Из жизни домашних хорьков

Глава двенадцатая (Самая страшная)

Меня чуть не стошнило — так от него несло перегаром и еще чем-то кислым и мерзким.

— Я… я… Я журналистка! — еле выговорила я трясущимися губами.

— Че-его?!

— Журналистка! Интервью пришла взять!

За свою жизнь где я только не побывала, с кем только не разговаривала — журналисту с разными людьми дело иметь приходится — но этот огромный, вонючий и пьяный мужик, который вцепился мне в шею так, будто придушить собирался, перепугал меня до смерти!

— А ну, пошли! — он перехватил меня за плечо и, подталкивая в спину, то ли повел, то ли поволок к крыльцу — вырваться было невозможно, оставалось только перебирать ногами и стараться не упасть. Почему-то мне не пришло в голову закричать, позвать на помощь — может, потому, что ситуация казалась немного нереальной, словно из нормального мира, где светят фонари, ходят люди и машины ездят, я попала в какой-то фильм ужасов.

Вблизи кухня оказалась еще хуже, чем выглядела через окно. Сквозь стекло хоть не чувствовалось, как там воняет. Похоже, в этом доме все, включая и самого хозяина, пропахло этой самой мерзкой кислятиной, к которой примешивался стойкий запах спиртного. В жизни больше пива в рот не возьму!

Войдя на кухню, Аронсон дал мне пинка, так что я отлетела в противоположный угол и быстро села на подвернувшуюся табуретку, надеясь, что она окажется не очень грязной.

Сам он костяшками пальцев, как горилла, оперся о стол и недобро прищурился.

— Я тебя видел… там, когда Билли моего… — как-то ненатурально всхлипнул, будто поперхнулся, схватил со стола бутылку и сделал большой глоток.

— Да, — сказала я торопливо. — Я же говорю, я журналистка, вот! — достала из кармана удостоверение, протянула.

— Джермейна Макалистер, — прочитал он и поднял глаза. — А ты у матери была?

— Что?

— У стервы моей бывшей, спрашиваю, была уже?

— Н-нет…

— Ну и не ходи. Она тебе такого наговорит!.. Будто сама святая, а не тем же говном, что и все вокруг, срет! Сука!

Аронсон кинул мое удостоверение на стол, а сам плюхнулся на табуретку, торопливо вылил из бутылки остатки содержимого в стакан и выпил до дна. Пошарил по столу глазами и, обнаружив «непорядок» — пустую бутылку — отправил ее на пол.

Теперь я видела, что пьян он до невменяемости — еле на ногах держится — и понимала его бывшую жену: я бы с таким человеком и дня не прожила!

— Заплатишь? — глаза его поблескивали, казалось, он присматривается ко мне.

— За что?!

— Ну, за интервью! Или ты чего здесь делала?

— A-а… да, конечно!

— Сколько?

Я немного пришла в себя. Подумала — если он требует мзду за интервью, значит, все не так страшно, как мне почему-то вначале показалось. Обычный пьяный придурок. И чего я его так испугалась?!

— Об этом можно поговорить, если будет… интересный материал.

— Триста, — с вызовом брякнул Аронсон и наклонился вперед. — Я ведь могу сейчас полицию вызвать и сказать, что ты у меня по двору шастала. И тебя, как пить дать, за незаконное вторжение в участке до утра продержат! За незаконное вторжение, — повторил он, словно смакуя эти слова. — А дашь три сотни — и в полицию звонить не стану, и, может, еще расскажу чего-нибудь интересное!

В глубине души я была согласна, чтобы он вызвал сейчас полицию, согласна была даже провести ночь в участке — лишь бы не оставаться ни минуты больше в этом доме. Но инстинкт журналистки возобладал:

— Ну и что же ты мне интересного расскажешь?

— А… расскажу, расскажу — вот увидишь! — ухмыльнулся Аронсон. — Мало не покажется! Вот только дай-ка пивка возьму — виски запить! — Он прошел к холодильнику, открыл дверцу и забренчал бутылками.

Я торопливо потянулась за удостоверением — неприятно было, что оно до сих пор лежит на липкой грязной клеенке.

И в этот момент он меня ударил по голове, не знаю — бутылкой или еще чем-то. Я не успела ни испугаться, ни даже боли толком не почувствовала: удар… и в глазах потемнело.

Очнулась я в подвале. Почему-то я сразу поняла, что это большое помещение с бетонным полом и низким потолком — подвал. Вокруг громоздился всякий хлам: доски, куча ржавых железок и каких-то непонятных пластиковых штук, коробки, гора старой мебели — похоже, ее десятки лет здесь копили. Вдоль стен тянулись трубы, а наверху, под самым потолком, виднелись два небольших окошка.

Но мне было не до того, чтобы оглядываться по сторонам. Я сидела на полу, прислонившись к чему-то жесткому и неудобному, руки мои были связаны сзади, рот заклеен липкой пленкой, а Аронсон трудился над моими ногами, обматывая их чем-то и приговаривая:

— Сука! Думала, я тебя не узнаю?! Это ведь ты у церкви была, да? Уже тогда за мной шпионила, а потом, в парке, тоже следила?! Ну, вот и доследилась!

Голова страшно болела, просто горела. Я не сразу поняла, что происходит и почему мне не шевельнуться — а потом судорожно забилась, пытаясь вырваться из его рук.

— Сиди смирно! — Аронсон зажал мои ноги, сделал еще пару витков и выпрямился. — Вот так с вами, бабами, со всеми поступать надо — чтобы сидели и не вякали!

Забыв про заклеенный рот, я хотела было сказать: «Ты что, с ума сошел?!» — но получилось только мычание.

— Отпустить, небось, просишь? Журнали-истка! — ухмыльнулся Аронсон. — Сейчас мы разберемся, кто ты на самом деле такая!

Он шагнул к стоявшему слева от меня столу. Я увидела, как он берет мою сумку, сует туда руку — замычала, забилась, пытаясь сказать «Не надо, не смей!» — но было уже поздно.

С громким проклятием Аронсон выдернул из сумки руку — на запястье у него висел Гарольд. Оказавшись снаружи, хорек отцепился и молниеносным движением скользнул по рукаву вверх, к лицу; спрыгнул на стол. Еще мгновение — и он был уже на полу; отбежал на несколько шагов и остановился.

Аронсон обернулся и оторопело, словно не веря самому себе, посмотрел на кровоточащую руку — потом на меня. Пошарил вокруг глазами, наткнулся взглядом на хорька.

— Ах ты, сволочь! — медленно произнес он. Не спуская глаз с Гарольда, потянулся к лопате, стоявшей у стены.

Гарольд тоже уставился на него и зашипел — отступать перед врагом он явно не собирался.

— Крыса поганая! Ну иди, иди сюда! — сказал Аронсон почти шепотом и начал медленно поднимать лопату, занося ее вбок. Осторожно сделал пару шагов к хорьку. — Сейчас ты у меня получишь…

И в этот момент я изо всех сил пнула его под колени связанными ногами. Толчок удался на славу: Аронсон, как подрубленный, грохнулся на пол, лопата лязгнула по бетону, а Гарольд испуганно метнулся под доски.

Сердце мое отчаянно колотилось. Я понимала, что этот толчок безнаказанным не останется и сейчас на меня обрушится вся злость озверевшего пьяницы — но что же еще было делать? Ведь он чуть не убил Гарольда!

Аронсон медленно встал на четвереньки, потом неуклюже, как медведь, выпрямился и повернулся ко мне с перекошенным лицом — таким страшным, что я невольно отшатнулась. Только теперь я поняла, что Гарольд, похоже, успел еще тяпнуть его то ли за ухо, то ли за щеку — вся правая сторона лица была залита кровью.

— Ну ты и дря-янь!.. — покачивая головой, даже не сказал — прорычал он. — Ничего, сейчас ты у меня получишь!

Когда он расстегнул пряжку ремня, я перепугалась жутко. Потом на секунду обрадовалась: чтобы изнасиловать, ему придется меня развязать! Авось удастся отбиться и вырваться, он ведь на ногах еле держится!

Но оказывается, на уме у Аронсона было совсем другое. Резким движением он выдернул из джинсов ремень и намотал конец на руку.

— Сейчас ты мне все расскажешь! Все-е! И откуда про наши дела узнала, и про то, как ходила за мной всюду, шпионила… Интервью!.. Знаю я эти интервью — ты ведь у церкви не просто так оказалась?!

Не знаю, соображал ли он, что даже если бы я очень хотела, едва ли я могла что-нибудь ему ответить с заклеенным ртом.

Он щелкнул ремнем в воздухе и сделал шаг вперед. Я замычала, замотала головой, попыталась отползти.

Тяжелая пряжка врезалась в стену в каких-нибудь трех дюймах от моего лица.

— Говори, сука, чего ты там вынюхивала?!

И вот тут-то я сказала про себя: «Да, крепко ты влипла, Джеки Макалистер!»