стоял только устаревший линкор "Ройял-Оук". Его лодка и потопила. Погибло восемьсот британских моряков. "U-47" благополучно выскользнула из гавани, несмотря на сумасшедшее приливное течение. Прину с экипажем устроили в Германии пышную встречу с приемом у фюрера и фотографированием с Геббельсом. Вопрос о прорыве "U-бота" разбирался в английском парламенте, где пришлось выступать Уинстону Черчиллю. Англия с великой скорбью оплакивала погибших моряков. База была покинута крупными надводными кораблями, и до сих пор ею не пользуются.
Вышли из Портленд-Ферт в Северное море. Снова затрещал корабль, зазвенела посуда, в рубочный люк полилась вода. Высокая крутая волна, восьмибалльный встречный ветер, дифферент на нос и корму до восьми градусов. Сопровождавший нас английский тральщик превратился в сплошную белую глыбу от атаковавших его волн. С его мостика просигналили прожектором:
- Иметь ход четыре узла!
Ползем черепашьим шагом. Записывая семафор тральщика в вахтенный журнал, дивсвязист долго чертыхался в адрес лордов адмиралтейства. Ворчал, что на месте командира корабля он не только не держался бы в кильватере британского "тяни-толкая", но считал бы оскорбительным находиться с ним в одном квадрате. Однако ворчанием делу не поможешь. Лишь к ночи море немного успокоилось, тралец расшевелился, и мы пошли одиннадцатиузловой скоростью по проливному "Бродвею"- хорошо освещенному фарватеру Английского канала.
Рассвет 12 января застал меня на мостике. Видимость переменная, проглядывает берег, из-под воды торчат мачты потопленных лодками и авиационными магнитными минами судов. Вошли в залив Ферт-оф-Форт, а в нем огромнейшие стаи чаек. Значит, есть рыба и рыболовные кэчи ее ловят.
Встречные суда, заметив нас, сначала шарахаются в сторону, будто черт от ладана, а распознав флаг, с удивлением и радостью нас приветствуют. На палубы высыпает чуть ли не весь экипаж...
Ошвартовались возле батопорта, главного бассейна Розайта, куда уже вошли "С-54" и "С-55". Это место называется Ист-Камбер. Штурман вручил мне справку: за 330 часов 23 минуты мы от Галифакса до Розайта прошли 3250 миль над водой и за 9 часов 42 минуты 30 миль под водой.
Так закончился наш "прыжок через Атлантику". А впереди лежал не менее опасный и долгий путь на север, на Родину, где ждали нас товарищи по оружию.
А. Матиясевич. В глубинах Балтики
Алексей Михайлович Матиясевич, капитан первого ранга. В годы Великой Отечественной войны Краснознаменная подводная лодка Балтийского флота "Лембит", которой командовал Матиясевич, потопила 21 и тяжело повредила 4 вражеских корабля и транспорта. После войны командовал соединением подводных лодок на Балтике.
Поздно вечером "Лембит" отошел от плавбазы "Иртыш" и направился вниз по Неве. Мы шли в Кронштадт, откуда лежал путь в Балтику... Обстановка в Финском заливе была сложной. Еще в 1941 году гитлеровское командование заявляло, что корабли Балтийского флота, оставшиеся в строю после таллинского перехода, надежно заперты в Ленинграде и Кронштадте и никогда не смогут выйти в море. Артиллерийские обстрелы в течение блокадной зимы, и в особенности апрельские налеты фашистской авиации, были направлены на уничтожение наших кораблей, стоявших в Неве. Как стало известно впоследствии, в начале 1942 года в штабе германского флота было проведено специальное совещание высших офицеров, где было принято решение усилить минные заграждения в Финском заливе и Невской губе, с тем чтобы ни один советский корабль не смог прорваться даже из Ленинграда в Кронштадт. Кроме того, в ряде районов Финского залива увеличилось число дозорных противолодочных кораблей. Артиллерийские батареи противника, расположенные в Стрельне и Петергофе, а также по берегам залива, произвели пристрелку Морского канала и фарватеров, по которым могли проходить наши корабли. Едва сошел лед, противник, применяя шлюпки, катера и самолеты, несмотря на большие потери от огня нашей артиллерии, стал минировать Морской канал.
После дополнительных минных постановок в мае - июне 1942 года число вражеских мин, выставленных в Финском заливе, достигло почти 13 тысяч. На некоторых островах и по берегам залива враг установил шумопеленгаторные и радиолокационные станции. Балтийское море, хвастливо заявляли фашисты, является морем Германии, по которому можно плавать, не опасаясь советского Военно-Морского Флота.
Еще продолжались наступательные операции фашистских армий. Огромный сухопутный фронт нуждался в непрерывном пополнении техникой, боеприпасами, людскими резервами. Железные дороги, которые несли постоянный урон от действий партизан, не справлялись с этой задачей, поэтому морские пути приобретали особо важное значение.
Подкрепления гитлеровской армии доставлялись транспортными судами в Лиепаю, Вентспилс, Ригу, Таллин, а также в порты Финляндии. Морским путем Германия получала из Швеции железную руду и цветные металлы, а из Прибалтики вывозила металлический лом - исковерканную нашими войсками боевую технику.
При создавшейся на Балтике и в Финском заливе обстановке наши надводные корабли не могли вести борьбу на коммуникациях противника. Эту задачу командование возложило на подводные лодки.
В конце мая из Кронштадта в Финский залив вышла с целью разведки подводная лодка "М-97" под командованием капитан-лейтенанта Н. В. Дьякова. За несколько дней плавания в подводном и надводном положениях в районе острова Гогланд лодка не обнаружила ни кораблей противника, ни мин и благополучно вернулась в базу.
Первой лодкой, направленной в боевой поход из Ленинграда, стала "Щ-304" под командованием капитана 3-го ранга Я. П. Афанасьева (комиссар лодки старший политрук В. С. Быко-Янко). Еще в конце января с "Лембита" на эту лодку перевели нашего старпома старшего лейтенанта В. А. Силина. Я был очень огорчен этим переводом. Виталий Александрович Силин был моим отличным помощником, хорошо знал службу, умел руководить личным составом, был грамотным и культурным офицером, заслуженно пользовавшимся уважением всего экипажа.
Кроме бортового номера, "Щ-304" имела название - "Комсомолец". Это название присвоили ей потому, что она была построена на средства, собранные комсомольцами по инициативе В. В. Маяковского еще в 30-е годы.
"Комсомолец" открыл летнюю кампанию 1942 года. На долю этой лодки выпали большие испытания. Ночью 4 июня в Морском канале лодка подверглась обстрелу вражеских батарей из района Стрельны. Прицельности артиллерийского огня мешала дымовая завеса, поставленная нашими катерами, но от близких разрывов снарядов на лодке вышли из строя некоторые приборы. Для приведения их в порядок пришлось простоять в Кронштадте несколько дней. Выйдя на позицию в Финском заливе, 15 июня "Комсомолец" открыл боевой счет, потопив транспорт с военной техникой. На другой день лодку обнаружили противолодочные корабли и преследовали ее несколько суток. Только благодаря удивительной стойкости, выносливости и героическим действиям всего экипажа во главе с командиром Я. П. Афанасьевым лодке удалось оторваться от противника и 30 июня вернуться в базу на острове Лавенсари.
Вслед за "Щ-304" пошли в море "щуки", "эски" и другие лодки. Всем лодкам, несмотря на густые минные заграждения, состоящие из гальваноударных, магнитных, антенных и акустических мин, удалось выйти в открытое море. Не задержали их и многочисленные дозоры противолодочных сил противника. С моря стали поступать радостные вести. То одна, то другая лодка доносила о потоплении фашистского судна.
В это время "Лембит" был полностью подготовлен к выходу в море. Последним этапом в подготовке лодки было размагничивание. В то время негде было оборудовать специальный полигон, и размагничивание проводилось на месте довольно примитивным способом. Но, как показала практика, оно было достаточно эффективным средством борьбы с магнитными минами. Старший инженер станции размагничивания Фаддей Моисеевич Эльконен проявил много изобретательности, осуществляя размагничивание каждой лодки, уходившей в море.
В ожидании выхода мы ежедневно проводили по нескольку общелодочных и частных учений, добиваясь быстроты и четкости действий личного состава на боевых постах. Специалисты соединения М. Ф. Вайнштейн, Б. Д. Андрюк и другие постоянно контролировали ход боевой подготовки. Флагманский врач бригады подводных лодок Тихон Алексеевич Кузьмин стал нашим частым гостем. Этот человек замечательной души заботился о каждом подводнике.
- Техника техникой,- любил говорить он,- а управлять ею должны здоровые люди. Никого, кто хоть в чем-либо "грешен", в море не выпущу!
Тихон Алексеевич неустанно наставлял нашего фельдшера, как поддерживать здоровье экипажа в длительном автономном плавании.
11 августа на лодку прибыл начальник штаба бригады подводных лодок капитан 1 ранга Л. А. Курников, вслед за ним - комиссия штаба флота во главе с контр-адмиралом И. Д. Кулешовым. После осмотра лодки и проведения общелодочного учения комиссия дала "добро" на выход в море. В последний вечер перед походом отдохнули, сходили в баню, в клубе на плавбазе посмотрели кинофильм.
На другой день мне вручили боевой приказ. Начальник штаба Л. А. Курников добавил, что при возможности надо проверить состояние маяка Лильхару, установленного к югу от маяка Утэ на опушке Або-Алландских шхер: наши летчики донесли, что разбомбили его.
Провожал лодку начальник политотдела М. Е. Кабанов. И вот мы идем по Неве - в боевой поход.
Мы уже привыкли проходить под неразведенными мостами. Надо было притопить лодку так, чтобы от тумб перископов до арки моста было не менее полуметра и такое же расстояние оставалось от киля до дна реки. За все время войны только однажды командир большой лодки не учел подъема воды в Неве, и перископ был выведен из строя. Выход лодки в море пришлось надолго отложить.
...Остались позади мосты, причалы торгового порта.
Около часа ночи вышли в открытую часть Морского канала. Ночь была не по-августовски темной, небо покрыто тучами. Только когда мы подошли к точке поворота на курс, ведущий к северному фарватеру, фашисты открыли огонь. Но было уже поздно, мы быстро удалялись на север. Через два часа лодка ошвартовалась в Купеческой гавани Кронштадта.
В Кронштадте вторично провели размагничивание, приняли топливо, пресную воду и продовольствие, на рейде Купеческой гавани удифферентовали лодку. Наш комиссар П. П. Иванов вместе с редактором стенгазеты старшиной радистов Ф. Н. Галиенко выпустили "Боевой листок" с последними известиями с сухопутных фронтов и разъяснениями задач лодки в предстоящем походе, подобрали дополнительный комплект книг.
Вечером 17 августа "Лембит" вышел с Большого Кронштадтского рейда и встал в кильватер тральщикам. За нами шла "Щ-309" под командованием капитана 3-го ранга И. С. Кабо (комиссар лодки - старший политрук С. 3. Кацнельсон).
Эскорт замыкали два "морских охотника". К шести утра мы благополучно пришли на рейд базы на острове Лавенсари и легли на грунт до темноты: днем авиация противника могла обнаружить лодку. На ночь лодки всплывали, вентилировались и заряжали аккумуляторные батареи на якоре или у пирса. В одну из ночей мы также подошли к пирсу. Весь экипаж лодки по очереди смог сойти на берег подышать чудесным ночным ароматом соснового леса. Было тепло, тихо, изредка доносился крик какой-то ночной птицы, и ничто не напоминало о войне, кроме нескольких рядов проволочных заграждений на опушке леса у самой воды. Ночная прогулка хорошо успокаивала нервы, а они у всех были напряжены, хотя никто и виду не подавал. Я посидел один на большом, поросшем мхом гранитном валуне и выкурил трубочку. Еще раз мысленно проанализировал все курсы лодок, благополучно вернувшихся домой, и курсы, рекомендованные штабом бригады. Выколотил трубку о каблук, затоптал остатки тлеющего табака, трубку завернул в сшитый еще на Чукотке замшевый кисет - до возвращения из похода. На лодке в море я никогда не курил.
Поздно вечером 21 августа получили последние напутствия командования базы и командира дивизиона В. А. Полещука. С рейда вышли за двумя быстроходными тральщиками в охранении двух "морских охотников". Около полуночи в трале одного тральщика подорвалась мина. Это был как бы салют в честь нашего выхода, огненный столб на мгновение осветил корабли. Через несколько минут эскорт пришел в точку, от которой согласно плановой таблице начиналось наше самостоятельное плавание. Корабли эскорта развернулись на обратный курс. С головного тральщика, на котором находились командир ОВРа - охраны водного района - капитан 1-го ранга Ю. В. Ладинский, мой давний знакомый по перегону миноносцев в тридцать шестом году, и провожавший нас батальонный комиссар И. Е. Амурский, передали световым семафором: "Счастливого плавания! Топите больше фашистов! Возвращайтесь с победой!" Ответив кратко: "Понял. Благодарю","Лембит" по срочному погружению ушел под воду.
Почти сутки мы шли в подводном положении рекомендованными курсами. Ни одного задевания о минреп, ни одного корабля противника. Ночью произвели винт-зарядку (зарядку аккумуляторов на ходу) и хорошо провентилировали лодку.
В конце вторых суток плавания перед всплытием для зарядки обнаружили на расстоянии трех кабельтовых тральщик противника. Он шел полным ходом по направлению к шхерам. Мы ушли на глубину и продолжали идти под водой до тех пор, пока наш акустик Николаев не доложил, что шумы тральщика больше не прослушиваются.
Вторую винт-зарядку провели также без помех, но при этом мало продвинулись вперед, так как ходили короткими галсами в определенном районе и только в конце зарядки пошли на запад.
В понедельник 24 августа форсировали самое насыщенное минное поле. Проходили его на глубине 30 метров. Семь раз - то правым, то левым бортом лодка касалась минрепов. Мне удавалось вовремя застопорить электромотор, переложить руль, и минреп, прошуршав по борту, хлестнув по нервам каждого члена экипажа, отходил в сторону вместе со смертоносным грузом мины.
Пройдя минное поле, мы легли на грунт до наступления темноты, чтобы дальше следовать в надводном положении. Пролежали на грунте пять с половиной часов. После напряженного плавания все хорошо выспались в спокойной тишине под прикрытием тридцатиметрового слоя воды.
С наступлением сумерек всплыли и пошли расчетным курсом в сторону фарватера, которым, по данным нашей разведки, пользовались надводные суда противника. Расчет оказался верным. Показался черный сигарообразный буй, от него проложили курс точно на запад. Полным ходом прошли мимо еще нескольких буев, которыми был обставлен фарватер,- и вот мы в Балтийском море!
Так в ночь на 25 августа мы закончили форсирование Финского залива. От точки погружения, в которую нас вывели корабли эскорта с рейда Лавенсари, до выхода в море мы затратили 75 часов 40 минут.
Верно говорят: успешный выход на позицию - половина победы. К трудностям выхода - минной опасности, противолодочным силам противника - прибавлялась и навигационная обстановка. Ведь все маяки были погашены, лишь изредка удавалось взять пеленг какого-либо мыса или приметной горы, а в основном следовало полагаться на показания навигационных приборов лодки и тщательно вести счисление пути.
Штаб бригады подводных лодок, изучив все предпринятые фашистами противолодочные меры, разработал несколько вариантов форсирования Финского залива, но командиру лодки было предоставлено право выбора пути и по своему усмотрению. Мы придерживались рекомендаций штаба, во многом нам помогли друзья-подводники, уже побывавшие в море; на основе их сообщений мы подправляли свои курсы.
Надо отдать должное и нашему штурману Б. П. Харитонову, после училища это был его первый выход в море, да еще в такой сложной обстановке. Поначалу он несколько терялся, в его действиях не чувствовалось уверенности, и мне пришлось взять его под контроль. Хорошая теоретическая подготовка и чувство ответственности сделали свое дело: Харитонов отлично справился со своей задачей.
Как и все предыдущие ночи, когда лодка шла в надводном положении, я находился на мостике. По переговорной трубе через центральный пост поздравил экипаж с благополучным выходом в море. Вскоре ко мне поднялся комиссар П. П. Иванов и рассказал, что обошел все отсеки и побеседовал с людьми. Настроение отличное. Все горят желанием поскорее открыть боевой счет.
Нам предстояло действовать на подходах к фарватерам, ведущим в финские шхеры Утэ и Чекарсарен, и в районе маяка Богшер. По этим путям шли подкрепления противнику. А на рейде Утэ формировались караваны с грузами, идущими из Финляндии.
Еще в Кронштадте, когда я узнал о предстоящем районе боевых действий, меня стала преследовать мысль - надо проникнуть на этот рейд.
Прошли сутки нашего пребывания на позиции; ни судов, ни самолетов противника мы не обнаружили.
Я еще и еще много раз с циркулем в руках изучал рейд Утэ. Чертил курсы лодки и возможные варианты атаки. Получалось, что если на рейде окажется несколько судов, стоящих на якоре, там негде будет и развернуться. Будь у нас кормовые торпедные аппараты, было бы куда проще: развернул лодку на выход, дал залп по цели - ив море. А у нас только носовые аппараты, и маневрировать после залпа в стесненной акватории чрезвычайно сложно. Взвесив все "за" и "против", решил, что задача все-таки выполнима. Уж очень хотелось открыть боевой счет лодки.
Был ясный солнечный день. Юго-западный ветер развел небольшую волну. В полдень, когда солнце светило в глаза наблюдателям противника, а белые гребешки волн искрились и хорошо маскировали глаз перископа, мы начали движение по намеченному плану.
На рейд вел узкий фарватер между скал. В них бил прибой, вода кипела, как в котле на жарком огне. Ошибиться здесь нельзя,- тотчас вылетишь на камни. Но не зря мы тренировались на Неве. Рулевые отлично ведут лодку. Непрерывно беру пеленги приметных мест, а Харитонов работает с картой. О малейшем отклонении от курса он немедленно докладывает мне. Не отрываясь от перископа, на глаз подправляю курс. Прошли мимо разрушенного маяка Лильхару; вот и наглядное подтверждение действий наших летчиков, о которых говорил начштаба Л. А. Курников. На траверзе правого борта отчетливо виден освещенный ярким солнцем наблюдательный пост на острове Утэ. Рядом артиллерийская батарея. Перископ поднимаю на считанные секунды. Он так и ходит вверх-вниз, вверх-вниз. Когда прошли мимо поста, перископ задержал дольше обычного и увидел вахтенного - он стоял, опершись о перила площадки, и спокойно курил.
Рейд, на который мы проникли с большими трудностями и с риском, оказался, к великому нашему огорчению, пустым. Только в маленькой бухточке у пирса стояли два катера.
Начали медленно разворачиваться на обратный курс. Все расчеты для прохода на рейд я строил на точности карты и навигационной обстановки. Вестовая веха была показана на глубине 9 метров, и когда мы разворачивались на обратный курс, я не стал увеличивать скорость хода или работать моторами "враздрай", чтобы уменьшить диаметр циркуляции. По расчетам, лодка должна была пройти чисто от вехи по глубинам 10-11 метров. Но неожиданно лодка коснулась грунта и всплыла на 6 метров. "Стоп моторы! Полный назад!" Тумбы перископов и верхняя часть мостика показались из воды. Лодка остановилась. Я стремительно отдраил рубочный люк и выскочил на мостик. "Стоп моторы!" Вестовая веха оказалась справа на траверзе на расстоянии 25-30 метров. Теперь я уже без перископа увидел орудия, обращенные в сторону моря, и наблюдательный пост. Мы находились в тылу, на внутреннем рейде. "Продуть среднюю!" Лодка сошла с мели, когда средняя цистерна главного балласта была еще не полностью осушена. "Малый вперед! Курс 130°!" Захлопнув рубочный люк, скомандовал: "Срочное погружение!" Мы снова под водой на перископной глубине, так и не замеченные врагом. С момента касания грунта до выхода на курс по глубоководному фарватеру прошло всего шесть минут! Но эти динамичные минуты остались в памяти на всю жизнь. Досадно было, что столь трудный поход не увенчался боевым успехом. Но он показал, что весь экипаж лодки отлично подготовлен к выполнению сложнейших боевых задач.
К вечеру следующего дня впервые обнаружили на горизонте группу военных кораблей: два сторожевика типа "Капарен" и два тральщика шли полным ходом к фарватеру Чекарсарен. Сблизиться с ними на дистанцию торпедного залпа не удалось. С наступлением сумерек обнаружили два транспорта в охранении двух тральщиков. В перископ видно плохо. Всплывать на поверхность? Еще светло, лодка тотчас будет замечена. Стрелять по акустическому пеленгу? Велика дистанция. Все же мы пошли на сближение, однако суда через 7 минут скрылись в шхерах. Опять неудача.
Несколько дней стояла тихая солнечная погода. Необыкновенно сильная рефракция подняла острова на опушке шхер, и они как бы висели в воздухе. Во второй половине дня к западу от маяка Богшер показались и быстро исчезли шесть силуэтов судов. Они также были приподняты рефракцией.
Было светлое сентябрьское утро, когда вахтенный командир штурман Харитонов взволнованно доложил:
- Справа по курсу дымы!
- Боевая тревога! Торпедная атака!
Не отрываю глаз от окуляров перископа. Вот мне уже видны мачты и трубы вражеского каравана. Восемь транспортов идут под охраной сторожевых кораблей и катеров. Караван движется, выполняя противолодочный зигзаг. Уточнив элементы движения - курс и скорость конвоя,- выбрал крупный транспорт, идущий вторым, и повел лодку в атаку. Наступил самый ответственный момент для командира и всего экипажа. Боевой торпедный залп был тем событием, к которому все мы столько готовились. То, ради чего мы берегли технику лодки в блокадную зиму, ради чего шли через минные поля, должно было свершиться через считанные минуты.
Торпедисты Ченский, Царев, Луценко уверены в своей технике. Их командир Столов ждет команды, и вот она уже звучит: "Аппараты товсь!"- И неминуемое: "Залп!"
Две торпеды вырываются из аппаратов. Лодка вздрагивает, нос ее слегка приподнимается - вот тут рулевым-горизонталыцикам зевать нельзя! Считаю секунды: "Раз, ноль, два, ноль, три, ноль, четыре, ноль..."- через минуту сильный взрыв. Подняли перископ, и я увидел на месте транспорта облако густого дыма и снующие в разных направлениях катера, остальные суда полным ходом уходили в шхеры. Один сторожевик шел в направлении на лодку. Было самое время уходить на глубину. Сторожевик прошел почти над лодкой, но бомб не сбросил значит, мы не обнаружены. По-видимому, противник посчитал, что транспорт подорвался на мине.
Первый боевой залп оказался удачным. Я с благодарностью вспомнил моих преподавателей Константина Дмитриевича Доронина, Леонарда Яковлевича Лонциха, Петра Ефимовича Савицкого - авторов первого учебника торпедной стрельбы, которые читали теорию стрельбы и отрабатывали с нами на тренажере скрытный выход в торпедную атаку...
На глаз водоизмещение потопленного нами транспорта было порядка 5-6 тысяч тонн. Об этом боевом успехе тотчас передали по отсекам лодки. Всех охватило ликование. "Наконец-то и мы открыли боевой счет возмездия",- говорили моряки.
Какое же значение для сухопутного фронта имело потопление одного транспорта?
На транспорте водоизмещением в 10 тысяч тонн может быть размещено в трюмах и на палубе 5-6 тысяч тонн разного груза, например 80-90 тяжелых танков или 250 бронеавтомобилей. Если транспорт перевозит войска, то в его трюмах и .каютах может разместиться 2000 солдат и офицеров с вооружением и боеприпасами. Отправляя на дно морское транспорт с продовольствием, подводники уничтожали двухмесячный паек четырех-пяти фашистских дивизий. Особое значение имело потопление танкера. Танкер водоизмещением в 10 тысяч тонн мог принять до 6 тысяч тонн горючего, чего хватило бы для одной заправки тысячи самолетов-бомбардировщиков "Ю-88" и нескольких тысяч средних танков. В журнале "Агитатор" была помещена статья, где подробно рассказывалось и иллюстрировалось графическими рисунками, что означает потопление фашистского транспорта, какой огромный ущерб наносили противнику наши подводники.
Мы не знали, что было на потопленном нами транспорте, но несомненно его груз предназначался для фронта.
После атаки на пять часов положили лодку на грунт. Перезарядили торпедные аппараты и праздничным ужином отметили первую победу.
Прошло несколько дней безрезультатных поисков противника. Днем под водой, ночью над водой утюжили район позиции. Наконец 9 сентября обнаружили большой конвой. Два крупных пассажирских судна с ярко накрашенными красными крестами на белых бортах и два транспорта шли в охранении четырех сторожевых кораблей. Выстроены они были так, что для атаки транспортов без риска задеть госпитальные суда надо было подойти на предельно близкую дистанцию. Это удалось выполнить. Мы прошли под кораблями конвоя и, пропустив санитарные суда и транспорт, стали разворачиваться для торпедного залпа по концевому транспорту. В этот момент конвой начал поворот на новый курс. Несмотря на маневрирование полными ходами, мы не успевали выйти на угол упреждения. От торпедного залпа пришлось отказаться. Будь у нас кормовые аппараты!..
Три дня штормило, на море никто не показывался. На крупной зыби трудно было удерживать лодку на перископной глубине, приходилось идти на глубине 16-20 метров и через каждые 20-30 -минут всплывать под перископ для осмотра горизонта. Видимость плохая. Гидроакустик Николаев доложил, что слышит шумы большой группы судов. Вскоре в перископ увидели вышедший из шхер конвой: три транспорта "в балласте" и два "в грузу" в охранении четырех военных кораблей. Снова длительное маневрирование, а потом залп двумя торпедами по наиболее нагруженному транспорту. Возможно, сыграла свою роль крупная зыбь или моя ошибка в расчетах, но взрыва не последовало. Конвой быстро скрылся в тумане. Жаль было торпед.
Правильнее было бы отказаться от атаки, раз в ее успехе нет стопроцентной уверенности. Но командиру принять такое решение не просто. Приподнятое настроение после первой удачной атаки как рукой сняло. К тому же запасов топлива, воды и продовольствия оставалось только на переход в базу, автономность лодки, как говорят моряки, была исчерпана. Обидно было уходить с позиции. Ведь мы сделали намного меньше своих возможностей. Ночью получили приказ из штаба бригады возвращаться в базу.
В команде потихоньку шли разговоры: "Стыдно прийти домой только с одним транспортом". Посовещались с Ивановым и Моисеевым и, подсчитав все наши ресурсы, решили остаться в районе позиции еще на сутки. Так, сами того не зная, мы шли навстречу новой победе и жестоким испытаниям.
В шестом часу утра 14 сентября во время зарядки аккумуляторных батарей заметили, что с поста у маяка Утэ в сторону моря сигналят морзянкой. "К чему бы это?- подумал я.- Не иначе, ждут с моря конвой. А может, обнаружили нас и приняли за головное судно охраны?" Стало светать. В 5 часов 45 минут погрузились и начали курсировать вблизи входного фарватера на рейд Утэ.
В восемь часов на вахту в центральном посту заступил штурман Харитонов. Ему определенно везло: и на этот раз он первым обнаружил на горизонте дымы.
В 11 часов 20 минут, когда отчетливо вырисовались мачты и трубы большой группы судов, я объявил боевую тревогу и повел лодку на сближение...
Три транспорта идут строем уступа, в 18-20 кабельтовых им в кильватер следуют еще два. Охранение - три сторожевых корабля и дозорный катер. Уточняю скорость и курсовой угол на головной, самый крупный транспорт. Теперь все внимание приковано к намеченной цели. Знаю, что в отсеках, на боевых постах стоят люди, на которых я, командир, могу положиться. Любой приказ будет выполнен быстро и точно.
- Аппараты, товсь!.. Залп!
Командир боевой части Столов докладывает: "Торпеды вышли". Две огромные стальные сигары посланы с таким расчетом, чтобы поразить первый, а возможно, и второй транспорт. Веду мучительный отсчет секунд: "...Сорок пять, ноль, сорок шесть, ноль, сорок семь... а вдруг промахнулся?., сорок девять..."
Взрыв! За ним второй! Смотрю в перископ: головной транспорт горит, над его четвертым трюмом поднимается густой бурый дым и вырывается пламя. Люди в панике прыгают за борт. По-видимому, он гружен боезапасом. Второй транспорт, высоко задрав корму и обнажив винт, тонет. Гитлеровцы не получат подкрепления! Это наша помощь осажденному Ленинграду.
Комиссар Иванов по переговорным трубам передал во все отсеки о большом боевом успехе. Решаю атаковать отставшие транспорты конвоя. Поднял перископ и увидел, что корабль охранения идет прямо на лодку.
Пришлось отказаться от атаки и уходить на глубину. Лодка скользнула буквально под килем сторожевика, и сразу же посыпались нам вслед глубинные бомбы. Мы успели уйти на глубину тридцать метров, когда очередная серия бомб разорвалась непосредственно над лодкой. Весь корпус задрожал, завибрировал, как огромная стальная балка. В отсеке, где расположен центральный пост управления лодкой, в герметической выгородке, в которой размещена вторая группа аккумуляторной батареи, произошел взрыв газов. Лодка потеряла ход и стала быстро погружаться.
Мысли проносились быстрее молнии, с такой же быстротой надо действовать иначе гибель. Продувать цистерны, чтобы остановить погружение, не было смысла,- ведь ход в тот момент мы дать не могли. Всплывать на поверхность? Но там враг, встреча с которым еще хуже, чем борьба со стихией. На глубине 36 метров лодка легла на грунт. Весь отсек затянуло удушливым едким дымом. Мои команды заглушает шум воды, со свистом врывающейся в корпус лодки. С силой напрягаю голос: "Аварийная тревога! Всем включиться в кислородные приборы". Рядом со мной Моисеев. Его лицо обожжено и окровавлено, но он продолжает руководить людьми. Электрикам удалось быстро включить аварийный свет. В этот тяжелый момент со всей силой проявилась стойкость людей, их отличное знание своих боевых постов и умение бороться за живучесть корабля. Все действовали, как на аварийном учении. Штурманский электрик Панов кричит из трюма: "Сорвало клинкет шахты лага!" Нет, мне сейчас не воспользоваться кислородным прибором, загубник не дает говорить. Я выбрасываю его изо рта. Спускаюсь в трюм. Он заполнен белесой водяной пылью, колющей лицо. Панов вместе с командиром отделения трюмных Расторгуевым всеми имеющимися в их распоряжении средствами задраивает шахту лага.
Панов, ленинградский комсомолец, стал на лодке коммунистом. Скромный товарищ, отличный специалист. Он похоронил в блокадную зиму в Ленинграде отца и мать. Здесь, на корабле, мы постарались окружить его товарищеской заботой. В минуты испытания Панов, оглушенный взрывом, боролся за корабль, за друзей, за Ленинград, боролся так, как обещал умирающей матери.
Убедившись, что Панов и Расторгуев действуют правильно, я поднялся в центральный пост. Где же военком? Когда произошел взрыв, Петра Петровича сильно ударило спиной о переборку. Услышав стоны раненого радиста Галиенко, комиссар, превозмогая боль, вынес его во второй отсек. В момент взрыва рядом с постом старшего радиста Федора Галиенко из лючка шахты батарейной вентиляции вырвалось пламя. Огонь ударил ему в грудь, в лицо.
По моему приказанию, всех, кто находился в центральном посту и особенно пострадал, перевели в другие отсеки.
Поступление воды в трюм прекратили. Пожар ликвидирован. Во время взрыва загорелись краска на трубопроводах и подволоке в районе шахты батарейной вентиляции и висевшая поблизости одежда. Теперь лишь из капковых бушлатов то в одном, то в другом месте вырываются струйки дыма. Тление в толще ваты происходит скрытно, а затем наступает вспышка. Рвем, затаптываем бушлаты ногами и сбрасываем в воду полузатопленного трюма. Отсек полон дыма. Атмосфера такая, что даже включение всего аварийного освещения не помогает - свет лампочек едва виден. В глазах темнеет. Пошатываясь, хватаюсь за трап, ведущий в рубку. Во время взрыва меня сильно ударило о него спиной, но боль я чувствую только теперь, когда общее напряжение несколько спало. К горлу подступает тошнота, беру в рот загубник, вдыхаю кислород. Не помогает. Собрав силы, я сказал Моисееву:
- Сергей Алексеевич, останетесь здесь пока за меня.
Я перейду в другой отсек. Осмотрите еще раз аккумуляторную яму и трюм.
В отсеке остается шесть человек: Моисеев, Посвалюк, Расторгуев, Панов, Помазан, Кондрашев - все в кислородных приборах. Краснофлотцы помогли мне перейти во второй отсек, там сразу становится легче.
Подошел комиссар, ему и другим товарищам, получившим ожоги и легкие ранения, фельдшер Куличкин уже оказал первую помощь. У старшего радиста Галиенко обожжены лицо, руки и раздроблены пяточные кости. Куличкин делает все, чтобы облегчить его страдания.
В центральном посту во время взрыва находились тринадцать человек, все были контужены и отравлены газами. Моисеев, Продан, Дмитриев, Кондрашев, Посвалюк, кок Козлов получили ожоги и легкие ранения.
Я быстро отдышался и вернулся в центральный пост. На поверхности по-прежнему ходят фашистские катера: промчатся над лодкой полным ходом, сбросят одну-две бомбы, отойдут на некоторое расстояние и стоят - слушают. На лодке все шумящие механизмы остановлены. Только морские часы продолжают мерно тикать, и звук их кажется очень громким в наступившей тишине.
Маневры катеров отчетливо слышны, и когда они проходят, не сбросив бомб, каждый думает: "Ну, пронесло".
Вместе с Моисеевым осмотрел весь отсек. Наш центральный пост, где каждая деталь пригнана, где глаз всегда радует привычный морской порядок, сейчас не узнать: палубный настил над аккумуляторной батареей вздулся горбом, герметические крышки люков и дверь радиорубки сорваны, тяжелую камбузную электроплиту сдвинуло с места, вертикальная стенка выгородки радиорубки превращена в гармошку, шахта батарейной вентиляции разорвана по шву. Это все видимые повреждения. Надо еще узнать, что с моторами, не повреждены ли винты, перекладываются ли рули, проверить работу множества механизмов.
Сейчас в отсеке больше делать нечего. Атмосфера, насыщенная дымом и газами, такова, что оставаться в ней долго небезопасно. Приказываю всем оставить отсек. Мы с Моисеевым уходим последними.
Иванов и Куличкин проверили наличие людей. Нет гидроакустика Михаила Николаева, самого юного на лодке. Что с ним? Краснофлотцы, посланные в аварийный отсек, нашли Николаева на его боевом посту: он сидел в кислородном приборе и как ни в чем не бывало записывал пеленги и дистанцию до проходящих вражеских кораблей и количество сброшенных глубинных бомб.
- Разве ты не слышал приказание командира покинуть отсек?
- Нет, я ведь в наушниках, слежу за внешним миром.
Николаев, хотя и пользовался кислородным прибором, порядочно наглотался дыма, и когда его перевели в отсек с более чистым воздухом, он потерял сознание.
Прошло несколько томительных часов. В пострадавший отсек через каждые полчаса посылаю людей для осмотра. Неизменно докладывают:
- В отсеке все в порядке.
Это радует. Никаких посторонних шумов не слышно. Очевидно, фашисты решили, что с нами все кончено. А может, кто-нибудь из них стоит поблизости и ждет, когда мы обнаружим себя?
Стараемся не подавать никаких признаков жизни. В одном из отсеков остановили даже часы, их тиканье казалось слишком громким и раздражало перенапряженные человеческие нервы. Многие отлеживаются прямо на палубе, им кажется, что воздух внизу чище. Фельдшер Куличкин отпаивает товарищей молоком. Неизменно веселый и заботливый вестовой Федор Поспелов предлагает всем закусить холодным куриным филе и морскими галетами.
Становится очень холодно. Все сильнее сказывается недостаток кислорода. Сижу в кресле, плотно закутавшись в шерстяное одеяло. Надо собраться с мыслями, решить, что делать дальше, как выйти из тяжелейшего положения. Сможем ли мы дойти обратно, вновь форсировать Финский залив на одной группе аккумуляторных батарей? Исправны ли все механизмы? Посоветовавшись с Ивановым и Моисеевым, принял решение: приготовить лодку к возможному бою и с наступлением темноты-всплыть на поверхность. Люди несколько успокоились, подкрепились. Но дышать становится все тяжелее и тяжелее. Начали проверку исправности отдельных механизмов. Подвели питание от оставшихся в, целости батарей. Гидроакустик Николаев вернулся на боевой пост. Вскоре он доложил: "Горизонт чист".
Начали по очереди проворачивать механизмы. Пустим мотор, проверим его работу - и снова пауза, слушаем, не появится ли шум винтов на поверхности. Но наверху спокойно. Главные моторы и рули работают нормально, но нужна еще проверка на ходу. Осмотр дизелей показал, что они в полном порядке. Не проверили лишь гребные винты из опасения повредить их, так как лодка лежала на грунте с дифферентом на корму.
В трюме много воды, этот дополнительный балласт следовало откачать перед всплытием, но мы не стали этого делать: электроэнергию надо беречь, к тому же нам могли повредить шум и масляные пятна на поверхности. Все, что было возможно, привели в рабочее состояние.
При движении человеку требуется больше кислорода, а его не хватало. У многих посинели губы, холодели руки и ноги. Больше ждать нельзя! Личному составу роздано оружие, пушка готова к подъему, пулеметные ленты и пулемет поднесены к рубочному люку. Николаев непрерывно несет вахту.
- Горизонт чист!
Командую:
- По местам стоять к всплытию!
- В первом стоят по боевой готовности номер один.
- Во втором стоят...- И так до концевого отсека. Четкие, бодрые доклады дают понять, что наш экипаж ничто не сломит.
Чтобы всплыть быстро, решили продуть среднюю цистерну воздухом высокого давления. Дали воздух в среднюю. Лодка неподвижна, но хорошо слышно, как где-то выходит воздух.
"В чем дело?"- спрашиваю Моисеева глазами. Инженер пожимает плечами. Он не сводит глаз с глубиномера, с его маленькой стрелки - сигнала жизни. Поочередно пробуем дать воздух в другие цистерны - в корме, в носу. Тот же результат.
- Если не удастся продуть цистерны, придется отдать аварийный киль,- тихо говорю Моисееву.
Система отдачи аварийного киля существовала только на "Лембите". Эта самая крайняя мера должна была заставить лодку всплыть, но без аварийного киля она превратилась бы в корабль, лишенный возможности плавать под водой. Вряд ли удалось бы нам тогда вернуться домой...
Неожиданно старшина группы трюмных Посвалюк доложил Моисееву:
- Товарищ инженер-капитан-лейтенант! Клапаны вентиляции пропускают воздух. Может, их перекосило во время взрыва или они сошли с гнезд?
Несколько раз открываем и закрываем клапаны вручную, а затем снова даем воздух в цистерны. На этот раз мы не слышим никаких шумов. Люди уже не могут стоять на ногах. Даже самые крепкие краснофлотцы не выдерживают.
Запас сжатого воздуха был на исходе, когда лодку слегка качнуло и стрелка глубиномера побежала вверх. Проходят какие-то секунды, и вот лодка уже стремительно вырвалась на поверхность. Старшина группы мотористов Грачев, командиры отделений Шеханин и Рябиков стоят у дизелей, чтобы мгновенно их запустить. Вооруженные краснофлотцы готовы по моему приказанию выйти наверх.
Отдраиваю рубочный люк. Давление воздуха в лодке значительно выше, чем на поверхности моря, и меня буквально выбрасывает на мостик. Сорванная с головы фуражка улетает далеко в море. Резкий перепад давления, ворвавшаяся в лодку струя свежего воздуха валит моряков с ног, некоторые теряют сознание.
Море спокойно и пустынно. Лишь на опушке шхер, к моему удивлению, дает вспышки маяк Утэ. Наверное, ждут корабли с моря, а нам надо уходить. Жаль. Остались еще две боевые торпеды. Но еще неизвестно, целы ли винты. Пустили дизели малым ходом. За кормой появилась слабая кильватерная струя. Боцман Дмитриев переложил вертикальный руль с борта на борт, лодка хорошо его слушается.
Взяв пеленг на маяк, задал курс рулевому. Полный вперед! Мы идем в открытое море, подальше от места, едва не ставшего нашей могилой. В отравленной атмосфере лодки мы пробыли 10 часов 10 минут. Как хорошо жить, дышать, стоять вот здесь на мостике, подставив лицо свежему осеннему ветру!
Идем на юг. Там мы сможем в большей безопасности проверить все навигационные приборы, механизмы и, по возможности, исправить полученные повреждения. Надо попытаться восстановить радиосвязь. Форсировать Финский залив, не получив информации от штаба, крайне рискованно - ведь обстановка со времени нашего ухода на позицию могла значительно измениться. Никогда не забуду наших героических радистов. Превозмогая нестерпимую боль, старший радист Федор Галиенко, работая на ощупь, но больше советами, помог радисту Степану Продану смонтировать приемник из изломанных, исковерканных деталей и запасных частей. Гидроакустик Михаил Николаев быстро проверил свою аппаратуру и пришел на помощь Продану. К рассвету, когда пора было погружаться, приемник был готов. Ввод антенны в корпус лодки оказался перебитым. Пришлось протянуть антенну через рубочный люк. Это было чревато новыми осложнениями, так как в случае срочного погружения нельзя было захлопнуть люк, не отсоединив предварительно антенну, а на это требовалось время.
Наконец Продану удалось поймать в хаосе разных помех знакомый почерк штабной рации. Наш шифровальщик старшина 2-й статьи Д. С. Яцко на этот раз работал с необыкновенной быстротой. Штаб предупреждал наши подводные лодки, находящиеся в Балтийском море, о том, что часть фарватеров, по которым лодки выходили в море, стала известна противнику. Он усилил минные заграждения и установил круглосуточное наблюдение. Это сообщение было очень важным. Не зря трудились радисты. Но, к сожалению, несмотря на все старания, привести передатчик в рабочее состояние им не удалось. Мы не могли доложить ни о победе, ни о нашем существовании.
Тяжелейшая работа выпала на долю электриков. В первую очередь надо было осушить разрушенную аккумуляторную яму, в которой, выделяя хлор, плескался разбавленный водой электролит. Сразу после всплытия мы пустили на полную мощность батарейную вентиляцию - ведь газ просачивался во все отсеки. Старшина группы главный старшина И. И. Тронов, командир отделения старшина 2-й статьи В. Я. Шувалов, электрики А. Г. Сухарев, В. А. Кондрашев, И. Я. Помазан - все работали самоотверженно. Шувалов и Сухарев большую часть ночи занимались зарядкой первой группы аккумуляторной батареи, а Кондрашев, Помазан и пришедший к ним на помощь штурманский электрик Панов работали в аккумуляторной яме. В громоздком кислородном приборе там было не повернуться, поэтому краснофлотцы были вынуждены обходиться без них. Батарейная вентиляция работала непрерывно, но воздух был настолько насыщен газом, что люди могли находиться в яме несколько минут. После удаления вредоносной жидкости аккумуляторную промывали содовым раствором. Работали буквально до потери сознания. Через три-четыре минуты работы в яме у краснофлотцев уже темнело в глазах. Старшина Тронов и фельдшер Куличкин стояли на страховке, они тотчас помогали работавшим выбраться в отсек, давали подышать кислородом, отпаивали молоком. А в это время в яму спускался следующий. В течение ночи работы закончили. Разбитые аккумуляторные баки расклинили деревянными распорками, чтобы не болтались при качке, сорванные крышки лючков закрепили проволокой.
За несколько часов надводного хода успели зарядить единственную теперь группу аккумуляторных батарей и до отказа запрессовать баллоны сжатого воздуха. Уходили под воду по срочному погружению. Перед погружением я отсоединил выведенную через люк боевой рубки антенну, на это ушло 30 секунд.
Весь день ходили у островов Даго и Эзель - они находились в руках врага, но маяки и приметные знаки на них стояли по-прежнему. Проверили работу компасов. Гирокомпас работал устойчиво, а магнитный, как в шутку говорят, "показывал погоду". Однако я, как всегда, требовал, чтобы на каждом курсе, при каждом режиме работы гребных электромоторов показания магнитного компаса записывались в журнал и выводилась поправка по сличению с гирокомпасом. Скорость хода определяли по оборотам винтов.
К вечеру мы убедились, что техника лодки нас не подведет. При экономном расходовании энергии можно плавать и с одной группой аккумуляторных батарей.
16 сентября в час ночи мы вышли на фарватер противника, по которому почти месяц назад выходили на запад, в море. Теперь начали форсировать Финский залив в восточном направлении - мы шли домой! При плавании по этому фарватеру нам здорово везло: как при выходе в море, так и на обратном пути не встретили никого.
Но как быть дальше? Полученным предупреждением штаба пренебрегать нельзя. Надо придумать такой вариант пути, чтобы не встречаться с противолодочными кораблями и обойти усиленные минные поля. Я непрерывно думал об этом.
Утром при подходе к острову Осмусар заметили сторожевик противника, курсировавший малым ходом вдоль берега. Ушли на глубину. Враг нас не заметил.
Прижимаясь к самому грунту, благополучно прошли через минное поле. С наступлением темноты всплыли.
Зарядка аккумуляторной батареи подходила к концу, когда острые лучи света, направленные в нашу сторону, прорезали темноту ночи. Антенна не была выведена через люк, мы быстро погрузились и ушли на предельную глубину. Весь день шли, прижимаясь к грунту, дважды задевали минрепы. Решение о форсировании последнего, самого ответственного участка пути у меня вполне созрело, но была необходима еще одна зарядка аккумуляторной батареи, чтобы подойти к своей островной базе.
Две ночи мы не включали приемник. Продан просил присоединить антенну на пять-шесть минут - в точное время работы штабной рации. Пришлось согласиться могли быть какие-либо важные сообщения.
С наступлением темноты всплыли. Для того чтобы ускорить уход под воду, заполнили цистерну быстрого погружения, объявили готовность "номер один" и после этого включились на винт-зарядку. Ночь была темной, со слабым ветром и волной, медленно плыли низкие облака. На мостике находились я и вахтенные офицер и сигнальщик. Вахтенные менялись, а командирская вахта - бессменная. Около полуночи вестовой Федор Поспелов принес на мостик кружку крепкого черного кофе и пачку галет: "Товарищ командир, сегодня день вашего рождения, а мы и не отметили. Попейте кофейку!" Такое внимание меня растрогало. Действительно, в этот день мне исполнилось тридцать семь. Я поблагодарил Поспелова и с удовольствием выпил кофе. Комиссар Иванов поздравил меня еще днем, но мы решили об этом пока помолчать, а отпраздновать, когда придем в базу.
Обычно на "Лембите" отмечали день рождения каждого члена экипажа, даже во время похода. Писали поздравления, пекли праздничный пирог, иногда коку удавалось сделать настоящий торт. Эти праздники заметно скрашивали однообразную жизнь лодки...
В это время подключили антенну, и Продан открыл радиовахту. Мы усилили наблюдение; каждому, находящемуся на мостике, был определен свой сектор. Вдруг справа на траверзе лодки блеснула очередь скорострельной пушки. Выстрелы шли как будто из-под воды. Ничего не было видно, только вспышки выстрелов осветили часть какого-то корабля.
- Все вниз! Срочное погружение!
Прежде чем захлопнуть рубочный люк, мне надо было отсоединить антенну. На это ушли лишние секунды. А за это время в четырех местах было прострелено ограждение рубки. Мы были на глубине 28 метров, когда разорвались первые глубинные бомбы. Четыре крупные бомбы взорвались за кормой. Корпус сильно содрогался, в отсеках раздавался дребезжащий звук, но течи нигде не появилось. Затем по бортам взорвалось несколько мелких бомб. Гирокомпас вышел из меридиана, пришлось его остановить. Погрузились на 40 метров, под килем оставалось еще 24 метра, но лодка остановилась. Мы попали на слой "жидкого грунта", как называют слой воды, плотность которого больше, чем в соседних слоях. Пользуясь этим, подводная лодка может находиться без хода на глубине. В таком слое акустика работает плохо, но шум винтов или агрегатов лодки хорошо прослушивается. Остановили моторы и прекратили движение. По шуму винтов мы определили, что около лодки крутятся два противолодочных катера, но обнаружить нас им не удается. Отдельные бомбы они сбрасывали на значительном расстоянии от лодки и постепенно удалились к югу, где обнаруживали ранее наши лодки. Через полтора часа шум их винтов затих.
Теперь я окончательно убедился в правильности намеченного пути. Проложил курс на север к маяку Тискери у входа на фарватер, ведущий в финские шхеры. Выходит, не зря записывались показания магнитного компаса и выводилась поправка при разных курсах: гирокомпас вышел из строя и единственным путеуказателем стал древнейший прибор мореплавателей - магнитный компас.
В 11 часов определили свое место по маяку Тискери. Магнитный компас не подвел, мы пришли в намеченную точку. В это время Панов привел гирокомпас в полный порядок. Получив надежное определение нашего места, я проложил курсы в восточном направлении по малым глубинам через каменные банки. Лучше ползти на киле по грунту, чем подорваться на минах или встретиться с кораблями противолодочных сил противника. Я считаю, что никому и в голову не придет, что здесь может пройти подводная лодка, а значит, и мин тут не поставят.
По мере удаления от маяка определяться стало труднее, ориентиром служили каменные банки. Курс был проложен по северной части банки Преображения по глубинам 8-10 метров. Через семь с половиной часов подводного хода подошли к этой банке и буквально переползли через нее на киле. После такого "определения" своего места легли на новый курс. Вскоре удалось взять пеленг Гогландских высот. Пошли вторые сутки, как мы оторвались от катеров. Ни одного задевания за минреп, ни одного корабля противника.
Ночью можно было бы всплыть, постоять без хода и провентилировать отсеки. Но для вентиляции нужна энергия, а ее следовало экономить. Для всплытия придется расходовать сжатый воздух, запас его тоже ограничен. Чтобы подзарядить аккумуляторную батарею, надо пустить дизели, но их шум слышен за несколько миль, и нас наверняка обнаружат...
У тяжело раненного Галиенко начался бред. Его перенесли в пятый отсек на койку фельдшера.
Надо идти вперед, без остановки, только вперед!
Прошла еще половина суток - продолжаем идти, не всплывая. Свободные от вахты лежат на койках. В отсеки добавляем последний кислород. Дышим через патроны регенерации, подсоединив к ним трубки противогазов. В каждом отсеке оставлено по одной лампочке. Электробатарея почти полностью разряжена, винты едва вращаются, ход около двух узлов. На глубине 25 метров прошли минное поле, о котором я знал еще до боевого похода, и всплыли под перископ. Море штормит, лодку стало покачивать. На малом ходу ее не удержать на перископной глубине, а большего дать не можем. Наш островной пост хорошо виден. Несмотря на то что было светло и до точки, где обычно назначается встреча с нашими катерами, еще не дошли, пришлось всплывать.
19 сентября в 12 часов 32 минуты после полутора суток подводного хода мы всплыли в трех милях от острова Лавенсари. Заметили нас быстро. Через несколько минут мы уже обменялись опознавательными сигналами с вышедшими нам навстречу морскими охотниками. Командир "МО-303" старший лейтенант И. П. Чернышев радостно прокричал слова приветствия. Месяц тому назад он выводил "Лембит" в море, срок нашего возвращения истек, и катерники уже не надеялись встретить нас. Полным ходом под дизелями мы пошли в бухту острова Лавенсари.
На рейде к борту лодки подошел на катере командир дивизиона капитан 3 ранга В. А. Полещук. Он поздравил нас с благополучным возвращением, сказал, что до наступления темноты нам придется лечь на грунт: на бухту часто налетает авиация противника. На борт катера перешел комиссар Иванов, и катер умчался в глубь бухты под прикрытие.
Комдив Полещук и комиссар Иванов тотчас сообщили командованию о нашем благополучном возвращении и боевом успехе.
Нам пришлось отойти на большие глубины и лечь на грунт. В отсеках произвели приборку. Все побрились, наш "доморощенный" парикмахер Гриценко кое-кому подстриг слишком длинные волосы; словом, готовились, будто к увольнению в город. Удалось подремонтировать камбуз. Из остатков продуктов кок Козлов приготовил горячий ужин.
С наступлением темноты подошли к гостеприимному пирсу острова. Снова мы дышим чудесным ароматом соснового бора!
И. Виноградов. В логове врага
Капитан I ранга Н. Виноградов в начале войны командовал бригадой подводных лодок Северного флота, затем был начальником подводного плавания ВМФ, командующим Юго-Западного морского оборонительного района Краснознаменного Балтийского флота. В послевоенное время Николай Игнатьевич (в 1954 году ему было присвоено звание адмирала) занимал ряд крупных командных должностей в ВМФ.
Кому не известен знаменитый эпизод с "чапаевской картошкой", используя которую легендарный начдив популярно объяснил одному из подчиненных ему командиров мудрую истину: вести людей в бой надо с умом, четко зная, на каком месте в той или иной обстановке командир должен быть. Об этой самой "чапаевской картошке" зашла у нас речь с командующим Северным флотом контр-адмиралом А. Головко в один из самых первых дней войны. В тот тяжелый период многие из нас еще не очень четко представляли, что же конкретно потребуется в суровую годину от каждого. Одно желание владело сердцами всехот матроса до адмирала - попасть бы на передовую, чтоб бить, бить и бить заклятого врага. Я, помню, тоже не удержался, улучив момент, попросился у Головко в поход на одной из "щук".
- Та-ак,- протянул командующий.- Комбриг, значит, рвется в бой. Вперед на лихом коне, с шашкой наголо?
Вот тут-то и напомнил он о "чапаевской картошке". Только вместо нее в целях доходчивости были использованы обычные спички.
- Вот вы на "щуке" у вражеского побережья, вот другие лодки на позициях,раскладывал их Арсений Григорьевич.- Вот лодки, готовящиеся к выходу в море, вот находящиеся в ремонте. Кто будет заниматься всеми ими?
Крыть было нечем. Оставить бригаду в тот момент, когда у нас еще не имелось устойчивых боевых успехов, было невозможно. Но вот минули лето и осень. Появился у подводников определенный опыт. День за днем уходили подводные лодки на боевые позиции, и все чаще, возвращаясь, оглашали они простор над Екатерининской гаванью в Полярном победными салютами в честь потопления вражеских кораблей и судов.
Теперь-то появились все основания надеяться, что командующий отпустит меня в боевой поход. Потребность в этом я ощущал все больше. Командиры, экипажи возвращались из боевых походов не только с победами или неудачами. Они возвращались и с вопросами. На разборах многие из них удавалось разрешить, для чего мне приходилось мобилизовывать весь свой опыт подводника. Но все чаще чувствовалось, что его уже не хватает. Остро необходимы были личные впечатления об условиях, в которых приходится действовать моим подчиненным на коммуникациях врага. С этими соображениями я и пришел в начале декабря к Головко. Он внимательно выслушал и спросил:
- На какой лодке комбриг намеревается идти в поход?
- Думаю, на "К-22". С Котельниковым.
- Добро,- согласился командующий.- А в какой район?
Я назвал несколько возможных вариантов.
- Вот что,- после некоторых размышлений сказал Головко.- Сходите-ка к Гаммерфесту. Фашисты в этом районе активно используют для своих перевозок шхерные фарватеры.
Итак, решено - идем к норвежскому порту Гаммерфест. Задача - произвести минные постановки, а затем - попытать счастья в охоте за вражескими кораблями и судами.
Переход в намеченный район прошел в целом спокойно, если не считать, что у Рыбачьего пришлось уклоняться от неопознанного самолета. Здесь, у побережья врага, нас ждут, безусловно, более сложные испытания. И первое - прорыв на внутренний шхерный рейд вражеского порта Гаммерфест. Мы с командиром "К-22" Виктором Котельниковым держим совет: когда это сделать лучше? Сейчас, когда бледный, матовый свет зимнего заполярного дня уже начал разливаться над морем, или несколько позже, дождавшись темноты? Решаем идти немедля. Идти в подводном положении, осматривая район в перископ. Светлого времени не так много, и надо максимально использовать его.
"К-22" осторожно двигается вперед меж многочисленных островков. Котельников буквально прилип к перископу. Вместе со штурманом Чурипой они производят своего рода рекогносцировку.
Периодически я меняю командира у перископа. Море пустынно. День, не успев заняться, быстро пошел на убыль. И вот уже вокруг непроглядная тьма. Теперь можно и подвсплыть.
Поднимаемся с Котельниковым на мостик. Над рейдом зловещая тишина. Над головой, словно надраенная рында, сияет луна.
- Светила б ты, голубушка, для влюбленных,- хмурится командир.
Луна и в самом деле ни к чему. Рейд, заснеженные скалы, проливы, бухточки - все как на ладони. Невольно приходит мысль: а вдруг и нас видит враг? Но нет, мы приняли меры предосторожности. Котельников очень грамотно поставил "катюшу"- на фоне черной скалы.
Мы в логове врага! Наверное, ощущения подводника, испытываемые в такие минуты, можно сравнить с ощущениями разведчика, выполняющего задание в тылу противника. Нервы - на боевом взводе, чувства - максимально обострены.
- По пеленгу... Транспорт противника!
Доклад сигнальщика взвинчивает напряжение до предела. Всматриваемся в тьму. Какой-то огонек медленно приближается к нам.
- Прошу разрешения атаковать.- Всегда спокойный, невозмутимый, Котельников на этот раз явно волнуется.
- Боевая тревога!- командую я и сам чувствую, как жаром обдало лицо. Это же надо, как повезло! Не успели обосноваться на рейде - и уже встретили врага.
Подкрадываемся к цели. Котельников готов уже скомандовать "Пли". Но вместо этого лишь огорченно восклицает: "Мотобот!"
Да, теперь, когда судно приблизилось на малую дистанцию и силуэт его четко вырисовался на фоне залива, стало ясно, что мы обманулись: приняли за транспорт мотобот. От торпедной атаки приходится отказаться.
Оплошность наша, увы, не сошла с рук. На мотоботе заметили лодку, засуетились, принялись отчаянно сигналить: "Ж", "Ж", "Ж"... Ясно, что это "жужжание"- закодированные сигналы о помощи. Через несколько минут два противолодочных катера проносятся мимо - едва успеваем погрузиться. К счастью, взрывов "глубинок" не последовало, фашисты нас не обнаружили.
Котельников клянет себя за поспешность. У меня тоже настроение неважное: кто-кто, а комбриг, старший на борту, был обязан проявить выдержку и осмотрительность. Урок не из приятных, но тем не менее поучительный. Впрочем, долго предаваться размышлениям по поводу "первого блина" не приходится. Уже набирает силу прилив. А значит, приближается время минной постановки.
5 часов утра 9 декабря. Мы в исходной точке. Справа и слева сквозь мглу прорисовываются скалистые берега. 20 мин, по 300 килограммов тротила в каждой, ждут своего часа в минной цистерне. Большая ответственность сейчас ложится на командира минно-торпедной боевой части Сапунова и его подчиненных. От того, насколько точно выдерживают минеры интервалы сброса мин, зависит, насколько эффективно сработают они в будущем.
В притихшей лодке слышны отрывистые команды: "Пошла первая!", "Пошла вторая!"...
Закончив работу в проливе Саммельсунд, переходим к другому - Бустасунд. Закупориваем его наглухо. Теперь остается выставить 6 последних мин у острова Рольвсе. В 8 часов 45 минут приступаем к последнему этапу минной постановки. Мина за миной остаются за кормой. И вдруг - неожиданный доклад об обнаружении вражеского судна.
- Классифицируйте цель точнее,- приказал я, помня промашку с мотоботом. Нет, на этот раз не мотобот - грузовое судно.
Ради таких вот встреч с врагом мы пришли в Гаммерфест. Но надо же случиться, что встреча эта произошла в столь неподходящий момент, когда "К-22" занята выполнением другой, не менее важной боевой задачи.
Котельников размышлял буквально секунды:
- Прошу "добро" атаковать фашиста торпедой, не прекращая постановки мин!обратился он ко мне.
- Добро,- согласился я, хоть и понимал, что в командирском решении был немалый риск,- ведь подобные ситуации в учебных условиях никогда нами не проигрывались.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги