Из бездны вод - Летопись отечественного подводного флота в мемуарах подводников (Сборник)

Потопить даже один крупный груженый транспорт или танкер - великое дело. Зарубежные авторы (Броди, Прейс, Кресно и другие) подсчитали: на двух транспортах по шесть тысяч тонн и одном танкере в три тысячи тонн можно за один рейс перевезти столько снаряжения, что после распределения на фронте для его уничтожения потребовалось бы три тысячи самолето-вылетов бомбардировщиков. А для потопления этих судов в море достаточно всего нескольких торпед... Возможно, эти выкладки и не совсем точны, но они впечатляют. Пустить на дно вражеский корабль с оружием, танками и другим имуществом - это действительно существенная помощь нашим сухопутным войскам.

Подводные лодки мы очень берегли и старались использовать их с максимальной эффективностью. Помню, когда над Ленинградом нависла особая угроза и даже возник вопрос о возможном уничтожении кораблей, кое-кто из флотских товарищей предлагал воспользоваться Зундом - проливом, связывающим Балтийское и Северное моря, чтобы перевести часть подводных лодок на Северный флот. Уже был назначен и командир отряда, который поведет лодки,- Герой Советского Союза Н. П. Египко. Я доложил Ставке о готовящейся операции (хотя в душе и не совсем соглашался с этим замыслом). И. В. Сталин хмуро выслушал меня и ответил довольно резко, что не об этом следует думать, надо отстаивать Ленинград, а для этого и подводные лодки нужны, а коль отстоим город, тогда подводникам и на Балтике дела хватит.

И действительно, летом 1942 года балтийские подводники славно поработали, отправили на дно десятки вражеских судов, парализуя морские перевозки противника.

В. Ф. Трибуц в книге "Подводники Балтики атакуют" справедливо дает самую высокую оценку многим командирам подводных лодок. Он их знает лучше, чем я. Мне лично были хорошо знакомы командир бригады А. М. Стеценко, начальник штаба Л. А. Курников, начальник политотдела М. Е. Кабанов. Они сделали очень много для успешного действия подлодок.

Хорошо помню командиров дивизионов В. А. Полещука, Г. А. Гольдберга, С. Б. Верховского, А. Е. Орла, П. А. Сидоренко. В послевоенное время многие из них командовали крупными соединениями, а А. Е. Орел в течение почти десяти лет возглавлял дважды Краснознаменный Балтийский флот.

На Балтике подводникам было трудно, особенно в Финском заливе. Глубины здесь небольшие. Поэтому каждая мина становится особенно опасной, так как лодка не может уйти на глубину, чтобы избежать или хотя бы уменьшить вероятность встречи с ней. Какое преимущество в этом отношении было у черноморцев и северян! Там стоило удалиться от берега - и большие глубины снимали минную опасность. К тому же на малых глубинах Финского залива врагу легче было обнаружить лодку и забросать бомбами как с самолетов, так и противолодочных кораблей, которые круглые сутки вели охоту. Бывали случаи, когда лодка, форсируя минное поле, буквально ползла по грунту.

- Пока выйдем на достаточные глубины,- сказал мне один из командиров,днище лодки очищается до блеска.

И все же подводники преодолевали все преграды, выходили в море и топили фашистские корабли.

Наши подводные лодки наводили на врага такой страх, что он не жалел сил и средств для борьбы с ними. И гитлеровцам многое удалось сделать. Им помогала и география. Немцы перекрыли Финский залив в самом узком месте - в районе Нарген - Порккала-Удд- мощными противолодочными средствами. После мы узнали, что враг выставил здесь двойной ряд противолодочных сетей и плотные минные заграждения. Для охраны этого района он сосредоточил четырнадцать сторожевых кораблей, более пятидесяти тральщиков и свыше сорока различных катеров. К сожалению, мы узнали об этом поздно. И жизнь наказала нас за то, что мы не придали должного значения вражеской противолодочной обороне.

Из подводных лодок, пытавшихся весной 1943 года прорваться на просторы Балтики, некоторые погибли. Известна судьба подводной лодки "Щ-408" под командованием капитан-лейтенанта П. С. Кузьмина. Ее экипаж настойчиво искал проход в сетях. Когда запасы электроэнергии и кислорода были исчерпаны, лодка вынуждена была всплыть. Здесь ее атаковали катера. Подводники приняли неравный бой, они вели огонь, пока поврежденная лодка не скрылась под водой. Весь экипаж погиб, предпочитая смерть позору плена.

Мне вспомнились бурные дискуссии в Военно-морской академии в 1929-1930 годах между сторонниками "москитного" и подводного флота. Первые утверждали, что "москитный" (катерный) флот - наиболее дешевый и в то же время надежный в борьбе на море. Подводные лодки, дескать, противник может блокировать в базах, а катерам не страшны никакие преграды. Сторонники подводного флота заявляли, что, наоборот, катерами на морских просторах мало что сделаешь, а вот подводные лодки всюду пройдут и решат любую задачу. Война и тем и другим раскрыла ошибочность их суждений. Как невозможно одним "москитным" флотом решать все задачи на море, так нельзя рассчитывать только на подводные лодки. Скажем прямо: весной и летом 1943 года противнику удалось сковать действия наших подводных лодок. И нам пришлось бы туго, если бы мы не имели "сбалансированный", разнообразный по классам кораблей флот. То, что не смогли решить в то время подводные лодки, решили другие классы кораблей и морская авиация.

Премьер-министр Великобритании Черчилль на Ялтинской конференции допытывался у Сталина, когда советские войска захватят Данциг. В этом балтийском порту находилось тогда много недостроенных и уже готовых немецких подводных лодок. А именно подводные лодки доставляли больше всего тревог британскому правительству. Черчилль признавался, что в трудный период битвы за Атлантику ничто так не беспокоило его, как угроза со стороны немецкого подводного флота. Вот почему его волновал захват Данцига.

Дни этого порта и без того были уже сочтены: до города доносились залпы наших орудий и "катюш"; началось поспешное бегство противника. Более шести тысяч гитлеровцев, около одной трети которых составлял, можно сказать, цвет фашистского подводного флота, погрузились на лайнер "Вильгельм Густлов". Охранение в море должно было обеспечить безопасность перехода лайнера от Данцига до Киля. А между тем конвой уже поджидала советская подводная лодка.

...В море свирепствовал жестокий шторм. Температура держалась на минус семи градусах. Рубка лодки, антенны, перископы быстро обрастали льдом. А командир корабля капитан 3 ранга А. Маринеско и его замполит уже длительное время находились на мостике. Прошел еще час, другой. Шторм не утихал. И вдруг обозначился силуэт очень крупного судна. Оно шло в охранении. Это и был "Вильгельм Густлов".

За час до полуночи "С-13" атаковала неприятельское судно. Несколько торпед одна за другой стремительно понеслись к цели. После сильного взрыва лайнер пошел ко дну.

Гибель "Вильгельма Густлова" ошеломила фашистов. В Германии был объявлен трехдневный траур. Гитлер приказал расстрелять командира конвоя.

Потопление "Вильгельма Густлова" явилось значительным событием даже на фоне наших крупных побед в те дни.

Находившийся на борту лайнера и оставшийся в живых гитлеровский офицер Гейнц Шен в книге "Гибель "Вильгельма Густлова", изданной в ФРГ, подтверждает, что 30 января 1945 года неподалеку от Данцига "Вильгельм Густлов" был торпедирован советской подводной лодкой, в результате чего погибло более пяти тысяч человек. "Если считать этот случай катастрофой,- пишет автор,- то это несомненно была самая большая катастрофа в истории мореплавания, по сравнению с которой даже гибель "Титаника" (...) в 1913 году (...) - ничто".

Успех лодки "С-13" был не последним.

Возвращаясь на свою базу, 9 февраля 1945 года она торпедировала еще один крупный транспорт противника - "Генерал Штойбен", на борту которого находилось три тысячи шестьсот гитлеровских солдат и офицеров. Таким образом, за один только поход экипаж лодки под командованием капитана 3 ранга Александра Ивановича Маринеско уничтожил восемь тысяч гитлеровцев. Полноценная дивизия! Да еще какая дивизия! Отборные офицеры, первоклассные специалисты-подводники, эсэсовцы, фашистские бонзы...

* * *

Техника поистине развивается быстро, и темпы этого развития неимоверно ускоряются. То или иное открытие создает широкие возможности для технического прогресса во многих смежных областях.

Мне хочется привести пример ускорения темпов развития техники, знакомый морякам из области подводного судостроения.

Прообразом подводной лодки можно считать "потаенное судно" народного умельца Ефима Никонова, которое он предложил еще в 1719 году. При первых испытаниях присутствовал Петр I. Идея заслуживала внимания, но техника не позволяла должным образом реализовать мечту.

В середине XVIII века англичанин Симоне предложил подводную лодку, созданную на иных принципах, но правильная в основе своей мысль еще не могла стать реальностью. Исторически на очереди еще стояли паровые суда вместо парусных.

Во Франции, которая во времена Наполеона была сильна на суше и слаба на море, Фультон в 1800 году предложил построить подводную лодку "Наутилус" для борьбы с "владычицей морей" Британией. Такое судно было крайне необходимо. Однако попытка воплотить конструкторскую мысль в реальность оказалась безуспешной: идея далеко опередила технические возможности.

Ближе к реальности оказалась подводная лодка нашего соотечественника С. Джевецкого, которую он испытывал в Одессе в конце 1879 года. Это было уже стальное судно, но надежность его действия под водой оказалась недостаточной. Идея плавать "потаенно" под водой временно была оставлена.

Подводные лодки были признаны годными для военных целей только в начале XX века. Окончательно в этом убедились в годы первой мировой войны. Ошеломляющие успехи подводных лодок (потопление в течение двух часов трех английских крейсеров, торпедирование русского крейсера "Паллада") дали мощный толчок развитию подводного оружия. Подводная лодка стала подлинно боевым подводным кораблем.

А через пятьдесят лет после первой мировой войны появились современные атомные подводные гиганты. Они плавают вокруг света без пополнения топливом, ныряют под лед и всплывают точно на Северном полюсе...

На океанских орбитах

Ваше время, атомарины!

17 января 1954 года в истории подводного плавания произошло поворотное событие: в море вышла подводная лодка с атомным реактором вместо традиционного дизеля. Ее построили американцы и назвали по имени жюль-верновской чудо-субмарины - "Наутилус". В отличие от подводного корабля капитана Немо, атомный "Наутилус" преследовал цели, весьма далекие от благородных идеалов французского романиста.

Чуть позже океанские воды расступились и перед первенцем советского атомного флота - подводной лодкой "Ленинский комсомол". Так началась новая эра в истории не только подводного, но и мирового мореплавания вообще, ибо вслед за атомаринами океаны стали бороздить надводные атомоходы - ледоколы, крейсера, авианосцы... Видимо, не за горами время и пассажирских лайнеров с ядерными энергетическими установками.

Ядерная энергетика позволила подводным лодкам стать из "ныряющих кораблей" (ведь они могли уходить под воду не более чем на несколько суток) подлинными кораблями глубин, способными без всплытия обогнуть планету, позволила им стать своего рода спутниками Земли в гидрокосмосе.

Подводники решили наконец свою главную проблему - проблему "единого двигателя", то есть такого источника энергии, который бы питал ход корабля как над водой, так и под водой, не поглощая драгоценного в замкнутом пространстве кислорода.

Если обычной подлодке приходится перед погружением останавливать дизель-моторы, задраивать шахты подачи воздуха дизелям, закрывать захлопки газоходов и переходить на электродвижение - на все это расходуется бесценное в бою время,- то атомарина скрывается под водой сразу, без всех этих подготовительных процедур. Она ныряет столь же непринужденно, как это делают морские животные.

Дизель-электрическая субмарина испытывает на глубине постоянный энергетический голод. Ее командир, чтобы оттянуть время разрядки аккумуляторной батареи, вынужден экономить на всем - на режиме работы кондиционеров, освещении и даже порой на камбузных электроплитах. В плавании на воде он должен постоянно помнить, хватит ли соляра в цистернах на возвращение в базу. На атомарине с ее энергетическим изобилием не знают этих забот. Для первых 60 тысяч миль, пройденных "Наутилусом", понадобилось всего лишь три килограмма шестьсот тридцать граммов урана. Дизельной подводной лодке, чтобы пройти подобное расстояние с равнозначной скоростью, потребовалось бы 300 железнодорожных цистерн жидкого топлива.

Атомная ракетная подводная лодка "Джордж Вашингтон" первый раз заменила активную зону реактора лишь после четырех с половиной лет эксплуатации ядерного реактора.

Высокая энерговооруженность атомохода помогла решить и многие сопутствующие проблемы, как-то: добыча пресной воды из морской с помощью мощных опреснителей, получение кислорода методом электролиза, кондиционирование всех отсеков и т. д.

Все это позволило создать качественно новые, немыслимые на дизельных подлодках условия обитания экипажа. Длительность подводных походов зависит теперь только от физической выносливости самих подводников. Так, некогда боевое средство с самым коротким радиусом действия, подводная лодка превратилась в корабль с практически неограниченной автономностью. К этому важнейшему ее боевому качеству следует добавить и то, что атомная силовая установка дает возможность развивать гораздо большие скорости, чем у равномощных надводных кораблей, так как на глубине отсутствует волновое сопротивление да и сами гидродинамические обводы корпуса атомарины позволяют разверзать водную среду с наименьшими затратами энергии. Почти полная независимость атомарины от поверхности моря во много раз уменьшает уязвимость атомного корабля от исконного и самого опасного врага подводных лодок самолета. Более того, главное тактическое качество подводного флота скрытность - выросло во много раз еще и благодаря тому, что атомные лодки обрели возможность ходить подо льдом, а значит, и укрываться под ледяным панцирем планеты от всех ныне существующих, включая и космические, средств поиска, обнаружения и уничтожения подводных лодок. Не случайно более половины всех своих ядерных средств американские стратеги разместили в корпусах атомных подводных лодок, как самых труднообнаружимых носителей баллистических ракет.

В конце 1960 года на боевое патрулирование в Атлантику вышел первый атомный подводный ракетоносец "Джордж Вашингтон". Он нес в своих шахтах 16 ракет "Поларис" с ядерными боеголовками. С этого дня подводные лодки из оружия морской войны стали силами стратегического назначения. Теперь не торпеды кораблям - ракеты городам грозят из океанских глубин. "Ситикиллерз" - убийцы городов - так называют американцы атомные подводные лодки с баллистическими ракетами на борту.

Если в 1960 году, упиваясь огневой мощью "Джорджа Вашингтона", американский адмирал Маунтбэттен говорил: "Половина населения земного шара живет менее чем в ста милях от побережья, а на такой дистанции подводная лодка может вести огонь прямой наводкой", то ныне американские "трайденты" могут "вести огонь прямой наводкой" по любой точке суши, как бы далеко она ни отстояла от побережья. И если подобного не случилось, то только потому, что навстречу "трайдентам" выходят в океан советские "тайфуны"...

История листает свои страницы быстро. То, что вчера было газетной сенсацией, сегодня уже главы в мемуарах. Вот и всплытие советских атомарин на Северном полюсе, групповой кругосветный поход под водой ныне - хрестоматийные эпизоды боевой жизни нашего флота. Только недавно стало известно имя первого командира первой советской атомной подводной лодки - капитана 1 ранга Леонида Гавриловича Осипенко. Герой Советского Союза, контр-адмирал в отставке, Осипенко немногословен в своих воспоминаниях, хотя, безусловно, ему есть что рассказать. Еще не пришла пора подробных хроник атомного флота. Этот раздел книги лишь в малой мере освещает жизнь и службу советских подводников шестидесятых, семидесятых, восьмидесятых годов. И все же за строками этой скромной летописи встают достойные преемники ратной славы тех, кто добывал ее на "барсах" и "пантерах", приумножал на щуках" и "катюшах".

Н. ЧЕРКАШИН

Л. Осипенко. Первенец атомного флота

Леонид Гаврилович Осипенко родился 11 мая 1920 года в местечке Крындычовка Луганской области. Летом 1938 года по путевке комсомола, выданной Ростовским городским комитетом ВЛКСМ, приехал в Ленинград, в Военно-морское училище им. М. В. Фрунзе. С февраля 1942 года плавал на подводных лодках "Щ-203" и "Щ-202". Подводная лодка "Щ-203" потопила два транспорта и две баржи. Командиром БЧ-2-3 на этой подводной лодке Л. Г. Осипенко был до конца войны. В 1948 году становится командиром подводной лодки типа "М", затем "С" и, наконец, "Б-12".

В августе 1955 года назначается командиром первой атомной подводной лодки Советского Союза, позже названной "Ленинский комсомол".

23 июня 1959 года капитану 1 ранга Л. Г. Осипенко присвоено звание Героя Советского Союза.

До атомного подводного корабля командовал я на Тихоокеанском флоте большой подводной лодкой. За плечами уже немало лет командирской службы. Не покривлю душой, если скажу, что считал быть командиром величайшей честью (что может быть почетнее должности для корабельного офицера!). И конечно, не помышлял ни о чем, что могло внести какие-либо кардинальные изменения в ход привычной, установившейся флотской жизни. Разве только мечтал (да и то не признаваясь даже себе) о том, что когда-либо, может быть, придется возглавить другой, более совершенный корабль.

И вдруг неожиданно - сначала разговор о моей службе, потом осмотр корабля, и не кем-нибудь, а начальником Главного штаба ВМФ адмиралом Виталием Алексеевичем Фокиным, потом формальные, как мне вначале показалось, беседы в отделе кадров Тихоокеанского флота и вызов в Москву. Стыдно сейчас признаться, но найти то . управление, в какое мне предписано было явиться, сразу не смог. Не приходилось мне еще тогда ходить по высшим инстанциям.

Новые беседы отличались от тех, которые со мной велись раньше. И после них я окончательно утвердился: придется принимать новый корабль.

В дальнейшем мне довелось читать воспоминания первого командира первой американской атомной подводной лодки "Наутилус" У. Андерсена, беседу с ним Риковера - "отца" атомного подводного флота США, в которой тот устроил ему, по существу, настоящий допрос, задавая самые неожиданные, самые невообразимые вопросы и при этом наблюдая за ним "пронизывающим взглядом".

Беседы со мной носили другой, обстоятельный, конкретный, деловой характер. Но о том, что служить придется на атомоходе, узнал я чуть позже.

Не знаю и до сих пор, почему выбор пал на меня. Без всяких преувеличений считаю, что в нашем Военно-Морском Флоте нашлось бы для первого атомохода немало достойных командиров. Впрочем, так и было: следом за мной на другие строящиеся атомные подводные лодки также подбирались командиры, которые их успешно осваивали.

Мы, подводники, к этому времени, конечно, были хорошо осведомлены о том, что делается в ВМС зарубежных стран, особенно за океаном. Еще в 1951 году американское военно-морское министерство заключило контракт на строительство атомной подводной лодки с фирмой "Электрик боут". В январе 1954 года она была спущена на воду, а через год впервые отошла от пирса, используя энергию расщепленного атома.

Американцы форсировали строительство атомного подводного флота, уповая на него как на главный козырь в наращивании своей военно-морской мощи.

Атомные подводные лодки занимали ведущее место в программе "Поларис", рассчитанной на создание сил "ядерного устрашения". Устрашения СССР.

Само собою, мы понимали, что Центральный Комитет Коммунистической партии и наше правительство вынуждены будут принять ответные меры: мы не могли, не имели права быть безоружными перед лицом растущей мощи вооруженных сил американского империализма. В ответ на эту серьезную угрозу Центральным Комитетом КПСС было принято решение о строительстве советского атомного подводного флота. В свое время по известным причинам об этом знало лишь ограниченное количество людей.

Позднее мне приходилось не раз читать сообщения иностранной, главным образом американской, прессы о нашем советском подводном флоте.

Помню, после статьи В. Гольцева в "Известиях" о советской атомной подводной лодке, газета ВМС США "Нэйви тайме" 14 октября 1961 года поместила заявление командующего подводными силами адмирала Гренфеля под крикливым заголовком "Россия подорвет свой бюджет, строя атомные подводные лодки". А ведь к этому времени у нас в строю находился уже далеко не один подводный атомоход.

Кто-кто, а мы-то, подводники, хорошо знаем, как сложна техника наших боевых кораблей и стоит она, конечно, немало. Но советский народ ничего не жалеет для обеспечения безопасности Родины, ее друзей и союзников.

* * *

Пока шло строительство корабля, комплектовался и подготавливался к будущим подводным походам его экипаж. Естественно, что подавляющая часть личного состава поступила с дизельных подводных лодок.

Хорошо помню тот неповторимый момент, когда перед нами открылся стоящий на стапелях в эллинге атомный подводный корабль. Размеры его вызывали уважение, хотя увидеть его со всех сторон еще мешали стены сооружения. И конечно, поражала необычная форма корпуса.

Многое дала всем, от командира до трюмного машиниста, очень обстоятельная, скрупулезная, не знающая отдыха учеба на прототипе, так сказать, аналоге атомной энергетической установки. Принимали зачеты и главный конструктор, и главный теоретик, известный академик. Скидок не было никому. Не скрою, что некоторым приходилось сдавать зачеты не раз.

Потом учеба продолжалась и на самом корабле, еще во время его постройки. Тут тоже на время не скупились. Помогло общение с рабочими, инженерами, техниками. Кстати, потом они отмечали, как хорошо многие из нашего экипажа освоили новые для себя агрегаты и приборы.

Конечно, в подборе, сколачивании экипажа огромную роль сыграли офицеры. У нас подобрался дружный офицерский коллектив. Старший помощник капитан 2 ранга Лев Михайлович Жильцов, командир БЧ-5 инженер-капитан 2 ранга Борис Петрович Акулов пришли с дизельной подводной лодки. Однако были и совсем юные офицеры, непосредственно из училищ. Несомненно, такое сочетание опытных кадров и молодежи в процессе совместной учебы сыграло положительную роль.

Не могу не вспомнить и заместителя командира по политчасти капитана 2 ранга Георгия Степановича Беляшова. Вот уж кому довелось вместе с партийной и комсомольской организациями много поработать по сколачиванию коллектива в боевой сплоченный экипаж.

Одновременно с изучением техники, оборудования, теоретических основ и принципов действия новой энергетической установки шла и отработка внутренней организации, составлялись боевые и повседневные расписания. Позже уже, когда корабль вошел в строй, они еще уточнялись, но основа была заложена заранее. Неожиданно возникали "незапланированные" вопросы. Обычно на кораблях вахта всем личным составом несется стоя. А как быть с теми, кто будет управлять работой реактора? Главный конструктор согласился с нашим предложением. В специальной выгородке у пульта они будут сидеть, подобно тому как сидят пилоты в кабине самолета или космонавты в космическом корабле, наблюдая за работой многочисленных приборов.

Сохранились в памяти тысячи и тысячи деталей и моментов той интересной и напряженной поры.

Вот высвечивается момент спуска на воду подводной лодки. "Крестной матери" у нашего атомохода в женском образе не было. Бутылку шампанского разбил о корпус помощник командира капитан 3 ранга В. Труханов. Или первые минуты хода на атомной энергии. Отошли от пирса, используя электродвигатели. Наконец главнокомандующий ВМФ адмирал флота С. Горшков (а помимо него на борту находилось много и других различных людей: и крупного масштаба - от главного теоретика до главного конструктора, и поменьше рангом - представителей различных предприятий, НИИ, членов комиссии по приему корабля от промышленности) дал команду перейти на "штатный" ход от реактора.

Академик, обладавший тонким чувством юмора, негромко сказал: "Ну, с легким паром!" И до того стало легко и необычно! Не было слышно так хорошо знакомого всем подводникам старых поколений стука дизелей, не чувствовалась вибрация корпуса. Скорость все нарастала и нарастала, а вместе с ней увеличивался и бурун у китообразного носа...

Потом начались испытания. Лодка погружалась, всплывала. Мы меняли режимы работы энергетической установки, различных систем. Все работало как нельзя лучше.

Перешли к новому месту базирования. На берегу всего несколько построек. Следом за нами вскоре появились и другие корабли. Атомный флот нашей страны стал реальностью.

Начались выходы в море на боевую подготовку. Впервые проверили возможность плавания подо льдом. Другие также стремились к тому, чтобы освоить океанские глубины.

Нашему кораблю первому посчастливилось проложить путь к Северному полюсу. Только командовал им уже в этом походе сменивший меня на посту командира Л. Жильцов. Атомный флот пополнился тогда сразу тремя новыми Героями Советского Союза. Ими стали руководитель похода контр-адмирал А. Петелин, командир капитан 2 ранга Л. Жильцов и командир БЧ-5 инженер-капитан 2 ранга Р. Тимофеев.

У атомного корабля, которым мне пришлось командовать первым, были и другие нелегкие походы. Выпадали на долю его экипажа величайшие испытания. Но "Ленинский комсомол" все выдержал, все выстоял и поныне находится в строю флота. В "биографии" этого корабля-ветерана есть немало ярких страниц, принесших ему громкую, заслуженную славу. Он первым в свое время начал эстафету революционной и боевой славы, которую затем подхватили воины всех Вооруженных Сил. Они же первыми среди подводников флота удостоились Памятного знамени Министерства обороны СССР и Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота, утвержденного в честь полувекового юбилея комсомола. В честь 100-летия со дня рождения В. И. Ленина комсомольская организация корабля занесена в летопись трудовых дел ВЛКСМ. Список добрых дел можно продолжить. И как тут не радоваться старому командиру, когда корабль живет, плавает, несет свою службу.

Не скрою, как приятно бывает получить из сурового Заполярья весточку от тех, кто теперь служит на нашем атомоходе, кто умножает его традиции. Приятно видеть и молодых, энергичных подводников, которые нет-нет да и заглянут "на огонек", чтобы передать привет от экипажа. "Ленинскому комсомолу" выпала честь быть первенцем атомного флота. Эта честь ко многому обязывает. И я не сомневаюсь, что его экипаж справится с любыми, самыми сложными задачами!

А. Сорокин. Идем подо льдами

Анатолий Иванович Сорокин, вице-адмирал, Герой Советского Союза. Командир отряда атомных подводных лодок, совершивших первое в советском Военно-Морском Флоте кругосветное плавание.

Ни один моряк никогда не забудет свой первый самостоятельный выход в море. И всегда будет вспоминать этот день с большим волнением. Было такое и у меня. Много лет уже пролетело, а каждая деталь, каждая минута запомнились так, словно все происходило вчера.

По-настоящему я почувствовал себя командиром только в день спуска лодки на воду. Подумал тогда: "Теперь ты за нее отвечаешь. За нее и за каждого матроса. Огромная ответственность, и все с этой минуты должен решать только ты сам". Когда первый раз скомандовал "Полный вперед", разволновался не на шутку. Но понимал - волнение нужно скрыть.

Командир есть командир.

И вот лодка погрузилась, легла на курс, идет на заданной глубине.

Из отсеков доносят:

- Замечаний нет!..

(...) Меня считали к тому времени опытным подводником, я поплавал на всех флотах и морях и знал отлично все типы лодок, но когда стрелки приборов показали нужную глубину, когда стремительно возросли обороты и скорость ракетоносца стала приближаться к скорости курьерского поезда, я понял, что все прежнее - это не больше чем детские шаги подводного флота, что началась его новая эпоха.

* * *

Если бы подводник, служивший на флоте в годы Великой Отечественной войны, пришел сейчас на лодки, он не узнал бы их.

Возможность практически неограниченное время находиться в подводном положении, совершать рейсы любой протяженности, невиданная и немыслимая ранее мощь вооружения, огромная скорость хода, способность наносить удар по целям, находящимся на расстоянии тысячи километров,- все это делает подводные атомоходы грозными кораблями.

Я был просто ошеломлен той техникой, которая работает на атомных подводных лодках. Это корабль, которому не страшны расстояния, погода, не имеет значения для него время года. Моряки живут в хороших бытовых условиях. Выпекается свежий хлеб, в торжественных случаях - торты.

Подводники совсем забыли, что такое сухари и консервы. А вот таранька осталась... как традиция.

Все имеют каюты, в них - тумбочки, где можно хранить вещи, белье, любимые книги, письма и даже музыкальные инструменты.

Великие открытия в технике оцениваются обычно не сразу.

Поэтому мы и не заметили, как вступили в эру нового на флоте, в эру не виданных ранее скоростей и мощностей.

Изменилась и сама тактика флота.

Способность скрытно сблизиться с противником и внезапно атаковать его главное качество подводной лодки. Именно поэтому на протяжении всей истории развития подводных лодок главное внимание конструкторов сосредоточивалось на совершенствовании этого качества. Однако подлинная революция в строительстве подводных кораблей совершилась лишь в результате разработки, освоения и внедрения атомной энергии. Только атомная техника позволила кораблестроителям создавать истинно подводные лодки, которые действовали под водой неограниченное время и не зависели от баз заправки топливом. Плавание в подводном положении стало основным режимом, обеспечивающим наибольшую их скрытность. В связи с этим резко усложнились поиск и обнаружение атомных подводных лодок.

Помимо принципиально новой энергии, подводные лодки стали оснащаться ядерным оружием, ракетной техникой, самой современной радиоэлектроникой и другими новейшими техническими средствами, что, естественно, привело к коренным изменениям всей тактики ведения войны на море.

Революция в военном деле изменила не только средства борьбы, но и способы их применения. Главные ударные силы в решении основных задач все больше нуждаются в обеспечении другими силами.

Так, в Трафальгарском сражении (1805 г.) английский и противостоявший ему франко-испанский флоты имели на 61 линейный корабль и 8 обеспечивающих фрегатов (соотношение 8:1), в Ютландском сражении (1916 г.) на 50 линейных кораблей обеих сторон приходилось 199 кораблей других классов, не считая подводных лодок (уже 1:4), а во второй мировой войне соотношение ударных (линейные корабли, авианосцы) и обеспечивающих сил достигло 1:10 (без учета обеспечивающей авиации).

В настоящее время эта тенденция еще более усиливается. Так, для обеспечения боевой деятельности ударного авианосца американцы привлекают до 20-24 кораблей охранения различных типов, включая крейсеры, палубную авиацию и вертолеты.

Сегодня флот получил на вооружение ядерные боеприпасы и ракетное оружие. Сочетание различных видов новых и традиционных, старых боевых средств и их разнообразных носителей превращает современный флот в наиболее универсальный вид вооруженных сил. И обеспечивает решение им не только прежних, уже известных задач - уничтожение флота противника, нарушение его коммуникаций, защиту своих коммуникаций, содействие армии в прибрежной зоне,- но и ранее не стоявших перед ним таких стратегических задач, как уничтожение военно-экономических, промышленных и административных центров противника, его сил и средств ракетно-ядерного нападения, системы базирования.

За время, прошедшее с момента окончания второй мировой войны, в корне изменились принципы организации флота и взгляды на его боевое использование.

В нашем Военно-Морском Флоте главной ударной силой до недавнего времени были надводные корабли и дизельные подводные лодки. Теперь же роль основной ударной силы, способной действовать как по морским, так и по береговым объектам, перешла к атомным подводным лодкам и морской ракетоносной авиации, располагающими мощным ракетно-ядерным оружием.

Обычные подводные лодки, энергетические установки которых работают на различных видах "традиционного" топлива, по существу не подводные, а ныряющие лодки. В годы второй мировой войны, например, из всего времени нахождения в море они могли быть всего лишь 30-35 процентов времени в подводном положении. Возможности атомных подводных лодок в этом отношении не идут ни в какое сравнение.

Помню первый выход на атомоходе.

Вышли из базы. Сразу же необычность: ровный ход, ни вибрации, ни стука, так привычных на дизельных лодках. Первое погружение. Стрелка глубиномера ползет и ползет, перекрывая все мыслимые и немыслимые нормы. Но и это что! На большой глубине лодка мчалась с колоссальной, в нашем тогдашнем представлении, скоростью. И знаете, не было ни аплодисментов, ни криков "ура". Совершенно потрясенные, мы молча смотрели друг на друга. Поняли, что советские конструкторы дали нам в руки замечательный корабль.

Когда своими собственными глазами увидишь атомный подводный ракетоносец, пройдешь по его отсекам, пролазаешь по всем "этажам" или, как еще их называют, палубам, то прежде всего поражает его огромность, обилие боевой техники, механизмов, аппаратуры.

А попав на пульт управления реактором, невольно ловишь себя на мысли: посильно ли человеку разобраться в этом тысячеглазии сигнализаций приборов, кнопок и тумблеров? Впечатление такое, что ты прямо из обыденности шагнул в предерзкую фантастику. Но это сегодняшний день нашего подводного флота, отечественного военного кораблестроения. И обслуживают эту "фантастику" тоже наши современники, сегодняшняя молодежь.

Энерговооруженность современной подводной лодки по сравнению с довоенной возросла почти в 100 раз, глубина погружения увеличилась более чем в 5 раз, а скорость подводного хода - в 3-4 раза. Подводные лодки, вооруженные ракетами, способны уничтожить корабли на расстоянии многих сотен километров, наносить удары из-под воды по стратегическим объектам противника, находящимся за тысячи километров.

* * *

Помните изумление профессора Аронакса, когда капитан Немо рассказал ему о силах, давших не виданную ранее мощь его "Наутилусу": "Каким образом электричество могло давать такую огромную энергию? Где источник этой неслыханной, почти неограниченной мощи?.."

Многое пророчески предсказал великий фантаст. Но источником неограниченной мощи подводных кораблей стало расщепленное и покоренное ядро атома, а не электричество.

Веками вынашивали люди мечту о "потаенном" подводном корабле, способном скрытно приближаться к противнику. И мало кто из молодых знает, как первая подводная лодка родилась в России. Творец ее - талантливый русский самородок, крепостной крестьянин Ефим Никонов.

В делах Адмиралтейств-коллегий мы находим запись от 31 января 1720 года:

"Крестьянина Ефима Никонова отослать в контору генерал-майора Головина и велеть образцовое судно делать, а что к тому делу надобно лесов и мастеровых людей по требованию оного крестьянина Никонова отправлять из помянутой конторы, а припасы и по его же требованию из конторы адмиралтейских дел денежное жалование с начатия его работы давать по 3 алтына 2 деньги на день и ныне в зачет выдать 5 рублей".

Изобретатель приступил к постройке большой модели "потаенного" судна. Ободренный вниманием Петра I и решением Адмиралтейств-коллегий, открывавшим ему двери мастерских и складов, Ефим Никонов смог уже спустя четыре месяца, 10 июня 1720 года, с гордостью сообщить Головину об окончании постройки модели. "В нынешнем 1720 году, феврале месяце по указу царского величества,- доносил изобретатель,- повелено мне, нижепоименованному,- строить потаенное судно-модель. И я оную модель в совершенство, что надлежит, привел, а ныне у меня остановка учинилась в оловянных досках, на которых надлежит провертеть, по моему размеру, пять тысяч дир...

О сем потаенного судна-модели мастер Ефим Никонов. К сему доношению писарь Афанасий Богатырев вместо Ефима Никонова и по его прошению руку приложил".

Никонов построил подводный корабль. Но со смертью Петра I о его изобретении забыли.

И лишь в 1775 году американец Бюшнель выступил с проектом лодки, являвшейся по существу вторым открытием уже однажды существовавшего.

* * *

Шли годы, и неузнаваемо менялось грозное оружие флота - подводные лодки. Менялись их формы.

Форма, "увиденная" конструкторами у природы - у китов и дельфинов, была наиболее выгодной.

Грешно было не учесть такой "опыт".

Поиски конструкторов атомных подводных лодок в чем-то были схожи с работой авиаконструкторов.

Колоссальное увеличение мощности двигателя, скорости лодки требовало совершенствования ее архитектурных форм.

Так шли атомоходы к наиболее совершенной "аэродинамической" форме - форме капли.

О форме тела, имеющего минимальное сопротивление при движении в однородной жидкости или газе, ученым было хорошо известно. В частности, такие формы широко использовались и используются в дирижаблестроении. Еще на заре подводного кораблестроения (в 80-90-е годы прошлого века) лодки имели, как правило, сигарообразную форму корпуса при малом отношении длины к ширине. Это были "чисто" подводные лодки: с электродвигателем, минным вооружением и с очень малым радиусом действия.

В начале XX века на смену им пришли так называемые "ныряющие" подводные лодки. Они могли уже совершать большие переходы в надводном положении и лишь на короткое время погружались под воду для скрытного сближения с противником и атаки.

Архитектура корпуса этих лодок претерпела существенные изменения для обеспечения максимальных скоростей хода, больших дальностей плавания и хорошей мореходности, прежде всего в надводном положении. Это потребовало увеличения запаса плавучести, развития надводного борта и перехода к формам обводов корпуса, близким к обводам быстроходных надводных кораблей.

Да, в главном Жюль Берн оказался прав: нет пределов могуществу человека. И кто знает, какие корабли будут бороздить океанские глубины через 20-50 лет!..

* * *

Однажды мы засиделись с конструктором далеко за полночь и не заметили, как неяркий вечер сменила ночь и в черной тишине зажглись звезды.

То, о чем мы говорили, имело для обоих нас первостепенное значение.

- Но где предел безопасности современной техники? - наступал я.- Каким бы совершенным ни был механизм, он рано или поздно может выйти из строя.

- Всех случаев, конечно, не предусмотришь,- рассмеялся конструктор.- Как говорят, в жизни бывает всякое. Наша обязанность - подробно продумать и проверить надежность всех дублирующих систем, возможности мгновенной заменяемости и быстрого ремонта приборов.

- Но вероятно, "Трешер" тоже не выпустили в море, предварительно не проверив надежности работы всех систем.

- Видишь ли, у нас здесь особая точка зрения. Когда речь идет о человеческой жизни - особенно космонавта или подводника,- все, что еще находится в стадии эксперимента, что еще вызывает сомнения или не опробовано в достаточной степени практикой, на наш взгляд, применено быть не может.

- Я - за эксперимент, когда надежность проведения его гарантируется другими системами, работа которых уже не вызывает никаких сомнений.

Здесь самый худший враг - погоня за сенсацией, за рекордами. А у американцев это нередко выступает на первый план.

Запустили мы, скажем, первый искусственный спутник,- им тут же захотелось чем-то "уравновесить" научный подвиг нашей страны. И тогда был послан в кругосветное плавание "Тритон": поборники империалистической политики с позиции силы искали "козырь", который можно было бы "выложить" на стол на предстоящем тогда совещании глав правительств...

С конструктором нельзя было не согласиться...

Но что же все-таки произошло с "Трешером"?

Вот как, по данным печати, восстанавливается ход давних теперь событий:

"Трешер" называли гордостью военно-морского флота США. Это была самая глубоководная и самая быстроходная подводная лодка, оборудованная новейшими навигационными приборами. Но "Трешеру" удивительно не везло. После спуска на воду лодка то и дело возвращалась в док. Однажды глубоко под водой отказали приборы. В другой раз специальные "аварийные глазки" просигналили о неисправности в атомном двигателе. В третий раз, не сумев вовремя уклониться, лодка столкнулась с буксиром, который оставил на ее корпусе глубокую вмятину.

Команда "Трешера" побаивалась своего корабля. Мрачно шутили: "Железный плавающий гроб"... "Братская могила". Несколько офицеров подавали рапорты о переводе на другую лодку. Поговаривали, что изъяны в конструкции "Трешера" результаты спешки. Вскоре лодка снова встала на ремонт. В корпусе вырезали отверстие около метра в диаметре, через которое внутрь корабля опустили новое оборудование. Когда отверстие заварили, выяснилось, что компания, поставлявшая металл, прислала не тот материал, который нужен. Пришлось переделывать.

И вот через 9 месяцев "Трешер" снова вышел в море.

В 7 часов 47 минут утра 10 апреля 1963 года командир "Трешера" Джон Харвей отдал команду к погружению. Штурман лейтенант Джеймс Уотсон припал к трубке радиотелефона.

В 7 часов 54 минуты он услышал голос Харвея. "Все в порядке,- сообщал командир лодки,- продолжаем погружение".

В 8 часов 09 минут Харвей доложил, что лодка погрузилась на половину заданной глубины.

"Трешер" сообщал теперь о себе через каждые 15 минут. Слышимость становилась все хуже. Лодка погружалась глубже и глубже.

В 9 часов 10 минут лодка не ответила на позывные. Она не ответила на повторный вызов через минуту. Побледневший Уотсон прокричал в трубку: "У вас все в порядке? Отвечайте, отвечайте ради бога..."

Ответа не было.

Ночью матросы с миноносца "Хазелвуд" в свете прожекторов увидели на поверхности океана большое масляное пятно. На рассвете команда "Скайларка" подобрала в волнах две резиновые перчатки: красную с правой руки и желтую - с левой. В таких перчатках работали машинисты атомного двигателя подводной лодки. Это все, что возвратил людям океан. На этом все кончилось.

Промышленные предприятия и судоверфи США часто критиковались за невысокие качества работ. Одним из наиболее неистовых критиков был адмирал Риковер. За шесть месяцев до гибели "Трешера" в одном из своих выступлений он заявил: "Не раз, когда я находился на подводной лодке на большой глубине, происходили аварии систем забортной воды. И всегда по причине плохого качества материала арматуры. И если бы не моментальные действия экипажа, последствия могли быть катастрофическими, и я бы не выступал сегодня здесь..."

Об агрессивных устремлениях Пентагона ясно и откровенно говорится в книге Джорджа Стила, бывшего командира американской подводной лодки "Морской дракон", совершившей поход подо льдами Канадского архипелага к Северному полюсу через Северо-Западный морской проход.

Стил и его команда, конечно, мужественные люди. Но и в раздумьях Стила та же официозная доктрина агрессии: "Северный Ледовитый океан становится теперь уникальным районом боевых действий подводных лодок... Теперь... подводные лодки, вооруженные баллистическими ракетами, могут открыть огонь из Арктики прямо в сердце Северной Америки или Евразии, а наш прежний союзник - Советский Союз - сильно зависит от ежегодной проводки судов в сибирские порты по Северному морскому пути. Таким образом, Арктика становится новым потенциальным океанским театром военных действий. Нам нужно определить наших потенциальных противников в расширении познаний об Арктике, в приобретении опыта действий в этом районе и в поддержании постоянной боевой готовности".

В ноябре 1960 года подводная лодка "Джордж Вашингтон" в первый раз вышла для боевого патрулирования в Норвежское море. С той поры службу боевого патрулирования несут все боеготовные ракетные лодки США. Подводные лодки с ракетами "Поларис" постоянно находятся в восточной части Атлантического океана, Hopвежском и Средиземном морях, западной части Тихого океана. Подобная практика применения подводных ракетоносцев американскими милитаристами вызывает серьезную озабоченность о судьбах мира и не исключает развязывания термоядерной войны.

В планах американского военного командования значительное место занимает Арктика. Для осуществления своей "полярной стратегии" Пентагон стремится создать опорные пункты в Арктике, занять господствующее положение в ней, подчинить своему контролю важнейшие арктические воздушные и морские пути, обеспечить себе возможность нанесения по миролюбивым странам Европы и Азии ударов авиацией, беспилотными средствами и флотом, используя кратчайшие направления.

Одним из основных мероприятий США по подготовке арктических районов в качестве стратегического плацдарма является расширение существующих и строительство новых авиационных и морских баз на Крайнем Севере. Американский генерал Томас Филиппе писал в журнале "Комбат Форсес", что военно-воздушные базы в Арктике должны дополнять базы в Европе, на Ближнем и Среднем Востоке и в Азии. (...)

Цепь американских арктических военных баз проходит через Алеутские острова, Аляску, север Канады, Ньюфаундленд, Гренландию и Исландию. Наиболее крупными базами США на Аляске и Алеутских островах являются военно-воздушные базы в Фэрбенске, Лэдде, Эйемоне, Элмендорфе, Айельсоне, Анкоридже, Ненане, Номе и военно-морские базы в Хейсене, Кальяке, Ситхе, Барроу, Датч-Харборе.

К военным базам на Аляске непосредственно примыкают американские базы на севере Канады. К ним относятся авиационные базы на Баффиновой Земле у залива Фробишер и в форте Чимо (залив Унгава), на Ньюфаундленде, на Лабрадоре в Гуз-Бей.

* * *

Крупнейшая воздушная база создана на северо-западе датского острова Гренландия в Туле. Это самая северная американская база для реактивных стратегических бомбардировщиков - носителей атомных бомб.

Газета "Вашингтон пост" пишет, что база в Туле построена с таким расчетом, чтобы с нее "могли быть предприняты атомные нападения против любого главного объекта России". Она построена на материковом льду толщиной до 300 метров. На ней оборудована взлетно-посадочная полоса длиной 3000 метров и строится такая же вторая полоса. Здесь расположены мощная радарная станция с антенной, высота которой 400 метров, ангары, мастерские, заправочные пункты. В гарнизоне насчитывается около 10 тысяч военных и гражданских специалистов. Вблизи базы построен новый порт со складами для военных грузов и горючего.

В Гренландии созданы еще две крупные базы: первая в западной части Сенре-Стрем-фьорде, 1000 километров южнее Туле; вторая в Нарсарсуаке, на юге острова.

Задается вопрос: кто же первый проложил трудные трассы подо льдом Арктики? В спорах до сих пор часто ссылаются на Свердрупа и Уилкинса, одних из первых моряков, попытавшихся на подводных лодках покорить Арктику, связывая их имена с первыми подледными плаваниями подводных лодок.

Но, собственно, о каком подледном плавании говорит сам Свердруп. Послушаем его:

"Теперь мы ждем только того, когда мотористы закончат свою работу с ледовыми бурами, чтобы, наконец, приступить к деятельности. Интересно, окажется ли Уилкинс прав? Он сказал как-то: "Есть единственный способ заставить эту лодку погрузиться под воду. Надо набить ее динамитом и потом взорвать!"

Будет грустно видеть исчезновение "Наутилуса", потому что каждое судно является как бы живым существом. Я не могу считать "Наутилус" просто корпусом, набитым машинами! Для меня он живая личность, потому что у него было довольно много разума, у нашего "Наутилуса". Он отлично знал, что он стар и его никак уже не омолодить, и потому изо всех сил противился, когда было решено изъять его с "кладбища" на морской станции в Филадельфии, подвергнуть процессу омолаживания... и назвать "Наутилусом".

Он устроил скандал, когда его должны были вести из Филадельфии в Нью-Йорк для крещения, он отказался идти добровольно через Атлантический океан, пытался сам нырнуть под воду во время перехода вдоль норвежских берегов, и брыкался, и лягался, озлившись, когда его заставили идти до самых северных берегов Шпицбергена... Ему так и не удалось стряхнуть с себя людей! Несмотря на то что он брыкался, его заставили войти во льды... Но там он сбросил руль глубины, пустил его ко дну и перестал быть подводной лодкой!

...Мы узнали также, что "Наутилус" никогда не будет пригоден для льдов и что никогда не возникнет и речи о каком-нибудь новом полярном плавании на нем. Поэтому его все же приходится уничтожить, и наиболее достойный для этого способ - дать "Наутилусу" исчезнуть в его же собственной стихии... ("Наутилус" был затоплен у норвежских берегов в 1932 году.- А. С.)

Не было недостатка в предупреждениях и в предсказаниях перед нашим отплытием летом 1931 года. Теперь, когда события несколько отступили на задний план, я часто размышляю над тем, кто же был прав: те, кто не верил в самую идею, не верил в "Наутилус", или же мы, продолжавшие свою линию?

Мы еще не знаем, правы ли те, кто не верит в эту идею, ибо до сих пор еще никто... не плавал под сплошным льдом на подводной лодке. Я лично по-прежнему верю, что можно исследовать Ледовитый океан с помощью подводной лодки, я основываюсь на своем знакомстве с состоянием льдов и считаю, что можно построить соответствующую своему назначению подводную лодку".

- А Уилкинс? - спросите вы.- Чего достиг этот американский исследователь?

Соответствовали ли результаты его похода той неистовой рекламной свистопляске, которая поднялась вокруг его экспедиции.

Хорвальд Свердруп, человек вполне доброжелательный к ней, и здесь до нас сказал огорчительную правду: пытаясь загнать под лед свою лодку, он поднял ее корму "на воздух в знак негодующего протеста против подобного обращения с подводной лодкой".

Мы никак не хотим принизить значение начинаний Уилкинса и Свердрупа. Эти отважные люди сделали все, что смогли. К сожалению, техника, которой они располагали, не позволила им осуществить намеченное. Их подледное плавание не состоялось.

Где же искать первые тропки, по которым теперь уверенно и спокойно ходят атомные гиганты?

Еще в 1936 году был совершен успешный групповой арктический поход советских подводных лодок. Командовал тогда дивизионом капитан 1 ранга Грибоедов. В походе принимал участие флагман 1 ранга Душенов.

Свердруп в 1934 году пророчески замечал:

"...Я более чем уверен, что раньше или позже, но подводная лодка будет применена для исследования Полярного моря.

И разве не может случиться, что следующая подводная лодка, которая сделает попытку нырнуть под полярные льды, будет принадлежать СССР?"

Свердруп оказался неплохим пророком.

В 1938 году советская подводная лодка "Красногвардеец" ("Д-3") идет на помощь папанинской четверке. Командует лодкой Виктор Николаевич Котельников.

Вот что рассказывает Филипп Васильевич Константинов - участник похода и флагманский штурман бригады.

"Дело обстояло так. Когда "Д-3" вошла в пролив, отделяющий остров Ян-Майн от Исландии, по курсу все чаще и чаще стали попадаться вначале отдельно плавающие льдины, а затем и довольно обширные ледяные массивы. По мере дальнейшего следования к центральной части Датского пролива "Д-3" приходилось несколько раз в надводном положении пересекать узкие полосы мелкобитого льда... Однажды на подходе к одной из таких перемычек Котельников принял решение произвести пробное погружение и поддифферентовать лодку. Он опасался, что путь "Д-3" в любое время может преградить полоса крупнобитого льда, в который входить будет небезопасно... Обход узкой, но длинной полосы льда или поиск безопасного прохода уклонил бы лодку от заданного командованием маршрута. Наиболее выгодным вариантом в подобной обстановке было бы форсирование льда в подводном положении. Заранее трудно предположить, какая перемычка встретится на пути "Д-3", поэтому нужно было иметь хотя бы минимальный опыт форсирования подобных преград. Перемычка из мелкобитого льда, к которой подошла подводная лодка перед пробным погружением, имела ширину примерно пять кабельтовых, она показалась Котельникову несложной для форсирования, и командир обратился к находившемуся на борту капитану 1 ранга Грибоедову за разрешением пройти ее в подводном положении на глубине 50 метров. Грибоедов дал на это разрешение. Так "Д-3" около 30 минут впервые плавала подо льдами".

Прошло два года.

И вот новое свидетельство (это произошло во время войны с белофиннами) одного из трех первых на Балтике Героев Советского Союза, командира "Щ-324", капитана 3 ранга А. М. Коняева: "Идя курсом 180 градусов в 16 милях от маяка Меркет, встретил сплошной лед толщиной в 6-9 см... Чтобы не обнаружить пути форсирования лодками Кваркена и чтобы не подвергать лодку опасности налета авиации противника, решил идти подо льдом"...

"Щ-324" ушла под ледяной покров в 10 часов 9 минут и только в 20 часов всплыла, "ломая лед толщиною 10 см, а местами - 25 см".

Мы не из породы кичливых и глубоко чтим все, сделанное нашими зарубежными коллегами. Но нужно отдать должное и русским людям. Их путь был самый трудный!

Помните спор героев Жюля Верна:

"...Знаете, господин профессор,- сказал мне в этот день Нед Ленд,- если нашему капитану удастся пройти дальше...

- Тогда что, Нед?

- То он будет молодчиной!

- Почему?

- Потому что никто не может преодолеть сплошной лед! Не спорю, наш капитан силен. Но - тысяча чертей! - не сильнее же он природы. И если она выстроила тут неодолимую преграду, ему придется волей или неволей остановиться!

- Вы, кажется, правы, мистер Ленд... А все-таки мне бы очень хотелось узнать, что находится за этими льдами. Меня самого раздражает эта стена!

- Хозяин прав,- сказал Консель.- Стены созданы специально для того, чтобы раздражать ученых. Была бы моя воля, я снес бы все стены на земле!

- Пустое,- ответил канадец.- Я отлично знаю, что прячется за этой стеной!

- Что же? - спросил я.

- Лед, только лед! - ответил канадец.

- Вы уверены, Нед? - возразил я.- Но я сомневаюсь в этом, и вот почему я хочу продолжать путь на юг.

- Тем хуже, господин профессор,- ответил Нед Ленд.- Вам придется отказаться от этой мысли. Мы дошли до границы сплошных льдов - этого уже достаточно. Дальше не удастся сделать ни шагу ни нам, ни капитану Немо, ни "Наутилусу". Хотите ли вы этого или не хотите, но мы вернемся на север, то есть в места, где живут все порядочные люди.

Я должен был признать, что Нед прав в одном отношении: до тех пор, пока корабли не научатся передвигаться по ледяным полям, им придется останавливаться на границе сплошных льдов".

Сейчас такой спор вызывает лишь улыбку.

А ведь каких-то 50-60 лет назад все это казалось далекой-далекой фантастикой.

* * *

Мне посчастливилось встречать их на пирсе после казавшегося тогда немыслимым рейса.

Не верилось, что такое свершилось, хотя мы шли к этому часу долгими и долгими годами, бессчетное число раз проверяя механизмы, тренируя людей, придирчиво взвешивая все "за" и "против"...

Иные малосведущие в нашем деле могли бы сказать:

- Ну и что же в этом особенного: подходит лодка к полюсу, командир находит полынью или наиболее тонкий лед и - всплытие.

Но мы-то, подводники, знали, что это не так.

Мы знали, что у американцев трижды срывалась сама попытка пройти под полюсом. Трижды! Хотя американские моряки выбрали и облегченную обстановку, и наиболее благоприятный для всплытия район.

Перед Жильцовым и Сысоевым стояла задача: пройти под полюсом и всплыть в районе его.

Выбрать нужное место для всплытия совсем не легко. Для этого необходимы и мастерство всего экипажа, и незаурядное мужество. Ведь мы шли непроторенными путями, и никто не мог подсказать нам, какие опасности встретятся на пути.

Я понимал, что слова американского командира Калверта в книге "Подо льдом к полюсу": "Я невольно напряг все мускулы в ожидании сильного удара, который мог означать катастрофу",- не пустой звук.

Полюс редко бывает гостеприимным.

Мы шли к нему, надеясь на творческое мужество советских людей, ученых, конструкторов, рабочих, давших нам в руки самую совершенную технику.

И вот лодка подходит к причалу.

Десятки рук тянутся к друзьям, имена которых скоро узнает весь мир.

Торжественно плывет над притихшей водой медь оркестра.

Сразу возникает импровизированный митинг. Кого мог оставить равнодушным рассказ Героя Советского Союза капитана 2 ранга Л. Жильцова:

- Нам выпала большая честь решить сложную задачу: пройти к полюсу под многометровой толщей полярного льда.

Экипаж лодки не сомневался, что все обойдется хорошо. Мы верили в технику, созданную руками советских рабочих, верили друг в друга. Мы хотели во что бы то ни стало выполнить задание. Из штурманской рубки поступил доклад: "Проходим полюс!" Приборы вскоре определили, что над нами полынья. Я дал команду: "По местам! Стоять к всплытию!"

И в эти напряженные минуты сложнейшего маневра люди - хозяева замечательной техники - были сосредоточены и спокойны, действовали безошибочно и уверенно. Сердце атомохода билось ровно, не зная перебоев. Лодка плавно всплыла в центре полыньи. Замерла стрелка глубиномера. По трапу мы вышли на лед. На высоком нагромождении торосов в районе Северного полюса установили Государственный флаг нашей Родины. В штаб была послана радиограмма об успешном выполнении правительственного задания.

Нужно сказать несколько слов о Жильцове, Петелине, Сысоеве - этих подводных асах, штурмовавших полюс из глубин.

Скромнейшие люди в жизни, они шли на выполнение этого трудного задания спокойно и уверенно.

Юрий Сысоев рассказывал мне после похода:

- Было бы неправдой сказать, что я был абсолютно спокоен. Сами понимаете: ошибись в расчетах хоть немного, и лодка могла удариться о паковые льды. Но я был твердо уверен и в людях, и в технике. Даю команду:

- По местам стоять к всплытию!

Секунды кажутся часами. Но даже толчка мы не почувствовали: лодка словно "вписалась" в полынью. Стрелка глубиномера замерла. Отдраиваем рубочный люк, и крепкий морозный воздух ударяет в отсеки.

- Полюс!..

Через вахтенного офицера отдаю команду:

- Группе, выделенной для водружения на Северном полюсе Государственного и Военно-Морского флагов Советского Союза, собраться в центральном посту!..

Прошло несколько минут, и над полюсом взвилось алое полотнище - флаг Родины. Рядом трепетал на ветру Военно-Морской флаг.

Эти минуты я не забуду никогда в жизни..."

Штурм полюса из глубин!

Трудно ли было это и опасно? Судите сами. Когда командир американской подводной лодки "Скейт" Джеймс Калверт плыл к полюсу, он записал: "Сидя в одиночестве в своей каюте, я не мог прогнать из головы мысль о том, что с каждым оборотом винтов мы уходим все дальше и дальше от безопасного района. Далеко ли мы ушли от кромки льда? Успеем ли мы, если произойдет какая-нибудь неприятность, возвратиться к открытой воде до того момента, когда жизнь в стальном корпусе окажется уже невозможной? Я твердо решил выбросить эти мысли из головы. И все же, несмотря на огромные усилия не думать об этом, я вынужден был сознаться себе в том, в чем не признался бы никому другому. Я боялся..."

Мы шли подледными трассами без рекламного драматизма, а от этого подвиг советских моряков-подводников стал не меньше.

Л. Жильцов. Флаг над полюсом

Лев Михайлович Жильцов, русский. Родился 2 февраля 1928 года в г. Нахабина Истринского района Московской области. Летом 1941 года поступил в 1-ю Московскую Военно-морскую спецшколу. Аттестат зрелости получил в Ленинградском Военно-морском подготовительном училище. В 1949 году закончил Каспийское Высшее Военно-Морское училище. Службу в звании "лейтенант" начал на подводных лодках типа "М" Черноморского флота. Здесь в 1954 году закончил службу в должности старшего помощника и был переведен на первую атомную подводную лодку. С конца 1959 года стал командиром этой же подводной лодки, получившей на Северном флоте название "Ленинский комсомол". В 1962 году впервые она достигла Северного полюса. Командиру капитану I ранга Л. М. Жильцову в этом же году было присвоено звание Героя Советского Союза.

С того памятного дня, когда "Ленинский комсомол" всплыл в районе полюса среди вечных льдов, водрузил на полярной вершине нашей планеты Государственный флаг Советской Родины, прошло пятнадцать лет. Но у меня и сейчас перед глазами этот незабываемый миг: алое полотнище, словно язык яркого пламени, засияло на фоне серо-белесого неба. Находившиеся на льду подводники сначала замерли в торжественном молчании, а потом без всякой команды огласили белое безмолвие громогласным "ура!". Задание Коммунистической партии, Советского правительства было выполнено.

Высокая честь первыми среди советских подводников достичь заветной точки земного шара выпала на долю экипажа "Ленинского комсомола". И это вполне закономерно. Ему не раз приходилось выступать в роли первопроходца.

Тому, кто читал очерк А. Елкина "Атомная сходит со стапелей" в сборнике "Корабли-герои", наверняка запомнилось красочное описание спуска на воду первого подводного атомохода. Речь шла о нашем "Ленинском комсомоле". Мне посчастливилось быть непосредственным участником этого поистине исторического события. За много месяцев до него меня назначили старшим помощником командира на этот корабль.

Не буду подробно останавливаться на том, как шло освоение принципиально новой техники, как каждый из нас, начиная с командира, засиживался над научными трудами и учебниками по ядерной физике, детально изучал чертежи, схемы механизмов и приборов, а потом, по мере того как их устанавливали на корабле, целые дни проводил около них. Подолгу с нами беседовали, рассказывали, учили, а потом и экзаменовали конструкторы, инженеры, техники. И в первую очередь - научный руководитель проекта атомной подводной лодки. Многое давало и общение с рабочими - отличными специалистами, монтировавшими на корабле механизмы, приборы, устройства.

В биографию каждого корабля, как первые вехи на его жизненном пути, навсегда вписывается время закладки, спуска на воду, вступления в строй.

Нужно ли говорить, с каким нетерпением каждый из нас, членов экипажа "Ленинского комсомола", ждал того мгновения, когда атомный корабль, покинув причал, сделает первые на своем веку мили!

И вот наконец отданы швартовы, и атомоход отходит от стенки завода. На борту лодки находится главнокомандующий ВМФ, в то время адмирал, С. Горшков. Корабль набирает скорость. Турбины работают без шума. В носу нет обычного буруна - его каплеобразные обводы хорошо обтекает вода.

Скорость все больше и больше увеличивается. Чуть покачивает. Свежеет.

Атомная лодка следует заданным курсом в район испытаний. Все идет нормально, и это нас радует. Внизу готовится торжественный обед. Командир пригласил главкома спуститься в центральный пост. Первым делом Сергей Георгиевич зашел в штурманскую рубку. Мы спокойны: штурман капитан-лейтенант Е. Золотарев (ныне капитан 1 ранга) - опытный, грамотный, скрупулезный офицер.

Адмирал очень внимательно ознакомился с картой, изучил прокладку, просмотрел записи в навигационном журнале и в присутствии командира сделал замечания на уровне самого опытнейшего флагманского штурмана.

В дальнейшем мне еще раз пришлось столкнуться со штурманской подготовкой нашего главкома. Незадолго до похода к полюсу весной 1962 года на одном из совещаний он подозвал меня к себе и, указав на Главного конструктора штурманской аппаратуры, с улыбкой сказал:

- Все главные конструкторы приборов и механизмов оставляют "для себя" некий гарантийный запас. Уверен, что ваша навигационная аппаратура будет надежно действовать по крайней мере до 88-й параллели (в то время обычно считалось, что гирокомпасы с полной гарантией могут работать лишь до широты 80-85°). Надеюсь, командир, вы убедитесь в походе, прав я или нет.

Уже в плавании я смог убедиться в том, насколько верен был прогноз главкома. Мы пересекли 86-ю, затем 87-ю, наконец 88-ю. Штурман и все, кто находился в центральном посту, не переставали восхищаться техникой. Приборы показывали точно. Что и говорить, прекрасную технику создали наши советские ученые и инженеры!

Но вернемся к первому плаванию корабля. Присутствовавшие на борту испытатели по приказанию главкома задавали разные режимы работы нашей энергетической установке. В плавании проверялась не только техника, но и надежность и подготовка людей. К чести личного состава, никто не подкачал. Потом, конечно, было немало походов. Но первый выход в море на новом корабле остался в памяти навсегда!

Задолго до плавания к полюсу побывал "Ленинский комсомол" и под арктическим льдом в различных районах Северного Ледовитого океана, Во время этих полярных походов, разных по продолжительности и выполняемым задачам, экипаж получал, так сказать, "подледную практику". Мы знакомились с айсбергами, "щупали" приборами паковый лед, искали полыньи и разводья, проверяли работу разнообразной аппаратуры, установленной на корабле. Опыт доставался иногда немалой ценой. Помню приход в базу из первого подледного плавания в условиях полярной ночи. Мы стояли с офицерами на пирсе и с огорчением смотрели на перископ. Он был погнут при всплытии во льдах. Наш командир Герой Советского Союза капитан 1 ранга Леонид Гаврилович Осипенко, окинув взглядом его тело, попросил закурить, хотя год назад бросил, и сказал: "Приборы надо проверять заранее и верить им, верить, как своим глазам. Тогда перископом можно и не пользоваться. Мотай это себе на ус, Михалыч!

Тебе наверняка плавать под полюсом. Будешь всплывать, учти этот печальный опыт!" Как пригодились дружеские советы нашего командира потом, когда мне доверили командовать "Ленинским комсомолом"! И конечно, не только я, но все, тогда еще молодые, а теперь убеленные сединами подводники вспоминают с теплым чувством своего первого командира - учителя и большого друга Л. Осипенко. На его плечи легли многие заботы, связанные со спецификой плавания атомных подводных лодок. Трудностей занимать не приходилось. Но под его руководством экипаж успешно преодолевал их.

Несмотря на то что на "счету" нашего корабля уже было немало подледных миль, к походу на Северный полюс готовились особенно тщательно. Внимательнейшим образом проверялся каждый механизм, каждый прибор. Под особым контролем находились те системы и комплексы, которые обеспечивали работу энергетической установки и навигационной аппаратуры, предназначенной для плавания в приполярных районах.

Работали с большим энтузиазмом. У всех было одно желание - образцово, в сжатые сроки подготовиться к походу. В нашей печати уже после возвращения с полюса об этом писалось, и повторяться, как я понимаю, нет нужды. Хочу только еще раз подчеркнуть, что каждый из нас не только стремился вложить в дело знания и опыт, но и отдавал всего себя, проявляя творчество, инициативу и сообразительность. В тот период с особой силой раскрывались замечательные моральные качества личного состава корабля. Мобилизовать все силы экипажа на тщательную подготовку к походу командиру, офицерам помогали партийная и комсомольская организации.

Наконец настал день выхода. Ждали мы его не только с нетерпением, но и с определенной тревогой: предстояла последняя проверка готовности к походу специалистами штаба. Закралось сомнение: все и все ли готовы. Но опасения были напрасными. Люди показали отличные знания своих обязанностей. Не подвела и техника.

Получаю последние указания, уточняю обстановку. Штурман, капитан-лейтенант О. Певцов докладывает принятый прогноз погоды. И вот долгожданное "добро" на выход. Объявляю тревогу. На борт прибывает руководитель похода контр-адмирал А. Петелин. Нужно ли говорить, что участие в плавании такого опытного подводника было очень важно для всех нас, и прежде всего для меня, сравнительно молодого командира. Отдаются швартовы, медленно отходим от плавпричала.

Лодка находилась уже далеко в море, когда старшина команды радиотелеграфистов доложил о полученном по радио Обращение Военного совета ВМФ за подписью главнокомандующего Военно-Морским Флотом адмирала флота С. Горшкова и заместителя начальника Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота вице-адмирала В. Гришанова. Доброе напутствие руководителей мы тут же объявили по корабельной трансляции.

Жизнь корабля, идущего с большой скоростью в холодных глубинах океана, текла строго размеренно. Четко неслись вахты. Регулярно проводились тренировки, осмотры оружия и технических средств. Словом, все, как в обычном походе. И как всегда, особо присматривали за теми механизмами, которые, как говорится, несли большие перегрузки. И не зря!..

Однажды в ЦП поступило донесение, что подшипник электродвигателя, обеспечивающего работу важной системы, стал резко нагреваться. Рисковать было нельзя. Капитан-лейтенант-инженер А. Шурыгин предложил заменить этот подшипник, поставленный во время предпоходовой подготовки, на прежний, отработавший уже не одну кампанию. Его поддержали. Несмотря на трудности, работу выполнили в исключительно короткие сроки. Это первое серьезное испытание еще раз подтвердило высокую техническую грамотность и практическую выучку личного состава.

В назначенное время лодка подошла к кромке льда. И вот на экранах телевизоров сначала появились отдельные льдины, словно облака, стремительно пролетающие над кораблем. Потом потянулись сплошные ледяные поля, изредка расколотые узкими трещинами и небольшими разводьями.

Наши атомные лодки оснащены совершенными приборами для обнаружения льдов, точного определения их формы и осадки. И все же каждому хотелось хоть разок взглянуть в окуляр перископа. Установилась даже своеобразная очередь. Но такое наблюдение не было лишним. И по совету контр-адмирала Петелина мы ввели не предусмотренный никаким боевым расписанием пост, который кто-то остроумно окрестил постом "вверхсмотрящего" (по аналогии с "впередсмотрящим"). Вот уж тем, кто нес вахту у перископа на этом посту, вдоволь удалось налюбоваться ледовым пейзажем.

Особенно запомнился момент всплытия. Как сейчас вижу цепь ослепительно белых торосов с остроконечными вершинами - словно строй застывших воинов в белых маскхалатах, куски льда, отрывающиеся от ледяного берега полыньи и дрейфующие к другому берегу. И удивительная первозданная тишина.

Когда время, отведенное на первую стоянку, истекло, мы погрузились на глубину (здесь встреча с ледяными колоссами океана - айсбергами маловероятна, и в то же время такая глубина позволяла наблюдать обстановку над нами) и легли на курс к Северному полюсу.

...Все ближе и ближе полюс. Но жизнь на корабле идет по-прежнему без особых перемен, как будто это обычный поход. Обойдя отсеки, Александр Иванович Петелин несколько даже удивился тому спокойствию, с которым неслась вахта: "Вроде находимся не на подступах к полюсу, а в полигоне боевой подготовки!.."

Некоторое оживление вызвала лишь подготовка к партийному собранию, на котором должны были обсуждаться заявления о приеме в партию нескольких человек из нашего экипажа.

Наступило 17 июля, день, когда "Ленинскому комсомолу" предстояло пройти под полюсом. Торжественным завтраком решили отметить это событие.

И вот на часах 6.40 (время, конечно московское). Штурман докладывает: "До полюса - 10 минут хода". Объявляю об этом по громкоговорящей связи. Все свободное от вахты собираются у празднично накрытых столов.

Полюс! От имени руководителя похода и командования корабля поздравляю экипаж. В ответ по отсекам раздается раскатистое "ура!".

Да, это настоящий праздник! И мы понимали, что обязаны им прежде всего нашим замечательным ученым, инженерам, техникам, рабочим, создавшим такие прекрасные и совершенные корабли, как наш "Ленинский комсомол", корабли, которым под силу выполнение столь необычной и сложной задачи. Обязаны Коммунистической партии, Советскому правительству, делающим все, чтобы обороноспособность социалистической Родины находилась на том уровне, которого требует сложная современная международная обстановка.

Плавание продолжалось. Мы отрабатывали задачи, определенные планом похода. Выполнив их, повернули вновь к полюсу, но уже из другого полушария. Второй раз прошли точку пересечения земных меридианов как-то буднично. Просто объявили по отсекам, как это принято, когда приходим в район боевой подготовки или возвращаемся домой.

К нашему великому огорчению, непосредственно на полюсе подходящей для всплытия полыньи не оказалось. Однако сравнительно недалеко от него эхоледомеры все же помогли найти небольшое разводье. Корабль с трудом смог втиснуться в него. Всплыли довольно быстро и точно. Осторожно подняли перископ. Оказалось, более трети кормовой надстройки находится подо льдом. А в носу до его кромки всего несколько десятков метров. Дали самый малый ход. Корма вышла из-подо льда, а нос уперся в ледяной "причал".

Решили организовать настоящее увольнение на арктический "берег". Но сначала необходимо было отметить достижение Северного полюса установкой на паковом льду Государственного флага СССР. С этого волнующего события я и начал свой рассказ. Дополню его некоторыми подробностями.

Перекинули на лед сходню. Одна за другой спускались по ней партии людей. Неугомонный замполит, оказывается, еще в базе предвидел возможность проведения в центре Арктики спортивно-массовых мероприятий и захватил в поход две пары лыж и коньки. Ну кто мог отказать себе в удовольствии проложить лыжню в непосредственной близости от "земной оси"! Мы чувствовали себя вполне уверенно вблизи могучего атомохода, доставившего нас к эпицентру ледяной короны планеты.

Четыре часа длилось знакомство с Арктикой. Подводники фотографировались у торосов и на фоне флага. Многим захотелось иметь снимок около ледяной глыбы, оказавшейся при всплытии на надстройке. В шутку ее окрестили "подарком Нептуна".

Большую радость участникам плавания доставила радиограмма, в которой командование Северным флотом поздравляло экипаж "Ленинского комсомола" с успешным выполнением ответственного задания.

Наступил момент прощания с полюсом. Подана команда: "Всем на корабль!" И хотя военным людям пристало выполнять ее без промедления, чувствовалось, что делается это без особого энтузиазма. Каждый стремился еще раз окинуть прощальным взором суровый ледяной простор Арктики. Как мне показалось, люди были в этот момент необычно молчаливы. И это понятно: свершилась давняя мечта многих поколений русских и советских подводников. Было о чем подумать!..

Старший помощник капитан 3 ранга Г. Первушин командует: "Убрать сходню!" Задраен рубочный люк. И лодка на ровном киле, без хода погружается в воды Северного Ледовитого океана. Курс - зюйд, к родным берегам.

По пути в базу "Ленинский комсомол" еще раз всплыл во льду. Но теперь этот сложный маневр стал уже делом привычным. И мы справились с ним без всякого напряжения.

И вот встреча дома. Погода как по заказу - солнечная. На причале множество людей. В руках у некоторых букеты скромных северных цветов. Звуки оркестра, и снова "ура!". Это в честь экипажа нашего корабля, прошедшего под паковым льдом тысячи миль и покорившего полюс.

В тот же день состоялось вручение правительственных наград.

С той поры минуло много лет. Но по-прежнему в боевом строю наш родной корабль. Немало совершил он новых походов, выдержал суровые испытания. Люди на нем сменились уже не раз, а героические традиции "Ленинского комсомола", заложенные первым экипажем, живут и приумножаются.

Н. Черкашин. Нижняя вахта

Николай Андреевич Черкашин, капитан второго ранга. Служил на Краснознаменном Северном флоте заместителем командира подводной лодки по политической части. Участник дальних походов.

Я просыпаюсь от возгласа вахтенного офицера: "Задраен верхний рубочный люк!" Крикливый динамик висит над самой головой, и во сне в память мою, как на сеансах гипнопедии, навечно впечатываются ночные команды и перекличка акустиков: "Глубина... метров. Горизонт чист..." Свищет в цистерны вода. Беспечное покачивание сменяется целеустремленным движением вниз, вниз, вниз вглубь, вглубь, вглубь. Все вещи замерли, точно оцепенели от гипноза глубины: дверца шкафчика не бьется, посуда в буфете кают-компании не гремит. Отсек наливается тишиной, глухой до жути после клохтанья дизелей и плеска волн в борта. В минуты погружения превращаешься в очень чуткие живые весы: ощущаешь десятые доли градуса любого дифферента. Некая тяжесть, будто ртуть, переливается то в ноги, то в голову, пока наконец лодка не выравнивается и не наступают обманчивые твердь и покой.

На столе у меня - буддийский бурханчик с качающейся головой, поклоны и наклоны которой отмечают крены и дифференты корабля. Должно быть, сейчас голова божка запрокинулась за спину - дифферент заложили такой, что пятки мои уперлись в носовую переборку. Не иначе на рулях глубины Комлик - самый молодой "горизонталыцик". Нет ничего тоскливее, чем уходить на глубину с такой крутизной. В такие минуты родная каюта, дарующая столь драгоценное в отсечной тесноте одиночество, кажется склепом. Она так мала, что в ней можно или сидеть, или лежать. Она похожа на берлогу под стволом поваленного дерева: "ствол" - толстенный извив вентиляционной магистрали - проходит по подволоку. А круглый свод борта усиливает впечатление ямы. С подволока, словно мухоморы, свисают красные вентили аварийной захлопки и аварийного продувания балластной цистерны.

Нервы, нервы... На каком-то месяце автономного плавания они неизбежно дают знать о себе. К черту тоскливые мысли! Лучший способ от них избавиться пройти по отсекам, "выйти на люди".

Я натягиваю китель, нахлобучиваю пилотку...

Пригнувшись, вытискиваюсь из каютного проемчика в низенький тамбур, который отделяет каютку старпома, отодвигаю дверцу с зеркалом и выбираюсь в средний проход.

Изнутри подводная лодка похожа на низенький тоннель, чьи стенки и своды в несколько слоев оплетены кабельными трассами, обросли приборными коробками и вовсе бесформенной машинерией. Механизмы мешают распространяться свету плафонов, и оттого интерьер испещрен рваными тенями и пятнистыми бликами. У носовой переборки, в полумраке, словно красная лампада, тлеет сигнальная лампочка ЛОХ{36}.

Красная лампочка подсвечивает Ионе Тодору, вахтенному электрику второго отсека. Завидев меня, он приподнимается из укромного местечка между командирской каютой и водонепроницаемой переборкой носового торпедного отсека.

- Тарыц-кап-нант, вахтенный электрик матрос Тодор!

- Есть, Тодор. Как плотность?

С легким молдавским акцентом Тодор сообщает плотность электролита в аккумуляторных баках. Я щелкаю выключателем аварийного фонаря - горит. На этом "официальную часть встречи" можно прервать. Я - замполит, и от меня, кроме вопросов по службе, всегда ждут чего-то еще. Старпом называет такие мои вылазки - "поговорить с матросом на сон грядущий о любимой корове, больной ящуром". Тодор - бывший виноградарь, и мы действительно говорили с ним когда-то о страшной болезни лозы - филлоксере. Это было давным-давно - еще в самом начале похода. С того времени мы успели с ним вот так - мимоходом, накоротке - переговорить об Ионе Друце и Марии Биешу, о Кишиневе, о коньяке "Калараш", о мамалыге, о Котовском, о Маринеско, о том, что молдавское "ла реведерен!"{37} очень похоже на итальянское "арри вэдэрля!"{38}, о битве при Фокшанах, о цыганах, что "шумною толпой по Бессарабии кочуют", о...

Он один молдаванин в экипаже, и я знаю, как приятны ему эти беглые напоминания о родине. И без того скромные мои знания о "солнечной Молдове" давно иссякли. Тодор ждет. Ну, что я еще скажу?! Не повторять же снова об этой проклятой филлоксере?! Тодор сам приходит на помощь:

- Товарищ капитан-лейтенант, не слышали в "Последних известиях", какая там погода у нас?

Ну, как ему скажешь, что не слышал?!

- Слышал. Сухо. Безоблачно. Температура - около тридцати.

Тодор светлеет:

- Как всегда! У нас всегда так!

Я заметил, с каким вниманием слушают в отсеках сводку погоды в "Последних известиях". И в самом деле, услышишь, что в Москве оттепель, ветер слабый до умеренного, гололед,- и будто клочок письма из дома получил. Трудно ли представить себе московский гололед?

"С огнестрельным оружием и зажигательными приборами вход в отсек категорически запрещен!" Медная табличка приклепана к круглой литой двери лаза в носовой торпедный отсек. Оставь огниво всяк сюда входящий. Всяк сюда не войдет. В рамочке на переборке - "список должностных лиц, которым разрешен вход в первый отсек при наличии в нем боезапаса". Список открывает фамилия старпома, за ней - моя.

Первый отсек самый большой - он протянулся во всю длину торпед, и оттого, что последняя его стенка скрыта в зарослях трубопроводов и механизмов, замкнутое пространство стальной капсулы не рождает ощущения безысходности. Ему не может здесь быть места хотя бы еще и потому, что сам отсек задуман как убежище: над головой - торпедопогрузочный люк, через который, если лодка не сможет всплыть, выходят на поверхность точно так же, как и через трубы носовых торпедных аппаратов. Это двери наружу, врата исходов.

На настиле между стеллажными торпедами меня встречает вахтенный отсека старшина первой статьи Ионас Белозарас. Опять Иона!.. Белозарас - отличник боевой и политической подготовки, отличник Военно-Морского Флота, специалист первого класса, командир отделения торпедистов, групкомсорг, помощник руководителя политзанятий.

Я люблю этого старшину вовсе не за его многочисленные титулы: тихий неразговорчивый литовец - человек слова и дела, на него всегда можно положиться... Он постарше многих своих однокашников по экипажу - пришел на флот после техникума и еще какой-то отсрочки. Рядом с девятнадцатилетним Тодором - вполне взрослый мужчина, дипломированный агроном. Я даже прощаю ему учебник "Агрохимии", корешок которого торчит из-под папки отсечной документации. Вахта торпедиста - это не вахта у действующего механизма, но дело даже не в том. Белозарас поймал мой взгляд, и можно быть уверенным, что теперь до самой смены к книге он не притронется. Нотации об особой бдительности к концу похода лишь все испортят.

Чтобы соблюсти статус проверяющего начальника, я спрашиваю его о газовом составе воздуха. Вопрос не праздный. "Эликсир жизни" в соприкосновении с маслом взрывоопасен, точно так же как выделяющийся в аккумуляторных отсеках водород,- недаром торпеды и все инструменты подвергают здесь обезжириванию.

Вахтенный торпедист через каждые два часа обязан включать газоанализатор и сообщать показания в центральный пост. Все в норме. Кислорода - 20%, углекислоты - 0,4%. Я не спешу уходить. Любой отсек - сосуд для дыхания. Все его пространство, изборожденное, разорванное, пронизанное механизмами,- это пространство наших легких, под водой оно как бы присоединяется к твоей плевре. Воздух же в первом всегда кажется свежее, чем в других помещениях. Видимо, потому, что он прохладнее, что его не нагревают ни моторы, ни электронная аппаратура, не говоря уже о камбузной плите или водородосжигательных печках. Я делаю несколько глубоких очистительных вдохов...

Чтобы пройти в кормовые отсеки, надо вернуться в - жилой офицерский. Он похож на купированный вагон, грубовато отделанный деревом, из которого стругали в войну ружейные приклады.

Здесь же, под сводом левого борта, протянулась выгородка кают-компании. В одном ее конце едва умещается холодильник "ЗИЛ", прозванный за могучий рык "малым дизелем"; в противоположном - панель с аптечными шкафчиками. Раскладной стол сделан по ширине человеческого тела и предназначен, таким образом, не только для того, чтобы за ним сидели, но и для того, чтобы на нем лежали. Лежали на нем трижды - три аппендикса вырезал под водой в дальних походах доктор. Может быть, поэтому, а может быть, потому, что столовый мельхиор под операционными светильниками сверкает на белой скатерти зловещей хирургической сталью, за стол кают-компании всегда садишься с легким душевным трепетом.

В положенный час кают-компания превращается в конференц-зал, в лекторий, в чертежную мастерскую, канцелярию, киноклуб, библиотеку и просто в салон для бесед.

Под настилом палубы отсека - трюм: в два яруса стоят там огромные черные баки элементов. В них заключена подводная сила корабля, его ходовая энергия, тепло, свет.

Но в этом же подполье обитает и гремучий дух-разрушитель - водород. Четвертая часть его в воздухе рождает взрывоопасную газовую смесь. Батареи постоянно выделяют водород, и следить за периодической вентиляцией их, как заведено еще со времен первой мировой войны,- недреманная обязанность вахтенного офицера - в море, дежурного по кораблю - в базе.

Центральный пост - средоточие органов управления всех жизненно важных корабельных систем, мозг подводной лодки. Тронное место в центральном посту занимает железное креслице, приваренное к настилу у носовой переборки так, что командир в нем всегда сидит спиной к носу корабля. Оно похоже на подставку для старинного глобуса. Под креслом размещен штурманский агрегат. Если уместиться в тесной чаше сиденья, то в лопатки упрутся, словно стетоскопы, ревунные раструбы машинных телеграфов. Прямо у колен окажется "разножка" боцмана перед манипуляторами рулей глубины и многоярусным "иконостасом" из круглых шкал глубиномеров, аксиомеров, дифферентомеров.

За спиной боцмана - конторка вахтенного офицера с пультом громкой межотсечной связи. У ног "вахтер-цера" сидит обычно на "сейфе живучести"{39} вахтенный механик. Эти четыре человека - "мозжечок" субмарины - размещены купно, как экипаж танка.

Сейчас здесь напряженно - подвсплыли в приповерхностный слой. Слегка покачивает. Из выносного гидроакустического динамика слышно журчание, с каким перископ режет поверхность. Это журчание да бесплотная мягкая сила, налегающая то на спину, то на грудь,- вот, пожалуй, и все, чем планета Земля дает знать о себе. Под водой же обрываются и эти связи с внешним миром. Единственное, что напоминает о береговой, сухопутной жизни,- сила тяжести. За оболочкой прочного корпуса могли бы проноситься звездные миры и проплывать затонувшие города, бушевать смерчи или протуберанцы, но в отсеках все так же ровно светили бы плафоны и так же мерно жужжал репитер гирокомпаса. Но мы-то знаем, что за этой тишиной и бездвижностью. Мы погружены в мир сверхвысоких давлений - такой же опасный, как космический вакуум. Мысль эта неотступна, как и давление океана. Она напрягает душу, чувства, разум так же, как обжатие глубины - прочный корпус.

Быть в центральном посту и не заглянуть в штурманскую рубку очень трудно. Это единственное место на подлодке, где ощущается движение корабля, где своими глазами видно, как пожирается пространство: в окошечках штурманского прибора переползают цифры миль, градусы и секунды пройденных меридианов, параллелей...

Мне нравится бывать здесь еще и потому, что деревянная каморка в железных джунглях центрального поста - с полками, заставленными томами лоций, крохотными шкафчиками, выдвижной лампой и самым широким на лодке столом (чуть больше кухонного для малометражных квартир) - напоминает об уюте оставленного дома. К тому же это самая что ни на есть моряцкая рубка на подводной лодке: карты, секстанты, хронометры, звездный глобус... Тонко отточенные карандаши, резинки, мокнущие в спирте, параллельная линейка из грушевого дерева, острый блеск чертежных инструментов...

За прокладочным столом сегодня младший штурман лейтенант Васильчиков. Широкий, круглолицый, с румяными губами. Смотришь на него, и почему-то сразу представляешь его матушку: дородную, добрую, чадолюбивую. Мне всегда Становится неловко, когда с губ Васильчикова срывается порой крепкое словцо. Как будто его матушка где-то рядом и краем уха все слышит. Ругаться ему органически не идет: он добродушен и начитан. Единственный офицер в кают-компании, у кого ни с кем никаких конфликтов. Тип универсальной психологической совместимости.

"Тип" только что бросался ластиком, привязанным к леске, в лопасти вентилятора - здорово отскакивает! Вахта выпала скучная - карта пустая, ни островов, ни банок, серая цифирь глубинных отметок. До точки поворота еще, ой, как не скоро...

Следующий отсек - жилой, мичманский. Устроен он почти так же, как и второй,- те же аккумуляторные ямы под настилом, тот же коридор купированного вагона. Тут расположены рубка радистов, каюты механика и помощника, сухая провизионка, мичманская кают-компания, она же - восьмиместный кубрик...

По сравнению с первым отсеком, где в тропиках самый благодатный прохладный климат, атмосфера здесь пахучая и жаркая даже в Арктике. Причиной тому электрокамбуз, приткнувшийся к кормовой переборке. Напротив, чуть в стороне от двери, разверзся в полу люк мрачно знаменитой среди молодых матросов боцманской выгородки. Сюда спускаются провинившиеся, чтобы вершить на дне ее тесного трюма сизифов труд по наведению чистоты и сухости.

В дверях камбуза замечаю старпома - Георгия Симбирцева. Что-то жует.

- Не спится, Андреич?

- Бессонница.

- Это от голода,- авторитетно заявляет старпом.- Море любит сильных, а сильные любят поесть.

Если это так, то море непременно любит Симбирцева - волжанина с бурлацким разворотом плеч: еле в люк пролезает.

Камбуз - сплошной перегонный куб: пары конденсируются на холодном подволоке, и крупный дождь срывается сверху. Догадливые коки сделали себе навес из распоротого полиэтиленового мешка. Кок-инструктор мичман Маврикии печет оладьи. Наверху шторм, глубина небольшая - качает. Масло стекает то туда, то сюда и все время подгорает. Оладьи наезжают одна на другую спекаются в пласт. Маврикии кромсает его ножом.

- Ну, так что, Маврикиевна,- продолжает старпом прерванный разговор,загубил пролетарское дело на корню. В "провизионке" зверинец развел.

Вчера в трюме центрального поста под дверью рефкамеры старшина второй статьи Пяткин поймал мышь.

- Дак один только мыш, товарищ капитан-лейтенант. Дуриком завелся. Ни одного больше не будет.

Фигура Маврикина невольно вызывает улыбку: в кителе до колен и с длинными, как у скоморохов, рукавами, он ходит несуразно большими и потому приседающими шагами. По натуре из тех, кто не обидит мухи - незлобив, честен.

Маврикин - родом из-под Ярославля - пошел на сверхсрочную - в мичманы, чтобы скопить деньги на хозяйство. По простоте душевной он и не скрывает этого. В деревне осталась жена с двумя девочками. Знала бы она, на что подбила своего тишайшего мужа! Да и он уже понял, что подводная лодка - не самый легкий путь для повышения личного благосостояния.

- Деньги зря нигде не платят,- поделился Маврикии со мной открытием уже на вторые сутки похода.

Под водой он впервые, и его немало беспокоит морская толща, подпираемая полукруглым подволоком камбуза. "Как бы не потопнуть нам,- чистосердечно поведал он о своих опасениях.- Уж больно железа кругом много".

- Мышь, говоришь, одна? - усмехается Симбирцев.- Смотри. Попадется зверь ящик коньяка поставишь.

Маврикин радостно улыбается:

- О, дак за ящик нарочно подпустить можно!

- Фу, как плохо ты думаешь о своем старпоме!

Симбирцев оставляет камбуз с напускной обидой. Дело Сделано: "психологическое напряжение снято". Маврикину уже не так тягостно. Мышь под водой живет, а уж он, Маврикин, и подавно выживет.

Там, где побывал старпом,- делать нечего: порядок наведен, люди взбодрены. Иду в корму по инерции...

Получить представление о здешнем интерьере можно, лишь вообразив такую картину: в небольшом гроте под сенью нависших зарослей вытянулись рядком три длинные плиты - что-то вроде мегалитической кладки. Так вот: "заросли" - это трубопроводы и магистрали. "Плиты" - верхние крышки дизелей. В надводных переходах на них обычно отогреваются промокшие на мостике вахтенные офицеры и сигнальщики.

Над средним дизелем подвешен чайник, и отсек стал похож на цыганскую кибитку.

С погружением под воду рабочая страда мотористов перемещается к электрикам. После стального клекота дизелей глухой гуд гребных электродвигателей льется в уши целебным бальзамом. Палуба по понятным причинам сплошь устлана резиновыми ковриками. От них ли, от озона ли, который выделяется работающими электромеханизмами, в шестом отсеке стоит тонкий крапивный запах.

От настила до подволока - высятся здесь параллелепипеды ходовых станций. Между ними - койки в два яруса. Точнее, в три, потому что самый нижний расположен под настилом - в трюме - только уже в промежутках между главными электромоторами. Спят на этих самых нижних койках митчелисты - матросы, обслуживающие гребные валы и опорные подшипники размером с добрую бочку. Из квадратного лаза в настиле торчит голова моего земляка и тезки - матроса Данилова. Я спускаюсь к нему с тем облегчением, с каким сворачивают путники после долгой и трудной дороги на постоялый двор. После "войны нервов" в дизельном в уютную "шхеру" митчелистов забираешься именно с таким чувством. Здесь наклеена на крышку контакторной коробки схема московского метро. Глядя на нее, сразу же переносишься в подземный вагон. Так и ждешь - из динамика боевой трансляции вот-вот раздастся женский голос: "Осторожно, двери закрываются. Следующая станция - "Преображенская площадь".

Данилов знает мою особую к нему приязнь, но всякий раз встречает меня официальным докладом с перечислением температуры каждого работающего подшипника. Лицо у него при этом озабоченно-внимательное; так ординатор сообщает профессору после обхода температуру больных. Подшипники, слава богу, здоровы все, но подплавить их - зазевайся митчелист - ничего не стоит. Это одна из самых тяжелых и легко случающихся аварий на походе, и я выслушиваю доклад с интересом отнюдь не напускным.

Данилов - из той волны безотцовщины, что разлилась уже после войны. Мать он всегда называет ее "мама" - дала ему "девичье" воспитание: Данилов робок, застенчив, нелюдим. Он штудирует том высшей математики - готовится в институт. Частенько стучится ко мне в каюту: "Товарищ капитан-лейтенант, разрешите послушать мамину пленку". Перед походом я собрал звуковые письма-напутствия родителей многих матросов, и Данилову пришла самая большая кассета. Я оставляю его наедине с магнитофоном и ухожу обычно в центральный пост или в кают-компанию. Он возвращается к себе с повлажневшими глазами...

- Подшипники не подплавим?

- Как можно, товарищ капитан-лейтенант!

Напоследок я задаю ему почти ритуальный вопрос:

- Гражданин, вы не скажете, как лучше всего проехать...- придумываю маршрут позаковыристей,- со "Ждановской" на "Электрозаводскую"?

Данилов расплывается в улыбке и, не глядя на метро-схему, называет станции пересадок.

Жилой торпедный отсек вполне оправдывает свое парадоксальное название. Здесь живут люди и торпеды. Леса трехъярусных коек начинаются почти сразу же у задних аппаратных крышек и продолжаются по обе стороны среднего прохода до прочной переборки. Стальная "теплушка" с нарами. Дыхание спящих возвращается к ним капелью отпотевшего конденсата. Неровный храп перекрывает свиристенье гребных винтов. Они вращаются рядом - за стенами прочного корпуса, огромные, как пропеллеры самолета.

Площадка перед задними крышками кормовых аппаратов своего рода форум. Здесь собирается свободный от вахты подводный люд, чтобы "потравить за жизнь", узнать отсечные новости, о которых не сообщают по громкой трансляции. Здесь же чистится картошка, если она еще сохранилась. Здесь же собирается президиум торжественного собрания, вывешивается киноэкран - прямо на задние крышки. Сюда же, как на просцениум, выбираются из-за торпедных труб самодеятельные певцы и артисты.

Матрос Сулейман Мухтаров втиснулся в промежуток между трубами торпедных аппаратов. На колене записная книжка.

- Что пишешь, Сулейман?

- Стыхи.

Он без смущения показывает блокнот: стихи написаны на азербайджанском языке.

У Мухтарова несколько необычный боевой пост - в гальюне центрального поста. По тревоге он бежит именно туда, забирается в тесную выгородку и, присев на крышку унитаза - больше не на что, а в полный рост не встанешь,ждет дальнейших событий, наблюдая одновременно "за герметичностью прочного корпуса". Ужасная участь для поэта - нестись в торпедную атаку верхом на крышке унитаза. Но Мухтарову вверены и святая святых подводной лодки - оба входных люка: верхний рубочный и нижний рубочный. Только это еще может примирить как-то с обязанностями трюмного боевого поста No 3.

Смена дня и ночи под водой незаметна, но, чтобы не ломать подводникам "биологические часы", уклад жизни построен так, что на ночные часы приходится как можно больше отдыхающих. В это время сокращается обычно освещение в отсеках, команды передаются не по трансляции, а по телефону.

Устроить себе ложе на подводной лодке - дело смекалки и житейского опыта. Хорошо на атомоходах - там простора в отсеках не занимать: матросы спят в "малонаселенных кубриках". На дизельных субмаринах о такой роскоши приходится только мечтать. И хотя у каждого есть куда приклонить голову, человек ищет, где лучше.

Вон электрики расположились в аккумуляторных ямах. Там тихо, никто не ходит, не толкает, а главное, ничто не мешает вытянуться в проходе между аккумуляторными баками в полный рост.

Торпедный электрик изогнулся зигзагом в извилистой "шхере" между расчетным стрельбовым аппаратом и выгородкой радиометристов.

Мерно гудят под пайолами настила гребные электродвигатели. Там, между правым и средним моторами, спит митчелист Данилов. В изголовье у него смотровое окно на коллектор с токоведущими щетками. Щетки немного искрят, и окно мигает голубыми вспышками, будто выходит в сад, полыхающий грозой. Что снится ему сейчас в электромагнитных полях под свиристенье вращающихся по бокам гребных валов?

Яркий свет горит в штурманской рубке, до дыр истыкана карта иглами измерителя, лейтенант Васильчиков высчитывает мили до поворотной точки.

Борется с дремотой командир, подстраховывающий в центральном посту новоиспеченного вахтенного офицера. Сидит он не в кресле, а в круглом проеме переборочного лаза на холодном железе, чтобы легче было гнать сон. Время от времени он вскидывает голову, запрашивает курс, скорость, содержание углекислоты, и снова клонится на грудь голова, налитая лютой бессонницей.

Боцман у горизонтальных рулей неусыпно держит лодку на глубине. А над ним, в прочной рубке, влачит глухое одиночество рулевой-вертикалыцик, отсеченный от мира сверху и снизу задраенными люками.

И, конечно же, бодрствует гидроакустик, единственный человек, который знает, что происходит над лодкой и вокруг нее. Слышит он и как журчит обтекающая корпус вода, и как постукивает по металлу в пятом отсеке моторист Еремеев, ремонтирующий помпу, и как кто-то неосторожно звякнул переборочной дверью. Стальной корпус разносит эти звуки под водой, словно резонатор гитары.

Подводная лодка спит вполглаза тем сторожким сном, каким испокон веку коротали ночи и на стрелецких засеках в виду татарских отрядов, и в кордегардиях петровских фортеций, и у лафетов на бородинских редутах, и на площадках красноармейских бронепоездов, и в дотах Брестского укрепрайона...

* * *

...Где бы мы ни всплывали - одна и та же картина: полумесяц, море со струистым отливом, черный скат лодочного борта. Вечный треугольник: луна, горизонт, рубка. Все вершины соединены взглядом и лунной дорожкой.

Сегодня к ним прибавилась еще одна точка - посверки далекого маяка. Плоские лучи неторопливо шлепают по морской глади. По курсу - остров, один из тех, что соединял некогда Европу с Африкой. Теперь на нем частокол, разгораживающий материки стальной гребенкой чужих ракет.

- Мостик! Поднимается зенитный перископ!

Мы осторожно подаемся вперед, освобождая место за спинами.

Лоснящийся ствол перископа плавно выныривает из "бутылочного" горла тумбы, быстро идет вверх и утыкается в созвездие Девы. Не щекотно ли ей?

Штурман берет в перископ пеленг на маяк, расположенный в башне старого монастыря. "В трех кабельтовых к северу,- сообщает лоция,- полузатопленный корабль". Фраза из пиратской повести, а не строка документа.

- Сигнальщика наверх! Управление машинными телеграфами - в рубку!

В ограждении рубки, как в беседке после дождя,- сыро, мокро, сверху падают капли. И пахнет рыбой. Наверное, прошли сквозь косяк макрели или пеламиды. В ячейках обрешетника вспыхивают огненные точки светящихся рачков. Морская вода - жидкая жизнь, опусти в нее кусок железа, и оно зазеленеет.

Светоточивые приборы за толстыми глубинопрочными стеклами прикрыты пилотками.

Млечный Путь похож на зеленоватый луч прожектора. Созвездия в сумерках проявляются медленно, точно проступают на гигантском листе фотобумаги. Сегодня их дьявольское множество. Небо в сплошном звездном зареве. Иероглифы Зодиака. Когда в Москве мне захочется вспомнить наш поход, я посмотрю на звездное небо.

- Исполнять приказания машинного телеграфа! Начать зарядку аккумуляторной батареи!

Слова срываются с губ командира, как ритуальное заклинание, приводя в действие механизм за механизмом.

Взорвался первый выхлоп, и дизели забубнили мерно и глухо.

Идем, сливая с чернотой ночи мокрую чернь своих бортов. Море блестит, подмасленное луной. Иной раз волна выгнется параболой и сверкнет лунным зайчиком прямо в глаза. Блики дорожки дробились на ряби, будто в некоем канале кишела стая золотых рыбок.

Штиль незаметно сменился легкой зыбью с необыкновенно сильной фосфоресценцией. Волны искрятся зеленым мерцанием. Порой от наших бортов отшныривают самые настоящие зеленые молнии, и тогда видно, как под водой вспыхивают фосфорические шары. Подножия волн озаряются слабым таинственным светом, словно кто-то из глубины подсвечивает их фонарем.

Подводная лодка в сплошном ореоле, будто за свои многомесячные скитания обрела нимб святости. Санта-субмарина!

Всякий раз, когда выбираешься ночью на мостик, можно сойти с ума от перепада масштабов: внутриотсечный микромир, где ты поневоле близорук, ибо ни одну вещь не рассмотришь с удаления больше трех метров, и вдруг - через десять ступенек вертикального трапа - взгляд вырывается в космический простор, перепрыгивает с Луны на Полярную звезду, с Альтаира на Сириус...

Мы плывем, вторгаясь своими антеннами в ночной эфир.

В эфире полощутся грустные арабские песни. Чей-то гортанный голос говорит гневно, задыхаясь. Похоже, что у оратора за спиной винтовка и он только что вырвался из перестрелки. Не палестинец ли? А через одно-два деления на шкале томный голос итальянки, снедаемой ночной южной скукой. А еще дальше хоральные перевздохи органов, биг-битовские ритмы, визгливый хохот тромбона... Мы плывем, обрывая песни с континентов, как черемуху из чужих садов. Наши антенны извлекают обрывки песен из испанского, французского, итальянского эфира. Средиземноморское человечество разгородило свои лазурные побережья пограничными столбами и радиочастотами. Эфир ныне - такая же ипостась государства, как и его территория, прибрежные воды, континентальный шельф. А все-таки он общий для всех, как и Мировой океан, ночной космос, дневное небо.

Эфир забит голосами, будто все дикторы мира собрались в одной комнате перед одним микрофоном. Восточный базар: скороговорка одних, ленивое пение других, бой барабанов...

Какая странная музыка! Она сплошь составлена из ритмичного зловеще-глухого барабанного уханья. И только время от времени на мрачном фоне возникает грустное пение флейты. И снова долгая пауза, наполненная гнетущим буханьем и ожиданьем этой тонкой исчезающей мелодии, похожей на танец босых девичьих ног среди частокола солдатских сапог.

Это была музыка Ливана.

"Маяк" почти не слышен. Московская волна тонет в треске разрядов. По ионосферному прогнозу - сильная магнитная буря.

Удалось разобрать только пять слов: "...Засеяно шестьсот гектаров сахарной свеклы". Потом прорвалась песня Людмилы Зыкиной и быстро стала гаснуть - мы погружаемся, антенны уходят в воду.

Веками Средиземное море было "межконтинентальным крепостным рвом". У меня в каюте лежит папка с газетными вырезками, где идет речь о предложениях Советского правительства - их много! - вывести из зоны Средиземного моря все подводные ракетоносцы. Там же хранится и карта, вырезанная из "Лайфа". На ней помечены радиусы досягаемости баллистических ракет, которые нацелены на нашу страну с акватории Средиземного моря. Северная кромка зоны сплошных разрушений проходит по границе моей родной Калининской области и соседней Владимирской. О том, как будет выглядеть удар из-под воды, поведал американский репортер в "Нью-Йорк тайме мэгазин":

"Запускающее устройство смонтировано во вращающейся рукоятке, напоминающей рукоятку кольта 45-го калибра, только на этой ручке нет ствола. Вместо него к рукоятке прикреплен электрический шнур, который соединяет ее с консолью ЭВМ. Рукоятка сделана из тяжелой пластмассы с насечкой для уверенного захвата. Электрический шнур выглядит, как шнур обыкновенного тостера или утюга.

Для тренировок предназначена черная рукоятка, а для реальных пусков красная... Если это война, то вахтенный офицер объявляет: "Боевая тревога! Ракетная готовность". Если же это тренировка, то команда звучит: "Боевая тревога! Ракетная готовность. Тренировка".

Сообщение о действиях в чрезвычайной обстановке поступит от Президента..." .

- Мостик! По пеленгу... обнаружена работа самолетного локатора. Сила сигнала два балла. Метрист.

- Есть метрист! Стоп дизеля! Все вниз! Срочное погружение!!

Нечаянная радость. Вначале пришла радиограмма: "В вашем районе дрейфует полузатопленная шлюпка. Соблюдать осторожность при всплытии". А вслед за ней распоряжение - всплыть, подойти к борту танкера, заправиться водой и получить почту.

Письма! Ждет ли их еще кто-нибудь, как ждут подводники. Разве что зимовщики в Антарктиде, когда самолет задерживается на полгода... На подводные лодки корреспонденция никогда прямо не попадает. Мешки с почтой кочуют по всему океану, пока наконец, чудом на какой-нибудь якорной стоянке, у черта на куличках, залетный тральщик или эсминец не передаст на ободранную i штормами и обросшую зеленью подлодку экстренный семафор: "Вам почта".

Весть о почте облетела всех и сразу, и в отсеках воцарилось ожидание почти болезненное: что-то там дома... Предчувствия и предвкушения...

Ликовал кок Маврикин. Новость застала его в душевой кабинке, и теперь он радостно всем сообщал:

- Это я почту намыл!.. Это я!..

Из-под настила в первом Костя извлек свою трехрядку, развернул мехи, и под визгливо-голосистые удало-бесшабашные переборы в отсеке сразу повеяло деревенской гулянкой. А он сидит на торпеде, мичманский погон перехлестнут ремнем, гармошка на коленке, подбородок вскинут, взгляд сосредоточенно-отрешенный, точно он и сам удивлен, что выделывают его пальцы. И флотская удаль в прикушенной губе. Ни дать ни взять - Садко в морском царстве... Эх, русский человек, тульская трехрядка!

Вечером получили "добро" у старшего на рейде стать к танкеру. Из иллюминаторов осанистого судна торчат жестяные совки-ветрогоны. Жарко. У высокого борта колышется синяя, словно спирт-сырец, средиземноморская вода.

Матросы на палубе танкера гражданские, и мы разглядываем их - смуглых, длинноволосых - как марсиан.

В первую очередь передали мешки с почтой. Я хлопочу возле них, как инкассатор на вокзале, ибо почту готовы растерзать прямо на палубе.

Ну, конечно же, в кают-компании уже начали рвать пакеты, и доктор раздает письма. Но это моя святая обязанность, и я забираю все мешки к себе в каюту. Они забивают ее доверху, так что мы с доктором едва в ней вмещаемся. Вспарываем тугие свертки суточной почты боцманскими ножами и потрошим их, словно рыб. Письма вложены между скрученными в трубку журналами, и мы выгребаем их дрожащими от нетерпения пальцами. Письма! Письма!! Письма!!!

Я рассовываю свои конверты по карманам, даже не прочитав толком - от кого. "Не от нее... Не от нее... Не от нее..."

Ночью никто не спал - читали письма. Ходили по отсекам, делились новостями. Информационный взрыв.

У лейтенанта Васильчикова, минера и командира торпедной группы, родились сыновья. Поздравлений и шуток - через край.

Помощник Федя в трансе. Письма от молодой жены где-то гуляют по морям-океанам. Зато пришел конверт от двоюродной тетки.

- Сто лет бы от нее не получал!..

На одном из переходов командир получил радиограмму о нашем участии в учениях.

Капитан 3-го ранга Неверов торопился занять "нарезанный" квадрат до прихода противолодочных кораблей. Лодка шла полным надводным ходом, благо режим скрытности на время прерывался и радиоприказ разрешал "использовать светлое время суток". Светлое время... Здесь, под солнцем, оно было скорее ослепительным, чем просто светлым. Вахтенные офицеры без темных очков на мостик не поднимались, а опускались багроволицые, с волдырями солнечных ожогов.

Ветер, рожденный движением корабля, не освежал: с желтого - африканского берега веяло застойным жаром пустыни. Черное железо корпуса впитывало зной, как губка воду.

- Форма одежды в отсеках - трусы и тапочки! - распорядился старпом по трансляции.

- Усы, часы, трусы,- сострил старшина второй статьи Ткач, утираясь полотенцем.

Лейтенант Серпокрылов расстегнул браслет часов, и ему показалось, что руке стало чуточку прохладнее.

Раскаленные цилиндры дизелей исходили торопливым грохотом. Полный ход это даже на севере жарко. Вентиляция гнала по отсекам горячие ветры, и их струи обвивали тело сухими, шершавыми лентами.

Темнота не принесла прохлады - летние ветры разносили зной песков далеко в море. К тому же всю ночь шла зарядка аккумуляторной батареи, и потеплевший электролит нагрел воздух в лодке еще больше.

Неверов стоял на мостике. Близкая и недоступная вода дразнила слух всеми обещающими прохладу звуками. Захлестывая на корпус, она журчала, булькала, плескалась, пенилась, шипела... И тут же осыхала, оставляя на раскаленном железе белые соляные разводы.