Из истории группы "Облачный край"

Был у него в группе классный басист, точнее бас-балалаечник по имени Сэм. Абсолютно уникальный человек, ростом не более полутора метров рядом с этой балалайкой, размером больше него он выглядел… а когда он упаковывал её в футляр, она становилась в несколько раз уже больше. Сэм взваливал футляр на плёчо и шёл. Его было за ней не видно совсем – идет такая большая бас-балалайка сама по себе. Сэм играл на ней виртуозно, и вообще – был очень хороший и добрый человек. Буквально на следующий год он был убит дома у себя в Луге. Каждое лето они в тёплое время года выступали на улицах Европы и зарабатывали столько денег, сколько здесь нельзя было заработать. На следующий день по возращении из успешного турне, он был найден дома: всё перерыто – банальное ограбление.

На замену погибшему в Германии Кондрашкину Ольга пригласила Николая Корзинина, ветерана рок-н-ролла из групп «Санкт Петербург», соратника Владимира Рекшана. Слышать о нём я, конечно же, слышал, а познакомиться лично довелось в студии. Еще одна родственная душа… тем не менее, родственность душ не повлияла на качество исполнения, хотя надо отметить – удар иной, и ритмика другая, и всё совсем иначе, нежели Кондрашкин.

Наиль Кадыров под метроном уже сыграл все партии баса ранее, Кондрашкину удавалось найти с этой записью общий язык, Корзинину же потребовалась иная свобода игры – записанный бас сковывал его, мешал реализовать свой рисунок, поэтому вновь пришлось вызывать Наиля Кадырова и вновь всё это тянулось, тянулось, тянулось, тянулось, и края-конца тому не было видно, и я уже сам не понимал что делать… Оля была ещё свой человек, просто в доску, и особых напрягов в отношениях это не вызывало: сам процесс записи у меня еще раздражения не вызывал.

ГЛАВА 12, ЧАСТЬ 2: ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ СЕРЁГИ

В начале июня 1995 года Оля меня очень выручила, спасла от кромешного загнивания. В те дни Тропилло должен был уехать по своим каким-то важным делам во Францию и Германию на две недели. Как я уже говорил, помещение, в котором была студия, принадлежало институту психоанализа. На дворе был уже 95-й год, помещение было занято в 89-м, и так до сих пор директору института тов. Решетникову Андрей умудрился так ничего не заплатить. Шел шестой год так называемой “аренды”, хотя был оговорен срок, величина ежемесячной платы, но денег никаких не поступало.

Чем дальше, тем более агрессивно вела себя дирекция, ведь помимо аренды, Тропилло ничего не платил и за свет, а нагорало там – вы понимаете – немалые суммы. А если студия звукозаписи несколько лет круглосуточно без выходных и праздников работает и где-то у кого-то, к кому эта студия подключена, вращаются счетчики без перерыва на сон изо дня в день, из года в год? В итоге – отключили нам первый раз свет, отключили второй, предупредили, отключили третий раз, а после я вспомнил, что я вроде и сам в прошлом электрик, допуск у меня есть, я вышел как-то в коридор, опытным взглядом осмотрел, куда можно было бы кинуть проводок, и нашел. Проводка была везде там наружная: чёрт ногу сломит и вряд ли кто-то разберёт, куда какой провод идёт – их там десятки самых разных мастей. Можно было незаметно проложить лапшу и присыпать пылью, что я и сделал.

Дирекция слышит шум, всё понимает и вновь присылает электрика. Тот снова отсоединяет мой проводок и бросает вниз. Вечером я снова его подключаю. В конечном итоге – электрик свернул мою “нить Ариадны” на локоть и унёс в неизвестном направлении… А провод там, надо сказать, необычный, – рассчитанный на силовую нагрузку 380 вольт, – такого у меня не было, и в студии тоже хранился один единственный провод. Звоню в ужасе Тропилло: «Я сейчас уезжаю, а завтра на счет Института будут переведены деньги, и за аренду, и за электричество – можешь не сомневаться, сиди спокойно».

Спокойно я сидеть никак не мог. Если бы Андрей не уезжал, он мог бы решить вопрос. Мне частично передалось настроение администрации. Директор строго-настрого предупредил, что если мы подключимся еще раз, они вызывают милицию и вышвыривают нас вместе с аппаратурой на улицу. Я функционировал как сторож – мне это всё и выговаривалось. Я было рыпнулся сказать, что, мол, не волнуйтесь, завтра придут деньги… но директор только посмеялся мне в лицо. Удаляясь, он продолжал рассказывать, что он думает о Тропилло, о нашей музыке и обо всём русскоязычном роке, и о том, где нам всем место…

Надо ли говорить, что на следующий день денег переведено не было. И через день – тоже. А у меня и чайник электрический, электробритва – всё оказалось бесполезным железом, в такой ситуации. Никто записываться не приходит, денег нет. Запаршивел я за неделю – жуть. Грязный, небритый, похожий на бомжа, уставший от голода человек… ну что делать? Походил я по ребятам, до которых можно было дойти пешком – никого дома нет – все на дачах хиппуют в такую жаркую погоду. Першина в Англии, Тропилло в Германии, а я – в полнейшей жопе.

Неделю я провел в тишине и темноте, питаясь одной лишь сырой водой – блокада. Ну что делать? В студии стояла двухконфорочная электроплита, купленная домой, в Архангельск, на случай отключения газа, коих у нас в последнее время случалось достаточно. Взял плитку под мышку и понёс на рынок, продавать. Выхожу из студии, а около решетки Першина стоит – звонит в обесточенный звонок, уже развернулась, собралась уходить. Вот счастье-то…

– «Ты куда это, Сергей Иванович, собрался? О-оо! Да в каком ты виде… фу-ууу», – Оля принюхалась к моей одежде. – «Да вон ведь как, – понурив взор, отвечаю, – электричества нет, денег нет, я не ел шесть дней, воды не согреть – не помыться и на баню денег нет, в общем… гнию тут заживо… вот плиту иду продавать». – «Что?? Ты в таком виде пошел на рынок??? Да это же до первого мента, ты что – не понимаешь?? Скидывай свое барахло, и поехали, давай со мной».

Першина только что сошла с поезда, забросила вещи, и сразу ко мне. Красивая, фирменно и со вкусом одетая роскошная дама она повела меня по улице и даже взяла меня под руку. Это было зрелище: красавица и чудовище, иностранка и бомж идут по улице, а милиционеры дёргают друг-друга за рукав и передают по рации типа смотри, картина… прохожие оборачивались.

Дошли до метро, доехали до Удельной, там пересели на электричку и приехали в деревню Шувалово – эдакий питерский Монмартр. Разные художники и музыканты основали там небольшой посёлок: презрев все городские удобства многоэтажных построек, они расположились в черте города, в частных домах. В один из таких домов мы и приехали, к Олиным друзьям: Косте Разуманову, его жене и дочке. Диана была балериной – танцевала в Мариинке и в Мюзик-Холле, а пресытившись мизерной зарплатой и достачей со стороны новорусских нувориш, уволилась, предавшись семейной жизни, вдали от городской суеты воспитывала дочь Машу.

Оля представила меня ребятам с самой лучшей стороны. Лишь глянув на меня, они поняли всё: пожарили картошечки, говяжьей печени, послали гонца за вином, затопили баньку. Пять счастливых дней я провел на лоне любви и согласия моих новых друзей, за что огромное им спасибо – они вернули меня к жизни.

Приехал Тропилло, перевёл небольшую сумму на счет Института, правда, не всё. Пустили нас с оговоркой, что через две недели задолженность должна быть погашена полностью. После шуваловской реабилитации я ринулся в бой, существенно обновив своё внутреннее состояние. В течение двух недель мы как-то очень по-быстрому закончили запись всех инструментов. Я убедил Першину, что не нужно нагромождать пачки лажовых дорожек, а кардинально стереть всё сомнительное и приступить уже к сведению, наконец. Ольга тоже страшно устала от всей этой записи, положилась полностью на моё чутьё и не обманулась… к исходу лета большой фрагмент альбома уже был готов.

Андрею Ольга сказала, что очень довольна нашей совместной работой, что надо было сразу направить её ко мне, и что следующий альбом она непременно будет писать со мной… о ужас! Не узрите в моем крике ноту неблагодарности – напомню, что с Першиной я дрызгался год абсолютно бесплатно. Я был на ставке у Тропилло – в Лютеранской организации числился звукорежиссёром, трудовая книжка моя лежала там. Ждать этой зарплаты можно было и месяц и два, а то и больше, в то время как разовые халтуры оплачивались, что называется, прямо на месте. В связи с Ольгой любых халтур я был лишён: после меня приходил кто-то другой с кем-то работать – получал деньги, предо мной то же самое, а я ходил впроголодь. Поэтому я страшно испугался перспективы второго альбома и просил Тропилло всячески это дело оттянуть. В глубинах моего сознания уже зарождался новый альбом “Любовь к жизни”, уже руки чесались заняться им.

В очередной раз, уезжая в поездку, Ольга торопила меня сделать чистовое сведение одного из фрагментов. Першина много передвигалась, и могла запросто отменить билет, если что-то не успевалось. Поздно вечером в самый разгар работы замигала сигнальная лампочка, я вышел в коридор: по ту сторону решётки, в темноте стоит Юрий Шевчук: «Здравствуйте, Ольга Першина здесь записывается?»

Я удивился, вроде знакомы, а он меня не узнал: «Проходите», – отрываю ему дверь. Он одет совсем не так, как Юрий Шевчук, а, присмотревшись, понял: просто похож. Бархатный зелёный пиджак с блестящими золотыми пуговицами. На переносице золотые очки: «А вы, собственно, кто», – спрашиваю. – «Я – старый Олин друг. Узнал, что она записывается, пришел навестить. Живу я рядом, вон мои окна», – он показал рукой: в глубине колодезной Петроградки ярко светились окна его квартиры.

Познакомились: друг Олиной юности Сергей Кирьянов, председатель союза промышленников и предпринимателей Санкт-Петербурга. Он прикупил какими-то партизанскими тропами себе квартиру прямо напротив нас, которая нигде не значилась – у неё даже не было адреса. Использовал он её для конспиративных целей. Бывало, он предоставлял это жильё людям, которым нужно было спрятаться где-то. А часто там просто жили разные люди, в частности – был замечен актёр Лёня из фильма “Бандитский Петербург” – тот самый, с которым Певцов конфликтовал, а потом взял и убил, за что друганы упрекнули, мол, за что ты его, он правильный пацан.

Частенько мы бывали там – пообщаться с людьми иного круга, поесть бутербродиков и попить смирновочки, которую хозяин предпочитал. И вот, как-то раз, во второй половине июня, аккурат в дни, когда Шамиль Басаев напал на Буденовск и захватил больницу, мы сидели, провожали Першину в поездку очередным срочным ночным сведением. Если ранее Ольга могла отменить, случай чего, свою поездку, в этот раз они ехали группой, и в этот раз всё было жёстко: семь утра самолёт вокзал. А тут Сергей кричит нам в открытые окна: «Эй! Битлы! ну-ка давайте все ко мне! Что вы делаете?» – «Да вот, – отвечаем, – ночная смена у нас, к утру должны закончить, Оля уезжает». – «Так мы её проводим! Оля! О-оля! У меня день рождения, ребята, давайте все ко мне!»

Мы никак не могли принять заманчивое предложение Сергея, но тот был непреклонен. Я говорю: «Серёга, ты человек видный, друзей у тебя полно, неужели ты сейчас один сидишь?» – «Да все спят уже, в отрубе. Полный дом еды и питья, я не сплю и только вы вокруг. Идите ко мне, будем гулять до утра».

Никак он не мог смириться со своим одиночеством. А мы никак не могли составить ему компанию. Самолёт неумолимо улетал утром в Лондон. Отказались вежливо, сидим, работаем, и вот выходим чаю попить на кухню. Вдруг – бз-дынь – отскочив от каменной стены, по полу покатился металлический шарик. Бз-дынь – второй. Ясное дело – стреляет в нас добрый предприниматель. Оружия у него всякого полно – коллекционер. Хранил он свой арсенал прямо там, и я, весьма напрягшись, спрашиваю его в оконный проём: «Ты что Серег, сдурел в натуре? Ты чо палишь?» – «Ну, вы же добрым советам не внемлете, что мне остается делать? Буду выкуривать вас оттуда».

Я перепугался не на шутку. Краем глаза, как-то раз я видел коллекцию Сергея, и было там всё, сабли, ножи ятаганы… вплоть до гранатомёта, как мне тогда показалось. Во всяком случае, выкурить нас у него было чем, в этом я совсем не сомневался. Оттого и струхнул не на шутку. А тот не унимался: поиграв с пневматической игрушкой, он взял в руки семизарядное помповое ружьё, заряженное крупной картечью: «Вы по-прежнему не передумали?» – грозно спросил, уже изрядно подвыпивший, Серёга». – «Нет, – отвечаю ему, – знал бы ты, как нам самим хочется к тебе прийти, поесть икорочки, миноги в масле; выпить водочки… ну что ты, в самом деле, а?» – я делал всё что мог, чтобы унять его раздражение. Но мою длинную ночную тираду прервал оглушительной силы удар… он выстрелил из помпового ружья по водосточной трубе, превратив её в решето. Нужно ли говорить, насколько это было громко в колодезных домах на Большом проспекте П.С. в три часа ночи? Казалось – обрушились небеса. Мы с Олей попадали на пол.

Весь ужас усугублялся еще и тем, что в те дни вся милицейская рать была приведена в полную боевую готовность. В нашем районе мгновенно по всему периметру заныли сирены их машин. Двор, в котором мы находились, в основном был не жилой. Сразу и не понять, откуда ведётся стрельба. А Сергей не унимался. Клацнул зарядным устройством: «Ну что, убедил, вы идёте ко мне?» – «Ты что Серега, с дуба рухнул, сейчас менты нагрянут, снайперы, и застрелят тебя… ты чо?» – «Да кто там нагряя-яянет, да я им покажу-уу, – куражился Сергей, – никто нас не найде-еет», – и снова выстрелил по трубе и еще раз.

Водосточная труба с оглушительным грохотом рухнула оземь. Звук милицейских сирен стал резко приближаться – им удалось локализовать огневую точку, но подобраться сюда было трудно. Опять выстрел – уже по другой водосточной трубе. Следующим он снес вторую водосточную трубу, а мы лежим, потому что запросто его могло и переклинить, а получить такой заряд картечи себе в периметр никому из нас не улыбалось…

Внизу уже захлопали двери, слышим – топот сапог по крышам. Мы выключили свет и радио, которое играло на кухне. Наш стрелок спрятался в окне. Сели к столу, попиваем чаёк… и вдруг появляется снова Сергей в своем окне с каким-то цилиндрическим предметом: «Чо тут написано, непонятно…» – вертит в руках блестящую фиговину, пытается понять, как она действует. Я сразу вспомнил: есть на флоте такая штука, типа ракетницы, только очень мощная. Она предназначена для оповещения кораблей в условиях сильного тумана. Приведённая в действие, она с рёвом летит на высоту пятьсот метров и там взрывается, выделяя много света и звука. При мне её как-то ему подарили, и я разговорился с дарителем, он-то мне всё про неё и рассказал.

Крутил Серёга эту мандулу в руках, крутил, и вдруг она как жахнет… и прямо нам в окно. Ослепляя искрами, оглушая свистом, шаровая молния влетела к нам и, отталкиваясь от стен, заметалась по кухне. Стукнулась о дверь, отскочила к стене в прихожей, шлёпнулась об пол, и вылетела в открытую дверь, прямо к решётке… там она со страшным свистом оглушительно взорвалась, повыбивав всё стёкла в подъезде. Мы с Олей, реально контуженные, стряхиваем с себя серую пыль и гарь.

Повисла вязкая тишина, которую прервал пьяный голос: «Ну что? Все живы?» – тут я, уже наплевав на конспирацию, начинаю орать все маты в адрес нашего юбиляра. – «Ну что, ребята, извините, ну не рассчитал, да у меня и кончилось всё…» – И тут смотрю – ракетницу, уже маленькую, в руках вертит: «Ладно, последний салют», – высовывается в окно и пускает вверх красную ракету – сигнал к атаке. – «Вырубай свет, дурило, – ору ему шёпотом, – тебя щас снайперы снимут».

Тот, наконец, понял, что ему угрожает. Вырубил свет, закрыл окно и затихарился за мощной шторой. Только унялся, как прямо над нами послышались шаги – двое со СВД залегли прямо над нами. Так прошел час или два. Ни о какой записи уже не могло быть и речи. Всю ночь клацали двери – проверялись подъезды, но квартиру Сергея так и не смогли отыскать.

Утром я увидел его, бодрого в белой рубашке. Он рассказал: наблюдая в бинокль, ночью видел двух спецназовцев на крыше – они разглядывали его окна в прицелы своих винтовок. Буквально на следующий день он вывез весь свой оружейный музей на дачу, от греха. А мы – так и не досвели нашу песню. Ольга улетела в Лондон. На это ничто не могло повлиять. Мы уже заканчивали запись альбома. Это была рок-опера, Борис Гребенщиков придумал её в трамвае.

Был в Ленинграде такой маршрут, который за два часа пересекал весь город. Называлась опера “В объятиях джинсни”. Её и решила воплотить Ольга Першина в жизнь, вместе с питерскими рок-музыкантами и со мной, в качестве звукорежиссёра. Дамой была Ольга отвязной, любила повеселиться, однако в один прекрасный день с ней что-то произошло. Она вдруг стала страшно набожной особой – уверовала, до самой глубины души. Если раньше в её лексиконе присутствовали матерные слова, то вдруг, в один прекрасный момент они полностью исчезли. Выпивка вдруг стала строго запрещена. Даже малейший перегар от меня на работе вызывал приступ гнева. Это был уже явный перебор.

А однажды, Ольга встала к микрофону, сложила руки и приготовилась петь. Я сделал ей рукой “мотор”, пошла музыка, я подвинул кресло, оно зацепилось ножкой за провод, провод потянул мою гитару, и она упала на ковёр: «Блядь!» – воскликнул я, забыв выключить связь со студией. О, ужас! Я ругнулся матом, да еще во время исполнения… Ольга заплакала, стала пить валерьянку, устроила истерику. Кое-как унялась, но запись была сорвана. Уходя, она строго настрого приказала мне утром быть свежим, и чтобы от меня даже следов перегара она не услышала. Тут уж давление такое на себя я уже вынести не смог – обида захлестнула меня.

Встав спозаранку, я вышел к ларьку и попросил две бутылки самой мерзкой бормотухи – из тех, что были в продаже. Перед записью зашел в подъезд, открыл обе, и пока шёл наверх влил их в себя до самого дна, обе одновременно. Без десяти десять зашел в студию, а ровно в десять Оля вошла и увидела меня такого хорошего. Позвонила Тропилло: «Ты знаешь, твой оператор напился, от него разит перегаром!» – на что Андрей резонно предложил, что если Богаев не нравится – к вашему типа распоряжению Веденин, Смородинский или Ильин – на выбор. – «Нет, мне нужен только Богаев, но чтобы он был трезвый и без перегара! Повлияй на него!!»

Ну, как на меня можно было повлиять? Записывал я Ольгу бесплатно в течение года. Если мне в этот период что и перепадало на хлеб, я смело превращал его в вино – что еще делать мне в такой ситуации? Ольге пришлось отступить. Тропилло так и сказал ей: хочешь непьющих операторов – работай с ними, кури с ними бамбук, делай что хочешь. Хочешь Богаева – терпи перегар.

К тому же, несмотря на свой заграничный капитал, мадам Перри мне не платила. Лишь раз, от щедрот, отстегнула сотню долларов и всё, за целый год такой вот работы. Ну, еще в баньке помыла, спасибо большое. А так – ну ни черта, на самом деле. Два альбома: «Песни на религиозные темы» и вот этот вот «В объятиях джинсни» – записав эти труды, мы закончили наши нелёгкие отношения к обоюдной радости. Оба альбома были изданы рок-фотографом Наташей Васильевой на своей фирме «White Horse» в Англии.

ГЛАВА 13: ШЕВЧУК, ЖЁНЫ КИНЧЕВА И СЕРГЕЙ КУРЕХИН

:

Однажды Юрию Шевчуку пришла в голову идея провести фестиваль “Окна открой”. Планировалось мероприятие, я бы сказал, широкого профиля, в котором бы приняли участие масса существующих на тот момент музыкантов – известных и начинающих.

Доктор Кинчев

Девизом фестиваля был принят слоган, частично взятый из песни ДДТ “Наполним небо добротой”. В рабочем названии было принято добавлять “…, а бокалы минералкой”. Официально, в то время Шевчук спиртного не употреблял, склоняя всех к безалкоголию. Это было громогласно представлено и должно было служить примером для подражания.

Мероприятие проходило под открытым небом, при ясной погоде. Алиса назначила своё выступление первыми, чтобы отстроиться хорошо и сразу сыграть, вместо того, чтоб шастать за кулисами и ждать своего выхода. Было это очень разумно. Я не мог пропустить их выступления: оставил студию и приехал туда. Послушал Алису, порадовался за их звучание, получил удовольствие.

Готовилась к выступлению следующая группа, а я стоял неподалёку от сцены. Вдруг вижу, как из закулисных помещений выходит большая группа людей, а между ними, в центре, Костя Кинчев возвышается и плывёт как монумент. Я не стал к нему ломиться, но он, увидев меня, выплыл из толпы, подошел, поздоровались.

К. Кинчев, стадион Петровский, 23.06.96

– А ты Серёга, что тут делаешь трезвый, – спросил Костя, заметив печаль на моём лице.

– Да вот пришел посмотреть, как там у вас, а посидеть тут и негде совсем…

– Эх, как бы я хотел с тобой посидеть, – вздохнул Костя, слегка обернувшись куда-то вбок.

Где-то сбоку, рядом с Костей всегда находилась его жена Саша. Вообще, надо сказать, Кинчев всегда был в глубокой зависимости от своих жён: сначала Аня, потом Саша – он безумно их любил и беспрекословно подчинялся им.

Александра внимательно следила за всеми контактами Константина, чтобы случай чего, вовремя оградить от несанкционированного злоупотребления. А Костя меня и спрашивает:

– А где поблизости можно как-то посидеть?

– Тут, на Петроградской, неподалёку, студия Тропилло, в которой я работаю. Там сейчас наши пишутся, Новая Земля, может, сходим туда, “послушаем музыку”?

Кто-то к Саше обратился с вопросом, отвлёк, а мы уже шасть, и по улице Добролюбова идём к Большому проспекту. Шли долго: Костю узнавали на каждом шагу и приглашали выпить, но Костя благодарил и отказывался. Фанаты совали ему деньги, со словами мол, – “ну не сейчас, так потом”. Зашли в магазин, что возле самой студии… потом – так потом. Отоварились, поднялись в студию.

– Вот тут всё и происходит, да? – Костя посетил студию на Большом впервые, – ну покажи, что вы тут делаете?

Поставил ряд песен, очень ему понравился барабанщик, Валера Журавлёв. Послушали, Костя говорит:

– Ну, Серёга, давай хотя бы пару песен споём вместе, в самом деле…

К. Кинчев и П.Самойлов, стадион Петровский, 23.06.96

Идея такая витала в воздухе уже лет десять, сколько мы были знакомы, однако до сих пор не осуществлена. Только я кинулся было включить микрофон, как пришел Тропилло. Он с трудом продрался сквозь плотную толпу фанатов, облепившую дом, в который только что вошел Кинчев. Обрадовался Косте, заметил бутылку…

– Ага, друзья… сидят, пьют в моей студии, а меня не зовут…

Присоединился к нам Андрей Владимирович, строго-настрого приказал музыкантам из Новой Земли держать у двери оборону и не пускать никого из фанатов, толпящихся в подъезде, перед решёткой.

Сидим вот так, втроём, и треплем за жизнь. Костя рассказывал о том, что происходило с ним за эти годы, возникла дискуссия о будущем и настоящем. Прошло так часа два с половиной, как приходит к нам музыкант со своего поста и говорит:

– Тут какие-то бляди ломятся к нам, да с таким шумом… пустить их, Андрей?

– Никого не впускать, – замахал руками Андрей, – еще чего, ходят тут всякие…

Сидим еще полчаса, снова приходят с ворот:

Саша Панфилова с какой-то бабой

– Нет больше сил терпеть этот визг и шум, Андрей, что делать? – с этими словами, по нарастающему гулу в коридоре стало ясно, что делать уже нечего… поздно: ломившимся к Косте удалось пройти через блокпост. Грохнула дверь, будучи открытая злой ногой, чуть не слетела с петель. Это была очень разъярённая женщина…

– Кто пустил сюда эту шлюху, – грозно вопросил Андрей Тропилло… не успев услышать ответ, получил донышком пивной банки с размаху прямо в глаз.

– Это я шлюха? Ты, жирный козёл, сам-то кто такой?

– Ах ты, сука – Андрей бросился на Сашу и принялся её душить. Костя бросился на Андрея, я схватился за Сашу, и мы стали их разнимать, я кричу:

– Андрей, погоди Андрей, это не фанатка, не шлюха, понимаешь, это его самая что ни на есть законная жена, Саша!!

– Как жена? – Тропилло дрожал от злости, еле переводя дух, – чья жена?

– Кости жена, Сашей зовут, понимаешь, – кричу.

– Андрей, – сказал Костя, испытывая лёгкое неудобство перед вскочившим у Тропилло бурым фингалом в глазу, – это Саша, моя жена, она меня искала, и вот нашла…

Андрей не знал, что и говорить… тут Саша:

– Я катер заказала, как ты просил. Он оплачен: стоит и ждет нас – поехали!

К. Кинчев c семьёй. Зал “Дружба”, в гримерной (концерт в защиту программы “Взгляд”)

На том, наша встреча с Константином и закончилась. Саша увела его кататься на своём катере, а мы остались с Андреем “доделывать начатое” и рассуждать о том, насколь важно-таки знать в лицо жён наших героев.

Это сейчас все про всех всё знают. Из жёлтых газет, из телевизионных программ. А тогда не было никакой информации. Однажды с Курёхиным произошел на моих глазах похожий случай, когда я приехал в офис за зарплатой. Ведь я на постоянке трудился у Тропилло. Конечно же, денег всегда не хватало – мы ведь ничего существенного, кроме музыки, не производили. А кому нужна наша музыка, когда в карманах у всех пусто. Тем не менее, хоть и не регулярно, но зарплату от Лютеран нам всё-же платили. Бывало, наедет в офис на Лиговке народ и толпится час, два, три в ожидании денег.

Однажды я приехал туда самый первый: сидит главбух Вика, перебирает документы, и кассир Лора – подбивает ведомости. Что-то у Лоры не сходится, она нервничает. Открывается дверь и на пороге появляется Сергей Курёхин со своей фирменной, неизменно-лучезарной улыбкой. Мы с ним были знакомы уже давно, с 1984 года. Поздоровался со мной, с Викой, формально с Лорой. Но та была настолько увлечена своим делом, что даже не подняла глаз. У Сергея были какие-то дела с Тропилло, не имеющие к финансам никакого отношения. Он сел рядом со мной ждать Андрея.

Кассир Лора был для него человек новый, она сразу стала для него объектом повышенного внимания. Курёхин принялся задавать ей всякие вопросы, она огрызалась, он ей советовал не нервничать, всё-таки это финансы, дело такое… Однако Лоре было совсем не до шуток – предстояла первая в её жизни выдача зарплаты, а тут что-то не сходится, и Курёхин теребит её совсем некстати. Предложил ей попить водички – налил из графинчика. Тут чаша терпения переполнилась, Лора подняла на Сергея, исполненный гнева, взор:

А. Тропилло. Ирландия, 1991г

– Молодой человек, – тяжело выдохнув, молвила она, – не могли бы вы заткнуться и помолчать, а?

– Ну что вы, что вы, я, конечно же, вас понимаю, и обязательно заткнусь и буду молчать, но девушка, вы поймите, разве можно употреблять такие грубые выражения, находясь в таком месте, да еще и в адрес таких людей…

Сергея куражило неподецки: он уже вошел в ироническое пике, из которого самому уже было трудно вырваться. Курёхин глядел на Лору с обескураживающей улыбкой, что вконец вывело ту из себя. Она подняла на него тяжелый взор:

– Ну как похож на Курёхина, как похож… однако у того взгляд умный, тот воспитанный, благородный – с вами не сравнить.

– Так-то и не сравнить… – Сергей нахмурил лоб.

– Вы хам, быдло пивточечное. Вы даже имя Его не можете произносить, слыш ты, тоже…

Сергей Курехин

Разошлась Лора не на шутку. Курёхин был у неё самым любимым персонажем: она была на всех его концертах, хранила пластинки, имела все записи. Даже и предположить Лора не могла, что перед ней стоит самый настоящий Сергей Курёхин и глумится над ней:

– Да-да, меня часто с ним путают, и я даже что-то слышал о нем, – Сергей обернулся к нам, держа указательный палец у рта, – только я бы еще поспорил, у кого осмысленней взгляд – у меня, или у него. Подошел к Лоре, навис над её столом с ведомостями и приподнял очки.

– Слыш, вали отсюда! Убери свои грязные лапы. Пошёл отсюда вон! А то я за себя не ручаюсь, – взвизгнула Лора.

– Ну ладно, – ретировался Сергей, – раз такое дело – Тропилло я не дождусь, на встречу уже опаздываю, пойду себе машину ловить. Он кивнул нам с Викой и попрощался с Лорой.

– Глаза б мои тебя не видели, – устало выдохнула Лора, – ушел, наконец… офис находился прямо на Лиговском, и наше большое витринное окно выходило как раз на проспект. Лора грустно смотрела на Сергея:

Кинчев и Шевчук

– Как всё-таки в жизни бывает. Ну, вылитый Курёхин.

Наконец мы с Викой не выдержали и сказали ей, кто это. Шок был такой силы, что Лора заплакала.

– Догони его, Сергей, верни его, – умоляла меня девушка.

– Ну а что сама-то ты, Лора, не побежишь, не догонишь его, не бросишься ему на запястье, что ты сама-то не можешь? – я уже начал негодовать.

Лора стояла как вкопанная. Не сойти было ей с места, она глядела в окно и не дышала. Но тут Сергей поймал тачку, обернулся на наше окно и увидел раскрасневшееся лицо кассирши: она смотрела на него мокрыми, но преданными глазами. Сергей помахал нам рукой, улыбнулся Лоре и скрылся в машине.

Что поделать, своих героев нужно знать в лицо, как, впрочем, и антигероев. Жизнь сталкивает нас, порой, с жестокой бездуховностью, истинными врагами, прячущимися за масками друзей. И нас не обошла такая судьба: шваркнули нас, аж на три альбома, причем лучшие альбомы оказались в нечистоплотных руках… но, обо всём – по порядку.

ГЛАВА 14: НАХРЕНА НАМ ЗАПАД

Студия. фото Сергея Богаева

Жизнь в студии наполовину состоит из плюсов, а наполовину из минусов. Хорошо, что в студии ты всегда на рабочем месте, можно всегда поработать. Но это и хреново, потому что приходится пребывать там и во время записи других, когда не работаешь, а просто маринуешь себе уши и тренируешь нервы. Хорошо, когда музыканты оставляют на ночь свои музыкальные инструменты – ведь не будешь таскаться по городу с кейсом, если завтра опять его везти в студию. Этим я частенько пользовался, потому что своего инструмента, окромя пассатижей, как не было, так и нет. Плохо, когда заканчиваешь свою смену, а идти тебе некуда и отдохнуть тоже негде; некуда приткнуться – везде звучит эта враждебная, чужая музыка. Она проникает во все щели, и нет от неё спасения. Временами я пытался съезжать в съёмные квартиры, но тут начинается новый геморрой: то денег нет на дорогу, то их настолько мало, что хватает только на портвейн. Самый дешёвый портвейн стоит двадцать семь рублей (в ценах 2008 года – SR), а метро с маршруткой туда и обратно – семьдесят два. Двадцать семь настрелять по округе проще, чем семьдесят два. Поэтому, проживая в съёмных квартирах, я имел доступа к студии несоизмеримо меньше. Часто бывают отмены, и я все их занимал под себя, будучи на рабочем месте постоянно.

Слушая в который раз, новый трек “Ария варяжских гостей”, я пришёл к выводу: играть на барабанах мне нельзя! Каждый должен заниматься своим делом: умеешь на барабанах играть – играй. Если гитара по жизни легче далась – играй на гитаре, а то непонятно, что получается. Решил – в последний раз я позволю себе записать барабанную партию, больше и пытаться не стану, особенно на профессиональном уровне, когда продукт выходит в тираж. Так, для себя, ещё куда ни шло – нужно же было что-то делать.

Барабанщик у меня всегда был и есть – Дима Журавлёв, но он в Архангельске. Это значит, чтобы его использовать, нужно питание ему здесь обеспечить, проживание, какие-то деньги, наконец. А у меня самого проблемы большие с первым, со вторым, и с третьим, само собой. Вызвать его я никак не мог. Спас положение всего один телефонный разговор, который надолго, и в один момент, перестроивший моё сознание. Я позвонил Вишне, он обрадовался, пригласил меня на обед. Надо сказать, что Лёшка безумно вкусно готовит, почти как и я, но только мне негде практиковаться. Кухня в студии есть, но у меня нет туда права доступа.

В тот день Алексей приготовил свекольный борщ на обжаренной мозговой косточке и нажарил сочных котлет с жареной же картошкой. Заметив мой лёгкий тремор, Вишня полез в загашник и достал початую бутылку какого-то в вещества зеленоватого оттенка:

– Ты будешь Абсент? – спросил Алексей, я кивнул, дескать буду, но на всякий случай поинтересовался: – А что это такое?

Вишня налил крепкий ароматный напиток в стограммовый стаканчик, который я моментально осушил. Ранее мне не приходилось пробовать этот замечательный напиток, я неоднократно встречал в мировой литературе упоминания об Абсенте, как о наркотическом зелье. Может быть этот аспект и внёс некие коррективы в сознание, потому что всё, что происходило на его фоне, приняло судьбоносный характер.

Евгений Губерман

У Алексея небольшая, но неплохо оснащённая домашняя студия: несколько клавишных инструментов, добротный японский ревербератор и два компьютера с полукиловаттным акустическим контролем. Особенно мне понравился Korg Karma – он наполняет сердце чарующими переливами, при нажатии всего одной клавиши. Поскольку я не Рахманинов, да и Вишня не Рихтер, эти прекрасные возможности заморской аппаратуры вполне могли бы заменить даже полное отсутствие исполнительского мастерства.

Вдобавок, у него на винчестерах хранилось много гигобайт коротеньких кусочков барабанных партий, оформленных в виде петель. Можно замкнуть воспроизведение петли в кольцо, и наслаждаться несколькими тактами хорошо исполненной партии ударных инструментов. Долго так невозможно, хотя в наше время по радио можно услышать произведения, созданные на основе всего лишь одной барабанной петли.

Звуки, которые предложил Вишня, были прекрасны. Мало того, они поразили не только меня: до сих пор, если заходит кто в студию, когда я пишусь – удивляются, мол, как удалось записать такие ядерные барабаны. В общем, впервые в жизни я столкнулся с лупами лицом к лицу, и это было неплохо. Лёшка ставил мне один луп за другим, мы отобрали нужные, затем стали составлять из них пирамидки: сначала один, затем второй, потом третий, пауза, и снова первый… получилась болванка минуты на четыре, после чего Лёшка скинул файл на компактный диск.

В студии я довесил туда немного живого железа, стало совсем удивительно хорошо. Это был поворотный момент в моей музыкальной деятельности, потому как больше ничто не держало, и отпала острая необходимость искать вариант поселения Журавлёва в Петербурге.

Нужно отметить, Абсент подействовал очень прогрессивно, немного иначе, чем просто слегка разбавленный спирт, да плюс хороший обед, да ещё прекрасно звучащие барабаны – всё это вносило в жизнь новые положительные вибрации. Сгорая от нетерпения, я быстро залил болванку в уже подготовленную сессию Протулз и обрадовался тому, насколько плавно вошла новая технология в мой устоявшийся мир. Включил гитару.

У меня собственный метод записи гитары: я включаю её в пульт, затем раздаю сигнал на два мощных комбика – басовый и гитарный. Понятно зачем: гитара занимает собой весь спектр мыслимых частот и звучит, как будто стена стоит. Звук я снимал с четырёх-пяти микрофонов и разбрасывал по стереобазе. Один удар по басовой струне, в такой конфигурации, поднимает ветер в помещении.

В тот день я так и просидел с гитарой до самого утра. Понимание, какой должна быть гитара на таких барабанах, пришло не сразу. Сначала я кинулся играть всякие замысловатые рифы на заданный темп – получилось уж больно изрядно. Попробовал риффы попроще – ещё хуже стало – совсем какая-то попса. Уже и барабанов за этой гитарой не стало слышно – нет, так не пойдёт, думаю. Лишь только на следующий день я нашёл единственно верный вариант, что послужило отправной точкой общей концепции альбома. В то же время, только в светлое время суток, студию оккупировал Саня Савельев со своей рок-оперой про Тропилло “Оллипорт” (анаграмма от Тропилло – SR). Там стояла его акустическая гитара Ovation, на которой я сыграл несколько тактов. Прибавление акустического звука в такое месиво, что я устроил, внесло толику прозрачности, получилась такая оттяжка, отдушина. Сегодня музыка играется не столько нотами, сколько сменами состояний. Всегда приятно, когда вещь не льётся одним сплошным массивом, а рубится на части, каждая из которой несёт своё настроение, своё состояние.

Сведя первую вещь, я летел на Охту, к Вишне, как на крыльях. Результат получился настолько неожиданным, что мы даже обнялись от радости! Обоим стало понятно, что в такой технологии нужно и продолжать свои действия. Тем более, Тропилло уже всё услышал; когда я сводил, он зашёл в студию со своим приятелем и спросил:

– Серёга, а что это такое?

Он в глаза меня никогда не хвалил, а тут ему и сказать-то было нечего. Вроде не его барабаны звучат, вроде и не человек играет, а звук такой, что хоть падай. На пересменках все звукооператоры, работавшие в студии, цокали языком:

– Здесь нужен английский текст, – говорили, – потому что музло получилось – фирмА голимая, и русский текст отсечёт возможность продвижения на Запад…

Ох, какой Запад! Тут бы с голоду кони не двинуть. Но ехать до Вишни всего часа два, а там всегда есть, что покушать. К тому же страна у нас огромная – от Прибалтики до Охотского моря и Чукотки, нахрена нам вообще нужен Запад и этот язык! У меня в то время гостила жена с дочкой, и я добавил Машин голос в произведение. Какая-то группа писалась у Ясина (племянник Тропилло – SR), и я попросил варганщика сыграть несколько горловых пассажей, которыми и начал нашу песню № 001. Поехал к Алексею, а тот уже баранинки нажарил, баклажаны, капусточку потушил, рассольник сварил из говяжих почек. Даже Абсент у него остался нетронутым, после меня. Ну, Вишня, в сравнении со мной, выпивает крайне редко и очень деликатно. Ему этой бутылки хватит на месяц, а мне на полдня.

Сергей Богаев в студии. Справа – гитара Богаева – “перцовочка”

Решили с ним попробовать создать что-нибудь, в другом темпе. Вишня пристально следит за новыми железками, выходящими в свет из самых разных стран мира. Вот и в этот раз я заметил у него обновление на столе – новый дорогущий синтезатор Roland XT заоблачного звучания. Что бы он оттуда ни извлёк, всё отлично подходило к моей музыке. Так мы взялись за песню № 002, затем 003, 004, и мне вдруг стало ясно, что ещё таких месяца два, и альбом будет закончен. Но, не тут-то было. Несмотря на то, что с момента описываемых событий прошло уже четыре года, я не жалею о том, что мариную материал так долго. Ведь за это время я провёл много экспериментов, накладывал и стирал гитары, записывал бас и снова стирал. Если бы я тогда поторопился, точно потерпел бы провал.

ГЛАВА 15: ДЯДЯ МИША ЖИВ!

:

Сергей Богаев

Я тогда работал штатным звукорежиссёром АНТРОПа, и наряду с остальными ребятами обслуживал приходящие с улицы группы. Тропилло отслушивал их иногда и решал, писать их или не писать. Если ребята платили деньги – вопрос вообще не вставал: заплатили – мы к вашим услугам. Я получал какие-то деньги, посылал их домой, а на жизнь едва хватало. Но здесь уже другая проблема: посидишь с такой группой восемь-десять часов, а потом они уходят, начинается твоя смена, а ты ни на что более не способен, кроме как заварить себе крепкого чаю и воткнуть себя в просмотр вечерних телепередач. Как бы хорошо они не играли, человеческий ресурс легко исчерпывается, если внимательно следить за чужим процессом. А, студия меж тем, стоит восемьсот рублей в час, и за эти деньги я должен быть максимально полезен, иначе в следующий раз они выберут себе другого звукооператора. И ведь не скажешь им, мол, собирайте быстрее свои шарманки и пиздуйте домой к себе, нахуй идите, ёбаные козлы, мешаете работать… Так и просится оно им так сказать, так и чешется язык в эту сторону, но ты наоборот, даёшь дельные советы, внимательно следишь за их игрой, чтобы лажи не пропустить. Вот и паришься так, стиснув зубы, записываешь их, и записываешь, а они, бляди, лажают опять, и опять, а ты их записываешь. И ещё просьбы такие, типа “вот нам бы хотелось, чтобы звучало, как в последнем альбоме Yes”.

Твою мать, да ты играть хотя бы научился бы, просто пальчики переставлять, какой тебе в жопу Yes, ты, немытый козёл! No тебе а не Yes! Но почему-то музыканты считают себя в полной власти человека за пультом, и не понимают, что, если каждая нота сыграна вовремя и чисто, звукооператор не нужен вообще. Или принесут последний альбом Judas Prist, и говорят, мол, непременно давай как у них, мы ведь деньги, мол, платим, имеем право, чтоб как у Judas Prist. В таких случаях я всегда ищу выходную информацию на релизе и говорю, дескать, ребята, вы ошиблись выходом, вам нужен такой-то город, на такой-то улице стоит студия, в которой пишется Judas Prist. Глубоко под подвалом этого дома в недрах земли оборудована акустическая камера, мощностью двадцать киловатт. На небольшом расстоянии от акустических систем расположены двенадцать микрофонов различной конструкции – конденсаторные, ленточные, динамические. Когда музыкант издаёт звук, в подземной камере создаётся звуковое давление, превышающее во много раз болевой смертельный порог, окажись там живой человек. А здесь не окрестности Лондона, здесь рядом Эрмитаж и Мойка.

Короче, высасывали из меня все соки. Деньги ведь нужны всегда – что мог, зарабатывал, отсылал домой. Лёшка регулярно подкидывал, Андрей тоже, что и говорить, но всё равно не хватало на достойную жизнь. Был бы один я, тогда б куда ни шло, но за спиной жена, дети. Их каждый год нужно на Хутор вывозить на целое лето, это та ещё проблема – сначала за ними в Архангельск, потом в Ростовскую область, добраться до Хутора, пережить два месяца, а потом снова в Архангельск и опять в Петербург. Но всё же мне удалось в таком режиме выпустить из-под своих рук несколько добротных релизов, такие как Катран, Ниже Ноля, сольник Вадима Курылёва, покинувшего ДДТ. Мы и раньше с ним пересекались: на запись “Свободы захотели” Вадик давал нашему Андрюхе покойному свою бас-гитару Рикенбеккер. На барабанах у Вадима играл Миша Нефёдов из Алисы, в общем, я чувствовал себя в “своей” атмосфере. И, конечно, без происшествий тут не обошлось.

Евгений Губерман и Сергей Богаев

В то время, с компьютером я не был на «ты», мягко говоря. Всё время обращался к другим операторам, при любой возможности донимал их расспросами. В то утро работал Ясин, но после своей смены домой не ушёл, а остался чего-то паять. Мы с Вадиком сводили лучший номер альбома, “Дядя Миша”. Песня была про того самого дядю Мишу Чернова из ДДТ. Приглашены и записаны были много музыкантов, включая героя песни. Суперско сыграно всё, люди матёрые, только времени на сведение нам не хватало. На часах уже полночь, Вадику нужно домой, и я пообещал ему, что сведу всё до конца. Тем более, что делать было уже нечего, разве что максимайзер на мастер повесить. И тут-то как раз и произошла загвоздка: я вешаю его, включаю, а он не фурычит. Будто повисла вся аудио-часть Протулза. Зову Ясина.

Ясин пришёл:

– Сейчас, вот мы это сюда, а это сюда, затем тык-пык, и… ОЙ! Чего-то я не то сделал, – говорит.

Я смотрю на сессию, а она пуста. Нет ничего, никаких треков. Протыкались с ним полтора часа, тут и ему уже ехать надо, мосты. В общем, решил, что я сам позвоню Вадиму, скажу ему об этом. А что тут можно сказать? Что песня, над которой столько бились, столько писали, приглашали людей, и вот теперь это всё безвозвратно пропало? Горькие думы одолели меня, и рука так не потянулась к телефону, а потянулась к бутылке.

Утром звонит Вадик:

– Ну что, Серёга, как там, не терпится уже послушать, я еду сейчас?

Стало понятно, что Ясин спит, и пока ещё не успел сообщить о ночном происшествии.

– Знаешь, Вадик, – спросонья отвечаю ему, – а Дяди Миши нет.

На том конце повисла тяжёлая пауза.

– Как нет? – растеряно вздохнул Курылёв.

– Он убит, Вадик, так вот случилось. Его больше нет.

– Да как же убит, я с ним ещё вечером поздно совсем говорил, рассказывал, как свели мы с тобой, что случилось, ты знаешь? Что произошло?

А надо сказать, что накатил я накануне весьма изрядно, чтобы унять дикий стресс от потери материала. Проспаться нормально совсем не удалось, и я даже толком не мог понять, что Вадим говорит мне в трубку. Я дико хотел спать, и мне очень хотелось закончить скорей этот липкий, тягучий разговор. Вот так, не соображая ни черта, я нервно ему сказал, что вот ты вчера с ним говорил, а ночью его убили.

– А кто это сделал, не знаешь, Серёга?

– Да как не знать, конечно же, знаю, это сделал Ясин.

– Как??

– Одним пальцем. Очень просто, я даже сам не успел ничего понять, хоть и стоял рядом.

– Рядом? Серёга, ты что, у меня сейчас расплавится мозг, я ни черта не понимаю… ладно, я буду звонить родным, узнавать.

И тут я понял всю глубину похмельной инсинуации, закричал:

– Аааа, стой, ты не понял, не понял. Алё! Вадим, мы просто песню стёрли с Ясином, песню Дядя Миша – хуяк, одним жмаком и стёрли.

– Как стёрли? А дядя Миша? С ним-то что?

– С ним всё нормально, он ещё жив, а твой трек уже умер.

– А сам дядя Миша?

– Жив.

– Хух, – Вадик перевёл дух, – ну ты даёшь… хух. Да чёрт с ней, с песней, говна-пирога, ещё раз запишем, и ещё лучше запишем. Главное, что сам Дядя Миша жив, понимаешь, он жив!!!

Я подивился проявлению духовности такого уровня, сам камня на камне бы не оставил, всех бы замочил, случись так со мной лично. А Вадик проявил себя с наилучшей стороны, и я с того дня стал уважать его с удвоенной силой. Музыканты – люди тонкой душевной организации, ранимые, впечатлительные, и бывает полезно найти с ними общий язык. Но песню, в прежнем виде мы так и не восстановили. Сделали новый вариант, Миша Нефёдов уже не смог прийти, и вместо барабанов записали драм-машину. Уже не то, само собой.

Однажды я и свой трек так прибил, что не найти потом было. Хорошо у Вишни болванки сохранились, но гитары переигрывать – мало удовольствия. В звучании музыки правит один только бог Random. Если однажды что-то удалось – никогда больше этого не повторить. Тем более, если тремя партиями гитар заняты четырнадцать каналов. Но приехал на запись Слава из группы Катран, сел к компьютеру, и чик-чик, всё восстановил. Я даже глазам своим не поверил. Вот бы его тогда к нам с Ясином, в нужное время.

Много мистики мы сожрали с этой работой, что говорить. Когда альбом сошёл со стапеля, Вадим приехал за тиражом, а там… обложки все напечатаны в негативе. Как так? А что, – говорил Тропилло, – нам показалось, что так и надо… ладно, решили перепечатать, говорит, приезжай через два дня. Вадим со своей группой должен был как раз ехать в Москву в тот день, и на афишах везде было напечатано про презентацию и продажу нового альбома. Можно представить состояние тонкой душевной организации Вадима, когда они приехали за тиражом, прямо перед поездом, а тираж упакован не был, даже новые конверты ещё не напечатаны. Пришлось ему краснеть в Москве, объясняться и оправдываться. Вот и весь бизнес.

Сергей Богаев в студии

Впоследствии, самой лучшей песней альбома Курылёва был признан обществом номер Егора Летова “Моя оборона”. В ней было создано жёсткое, агрессивное звучание, характерное для Гражданской Обороны. Вадик, как ни крути, человек мягкий, и поёт он без пафоса, мягко. На фоне такого молотилова его голос прозвучал на удивление органично. Мне очень нравилось с ним работать, человек понимающий. Несмотря на то, что Тропилло предоставил студию бесплатно, смены Вадим мне оплачивал в полном объёме, за что ему большое, человеческое спасибо.

Мне всегда говорят, что все мои беды оттого, что я бухаю. Но Вадик-то как раз не пьёт! А ему так не повезло с этим альбомом: то дядя Миша “умер”, то тираж не продали. А ведь он не бухает, а значит – ерунда это всё. И ни с каким бухлом это ничуточки не связано.

ГЛАВА 16: ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ. ТРИБЬЮТ ГРЕБЕНЩИКОВА

:

Сергей Богаев. 2008

Вообще, если честно, ведя повествование истории создания последнего альбома, невозможно обойти стороной мои взаимоотношения с алкоголем. Ибо мне это видится, как неотъемлемая часть творческого процесса. К сожалению, с одной стороны, а с другой – может оно и правильно, может, должно было именно так, в самое время. Может, и музыка была б совершенно другая – тупая и неинтересная. Как говорит Тропилло, – музыка есть кислотная, травяная и алкогольная. Последняя – точно моя.

Вот пробую сосчитать, сколько же раз за это время Тропилло выгонял меня из студии с позором. Да не просто выгонял, а навсегда, без права появления, со всеми надлежащими идиомами мне во след. Каждый раз, выводя меня с территории завода, он оставлял на обоих проходных письменное распоряжение: “Богаеву Сергею ни под каким видом ключ от студии не выдавать”.

Первый раз это случилось в четвёртом году, мы только начали с Вишней писать болванки к альбому. Была холодная питерская зима, точнее, холодных зим в Петербурге не было уже давно, но мои ботинки пребывали в таком состоянии, что именно такой я ту зиму и запомнил. Конечно, в то время худо-бедно я зарабатывал на студии, но часто не мог даже поесть купить, отсылая все деньги домой. Студия находилась ещё в стадии строительства, можно было работать, но вместе с отбойными молотками и болгарками. Тогда в студии была ещё раскладушка, диван, на котором можно поспать. Всегда можно было бросить своё бренное, пьяное тело, хотя тяжёлый пьяный сон нередко настигал меня где-то по дороге к спальному месту. Нередко было попросту себя не донести до места назначения.

В один из не самых лучших дней, мне вдруг стало невесело и одиноко. В гости идти не хотелось, тем более я знал: уйдёшь на вечер, вернёшься через неделю. И вот решил я никуда не ходить, а пойти купить бутылочку-другую винца. Проведу время с пользой, подумал. В магазине увидел портвейн за двадцать семь, купил четыре штуки и банку консервов каких-то, самых дешёвых. Покупал с мыслью, что хватит мне на неделю этого портвейна, дескать уйдут все, и тут я буду их потихоньку…

Убранство стола в студии. В стеклах – тень Богаева. Справа бутылка Тропилловки. 2008

Музыку надо писать в хорошем настроении, я считаю. Потому что тогда она доброй выходит. Чтобы музыка стала доброй, я наполнил стакан до краёв этим самым портвейном, и выпил его одним залпом. Чувствую, растекается по сердцу доброта, проникает за самые его заусенцы. Ну, раз так, думаю, между первой и второй… я вновь наполнил стакан и залил его в горло. Гитара так и прыгнула мне в руки, пальцы забегали, прорезался голос. Минут за сорок я приговорил бутылку до конца. Включил запись на компьютере и давай поливать, аж стены дрожали. Я так много вообще сочинил, по наитию: включал магнитофон и шёл к комбику рычать всеми фибрами. Сейчас это было куда проще! Понравился кусок – потом взял его и вырезал, поставил в начало, вот тебе и вступа, если что – совершенная и лихая. Это вам не то, что при магнитофонах было. Пока суть да дело – смотрю, а вот уже и вторая бутылочка обнажила дно. Начал в полночь, остановить было некому. К трём ночи батарея из четырёх, зияющих пустотой юнитов, уже стояла возле мусорной корзины. Думал, уберу всё утром, что уж там. Я даже не заметил, как свалился под пульт и так там уснул крепким сном. Слышу – удары кувалдой по железу и крики:

– Богаев, ты здесь, мы знаем, открывай, давай, дверь, слышишь? Открой, дверь, гад!

Глянул на часы – половина четвёртого. Это означало, что поспать удалось минут пятнадцать. И вот понимаю, что нужно встать, собраться с силами и встать, но… сил моих не было никаких. Ни ногой, ни рукой пошевелить, ни голосом я не смог им помочь. Успокоился на том, что у Тропилло должен быть свой ключ, но забыл, что закрыл на задвижку. Так снова уснул, невзирая на страшные крики и стуки. В студии всегда дефицит тишины, мне к этому было не привыкать. Постепенно крики и вопли стали удаляться, и меня вновь окутал детский прекрасный сон. Мне снилось, что я лежу на поляне из прекрасных цветов и все цветы мне улыбаются и спрашивают меня, – «Ты кто?» Я улыбаюсь им в ответ и не знаю, что ответить, потому что я забыл, кто я такой, настолько мне хорошо.

Часов в десять утра проснулся, убрал следы своего безобразия. В час дня вбегает разъярённый Тропилло. Давненько его я таким не видел. Прямо с порога как заорёт на меня! Оказалось, ночью он привёз в студию группу из Иваново “Дегенераторз”. Приехали с инструментами, мокрые и уставшие. Звонков в студии не было. В каждом помещении висит яркая лампочка и её нельзя не заметить. Но я вырубился при большом свете и свалился со стула, прямо под пульт. Так они помигали-помигали, потом начали стучать, потом пинать, потом орать, но тщетно. Потом Андрей потащил их к себе, всей кодлой. Конечно, простить он этого мне не мог.

– Я, в свою собственную студию, приехав на поезде ночью не могу попасть, потому что сраный мудак нажрался, не в силах доползти до двери, сука, чтобы открыть мне дверь! Вон отсюда! Чтобы ноги твоей здесь я не видел, урод!

Максимум, до чего я смог “договориться”, это вещи оставить здесь, съезжать было некуда. Так для меня впервые захлопнулась дверь в студию, и я оказался на улице. Прозвонил телефонную книжку. Кого-то не было дома, а где-то сварливые жёны, капризные дети, в общем никто не выразил желания принять меня на постой. Но я Тропилло обещал уйти и ушёл. Побрёл на концерт, в клуб “Гора”, где выступали разные металлюжные коллективы. Там я встретил ребят из группы “Rock-n-roll sity”, старых знакомых по студии на Петроградской. Они повели на какую-то хату, где я и провёл первую блудную ночь. Всю ночь выпивали, я им поведал своё горе. “Не переживай, всё образуется, поживёшь у нас на точке какое-то время, не горюй”, – говорили они. Предо мною встал выбор между портвейном, водкой, коньяком и пивом, и я успокоился. В конце-то концов, не сошёлся клином свет на Тропилло, разве мало студий, вон – теперь у каждого встречного-поперечного есть компьютер. Прорвёмся, – так думал я в тот момент.

Утром пришёл в студию, охранники меня пустили. Видимо знали, что я за вещами пришёл. А там Тропилло возится со своими проводами – железками. Увидел меня:

– А, явился. Ну что ты собираешься делать теперь? Куда направляешься?

– Куда глаза глядят, – отвечаю, – больше-то некуда!

– Ну да, – ехидно заметил Андрей, воистину некуда. Знаешь, тут я трибьют Гребенщикова замутил. Вот список песен, кто-то уже себе отобрал, посмотри, может выберешь что. Своё распоряжение я пока приостановлю на неделю.

Сергей Богаев в движении. 2008

Тропилло ехидно усмехнулся в усы, и я понял: каким-то чудом на сей раз меня пронесло. Андрей быстроотходчивый человек, он не может сердиться долго. Я выбрал себе песню с минимальным количеством слов “У каждой женщины должна быть змея”. Выполненная работа спасла моё положение: трек сильно выбивался из ряда других, потому что все старались точь-в-точь повторить звучание Аквариума, снимали их партии. Мне этот подход не нравится, уж лучше тогда слушать оригинал, чем похожее исполнение. Я сделал всё по-другому. Тропилло послушал один раз, потом второй, уже погромче. Было видно, что его всё устраивало. Я торжественно пообещал Андрею больше никогда не допускать пьянства на рабочем месте впредь. Он мне поверил, да и сам я в это сильно поверил, что и говорить. Вторичного изгнания из рая мне было не перенести.

ГЛАВА 17: ИЗГНАНИЕ ИЗ РАЯ. ТРИБЬЮТ МАЯКОВСКОГО

Сергей Богаев с женой. 2008

Прошёл месяц. Моя жена заскучала и попросилась приехать ко мне, с дочкой. Я обратился к Андрею. Заручившись финансовой поддержкой, нашёл себе комнату почти в самом центре, на ул. Гороховой, возле метро “Сенная площадь”. Это был очень удачный момент, снять комнату в центре за три тысячи рублей в месяц. Наташа приехала с Машей, и было в том счастье. Я работал с другими, когда перепадали платные смены, а вечером возвращался “домой”, в семью. Мы ездили на Ладожское Озеро купаться, исходили вдоль и поперёк весь Эрмитаж, Русский музей. Этот счастливый месяц пролетел как один час, как одно мгновение. Когда они уехали, меня охватило такое опустошение! Так было хорошо, и вдруг раз, чемодан-вокзал-конец. Такое ощущение, будто остался один в целом мире. Один, на всей планете, во всей Вселенной.

Приехал в студию, тут никого нет, вроде бы – давай, твори, а не могу. Уже так привык, что постоянно вертится Маша, Наташа ассистирует, а если их нет, то ждут дома, в получасе езды. А теперь… да, что там. Делать больше нечего, нужно пройти адаптацию. Время было позднее, а неподалёку круглосуточный магазин. На проходной спросили: – Что, Серёга, за водкой пошёл? Как в воду глядели. В магазине скользнул взором по портвейну за двадцать семь рублей и остановил взгляд на водке. Плохо мне! Ничто не зацепит теперь – ни вино, ни пиво. Нужен более мощный импульс, чтобы прогнать эту боль. Я взял две бутылки по ноль семь, какой-то кильки в томате, хлеба чёрного, так и понёс всё в руках, через проходную. Ребята из вневедомственной охраны засмеялись:

– Не переборщил ли ты, Серёга?

– Ну, я же это не за один ведь раз!

– Ну тогда хорошо, если за два раза, то ещё ничего, -хихикали солдаты. Они все были из ветеранов чеченских войн, знали жизнь, любили Облачный Край и благосклонно ко мне относились, даже будучи в курсе моих перипетий с алкоголем. Ведь распоряжение Тропилло так и висело у них на стене, они знали, что оно безвременно приостановлено.

В студии культурно открыл кильку, нарезал хлеб, поставил стопочку пятьдесят грамм. Откупорил ноль семь. Наполнил стопочку… бах! Налил сразу вторую. Сижу, смотрю на неё, и думаю: – Нет, так дело не пойдёт. Я что, всю ночь буду эту стопочку наполнять, опустошать, потом снова наполнять? А когда же я буду работать, если всё время возиться с этим сосудиком… достал я свой, милый сердцу гранёный стакан и наполнил его до краёв – двести пятьдесят граммов… хлоп!

Сергей Богаев в студии. 2008

Пока ещё что-то соображал, в течение часа, пришло успокоение. Не навсегда же я с ними расстался, не от того наши домики покосились, в конце-то концов! Я придумал гениальную партию гитар на песню 001, решил тут же воплотить, и у меня получилось. Да так, что волосы дыбом торчат до сих пор. Вот этот час, буквально между небом и землёй – самое лучшее время. В такие моменты посещают самые лучшие мысли, когда ты ещё не пьян толком, но в тоже время не больно трезв. Сыграл гитары, теперь было нужно сводить их в подгруппу, я глянул на себя в зеркало: пьяный, небритый – рыцарь печали. Поставил снова рюмочку, стакан ведь хлопнул уже, куда торопиться? Наполнил рюмочку, и снова посмотрел в зеркало. Мой вид вызвал усмешку: такой большой я, и такой мелкий сосуд у меня в руке – неорганично совсем это выглядит, и потому взял снова стакан, и, планируя наполнить его наполовину, налил так, что вышло из краёв… жах!

Грела мысль, что в бутылке осталось ещё двести грамм, полбанки кильки, половина луковицы и немного хлеба. А главное, есть ещё одна непочатая, ноль семь водки. Я чувствовал себя, как в танке. Казалось, горы готов свернуть. Казалось, что вот ещё месяц и закончу альбом, и вернусь в семью, и будет мне счастье, достаток, и мир да любовь. С такими мыслями я что-то писал, что-то стирал и записывал вновь. Добил бутылочку и принялся за вторую. Думал уснуть в кресле, сидя за пультом немного поспать, до следующей смены. Памятуя о том, что случилось с задвижкой, когда Тропилло не смог попасть в студию, я решил проверить дверь перед сном… проверил.

Очнулся уже утром, меня по щекам бил Рекшан. Рядом от стены к стене ходил озлобленный Ясин: в студии не проветрено, аппаратура горячая, колом в воздухе стоит перегар, я сплю в прихожей на полу возле самой двери. Рядом пустая бутылка водки, опрокинутый стул, по полу размазана килька, в комнате отдыха разбит вдребезги мой гранёный стакан. Половое ведро, которое использовалось при генеральной уборке, до половины наполнено содержимым моего желудка… стояла такая вонь! Видимо я пошёл проверять щеколду, оставил её открытой и рухнул оземь прямо под дверью.

И вот, такая картина. Ясин матерится, Рекшан меня трясёт, с каким-то человеком они пытаются меня поднять, кое-как дотащили до кресла. Позвонили Тропилло, конечно же. Самое главное, при такой разрухе, устроенной мной, не пострадала никакая аппаратура. Все штекеры на месте, всё прекрасно работает. Испытывая пиетет перед железом, я никогда себе бы не позволил нанести вред оборудованию. Что здесь, на Цветочной, что в студии на Петроградской, всегда себя контролировал, но что произошло со мной в эту ночь, я не помнил. Шутка ли сказать! Упади я в двух метрах от прихожей – мог оборвать студийные коммуникации. Микрофоны дорогие и хрупкие: долбани рукой, и они завяжутся в узел. Однако ни разу за всё время я не сломал ничего. Даже странно.

Тропилло приехал быстро. Окинул взором, что я не успел ещё прибрать, глянул на мою рожу и сразу всё понял. Ясин уже подготовил меня к худшему. Сам он не пьёт, и даже запаха не переносит. А тут такое дело. Андрей сразу сказал, что это всё, у меня есть полчаса на поиски жилья, и чтобы я убирался прочь. Никакие уговоры действия не возымели. Опять прозвонил знакомый набор телефонных номеров и попал на Саню Ошлакова по кличке Француз, знакомого с давних времён. Договорился, что приеду. Снова попросил разрешения у Тропилло оставить свои вещи. Он мне чётко сказал, что прийти я смогу сюда только тогда, когда будет здесь он или Ясин, и только затем, чтоб забрать свои вещи.

Сколько-то времени провёл у Сани. Чем занимался, надеюсь, понятно. Даже припомнить не силах, неделю провёл или два-три дня, в абсолютном тумане. Решили, черт с ним! Заберу свои вещи, а там станет ясно, что делать. Приехали в студию, сухо кивнул Андрею и стал собирать свои вещи. И тут…

Сергей Богаев в студии. 2008

Аквариумовский трибьют, спасший меня от первого изгнания, получил широкую аудиторию. Назывался релиз “Земля и Небо”. Мой трек выгодно отличался от всех, и очень нравился Андрею. Теперь он решил замутить новый трибьют, на стихи Маяковского. Я собирал свои манатки, укутывал гитару в покрывало, потому что никакой чехол к моей “перцовочке” не подходил. Заворачивал и завязывал скотчем – в глазах черти, в голове пустота. Тропилло смотрел на меня, смотрел и покашливал. Француз помогал упаковывать, когда, наконец всё было собрано, присели на дорожку втроём. Андрей почесал нос и произнёс сакральное:

– Ну что, в трибьюте Маяковского будешь участвовать? Я сейчас дам тебе полистать его полное собрание, выберешь себе подходящий текст.

Я смотрел на Андрея, как заворожённый. Счастливая судьба преподнесла ещё один шанс, и я бросился листать его книги, искать себе стихотворение. Буквы нервно плясали по строчкам, но самое главное случилось: студия в моём распоряжении и сегодня я останусь. Пусть не опохмелённый, зато в тепле, и с надеждой.

ГЛАВА 18: МОЙ КОМПЬЮТЕР

Сергей Богаев в студии. 2008

Пришло время повествования завершающей главы об Архангельском коллективе Облачный Край – о работе, которая в данный момент подходит к своему логическому завершению. Хорошо, что не к трагическому, хотя такой вариант окончания нашего эпоса не исключён, и даже более того… однако обошло, обошло, и ещё раз обошло оно меня намедни, дай Бог не в последний раз.

Я уже рассказывал подробно, на какой технике записывал все альбомы, в каких условиях. Помимо новых планетарных чаяний, Миллениум привнёс в мою жизнь и работу новые технологии. Великий Аналоговый Путь был перерыт и засыпан по множеству естественных причин: техника стала выходить из строя целыми каскадами. Нечем было заменить высохшие в студийной духоте конденсаторы, осыпалась и помялась широкая магнитофонная лента. Шестнадцатиканальный Ампекс поканально приказывал долго жить, попытки его реанимации к успеху не привели. Формат изжил себя сам, и умер естественной смертью от старости, практически на моих глазах, точнее на руках.

Я записывал какую-то группу в конце 2003 года, какую точно не помню – хронически не запоминаю англоязычных названий. Играли реггей такой конкретный, завоняли всю студию. Амбиция у них была – сыграть всё вживую и поканально записать на широкую магнитную ленту, благо музыканты хорошие все. Магнитофон ещё не подавал чётких признаков разложения – индикаторы прыгали, музыка играла. Ничто не предвещало ничего: я поставил относительно новую бобину на магнитофон, с расчётом на пол часа непрерывной записи. Сыграли ребята первую песню, вторую. Послушали – вроде ничего пишет, работаем дальше.

Совершенно невозможно было заметить, что к середине бобины, а тем более к концу, скорость движения ленты немного замедлялась и становилась уже не тридцать восемь сантиметров в секунду, а тридцать семь, а то и тридцать пять. Ладно бы этот недуг происходил бы линейно и предсказуемо, ан – нет: во время записи скорость плавала больше, чем при воспроизведении, поэтому вся запись в брак. Это уже выходило за всякие рамки, не лезло ни в какие ворота, не выдерживало никакой критики, никуда не годилось.

На этом аналоговая часть истории русского рока в студии Антроп закончилась. Место громоздкого Ампекса занял комплекс Pro Tools 6.4. Но для меня компьютер долгое время представлялся чем-то непостижимым – закрытый чёрный ящик. Максимум, что я самостоятельно умел – включить его в сеть. Нужно было осваивать новую технологию. Никогда не представлял, что когда-то мне это может понадобиться, поэтому избегал всегда даже разговоров на компьютерную тему.

Одно дело грамотно снять звук с комбика – поймать сигнал, звук с барабанов, это была целая наука, которой я сам могу научить кого угодно. Но вот эта мышка, какой-то экран, непонятные значки, коих сотни – я смотрел на них, как баран на вертел и ничего не мог с собой поделать. Да и сейчас на нынешнем этапе, если оценивать глубину моих познаний по пятибальной шкале, выйдет 0.7 или даже 0.5! Такой уровень мастерства сегодня позволяет мне включить компьютер в сеть, запустить Протулз, создать новую сессию или открыть старую, добавить треки и записать партию.

Студия и дух Богаева

Это сейчас, а в начале 2004 я доставал всех вокруг по самым незначительным вопросам, чем вызывал неминуемое раздражение у товарищей студийцев. К тому же они и сами пока находились в процессе самообучения. Суть да дело поехал домой, а в голове роились новые музыкальные идеи. Очень хотелось не повторить ошибок, выявленных в Патриоте сразу, как только альбом вышел с конвейера. Нет, не такое замыслил звучание – доверился опыту звукорежиссёров, которые к тому времени уже успели разобраться с компьютером. Если бы я сводил альбом сам, он зазвучал бы совершенно по-другому.

Я поставил себе нелёгкую задачу: мало издать хороший звук, его нужно грамотно зафиксировать, и что самое сложное – сохранить оригинальное звучание отдельных инструментов вкупе с другими дорожками. Сведение – это как спирт развести и сделать водку. Судите сами: вот есть у нас стакан чистой воды и стакан чистого спирта. Водой можно напиться, сварить на ней суп, вскипятить и заварить чай, а спиртом можно протирать головки, чистить контакты, дезинфицировать раны, да мало ли чего. Однако водка – конечный продукт, ей можно только нажраться и больше ничего. Вот так я слушал Патриот, пил водку и думал о том, что следующий альбом получится гораздо лучше, если процесс будет полностью в моих руках.

Длительная эпопея с последним альбомом наполнена множеством нелепых событий, а также настолько бредовыми решениями с моей стороны, что даже странно, как это всё возникло. Я планировал встретить 2004 в кругу семьи и прожить в Архангельске до лета, потом на Хутор, а там и в Питер уже. Однако, осенью зашевелилось что-то внутри, доводя меня до полного изнеможения. Я чувствовал, что теряю драгоценное время вне студии, трачу попусту жизнь. К удивлению своей жены, я вдруг спешно засобирался в Питер – у меня будто засвербело везде. Это больше напоминало бегство накануне дня рождения, нежели запланированный отъезд. Провожали меня Маша с Наташей, на глазах у них были слёзы. Как будто знали они, что начинается что-то очень долгое и не больно хорошее. Я отгонял всякие чёрные мысли, со свойственным мне оптимизмом. Однако, злобный червячок уныло подтачивал моё настроение.

В поезде я решил, что мне больше незачем пить. За все двадцать семь часов до Питера я ни разу не отхлебнул ничего, даже пива. Раз начинается новый этап, значит, и начало пути должно протекать по-новому. Может впервые в жизни Петербург встретил меня начисто тверёзым. Позвонил с вокзала другу Гене Сиволапову, с просьбой забросить к нему вещички. Были какие-то денежки – зашёл в магазин, купить выпить и закусить. Там, как водится, около входа крутилось трое отвратительно мутных синюшных бандерлога – сшибали себе на бутылку у кого можно и нельзя, канючили у прохожих. Когда я всё купил и встал у кассы, они пристально всматривались через витрину в зал так, что я даже это заметил. С их позиции было хорошо видно, что достаёт человек из кармана и сколько примерно у него денег есть. Так и моё финансовое состояние они быстро запеленговали.

Путь проходил через длинный тоннель, образованный стенами домов, тут они меня и настигли. Слышу топот, оборачиваюсь и получаю сильнейший удар ногой по голове. Посыпались искры из глаз, но, слава богу, я был трезвый и устоял. Вот это был случай, когда трезвость спасла жизнь, иначе бы просто запинали бы пьяного до смерти или остался бы инвалидом, если бы этот хмырь повторил свой хорошо поставленный удар ботинком по моей пояснице.

Студия без Богаева

Бандерлога смутило, что я не упал, видимо, он рассчитывал вырубить меня с одного удара, и потом спокойненько обчистить карманы, но я, с каким-то неистовством размахнулся и со всей силы запустил тяжёлым немецким зимним ботинком ему в пах так, что ноге стало больно. Вышло удачно, потому что проход между домами узкий, чуть более метра, и пока тот корчился на снегу, его сподвижники тщетно пытались меня догнать. Был гололёд, они были пьяны, а я трезв.

Так и убежал от них, хотя в голове шумело – шутка ли сказать… поймал такой матёрый удар. Похоже на сотрясение мозга, потому что потом и тошнило, и звёздочки, не унимаясь, сыпались из глаз. Ветер больно царапал ссадины на лице, и, убедившись, что орки за мной больше не гонятся, прихрамывая, я побрёл через царапающий ветер к Сиволапову.

ГЛАВА 19: БОГАЕВ НАВСЕГДА

Жена Сергея Богаева, Наташа, в студии. 2008

Гена встретил радушно, посетовал на мой внешний вид: моя щека зияла огнём, напоминая след протектора зимней шины. Я рассказал, конечно, о своём поединке, решили отметить чудесное избавление от погони, выпив по одной, затем по второй, по пятой, по двадцатой… так и прошёл день моего рождения, что я его и не заметил. Затем неделя прошла, вторая, я вошёл в глухой штопор. Даже семье не удосужился ни разу позвонить, чтоб рассказать, как доехал, как устроился, как это заведено у нас по традиции. В это время в Архангельске меня уже стали оплакивать: Наталья как не позвонит в студию, так ей спокойно отвечают: – “А Сергея нет, он в Архангельске”. Позвонила всем знакомым, и даже Гене, но у него за неуплату был отключён телефон. Дело такое, и жена пошла на вокзал, в милицию узнавать про меня. Подала данные, попросили подождать. В течение часа всё выясняли и позвали Наташу:

– А вы уверены, что ваш муж уехал в Петербург? – спросил дежурный.

– А куда же ещё? Мы вместе покупали билет возле нашего дома, в транс – агентстве, – растерялась Наташа.

– Да вот дело в том, что Богаев ваш, Сергей Иванович благополучно покинул поезд в Вологде, купил билет до Екатеринбурга и отправился туда. У вас там есть кто-нибудь? Может другая женщина у него…

Связалась архангельская милиция с екатеринбургской и выяснила, что никакой Богаев в Екатеринбурге не пропадал, и вероятно даже там не появлялся. Наступал новый 2004 год, каким-то образом нам с Геной удалось заплатить за телефон, однако до конца новогодних каникул включить мы его не смогли. Около трёх недель моя жена ощущала себя вдовой пропавшего без вести. В те дни у Наташи появились первые седые волосы. В милиции ей посоветовали, мол, мужайтесь, сколько таких случаев, когда человек бесследно пропадает на просторах России, что-то видимо с ним произошло, живите дальше, что ж… Объявили меня в розыск, жене сказали ждать: нет тела – нет и дела.

Числу к 6 января я начал приходить в себя, потому что кончились деньги, и Гена уже должен был скоро выходить на работу. Что происходило дома, я не знал, но догадывался, конечно. И тут встретил я на улице ещё одного старого приятеля Ваню, он жил неподалёку. Попросил зайти к нему сделать телефонный звонок. Дома в Архангельске тоже не было телефона, я позвонил соседям, попросил позвать Наташу. То, что я услышал от неё, наверное, нет особого смысла пересказывать, и так ясно. При чём тут Екатеринбург и другая женщина, если честно, я сразу не понял, но вот ведь парадокс! В этом же поезде действительно ехал ещё один Сергей Иванович Богаев, у которого билет был до Петербурга, но что-то его клюнуло, и он посреди дороги сошёл с поезда и действительно уехал в Екатеринбург, но по странному стечению обстоятельств до пункта назначения не добрался. Бывает же такое нелепое, мистическое совпадение.

Поговорил с женой и чувствую – нет сил для дальнейших действий просто никаких. Сжалился Ваня надо мной и разрешил остаться до утра. Сам он не собирался ночевать дома, уходил встречать Рождество к своим друзьям. Сказал, где у него заначка есть, но строго-настрого обязал меня покинуть его квартиру к шести часам утра, потому что утром приезжала его жена с сыном, и он её должен встречать, а меня к тому времени дома быть уже не должно. Всю ночь я провёл за просмотром телепередач, так и уснул в кресле. Гена звонил мне около шести, да телефон у него тихий, находился в другой комнате, я его даже не услышал. Просыпаюсь – на часах семь утра. Бегом умылся, и стал одевать ботинки, и тут… заскрежетал замок, в прихожую вошёл мальчик, сын Вани. А тут я – четыре недели не брился, опухшая рожа, стою растерянно в прихожей.

– “Ааа-аааааа-аааааа”, – мальчик зашёлся неистовым криком, – “ааа-ааааа…”

– “Не бойся мальчик”, – сказал я ему хриплым голосом злодея, – “ключ дал мне твой папа, я свой, не бойся”

– “Ааа-ааааа”, – не унимался испуганный ребёнок, выбежал на лестничную площадку, продолжая кричать.

Тут снизу услышал голос ваниной мамы, мол в чем дело, сынок, беги скорее сюда. Я пулей выскочил из квартиры и стремглав припутился вниз, мимо кричащего ребёнка, мимо его взъерошенной мамы и побледневшего Вани.

– “Вызывай милицию, идиот, милиция, сюда!”, – убегая, я всё ещё слышал истошный крик молодой испуганной женщины. Кое-как добежал до Гены – вид у меня и впрямь был неважнецкий, могли и загрести спокойно милицейские патрули. Стучал я ему в дверь, стучал, но тщетно: Гена меня не услышал и не открыл. В таком виде я и отправился в студию пешком, с улицы Турку до Цветочной. Чудом какие-то денежки наскреблись, хватило на бутылку самого дешёвого портвейна. Купив бутылку, я уже не мог продолжать путешествие. Но не станешь же пить прямо на улице из горла, я решил добудиться-таки Гену, и реанимировать его тоже. Сразу стал долго и упорно звонить, услышал шаги в квартире, отлегло. Но дверь открыла мама – она тоже внезапно вернулась в тот день из поездки и огорчилась, увидев сына в таком состоянии. И тут как тут я – дзззззззззззз в дверь, с боттлом наперевес… Мама открыла рот, начался дикий ор в мой адрес, дескать сволочи, негодяи, пропойцы, тунеядцы проклятые, что б нам пусто было и всё такое прочее. Только что Ванина жена наорала, а тут Генина мама туда-же. Ужас какой-то, иначе не сказать.

Богаев с дочкой в студии. 2008

Так и отправился в студию пешком, посасывая из бутылочки. Часа за четыре добрался, и даже большую часть портвейна донёс. Сел на диванчик и попытался осмыслить, что же со мной произошло. В студии расслабило, пошарил по закоулкам и нашёл старую, прошлогоднюю заначку: слегка початую бутылку водки, банку рыбных консервов в томате и несколько кусков окаменевшего чёрного хлеба. Надо ли говорить, какой это был подарок! Я понял: жизнь продолжается, и, несмотря на цепь моих злоключений, судьба неизменно приводит к свету, радости и теплу.

Накатил я полный гранёный стакан тёплой водки, по телу сразу разлилась благодать, по всем сосудикам, взял я гитарку свою, обнял её, поцеловал. Включил её в два комбика средней мощности, и начал извлекать волшебные звуки. Пальцы сами пустились в пляс, порождая новые сочетания нот. Так всегда бывает после длительного перерыва – моторика будто сама по себе устаканивается. Записал несколько риффов и чувствую – а вот и песня! Барабаны только проложить с басом, да голос. Смешно конечно, но я умудрился записать барабаны. Выстроил их весьма условно, потому что установка в одной комнате, аппаратная в другой, и помощи неоткуда было ждать.

Наложил на гитару барабаны – вроде ничего получилось. Затем отковырял какой-то органно-скрипичный звук из стоящего в студии электропиано, наложил его. Сыграл в унисон ещё один гитарный трек – стало ещё убедительней звучать. Кое-как всё сбалансировал, насколько хватало моих возможностей, и неведомо откуда стал зарождаться текст – сначала пара строк, затем пара строф. Тут же зафиксировал на бумаге, накатил ещё грамм пятьдесят – горизонты передо мной ещё больше расширились и прояснились. Какие-то визуальные образы возникли, что-то в памяти всплывать стало, то что было не со мной вспомнил.

В то время меня неистово мучила ненависть ко всем этим проповедникам западным, что хлынули на наш, вновь открывшийся рынок, аки осы на варенье. По прошествии перестройки, когда открылись границы рухнувшего СССР, их становилось всё больше и больше. Я это заметил ещё тогда, когда студия находилась на Петроградской стороне, наблюдал выходящий из стадиона очумевший совок после оных словоизвергательных проповедей. Представьте себе огромную толпу молча бредущих по Большому проспекту людей, словно пленные немцы – мне всякий раз было страшно на них смотреть, не говоря о том, чтобы пойти на контакт. И то же самое творилось по телевизору: ночью какой канал не включишь – одни проповеди. Может это всё и ничего, может нашему народу оно и надо, да только я, человек, мягко говоря не божий, всё -таки предпочёл бы своё, православное учение тому, что преподают нам западные учителя жизни. Что они могут знать о початой бутылке водки, которую я нашёл у себя в закромах? Что они вообще знают о нас и чему собрались учить…

Сергей Богаев с дочкой. 2008

Так я и записал “Арию Варяжских гостей”, послужившую почином новому альбому. Песня от имени вот таких проповедников, вкусивших русскую жизнь по полной, со всеми нашими ухабами. Когда было готово, я минут пятнадцать сидел в тишине и думал, каким может быть новый альбом. В студии ещё не было никого, и лишь пустые коробки, штабелями стоящие в туалете напоминали, что совсем недавно наступил новый 2004 год. Решил перетрясти коробки, чем чёрт не шутит. Потряс одну, передвинул вторую, и вдруг… заветное буль-буль. Этот плеск я распознал бы из тысячи одновременно звучащих звуков! Среди пустых бутылок я обнаружил полную, запечатанную бутылку водки Флагман! Нежданная находка очертила ближайшую перспективу, и я полетел в аппаратную, размышлять и планировать свою дальнейшую жизнь.

ДЛЯ SPECIALRADIO.RU

Материал подготовил Алексей Вишня

Санкт-Петербург