Из истории русского коннозаводства

Глава I ПРЕДИСТОРИЯ РЫСИСТОЙ ПОРОДЫ. УПРЯЖНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ХРЕНОВСКОГО ЗАВОДА ДО БАРСА 1

В эпоху, когда А. Г. Орлов приступил к созданию отечественной рысистой породы, в России упряжных пород лошадей не существовало, а нужда в них была чрезвычайная. Все передвижения на безмерных пространствах многих тысяч верст, с севера на юг и с запада на восток, совершались на лошадях. Лошадь требовалась сильная, крепкая и быстрая. Требовалась лошадь, которая могла бы вывезти тяжелые экипажи того времени со многими седоками и не застрять ни в весенних ручьях, снегах и водомоинах, ни в невылазной осенней грязи, ни в зимних ухабах и сугробах. Каковы были дороги, можно судить по ответу русского ямщика на вопрос Екатерины II — возьмется ли он доставить австрийского императора Иосифа II в Москву за 36 часов? «Берусь, матушка, — ответил лихой ямщик, — доставить немецкого короля в 36 часов, но не отвечаю, будет ли цела в нем душа» [114].

В хороших, крупных и сильных, упряжных лошадях, повторяем, страна нуждалась до чрезвычайности, а их не было. Свои местные, крепкие и выносливые лошади — приземистые мезенки, саврасые вятки, кологривые казанки — не годились потому, что были слишком мелкорослы; иностранные упряжные породы — неаполитанская, «немецкая» и другие, крупные и видные собою, не годились потому, что были слабосильны и не выдерживали больших расстояний. Пышные запряжки в четыре, шесть и даже восемь лошадей, свойственные XVIII веку, были следствием не только расточительной роскоши века, но и вызывались необходимостью. Низкое качество упряжных лошадей возмещалось их количеством, и все же нередко проезжие застревали в пути.

А. Г. Орлов в своей жизни имел случай лично убедиться в правоте слов автора «Городского и деревенского коновала» о том, что испанские, неаполитанские и другие «выписные для карет» лошади могут быть «употребляемы только для параду, а во вседневную езду, и в тяжелые упряжки не годятся».

В памятный день 28 июня 1762 года, когда Орлов вместе с Екатериной II ранним утром со всей возможной поспешностью ехали из Петергофа в столицу, парадные неаполитанские кони, длинногривые и длиннохвостые, запряженные в тяжелую карету, не доезжая нескольких верст до аставы, приутомились, перешли на шаг, а потом и совсем стали. Положение было отчаянное, каждая упущенная минута грозила неудачей затеянного государственного переворота. Кинулись искать лошадей в окрестных деревушках, привели и запрягли в парадную карету, каких нашли, лошадок всех колеров, мастей и калибров и с грехом пополам добрались до заставы, где уже их встретили встревоженные единомышленники. Вряд ли когда-либо в своей жизни мог позабыть Алексей Орлов эти несколько часов, когда и судьба и жизнь его оказались поставленными на карту от того, что лошади его запряжки не были достаточно резвы и сильны.

Эта порода ко всем достоинствам хорошей упряжной лошади: росту, силе, выносливости, красивой побежке, — такой, чтобы рысь была не рысцой- трусцой, чтобы на шагу лошадь не частила и не мельчила, но шла просторно и споро, — ко всем этим достоинствам должна была обладать резвостью на рыси, во времена А. Г. Орлова совершенно незнаемой. В XVIII веке, если и попадались отдельные случайные лошади, могущие бежать резво рысью или иноходью, то они всегда были самого неопределенного и разнообразного происхождения. Любители резвой езды искали таких рысаков и иноходцев повсюду, где только могли, но найти их было трудно и купить таких случайных рысаков можно было только за очень высокую цену.

Еще в 1809 году «Российский новый и опытный коновал», при описании разных пород лошадей, встречающихся в России, замечал по адресу не только некоторых иностранных, но и своих туземных пород — мезенской, пермской и других, что «из них удаются славные рысаки и иноходцы». Вообще, слово «рысак» было в конце XVIII века синонимом лошади, бегающей резвой рысью, но отнюдь не обозначало породу. Прав был автор статьи «Взгляд на коннозаводство Российского государства», когда писал в 1823 году, что «до Орлова думали, что таковую рысистую породу развести невозможно, ибо полагали, что чрезвычайная рысь лошади есть одна игра натуры и не переходит в потомство. Что касается до А. Г. Орлова, то он развел доселе неслыханную породу беговых рысистых лошадей» [115].

Эта оценка современников правильно указывает на состояние рысистого дела и коннозаводства до основания Хренового и на переворот, произведенный работой этого завода. Но для того чтобы создать новую неслыханную породу, А. Г. Орлову предстояло итти путями, никем не хоженными, дорогами, никем не проторенными, и он прошел, как русский молодец в сказке заповедный путь сквозь крутояр. Как справедливо писал профессор академик П. А. Дубовицкий, президент Медико-хирургической академии: «Только при отсутствии малейшего понятия о деле коннозаводства можно предполагать, что рысистая лошадь, созданная Орловым, есть простая случайность, а не дело глубоко обдуманного и вполне постигнутого предприятия» [116].

Приступая к изучению ответственнейшего участка зоотехнической работы Хреновского завода, необходимо ранее всего систематизировать все отрывочные сведения и разбросанные по разным местам указания первоисточников с тем, чтобы попытаться воссоздать возможно полную и отвечающую действительности картину первых десятилетий жизни рысистого отделения Хреновского завода. Это изучение, естественно, приходится начать с обзора того племенного материала, который лег в основание рысистого отделения, и с выяснения приемов его использования. Чтобы сразу ввести читателя в курс дела, постараемся в одной сводной таблице охватить все богатство племенных лошадей разных пород, которые были вовлечены в работу по созданию рысистой лошади.

Исходные породы, использованные в рысистом отделении Хреновского завода:

При первом взгляде на таблицу мы убеждаемся, что работа в рысистом отделении была, по сравнению с работой в верховом отделении, и более сложной и более трудной. На большую сложность воспроизводительного скрещивания в рысистом отделении указывает большое количество пород, в него вовлеченных: вместо четырех групп пород, какие принимали участие в образовании орловской верховой лошади, мы имеем до десяти пород, использованных при создании рысака. Трудность работы, естественно, вытекала из самой поставленной более трудной задачи. Верховые породы, как- никак, существовали, и надо было лишь разобраться в их многообразии и использовать его. Рысистая порода в продолжение первых десятилетий существовала только в воображении ее созидателей.

Первые попытки разведения упряжных лошадей относятся еще к 70-м годам. А. Г. Орлов попытался получить их путем скрещивания жеребцов восточных пород — арабской и азиатской — с кобылами неаполитанскими и датскими. От арабского жеребца Алибея и от неаполитанской кобылы был получен еще в 1775 году гнедой жеребец Надежный. Видимо, он был лучшим из продуктов этого скрещивания, так как он был оставлен в заводе производителем. Однако от этого типа скрещивания лошади, хотя и получались достаточно крупными — неаполитанская кобыла могла быть и 5–6 вершков росту, но они не обладали, да и не могли обладать производительными движениями на рыси, они никак не могли быть рысаками. Кроме того, и по своим формам слишком многое сохранилось в них от средневековой аляповатости, грубости, топорности цуговых коней кардинальских выездов.

От Надежного в заводе не было оставлено ни одного жеребца, и лишь несколько кобыл от более породных маток, с усилением восточных течений в их родословных, смогли впоследствии быть освоены рысистым отделением.

Арабско-датское скрещивание оказалось, по результатам его, значительно удачнее. Помимо многих маток, оставшихся в рысистом отделении завода, в том числе одной кобылы — бурой Сметанки от Сметанки [117], заводом было оставлено и несколько жеребцов-производителей: Горностай 2, серый, рождения 1777 года, от Горностая из Аравии и Бережливой из Дании; Полкан 1, серый, рождения 1778 года, от Сметанки и Буланой из Дании; Бычок, бурый, рождения 1782 года, от Старика из Аравии и датской (?) кобылы.

Из них Полкан 1 сыграл выдающуюся роль в образовании орловской рысистой породы. Объяснить эту роль, однако, очень трудно. Возможно, что из всех задач, выпадающих на долю исследователя истории Хреновского завода, эта задача является труднейшей. Несомненно, что успех Полкана 1 в рысистом отделении был не случайным. Полкан 1 известен не только, как отец Барса 1, но и как отец Мраморного и серии кобыл- родоначальниц.

Оставляя пока в стороне вопрос о том, в какой мере успех Полкана 1 объясняется талантливым подбором к нему кобыл, самым типом того особого скрещивания Полкана с голландскими кобылами, которое положило начало созданию породы, мы сейчас должны предварительно сосредоточить внимание на требующем разъяснения вопросе, почему арабско-датские жеребцы и кобылы, оказавшиеся неудачными в верховом отделении, оказались на месте в рысистом отделении завода.

Ранее всего следует отметить, что из всех арабско-датских жеребцов именно Полкан 1, а не Горностай 2 или кто-нибудь другой, сыграл первенствующую роль в рысистом отделении. Серый Горностай 2, рожденный годом раньше Полкана 1, от Горностая и датской кобылы, несмотря на аналогичное, казалось бы, происхождение, ничем себя не прославил.

Напрашивается мысль, что Полкан 1 был не просто лучшим из арабско-датских жеребцов первого поколения, но и единственным в списке арабско-датских жеребцов сыном Сметанки, который из всех арабских жеребцов был наиболее подходящим для роли родоначальника рысистой породы.

Действительно по всем признакам Сметанка был феноменальным жеребцом. В частности, среди других выводных из Аравии он выделялся не только благородством и правильностью, но, что делало его особенно ценным для заводской работы с ним в рысистом направлении, своей длиной и своими движениямина рыси. Смутно сохранилось в памяти москвичей, что Сметанка на рыси выделялся легкой, свободной побежкой, что ход его был спорый, просторный и пологий. Отголосок воспоминания о том слышится в рассказе С. И. Колесова про рысака 40-х годов Друга, сына Горюна.

Все старые писатели согласно утверждали, что скелет Сметанки, сохранявшийся до 1812 года в Острове, а позднее в Хреновом, имел 19 пар ребер. Долгое время было принято думать, что современники были введены в заблуждение сильным развитием первого из шести поясничных позвонков. Одно время и я так думал, но, когда в конце 20-х годов XX века в скелете рекордиста Пылюги, 2.08, было обнаружено 19 пар ребер плюс шесть поясничных позвонков, я свое мнение переменил и теперь нисколько не сомневаюсь, что анатомы и ветеринарные врачи XVIII века сумели пересчитать позвонки и ребра.

Единственную сохранившуюся от конца XVIII века запись современника о том впечатлении, которое при жизни производил Сметанка на знатоков лошади, мы находим у Л. М. Эвеста На стр. 467, ч. 1, своего «Полного русского конского лечебника» (изд. 1795 года) Эвест пишет: «Должно признаться, что я не видывал лучшей арабской лошади красотою, ростом, чистотою и силою натуральных способностей (курсив наш — В. В.), каков был этот жеребец по прозванию Сметанной».

Это свидетельство имеет для нас тем большее значение, что перед глазами Эвеста за его более чем 35-летнюю службу в государственных конских учреждениях прошли тысячи и тысячи лошадей всяких пород, и все же никому Сметанка пальмы первенства не отдал.

У Эвеста же мы находим и авторитетное подтверждение анатомических особенностей Сметанки, обнаружившихся после смерти. «Остов сего жеребца с 38 ребрами, за редкость поднесь еще хранится в Острове, потому что у лошади обыкновенно бывает только по 36 ребр».

Исторически бесспорных изображений Сметанки до нашего времени не дошло, но вообще они существовали. Имеется в литературе указание, что у В. П. Воейкова было два гобелена: на одном был выткан Лебедь, завода В. П. Воейкова (этот гобелен сохранился до нашего времени), на другом — Сметанка (этот гобелен не сохранился) [118]. Портрет Лебедя, послуживший моделью для гобелена, был в свое время найден — имеется в Музее коневодства, поэтому можно думать, что существовал и портрет Сметанки.

В коллекциях Музея коневодства Московской ордена Ленина сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева имеется неустановленного происхождения старый портрет кисти крепостного художника, надписанный «Сметанка». Имя художника не обозначено на портрете, но, поскольку нет к тому противопоказаний, мы имеем все основания полагать, что портрет Сметанки написан тем же живописцем А. Г. Орлова Гавриилом Васильевым. Портрет этот был нами помещен выше. Если нет доказательств, что портрет написан непосредственно со Сметанки, то он может являться копией с неизвестного нам оригинала, и во всяком случае на нем изображен Сметанка именно таким, каким, теоретически говоря, он должен был бы быть.

На портрете мы видим благородного белого жеребца, глубокого, на низких ногах, поражающего своими длинными линиями.

Несомненно, такой экстерьер являлся редкостным для арабской лошади. И неудивительно, что место Сметанки в заводе не мог занять никто из других выводных арабских жеребцов. Искать ему заместителя приходилось среди его сыновей. Однако Фелькерзам и Бовка (и Любимец) происходили от английских кобыл и вряд ли смогли настолько сохранить тип и отличительные особенности движений отца, как их мог сохранить Полкан 1, происходивший от датской кобылы Фредериксборгского завода. Общий тип, благородство, длина и темперамент отца при несколько большем росте, а возможно при несколько большем богатстве кости, вот что представляет Полкан 1 по сравнению со Сметанкой.

Возможный тип датской кобылы, питомицы Фредериксборгского завода, отпрыска испанской расы, хорошо воссоздается не только на основании старинных картин и литературных описаний, но и по современным фотографиям отдельных лошадей более тяжелого типа липпизанской породы, как, например, те, которые представлены в парной дышловой запряжке на стр. 192.

Датская порода, при ее родственности и филогенетической близости к испанской и липпизанской лошади, имела отпечаток какой-то особой, не свойственной арабским и варварийским лошадям, величавости в своем облике и во всех своих движениях, той величавости, которой отличаются и до сего времени породы испано-итальянского происхождения, кладрубская и липпизанская, той величавости, которая отличает и орловскую рысистую породу. Ведь писал же в свое время немец Фуггер (1578), что он не знает, можно ли вообразить себе или нарисовать коня прекраснее, чем испанская лошадь есть на самом деле, а 100 лет спустя англичанин герцог Ньюкэстл (1658) объяснял аристократам в выражениях, для них понятных, что испанская лошадь среди варварийских и арабских — это «принц в кругу дворян». Приглядитесь к фотографии датской лошади, и вы увидите, что влияние ее сказалось и на некоторых чертах экстерьера орловского рысака. Только одна арабская порода без датской не могла бы дать той гордой, дугой поставленной шеи, которую выработал у липпизанской и датской лошади 200-летний отбор, только одна арабская порода без датской не могла бы дать и той своеобразной формы головы, с вогнутым лбом и с горбатым носом, которая часто встречается у орловского рысака.

Буланая кобыла, мать Полкана, по всей вероятности, была приобретена во Фредериксборгском заводе одновременно с жеребцом Красавцем и группой маток в 1770–1771 годах, когда Фредериксборгский завод сокращал объем своей работы и ликвидировал несколько отделений. Архивы Фредериксборгского завода сохранили данные о том, что многие и притом лучшие лошади завода были проданы в Россию. В эти же годы из Фредериксборга продан в Липпицу жеребец Плуто, родоначальник одной из основных линий липпизанского завода XIX столетия. Это обстоятельство еще раз подчеркивает близость типа, как равно и происхождения датской и липпизанской лошади. Во Фредериксборгском заводе было много отделений, и весьма возможно, что буланая кобыла, мать Полкана, принадлежала к одному из упряжных отделений завода, лошади которого отличались несколько большим ростом и костистостью, сохраняя в целом тот же свойственный фредериксборгской расе тип и экстерьер.

Если допустить, что Полкан происходил от буланой кобылы упряжного отделения, то становится понятным, почему Полкан 1 для верхового отделения Хреновского завода оказался мало полезным.

Еще на одной иппологической гипотезе, на возможной детали экстерьера Полкана 1, хотелось бы остановить внимание читателя-специалиста. Она имеет отношение к вопросу о том, почему Полкан 1, неудачник в верховом отделении Хреновского завода, мог сыграть такую видную роль в рысистом.

Есть много оснований думать, что Полкан 1 имел хотя и высоко поставленную, но малоподвижную шею — шея дугой, а постанов шеи тугой, — а также и несколько тяжелую голову.

Для верховой лошади все это является большим недостатком, особенно при передвижении быстрым галопом, когда длина шеи определяет период «колебания маятника», а тяжесть головы — момент инерции.

Эти же экстерьерные особенности перестают быть недостатками и даже могут оказаться достоинствами для лошади, предназначенной передвигаться симметричным аллюром — рысью. Здесь голова и шея могут быть малоподвижными, почти неподвижными, а также и величина головы, ее тяжесть, имеет сравнительно небольшое значение.

Не случайно практика призового дела выработала технические приемы фиксирования головы рысака в определенном положении во время бега: дуга, поводки и кольца в русской закладке, оберчеки и т. п. приспособления в американской упряжи.

При всех своих экстерьерных и интерьерных особенностях и достоинствах, сын Сметанки и буланой датской кобылы не мог еще быть упряжной лошадью законченного или желательного для Хреновского завода типа, он никак не мог быть рысаком. Для этого ему нехватало самого существенного, что отличает рысака — резвости на рыси.

Добиваться резвости, при сохранении по возможности породного типа и экстерьера Полкана 1, предстояло заводу в следующих поколениях, и это было нелегко и было сопряжено с большими затратами времени, труда, денег и племенного материала. Непосредственно от Полкана 1 за время пребывания его в заводе общее количество полученного от него приплода должно было быть никак не меньше 100–120 голов. Оставлено в заводе от Полкана 1 было семь жеребцов и 21 кобыла — по свидетельству В. И. Шишкина, по заводским книгам мы можем найти только трех жеребцов и не более 8—10 кобыл, дочерей Полкана 1. От других детей Полкана 1 следов не осталось, чем еще раз подтверждается то положение, что масштаб заводской работы в Хреновом был много больше того, который мы можем восстановить, работая только по официальным изданиям заводских книг позднейшего периода.

Следующим по времени типом межпородного скрещивания, которое было проведено в упряжном, пока еще не рысистом, отделении Хреновского завода, было скрещивание жеребцов восточных пород с кобылами мекленбургской упряжной породы. Мекленбургские кобылы появились в заводе в значительном количестве к 1780 году, на несколько лет раньше, чем голландские жеребцы и кобылы, привод которых в Хреновое произошел в 1783 году [119].

Мы не знаем, состоял ли когда-либо какой-нибудь мекленбургский жеребец в составе производителей Хренового. Если и состоял, то, повидимому, он оказался полным неудачником, и кличка его не уцелела ни в одной родословной. Из числа мекленбургских кобыл не менее восьми оставили свой след в орловской рысистой породе.

В 80-х годах мекленбургских и голландских кобыл в Хреновском заводе скрещивали и с чистокровными арабскими жеребцами и азиатско-арабскими (Лебедь Армянский и Араб 2), спаривали и с англо-арабским Фелькерзамом, и с арабско-неаполитанским Надежным, но чаще всего — с Полканом 1. Непосредственно от мекленбургских кобыл не вышло ни одного производителя рысистого отделения. Очевидно, от них непосредственно не получалось, да и не могло получиться, резвых рысаков, но дочери мекленбургских кобыл от породных азиатско-арабских жеребцов оказались в заводе в свое время ценными матками, нужными для спариваний с Барсом 1 и его сыновьями.

Помещаемое нами изображение мекленбургской лошади из «Еженедельника» сходится с ее описаниями в старинной и иппологической литературе, которая ее аттестует как лучшую из немецких пород (см. Таннекера и др., позже Рутенберга). Мы видим породную, сухую, мускулистую лошадь, на хороших, хотя и несколько длинных ногах, создающих впечатление цыбатости, с высоко поставленной шеей и прекрасной спиной. В том же «Еженедельнике», при описании серого жеребца Фрипона, мекленбургской породы, бывшего у Павла I, отмечается статность и гордый, красивый вид мекленбургской лошади (1823, стр. 239). В старинной литературе всегда отмечалась также присущая мекленбургским лошадям лебединая шея.

Рост мекленбургских лошадей по литературным данным был около 3 вершков (от 2 до 4) [120]; особой резвостью она не отличалась, но обладала хорошими, развязными, хотя и крутыми движениями.

Современные нам авторы, говоря о мекленбургской лошади конца XVIII века, обычно допускают ту ошибку, что считают ее полукровной английской. Это мнение находится в категорическом противоречии с первоисточниками. До начала XIX столетия английская чистокровная лошадь не попадала в Мекленбург. Еще в 1827 году А. Ленгерке, автор первой по времени монографии о мекленбургской лошади [121], писал, что в XVIII веке Мекленбург обладал своей исторически сложившейся местной расой красивых и выносливых лошадей, очень хороших для упряжи и для сельского хозяйства. Опыты последующего скрещивания мекленбургских лошадей с голштинскими ухудшили качества расы. В самое же последнее время, как пишет автор, т. е. надо полагать примерно после наполеоновских войн, прибегли и к ввозу чистокровных производителей из Англии и с 1822 года ввели скаковые испытания.

Если мы зададим вопрос, что же представляла собой эта местная раса, то на основании первоисточников мы должны будем ответить, что в основе ее, как, например, и в основе ольденбургской лошади, лежала аборигенная лошадь северо-германского побережья, облагороженная восточной кровью, испанской, варварийской, турецкой и пр. Ряд документов XVI и XVII столетий говорят об имевшем место использовании в Мекленбурге производителей и даже о ввозе кобыл — испанской, а затем и неаполитанской, варварийской, турецкой и других пород.

Прошло уже около 20 лет от начала работы в Островском заводе, уже свыше 10 лет производились Орловым межпородные скрещивания различных типов, в различных сочетаниях породных восточных лошадей с западными упряжными из придворных заводов датского и липпизанского, из заводов итальянских герцогов и кардиналов, из заводов мекленбургской знати и дворянства, но Хреновской завод все еще очень недалеко продвинулся вперед на пути создания желательного ему типа рысистой лошади.

И вот только когда Орлов обратился к крестьянской лошади Западной Европы, к лошади, разводимой фермерами Голландии, только тогда в работе по созданию рысака наступил решительный сдвиг. 1783 годом датируется привод из Голландии жеребца вороного без клички и нескольких кобыл, из которых серая кобыла № 2 (табл. 18 Зав. кн. 1847 года) стала матерью Барса 1. Вслед за изображением мекленбургской даем и изображение голландской лошади из того же «Еженедельника для охотников до лошадей за 1823 г.».

Насколько кровна и суха мекленбургская лошадь, настолько же проста, груба и тяжела голландская лошадь, или фризская крестьянская, изображенная на рисунке 1823 года. Мы видим огромную, флегматичную, сырую лошадь, с тяжелой головой, мягкой спиной, спущенным крестцом, низко приставленным хвостом, раздвоенным крупом, с густым фризом на всех четырех ногах. «Безобразная лохмоногость» голландской лошади всегда отмечалась в литературе.

В иностранной иппологической литературе XVIII века встречаются многочисленные указания на крупные пороки экстерьера, нередко присущие вороным каретным фризским лошадям», а также на их недостаточную работоспособность, слабосилие.

Приведем, как характерный, отзыв французского автора Гаспара Сонье. Из многих выбираем именно Г. Сонье, потому что он был хорошо осведомлен в состоянии коневодства в Голландии, долгое время жил там, и даже 1-е издание своей книги выпустил в Гааге [122].

Голландские и фризские лошади (Сонье их никак не смешивает с фламандскими) «годятся для карет, тяжелы и велики ростом», но часто имеют (дословный перевод — «подвержены иметь») плоские копыта, курбы на скакательных суставах, наливы и разные формы шпата.

Скрещивание с лошадьми вороной фризской каретной породы было предприятием далеко не безопасным. За несколько десятилетий до Орлова его предпринял в Англии не кто иной, как Бэквелл, и вот что рассказывает об этом эпизоде Куллей, приверженец и почитатель Бэквелла.

Бэквелл вместе с Дж. Солсбери переплыли Немецкое море для выбора и покупки — лично, не через посредников — жеребцов и кобыл. «После больших трудов и издержек» они вернулись с транспортом голландских кобыл. «Хотя эти голландские кобылы и были использованы для улучшения» местных лейстерских лошадей, но результаты, пишет Куллей, не соответствовали поставленным целям. Улучшенная тяжелая вороная лейстерская лошадь непригодна ни для армии, ни как разъездная, ни даже для сельского хозяйства и вытесняется отовсюду, исключая городской транспорт.

Куллей особо настаивает на непригодности ее для сельского хозяйства, ибо «современная система сельского хозяйства» требует лошадей более ревностных и энергичных, способных лучше выдерживать усталость, более подходящих для продолжительных передвижений [123].

При всех своих недостатках голландская (фризская) порода была все же в XVIII веке единственной на континенте Европы породой, в которой появление рысаков, способных бежать резвой рысью, хотя и было все еще игрой случая, но не являлось уже таким редким исключением, чтобы повергать всех в изумление.

Породу эту, выведенную фризскими и дрентскими фермерами на тучных низменных пастбищах Голландии, обычно в зоотехнической литературе XX века называют голландской рысистой. Однако такая терминология неверна. Порода эта не была рысистой, не называлась рысистой и не разводилась как рысистая. Во времена Орлова не говорили «голландская рысистая», а говорили «великорослая фризская крестьянская лошадь» и добавляли только, что среди фризских лошадей нередко попадаются рысаки «гардтраберы» — «harddravers».

Нет и речи о том, чтобы фермеры Гренингена и Фрисландии ставили перед собой задачу отбора и подбора по резвости, чтобы молодые лошади проходили какой-либо специальный тренинг.

Не было и систематических испытаний племенных лошадей.

Если в езде у фермера лошадь выказывала рысистые способности, ее обычно продавали любителям, охотникам до резвой езды, и она навсегда пропадала для племенного использования.

Голландец Л. Берггофер не столько простодушно, сколько вынужденно свидетельствует, что не только в XVIII, но и в XIX веке в Гренингене и Фрисландии «…заводчики редко бывают владельцами рысаков. Последние держатся особенными любителями, у которых рысак переходит из рук в руки до тех пор, пока сделается мало способным к бегу и тогда употребляется уже только на простые работы, фермеры же… редко пускают старую или разбитую кобылу на приплод», а равно и «редко заботятся о том, которые (лошади. — В. В.) наибольше имеют способности для бега».

В отрывке из книги голландского автора «Natuurlyke historie van Holland», переведенном и напечатанном в «Записках для охотников до лошадей на 1825 год» под заглавием «О беге голландских сильных рысаков (harddravers)», говорится следующее:

«Гардтраб, сильная рысь, заключается в способности лошади на рыси переступать задними ногами за передние. Обыкновенные лошади на рыси задними ногами за передние не переступают. Этой способностью обладают только сильные рысаки — гардтраберы. Знаменитые рысаки «Malle Jan» и «Van Hogenliend» переступали задними ногами за передние на 6 футов». Далее автор приводит изображение «истинно красивого положения и бега сильного рысака» и пишет: «Для настоящей и красивой рыси потребно, чтобы лошадь на бегу поднимала голову и шею, свободно двигала плечами и коленками, вытягивала тело и, поднимая копыта, прижимала их так, чтобы ноги следовали одна за другою, подобно крылам мельницы». Идеалом хода того времени в отношении всех вообще упряжных пород, которые должны были красоваться в парадных выездах, был крутой высокий ход, и лошади, шедшие им, у нас в России в старину назывались лошадьми «на красном ходу. Лучшие рысаки среди голландских harddravers могли пробежать 200 «туавов» в 1 минуту, т. е. были близки к резвости 2'00» на 1 км. Рысаки такого класса могли сказаться и среди тех восьми кобыл и одного жеребца, которые были выведены в 1783 году из Голландии в Хреновский завод. Но во всяком случае они не были лошадьми рысистой породы, а всего только рысаками, только сырым материалом, подходящим для выведения рысистой породы, породы лошадей с закрепленными способностями. А. Г. Орлов сумел мастерски использовать этот сырой материал.

Однако все ли лошади, выведенные в Хреновской завод из Голландии в 1783 году, были одинакового типа? И того ли же самого, который выводился, например, Бэквеллом в Англию? Есть серьезные основания в этом сомневаться.

Отбор лошадей в Голландии был произведен совершенно особенный, своеобразный. Прежде всего приобретались лошади не просто каретные, упряжные, а рысистые. Характерно и то, что при выборе лошадей явно воздерживались от покупки вороных, наиболее распространенных на родине и наиболее известных за ее пределами. Были отобраны какие-то редкостные или во всяком случае редкие экземпляры серых рысаков.

Из племенных книг, а также и из аттестатов Хреновского завода мы знаем, что в числе восьми приведенных кобыл лишь две были вороные, т. е. типичной для фризской лошади масти; остальные же кобылы, в том числе и мать Барса 1, были серой, не типичной для голландского рысака масти. Заслуживает серьезного внимания выдвинутая профессором Шапоружем версия, что эти кобылы, т. е., в частности, мать Барса 1, принадлежали к более породным ответвлениям фризской лошади, улучшенным прилитием варварийской крови, которое одно время в конце XVII и в начале XVIII века практиковалось в Голландии.

Самый выбор исходного маточного материала несомненно имел очень большое влияние на успех предпринятого скрещивания.

Дальнейшая история завода показывает, что вороные кобылы, а также и вороной жеребец, выведенный из Голландии в 1783 году, сыграли в Хреновом весьма малую роль по сравнению с серыми кобылами; потомство их имело иную судьбу и иным образом было использовано в заводе, не так, как потомство серых кобыл.

После этой краткой характеристики основных пород, использованных в Хреновском заводе, вернемся к нашему изложению последовательных этапов создания орловской рысистой породы.

Первый приплод от голландских кобыл был получен в Хреновском заводе в 1784 году, и за первые два года своего пребывания в Хреновском заводе не голландские кобылы дали трех производителей для рысистого отделения: Барса 1, серого, рождения 1784 года, от Полкана 1; Мраморного, серо-пегого, рождения 1784 года, от Полкана 1; Цветного, гнедого, рождения 1785 года, от Еруслана.

Приводим полный список потомства мекленбургских и голландских кобыл и жеребцов, получившего заводское назначение в Хреновском заводе.

¹ Нумерация таблиц везде приводится по Заводской книге выигравших и бежавших лошадей, ч. I. 1847, СПБ.

² На табл. 28 значится еще одна мекленбургская кобыла б. к. с приплодом — Преклонной, от Полкана 1, но эта кобыла определенно «удвоенная» таблицы 25.

³ Весьма возможно, что Арабка, Черничка и Галка одна и та же Кобыла. По крайней мере, все три клички по значению очень схожи, у каждой из трех кобыл в приплоде значится, среди прочих, кобыла Силинская, от Силинского 1.

⁴ Феннксова в табл. 19 ошибочно показана от Бородавкина.

⁵ Удалая, приходящаяся через свою дочь, Удалую от Улана 1, бабкою Кролику 1, по табл. 38 значится неизвестного происхождения. Однако в описи завода В. И. Шишкина в породе двух маток, Ловкой (ст. 331) и Флейты (ст. 340), им указывается ее порода совершенно определенно: «пр. бабка Удалая голландская». В породе Хреновской Белянки у Д. П. Голохвастова (ст, 397) указано: «рысистая Удалая».

Эти таблицы являются очень убедительным доказательством того обстоятельства что, раз попав в Хреновской завод, мекленбургские и особенно голландские кобылы имели вполне определенное назначение в заводе: скрешивание с верховыми породами, в первую очередь с арабской и восточными, а целях образования новой породы или, может быть, первоначально даже просто нового сорта лошадей.

Голландских и мекленбургских кобыл спаривали не только с чистопородными жеребцами верховых пород, раньше всего с арабскими, но также и с арабско-неаполитанским Надежным: ему подбирали более сухих и легких мекленбургских кобыл, и с арабско-датским Полканом 1: ему подбирали более сырых и рослых голландских кобыл.

Нельзя пройти мимо одного обстоятельства. В то время, как спаривания голландских кобыл с арабско-датским Полканом, а также и с арабскими и англо-арабскими жеребцами имели выдающийся успех, тот же самый тип скрещивания, но осуществленный в обратном направлении, т. е. спаривание голландского жеребца с арабско-датскими, арабскими или другими верховыми кобылами, ничего выдающегося не дало.

От вороного жеребца из Голландии остались в заводе только две посредственные матки. Этим самым Хреновской завод в своей работе еще раз ярко проиллюстрировал первостепенное значение умелого выбора материнской породы при разного рода межпородных скрещиваниях.

Направление, взятое на выведение нового сорта или новой породы лошадей, выдерживалось уже настолько строго, что мы тщетно стали бы искать в заводских книгах рожденного в Хреновском заводе приплода чисто голландского, чисто мекленбургского или голландско-мекленбургского происхождения. Хотя вороной голландский жеребец и состоял производителем в Хреновом с 1783 года и мог быть использован для спаривания с голландскими и мекленбургскими кобылами, но это не входило в намерения завода. Такое скрещивание не дало бы породной упряжной лошади, — это с одной стороны: а с другой — А. Г. Орлов к этому времени уже мог знать по опыту предшествующей 20-летней работы в верховом отделении, что как разведение в чистоте иностранных пород, так и различные скрещивания между собой лошадей пород Западной Европы дают мало удовлетворительные результаты.

И мы видим, что А. Г. Орлов не делает ни одной попытки получить в Хреновском заводе будь то чистокровных фризских рысаков, будь то мекленбургско-голландских помесей и, в то же время, проводимые в Хреновом скрещивания голландских и мекленбургских кобыл с арабскими жеребцами, арабско-азиатскими характер планового мероприятия, проводимого в течение ряда лет в широком масштабе.

В эти 80-е годы А. Г. Орлов, как художник в расцвете таланта, смело и уверенно ведет линию, горячо и ярко кладет краски.

Уже на первом этапе работы завода всех лучших жеребцов, начиная со Сметанки, Салтана, Старика, спаривали с упряжными кобылами западно- европейских пород: неаполитанской, датской, мекленбургской. Но эти скрещивания не оказались еще вполне удачными, и родившиеся от них лошади тогда даже не получали заводского назначения. В самом деле, первое поколение рожденное в заводе от восточных жеребцов, насчитывало: четыре жеребца от Сметанки — Полкан 1, Фелькерзам 1, Бовка, Любимец, один жеребец от Салтана 1 — Салтан 2; семь жеребцов от Старика Еруслан, Кривой, Бычок, Улан, Коломченок, Постылый, Стариченок; один жеребец от Горностая 1 — Горностай 2; один жеребец от Алибея — Надежный; один жеребец от Араба 1 — Араб 2; один жеребец от Феникса 1 Феникс 2; один жеребец от Серого из Армении — Лебедь Армянский.

Всего 17 производителей от 8 жеребцов.

Однако уже во втором поколении произошла переоценка пригодности жеребцов для рысистого отделения. Хотя все выведенные с Востока — из Армении, Турции, Аравии, Персии — жеребцы, как мы видим, были испробованы и от всех, по возможности, оставлено потомство, но далеко не все жеребцы оказались равноценными. Видимо, Сметанка оказался для упряжного отделения завода по результатам заводского его использования много ценнее других выводных жеребцов. Завод после смерти Сметанки не смог его заменить какими бы то ни было из выведенных одновременно с ним производителей и предпочел перейти к использованию его сыновей — Полкана 1, Фелькерзама 1 и т. д., вместо остававшихся еще в живых арабских производителей — Бородавкина, Цесарбея, Араба, Горностая.

После Сметанки, из числа других выводных арабских жеребцов завод сильнее всего использовал Старика. Об этом говорит число оставленных в заводе от Старика жеребцов. Их было семь, но уже из внуков Старика в рысистом отделении был оставлен один жеребец Цветной. В дальнейшем прямая мужская линия Старика не сохранилась в Хреновом, хотя Цветной происходил также от голландской кобылы, как и Барс 1 и Мраморный.

Во втором поколении нескольких мужских представителей в рысистом отделении завода имела одна только линия, Сметанки: Барс 1, Мраморный, Полкан 2, Веселый 1 и Любимец 1. Жеребцы линии Салтана, не считая отдельных исключений, использовались лишь в верховом отделении. Из пяти жеребцов линии Сметанки трем жеребцам чисто верхового комплекса Полкану 2, Веселому 1 и Любимцу 1 — было предоставлено ограниченное поле использования в рысистом отделении. Для основной работы по задуманному плану были оставлены лишь три жеребца от голландских матерей: два жеребца из линии Сметанки — Барс 1 и Мраморный, и один жеребец из линии Старика — Цветной.

Выделившееся, по полученным результатам, спаривание арабско-датского Полкана с голландскими кобылами и заложило краеугольные камни будущего здания орловской рысистой породы. К этому сочетанию принадлежат не только Барс 1, Мраморный, но и серия кобыл — родоначальниц Хреновского завода: Любезная, Натужная, Серая и т. д., матери таких производителей, как Похвальный 1, Усан 1, Похвальный 2, Барсик Большой, Залетный 2 и другие.

Таким образом, родословная Барса 1 является типичной родословной, которой обладали, вероятно, многие десятки лошадей, родившихся в Хреновском заводе в 80-х годах XVIII века. Утверждение профессора Шапоружа, будто бы неизвестно, были ли сделаны в Хреновом попытки получить другого Барса, принадлежит к числу самых грубых ошибок зарубежного исследователя [124]. Уже в следующем, третьем, поколении выяснилось превосходство Барса 1 над всеми другими производителями внутри самой линии Сметанки, превосходство, которое вскоре привело к тому, что в рысистом отделении Хреновского завода не могло быть лошади, которая бы не происходила по мужской линии от Барса 1, почему ему с полным правом и было присвоено имя «родоначальника».

Белый Сметанка, как известно, оставил четырех жеребцов и одну кобылу, которые все были сохранены заводом. Получивших заводское назначение в рысистом отделении сыновей, внуков и правнуков Сметанки читатель найдет в приводимой на стр. 202 таблице, хорошо уясняющей то значение, какое получил Барс 1 по сравнению с другими представителями линии.

Сложный процесс создания орловской рысистой породы, даже в его первых этапах, отстоял бесконечно далеко от той общепринятой схемы происхождения породы, того представления о «выведении породы» Орловым, которое господствовало на протяжении столетия и против которого я принужден был возражать еще в 1927 году, делая свою первую, несомненно, еще в целом мало удавшуюся мне попытку углубленной трактовки вопроса [125]. В 1927 году я писал:

«В дореволюционной иппологической литературе широко распространен был тот трафаретный взгляд на процесс создания рысистой породы, который нашел себе яркое выражение в предисловии Ю. И. Юрлова, редактора официального издания «Хреновской завод», соответствующее место откуда мы и приводим целиком:

«В 1774 и 1775 годах графом А. Г. Орловым-Чесменским были приобретены двенадцать арабских жеребцов, в числе которых особенно выделялся серебристо-белый Сметанка, через год павший. Задавшись мыслью вывести лошадь, которая при всех других достоинствах обладала бы резвой рысью, гениальный коннозаводчик, кроме трех английских кобыл, дал Сметанке одну датскую (буланой масти); от этой последней родился серый жеребец Полкан, который унаследовал достоинства отца и матери и отличался могучей силой, но по преданию не имел вполне свободного развязного бега. Так как лошади голландской породы отличались именно теми способностями, которых недоставало Полкану 1, то ему была назначена голландская матка (серой масти), от которой он дал в 1784 году серого Барса 1, соединившего в себе достоинства трех пород: арабской, датской и голландской и представлявшего из себя тот самый тип, к воспроизведению которого стремился А. Г. Орлов-Чесменский. Барс был назван родоначальником рысистой породы, так как оставалось только закрепить в потомстве те формы и качества, которыми он обладал».

Потомство Сметанки в рысистом отделении завода:

Рассказ этот неподражаем по стильности и цельности впечатления. Основные даты факты внешней истории создания рысистой породы не искажены, но освещение их дано крайне примитивное и поверхностное.

Сложнейшие процессы образования породы объяснены более чем просто: Орлов вызвал Барса 1 к бытию простым росчерком пера — «Быть по сему». Дал Сметанке одну датскую кобылу: «назначил» Полкану голландскую кобылу серой масти, «получил» в 1784 году Барса, «назвал Барса родоначальником», и Барс стал таковым. Такова схема мысли Ю. И. Юрлова, а с ним десятков и сотен коннозаводчиков и иппологов дореволюционного периода.

Концепция эта, однако, не выдерживает никакой критики».

И четверть века спустя мне приходится с еще большей настойчивостью предостерегать против нее читателей, и в особенности читателей-специалистов работающих в области племенного коннозаводства.

Нельзя совершенно недопустимо, с такими упрощенными представлениями подходить к труднейшим вопросам создания новых пород животных. «Образ совершенства», употребляя выражение XVIII века, не воссоздается легко, почти автоматически неизбежно, в силу удачно придуманных скрещиваний.

Недостаточно было только захотеть Барса, чтобы его и получить, как по мановению волшебной палочки, гением коннозаводчика.

С другой стороны, Барс не был и игрою счастья, без прецедентов и повторений. Он появился на путях настойчивых опытов и искании в определенном направлении. Появился в результате упорной, планомерной работы, в особых, созданных в Хреновском заводе, условиях коннозаводского режима кормления и выращивания лошадей.

И тем более, завод никоим образом не считал свою задачу выполненной с момента получения Барса, а создание Барса явилось лишь одним из срединных этапов зоотехнической работы, нуждавшейся в своем продолжении и завершении. И дальнейший успех при работе в рысистом направлении Хренового объясняется не какой-то особой «индивидуальной потенцией» Барса 1, а успех этот явился результатом продуманного применения правильных методов творческой племенной работы.

Глава II НАЧАЛЬНЫЕ ЭТАПЫ СОЗДАНИЯ ПОРОДЫ: БАРС 1, ЕГО СЫНОВЬЯ И ДОЧЕРИ

Барс 1, родившийся в 1784 году, был серой масти, большого роста и, — как писал В. И. Шишкин, — «все части имел соответствующие росту, правильные, имел легкость, большую силу и бежал рысью отлично резво». По пересказанному В. И. Коптевым описанию одного из старых москвичей, видевших Барса 1 на Московском бегу, Барс «был серо-пегий, необыкновенно густ, фризист и имел несколько спущенный зад, бежал необыкновенно красивым нарядным ходом, ростом был около 2 арш. 5 вершков».

В этом описании экстерьера нас смущает определение масти Барса, — «серо-пегий», что находится и решительном противоречии со всеми другими источниками. Скорее всего, память изменила старому москвичу, видевшему жеребцов А. Г. Орлова в дни своей юности, и он приписал Барсу масть полубрата его по отцу — Мраморного, который одновременно с Барсом подвизался на Московском бегу.

Этот Мраморный, сын Полкана и Большой серой из Голландии кобылы (табл. 20 Зав. кн. 1847 г.), родившийся в том же 1784 году, что и Барс, был действительно серо-пегим, почему и получил свою кличку.

Добавим, что среди сыновей и дочерей Барса 1 мы не можем указать ни одной пегой лошади, а они, несомненно, были бы, если бы Барс был пегим.

Вообще же не только что пегие, но и рысаки с большими белыми отметинами никогда не были в фаворе в Хреновом, и племенное использование их в заводе было крайне ограниченным, как мы видим в 90-х годах на примере самого Мраморного, или позже в 1810-х годах на примере Мужика 1 (Холстомера).

Изображающая А. Г. Орлова едущим на Барсе 1, технически слабая, но зоотехнически очень интересная старинная гравюра с подлинника, рисованного сыном А. Г. Орлова А. А. Чесменским, представляет нам жеребца, в экстерьерном отношении соответствующего описанию. На основании приводимого у В. И. Коптева описания экстерьера Барса 1 следует признать, что голландский элемент в этом случае, при скрещивании Полкана 1 с голландской кобылой, сказался довольно сильно. Описание отмечает рост, густоту, фризистость, спущенный зад — все характерные признаки голландской лошади, но ничего не говорит о породности, сухости, темпераменте и других качествах арабского Сметанки, которые, повидимому, были выражены у Барса 1 несколько менее ярко.

Надо, однако, полагать, что все же Барс 1 в достаточной мере удовлетворял и в этом отношении требованиям завода, был достаточно уравновешен. B. И. Шишкин ведь говорит, что он отличался правильностью форм и «имел легкость», иначе бы он и не мог получить того значения, занять то место, какое ему было отведено в заводе.

Помещаемое здесь еще одно изображение Барса 1 в санях, отъезжающего на Московском бегу от знаменитого «китового уса» — призового столба того времени, в известной мере пополняет наше представление об экстерьере Барса 1, но является все же в значительной степени условным и интересно главным образом акцессуарной стороной. Опираясь на свидетельство C. И. Колесова («Пятьдесят лет тому назад», стр. 2), мы в праве считать, что этот портрет писал крепостной живописец А. Г. Орлова Гавриил Васильев.

Значительно более слабой по живописи являлась, повидимому, не сохранившаяся картина неизвестного художника, с которой была выпущена литография. также помещаемая нами. Черты лица Орлова на ней искажены до неузнаваемости.

В коннозаводческих кругах широкую известность получила гравюра Н. Е. Сверчкова «А. Г. Орлов едет на Барсе 1», но она относится уже к середине XIX столетия.

Арабско-датско-голландский Барс 1, с «расшатанной» сложным скрещиванием наследственностью, еще к тому же происходил от молодых родителей. Он не только принадлежал к первой ставке детей Полкана 1, но, по всем данным, был первым и единственным приплодом молодой матери, которой было, повидимому, шесть лет в год его рождения.

Барс 1, представляя собой очень благоприятный пластический материал, был особо податлив к воздействующим условиям направленного воспитания.

А условия выращивания были созданы для него и его сверстников (рождения 1784 г.) особые. Именно ставка 1784 года — Барс 1, Мраморный идр. — была, по всем данным, первой ставкой Хреновского завода, прошедшей, начиная с молодых лет, систематический рысистый тренинг, такой, какого не знали в России до Барса 1 и какого не проходил конский молодняк ни в Голландии, ни в Англии, ни в какой-либо другой стране. Сам сын молодых родителей, Барс 1 был задержан в тренинге до возраста полной зрелости и тем самым были максимально использованы все возможности выработки желательных рысистых качеств Барса 1 во все годы его незаконченного индивидуального развития.

Восстанавливаем и суммируем некоторые фактические даты.

Барс 1 родился в 1784 году и пал в Хреновском заводе в 1808 году. Производителем в завод он был зачислен в 1791 году, после многих лет тренинга и соответствующего испытания на летнем бегу в Москве, где его видели многие московские охотники. Даты устанавливаются:

1) сообщением В. И. Шишкина, что Барс 1 пробыл в заводе 17 лет;

2) тем обстоятельством, что первый по времени известный по заводским книгам приплод от Барса 1 родился в 1792 году.

Всех рысаков, детей Барса 1, получивших заводское назначение, можно разделить на несколько групп.

Первая группа — от кобыл того же арабско-датско-голландского сочетания, как и сам Барс 1.

Вторая — от арабско-мекленбургских кобыл.

Третья — от «рысистых», т. е. обладавших хорошей рысью кобыл, выписанных из Англии.

Четвертая — от маток чисто верхового комплекса.

Наиболее удачные жеребцы из рысаков-производителей первой группы: Похвальный 1, Барсик Большой и Усан 1, происходят от дочерей Полкана 1 от голландских кобыл.

Было бы ошибочно трактовать приводимые родословные в духе родственного разведения, имеющего целью повторение одного Полкана 1. Здесь все дело в повторении всего арабско-датско-голландского комплекса и притом в той именно форме, которая имеется уже в Барсе 1: Полкан 1 X голландская кобыла.

Каждый, хоть издали знакомый с коннозаводством, знает, что при разведении племенных лошадей и родные братья друг в друга не удаются, тем более было бы ошибкой из сходства родословных Похвального 1, Барсика Большого я Усана 1 заключать о сходстве их самих. С гораздо большим основанием из несходства их использования в заводе, из неодинакового к ним подбора маток можно выводить заключение о разности их типа и экстерьера, как мы это и постараемся показать в дальнейшем изложении.

Похвальный 1 оставил в заводе весьма ценного сына — сер. Похвального 2, рождения 1798 года. Родословная его очень любопытна.

Итак, Похвальному 1 в подборе назначались кобылы опять-таки дочери Полкана 1 и выводных из Голландии. Видно настойчивое стремление закрепить комбинацию, давшую Барса 1. Повидимому, Похвальный 2 был достаточно гармоничным, «уравновешенным» рысаком.

Похвальный 2 оставил очень заметный след в Хреновском заводе через своих сыновей — Чистяка 1, Хвального 1 и Горностая 3 —и через многочисленных дочерей, в числе которых были матери Похвального 3 и Ловкого 2.

В каком же направлении завод вел далее линию Похвального?

Ответом на это служат родословные производителей, оставленных в заводе от Похвального 2.

Родословная Горностая 3 построена целиком на арабско-датско-голландском сочетании, причем комплекс — Полкан 1 X кобыла из Голландии — повторен четыре раза (два раза через Барса 1) и занимает ¾ родословной, остальная ¼ — это арабско-голландская Черничка [Араб 2 — Большая (табл. 20) из Голландии], инбридируемая в родословной Горностая 3 по формуле III–III.

Однако Похвальный 2 и его сын Горностай 3, при большом количестве введенной в них голландской крови, хотя и только через серых кобыл, вероятно были представителями более тяжелого, отклоняющегося в голландскую сторону типа, и вот в родословных двух родных братьев: Чистяка 1, сер., рождения 1804 года, и Хвалы-юго 1, сер., рождения 1806 года, от Маски, дочери Полкана 2, мы видим стремление несколько облегчить тип Похвального 2, ведя, однако, линию по тому же направлению.

Родословные Чистяка 1 и Хвального 1 свидетельствуют о тонкой и искусной коннозаводческой работе.

В серой Маске — матери Чистяка и Хвального 1 — течет опять-таки только арабско-датская и голландская кровь, причем налицо и Полкан 1 и голландская большая серая кобыла (табл. 20), но арабско-датская часть родословной Маски значительно преобладает над голландской.

«Природа полна западнями». В процессе творческой работы по созданию рысистой лошади Хреновскому заводу пришлось встретить и преодолеть еще одно большое затруднение. Как известно, Полкан 1, единственный наследник Сметанки, пригодный для выведения упряжных лошадей, происходил от датской кобылы и на несчастье унаследовал от нее нередко присущую испанским и датским лошадям недолговечность, вызывавшую много сетований в старинной литературе. Полкан 1 родился в 1778 году и пал в 1793 году, т. е. 15 лет от роду. Другой арабско- датский жеребец, Горностай 2, родился в 1777 году и пал в 1791 году, т. е. 14 лет. Из числа дочерей и сыновей Полкана 1 мы, кроме Барса I, не знаем никого, кто бы дожил до 20-летнего возраста. Мраморный, сын Полкана 1 и голландской кобылы, родившийся, как и Барс, в 1784 году, пал уже в 1798 году. Ни одна из многочисленных дочерей Полкана 1, которые все родились в промежуток времени между 1784–1794 годами, не оставила в Хреновом жеребят, рожденных после 1804 года. По заводским книгам известно следующее потомство дочерей Полкана 1 в рысистом отделении Хреновского завода.

¹ Все ссылки на таблицы даны по Зав. книге выигр. и беж. лошадей, изд, 1847 года.

Теперь обратим внимание на то, что из числа жеребцов, перечисленных в списке, Похвальный 1 родился в 1792 году, пал в 1800 году, Тромпетер Молодой родился в 1795 году, пал в 1800 году, Похвальный 2 родился в 1798 году, пал в 1813 году, т. е. 15 лет, как и Полкан 1.

Сыновья Похвального 2: Чистяк 1 родился в 1804 году, пал в 1816 году, т. е. 12 лет; Хвальный 1 родился в 1806 году, пал в 1822 году, т. е. 16 лет.

Сын Чистяка 1 — Чистяк 2 родился в 1813 году, пал в 1824 году, т. е. 11 лет.

Таким образом, нам становится ясной вся опасность инбридинга на Полкана 1 в тех случаях, когда хотя бы с одной стороны в родословной отца или матери мы имеем клички заведомо не отличавшихся долголетием лошадей (Мраморного, Полкана 2, Натужной и других). В этом случае и долголетне Барса 1, прожившего до 24 лет, помочь делу не могло.

Однако полученный от спаривания Барса 1 с Любезной, дочерью Полкана 1, Барсик Большой, рождения 1792 года, отличался, как и Барс 1, долголетием и даже еще в возрасте 27 лет дал в Бронницком государственном заводе известного серого жеребца Богатыря, рождения 1819 года («Подробные сведения», 1839 г., стр. 84). Также и Залетный 2, сын Залетного 1 и той же Любезной, дочери Полкана 1, дожил до 28 лет и пал в Хреновском заводе лишь в 1825 году. Сын Барсика Большого, Молодец, рождения 1800) года, дожил до 27 лет и пал в 1827 году.

Как нам представляется, Барс 1 и Любезная по своей долговечности были редкими исключениями среди детей Полкана 1, но ведь их-то надо было найти и суметь отобрать из всего потомства Полкана 1, от которого в заводе было оставлено семь жеребцов и 21 кобыла. А дальше уже оказался не страшен ни инбридинг на Барса 1, ни инбридинг на Полкана 1, если он проводился через Барса 1 или через потомков Любезной, Барсика Большого и Залетного 2. И тем более могло быть закреплено во всей породе ценнейшее качество долговечности через тех сыновей и дочерей Барса 1, которые были получены без применения родственного разведения.

Приводим некоторые данные о продолжительности жизни наиболее известных сыновей и внуков Барса 1.

Барс 1. род. в 1784 г., пал в 1808 г., т. е. 24 лет.

Барсик Большой (Полкан 1 в II–II р. п.), род. в 1792 г., пал после 1819 г., т. е. 27 лет. Любезный 1, род. в 1794 г., пал в 1819 г., т. е. 25 лет.

Лебедь 1, род. в 1804 г., пал в 1822 г., т. е. 18 лет.

Безымянка 1 (в III–IV р. п. Сметанка), род. в 1800 г., пал в 1822 г., т. е. 22 лет. Арфа, дочь Барса 1, род. ранее 1800 г., пала в 1826 г., т. е. свыше 26 лет.

Кролик 1. род. в 1801 г., пал в 1825 г., т. е. 24 лет.

Добрый 2, род. в 1810 г., пал в 1833 г., т. е. 23 лет.

Серьезный 1 (во II–II р. п. Барс 1), род. в 1806 г., пал в 1831 г., т. е. 25 лет. Ловкий 1 (во II–III р. п. Барс 1), род. в 1812 г., пал в 1831 г., т. е. 19 лет.

Полкан 3 (в III–IV р. п. Барс 1), род. в 1817 г., пал в 1833 г., т. е. 16 лет.

Ловкий 2 (в III–IV–IV–IV р. п. Барс 1), род. в 1819 г., прод. в 27-летнем возрасте. Летун 1 (в II–III р. п. Любезный 1), род. в 1820 г., пал в 1846 г., т. е. 26 лет. Чистяк 3 (в III–IV–IV–IV р. д. Барс 1), род. в 1823 г., пал в 1853 г., т. е. 30 лет.

Обращает на себя внимание, что рысаки, перечисленные в этом списке, все происходят от сравнительно молодых родителей. В частности, нет ни одного засвидетельствованного случая происхождения от матери старше 10–11 лет, а именно:

Выше уже приходилось говорить о том, что Хреновской завод избегал использования старых жеребцов, а кобыл по достижении ими 17-летнего возраста исключал из заводского состава и продавал.

Мы знаем также, что у Шишкина были составленные им «выписки», «в каких именно летах заводские жеребцы производили лучший приплод, и громадный Хреновской завод представлял ему в этом отношении обильные факты, из которых сей хотя и неученый простой человек строил себе теоретические правила, которым и следовал» [126].

Тип возрастного отбора и подбора, выработанный в Хреновом, строго проводился впоследствии Шишкиным и в его собственном заводе. «Правила», которым он следовал в своем заводе, были еще строже хреновских. Старых, точнее говоря, начинавших стареть жеребцов, В. И. Шишкин продавал, не обращая внимания ни на какие их заслуги. Так, например, Молодого Атласного он продал к 19 годам, во время самого расцвета беговой карьеры его сына, Бычка, а знаменитого Безымянку — даже 14 лет.

В возрасте 15–17 лет, а иногда и раньше, Шишкин исключал из завода самых первоклассных кобыл, даже таких, как Дуброва, мать Горностая, Икунья, мать Кролика, Богатая, мать Молодецкого, Усадница, мать Похвального, Павлина и Настоящего.

Орлов и Шишкин проводили не только строгий возрастной отбор, но и возрастной подбор. Они придавали большое значение использованию производителей и маток не только в определенных возрастах, но и в определенных возрастных соотношениях пар, подбираемых для скрещивания.

Молодых кобыл подбирали обычно к жеребцам старше их на несколько лет — обычно, но не всегда, как мы видим на примерах Полкана 3 и Летуна 1, которые произошли, подобно Барсу 1, от молодых отца и матери.

Но вот уже всегда, когда кобыла приближалась к возрасту 10 лет, а жеребец, с которым в предшествующие годы ее спаривали, к 13–15 годам или старше, подбор изменялся, пары пересоставлялись. Завод не повторял даже самых, казалось бы, индивидуально удачных подборов, а спаривал своих заслуженных заводских маток с другими, более молодыми жеребцами.

Особой отточенности возрастной подбор достиг в 30-х годах в собственном заводе Шишкина, очевидно уже умудренного всем предшествующим хреновским опытом. Проследив одну за другой племенную деятельность почти 100 шишкинских кобыл, мы выносим твердое убеждение в том, что иллюзия, будто одно лишь удачное, подходящее сочетание кровей может обеспечить успех подбора и что потому проверенный подбор при его дальнейшем, бесконечном повторении является важнейшим залогом получения классного потомства, эта иллюзия никогда не имела власти над умами пытливых и наблюдательных зоотехников-практиков А. Г. Орлова и В. И. Шишкина.

Они из практики знали, на опыте проверили, что с возрастом животных наследственная природа их не остается неизменной, что качество и класс приплода от старых производителей-жеребцов и маток хуже, чем от производителей молодых и в расцвете сил. В настоящее время мы имеем по этому вопросу большой бесспорный материал [127]. Мы знаем, в частности, что рожденные от старых родителей животные отличаются ослабленной жизненностью, пониженным долголетием и плодовитостью.

Тип возрастного отбора и подбора, выработанный Орловым и Шишкиным, на фоне общего рационального заводского режима и кормления, несомненно. сослужил хорошую службу в борьбе за укрепление ценных конституциональных качеств орловского рысака, его здоровья, долголетия, плодовитости, экстерьерной беспорочности.

Преодоление конституциональной ослабленности Полкана 1 в его потомках никак нельзя считать счастливой случайностью, оно не было следствием механического отбора по долголетию.

Выше мы имели возможность убедиться, что все хреновские жеребцы, относящиеся к первым десятилетиям XIX века и доживавшие до 21–25—28 лет, родились от молодых родителей. Значит, Хреновской завод «вынуждал» природу порождать крепких и долголетних лошадей.

Еще один сын Барса 1 от полуголландской кобылы, серый Барсик Большой, рождения 1792 года, происходил от Любезной, дочери Полкана 1 и вороной кобылы № 5.

Чрезвычайно интересно сравнить его использование в заводе с использованием Похвального 1. Оказывается, что оно шло по совсем иному направлению. Барсик Большой, видимо, значительно уклонялся в сторону голландского типа; поэтому, если линию Похвального 1 можно было вести даже по пути дальнейшего повторения комплекса Полкан 1 X голландская кобыла, то Барсика Большого необходимо было ранее всего «уравновесить». И вот мы видим, что Барсику Большому подбирают кобыл без всякой примеси не только голландской, но даже и мекленбургской упряжной крови.

Приводим родословную лучшего сына Барсика Большого, Молодца, рождения 1800 года.

Однородное происхождение имеет и большинство кобыл от Барсика Большого. Еще более интересную картину, однако, представляет следующее поколение. Оказывается, Молодец был взят в завод именно для кобыл, дочерей Барсика Большого, т. е. для своих полусестер, имевших однородную с ним родословную. В Хреновской заводе было оставлено 12 кобыл от Барсика Большого, и еще две кобылы от Барсика Большого известны нам в частных заводах. И мы знаем девять кобыл следующего поколения — от них и от Молодца. Значит, завод планомерно добивался закрепления результатов только что пройденного этапа заводской работы. Приводим типичную родословную одной из дочерей Молодца.

Таким образом, еще во времена А. Г. Орлова линия Барсика Большого велась именно как самостоятельная линия Барсика Большого (не Полкана 1 или Барса 1), и приемы работы с ней отличались определенным своеобразием: повторялся комплекс — Барсик Большой в сочетании с кобылой арабско-датско-английской.

В дальнейшем, линия Барсика Большого прекратила свое обособленное существование в Хреновом. Из сыновей Молодца никто не был оставлен в заводе а кобыл В. И. Шишкин начал спаривать с жеребцами других линий.

На этом примере мы очень ясно видим, что Хреновской завод, на известных этапах работы в рысистом отделении, закладывая линии, применял иногда родственное и даже близкородственное разведение, в пределах каждой линии на протяжении двух-трех поколений (Похвальный 1 — Похвальный 2—его сыновья и дочери; Барсик Большой — Молодец — его дочери). Тем самым линии, а их было в рысистом отделении немалое число, становились в максимально достижимой степени не родственными друг другу.

Прибегая к этому приему, Хреновской завод не предполагал замыкаться в родственном разведении внутри линий. Наоборот, он создавал путем инбридинга линии для того, чтобы в последующем иметь возможность проводить скрещивания между линиями, искать удачных сочетаний их друг с другом.

Ценным для завода производителем мог быть серый Усан 1, рождения 1802 года, который происходил от Барса 1 и от той самой кобылы Натужной (Полкан 1 — Большая серая, из Голландии), которая перед тем в 1798 году дала Похвального 2 (родословную см. выше на стр. 208). Как свидетельствует В. И. Шишкин, Усан 1 «был отлично резв и силен». Однако он не долго пробыл в заводе — по всем признакам всего один случной сезон. В 1807 году престарелому А. Г. Орлову, получившему звезду и рескрипт, потребовалось подарить царю рысака для езды, и Усан 1 был подведен выхолощенным императору Александру I.

Видимо, Усан 1 был тоже сравнительно более тяжелого типа, так как две дочери его, оставшиеся в заводе, происходили от арабско-датско-англииских маток. Из них Досадная была матерью Усана 2 и родоначальницей серин знаменитых хреновских кобыл (Жиганки, Кривой и др.).

К группе сыновей Барса 1 от полуголландских кобыл относится и серый Постояннихин, рождения 1796 года. Он имел несколько иное происхождение. Как видно из прилагаемой родословной, его мать Постоянная, дочь вороного жеребца, выведенного из Голландии в 1783 году, и английской кобылы Постояннихи.

Постояннихин не оставил большого следа в Хреновском заводе. Ему подбирали кобыл с уже «уравновешенной» родословной (арабско-голландских и арабско-мекленбургских). Жеребцов от него оставлено не было, кобыл же осталось три, клички которых встречаются лишь в отдаленных восходящих поколениях в родословных некоторых рысаков (например, у Горностая 4).

Вторую группу сыновей Барса 1 составляют жеребцы, происходящие от арабско-мекленбургских кобыл. Их всего два, но зато эти жеребцы вороной Любезный 1 и серый Лебедь 1, два самых знаменитых сына Барса 1.

Родословные Любезного 1 и Лебедя 1 очень похожи одна на другую — составные части их одинаковы и одинаково расположены. Обе родословные представляют картину «равновесия» восточного верхового и западного упряжного элемента в породе матери. Разница только в том, что место арабско-персидского Араба 2 у одного занимает у другого арабско-английский Фелькерзам, принося с собой инбридинг на Сметанку в III–III р. п.

Любезный 1, со слов хреновских старожилов, приводимых В. И. Коптевым, «был необыкновенно широк, но сух, имел прекрасную шею с отличным зарезом, арабскую голову и выпуклые выразительные глаза, росту был 2 аршина 3 ½ вершка». Изображения его не сохранилось.

Лебедь 1 изображен на картине крепостного художника в дрожках на ходу, на фоне хреновского леса. Мы видим нарядного, сухого, на очень высоком ходу, белого жеребца, напоминающего своими контурами и пропорциями рисунок мекленбургской лошади, выше нами воспроизведенный (стр. 193). По словам В. И. Шишкина, «Лебедь 1 был жеребец широкий, в особых мускулистых крепких статях».

Несомненно, арабско-мекленбургская часть родословной Лебедя 1 и Любезного 1 должна была сказаться на большей сухости и породности их по сравнению с жеребцами, представителями полкано-голландского комплекса (Похвальный 1, Барсик Большой и др.).

Вместе с тем Любезный 1 и Лебедь 1, повидимому, сохранили в полной мере способности Барса 1 и вообще лошадей полкано-голландского комплекса к резвой рыси. Любезный 1 был долгое время любимым рысаком А. Г. Орлова и еще в 1805 году не сошел с Московского бега (см. «Дневник студента», С. П. Жихарева). Лебедя 1 Орлов, умерший в 1807 году, не успел испытать столь основательно. В представлении конских охотников Лебедь 1 был блеще, а Любезный 1 — резвее. Шишкин ценил Любезного 1 выше.

Художественное чутье вряд ли обмануло Л. Н. Толстого, когда он написал в «Холстомере», может быть, опираясь и на коннозаводские предания: «Лебедь прошел мимо нас. Он хорошо ехал, но он все-таки щеголял; не было в нем той спорости».

Любезный 1 был десятью годами старше Лебедя 1, и заводская «карьера» его началась соответственно ранее. Первый приплод от Любезного 1, известный по заводским книгам, относится к 1800 году. Как уже говорилось выше, от Любезного 1 было оставлено в заводе всего восемь жеребцов и 48 кобыл, больше чем от кого бы то ни было из других производителей этого периода.

Первые годы заводское использование Любезного 1 шло по направлению подбора к нему кобыл не родственных, но сходного верхово-упряжного комплекса. Из жеребцов, родившихся от Любезного 1 в эти годы, заслуживают быть отмеченными караковый Птичка, рождения 1800 года, и вороной Мужик I, рождения 1803 года.

В приведенной родословной кобылы Пеструхи, матери жеребца Птички, Цветной, отец ее, представляет собой арабско-англо-голландский комплекс, а мать Пеструхи — Сухая, подобно матери Любезного 1, является кобылой арабско-мекленбургского комплекса, но с преобладанием верхового элемента.

Мать Мужика 1 происходит от жеребца восточной породы, выводного из Бухарии иноходца, и кобылы № 4 из Голландии. О чалом иноходце из Бухарии ничего неизвестно, кроме того, что он был отцом Бабы. Что мог собой представлять этот жеребец?

В изданной в 1809 году книге «Российский новый и полный опытный коновал», в разделе «О разных родах лошадей в свете известных», мы читаем: «Бухарские лошади имеют много сходства с Туркоменскими, между коими множество бывают шерстью пегие, коих индейцы по Бухарии отыскивают и покупают дорогой ценою. Среднего росту и хороших статей».

Далее, автор добавляет, что «…Туркоменских лошадей называют первыми рысаками, но это несправедливо». После прочтения этих строк вероятная порода и экстерьер жеребца из Бухарии воссоздаются довольно легко: карабаир верхового склада, вроде тех, какими в 1939–1940 годах могли любоваться посетители Всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве. Пристрастие среднеазиатских ханов, эмиров, беков к лошадям экзотических мастей: тигровой, чубарой, пегой, чалой и другим отмечалось многими путешественниками. Так, например, академик А. Ф. Миддендорф в своих «Очерках Ферганской долины» писал: «Лейб-гвардия Кокандского победителя ездила на великолепных туркестанских лошадях тигровой масти».

Вороной Мужик 1, злополучная судьба которого дала сюжет для бессмертной повести Л. Н. Толстого «Холстомер», своими резкими отметинами, пежинами, обязан был, возможно, деду своему по матери, чалому иноходцу из Бухарии, но, повидимому, ему же в известной степени и своей феноменальной резвостью и силой. Известно, какую роль впоследствии, в середине XIX века, сыграли канадские иноходцы в образовании резвейших линий американского рысака. Так или иначе, но, включая в состав производителей Хреновского завода жеребца-иноходца, А. Г. Орлов не оставил без внимания и не упустил случая использовать в заводской работе те ресурсы резвости, которые могли таиться в лучших и более породных иноходцах XVIII века, персидских и среднеазиатских.

По преданию, Мужик 1 был резвейшим рысаком своего времени в Хреновом. Про него-то и рассказывали, будто он проходил 200 саженей в 30 секунд, что, конечно, невероятно. За свои отметины он был в 1811 году, в период межвластия в Хреновом, до поступления В. И. Шишкина, выхолощен и продан. В Хреновском заводе от него осталась всего одна кобыла. В завод же В. И. Шишкина, благодаря совпадению ряда обстоятельств, попал сын его, Атласный Старый, рождения 1812 года, ставший родоначальником Шишкинского завода. Но речь о Старом Атласном будет впереди.

Потому ли, что и Птичка, и Мужик-Холстомер, и другие сыновья Любезного, у которых в родословных инбридинг на Барса 1 отсутствовал, не удовлетворили в полной мере взыскательного коннозаводчика, или потому, что захотелось ему проверить новейшие английские теории, но только в последние годы своей жизни А. Г. Орлов становится в рысистом отделении на путь инбридинга на Барса 1, инбридинга, во всяком случае, не «вынужденного». а сознательно примененного. Следует отметить, что А. Г. Орлов не применял инбридинга в I–II р. п., т. е. Барс 1 не покрыл в Хреновском заводе ни одной своей дочери, но зато многие из них были случены с лучшими сыновьями и внуками Барса 1, в том числе в первую очередь с Любезным 1.

В полученном от этих спариваний приплоде были заводские жеребцы:

Серьезный 1, сер. [1806–1831 гг.], или, как его называли в то время, «Сурьезный 1», от Любезного 1 и Амазонки, резвейшей из дочерей Барса 1; при жизни А. Г- Орлова одна лишь Амазонка могла равняться на Московском бегу с Любезным 1, резвейшим из сыновей Барса 1.

Непобедимый 1, сер. [1808–1824 гг.], от Любезного 1 и Непобедимой, самая кличка которой указывает на ее ипподромную славу.

Оба эти жеребца долгое время, до самой своей смерти, оставались в заводе. Серьезный 1 пал в том же возрасте— 25 лет. в каком пал и его отец, Любезный 1; Непобедимый 1 — значительно раньше.

Родословная Серьезного 1 показывает, что Амазонка была не только сестрой Любезного 1 по отцу, но и имела материнскую часть родословной, построенную, как у Любезного 1, на арабско-азиатско-мекленбургском комплексе. Серьезный 1 был одним из резвейших рысаков Хренового, и показом езды его щеголяли перед знатными посетителями.

В родословной Непобедимого 1 мы видим, кроме повторения Барса 1 во II–II р, п., еще в III восходящем поколении кличку Мраморного, жеребца той же комбинации — Полкан 1 X голландская кобыла. От опасности получения слишком грубого и тяжелого типа должна была предохранить рыжая кобыла Ханская, выведенная из Персии.

Самым младшим из сыновей Барса 1, последним получившим племенное назначение в заводе, был инбридированный в III–III р. п. на Сметанку — Лебедь 1 (Барс 1 — Невинная, д. Фелькерзама 1). Он родился в 1804 году и поступил в завод уже после смерти А. Г. Орлова. Поле для успешного заводского его использования в значительной степени было подготовлено работой предшествующего десятилетия. Ввиду этого, а также в силу стечения счастливых обстоятельств, линия Лебедя 1 имела исключительный успех в заводе и постепенно вытеснила другие линии, в том числе и линию Любезного 1. Правда, это произошло уже после ухода В. И. Шишкина, и при более внимательном рассмотрении это вытеснение было скорее формальным, внешним, так как родословные ряда производителей, происходивших по мужской линии от Лебедя 1, на самом деле характеризовались повторением Любезного 1. Но как бы то ни было, мужская линия Лебедя 1, через сыновей его Ловкого 1, Лебедя 2 и Барса 2, оказалась к 30-м годам наиболее распространенной линией в заводе.

Подробное рассмотрение этой линии будет сделано в другой главе — в главе о работе В. И. Шишкина в рысистом отделении Хреновского завода, но все же и здесь следует сказать, что соединение однородных в генеалогическом отношении линий Любезного 1 и Лебедя 1 стало во времена В. И. Шишкина «золотым скрещиванием» Хреновского завода.

Если основное направление использования Барса 1 в заводе и состояло в скрещивании с кобылами однородного верхово-упряжного, арабско-голландского или более легкого арабско-мекленбургского комплекса, то все же это не было единственное направление, в котором Барс 1 был использован.

В 1790 — х годах в Хреновском заводе наблюдались опыты и так называемого возвратного скрещивания: Барса 1 иногда спаривали с кобылами исходных пород — арабской и голландской, чисто верховыми и чисто упряжными. В таком случае приплод получался уже «на ¾ голландский» или «на ¾ арабский».

«На ¾ голландские» дети Барса 1 выходили очень резвыми, но они не были удовлетворительными в экстерьерном отношении; поэтому дальнейшего племенного назначения в Хреновском заводе они не получали.

Так, одним из резвейших рысаков на Московском бегу в течение ряда лет был гнедой Каток, рождения 1794 года, от Барса 1 и голландской кобылы. Резвость Катка, однако, не воспрепятствовала тому, что он был выхолощен как неудовлетворительный в экстерьерном отношении, и от него не было получено в Хреновском заводе ни одной головы приплода. Также и ¾-голландских кобыл, дочерей Барса 1, мы не видим в составе Хреновского завода, хотя и можем проследить их в других частных заводах, куда они были проданы. Например, кобыла Старуха, родная сестра Катка, была продана А. А. Чесменскому и от него поступила к Я. П. Савельеву (см. «Записки», 1824 г., стр. 237–238, и Зав. кн. р. р., VII, стр. 136).

Таким же продуктом повторного скрещивания с голландской породой был жеребец Богатырь, поступивший в завод И. П. Кутайсова и дававший там, по словам современников, «грузных и сырых лошадей».

Успешнее было, повидимому, обратное скрещивание с «арабскими» кобылами, т. е. кобылами верхового отделения. Это стоит в связи с тем выставленным нами положением, что Барс 1 все же заметно уклонялся в сторону голландского типа. В заводском составе осталось немало дочерей Барса 1 от кобыл, в чьих родословных были сильны течения восточных пород. Кроме того, был оставлен производителем и один жеребец от чисто верховой кобылы, англо-арабско-азиатской. Это был гнедой Безымянка 1, рождения 1800 года. Родословная его, помещенная выше, характеризуется родственным разведением (Сметанка в III–IV р. п.), но более далеким, чем у Лебедя 1 (Сметанка и III–III р. п.).

В книге «Хреновский завод», Ю. И. Юрлова, Воструха ошибочно значится от Силинского 2.

Наконец, Барса 1 часто спаривали и с английскими кобылами, и на этом вопросе, как и вообще на вопросе об участии английской лошади в создании орловского рысака, следует особо остановиться.

Было время, когда в коннозаводских кругах чистокровной английской породе приписывалась выдающаяся роль в создании орловского рысака.

Это воззрение впервые получило свое выражение в редакционном введении, которым была снабжена опись Хреновского завода при первом ее печатании в книге 1839 года. В этом введении отмечалось, что в составе Хреновского завода состояло 22 жеребца и 53 кобылы из Англии, и оттенялось, что «кровные скаковые жеребцы случались с рысистыми кобылами, равномерно кровные скаковые кобылы с рысистыми жеребцами».

Можно ли, однако, считать всех английских жеребцов и кобыл, вошедших в рысистую породу, за чистокровных? На этот вопрос уже в 1890 году дал отрицательный ответ И. А. Лисаневич, один из исследователей ранней истории орловской рысистой породы.

Он первый обратил внимание на то, что от знаменитых, бесспорно чистокровных жеребцов Дедалюса, Акута, Тартара и других не осталось и следа какого бы то ни было потомства в рысистом отделении Хреновского завода. По одному, по два жеребенка оставили Синабар, Тромпетер, Тандем. В то же время сильно использован был в рысистом отделении и основал особую линию какой-то белый Родне из Англии, которого мы тщетно стали бы искать в чистокровном студ-буке.

Между тем, если бы в планы А. Г. Орлова действительно входило использовать чистокровную скаковую лошадь в процессе создания рысистой породы, то, естественно, он взял бы для этой цели лучших представителей породы, тех же Дедалюса. Тартара и других, а не какого-то никому неизвестного Родне. Очевидно, следует предполагать, что Родне потому и был использован в рысистом отделении, что он не был чистокровным.

К какой же породе принадлежал в таком случае Родне, или, как его чаще в заводе называли, Родней?

Чтобы разобраться в этом вопросе, предварительно установим следующие факты:

1. Белый Родне не отыскивается в студ-буках чистокровной английской породы.

2. В. И. Шишкин в своем перечне чистокровных жеребцов, выведенных из Англии в Хреновской завод, не указывает Родне.

3. В противоположность чистокровным жеребцам Дедалюсу, Синабару и другим, Родне не оставил следа в верховом отделении, но оставил яркий след в рысистом.

От Родне оставлены были в заводе два сына — оба от кобыл верховоупряжного комплекса:

1) Залетный 1, серый, рождения 1791 г., от Галки (Араб 2 — Большая серая из Голландии) и

2) Родне Молодой, гнедой, рождения 1795 года, от Павы (Лебедь Армянский — Косматая из Мекленбурга).

От Залетного 1 был получен Залетный 2, рождения 1797 года, остававшийся производителем в заводе до самого преклонного возраста он пал 28 лет, в 1825 году. Матерью Залетного 2 была кобыла полкано-голландского комплекса, вороная Любезная.

В противоположность полкановским, фелькерзамовским, салтановским и другим жеребцам верхового отделения, которые в большом числе продавались из завода и поступали производителями в другие частные конские заводы, ни один жеребец из линии Родне из Хреновского завода выпущен не был. Линия Родне считалась рысистой линией. В аттестатах старого времени всегда писали: «рысистый серый Залетный», «рысистый Родней».

Сопоставляя все эти данные, нельзя не притти к тому заключению, что белый Родне, или Родней, занял свое место среди производителей рысистого отделения не по праву происхождения от Эклипса, Матчема или Херода, а по праву своих рысистых способностей: он действительно был рысаком.

На конец XVIII века падает начало становления норфолькской рысистой породы в Англии. Происхождение ее теряется в тумане изустных легенд и прадедовских преданий. Даже английские исследователи истории коннозаводства вынуждены признать, что происхождение английских рысаков, или так называемых родстеров, остается таинственным (mysterious) [128].

Собственно говоря, для периода времени, предшествующего появлению Маршлэнд Шельза (Marshland Shales), рождения 1802 года, родоначальника всех позднейших линий норфолькского рысака и гакнэ, ничего точного мы не знаем. Даже родословная Маршлэнд Шельза, его матери, его бабки по отцу и т. д., не восстанавливается с какой-либо степенью достоверности.

Известно лишь, что в 70—90-х годах XVIII века, когда норфолькской породы еще не существовало, в некоторых передовых земледельческих областях восточной Англии, в том числе и в Норфольке, многие землевладельцы и фермеры прибегали к спариваниям упряжных кобыл своих местных стародавних пород, или сортов, с арабскими, восточными и чистокровными жеребцами, в особенности с теми из чистокровных, которые по типу наименее далеко ушли от своих восточных предков. Некоторые из этих производителей оказывались способными давать не только хороших гонтеров, но и крепких, выносливых на рыси лошадей, делавших по 60–80 км в сутки под седлом в почтовой гоньбе или в упряжи при разъездах по деревенским дорогам. Среди них в отдельных случаях удавались и настоящие рысаки — «родстеры» (roadsters), по терминологии того времени.

К 80—90-м годам XVIII столетия относятся первые достоверные известия о закладах, предлагавшихся рысистыми охотниками. Эти заклады принимали в Англии своеобразную форму так называемых «часовых бегов». Повидимому, рысаков было настолько мало, что трудно было организовать состязание по образцу скаковых, хотя бы между двумя соперниками. И владелец рысака-родстера, за неимением ему конкурентов, ограничивался вызовом желающих побиться об заклад, что его «Феномен» или «Претендер» сможет пробежать за 1 час расстояние в 15 или 16 английских миль, т. е. до 24–25 км, и обычно такой заклад выигрывался. Испытание проводилось рысью под седлом по хорошему шоссе или почтовому тракту.

Кто знает, может быть и Родне был куплен С. Р. Воронцовым для А. Г. Орлова после того, как он был испытан в подобном «часовом беге»? Если бы пересмотреть не только все спортивные издания и столичные журналы, но и местные английские газеты и листки 80-х годов, может быть, след Родне и отыскался бы [129].

Большинство из рысаков-родстеров, прославивших себя на «часовых бегах» 80-90-х годов, восходят к мужской линии чистокровного жеребца Блэйз (Blaze), из которой впоследствии вышел и Маршлэнд Шельз, рождения 1802 г., родоначальник норфолькского рысака. К этой же линии принадлежал и серый чистокровный Мэмбрайно, отец серого же Мессенджера, сыгравшего выдающуюся роль в образовании американской рысистой породы.

Портрет серого Мэмбрайно может дать хорошее представление о вероятном экстерьере Родне.

Среди родстеров конца XVIII века серая масть была очень распространена, так что и по масти «серый Родне» не представлял собой чего-либо исключительного, а был типичным английским рысистым жеребцом.

Если английский Родне, к которому по подбору назначались сестры Барса 1 и другие арабско-датско-голландские и арабско-голландские кобылы, был «рысистым» жеребцом, т. е. полукровным английским, но бежавшим резво рысью, то естественно предположить, что и английские кобылы, закупленные в Англии для спаривания с Барсом 1 и жеребцами сходного с ним происхождения, были, если не всегда, то большей частью рысистыми.

Если мы составим по Заводской книге 1847 года полный список кобыл, выведенных из Англии и оставивших свой след в Хреновском заводе, то мы убедимся в том, что кобылы привода 1790 и 1800 годов, подбиравшиеся для спаривания с Барсом 1 и его сыновьями, никогда не покрывались верховыми жеребцами, или, во всяком случае, не оставили от них потомства, поступившего в состав Хреновского завода. В то же время громадное большинство кобыл, приведенных из Англии в 70-х и 80-х годах и значащихся в таблицах 1847 года, вошли в верховую породу. Руководясь этим, следует считать кобыл привода 70-х и 80-х годов безусловно верховыми кобылами. Сомнения могут вызвать лишь две-три кобылы этого привода, вошедшие в рысистую породу, но не вошедшие в верховую. Обратно, английских кобыл позднейшего привода, начиная с 90-х годов, специально приобретавшихся для Барса 1 и его сыновей, следует считать в основном «рысистыми».

Прилагаемая таблица и разбивает всех кобыл «из Англии», помещенных в таблицах Заводской книги 1847 года, на соответствующие группы — верховую и рысистую.

Привод 70 — 80-х годов:

1. Серая (табл. 8) — вошла в верховую породу;

2. Рыжая (табл. 9) — вошла в верховую породу;

3. Без клички (табл. 11) (м. Картинной) — вошла в верховую породу;

4. Без клички (табл. 11) (м. Голаночки) — вошла в верховую породу;

5. Быстрая (табл. 11) — вошла в верховую породу (бесспорно ч/кр.);

6. Подаренная (табл. 11) — вошла в верховую породу (ч/кр.);

7. Гнедая (табл. 12) — вошла в верховую породу;

8. Вспыльчивая (табл. 12) — вошла в верховую породу;

9. Лида (табл. 13) — вошла в верховую породу (ч/кр.);

10. Розетка (табл. 13) — вошла в верховую породу (ч/кр.);

11. Рулетка (табл. 15) — вошла в верховую породу (ч/кр.);

12. Поспешная (табл. 17) — вошла в верховую породу;

13. Главная (табл. 17) (м. Бовки) — вошла в верховую породу.

Ни одна из этих 13 кобыл, безусловно верховых, вошедших в верховую породу, не оставила заметного следа в истории рысистой породы.

14. Рыже-чалая Талия (табл. 10) — вошла только в рысистую породу;

15. Постоянниха (табл. 13) — вошла только в рысистую породу.

Этих двух кобыл, по всем признакам верховых, в 80-х годах спаривали с вороным голландским жеребцом, и дочери их от этого последнего были включены в состав маток рысистого отделения.

Верховыми, по всей вероятности, были и кобылы:

16. Свирепая (табл. 8);

17. Приманчивая (табл. 14);

18. Забавная (табл. 15);

19. Ронделевская (табл. 13).

Хотя дочери их от верховых жеребцов вошли в состав рысистого отделения Хреновского завода, но рысистое происхождение этих четырех кобыл все же маловероятно.

Привод 1790–1800 годов:

1. Добрая (табл. 13), и. Доброго 1, от Барса 1 — вошла только в рысистую породу;

2. Силинская (табл. 15), м. Силинского 1, от Барса 1 — вошла только в рысистую породу;

3. Прусачка (табл. 16), м. Прусачкина 1, от Барса 1 — вошла только в рысистую породу;

4. Подъемная (табл. 16), оставила дочерей от Похвального 2 и Любезного 1 — вошла только в рысистую породу;

5. Охотничья (табл. 12), оставила дочерей от Барса 1 — вошла только в рысистую породу;

6. Молодецкая (табл. 17) — вошла только в рысистую породу;

7. Без клички (табл. 13), м. Уборного, от Любезного 1 — вошла только в рысистую породу;

8. Корнаухая (табл. 42), оставила приплод от Доброго 1 — вошла только в рысистую породу.

Из всего этого списка вне спора нерысистого происхождения одна лишь кобыла Охотничья, да может возбуждать еще некоторые сомнения Молодецкая. Что касается других, то мы часто даже в аттестатах читаем — «рысистая». Так, например, относительно последней из списка, серой Корнаухой, проданной впоследствии из Хреновского завода Я. П. Савельеву, мы читаем в Еженедельнике 1823 г.» (ч. IV, стр. 770) «серая резвая рысистая (курсив наш — В В.), приведена из Англии А. О. Шмитом».

Мы полагаем, что составленные нами таблицы с достаточной очевидностью говорят за рысистое происхождение большинства кобыл «из Англии, купленных для спаривания с Барсом 1 и его сыновьями.

Конечно, не исключена возможность ошибки в отношении одной-двух кобыл из списка, но основное положение этим самым не колеблется.

Нельзя считать, что кобылы эти были английской рысистой породы, поскольку порода эта еще только складывалась, но они были полукровными упряжными лошадьми от скрещивания как английских чистокровных жеребцов, так и арабских или вообще восточных жеребцов с местными матками стародавнего упряжного типа, и по всей вероятности их способность к бегу рысью испытывалась Орловым так же, как некогда в Морее при покупке испытывалась способность арабских и азиатских лошадей к скачке.

Что же могли принести с собой, чем могли быть полезны Родне и английские рысистые кобылы для орловской породы в период ее становления?

Ряд авторов-иппологов выражали мнение, что приливая английскую кровь, Орлов имел целью «подсушить», «облагородить» своего рысака. Однако эта цель с неменьшим, и даже с большим успехом достигалась усилением арабских и вообще восточных течений в родословных рысаков. Вряд ли можно возражать против того, что какой-нибудь Безымянка 1 и его сын Добрый 2 были суше и породнее Доброго 1 и его сына Кролика 1. Знакомясь с описанием и портретами родстеров, мы составляем о них определенное представление, как о лошадях, хотя и дельных, компактных, глубоких, в меру сухих и костистых, но отнюдь не очень породных. В частности, шея у родстеров обычно была тяжела, мясиста, а голова груба, велика.

Не мог прельщать Орлова и рост родстеров. Обычно он колебался между 150–155 см. Рост знаменитого Маршлэнда Шельза не достигал и 150 см, кобылы Феномены даже 147 см.

Следовательно, объяснение широкого и успешного использования английских рысистых жеребцов и маток следует искать в чем-то ином.

Противопоставляя, при подборе пар, голландской сырости и грубости Барса 1 и других полкано-голландских помесей арабскую, арабско-датскую или арабско-мекленбургскую сухость и породность, Хреновской завод неизбежно рисковал и неизбежно платился понижением рысистых способностей у значительного числа лошадей. Любезный 1 и Лебедь 1 должны были явиться скорее исключениями, отделенными друг от друга десятилетием — 1794–1804 годов. Спаривания же Барса 1 и его лучших сыновей с английскими рысистыми кобылами, сухими, мускулистыми, пусть не очень блесткими, не должны были вести, и обычно не вели, к снижению рысистых качеств, присущих Барсу 1 и его потомкам. Того же достигал завод, покрывая кобыл сходного с Барсом 1 полкано-голландского комплекса не Барсом (или Мраморным), но английским рысистым Родне. Одновременно Орлов тем самым избегал родственного разведения. Более того, можно утверждать, что это новое скрещивание вело к усовершенствованию и некоторых рысистых качеств хреновского рысака.

От фризского рысака Барс 1 и другие голландские помеси Хреновского завода унаследовали рысистый ход, летящее движение на рыси, резвость на короткие дистанции, отличавшую рысистую лошадь Фрисландии и Гренингена.

Но голландским помесям, если, может быть, не Барсу 1, то многим другим могло недоставать выносливости, стойкости на рыси, дистанционных способностей.

А вот этими-то способностями — и незаурядными, — доказанными в «часовых бегах», обладал английский родстер. Пусть он не мог блеснуть иногда той бросковой резвостью, как голландский гардтрабер, зато он мог поддерживать ровный пэйс в резвость 2'20» —2'30» на 1 км на расстоянии до 25 км.

Обратное скрещивание Барса с арабскими и арабизированными кобылами, конечно, давало лошадей выдающейся выносливости, но оно должно было сказываться на их «рысистости». Скрещивание же Барса 1 (и других полкано-голландских помесей) с английскими рысистыми кобылами закрепляло рысистые способности у потомства и давало перспективу того сочетания резвости накоротке, страшного броска, с силой, со стейерскими способностями, которое неизменно отличает лучших лошадей орловской породы от Полкана 3 и до наших дней.

Выясняя использование английских рысистых жеребцов и маток в Хреновском заводе и обсуждая результаты скрещивания с ними, мы не можем упускать из виду, мы должны учесть, что продолжавшиеся в ряде поколений повторные скрещивания со всё иными породами неизбежно приводили к продолжавшемуся и усиливавшемуся в ряде поколений «расшатыванию» наследственной основы, что создавало предпосылки для получения на путях творческой племенной работы все резвейших рысаков, вроде Кролика 1, а затем через два поколения и Полкана 3. Это несомненно. Но также несомненно, что при другом подборе пород, если бы, например, вместо английских рысаков на данном этапе работы в завод были допущены прусские или австрийские кладрубские упряжные жеребцы и кобылы или прибалтийские доппель- клепперы, «расшатывание» было бы налицо, а результатов в смысле появления резвейших рысаков, хреновских Кроликов, Полканов и Лебедей, не было бы.

Из трех сыновей Барса 1 от английских кобыл, которых мы будем, таким образом, считать рысистыми, наибольшее значение в заводе получил Добрый 1, благодаря сыну своему Кролику 1, долгое время стоявшему во главе производителей Хреновского завода. Сам же Добрый 1 не очень долго служил в Хреновском заводе, только до тех пор, пока не был получен Кролик 1, видимо, превосходивший отца во многих отношениях. В 1804 году, т. е. уже 10 лет от роду, Добрый 1 был выхолощен.

Происхождение Кролика 1 с материнской стороны далеко не достаточно разъяснено Заводскою книгою 1839 года и последующими изданиями. Лаконически сообщается: «мать Удалая от Улана 1 (сына арабского Старика), бабка Удалая (порода не отыскана)». Иными словами, происхождение матери Кролика 1 оставляется на ¾ не объясненным.

Однако после внимательного изучения Заводских книг эти пробелы в родословной Кролика оказалось возможным заполнить.

В сведениях по своему заводу, на стр. 340 «Подробных сведений» 1839 г., при описании породы кобылы Флейты, В. И. Шишкин дает нам следующие ценные указания о происхождении Удалой, матери его любимого хреновского Кролика 1: «….бабка гн. Удалая от бур. Улана; прабабка Удалая голландская [130]. Что касается матери Улана 1, то ею являлась арабская кобыла Уланиха, о которой В. И. Шишкин говорил, как о выводной из Аравии на стр. 104 своего «Описания Хреновского завода». Таким образом, родословную Кролика оказалось возможным восстановить полностью.

Родословная Кролика 1 построена аналогично вышепомещенной родословной Залетного 2. В обеих родословных представлены: полкано-голландский комплекс (Барс 1 у Кролика 1, Любезная у Залетного 2), затем арабско-голландский (Удалая у Кролика, Галка у Залетного 2) и, наконец, английское сочетание (Добрая у Кролика 1, Родне у Залетного 2).

Кролик, «жеребец резвейший и сильный», как его аттестует В. И. Шишкин, сыграл исключительно большую роль в Хреновском заводе. О значении его в заводе будет рассказано подробнее в следующей главе.

Многообразна и сложна была работа по созданию новой рысистой породы даже и на первых этапах своих. Она никак не укладывается в чрезмерно упрощенные схемы и трафареты. Если пока говорить лишь о методах отбора и подбора, то может быть подмечен и выявлен следующий основной принцип, которым завод руководствуется при спариваниях, — достижение и поддержание у создаваемой лошади известного баланса качеств, присущих восточным верховым породам, с одной стороны, и качеств присущих западным упряжным породам, с другой стороны.

Говоря языком современной биологии, задача состояла в сохранении в ряде поколений той двойственной или, точнее, множественной наследственности, которая делает организм особо лабильным, пластичным.

Проведя сотни скрещиваний, Хреновской завод получил несколько десятков лошадей, индивидуально удачно сочетавших желаемые экстерьерные качества исходных пород и пластических, способных развиваться в резвых рысаков желаемого типа. Достигнутое в первом поколении равновесие было, однако, еще очень неустойчиво и ежеминутно грозило распадом.

Для того чтобы поддержать достигнутое равновесие и в следующих поколениях, Хреновской завод, как правило, прибегал к спариванию между собой лошадей, удачно индивидуально сочетавших качества комплекса: восточная верховая X западная упряжная порода. Принцип комплекса был один во всех случаях, но компоненты его каждый раз иные.

Если полученные помеси, при всех их достоинствах, обнаруживали известное уклонение в сторону того или другого из исходных типов, тогда приходилось уже видоизменять скрещивание и добиваться восстановления в следующем поколении нарушенного равновесия путем соответствующего подбора. Типичным в этом отношении является Барсик Большой, потомок, голландской вороной кобылы, которого требовалось подсушивать, облегчать в следующем поколении. Для улучшения экстерьера кобыл, требовавших, подобно Барсику Большому, облегчения типа, был подготовлен такой производитель, как Безымянка 1, а на крайний случай, про запас, имелись и могли быть пущены в ход (и действительно пускались) жеребцы верхового комплекса; но преимущественно и предпочтительно перед другими те, которые были инбридированы на Сметанку, как Веселый 1, рождения 1793 года (Сметанка в II–III р. п.), и Полканчик, рождения 1794 года (Сметанка в III–III р. п). Напомним читателю, что Веселый 1 происходил от Фелькерзама 1 и Веселой, дочери Бовки, а Полканчик был от Полкана 2 и Понятной, д. Фелькерзама 1.

Наконец, мы имеем случай, когда жеребцов и кобыл уравновешенного арабско-голландского и арабско-мекленбургского комплекса, сбалансированных рысаков, спаривают с английскими рысистыми Роднеем и кобылами. Так как и к Родне и к английским рысистым кобылам подбирали всегда жеребцов и кобыл полкано-голландского, арабско-голландского и арабскомекленбургского комплекса, то и следует признать, что английский «рысак» — родстер, включенный в работу завода на последующих ее этапах, считался в Хреновском заводе уже уравновешенной, сбалансированной упряжной лошадью, могущей занять в родословной место наравне со сбалансированными хреновскими рысаками — Барсом 1, Похвальным 2, Любезным 1 и др.

Если из общей суммы мест, занимаемых в родословной кличками лошадей разных групп пород, мы исключим клички английских рысистых лошадей, считая их за сбалансированную в себе группу, то из остатка обычно около половины кличек падает на долю пород восточно-верховой группы, и также около половины на долю западно-упряжной (голландской и мекленбургской).

Еще одним могучим, но одновременно и острым оружием в руках руководителей Хреновского завода, к которому прибегнул завод в борьбе за создание новой породы, было близкородственное разведение. Прослеживая родословные рысистых жеребцов и маток, мы видим в них иногда повторение Сметанки (Лебедь 1, Безымянка 1, Веселый, Полканчик), затем весьма нередко инбридинг на Полкана 1, особенно охотно практикуемый в форме повторения всего генеалогического комплекса — Полкан X голландская кобыла (линии Похвального 1 и 2, Усана 1, Барсика Большого и др.). Наконец, когда из всех производителей рысистого отделения определенный перевес берет Барс 1, инбридинг на Барса 1 становится обязательным элементом, conditio sine qua non, всякой родословной хреновского рысака.

Барс 1 пал в Хреновском заводе в 1808 году. Производителями в рысистом отделении Хреновского завода в это время состояли.

а) СЫНОВЬЯ БАРСА 1:

1. Любезный 1. р. 1794 г., от Гнедой, д. Араба 2.

2. Лебедь 1. р. 1804 г., от Невинной, д. Фелькерзама 1.

3. Безымянка 1. р. 1800 г., от Надежной, д. Любимца 1.

б) ВНУКИ БАРСА 1:

4. Кролик 1. р. 1801 г., от Доброго 1 и Удалой.

5. Похвальный 2. р. 1798 г., от Похвального 1 и Натужной.

6. Мушик 1. р. 1803 г., от Любезного 1 и Бабы.

7. Птичка. р. 1800 г., от Любезного 1 и Пеструхи.

8. Молодец. р. 1800 г., от Барсика Большого и Прелести.

в) НЕ БАРСОВСКОЙ ЛИНИИ:

9. Залетный 2. р. 1797 г., от Залетного 1 и Любезной (Полкан 1 — Вороная, из Голландии).

Приняв во внимание, что заводские матки также по большей части были дочерьми и внучками Барса 1 или являлись, подобно Залетному 2, носительницами комплекса Полкан X голландская кобыла по женской линии мы убеждаемся, что завод получил определенное лицо, добился известной генеалогической однородности своего состава, и естественным последствием этой однородности должно было явиться бесконечное повторение Барса 1 и других общих предков при всех спариваниях заводских жеребцов и маток.

Весь молодняк, находившийся в заводе к 1809 году, а в числе его были будущие заводские производители Непобедимый 1 (от Любезною 1 и Непобедимой, д. Барса), Серьезный 1 (от Любезного 1 и Амазонки, д. Барса 1), Горностай 3 (от Похвального 2 и Постоянницы, д. Барса 1). Быстрый 1 (от Кролика 1 и Гусарки, д. Любезного 1 и Хозинки от Барса 1) и другие, указывает на происходивший в Хреновском заводе процесс консолидации рысистой породы путем близкородственного разведения, и никогда ранее применение его в Хреновском заводе не достигало такой силы и интенсивности, как в период между 1800 и 1810 годами.

Яркой иллюстрацией методов подбора в Хреновском заводе является прилагаемая ниже таблица приплода, полученного в заводе от дочерей Барса 1 в двух нисходящих поколениях. Эта таблица позволяет в добавление ко всему сказанному нами о заводском использовании Барса 1 и его сыновей проследить и заводское использование дочерей его [131].

Подготовленный предшествующим изложением читатель сумеет самостоятельно сделать из таблицы надлежащие выводы.

Как были использованы и что дали дочери Барса 1?

Происхождение Молодецкого 1 здесь указывается согласно В. И. Шишкину (у В. И. Коптева, стр. 102). В «Подробных сведениях» 1839 года и в Заводской книге 1847 года оно указано иначе.

В таблицу включены только те дочери Барса 1, чей приплод получил заводское назначение в Хреновском заводе. Всего же дочерей Барса 1 по Заводским книгам нам известно более 30.

Из таблицы видно, что Барс 1 оказал могучее влияние на породу в период ее образования как через своих сыновей, так и не менее через своих дочерей. В дальнейшем на это обратил особое внимание вдумчивый В. И. Шишкин. С первых же дней своей работы в заводе он составил записку «О дочерях Барса, от которых произошли значительные породы» [132], а начал стремиться к тому, чтобы все родословные выбираемых им хреновских производителей по прямой женской линии, по возможности, «упирались» в дочерей Барса. На таких путях подбора и построения родословных В. И. Шишкиным был получен знаменитейший Полкан 3 и другие выдающиеся производители Хреновского завода.

Основав свои собственный завод, Шишкин старался купить из Хреновского завода побольше кобыл подобного типа родословной. Из 55 хреновских кобыл, которые перебывали в разное время в заводе Шишкина, родословные 25 восходят по женской линии к дочерям Барса 1. Из 51 кобылы собственного завода, которые, были оставлены Шишкиным «для себя». 36 кобыл имеют родословные подобного типа, равно как и 10 жеребцов- производителей из числа 12, рожденных в собственном заводе.

Глава III ОБЩАЯ ОЦЕНКА РАБОТЫ А. Г. ОРЛОВА В РЫСИСТОМ ОТДЕЛЕНИИ ХРЕНОВСКОГО ЗАВОДА И ДОСТИГНУТЫХ К 1809 ГОДУ РЕЗУЛЬТАТОВ

Задача не легкая — сделать ясной всю сложность работы Орлова в рысистом отделении Хреновского завода в течение десятилетий, решавших успех затеянного предприятия. Хотя основные прогрессивные принципы работы, а также и методы скрещиваний, отбора и подбора были в рысистом отделении те же, что и в верховом, все же работа эта была отмечена чертами большого своеобразия. Сделаем попытку обобщить и поглубже охарактеризовать особенности работы А. Г. Орлова при создании рысистой породы.

I. Получив, после 20 лет поисков и опытов различных межпородных скрещиваний, Барса 1 и других сходных с ним по происхождению лошадей, обладающих резвой рысью, Орлов поставил перед собой две задачи: с одной стороны — не упустить достигнутых результатов, закрепиться на захваченных позициях, на завоеванных высотах, а с другой — тотчас же попытаться расширить плацдарм.

Для достижения первой цели он предпринимает в Хреновском заводе систематические спаривания Барса 1 с кобылами того же полкано-голландского комплекса в двух последовательных поколениях и выводит линии Усана 1, Похвального 1, Похвального 2 и др.

Решения второго стратегического задания он ищет на путях новых видов скрещиваний:

а) с арабско-мекленбургскими кобылами — путь Любезного 1, Лебедя 1 и др.;

б) с кобылами более породного верхового комплекса — путь Безымянки 1 и др.;

в) с кобылами английскими полукровными «рысистыми», т. е. обладавшими хорошей рысью, — путь Доброго 1, Силинского 1 и др.

Воистину, Орлов был одарен темпераментом завоевателя, был неудержимым искателем и исследователем непроторенных дорог и в то же время оставался осторожным, осмотрительным московским боярином конца XVII столетия.

Когда же после Орлова на этих намеченных им путях, если не на всех, то на некоторых, Хреновской завод достигнет полного успеха, то он сможет оставить, бросить первый путь полкано-голландских скрещиваний, путь осторожный, медлительный, не дающий перспектив дальнейшего продвижения. Но Орлов до этого момента не дожил, ему не пришлось увидеть осуществления всех его замыслов — созданную во всем блеске Лебедей и Полканов породу.

II. В непрекращающихся поисках совершенствования рысистой лошади Орлов, не довольствуясь тремя породами, легшими в основу Барса 1,— арабской, датской и голландской, — вовлекал в сложное воспроизводительное скрещивание в каждом следующем поколении все новые и новые породы. Барс 1 был представителем второго, считая от Сметанки, поколения лошадей, рожденных в Хреновском заводе. Уже в родословных лошадей третьего поколения мы читаем клички лошадей четырех пород (у Доброго 1 и др.) и даже пяти пород (у Любезного 1, Лебедя 1, Кролика 1 и др.); в следующем, четвертом поколении, в родословной Мужика 1 (Холстомера) представлены уже шесть пород. Все это мы говорим о рысаках, рожденных в Хреновском заводе еще при жизни А. Г. Орлова, а после смерти его во всех родословных рысаков конца шишкинского периода будут фигурировать клички лошадей восьми — десяти различных пород.

Мы наблюдаем картину все усложняющегося и усложняющегося скрещивания, подобную той, какая встает перед нами в сортах Мичурина, прослеживая их в хронологическом порядке.

III. Не только Россия, но и мир не знал рысака как породы, и не верил в возможность создания такой породы, в которой из поколения в поколение все лошади обладали бы способностью «лететь рысью» [133].

Для того чтобы такую породу создать, А. Г. Орлов, проведя два-три поколения межпородных скрещиваний и получив нужный ему пластический материал, стал из этого материала в буквальном смысле лепить рысака, стал последовательно, методически, в каждом жеребенке (как в жеребчике, так и в кобылке) развивать рысистые способности с ранней юности, в течение ряда лет, пока не заканчивались рост и развитие лошади, пока эти способности хорошо поддавались усовершенствованию.

Хреновской завод впервые в истории коннозаводства создал планомерную, законченную систему тренировки рысистой лошади и ее испытаний. Вопрос настолько важный, что ему ниже будет посвящена особая глава.

IV. Следующей особенностью, отличающей работу рысистого отделения от работы верхового, было широкое и систематическое применение родственного разведения, отсутствовавшего, как правило, в верховом отделении.

Возникает вопрос, почему в одном и том же заводе, но в различных отделениях его, руководствовались разными принципами и приемами подбора. Ответ: потому, что Орлов работал не по одному шаблону, раз навсегда выработанному, он мыслил и поступал здраво: если методы и приемы, которые были хороши при выведении новой верховой породы, не в полной мере соответствовали сложившейся обстановке в рысистом отделении, он их видоизменял, ни одной минуты не упуская из виду цели, которую должен был достигнуть.

Создание новой рысистой породы было делом несравненно труднейшим, чем создание новой верховой породы. Уже после того, как был, казалось бы, найден ключ, после того, как было создано поколение полкано-голландских и других верхово-голландских и верхово-мекленбургских помесей, оказалось, что из многих сотен лошадей рысистого отделения серый Барс 1 был единственным в своем роде, неповторимым и недосягаемым.

В верховом отделении положение было иное. Хотя Свирепый 2 и был лучшей лошадью, любимым жеребцом Орлова, но он был только первым среди равных. Если бы он пал. то его могли заменить и заменили бы Свирепый 1, Постоянный 1, Добровольный 1, Араб 3, Фелькерзамы 2, 3, 4, Фелькерзамчик 1 и другие, и создание породы не замедлилось бы, и вряд ли было бы заметно даже какое-нибудь ухудшение качества хреновских верховых лошадей. Вот поэтому-то в верховом отделении, хотя изредка и применялось родственное разведение с повторением в родословных Свирепого 2 как лучшего производителя, но основным методом подбора было спаривание жеребцов и кобыл однородного комплекса, не родственных между собой.

В рысистом отделении ситуация сложилась иная. Если бы несчастный случай унес Барса 1, то его не могли бы заменить ни Мраморный, ни Цветной, ни Залетный 1, ни какие бы то ни было одновременно с Барсом 1 полученные помеси однородного с ним комплекса. Хреновскому заводу в этом случае приходилось бы терпеливо вновь и вновь повторять свои попытки путем скрещиваний и создания условий воспитания вынудить природу, рано или поздно, но дать заводу «Барса» или «барсов». Без Барса 1 не могла быть создана рысистая лошадь в том сочетании качеств, какие желательны были заводу. Вот поэтому-то Барс 1 неизбежно должен был войти в родословную каждого из хреновских рысаков, вот поэтому-то родственное разведение явилось хотя и вынужденным, но целесообразным, и оно-то и привело к консолидации рысистых качеств породы, к закреплению на столетия присущих ей свойств.

Если бы Дарвин был знаком с работой русского зоотехника А. Г. Орлова, приведшей к созданию орловской породы, то, оценивая ее, он мог бы повторить свою известную фразу: «не следует, впрочем, упускать из виду, что выгоды родственного разведения, насколько дело касается удержания известных признаков, несомненны и часто превышают вред от легкой утраты в силе сложения». Однако, при той строгости искусственного отбора, который проводился в Хреновском заводе и который шел рука об руку с суровостью естественного отбора при содержании лошадей в хреновских степях, в данном случае даже самый внимательный и придирчивый наблюдатель не мог бы заметить следов какой-либо утраты в «силе сложения», наоборот, хреновской рысак с каждым поколением становился все крепче, все рослее, все долговечнее.

Говоря о применении родственного разведения в Хреновом в пору становления орловской рысистой породы, нельзя упускать из виду еще одно обстоятельство: родственное разведение менее опасно, когда или пока производители и матки еще не очень схожи друг с другом, и становится тем опаснее, чем однороднее становится стадо или конский завод. Отсюда и тот успех, который часто сопутствует родственному разведению в истории многих пород животных в начальный период их формирования.

Формы родственного разведения, примененные в рысистом отделении, были не те, которые пропагандировались английскими животноводами школы Бэквелла: никогда Орлов не прибегал к кровосмесительным спариваниям отца с дочерью, родного брата с родной сестрой; излюбленным в практике Хреновского завода явилось повторение общих предков во II–III и III–III р. п. Повторения общих предков во II–III. III–III, III–IV и т. д. рядах предков, когда ими были охвачены на протяжении десятилетий все поколения хреновских рысаков, привели к тому, что Барс 1 явился как бы цементирующим элементом всех родословных, несмотря на то, что степень тесноты родственного спаривания оставалась невысокой, много ниже характерной, например, для шортгорнской породы крупного рогатого скота.

В то же время, если мы будем вычислять условную «долю крови» Барса 1 в родословных любых рысаков 30-х, 40-х, 70-х, 80-х годов XIX столетия и далее, вплоть до XX века, мы получаем неожиданные, поражающие нас цифры. Если «доля крови» Барса 1 у всех его сыновей составляла условно ½, у его внуков ¼, то:

Лель завода Малютина, р. 1885 г., на 1232/4096 — Барс 1;

Громадный завода Малютина, р. 1894 г., на 9522/32768 — Барс 1;

Палач Хреновского завода, р. 1904 г., на 20237/65536 — Барс 1.

А. Г. Орлов и В. И. Шишкин в Хреновском заводе дали историческое решение задачи, как можно создать породу, отличающуюся высокой степенью закрепления ряда ценных особенностей выдающегося производителя-основоположника и не замкнуться в родственном разведении, ослабляющем жизнестойкость, крепость, плодовитость, долголетие, словом весь комплекс конституциональных свойств, которые столь ценны для нас в орловском рысаке.

Важно отметить, что одновременно с процессом интеграции, консолидации рысистой породы шел и процесс ее диференциации. Порода разбивалась на внутрипородные группы, линии. С помощью этого, нового в мировой практике животноводства приема, завод смог поддерживать требуемую для успешной зоотехнической работы внутрипородную неоднородность.

К заложению линий в рысистом отделении завода приступил уже A. Г. Орлов. В полной мере блестящая работа с линиями развернута была B. И. Шишкиным.

Завод ведет не одну линию Барса 1, а несколько самостоятельных линий его лучших сыновей и внуков, которые все были рысаками, но ни по генеалогической структуре родословных, ни по своим экстерьерным особенностям, ни по многим другим ценным качествам не повторяли друг друга.

Работая с шестью-восемью линиями, завод применял родственное и даже близкородственное разведение внутри каждой отдельной линии и тем самым преодолевал опасности, которыми родственное разведение могло угрожать породе в целом.

Создавалось богатство сложной внутрипородной структуры, подготовлялась возможность и последующих разнообразных скрещиваний линий и сочетаний их между собой.

V. Задача, взятая на себя рысистым отделением Хреновского завода, была непомерно тяжела и требовала готовности к неограниченным материальным затратам еще в неизмеримо большей мере, чем в верховом отделении. Предпосылкой успеха являлся самый строгий безжалостный отбор. При работе в рысистом направлении удачи, особенно в первых поколениях, бывали редкими исключениями, а правилом был брак, т. е. не брак в абсолютном смысле этого слова, но лошади для племенной работы в рысистом направлении не пригодные. Если бы мы попытались подвести счет издержек Хреновского завода на создание рысистой породы, то многомиллионные суммы привели бы нас в изумление и смущение.

Из 42 жеребцов разных пород, введенных в Хреновской завод и оставивших здесь потомство, — в первом поколении общим числом, во всяком случае, не меньше 500 голов, — лишь девять оказались в состоянии дать продолжателей в рысистом отделении завода; таких было 23 производителя помесей первого поколения; они оставили не менее 750 голов приплода, но лишь 7 из 23 жеребцов первого поколения в свою очередь дали производителей Хреновскому заводу; число таких производителей (из второго поколения) было 25; они оставили никак не менее 1 тысячи голов приплода, но в числе 25 жеребцов второго поколения находился один Барс 1.

Опираясь на Барса 1 и его 12 сыновей (третье поколение), Хреновской завод уже получал возможность, говоря словами современников, «учредить рысистую породу на твердом основании».

VI. И все же, несмотря на размах и темпы работы, или именно вследствие взятых темпов и масштабов, ко времени смерти Орлова орловская рысистая порода никак не может считаться уже созданной. Здесь мы имеем картину опять-таки иную, чем та, которую мы наблюдали в верховом отделении. Верховую орловскую породу В. И. Шишкин получил почти готовой из рук А. Г. Орлова, ее оставалось лишь поддерживать и совершенствовать. Орловского рысака В. И. Шишкин унаследовал в разгаре становления, и ему, как искусному зодчему, предстояло увенчать здание, выдержав стиль, в котором оно было заложено, без чертежей, планов и проектов. Поэтому не один А. Г. Орлов, но и В. И. Шишкин в равной степени должны считаться творцами и авторами рысистой породы.

Умирая, Орлов завещал не продавать из рысистого отделения Хреновского завода ни одного жеребца-производителя, будь то государству, будь то в частные руки. Все рысистые жеребцы, назначаемые в продажу, кастрировались. В то же время продажа жеребцов верхового отделения, происходившая без каких-либо ограничений и препятствий при жизни Орлова, осталась свободной и беззапретной и после смерти его. Это предсмертное распоряжение Орлова породило много споров, толков и осуждений.

Чем бы ни вызвано было такое завещание А. Г. Орлова, прихотью ли феодала-самодура, просто-напросто не желавшего, чтобы после его смерти у других коннозаводчиков появились такие же рысаки, как и в Хреновом, или соображениями капиталиста-предпринимателя, стремившегося сберечь секреты производства и обеспечить своему предприятию на долгие годы прибыли и сверхприбыли, — запрет продажи жеребцов из рысистого отделения Хреновского завода в продолжение 20 с лишком лет представлял препятствие, неодолимое для всех русских коннозаводчиков.

Последствия этого запрета могли оказаться очень тяжелыми для будущей орловской рысистой породы, так как в течение многих десятилетий становление и даже самое существование породы продолжало зависеть от превратностей судьбы и жизни одного хозяйства.

Глава IV РОЛЬ ТРЕНИНГА И ИСПЫТАНИЙ ПРИ СОЗДАНИИ ОРЛОВСКОЙ РЫСИСТОЙ ПОРОДЫ

Переворот в коннозаводстве А. Г. Орлову удалось произвести не только благодаря предпринятым скрещиваниям, не только благодаря рациональному отбору и подбору, но и потому, что А. Г. Орлов, создавая рысистую породу, вел заводскую работу с помощью тренинга и испытании, возведенных в систему. Он как бы ставил себе девизом: «Природа дает нам жеребенка, человек делает из него рысака».

Хреновской завод исходил из того положения, что индивидуально у каждой лошади, включаемой в рысистое отделение, должен быть путем упражнений в молодом возрасте развит, затем испытан и выявлен отличительный необходимый признак новой породы — резвая рысь.

В 1848 году молодой В. И. Коптев, взгляды которого формировались под непосредственным влиянием бесед с охотниками, коннозаводчиками и наездниками шишкинского и даже орловского окружения, начиная с ветхого годами И. Н. Кабанова, попытался выразить зоотехническое credo орлово-шишкинской школы следующим образом:

«Гений графа Орлова создал рысака искусным смешением пород и постоянным развитием их, чрез упражнение тех элементов, которые он признал необходимыми для составления идеала рысистой лошади».

Не в одной только «гениальной» арабско-датско-голландской комбинации, давшей Барса 1, заключалась тайна успеха предприятия Орлова, ибо эта же «гениальная комбинация» не дала ничего во многих других заводах вельможных коннозаводчиков, безуспешно пытавшихся подражать Орлову.

«Не одна сортировка крови составляет рысака, но и упражнение, котоосе развивает в лошади условия, необходимые для рысака, пишет Коптев в 1848 году, — без упражнения производителей в рысистом беге порода рысистая не может быть доведена до совершенства» [134].

Спустя 20 лет В. И. Коптев сумел сформулировать эти же самые положения короче, полнее и точнее:

«Рысак орловский таков, как он есть, является продуктом не только гениального сочетания пород, но и своеобразного воспитания, выездки, наездки и употребления его в работу; и дальнейшее его видоизменение и развитие зависят также от человека» [135].

В Хреновом и в Нескучном были разработаны как самые основы системы последовательно проводимых упражнений, так и сложные подчас детали такого тренинга и такой выездки молодой лошади, которые бы способствовали в максимальной степени развитию у нее желательных качеств рысака — резвости и стойкости на рысистом аллюре.

Достаточно прочесть записки С. В. Шишкина-сына [136], чтобы убедиться, насколько настойчиво и тщательно вырабатывали у рысака смолоду правильные, спорые и согласованные движения передних и задних конечностей, какое внимание обращали на отработку рта рысака, на чуткость его к возжевому посылу «мягких рук» наездника, какие были известны тонкости сборки рысака с тем, чтобы довести выработку хода, резвости и силы рысака до высокой степени совершенства.

В Хреновом правильную выездку рысака считали делом большой важности в коннозаводстве еще и потому, что «…мастерство выездить лошадь правильно, дать ей верный ход, значит не только сделать бег ее красивым но и упрочить всю ее будущность, обеспечить ей резвость не только в 4 и 5 лет, но сделать ее способной бежать и в 12- и в 15-летнем возрасте» [136].

В заездке, выездке и наездке, особенно в наездке, т. е. в тренинге рысистой лошади, — к сожалению, приходится русское слово для читателя XX века пояснять иностранным, — соблюдали большую осторожность и последовательность в повышении трудности предъявляемых к рысаку требовании. «Коня надможешь — не поправишь».

Добивались движений производительных, но в то же время естественных, не заторопленных, свободных, которые позволяли бы рысаку бежать резво на протяжении многих верст. Ход рысака должен был быть ровный и верный, как часы. Старые хреновские мастера-наездники проверяли его не только на глаз но и на слух. Известен рассказ о хреновском выученике, старике Рогове (И. Н.), который, будучи уже слепым, слушал бег приведенных с московских призов рысаков и на слух безошибочно отмечал даже мелкие недочеты их хода.

Хорошо выезженный рысак не знал сбоев, но по желанию наездника в любой момент переходил на сбой, летовой, на котором он ничего не терял, и буквально на любом скачке, по воле ездока, ставился на рысь.

Резвость, сила и стойкость на рыси вырабатывались у орловского рысака в течение ряда поколений систематическим тренингом, проверялись испытаниями и закреплялись соответствующим подбором.

Мы знаем в точности, что не только до 1808 года, но и до 1831 года ни одна лошадь, рожденная в рысистом отделении Хреновского завода, не могла остаться незаезженной и нетренируемой, как равно ни одна лошадь, рожденная в Хреновском заводе, не испытанная в беге или не проявившая на бегу способностей, не могла поступить в завод.

Строго выдерживался забытый на его родине принцип племенной работы древнего Рима: «Достоинства благородных коней удостоверяют бега и ристалища» [137].

Источники говорят, что как бы хороша экстерьерно лошадь ни была, она не поступала в завод, если не проявляла резвости, но и обратно, как мы ниже увидим, как бы резва лошадь ни была, если она экстерьерно не удовлетворяла руководителей завода, она тоже в завод не допускалась.

Весьма возможно, что и первоначальный племенной состав рысистого отделения Хреновского завода уже подвергался некоторым испытаниям на бегу. Еще к периоду собирания племенного материала, к 1774 году, относится следующее место из письма В. Г. Орлова к А. Г. Орлову за границу: «Бег у нас сделан против нашего двора на Неве, охотники собираются, только без атамана Алехана (т. е. А. Г. Орлова. — В. В.) веселья нет» [138].

Поскольку Хреновской завод и орловская рысистая порода вообще была создана с помощью и под воздействием систематического тренинга и испытаний, мы обязаны раньше всего разобраться в вопросе о «бегах» до А. Г. Орлова и о постановке рысистых испытаний при нем.

Конские состязания как забава, как один из способов показать свою удаль и молодечество, с незапамятных времен являлись принадлежностью русских святок и масленицы.

В сказаниях иностранцев о России мы имеем запись Амвросия Кантарини, датированную 1476 годом. Описывая зимнюю торговлю на реке Москве, он замечает: «На реке бывают также конские ристания и другие увеселения, но нередко участвующие в сих игрищах ломают себе шеи». Очевидно, в понимании этого итальянца конские состязания на Москва-реке не далеко ушли от таких же праздничных увеселений его родины, которые зачастую принимали в Италии не столько более грубую, сколько более пошлую форму. Например, город Падуя указом своим от 19 апреля 1668 года по случаю заключения мира объявлял: «Мы намерены ознаменовать торжество знаменитого нашего отечества играми в мяч и ристаниями бегунов, рысаков, ослов и женщин» (sic!) [139].

Ближе к интересующей нас эпохе «Инструкция по Московской Полицмейстерской Канцелярии» от 10 декабря 1722 года предусматривает: «А имеющих охоту бегать на резвых лошадях в запуски или в заклад и тем людям такое бегание чинить позволяется, токмо выезжая в поле и где мало людей, но и в тех местах осторожно, чтоб кому повреждения никакого не учинилось, а по улицам такого бегания отнюдь не чинить, понеже от многолюдства по улицам тем беганием чинится многим повреждение».

При Екатерине II и Павле I мы находим повторные полицейские запрещения быстрой езды и езды об заклад по улицам.

На основании всех источников картина выясняется приблизительно такая. Ежегодно к зиме, покончив с уборкой и запродав урожай, помещики из отдаленных захолустий съезжались с чадами и домочадцами в Москву — людей повидать и себя показать, жен нарядами и кумушкиными пересудами потешить, дочерей на смотринах, балах показать и замуж выдать. И вот на улицах Москвы начинают появляться с каждым днем все в большем и большем числе диковинные старомодные возки и наряду с ними выписные парадные кареты, запряженные пегими и булаными четвернями и шестериками. К декабрю съезжалось все дворянство на зиму, и до мая-июня в Москве содержалось на конюшнях не менее 200 тысяч лошадей всех типов, пород, мастей статей и аллюров. Старая столица любила лошадей и конскую охоту, и в одной Москве лошадей было больше, чем в целом немецком герцогстве или даже королевстве.

Только станет лед, на Москва-реку начинают выезжать и показывать свою езду «бегуны» и иноходцы, приведенные со всех концов России. Сначала ездят в одиночку; кто порезвее и посмелее, начнут примериваться, обгонять друг друга, и к концу зимы, когда раззадорится владельческое самолюбие и разгорятся в масленичном чаду охотнические страсти, тогда уже пойдут вызовы, заклады и та езда не на жизнь, а на смерть, при которой «многие ломали себе шеи».

Никаких следов каких-либо правил испытании, какой-либо их организации мы не находим до самого конца XVIII века. Состязания происходили в любой час, когда вздумается подгулявшим хозяевам, на неопределенную дистанцию, вроде — «от места до поворота». Экипажи тоже были произвольные, по большей части очень неудобные немецкие сани, какие были в то

В «Сатирическом вестнике» 1790 года (изд. Н. Страхова) читаем: «Молодые петиметры должны озаботиться покупкой дорогих венских саней и отличных бегунов; сам счастливый владелец их должен сшить себе санную шубу или куртку с чихчирами, а верхового своего нарядить жокеем, греком, албанцем, черкесом, казаком или гусаром. Какое наслаждение кататься на легких саночках кадрилью, для чего наперед сговариваются между собой кавалеры и дамы, или какое удовольствие показаться на бегу и биться об заклад с другими охотниками».

А Г Орловым впервые была упорядочена самая постановка бегового дела Впервые бега в Москве перестали быть случайным явлением, спутником масленичного разгула, перестали быть только развлекательным зрелищем. Они стали проводиться планомерно, из года в год; они были включены как последнее звено в цепь последовательно связанных друг с другом и необходимо восполняющих друг друга мероприятии Хреновского завода по воспитанию и тренировке рысистого молодняка.

Орлов старательно устранял, исключал из беговых испытании всякие элементы ярмарочных или масленичных развлечении, а также элементы азарта и игры. Известно, что он, испытывая своих рысаков, никогда не бился об заклад.

В продолжение не менее 20 лет рысистые испытания на Нескучном бегу проводились при жизни А. Г. Орлова регулярно и систематически — в зимнее время, еженедельно по воскресеньям.

Когда сам А Г. Орлов, степенно и несколько торжественно, выезжал на одном из своих рысаков на бег и проверял рысака на предварительно точно вымеренной дистанции, у конца которой ставился вместо выигрышного столба дивной величины «китовый ус», и когда при этом секундная стрелка больших часов, «бегавшая во весь циферблат», во всеувидение отмечала резвость каждого конца и казалось, что не стрелка проверяет резвость рысака, а ход рысака, просторный и правильный, ровный и точный, как часы, контролирует движение стрелки, и когда, в довершение впечатления, весь бег проходил в молчании и спокойствии, не прерываемом ни щелканием бичей, ни криками ездоков, ни восклицаниями бьющихся об заклад владельцев и их приверженцев, тогда даже и в умы собравшихся полюбоваться бегом зрителей должна была невольно западать мысль о серьезном значении происходящего.

Наша, казалось бы, забава есть дело государственной важности». Вот мысль, которую должна была внушать всем самая обстановка бегового дела при Орлове.

Орлов, кроме зимнего бега на Москва-реке, разбил на Донском поле летний бег [140], имевший ту же форму, что и первый бег, устроенный сорок лет спустя Московским беговым обществом на Ходынском поле в 1834 году, имевшем две параллельные прямые, шедшие почти рядом одна с другой, так, что поворот был крайне крут. Когда бежали две лошади, например в 1801 году Любезный примеривался к Амазонке, то резвая езда происходила только по прямым, а в поворотах лошади сдерживались и снова равнялись одна по другой. Этот способ испытаний короткими прямыми (по 200 сажень каждая), когда победившей считается лошадь, выигравшая известное, большее, чем другая, число концов, был как будто иностранного происхождения и как будто заимствован из Нидерландов. Однако при ближайшем рассмотрении мы убеждаемся в коренных, принципиальных, глубоких отличиях всей системы испытаний орловского рысака, самобытной, выросшей и укрепившейся на русской почве.

Из старинного описания бегов в Вимстере в книге Гацци «О конском ристании» [141], с которым вполне согласуется описание, даваемое в книге Л. Бергофера [142], самого крупного импортера голландских рысаков в Россию в 20-х и 30-х годах XIX столетия, рисуется следующая картина рысистых испытаний в Голландии.

Испытания происходили всегда рысью под седлом. Всадники выезжали на круг в национальных костюмах, а убор рысаков был — большая узда с кожаными наглазниками, пестрый шерстяной ковер и «на хвосте цветной пучок». Выезжала на бег всегда лишь одна пара, никогда не больше. Езда происходила концами.

Чтобы победить, рысак должен был выиграть у соперника не менее двух концов из трех. Скакать не разрешалось, иначе лошадь теряла все права на победу.

Когда в Голландии впоследствии, во второй половине XIX века, стали вводиться правильные испытания на дистанцию 1 200— 1 600 м вместо прежних 200–300 м, то оказалось, что голландский (фризский) рысак, от которого всегда требовалось лишь развитие резвости накоротке, «как не имеющий выносливости», не способен был конкурировать ни с орловским, ни с американским, ни с помесями от них [143].

Коренным отличием орловской системы испытаний раньше всего было то, что А. Г. Орлов, на многие десятилетия опередив Америку и любую из стран Западной Европы, стал производить рысистые испытания не под седлом, а в упряжи. Для этого ему пришлось изобрести для летних испытаний беговой экипаж, ибо ничего подходящего не существовало. В статье Д. Д. Сонцева [144] указывается, что до А. Г. Орлова были в употреблении так называемые «волочки», экипаж для резвой работы и езды крайне неудобный. А. Г. Орлов ввел в употребление беговые дрожки, а для зимнего бега приспособил русскую санную упряжь и вывел из употребления немецкую (венскую).

Во всех случаях рысак испытывался в национальной дуговой упряжке, в хомуте и в экипаже, употребительных по русским дорогам.

Уже и здесь А. Г. Орлов, очевидно, исходил из ясного сознания, что выводимая им порода есть порода упряжная, предназначенная для несения в будущем определенной службы, и что испытания должны содействовать усовершенствованию ее именно как упряжной рысистой породы, а не просто резвой рысистой [145].

С этой же целью ипподромные испытания на резвость — концами по 200 сажень — дополнялись внеипподромными испытаниями на силу и выносливость — 18-верстными пробегами Москва Остров. А. Г. Орлов отнюдь не довольствовался бегами «на концы», развивавшими у рысака лишь бросковую резвость накоротке.

Известная, часто цитируемая выписка из В. И. Коптева гласит: «Присланную ему из Хреновой ставку отобранных и лучших жеребцов, числом до 20, приехав сам в с. Остров, он приказывал их всех запречь в беговые дрожки, сам садился на одни из них и в сопровождении всех прочих ехал 18 верст из Острова в свой московский дом, то усиливая, то уменьшая рысь и всматриваясь в движения рысаков. Приехавши на обширный двор своего московского дома, он обходил каждую лошадь кругом, внимательно осматривая ее бодрость и усталость, и особенно тщательно прислушивался к ее дыханию.

Повторяя неоднократно такие опыты, он уже безошибочно выводил заключения о способностях, силе и достоинствах лошади и тогда уже избранных из них сам назначал в производители, отсылая их в Хреновской завод» [146].

Мы видим, что система испытаний на резвость, на короткие дистанции дополнялась системой работы, тренировки и испытаний на силу. И только рысаков, удовлетворявших тому и другому условию, при наличии также и правильного экстерьера, отправляли в завод.

Работа и испытания лошадей в Москве были увязаны с подготовкой их к заездке, с выдержкой и наездкой их в заводе. Весь молодняк поступал в заездку к трем годам, повидимому, осенью или с начала зимы, но представляется весьма вероятным, что уже до того тренировался на свободе в Марвиновском манеже. Как ни странно звучит «Марвиновский манеж» в приложении к 1790 или 1800 году, но факт налицо: такой манеж размером 55 саж. Х 10 саж. существовал в Хреновом [147].

По словам В. И. Коптева, манеж этот служил для работы лошадей в осеннюю и весеннюю распутицы, «когда езда была невозможна, тогда пускали лошадей бегать в манеже, но без корды».

О системе тренировки в заводе сведения крайне скудны; из слов В. И. Коптева можно заключить, что она, повидимому, была комбинированная на резвость и на силу, и раз лошади брались в тренировку, то выдержка и выходка их уже не прекращалась ни летом, ни зимой.

Жеребцы, предположенные к назначению в заводские, все без исключения отправлялись в Москву на окончательную проверку и решение А. Г. Орловым, из кобыл некоторые, вроде известных Арфы и Амазонки, побывали не только в Москве, но вместе с А. Г. Орловым даже и за границей. Во всяком случае относительно всех кобыл без исключения В. И. Коптев категорически пишет: «Более 120 кобыл трех лет [148] поступали также каждогодно в заездку, и по испытании их на езде в рысистой способности, пускались в завод только сильнейшие и резвейшие из них; прочие же назначались в продажу, какой бы красоты они ни были».

В тренинге кобылы оставались не менее, как до четырехлетнего возраста, а во времена А. Г. Орлова, в эпоху становления породы, нередко до шести-семилетнего возраста. Тренинг и испытания жеребцов продолжались во всяком случае до семи-восьми лет, — Любезный 1 показывался на Московском бегу 11 лет, — а после того, как заканчивались испытания, регулярная езда на жеребцах не прекращалась, завод заботился о поддержании высоких племенных кондиций производителей.

Все эти подробности свидетельствуют о рациональности постановки тренировочного дела и о том, каким мощным вспомогательным мероприятием и орудием для заводской работы стала в Хреновском заводе со времен А. Г. Орлова созданная им рациональная система тренировки и испытания рысистой лошади. Насколько с помощью этой системы в свое время были выработаны у орловского рысака качества силы и резвости, свидетельствуют показания даже кавалеристов англо-арабоманов. Например, инструктор верховой езды кавалерийских полков 50-х и 60-х годов Гешвенд писал: «Рысаки имеют много дыхания и могут скорую рысь выдержать долее, чем английская лошадь галоп» [149].

Что же касается Московских бегов, то и зимний и летний бег быстро завоевали себе широкую популярность. Дни бегов для москвичей стали праздничными днями. Красочные описания Московских летних бегов на Донском поле содержатся в «Дневнике студента» Жихарева, а также в воспоминаниях Страхова. Они многим известны хотя бы по выпискам, сделанным из Жихарева и из Страхова В. И. Коптевым.

В последние годы своей жизни А. Г. Орлов показал на Московском бегу Любезного 1, Лебедя 1, мерина Потешного и прославленного своей злополучной судьбой Холстомера. Сын А. Г. Орлова, А. А. Чесменский, проезжал Катка и других подаренных ему из Хренового лошадей, Трубецкой — хреновского же мерина Доброго, И. П. Кутайсов — сыновей хреновского Богатыря, Ф. С. Мосолов — полуанглийского Буяна, Л. Д. Измайлов — Красика, которого он купил чуть ли не за 10 тыс. рублей. Много было и других охотников показать своих рысаков на Московском бегу, да при случае и на льду реки Невы.

Заглянем в одну из любительских петербургских конюшен, конюшню коннозаводчика Орловской губернии Я. П. Протасова. Он покупал «рысаков», т. е. лошадей, способных бежать резвой рысью, где только он мог их найти, и состав его конюшни с этой точки зрения очень интересен. Здесь и неизвестного происхождения Любушка, ростом 2 аршина 4 вершка, и вороная Русалка, 2 аршина ровно, и серый Лебедь, 2 аршина 3 вершка, купленный у князя А. А. Суворова-Италийского, сына знаменитого полководца, и «голубой мерин Орел арабской породы», завода генерала Куликовского, и серый Гектор — тоже «арабской», 2 аршина 3½ вершка, от Байрама и Фани (?!), завода бывшего русского посланника в Константинополе В. С. Тамара, и красно-гнедой мерин Похвальный, ростом 2 аршина 2½ вершка, завода курского коннозаводчика генерал-майора И. И. Ильинского, и бурый Хан, 2 аршина 2 вершка, завода орловского помещика К. А. Медведева, и даже Голубчик, мерин, 2 аршина 2 вершка, «розо-чалый персидский иноходец, куплен у армянина Фитонова» [150].

Этот состав конюшни полностью подтверждает наше утверждение, что в давние годы рысаками на Руси считали любых лошадей, независимо от их породы, роста и экстерьера, лишь бы они были в состоянии бегать рысью с быстротой около 2 минут на одну версту. Из архивной пыли, конечно, мы можем извлечь фантастические рассказы о резвости отдельных лошадей, будто бы прибегавших версту чуть ли не в одну минуту, но все они относятся к той же категории мифов и вымыслов, к какой, например, относится легенда о невероятной быстроте в Англии Фляйнг-Чайльдерса, будто бы проскакавшего на Ньюмаркетских скачках 1717 года шесть английских миль, т. е. 9,6 километра в 7 минут 20 секунд (!?).

Совершенно одинаково и наш орловский помещик и коннозаводчик Я. П. Протасов, с чисто ноздревским вдохновением, в пылу охотнического увлечения немилосердно врал, что его Любушка и Похвальный пробегали 2 версты в 1 минуту или даже в 55 секунд [151].

В Петербурге в начале 800-х годов состязания между любителями резвой езды происходили обычно на заклады, зимой, по льду реки Невы, напротив здания Биржи и Чесменской колонны, воздвигнутой в память Чесменской победы и украшенной в подражание классическим образцам «кормами судов неприятельских».

Обстановку этих первых петербургских бегов на Неве живо рисует одна превосходная, хотя и мало известная акварель А. И. Орловского, находящаяся в настоящее время в Музее коневодства Сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева (приводится нами), а комментарием к этой зарисовке А. И. Орловского могут служить несколько слов из описания той же буланой Любушки Я. П. Протасова, купленной им в 1805 году за 3 200 рублей:

«В Петербурге не было ни одной рысистой лошади и даже пристяжной, ни одного парного иноходца, который бы не токмо объехал оную, но хотя бы равнялся с нею».

И действительно, на акварели Орловского изображен бег, в котором принимают участие рысак, иноходец и пара с пристяжкой.

После смерти А. Г. Орлова, в 1808 году и в последующие годы [152] бега на Москва-реке и на Донском поле еще некоторое время продолжались, в форме отдельных закладов между охотниками, но уже хреновские рысаки в Москву для испытания не приводились. Руководящая роль на Московском бегу перешла от А. Г. Орлова к сыну его А. А. Чесменскому.

Бега в эти годы были, повидимому, значительно более редким событием в жизни Москвы. Собирали они несметные толпы зрителей. В «Еженедельнике на 1823 год» [153] приводится краткий рассказ о том, как 27 января 1810 года на Московском зимнем бегу Похвальный Я. П. Протасова выиграл заклад— 1 тысячу рублей — у Доброго Трубецкого. «Он ехал на семь концов, что составляет три версты с половиной. Презусом при сем был покойный Алекс. Алекс. Чесменский, у коего и заклад находился. Стечение зрителей было столь многочисленно, что лед трещал».

Подобно Московским скачкам, также и Московские бега в эпоху Наполеоновских войн 1812–1815 годов прекратили свое существование и возобновились только в 1834 г.

К этому времени рысаком в общем сознании был уже только орловский рысак; прочие лошади, бежавшие резво рысью, были просто «бегунами» и говорилось: «Орловский рысак от всех бегунов уходит».

Глава V ЗАВЕРШЕНИЕ ПОРОДЫ В. И. ШИШКИНЫМ И СОЗДАНИЕ СЛОЖНОЙ СТРУКТУРЫ ЛИНИЙ В РЫСИСТОЙ ПОРОДЕ

Продолжатель коннозаводской работы А. Г. Орлова и наследник коннозаводского богатства Хренового Василий Иванович Шишкин оказался на высоте своего призвания, и в полной мере именно в рысистом отделении завода он выявил свою яркую индивидуальность, свой коннозаводческий талант, верный глаз, быстрый ум, заводскую интуицию, глубокое познание методов и приемов племенной работы. Ему удалось достигнуть совершенства породы на заложенном А. Г. Орловым фундаменте. Его имя неразрывно связано с новой эпохой развития рысистой породы. При нем Хреновской завод достиг зенита своего блеска и славы.

В. И. Шишкин, хорошо знакомый с направлением и методами предшествующей работы А. Г. Орлова в рысистом отделении, как истинный мастер и художник своего дела не ограничился одним подражанием. Родственное разведение без кровосмешения, к которому приступил в рысистом отделении А. Г. Орлов, вылилось при В. И. Шишкине в продуманную, последовательную и законченную систему разведения по линиям.

Более раннего примера практики такого разведения мы не в состоянии привести из истории какой-либо другой породы животных в странах Европы и Америки. Помимо достигнутого В. И. Шишкиным усовершенствования и углубления методов подбора и линейного разведения, внимательное изучение первоисточников дает возможность сформулировать еще одно основное отличие В. И. Шишкина, как зоотехника, от А. Г. Орлова: работа на экстерьер, по сравнению с работой на производительность, получила при Шишкине в рысистом отделении завода значение большее, чем при Орлове.

В. И. Шишкин был, несомненно, знатоком экстерьера и любителем прекрасной лошади, художником-коннозаводчиком, который за красоту и гармонию форм был склонен прощать некоторые недочеты в продуктивности. И это стремление к прекрасному экстерьеру рельефно сказалось в пристрастии В. И. Шишкина к определенным, более породным, более близким к арабскому типу, линиям рысака, в то время как линии, может быть ценные в рысистом смысле, но менее породные, были отодвинуты в работе на задний план.

Если в верховом отделении любимейшим производителем В. И. Шишкина был Яшма 1 со вторичным прилитием арабской крови, то в рысистом отделении особое внимание было обращено на сыновей Барса 1 от арабскомекленбургских кобыл — на Любезного 1 и в особенности на Лебедя 1, инбридированного на Сметанку; затем на Безымянку 1, от которого была подведена линия Добрый 2 — Добрый 3. с явным преобладанием в них восточной крови; достаточно заботы было уделено Кролику 1 и много меньшее место отведено Залетному 2, Барсику Большому и потомкам вороных голландских кобыл а также представителям чистого полкано-голландского комплекса — Похвальному 2 и его сыновьям.

Возможно, что определенное тяготение, обнаруженное В. И. Шишкиным к более породным линиям, зависело не столько от его личных вкусов и симпатий, сколько от объективно сложившейся обстановки. После смерти А. Г. Орлова рысистые бега в Москве, на Донском поле, прекратили свое существование без надежды на возобновление их в скором будущем, и Москва опять вернулась к зимним развлечениям — масленичному катанию, прерываемому отдельными случайными закладами. Об организации правильных испытаний, об учреждении беговых обществ до середины 20-х годов не было речи. При создавшейся ситуации естественным было стремление блеснуть гармонией форм и красотой движений своих рысаков, раз уж резвость их перестала публично испытываться. Чем же иным можно было щегольнуть при аукционной продаже хреновских ставок в Москве? Чем же иным можно было поразить воображение знатных заезжих гостей, вроде Александра I, при посещении ими Хреновского завода?

Представим себе положение В. И. Шишкина, если бы в этот период мертвого затишья в ипподромном деле, когда об испытаниях и не помышляли, при господствовавшем вообще вкусе на лошадей красивых и нарядных. В. И. Шишкин тем не менее основную работу вел с «голландскими линиями» Похвального, Барсика Большого и др. Если на выводке в присутствии Александра I и блестящей свиты кавалеристов большая часть представленных лошадей оказалась бы типа Барсика и Похвального, то вряд ли A. А. Орлова благосклонно отнеслась бы к оправданиям В. И. Шишкина, что хотя-де выводимые лошади и не очень красивы, зато бегут 200 саж. на несколько секунд резвее красивых. Что мог себе позволить А, Г. Орлов, того не смел себе позволить его крепостной.

В. И. Шишкин должен был считаться с духом времени, должен был угождать вкусам коннозаводских верхов и требованиям покупателей, желавших во всяком случае иметь «красивых» лошадей. Эту поставленную ему задачу производства экстерьерных рысаков В. И. Шишкин к 1820 году разрешил блестяще так же, как впоследствии в 30-х годах он блестяще разрешил в собственном заводе задачу производства резвых рысаков. Никогда ни прежде, ни после не выставляло Хреновое таких красивых лошадей, как при B. И. Шишкине, никогда ни ранее, ни позднее не производило оно экстерьером своих лошадей такого ошеломляющего впечатления на современников. И в памяти людей XIX века эпоха В. И. Шишкина осталась навсегда наиболее блестящей эпохой хреновской истории, эпохой расцвета и наивысших достижений завода.

Читая воспоминания о хреновских рысаках эпохи В. И. Шишкина, пересматривая замечательные их портреты кисти Н. Е. Сверчкова, убеждаешься в том, что действительно экстерьерным идеалом рысистой лошади в предоставлении как В. И. Шишкина, так и его современников была «арабская лошадь, на которую смотрят в увеличительное стекло».

Много было дано описаний экстерьера старинных хреновских рысаков: их оставили нам и прославленные коннозаводчики, и старики-смотрители Хренового и Падов, и люди науки, профессоры и академики, но на наш взгляд нет описания более картинного, более живописного и в то же время более близкого к оригиналу, чем то, которое дошло до нас в «Письмах о лошади» Н. Н. Кривенко. Его и приводим целиком.

«Орловская лошадь среднего роста, от 2-х до 4-х вершков [154], с небольшой сухой головой, с живыми, серьезными, полными энергии глазами; шея орловской лошади красивая, свободно выкинутая, хорошо поставленная в сильных, менее отвесных плечах; шея соединена с головою свободно; верхняя линия, идущая от ушей к хвосту, без угловатых уклонений, уступов и западин: хвост густой, с большим отделом при движении, что указывает на силу зада; грудь широкая, выдающаяся, полная; зад широкий; связь спины с задом короткая и широкая, сильная; крестец достаточно длинный, округлый к хвосту, но не спущенный вниз; ребра крутые; живот округлый и более короткий, между тем как весь корпус длинный, вследствие широких плеч, длинных и широких костей в заду (тазовых и бедренных), покрытых большими, упругими на ощупь, сильными мышцами; ноги правильные, соразмерные корпусу, сухие, с хорошо развитыми мускулами в верхних частях и с ясно видимым сухожилием (не отечны, как это бывает у сырых лошадей); бабки короткие, не прямые и не наклонные (угол 45°); копыта соразмерные, с крепким гладким рогом; шерсть блестящая, густая и плотно прилегающая к телу.

Когда в лошади все, начиная от уха и до угла заднего копыта, правильно, красиво и свободно связано между собой, когда видишь в животном хорошо развитую шею, грудь, почку, мышцы, сухожилия, развитые кости и хорошо связанные между собой, пропорционально, без выдающихся резкостей, когда видишь полную гармонию в строении животного и энергию, присущую лошади, является понятие о ней, как о животном сильном, быстром, ловком, красивом и энергичном, что, мне кажется, и хотел соединить граф Орлов в своем рысаке, увеличивая рост в животном, а с ним и силу, но не отступая, однако, от общей гармонии строения животного».

Конские охотники 30—40-х годов, предпочитая орловских лошадей всем лошадям других заводов, говорили, перефразируя стихи из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» —

Некоторые из иппологических писателей середины прошлого века, в том числе и В. И. Коптев, отмечали в качестве особой черты экстерьера орловского рысака — или даже вообще орловской лошади — так называемую «прямую заднюю ногу». Трудно теперь решить, были ли действительно задние ноги орловских лошадей 30—40-х годов «замечательны по необыкновенной прямизне линии», или только казались такими глазу, привыкшему к формам испанских, датских или даже английских лошадей.

Энергия и сила орловских лошадей были неисчерпаемы. «Нет ездока, который бы уездил ее, нет расстояния, которое она не пролетела бы без усталости», восклицает В. И. Коптев. Про силу таких рысаков, как бурый Добрый 2, в Хреновом слагались легенды.

А. Г. Орлов строго-настрого запретил не только хлыст или бич, но и какие бы то ни было виды посыла. Лошадь должна была бежать вольно, свободно, непринужденно. Хреновской присказкой стало: «рыси из коня не вынукаешь». В рысаке ценилась пылкость и огненность.

Почти в продолжение столетия на всех русских рысистых ипподромах не знали употребления не только хлыста, но даже жесткого посыла вожжей. Если в вожжу оказывалась зашитой металлическая пластинка, то это было безусловным основанием для лишения лошади приза. Разрешались лишь поддужные, задачей которых было побуждать рысака к благородному соревнованию, да и поддужными пользовались с опаской, допуская их к рысаку, когда он уже приутомится, или на перебежках, и потому часто бывало, что перебежки, хотя бы и на дистанцию 5–6 верст, совершались резвее, чем бег.

Еще в 1869 году не на бегу, а на перебежке поставил Потешный М. И. Кожина, первый орловский безминутный рысак, свой рекорд 5 минут ровно на 3 версты. Лошадь ленивая, тупая презиралась, от нее отказывались как коннозаводчики, так и наездники и конюхи. Отголоски этих старинных взглядов на рысака мы находим и в описании бегов на Неве в 70-х годах XIX века, оставленном в очерках С. Н. Терпигорева («Оскудение»), «Лошади бывают иногда, что называется, тупые. Она и красива, и правильна, и без пороков, и сильная рысь у нее, а все-таки тупая. Очень трудно сказать, что собственно разумеется под этим термином, тем не менее тупые лошади есть и они истинное божеское наказание для наездника». Вспомним фразу из повести М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени«…он в первый раз оскорбил коня ударом плети», вспомним, что и над Холстомером лишь в злосчастный для него день «первый раз в жизни свистнул кнут и резнул», — и нам станет понятнее та атмосфера конного спорта, при которой применение хлыстов и бичей становилось делом решительно невозможным. Да и рысаки были такие, что грозили подхватить на унос даже при посыле вожжей, а не только что бичом.

Много существует рассказов про огненный темперамент орловских и шишкинских рысаков, сохраняемый до глубокой старости, иногда даже и после кастрации. Приводим одно место из очерка С. И. Колесова («50 лет тому назад»). «У нас была лошадь Хвальный, орловский мерин, который, сделавшись стар, стал возить сорокаведерную бочку воды. Воду брали в колодце, принадлежавшем Андрониевому монастырю. Подъем в крутую гору по глубокому песку был очень тяжел. Раз дворник наливал воду и, наполнив бочку, хотел взяться за вожжи ехать, в это время… лошадь, испугавшись, бросилась так, что дворник не успел схватить вожжей, и выскакала в гору с полной бочкой так, что и тройке было бы впору. Наверху горы ее остановили».

Орлову и Шишкину, действительно, удалось создать в рысистом отделении Хреновского завода лошадей, в буквальном смысле слова, способных возить «и пушку, и воду, и воеводу».

Изложение шишкинской работы с линиями и анализ созданной им: ложной структуры линий в рысистой породе мы начнем с мужских линий, прекративших при В. И. Шишкине свое существование в Хреновском заводе. При начале работы В. И. Шишкина в заводе состояло четыре жеребца из линии Похвального 1: Похвальный 2 и три его сына — Горностай 3, Чистяк 1 и Хваленый 1, а также один жеребец из линии Барсика Большого — серый Молодец.

На смену этих пяти производителей в заводе был оставлен всего один жеребец — Чистяк 2, рождения 1813 года, сын Чистяка 1 и Загонной, д. Барса 1, да и тот пробыл в заводе сравнительно недолго, и к 1824 году мужских представителей этих линий в Хреновом не осталось. Кобыл от этих жеребцов было, однако, оставлено в заводе много.

От Похвального 2.. 12

От Чистяка 1…….. 10

От Хвального 1…… 6

От Горностая 3…… 1

От Чистяка 2……… 5

От Молодца……… 15

Кобылы эти, в особенности кобылы похвальновской линии, впоследствии сыграли очень большую роль в рысистой породе. В родословных очень многих классных рысаков 30—40-х годов мы будем наталкиваться на происхождение их по женской линии от одной из кобыл похвальновской группы. Почему же мужская линия Похвального 1 сошла со сцены в Хреновском заводе? Потому ли, что она не удовлетворяла требованиям момента, или же потому, что она была мало способна к совершенствованию и развитию? Последнее предположение вероятнее. Раньше всего лошади из этой линии оказывались недолговечными, а затем, по всем данным, со времени Барса 1 и Похвального 1 линия не прогрессировала ни в отношении экстерьера, ни в отношении рысистых качеств: ее преимущественным уделом оставалась попрежнему резвость только накоротке. После трех-четырех поколений заводской работы рысаки, подобные Похвальному 1 и Похвальному 2, уже завод и В. И. Шишкина не удовлетворяли. Необходимо отметить, что до тех пор, пока жеребцы мужской линии Похвального существовали, к ним подбирали кобыл преимущественно того же полкано-голландского комплекса или даже принадлежавших к той же самой линии.

Взглянем на родословную серой кобылы Грачихи (матери Ворона 3 и Потешного 1), сохраненной в заводе дочери Чистяка 2, последнего производителя из мужской линии Похвального 2.

В этой родословной мы читаем клички ряда жеребцов чисто полканоголландской группы, из которых Барс 1 встречается в III–III р. п., не считая повторений Барса 1 через Похвального 2, а Похвальный 2 даже во II–III р. п.

Xреневской завод заложил линию Похвального 1, рождения 1792 года, одновременно с линией Барсика Большого, рождения 1792 года, и раньше линий многих других сыновей Барса 1, например Безымянки 1, рождения 1800 года, или Лебедя 1, рождения 1804 года. К 1820 году Хреновский завод провел линию уже через три-четыре поколения родственного разведения, и раньше, чем какую-иную, завод использует созданную линию Похвального для межлинейных скрещиваний, для поисков удачных сочетаний с другими линиями. Дочери Похвального 2, Хвального 1, Чистяка 1 и др. очень хороший приплод давали, например, от жеребцов из линии Кролика 1 (см. ниже).

Второй исчезнувшей, вернее ушедшей в матки при В. И. Шишкине, линией была линия английского жеребца Родне. Хотя вороной Залетный 2, единственный жеребец этой линии в составе завода, и оставался в Хреновом до самой своей смерти в 1825 году, но заместителя ему не было оставлено, и с его смертью мужская линия Родне прекратила свое существование. Трудно сказать, действительно ли стоила линия этой своей участи. Дочери Залетного 2 по большей части были распроданы, и в заводе оставлено было всего девять дочерей его, среди которых оказались очень ценные кобылы, как Дура (мать Ловкого 1), Тяжелая и др., а через них Залетный 2 вошел в родословные ряда класснейших производителей 20—30-х годов, вплоть до Полкана 3 и Чистяка 3.

Из других линий по каким-то трудно объяснимым причинам объективно должна быть признана неудавшейся работа с мужской линией Кролика 1. Этот жеребец принадлежал к любимейшим производителям В. И. Шишкина.

От Кролика 1 он получил серию первоклассных кобыл [155], а в дальнейшем через них — и очень классных жеребцов во главе с Полканом 3 и Лебедем 4 (Кролик во II–III р. п.) в Хреновском заводе. От дочери Кролика родился и Безымянка — один из родоначальников собственного завода В. И. Шишкина, но сыновья Кролика, в смысле заводского класса, сильно уступали отцу. Может быть причину неудачи следует искать в том, что подбор к Кролику, жеребцу довольно своеобразного комплекса, был труден, и оставленные в заводе сыновья Кролика были носителями не тех комбинаций кровей, которые выдерживали заводское испытание.

Действительно, если мы посмотрим родословные дочерей Кролика, наиболее отличившихся в Хреновском заводе, то увидим, что матери их, без исключения все, происходили от жеребцов полкано-голландской группы: Барса 1, Похвального 2, Усана 1, а именно: 1) Нечаянная, м. Полкана 3, от Амазонки, д. Барса 1; 2) Ехида, м. Лебедя 4, от Казистой, д. Похвального 2; 3) Приметка, м. Летуна 3, от Маловатихи, д. Похвального 2; 4) Жиганка и 5) Неровная, две родные сестры, родоначальницы знаменитых женских семейств, от Досадной, д. Усана 1.

Вместе с тем из пяти сыновей Кролика 1, оставленных в заводе (Кролик 2, Быстрый 1, Потешный 1, Богатый 1 и Степенный 1), только два последних принадлежали к этой комбинации, и как раз одному из них — Богатому 1, рождения 1816 года, от Богатой, д. Мраморного и Прусачки из Англии, мать которого является представительницей того же полкано-голландско-английского комплекса, что и сам Кролик 1, удалось продолжить линию на несколько поколений, вплоть до Быстролета и Бурливого, отца Бедуина.

Теперь остановимся на линии, которой в период до 1825 года была уплачена наибольшая дань увлечения.

Добрый 2, бурый жеребец, родившийся в 1810 году, т. е. на второй год после смерти А. Г. Орлова, от Безымянки 1 и Серой, имел не совсем обычную для орловского рысака родословную. Уже отец его, Безымянка, с явным преобладанием арабской крови в своей родословной, был исключением среди сыновей Барса 1. В кобыле Серой, от Бычка и Купчихи, Безымянка получил партнершу, в родословной которой основную роль играет арабский Старик (во II–III р. п.), затем имеются еще арабские, датские и английские течения, рысаки же полкано-голландского комплекса совершенно отсутствуют. Такое происхождение могло обеспечить Доброму 2 красоту, породность, сухость сложения — таким он и описывается в воспоминаниях современников, — но вряд ли могло обеспечить резвость и рысистые способности.

Добрый 2 был коренником тройки, возившей Александра I из Хренового в Чесменку и обратно, и этого одного факта было достаточно для того, чтобы обуреваемые верноподданническими чувствами коннозаводчики объявили Доброго 2 выдающимся рысаком и оставались при этом убеждении в продолжение многих десятилетий.

Охотно допуская, что Добрый 2 показал себя с наилучшей стороны как коренник тройки, мы можем сделать из этого заключение не о резвости и рысистых способностях его, а только о том, что он отличался неутомимостью и силой, свойственными многим лошадям восточного происхождения. Этих качеств, проявленных Добрым 2, вместе с породным, сухим и правильным экстерьером, могло быть, однако, вполне достаточно для того, чтобы Добрый 2 стал одним из любимых производителей В. И. Шишкина.

В заводе Добрый 2 оставался очень продолжительное время: он пал в 1833 году, т. е. два года спустя после ухода В. И. Шишкина из Хренового. Но период особо интенсивного использования Доброго 2 падает на время до 1825 года. Из его детей поступили в завод: пять сыновей, из которых только Доброму 3 удалось продлить линию еще на одно поколение, и огромное количество кобыл — 53, т. е. больше, чем от кого бы то ни было из производителей, больше, чем от Барса 1, Любезного 1 и других знаменитейших жеребцов. И все же, несмотря на такое выдвижение Доброго 2, его кличка редко попадается в родословных классных рысаков и производителей Хреновского завода, а инбридинг на него, как равно на отца его Безымянку 1, не создал ни одной примечательной лошади в Хреновском заводе.

В период времени времени приблизительно до 1825 года В. И. Шишкин отнюдь не считал Доброго 2 каким-либо уклонением от нужного типа рысака и отнюдь не желал смягчить или сгладить его односторонность. Это видно из того, что он работал с линией Безымянки 1 — Доброго 2, как с самостоятельной линией, не нуждающейся в восполнении и в добавлении. Линии Доброго 2, помимо блесткого экстерьера, была безусловно присуща конституциональная крепость, здоровье, долголетие.

В одном месте своей работы А. де Шапоруж пишет, что не следует ни в каком случае думать, будто Орлов и его преемник «работали с родословными в руках» [156]. Это утверждение иностранного автора принадлежит к числу совершенно ошибочных его предположений и опровергается при ближайшем ознакомлении с заводской работой В. И, Шишкина над любой линией. Особенно ясна становится неправильность утверждения Шапоружа, когда мы прослеживаем заводскую деятельность Доброго 2. Только «работая с родословной в руках» мог В. И. Шишкин подобрать Доброму 2 группу столь своеобразных в генеалогическом отношении кобыл.

Можно думать, что В. И. Шишкин считал Доброго 2 в большей степени представителем бурого Старика из Аравии, чем Барса 1 или хотя бы даже Сметанки. По крайней мере, он подбирал для спаривания с Добрым 2 кобыл, в чьих родословных Старик встречался бы по возможности ближе и чаще, а Барс 1 по возможности дальше или даже совсем отсутствовал.

Подобное происхождение имели, например, заводской жеребец рыжий Родня, рождения 1819 года, сын Доброго 2 и Дуняши (Родне-Молодой — Суровщица, д. Кривого), и ряд заводских маток: Рулетка, Дама, Прелестница, Верная и др. Много оставленных в заводе кобыл от Доброго 2, а также и заводской жеребец, рыжий Добрый 8, рождения 1817 года, имели матерями дочерей Птички от кобыл Стариковской линии.

Приводим родословные, типичные для целой группы кобыл (Гордой, рождения 1818 года, Понятной, рождения 1819 года, Чистой, рождения 1823 года, Линючей, рождения 1825 года), родных сестер, оставленных заводскими матками в Хреновском заводе (см. стр. 256).

Наконец, в отдельных случаях В. И. Шишкин спаривал Доброго 2 с его полусестрами, т. е. дочерьми Безымянки 1, и притом преимущественно в тех случаях, если в родословных кобыл дополнительно фигурировал и Старик. На этих путях подбора были получены заводской жеребец Каток 1, рыжий, рождения 1819 года, и кобылы Задорная, Прусачка и др. И все же там, где через дочерей Доброго 2 его кличка сравнительно близко попадается в родословных известных рысаков, ее приносят с собой такие кобылы, как Загонная и Веспа (м. Чистяка 3), мать которых происходит от Чистяка 1 и дочери Барса 1; или Молодецкая (м. хреновской Андромахи), мать которой от Похвального 2 и дочери Барса 1; или Борская (м. Быстролета), мать которой от Серьезного 1 (Барс 1 во II–II р. п.) и дочери Залетного 2, и т. п.

Линия Доброго 2, веденная как самостоятельная линия, была лишена выдающихся рысистых способностей, и только соединение ее с другими, более рысистыми линиями, и в частности более богатыми голландской кровью, позволяло изредка появляться резвым рысакам с кличкой Доброго 2 в ближних рядах родословной. В этих случаях получался резвый рысак не «благодаря Доброму 2», а «несмотря на Доброго 2».

Переходим к линиям сыновей Барса 1 от арабско-мекленбургских кобыл. Именно им Любезному 1 и Лебедю 1, было уделено центральное место и внимание в Хреновском заводе.

Не продолжая линий Похвального 2 и Залетного 2 и потерпев некоторую неудачу в работе с мужской линией Кролика 1, В. И. Шишкин достиг блестящих успехов в работе с мужскими линиями Любезного 1 и Лебедя 1.

Оба они и Любезный 1 и Лебедь 1, были живы при поступлении В. И. Шишкина в завод. От Любезного 1 в дополнение к тем жеребцам, которые были зачислены в заводские производители при А. Г. Орлове, В. И. Шишкин отвел еще трех производителей: Любезного 2, вор., рождения 1816 года, Усана 2, сер., рождения 1817 года, и Похвального 3, вор., рождения 1818 года. Матери всех трех приносили с собой течения Барса 1, так что все три жеребца являлись инбридированными на Барса 1, но только инбридинг был уже не столь резок, как у сыновей Любезного 1 — Серьезного, рождения 1806 года, и Непобедимого, рождения 1808 года, не во II–II р. п., но во II–III и III–IV р. п. Из этих трех жеребцов лучшими были Усан 2 и Похвальный 3, которые оба принадлежали к числу любимых В. И. Шишкиным производителей и были им переданы своим преемникам по работе.

Насколько высоко ценил В. И. Шишкин Любезного 1, видно из того, что в первый и в последний раз в своей жизни он в этом случае решился сделать исключение и оставил производителями сыновей Любезного 1, родившихся тогда, когда отцу было уже более 20 лет. Правда, все три были от матерей молодых, в расцвете сил: Любезный 2, рождения 1816 года, от Ловкой, рождения 1810 года, Усан 2, рождения 1817 года, от Досадной, рождения 1808 года, и Похвальный 3, рождения 1818 года, от Скудной, рождения 1810 или 1811 года.

Родословные Усана 2 и Похвального 3 имеют между собой много общего: матери обоих происходят от жеребцов полкано-голландского комплекса и от кобыл хотя верхового отделения, но с обязательным присутствием Сметанки в родословных.

Можно предполагать, что Усан 1 и Похвальный 2 остались не бее влияния на Усана 2 и Похвального 3, которые оба были названы в память своих дедов с материнской стороны. В то же время, сохранив присущую дедам резвость, они, вероятно, обладали более породным экстерьером. Об Усане 2 мы имеем свидетельство современников, приведенное у В. И. Контева (с. 79), что он был ростом 2 аршина 4 вершка, что он имел «густые ноги, широкие формы, и со всем тем был красоты необычайной: голова и шея соперничали с головами и шеями Яшмы и Свирепого».

Из внуков Любезного 1 по мужской линии заводское назначение получило восемь жеребцов, но большинство из них было только запасными жеребцами, которые в четырех-пятилетнем возрасте покроют кобылу-другую, а на следующий год их кастрируют. Из числа жеребцов не переменного, но постоянного заводского состава следует отметить сына Усана 2 — Красика, гн., рождения 1822 года, от Дуры, д. Лебедя 1 и Арфы, дочери Барса 1, и сына Любезного 2 — Заступника (прежде Наследник), вор., рождения 1822 года от Бодрой, д. Лебедя 1. Оба эти жеребца представляют собою «золотое сочетание» кровей Любезного 1 и Лебедя 1 и усиливают — в особенности Заступник — арабско-мекленбургские элементы в своей родословной в ущерб арабско-голландским. Интересно отметить, что сочетание линий Любезного 1 и Лебедя 1 давало лучшие результаты, чем простой инбридинг на Любезного 1, к которому также прибегали при ведении линии Любезного 1. При ведении линии «в себе» был получен всего один жеребец заводского значения, Ахилл, вор., рождения 1822 года, от Любезного 2 и Любки (Любезный 1 во II–III–IV р. п.).

Чтобы закончить с Любезным 1, приведем краткую справку о числе кобыл, оставленных в Хреновском заводе от него и его сыновей.

От Любезного 1…… 44

От Мужика 1………. 1

От Непобедимого 1.. 7

От Уборного………. 9

От Птички………… 10

От Серьезного 1…. 14

От Любезного 2….. 15

От Похвального 3… 15

От Усана 2………… 5

Эти цифры хорошо иллюстрируют, какое широкое использование и значение имел Любезный 1 как производитель. Больше 100 дочерей и внучек его были включены в маточный состав Хреновского завода.

Если при ведении мужской линии Любезного 1 сочетание Любезный 1 X Лебедь 1 оказалось удачным, то еще лучше оправдало оно себя при работе с мужской линией Лебедя 1. Из трех сыновей Лебедя 1, оставленных в заводе, два — серый Барс 2 и знаменитый Лебедь 2 — происходили от дочери Любезного 1, гнедой Догоняихи [157]; так как мать Догоняихи, Силинская, происходила от серого Силинского 1, с. Барса 1, то Барс 1 фигурирует в родословной Лебедя 2 и Барса 2 во II–III–IV р. п.

В. И. Коптев сохранил нам описание экстерьера знаменитейшего из двух братьев. По В. И. Коптеву, Лебедь 2 был корпусом тонок, высок на ногах (цыбат) — влияние мекленбургской крови, — имел гриву тонкую и короткую, хвост очень жидкий, который на выводке и езде тотчас отделял и высоко «держал фонтаном» — все это черты экстерьера, свойственные, как известно, арабской лошади — и вместе с тем имел длинный фриз на ногах, начиная от «колен», т. е. от запястного сустава и от скакательного сустава, — наследство от голландской породы. «В общем же был очень хорош собой и наряден, приближаясь более всего к арабским жеребцам». При этом Лебедь 2 имел рост 2 аршина 4 вершка и был чрезвычайно резв.

Повторение комплекса Барс 1 X арабско-макленбургская кобыла и результаты сочетания Лебедя 1 с Любезным 1, видимо, настолько удовлетворяли Шишкина, что Лебедя 2 и Барса 2, имевших матерями дочерей Любезного, в заводе он использовал преимущественно для спаривания с дочерьми Любезного же. Таким образом получилось в третий раз повторение комплекса Барс 1 X арабско-мекленбургская кобыла и вместе с тем повторение во II–III р. п. Любезного 1. Вообще надо заметить, что родственное разведение во II–III р. п., и притом осуществленное при помощи использования в двух последующих поколениях кобыл, дочерей одного и того же отца, было одним из любимых приемов коннозаводской работы В. И. Шишкина.

Таким именно путем от Лебедя 2 были получены три блестяще зарекомендовавших себя в заводе жеребца:

1) Горностай 4, сер., р. 1822 г., от Похвальной, д. Любезного 1 Надежной;

2) Летун 1, сер., р. 1820 г., от Похвальной, д. Любезного 1 и английской рысистой Подъемной;

3) Любимец 2, гн., р. 1825 г., от Памчихи, д. Любезного 1 и Красотки.

Продолжение при работе с линией Лебедя 1 и его сына Лебедя 2 инбридинга от Любезного 1 не кончалось на Летуне 1, Любимце 2 и Горностае 4. В дальнейшем этих жеребцов в свою очередь спаривали с кобылами любезновской линии или даже с дочерьми Любезного 1. Как раз на такой случай указывают родословные вороной кобылы Крушихи, рождения 1828 года, и ее родной сестры, вороной Упрямой, рождения 1831 года, двух первоклассных маток в заводе.

Родословная Летуна 1 в дополнительных комментариях не нуждается. По себе Летун 1 был, несомненно, очень породным жеребцом, и хотя сам был ростом 2 аршина 4 вершка, но приплод от него был по большей части не крупен, оставшиеся от него в Хреновском заводе кобылы были в среднем 2 аршина 2½ вершка— 2 аршина 3 вершка.

В заводе Летун 1 дал Летуна 3 и ряд других производителей, продолживших мужскую линию Летуна 1.

О типе производителей и маток, оставленных от Летуна 1 в заводе, мы можем судить по портретам его дочери, сер. Селитры, рождения 1833 года, и его сына, сер. Летуна, рождения 1838 года, которые дают хорошее представление о сухости и блесткости рысаков этой линии.

Гнедой Любимец 2 был тоже жеребцом породного и легкого типа. В его родословной арабско-датско-мекленбургские течения играют преимущественную роль, а течение голландской крови встречается только через Барса 1 и не подкрепляется другими именными факторами родословной.

Серый Горностай 4 как по резвости, так и по результатам заводского его использования класснейший из трех лучших сыновей Лебедя 2, в экстерьерном отношении должен был тоже представлять собой более совершенный тип орловской рысистой породы, без уклонения в сторону орловской верховой, как это могло иметь место у Любимца 2.

Подбор дочерей Любезного 1 к Лебедю 2 приносил с собой не только инбридинг во II–III р. п. на Любезного 1, но и не менее чем трехкратный (у Горностая 4— четырехкратный) инбридинг в более удаленных рядах родословных на Араба 2, сына Араба 1 из Аравии и белой кобылы из Персии, что могло еще усилить общую породность, отличавшую сыновей Лебедя 2.

Родословная Горностая 4 представляет собой гораздо более уравновешенное, сбалансированное сочетание пород, легших в основу выводимой А. Г. Орловым в Хреновом рысистой породы. Сочетание Лебедь 1 + Любезный 1, вместе с инбридингом на Любезного 1, должно было гарантировать ему породность; многочисленные голландские и английские рысистые течения в родословной бабки его по матери — вороной Надежной, подкрепляя пятикратный инбридинг на Барса 1 в задних рядах родословной Горностая 4, должны были предохранить от возможной облегченности типа и от утраты рысистых способностей. Западно-упряжные породы (голландская, мекленбургская и английские родстеры) имеют тот же удельный вес в родословной Горностая 4, что и породы верховые (восточные, чистокровная и другие).

Кроме трех указанных производителей, в заводе завоевал себе известность еще один сын Лебедя 2 — это серый Добрыня 1, рождения 1824 года, от Буянки, д. Кролика 1 и Домашней от Лебедя 1, на которого Добрыня был таким образом инбридирован во II–III р. п. Красоту и эффектность Добрыня 1 должен был унаследовать от всех своих ближайших предков: Лебедя 1, Лебедя 2 и «красивейшего и резвейшего» Кролика 1.

Когда же в следующем поколении, после повторения арабско-мекленбургского комплекса в Лебеде 2 и после закрепления Лебедя 1 в Добрыне 1, В. И. Шишкин, работая своим принятым приемом, спарил с Добрыней 1, сыном Буянки, д. Кролика 1, серую Ехиду, также дочь Кролика 1, он получил знаменитого Лебедя 4.

Лебедь 4 родился в 1831 году, т. е. в последний год пребывания В. И. Шишкина в Хреновом; это — «лебединая песня» В. И. Шишкина в Хреновском заводе. В экстерьерном отношении Лебедь 4 был олицетворением идеала орловского рысака. При среднем росте (2 аршина 3½ вершка, согласно описи, составленной в 1845 году при передаче Хреновского завода), он был породен, наряден, правилен и капитален. На портрете кисти Сверч- кова он настолько подкупает своей внешностью, что закрадывается даже сомнение в беспристрастии художника, который, однако, известен всем как в высшей степени правдивый изобразитель, не утаивающий никаких недостатков рисуемой лошади.

Мы не можем найти лучшего ответа всем сомневающимся и лучшего доказательства того, что портрет Лебедя 4 ни в коей мере не является фантазией художника, как сопоставление этого портрета с фотографией, разумеется не Лебедя 4, ибо таковой не имеется, а жеребца Добряка, рождения 1862 года, мать которого была от Льва, сына Лебедя 4, и родословная которого характеризуется многократным повторением комплекса Лебедь 2 + Кролик 1, создавшего Лебедя 4. Несмотря на то, что Лебедь 4 — работа художника, а Добряк — работа фотографа, несмотря на то, что первый изображен в движении, а второй снят на стойке, на выводке, что один в заводском, а другой в тренировочном теле, что один уже совсем белый, а другой темносерый в яблоках, на первый взгляд может показаться, что это одна и та же лошадь, до того разительно общее сходство этих рысаков.

Построение родословной Лебедя 4, так же как и Полкана 3 или Горностая 4, если сравнить ее с родословными рысаков орловского периода, является уже гораздо более сложным. Синтез создан. Каждою из восьми-десяти пород, вовлеченных в процесс творческой зоотехнической работы, внесена своя лепта, но уже невозможно заметить ее вклада при взгляде на лошадь, которая во всех своих частях дает картину совершенной гармонии, как нельзя заметить в солнечном свете, не разложив его через призму, разноцветных лучей спектра.

С совершенным экстерьером Лебедь 4 соединял и большую резвость и, дав ряд выдающихся рысаков и производителей (Лебедь А. С. Кампиони, Лев, Лебедь 5, Людмилл, Ловкий 3, Лютый и др.), оставил навсегда след в истории рысистой породы и Хреновского завода.

По прямой мужской линии к Лебедю 4 восходит и знаменитый наш рекордист Улов, 2.02¼, хотя это, конечно, не означает, что какие бы то ни было качества и достоинства Улова могут объясняться его происхождением по мужской линии от Лебедя 4. Между Лебедем 4, р. 1831 г., и Уловом, р. 1928 г., легло почти 100 лет человеческого труда, изменявшего породу и природу рысаков на протяжении 10 конских поколений. И если для Лебедя 4 предельной была резвость около 5.45, то Улов держит рекорд 4.20¾ на 3 версты.

От родного брата Лебедя 2, серого Барса 2, был оставлен в заводе хороший производитель, серый Барс 3, рождения 1830 года. Надо думать, что и Барс 2 и Барс 3 были индивидуально выдающимися жеребцами, если им была присвоена кличка родоначальника породы. Родословная Барса 3 обнаруживает, как и в случае Добрыни 1 — Лебедя 4, планомерную работу над линией Лебедя 1: отцом Барса 3 является сын Лебедя 1, матерью — дочь родной сестры Лебедя 1; породность Лебедя 1 восполняется капитальностью Богатого 1. Остававшийся еще и в 15 лет серым в яблоках Барс 3 был крупным, густым и в то же время сухим рысаком, 2 аршин 4¾ вершка роста.

Если Лебедь 2 и его сыновья своим эффектным экстерьером на долгое время врезались в память современников, то другой сын Лебедя 1 прошел как-то незамеченным и неотмеченным в памяти очевидцев. В приводимых у Коптева воспоминаниях очевидцев о наиболее известных производителях Хреновского завода Ловкий 1 вообще отсутствует. А вместе с тем заводская «карьера» Ловкого 1 показала, что именно он был в большей степени, чем сыновья Лебедя 1 от дочерей Любезного 1, потенциальным производи гелем большой резвости. От него произошел вороной Полкан 3, резвейший рысак Хреновского завода времени Шишкина и класснейший производитель всех периодов дореволюционной истории орловской рысистой породы.

Анализируя родословную Полкана 3, мы убеждаемся в том, что развитие линии от Лебедя 1 к Полкану 3 шло совсем другими путями, чем от Лебедя 1 к Горностаю 4 или к Лебедю 4.

Привлекаются к активному участию ранее созданные рысаки барсовско-голландско-английского комплекса: Залетный 2, дочь которого кобыла Дура является матерью Ловкого 1, и Кролик 1, дочь которого Нечаянная является матерью Полкана 3. При этом кобылы Дура и Нечаянная происходят непосредственно от дочерей Барса 1, на которого Полкан 3 имеет многократный инбридинг по формуле III–IV–IV–III. Нельзя не отметить, что по прямой женской линии Полкан 3 приходился внуком лучшей дочери Барса 1, знаменитой Амазонке.

Портретов Полкана 3 не дошло до нас. По описанию современников. Полкан 3 был очень большого роста, около 2 аршин 5 вершков, густ, фризист, имел несколько спущенный зад и «коленки с подсадцем» (козинец — недостаток полкановской линии), голова у него была с «лобочком». Это был рысак — представитель более крупного и тяжелого типа, в котором явно чувствовалось влияние голландских предков. Однако это влияние сказывалось только на некоторых особенностях экстерьера, в других же он оставался типичным представителем новой породы, орловским рысаком, сухим, с хорошей верхней линией, с высокой холкой, прекрасно поставленной длинной шеей, выразительным красивым глазом. В езде как сам Полкан 3, так и все его дети и внуки были очень энергичны и даже строги.

В смысле резвости Полкан 3 и его многочисленные сыновья определенно превосходили всех других производителей Хреновского завода. Это ценное качество полкановской линии нашло себе отражение даже в официальных аттестатах, выдававшихся из Хреновского завода на проданных лошадей. Например, аттестат, выданный 12 февраля 1836 года на кобылу Победу, проданную В. В. Тулинову, гласит: «родилась в 1832 году от жеребца известного рысака Мужика, сына быстрого рысака Полкана, внука старого Ловкого правнука старого Лебедя, праправнука отличного рысака, отца рысистой породы Барса, прапраправнука старого Полкана, сына знаменитого арабского жеребца, белого Сметанки».

Как только выяснилась высокая ценность Ловкого 1 и Полкана 3, В. И. Шишкин, вдумчивый и чуткий коннозаводчик, принял решение, — считаясь с особенностями типа и внутренних качеств этих жеребцов, которые представляли своеобразный и исключительный в линии Лебедя 1 комплекс, — вести с ними работу не как с жеребцами линии Лебедя 1, но как с родоначальниками новой линии.

Родословные трех лучших сыновей вороного Полкана 3, какими должны считаться вороной Визапур 1, рождения 1822 года, вороной Мужик 2, рождения 1826 года, и вороной Полкан 5, рождения 1831 года, свидетельствуют о том, что линию Полкана 3 В. И. Шишкин ведет своими собственными путями, совсем иными, чем, например, линию Любезного 1, или линию Лебедя 2, или линию Безымянки 1 — Доброго 2.

Он избегает повторения Лебедя 1, что имеет, как правило, место при работе с линией Лебедя 2, не повторяет и восточно-мекленбургского комплекса, как при работе с линией Любезного 1, не усиливает значения Старика и его сыновей, к чему он прибегал, ведя линию Доброго 2.

Он явно стремится подкрепить в подборе вороного Залетного 2, представленного в родословной Полкана 3 через Дуру, мать Ловкого 1.

Мать Мужика 2, вороная Крестьянка, дочь вороной Тяжелой, родной сестры Дуры, — и Мужиком 2 Шишкин как бы воскрешает линию вороного Залетного 2, ушедшую в матки.

Мать Полкана 5, вор. Преданная, опять-таки с Залетным 2, и, кроме того, имеет еще одно течение английского Родне в своей родословной через Родне-Молодого. При этом в Полкане 5 В. И. Шишкин по возможности «разжижает кровь» Барса 1, очень уже сконцентрированную в Полкане 3, подбирая к последнему кобылу, в чьей родословной Барс 1 попадается только един раз и отодвинут в IV р. п.

Еще ближе английские рысистые предки в родословной Визапура 1, так как мать его, Похвальная, рожденная около 1814 года, была дочерью выписанной из Англии незадолго до смерти А. Г. Орлова рысистой кобылы Подъемной.

Избегая инбридинга на Лебедя 1, а также и комплекса Лебедь 1 + Любезный 1, Шишкин в начале работы с линией Ловкого 1 был поставлен в затруднительное положение: приходилось пока что подыскивать, индивидуально подбирать к Ловкому 1 отдельных подходящих кобыл — преимущественно из линий Кролика 1, Залетного 2, Похвального 2 — и терпеливо ждать в течение двух поколений, пока в добавление к сыновьям и дочерям не поступят в завод внуки и внучки Ловкого 1, ибо, как уже было сказано выше, к спариваниям полубрата с полусестрой (II–II р. п.) Шишкин не любил прибегать.

Лет 10–12 ушло на то, чтобы оказаться в обладании маточным составом, с которым можно было начать задуманную планомерную работу над линией Ловкого 1, и только в последние годы пребывания Шишкина в Хреновском заводе ему удалось приступить к первому этапу осуществления давно намеченной задачи, к систематическому инбридингу на Ловкого 1 в пределах II–III р. п., а второй этап — такой же инбридинг в следующем поколении на Полкана 3 — остался неосуществленным вследствие ухода Шишкина из Хренового.

Любитель и знаток генеалогического изучения получит большое удовольствие, если начнет анализировать по книге «Подробные сведения» или Хреновской завод» подбор в Хреновом за 1826–1830 годы. Наверное нигде в каком другом заводе того времени в России или за границей, нельзя было встретить такое последовательное применение определенных принципов генеалогического подбора. Особой строгости и завершенности этот подбор достигает в гнезде маток линии Ловкого 1.

Дочери Ловкого 1 почти поголовно подбираются к сыновьям Полкана 3— Молодецкому, Мужику 2, Раскидаю, Визапуру и др., а молодые дочери Полкана 3 — к сыновьям Ловкого 1, преимущественно к Ловкому 2. Только в тех случаях, когда матери полкановских кобыл происходят от Любезного 1, они иногда используются для случки с сыном Любезного 1, Любезным 2, надо думать, в тех случаях, когда они по своему типу и облику представляли отклонения в сторону Любезного же. Еще реже отмечаются случаи подбора дочерей Полкана 3 к жеребцам из линии Кролика 1, к Потешному 1 или Догоняю 1.

Чтобы иллюстрировать ярко и объективно принципы подбора, проводимые Шишкиным в Хреновском заводе, мы выписали из книги «Хреновской завод» весь подбор, сделанный в Хреновском заводе к дочерям Полкана 3 за время с 1826 по 1831 год. Напомним, что первая ставка, полученная в Хреновском заводе от Полкана 3, была ставка 1822 года, и первые его дочери поступили в завод в 1826 году, в четырехлетием возрасте.

Мы видим, что за ряд лет только от одной из 18 кобыл была попытка получить приплод от жеребца линии Лебедя 2 (от Любушки и Красика). Все остальные спаривания идут по раз навсегда определенному пути.

В родословных лошадей, полученных при подобном подборе, мы всегда находим родственное спаривание во II — Ш р. п. и не далее III–III р. п., а иногда и более сложный, комплексный инбридинг.

Для примера приведем две сокращенные родословные кобыл, полученных в эти годы и ставших потом известными матками в Хреновском заводе.

Так как во времена В. И. Шишкина еще ни одна внучка Полкана 3, по мужской линии или по женской линии, не поступила в заводские матки Хреновского завода, то такой же систематический инбридинг во II–III р. п. на Полкана 3, который имел место по отношению к Ловкому 1 и который несомненно предполагалось в следующем поколении провести по отношению к Полкану 3, остался в Хреновском заводе неосуществленным.

При известной расплывчатости родословных многих оставленных в за воде сыновей Полкана 3, таких, как Ворон 1. Дюжак и Поспешный 1 (от дочерей Любезного 1), как Ворон 2 и Сокол (от дочерей Доброго 2) и другие тем более важное значение приобретало использование их для спаривания с кобылами полкановской же линии, в первую очередь, согласно любимому приему В. И. Шишкина, с внучками Полкана 3. Однако после ухода В. И. Шишкина из Хренового взгляды руководителей Хреновского завода назначение родственного разведения как приема заводской работы коренным образом изменились, и ими были упущены возможности сохранить и консолидировать в Хреновском заводе лучшую линию орловской рысистой породы, линию Полкана 3, так, как она была, например, сохранена и консолидирована в заводах частных коннозаводчиков, близких В. И. Шишкину (И. Н. Рогова и др.), с помощью вороного жеребца Полкана, рожденного в 1830году в заводе В. И. Шишкина от Полкана 3 и Степенной (от Степенного 1, с. Кролика 1; мать от Молодца).

До нас не дошло портретов Ловкого 1 и Полкана 3, и восстанавливать основные черты их экстерьера нам приходится главным образом со слов очевидцев, по их родословным и по сохранившимся портретам рысаков полкановской группы. 1) портрет темногнедого жеребца Сокола, сына Полкана 3, интересный, между прочим, по своей композиции — Сокол изображен сбоку, спереди и сзади, и 2) фотография вор. жер. Полкана Н. А. Дивова, мать которого была инбридирована на Полкана 3 во II–III–IV–IV р. п. и который был назван Полканом потому, что был похож на своего знаменитого предка. В то же время портреты кисти Н. Е. Сверчкова двух других сыновей Ловкого 1 — Ловкого 2 и Чистяка 3 — сохранились до нашего времени.

Вороной Ловкий 2, рождения 1819 года, от Пивоварки, дочери Похвального 2, был жеребцом не очень ладно скроенным, но крепко сшитым, с грубоватой головой, с хорошей линией верха, с хорошим плечом, несколько худшим задом и голландскими ногами. Портрет его производит общее впечатление капитальности и густоты, но не следует забывать, что рост Ловкого, по официальным данным, был всего лишь 2 аршина 2½ вершка.

Серый Чистяк 3, рождения 1823 года, один из любимейших производителей 30-х и 40-х годов, отличался много более породным экстерьером; вероятно, сказалось влияние Доброго 2, деда по матери Чистяка 3. Уже глубокий старик, 24 лет, на портрете Н. Е. Сверчкова. Чистяк 3 тем не менее производит большое впечатление своей красотой. Породная голова, хорошо поставленная шея, короткая, но несколько мягкая в старости спина, близкий к прямому круп, с высокоприставленным хвостом, ноги прочные и сухие, на коротких бабках; однако подплечье коротко и лопатка поставлена крутовато, так что лошадь должна была иметь очень крутой и хотя нарядный, но малопроизводительный ход. При этом Чистяк 3 имел рост 2 аршина 4½ вершка. В экстерьерном отношении в свое время он имел одного соперника в Хреновском заводе — Лебедя 4.

В противоположность Лебедю 4 и жеребцам его линии, у Чистяка 3 чувствуется чересчур много воздуху: он стоит не на таких коротких ногах, как Лебедь 4. От Чистяка 3 произошла особая хреновская линия, славившаяся своей красотой: Непобедимый 2, Неприступный и все производители Хреновского завода с кличками на букву «Н». При поразительной блесткости они были иногда несколько коротки, а иногда недостаточно глубоки.

Чистяк 3, превосходивший полубрата своего по отцу Полкана 3 в экстерьерном отношении, однако далеко уступал ему в резвости; потомство Чистяка 3 не могло соперничать на бегу с потомством Полкана 3.

Значительная часть заводского использования Чистяка 3 приходится на период уже открытых дверей Хреновского завода. Чистяк 3 дожил до 30-летнего возраста и пал в Хреновском заводе в 1853 году; тем не менее, выдающихся в призовом отношении рысаков и производителей от него не было. Из дочерей некоторые составили себе хорошее имя в заводе. Такова, например, известная Бодрая, мать Добродея Н. Л. Соллогуба. Кобыла производит хорошее впечатление глубиной, утробистостью, сомкнутостью, но породности и нарядности в ней меньше, чем в Чистяке 3.

В. И. Шишкин, видимо, не доверял рысистым способностям Чистяка 3. Во всяком случае воспользовался не Чистяком 3, а Полканом 3 и Ловким 2, чтобы получить своих заводских жеребцов: Полкана, вор., рождения 1829 года, от Степенной, и Ловкого, вор., рождения 1829 года, от Проверки. Точно так же и в маточном составе завода В. И. Шишкина было четыре дочери Ловкого 1, семь дочерей Полкана 3 и ни одной дочери Чистяка 3.

Для чего затруднили мы читателя таким большим количеством родословных хреновских рысаков шишкинского периода?

Для того, чтобы читатель нам на слово не верил, а убедился сам на анализе фактов, что работа В. И. Шишкина была искусной, многогранной, не скованной догмой или шаблоном. Принципы и приемы его работы с линиями могут быть поучительными и для советского зоотехника.

Ведя работу с породной группой, в которой ⁹/₁₀ лошадей происходили по прямой мужской линии от Барса 1, В. И. Шишкин избегнул опасности замыкания завода в родственном разведении, применив, усовершенствовав и развив новый в зоотехнии метод разведения по линиям, намеченный А. Г. Орловым.

Дробление на внутрипородные группы, линии, начатое А. Г. Орловым, продолжается еще более интенсивно его преемником по работе.

В. И. Шишкин все время всемерно старается увеличить число линий в рысистом отделении. Как только появляется какой-либо выдающийся, из ряда вон выходящий производитель, Шишкин сейчас же начинает закладывать новую линию. Он смотрит вперед, не назад. Для него Ловкий 1 не сын Лебедя 1, а отец Полкана 3, Ловкого 2, Ширяя 1, как впоследствии в собственном заводе Безымянка не сын Старого Атласного, а отец Кролика и Молодецкого.

Обычно, но далеко не всегда, Шишкин закладывал и вел линию, применяя на протяжении одного, двух, иногда трех поколений родственное разведение на жеребца-производителя, родоначальника линии. Затем прекращал родственное разведение и переходил к межлинейному скрещиванию, к сочетанию линий, пока на этих путях не получал нового выдающегося производителя.

В других случаях Шишкин ведет линию ценного производителя не через сыновей, а через дочерей. Так он работает, например, с линией Кролика 1 и создает хреновского Лебедя 4 и шишкинского Кролика, с линией Залетного 2 и получает Мужика 2, с линией Любезного 1 и выводит Любимца 2, Горностая 4, Летуна 1.

Основным стремлением Шишкина является создать возможное богатство линий в заводе, генеалогически сложную, неоднородную структуру породы.

Пусть читатель сравнит между собой родословные таких хреновских жеребцов, как Полкан 3 (1817–1833), Добрый 3 (1817–1833), Горностай 4 (1822–1837), Лебедь, 4, рождения 1831 года, Полкан 5, рождения 1831 года, прибавит к ним еще шишкинских Усана, рождения 1830 года, Соболя, рождения 1839 года, и других. В этих родословных общих всем им предков в пределах трех-четырех восходящих поколений почти и не попадается. Родословные не только резко отличаются друг от друга, но и каждая из них в то же время разнится от родословных дочерей Хвального 1 (1806–1822), Чистяка 2 (1813–1824), Молодца (1800–1827), Улана 2 (1804–1827), Цесарбея (1807–1830), Щеголя (1813–1835), в большом количестве оставленных в заводе и использованных для межлинейных скрещиваний.

Все это служит доказательством, как искусно В. И. Шишкин разбил на линии породу, которая номинально вся вела свое начало от одного Барса 1 — родоначальника.

Ранняя история орловской рысистой породы могла бы преподаваться в специальных зоотехнических вузах как особый предмет. Она представляет собой классический пример разрешения труднейшей зоотехнической задачи создания новой породы лошадей, породы сложной, долженствовавшей совмещать в себе много качеств: породный экстерьер, большую резвость, хорошие упряжные способности.

Шаг за шагом прослеживая работу Хреновского завода, мы видим и те многообразные трудности, которые ежечасно возникали перед ним, и те способы преодоления этих препятствий, те несравненные по продуманности, точности и смелости методы работы, знакомство с которыми должно быть поучительно и интересно для всякого зоотехника, тем более для зоотехника-коневода.

Глава VI ВТОРИЧНОЕ ПРИЛИТИЕ ГОЛЛАНДСКОЙ КРОВИ В РЫСИСТУЮ ПОРОДУ В 1825 ГОДУ

Закончить наш обзор исторического развития линий рысистой породы в Хреновском заводе во времена В. И. Шишкина надлежит рассмотрением чрезвычайно интересного вопроса о вторичном прилитии голландской крови в рысистую породу, которое было произведено В. И. Шишкиным после 1825 года.

Этот вопрос был всегда предметом ожесточенных опоров и бесконечных дискуссий в иппологической литературе дореволюционного времени. А, как известно, в споре истина часто теряется.

Ранее всего, восстановим факты.

В 1825 году поступили в завод, в 1826 году были первый раз случены и в 1827 году дали первый приплод в Хреновом пять «выписных из Голландии» кобыл: три из них были вороной масти, две — гнедой.

Вопреки общераспространенному мнению, кобылы эти не были выписаны именно Хреновским заводом из Голландии и не были куплены в Голландии по поручению Хреновского завода. Они были проданы Хреновскому заводу конноторговцем-барышннком Л. Берггофером. Это очень важное обстоятельство, и вот почему. Пятилетие от 1825 до 1830 г. — годы вывоза из Голландии в Россию значительного количества рысистых лошадей. Один за другим ведущие рысистые заводы включали в свой племенной состав голландских кобыл и жеребцов — последнее легко понятно, так как коннозаводчики не могли приобретать производителей, происходящих из Хреновского завода.

Голландских рысаков покупают в заводы Д. П. Голохвастова, Д. Н. Шереметева, И. П. Кутайсова, М. Ф. Рахманова, В. П. Воейкова, А. А. Болдарева, Н. С. Меньшикова, И. А. Пушкина, А. М. Кормилицына и др. До 40-х годов включительно голландские жеребцы стояли и на всех государственных заводских конюшнях и к ним на случку приводили кобыл частные коннозаводчики.

Проще и естественнее всего думать, что общая волна коннозаводских настроений 20-х годов, мода на голландскую лошадь, захватила и Хреновое, точнее, не захватила, а коснулась его. Нам кажется, что было бы ошибкой искать особо глубоких обоснований, особой продуманности действий В. И, Шишкина в тот день, когда он купил пять кобыл у того же Берггофера, снабжавшего голландскими лошадьми все русские заводы. Имея 300 кобыл в рысистом отделении Хренового, почему к ним не прибавить еще пять и не посмотреть, что получится?

Эти пять кобыл поступили в рысистое отделение примерно на тех же правах, на каких поступали упряжные кобылы, покупаемые иногда у однодворца Шерстенникова и у приказчика соседнего с Хреновым имения Карачинских, т. е. испытаем, попробуем: будет неудача, легко можно этих пять кобыл и их потомство выбросить из завода; будет удача, Хреновской завод разделит эту удачу с другими заводами.

Несомненно, допуская в Хреновской завод голландских кобыл, В. И. Шишкин все же имел известные основания рассчитывать на удачу или, по меньшей мере, на хороший сбыт лошадей, полученных от повторного скрещивания с голландской породой. Иначе он не использовал бы в собственном своем заводе голландского жеребца Петерса, принадлежавшего В. П. Воейкову.

Значит, вторичное прилитие голландской крови В. И. Шишкин считал, по крайней мере одно время, — в конце 20-х годов, не вредным, а целесообразным и желательным.

Задача исследователя состоит в том, чтобы выяснить, в силу каких соображений мог Шишкин думать, что вторичное прилитие голландской крови может оказаться полезным для рысистых лошадей Хреновского завода, и оказалось ли оно таким в действительности.

У Шишкина могло быть три повода к допуску голландских кобыл:

1) желание повысить резвость хреновских лошадей;

2) повысить рост их;

3) «освежить кровь» в заводе.

Все эти три возможных соображения и надо раньше всего принять во внимание и отбросить версию о том, что покупка голландских кобыл произведена была по приказу А. А. Орловой, желавшей иметь крупных вороных лошадей для подарков духовенству. Объяснение смешное по своей наивности. Среди сотен ставочных лошадей Хреновского завода в любое время можно было найти рысаков и крупных, и породных, и вороных. Пять лишних кобыл в племенном составе завода, купленных для этой цели, не сыграли бы никакой роли. Да к тому же зачем было тогда в число пяти кобыл включать двух гнедых? Наконец, должны были бы остаться хоть какие-нибудь следы выполненных приказаний, хоть две-три лошади из приплода голландских кобыл были бы подарены митрополиту, епископам, архиереям. Ничего подобного на самом деле не было.

Постараемся возможно яснее представить себе картину рысистого отделения Хреновского завода в 1825 году.

Пятнадцатилетняя работа в направлении достижения возможно породного и эффектного экстерьера дала свои плоды. Маточный состав завода переполнен кобылами любезно-лебедевского комплекса, к которым ежегодно все в большем и большем числе прибавляются кобылы из линии Безымянки, Доброго 2. Тают группы дочерей Похвального 2 и Залетного 2. Среди производителей опять-таки преобладают жеребцы из линии Лебедя 2 и Любезного 1, сильно используются Добрый 2 и его сыновья. Использование Ловкого 1 и его сына Полкана 3 затруднено отсутствием подходящих маток. Словом, блеску, эффекту, породности в заводском составе без конца; дела, капитальности, рысистых способностей, резвости может быть уже значительно меньше. А в это самое время в настроении общественных и коннозаводских кругов происходит определенный перелом, предвещающий в скором будущем возобновление регулярных испытаний, открытие ипподромов, организацию спортивных, беговых и скаковых обществ.

Вопросы испытаний и их значения для коннозаводства обсуждаются в гостиных, в публичных собраниях, наконец, в печати. В 1824 году выходит в свет книжка П. Н. Мяснова «О конских ристаниях». Вольным экономическим обществом переводится и готовится к изданию известная за границей книга Гацци [158]. Переводится и издается второй том Английского студ-бука. Наконец, в 1825 году проводится первый сезон Лебедянских скачек и ставится перед правительством вопрос о разрешении первого в России спортивного общества — Лебедянского общества конской охоты, ставящего своею целью производство беговых и скаковых испытаний.

В. И. Шишкин, несомненно, следил за всеми событиями и новыми веяниями в коннозаводском мире и должен был задуматься над вопросом, как встретит Хреновской завод приближающуюся новую эру коннозаводства; он и принял потому все меры, чтобы завод встретил ее во всеоружии.

Раньше всего он постарался возможно шире использовать жеребцов — носителей потенциальной резвости, в первую очередь Полкана 3. За 10 лет пребывания Полкана 3 в заводе, с 1822 по 1831 год, от него было получено не менее 150 голов потомства [159]. Никакой другой производитель в эту эпоху не был так интенсивно использован, как Полкан 3.

Используя ресурсы, имевшиеся в самом заводе, В. И. Шишкин не хотел, однако, отказаться и от тех, которые он мог найти на стороне. Со времен А. Г. Орлова в его представлении должна была твердо укорениться мысль, что основной источник резвости в создаваемой рысистой породе — это голландские рысистые лошади, и когда возникла опасность некоторого оскудения породы в смысле резвости, В. И. Шишкин и решил почерпнуть новые запасы ее из первоисточника.

Экстерьерные соображения также могли быть не безразличными для В. И. Шишкина. Замечая, что лошади Хреновского завода в значительной части стали хотя и суше и породнее, но мельче, В. И. Шишкин мог желать вторичного прилития голландской крови в противовес допущенному чрезмерному усилению крови восточных верховых пород. Однако эти экстерьерные соображения не могли быть решающими. Трудно думать, чтобы после 15 лет работы В. И. Шишкин изменил своему любимому экстерьерному идеалу сухого породного рысака.

Голландских кобыл привода 1825 года спаривали в Хреновском заводе и с породнейшими жеребцами линии Лебедя 2 — Любимцем 2, Летуном 1, и с крупными густыми сыновьями Полкана 3 — Визапуром 1 и Раскидаем. Ясно, что здесь в первую очередь преследовалась не цель утяжеления типа, исправления чересчур легкого экстерьера некоторых линий, но, скорее, все же добивались большей резвости в потомстве.

Третий вопрос, который следует поставить, не руководствовался ли Шишкин в 1825 году желанием «освежить кровь» в Хреновском заводе и тем избежать опасностей замкнутого разведения породы в пределах одного хозяйства.

Дать утвердительный ответ на этот вопрос мы не имеем права. Ни в делах, ни в словах Шишкина нет основания предположить, что он предвидел наступающую или возможную в будущем опасность. Напротив, до последних дней своей работы не только в Хреновом, но и в собственном заводе Шишкин продолжал следовать своим принципам разведения по линиям, и своим ученикам и преемникам — Рогову, Ознобишину, Охотникову — советовал придерживаться этих же методов в племенной работе с рысаком.

Мысль о том, что нельзя замыкаться при племенной работе в пределах одного хозяйства, что Хреновской завод не может существовать и совершенствоваться изолированно от других заводов рысистого направления, даже не возникала в головах русских коннозаводчиков, животноводов и профессоров вплоть до 60—70-х годов.

Не могла она возникнуть и у Шишкина, потому что ни в каком «освежении» крови молодая, только что возникшая порода и не нуждалась. В большинстве своих линий она еще была способна, с пользой для себя, выдержать близкородственное разведение в течение двух-трех поколений, после чего только степень однородности особей, даже не внутри породы в целом, а внутри отдельных заводов и отдельных линий породы, потребует перехода от системы родственных спаривании к неродственным; потребует также и обмена производителей между заводами.

Подтверждением сказанного служит не только дальнейшая судьба завода В. И. Шишкина и его успех, но и результаты племенной работы в других конских заводах рысистого направления.

Если бы орловский рысак уже в 20-х годах нуждался в освежении крови и повторное скрещивание с голландской породой в силу этого являлось бы благотворным, то 10–12 коннозаводчиков, которые после 1825 года использовали для спариваний с орловскими «заинбридированными» кобылами голландских жеребцов, должны были добиться блистательного успеха. Однако результат получился прямо противоположный: вместо успеха последовал полный провал во всех отношениях, и спустя 10–15 лет, если кличка Петерса или Бааса, Сардама или Шнеллера, Карлоса или Кесаря, Мунго или Травера попадалась в аттестате рысистой лошади, то уже одно это снижало ее цену на 250–300 рублей в глазах конноторговцев и потребителей

И вообще, надо стараться возможно проще подойти к факту приобретения у Берггофера, может быть в обмен на хреновских меринов, пяти голландских кобыл в состав рысистого отделения, эпизода истории Хреновского завода, который лишь впоследствии приобрел в глазах иппологов характер события, и не надо давать никаких мало правдоподобных и натянутых объяснений.

В Хреновском заводе голландские кобылы привода 1825 года оставили в 1826–1832 годах следующий приплод от шишкинского к ним подбора.

1) Гнедая № 1

1827 г. — гн. ж. Голландец 1, от Потешного 1, з. ж.

1829» — гн. к., от Красика. Продана (Голландка, з. м. у Козакова, Лаврениус и др.).

1830» — гн. к. Голландка, от Красика, з. м. [160]

2) Гнедая № 2

1831 г. — гн. ж. Любимец 3, от Любимца 2, з. ж.

1832» — гн. к. Чудесная, от Любимца 2, з. м.

3) Вороная № 1

1827 г. — в. к. Змейка, от Любезного 2, з. м.

1829» — в. к. Бобелина, от Заступного, з. м.

1830» — с. ж. Голландец 2, от Барса 2, з. ж.

1832» — в. к. Чудачка, от Раскидая 1, з. м.

4) Вороная № 2

1828 г. — в. ж., от Заступника. Продан.

1829» — с. к. Говоруха, от Летуна 1, з. м.

1830» — г. к. Мальга, от Летуна 1, з. м.

1831» — в. к., от Ловкого 2. Продана (Голландка — в заводе И. А. Павлова).

1832» — в. ж. Богатырь 2, от Поспешного, з. ж.

5) Вороная № 3

1830 г. — в. к. от Летуна 1. Продана (Летунья Д. П. Голохвастова).

1831» — в. ж. Великан, от Визапура 1, з. ж.

1832» — в. к. Розалия, от Визапура 1, з. м.

Если судить по этим данным, то подбор хреновских жеребцов к выводным кобылам был сделан В. И. Шишкиным мастерски: позднейшая администрация завода почти полностью весь приплод зачислила в плодовый состав, в то время как из приплода следующих лет, родившегося после 1832 года, своего подбора, та же администрация ровно ничего не смогла выбрать для завода.

Каковы же были результаты вторичного прилития голландской крови? Они не соответствовали ожиданиям.

Раньше всего повышения резвости рысаков в Хреновском заводе вторичное прилитие голландской крови во всяком случае не дало, как не дало оно этого и в других конских заводах. Русские коннозаводчики, думая, может быть, повторить опыт Орлова, упустили из виду, или вернее просто не знали, что голландская лошадь в 20-х годах XIX столетия была уже не та, что в 80-х годах предшествующего столетия. Продолжавшиеся в течение 20 лет войны и мобилизации в эпоху наполеоновского ига почти до основания разрушили коннозаводство Голландии. Пройдет еще два-три десятилетия и вороные голландские «каретные рысаки» будут находить себе сбыт за границу только как лошади для погребальных процессий. Найти в Голландии кобыл такого класса, к какому принадлежали выведенные А. Г. Орловым, было просто невозможно. В лучшем случае гнедые и вороные кобылы, выведенные в 1825 году, принадлежали к сорту хороших каретных лошадей, но не к классу рысаков, пробегавших 200 сажен резвее чем в 1 минуту, к какому несомненно близки были серые кобылы А. Г. Орлова.

Клички хреновских голландских кобыл привода 1825 года встречаются в родословных резвых рысаков не иначе, как в соединении с кличкой Полкана 3, а без Полкана 3 голландские кобылы не создали ничего: отец хреновского Варвара 1, известный Визапур 3, был сыном полуголландского Любимца 3 и Касатки, дочери Полкана 3; полуголландский Великан, также оставивший мужскую линию, происходил непосредственно от Визапура 1, сына Полкана 3.

В собственном заводе В. И. Шишкина эксперимент со вторичным прилитием голландской крови длился недолго. «Не обязательно выпить бочку вина, чтобы распознать, что оно плохое». А распознав, Шишкин тотчас исключил из завода всех потомков Петерса, Старины и др.

Вряд ли иной была бы судьба полуголландских помесей и в Хреновом, если В. И. Шишкин остался бы во главе завода. Но в отсутствие В. И. Шишкина почти весь приплод голландских кобыл в Хреновском заводе, как мы видели выше, поступил в заводской состав, и так как в дальнейших поколениях среди лошадей со вторичным прилитием голландской крови оказались такие жеребцы, как Визапур 3 и сын его Варвар 1, то вскоре весь Хреновской завод целиком стал, по старинной терминологии, не чистопородным. Беда была, конечно, не в этой потере условной чистопородности, но в том, что использованные бесталанными хреновскими администраторами в племенной работе жеребцы и кобылы со вторичным прилитием голландской крови оказались носителями и распространителями общей конституциональной рыхлости и мягкости, сырости, всяких наливов, костных разращений на скакательном суставе и пр.

В литературе как XVIII, так и первой половины XIX века мы имеем, помимо жалоб на то, что голландские (или фризские) лошади сыры, бессильны, «совсем не бодры», плохо держат тело, «скорее других лошадей худеют», и прямое обвинение породы в наследственном шпате. Людвиг Берггофер, комиссионер по продаже голландских лошадей в Россию, снабдивший ими десятки русских заводов, довольно неуклюже защищает их от этого обвинения. Он говорит, что жеребцов надо покупать в провинции Дрент, «откуда происходят лучшие лошади этой породы», так как дрентский крестьянин умеет выбирать «к приплоду здоровых и беспорочных». «От этого лошади их по большей части не одержимы шпатом». Не поздоровится от этаких похвал! [161]

В 20-х годах XIX века писали, что «совсем не слышно о наследственных болезнях на хреновских лошадях». А в 1845 году в списке лошадей Хреновского завода, переданных в казну, против двух кличек производителей имеется отметка «шпат», и эта отметка относится как раз к двум жеребцам со вторичным прилитием голландской крови: знаменитому Визапуру 3 и Великану.

Про Великана В. И. Коптев писал: «Я видел этого уродливого жеребца во время его продажи в Москве с аукциона в манеже Фрейтага, в 1845 году. Он был 2 арш. 7 верш. росту и притом так узок в груди, что передние ноги его так близко были поставлены одна от другой, что коленки соприкасались между собой; ребра были при этом короткие, подпруга мелкая и зад спущенный» [162].

В. И. Шишкин не оставил бы в заводском составе столь порочных по экстерьеру производителей, как Великан и Визапур 3. Однако хреновская администрация последующего периода не относилась с должной строгостью к экстерьерным недостаткам, свойственным новым «голландским» линиям, и разгадка таких послаблений лежала в том, что и жеребцы и кобылы этих линий давали в приплоде значительный процент крупных лошадей, выше 160 см в холке. Действительно, из тех же актов 1845 года о передаче Хреновского завода мы узнаем, что ровно 50 % кобыл с примесью голландской крови были ростом от 2 аршин 4 вершков и выше — до 2 аршин и 5 ½ вершков — в то время, как среди кобыл чисто орловских, без вторичного прилития голландской крови, едва ¹/₅ часть достигала 2 аршин и 4 вершков росту, причем крупнейшая кобыла была ростом 2 аршина и 4½ вершка, рост же громадного большинства колебался между 2 аршинами 3 вершками — 2 аршинами З½ вершками. В числе же полуголландских жеребцов в 1845 году был Великан, который получил свою кличку определенно за свой огромный рост — 2 аршина 7 вершков.

Чтобы показать, что именно повторные течения голландской крови могли обусловить крупный рост рысаков, приводим родословную одного из производителей завода И. П. Кутайсова, вороного жеребца Орла 1, рождения 1820 года, дети и внуки которого отличались очень большим ростом: вороной Знаменитый был ростом 2 аршина 7 вершков, а гнедой Богатырь 3 даже, если верить книгам, — 2 аршина 8 вершков, т. е. 178 см (!).

И поверхностно и опрометчиво было бы осудить В. И. Шишкина за самый факт вторичного прилития голландской крови. Ни он, ни кто-либо другой из коннозаводчиков 20—30-х годов не был в состоянии предвидеть все последствия этого возвратного скрещивания. Ошибкой был не самый опыт вторичного прилития, но оставление в племенном составе производителей, имеющих такие пороки, которых дотоле не знал, не видел у своих лошадей Хреновской завод. Если бы Шишкин не ушел в 1831 году из Хреновского завода, то он, вероятно, стер бы все следы постигшей его неудачи тем же способом, как и в собственном своем заводе, т. е. исключил бы из племенной работы всех небезупречных и небеспорочных потомков голландских кобыл. Он сумел бы с помощью старых орловских линий и резвость повысить, чего нельзя было сделать с помощью голландских лошадей новой формации, и рост поднять, не прививая породе ряда новых для нее экстерьерных пороков.

В период 40—60-х годов в русской коннозаводской литературе нельзя найти буквально ни одного одобрительного отзыва по адресу рысаков, полученных в результате вторичного прилития голландской крови как в Хреновском заводе, так и в других заводах. Одним из самых веских и убедительных для меня лично является отзыв И. А. Молоцкого, зятя В. И. Шишкина.

В то время (1865), когда в заводе у него состоял еще производителем резвый Велизарий, лучший сын Варвара 1, и казалось бы коннозаводчик был заинтересован «набить цену» на детей Велизария, И. А. Молоцкий писал, в ответ на запрос Главного управления коннозаводства, что у рысаков со вторичным прилитием голландской крови голова и шея тяжелы и мясисты, грудь узкая, конечности сырые и не выдерживают работы, предрасположены к наливам и мокрецам, и добавлял, что некоторые известные коннозаводчики, которые приливали голландскую кровь к орловскому рысаку, полностью погубили тем свои заводы.

Уже в 40-х годах В. И. Коптев бросает остроумное ироническое замечание о том, что А. Г. Орлов запретил выпускать из своего завода производителей, между тем как ему следовало бы запретить впускать в завод жеребцов. Берггофер, апологет голландской лошади, в 1845 году должен был признать ошибочность сделанного в Хреновском заводе шага: «Жаль тоже, что недавно взяты для приплода жеребцы, родившиеся от кобыл, приведенных из Фрисландии. Можно ли улучшить сталь посредством железа?!» А по-русски мы бы сказали: «Лыком по парче не шьют».

Орловский рысак выдержал за свою историю многие испытания и стал вечным памятником русского зоотехнического гения, исполненным величия незабвенного, но вместе с тем и скорбного.

Глава VII ХРЕНОВСКОЙ ЗАВОД В ПЕРИОД 1831–1845 ГОДОВ

После ухода В. И. Шишкина наступает для Хреновского завода сначала мрачный период управления И. П. Седина, а затем тусклый управления П. И. Кремешного. Настает эпоха, когда уже не приходится ни восхищаться, ни учиться на работе хреновских мастеров. Хреновской завод живет на проценты с капитала, завещанного А. Г. Орловым и В. И. Шишкиным, постепенно растрачивая и самый основной капитал. Седин был растратчиком по злостному умыслу, Кремешной — по неведению.

Ловкий хищник И. П. Седин и его приятели поспешно, с бурной стремительностью тащили, что могли, и рыли заводу могилу; добросовестный и бесталанный П. Н. Кремешной давал заводу медленно угасать и умирать естественной смертью.

Несомненно, что не все бедствия, выпавшие на долю завода в 1831 1834 годах, следует отнести за счет Седина. Если в то время ставили ему в вину и подседал и повальный выкидыш в Хреновском заводе, то мы в свете современных научных данных, зная, как могло быть трудно, 100 лет тому назад, вести борьбу с этими эпизоотическими заболеваниями, должны оградить Седина по этому пункту возводимых на него обвинений. Но ни один исследователь никогда не оправдает И. П. Седина по пункту обвинения в нечестной массовой продаже из Хреновского завода первоклассного заводского маточного состава.

За взятки, за подарки Седин позволял покупателям приобретать на выбор кобыл как из молодняка, так и из маточного состава завода. Продажа производилась на месте в Хреновом, без санкции Москвы, и барышники, вроде Рогова. Башарина, Михайлова и других, уводили десятками первоклассных кобыл из Хренового и перепродавали их после по высоким ценам во все лучшие рысистые конские заводы того времени, начиная с заводов В. И. Шишкина, Д. П. Голохвастова, В. Я. Тулинова и др. Достаточно просмотреть «Подробные сведения» 1839 года, чтобы убедиться в том, что лучшие хреновские матки, создавшие славу ряду частных рысистых конских заводов, перешли из Хреновского завода в другие руки в период трехлетнего управления Седина.

При Кремешном эта распродажа прекратилась. Кремешной принял даже меры к тому, чтобы залечить раны, нанесенные Хреновому в период управления им его предшественником, но, к сожалению, в силу своей зоотехнической беспомощности, сумел лишь частью возместить количественные потери завода, но ни в коей мере не качественные.

Прекратив массовую продажу, Кремешной при выбраковке и выранжировке отдельных лошадей очень часто ошибался и даже ценнейших маток сплошь да рядом выпускал из завода.

Как в вопросах разведения, так и в вопросах заводской техники Хреновской завод обнаруживал все признаки регресса. Испытания и отбор производителей и маток по их внутренним качествам сошли на нет. Отбор и подбор стал делаться исключительно на основании экстерьерных соображений, о работе с линиями Кремешной не имел представления и генеалогического подхода у него не было никакого.

Вместо строго обдуманного индивидуального подбора, который играл такую роль в работе Орлова и Шишкина и при котором матки закреплялись за определенным производителем на ряд лет, мы имеем при Кремешном картину беспорядочной смены жеребцов в подборе через один-два года, Завод избегал родственного разведения и пошел в основном по пути бессистемных межлинейных скрещиваний.

Поэтому, к 1845 году мы наблюдаем гораздо большую схожесть, одинаковость родословных хреновских лошадей, чем это было в 1830 году. В каждой родословной 40-х годов почти обязательно нам попадутся, если не Полкан 3, то его отец Ловкий 1, если не Лебедь 4, то Лебедь 2, и в сопровождении тех же Любезного 1, Кролика 1 и Доброго 2.

Поэтому было бы напрасной тратой времени пытаться воссоздать сколько-нибудь стройную картину зоотехнической работы и развития линий в Хреновском заводе с 1831 по 1845 год. Достаточно будет бросить общий взгляд на лучших производителей и маток этого периода в Хреновом.

Из числа жеребцов, уже состоявших производителями к 1831 году, Хреновской завод в течение всего периода до 1845 года продолжал использовать таких, как Летун 1 (1820–1846), сын Лебедя 2, Мужик 2 (1826–1845), сын Полкана 3, Чистяк 3 (1823–1853) и Ловкий 2 (1819–1846), сыновья Ловкого 1.

Из числа молодых — но родившихся еще при Шишкине жеребцов — в заводе раньше всего был использован знаменитый Лебедь 4 (1831–1848), затем Барс 3 (1830–1847); затем сыновья Полкана 3: первоклассный Полкан 5 (1831–1848) и посредственный Сокол (1831–1845); далее внуки Полкана 3, сыновья Визапура 1: Угрюмый (1831–1846), Досадный (1831–1842) и полуголландский Великан (1831–1846), еще полуголландские: Любимец 3 (1831–1840), Голландец 1 (1827–1837) и Голландец 2 (1830–1841), наконец, Быстролет (1831–1849), единственный производитель из линии Кролика 1 к моменту передачи завода в ведение государства.

Что мог Хреновской завод в годы Седина и Кремешного из молодняка, при них рожденного, добавить к этим производителям, которые, исключая полуголландских жеребцов и Сокола, все принадлежат к числу славнейших в истории рысистой породы? Ведь такой завод, как Хреновской, разумеется, не мог сразу перестать вообще давать прекрасных, а в отдельных случаях выдающихся рысаков.

Раньше всего из молодых жеребцов были оставлены производителями внуки Полкана 3:

1) резвый, с «фамильными» козинцами, Ворон 3, рождения 1841 года;

2) блесткий светлосерый Полкан 6 (Полкан 5, сын Полкана 3 Награда, дочь Лебедя 2), рождения 1838 года, поступивший в 1845 году к А. Б. Козакову;

3) гнедой Богатый 3 (Ворон 2 — Ветреная, дочь Усана 2), рождения 1836 года, поступивший к А. Ф. Орлову;

4) серый Усан 3, рождения 1834 года, пробывший всего два года в заводе и давший Усана 4, рождения 1839 года.

Однако все эти жеребцы как в генеалогическом отношении, так и по своему экстерьеру одни более, другие менее, — Ворон 3 менее всего, удалялись от типа Полкана 3, инбридинг на которого был объявлен под строгим запретом.

Приведенная родословная Ворона 3 должна считаться исключением, из трафаретных родословных хреновских рысаков 40-х годов. Возможно, что это обстоятельство способствовало успеху Ворона 3 как производителя.

В противоположность Ворону 3 серый Усан 4 не являлся типичным представителем мужской линии Полкана 3. При среднем росте — 2 аршина 4¼ вершка — он отличался красотой и породностью, имел легкую арабскую голову: Усан 2, Лебедь 2 и Веселый 1 взяли в нем верх над Мужиком 2.

Усан 4 был одним из немногих хреновских производителей, резвость которых, после продажи их из завода, была выявлена в Москве — 5.46½ на 3 версты и 10.56 на 6 верст.

Затем примечательным производителем был, несомненно, Визапур 3, рождения 1839 года, от полуголландского Любимца 3 и Касатки, дочери Полкана 3.

Визапур 3 (роста 2 арш. 4 верш.), которого в Хреновом прозвали «возовиком», представлял собою необычайно густую и капитальную, но в экстерьерном отношении порочную лошадь.

В живой коневодческой речи к 50-м годам появилось новое слово «визапурщина» для обозначения недостатков экстерьера, рыхлости, сырости, грубости, свойственных рысакам со вторичным прилитием голландской крови.

В «Описи лошадям рысистой породы конского завода, состоящего в селе «Хреновом», составленной в январе 1845 года при передаче завода, записано:

«№ 16 Визапур 3, караковый, грива направо, правая задняя нога спереди ниже щетки, а сзади по щетку бела, у усеницы черные пятна, в левой задней ноге шпат».

Опись эта впервые была напечатана в 1900 году, и И. А. Лисаневич, писавший в конце 80-х годов, ее не знал, иначе он был бы осторожнее в своих похвалах Визапуру 3.

«Завесистым» жеребцом, с пышным развитием волос на чолке, гриве и хвосте, представляет нам Визапура 3 портрет кисти Н. Е. Сверчкова, помещаемый ниже.

В Хреновском заводе Визапур 3 оставил сына Варвара 1, рождения 1844 года, будущего заводского производителя Хренового 1850–1860 годов. Сам же Визапур 3 к 1845 году перешел в Падовский завод А. Ф. Орлова.

Из хороших сыновей Лебедя 4 заводское назначение успел получить до 1845 года один только серый Ловкий 3, рождения 1836 года, от Виноградной, дочери Ловкого 1 и Рынды от Силинского 1. Оставленные впоследствии заводскими жеребцами вороной Людмилл, рождения 1844 года (от Тарабарки, дочери Дюжака), и серый Лютый, рождения 1844 года (от Отмены, дочери Полкана 3), как равно и сын Ловкого 3, серый Лондон, рождения 1844 года (от Семирамиды, дочери Раскидая), — все являются продуктом скрещивания линий Лебедь 4 X Полкан 3, все приплодились в 1844 году, и заводское использование всех их относится уже к следующей эпохе.

Родословную одного из трех, серого Лондона, мы помещаем опять-таки как типичную, хорошо характеризующую методы спаривания в Хреновском заводе в те годы, когда там происходило смешение линий.

Линия Летуна 1 выдвинула классного серого Летуна 3, рождения 1834 года (Летун 1 —Приметка, дочь Кролика 1), и полезного Добрыню 3, рождения 1837 года (Добрыня 2, сын Летуна 1 — Самка, дочь Усана 2).

К списку выдающихся производителей эпохи остается присоединить еще сына Чистяка 3 и Кривой, дочери Лебедя 2 — серого Непобедимого 2, рождения 1833 года, который в 1843 году от Самки, одной из лучших кобыл Хреновского завода, матери Усана 3 и Добрыни 3, дал серого Неприступного, поступившего впоследствии в заводские жеребцы. Уже Непобедимый 2 имел репутацию рысака выдающегося экстерьера, Неприступный же заслужил славу такого, равного коему по экстерьеру ни до, ни после в Хреновском заводе не было.

Таким описывает его И. А. Лисаневич, почти в тех же выражениях отзывается о нем профессор Ф. Ф. Унтербергер, посетивший Хреновской завод в 1855 году [163].

Читателю предлагается судить об экстерьере Непобедимого 2 и Неприступного по репродукциям с портретов кисти Н. Е. Сверчкова и А. П. Швабе. В том, что портрет с первого сделан с чисто фотографическим сходством, можно убедиться, сравнивая с ним хотя бы фотографию его правнука Витязя Г. И. Рибопьера (помещена у С. П. Урусова и у В. Г. Оболенского). Портрет же А. П. Швабе нам представляется не столь реалистичным; он полон своеобразной романтики, которую может придать своей картине только художник, в буквальном смысле влюбленный в изображаемого на картине коня.

Однако прислушаемся к словам И. А. Лисаневича. «Неприступного я знаю только по портрету Швабе; портрету я не верил, считая его плодом фантазии. Но один заводчик верховых лошадей — К. П. Шуринов — уверял меня в том, что портрет художника Швабе с Неприступного есть правильный портрет без прикрас и преувеличений. К этому К. П. Шуринов, заводчик верховых, что в данном случае весьма ценно, — передавал мне; «Я видел заводы верховых лошадей Ростопчина, Орловой, видел ее рысистый завод, видел много хороших чистокровных лошадей, но изо всего того, что я видел и знал, признаю необыкновенным и совершеннейшим чистокровного Женераль-Шассе и орловского рысака Неприступного». Верен или не верен портрет подлиннику, не важно, но оценка рысака одним из верховых заводчиков, которые тоньше понимают лошадь, ибо относятся к ней с большею требовательностью, а к рысаку относятся обыкновенно с некоторого рода только снисходительностью, весьма важна потому, что Неприступный поставлен выше всех лучших верховых и сопоставлен с чистокровною высоких достоинств лошадью. Такой аттестации едва ли когда-либо дождется другой русский рысак» [164].

В единодушном восторге и преклонении перед Неприступным все мнения сходятся. Если когда-нибудь существовала идеальная лошадь, то это был Неприступный — рысак столь совершенный по экстерьеру, что в нем ничего нельзя было ни прибавить, ни убавить, и даже самые незначительные подробности его внешности, легкие оттенки рисунка казались нерасторжимыми и неприкосновенными. Никто из сыновей Неприступного не смог повторить отца.

К числу хороших, но мало использованных производителей этого периода должен быть причислен еще и эффектный, светлосерый, с черной гривой и черным хвостом Горностай 5, рождения 1835 года, от Ширяя 2 и Лихой, дочери Полкана 3, принадлежавший к мужской линии Ловкого 1, на которого он был инбридирован в III–III р. п.

Не чувствую себя вправе не дать читателю возможности полюбоваться на портрет безымянного рысака (кисти Н. Е. Сверчкова), который я считаю портретом Горностая 5. Технически портрет великолепен: сколько в нем глубины, жизненной правдивости при красочном блеске оформления!

В свое время, разговаривая неоднократно по поводу портрета со многими знатоками орловского рысака и исследователями его изображений в живописи, я пришел, наконец, к заключению, что этот не именной, хотя несомненно писанный с натуры, портрет очень породного рысака, но с гривой налево, вероятнее всего должен быть портретом Горностая 5, который был настолько хорош и делен, настолько по верховому эффектен и блесток, что в 1849 году был куплен коннозаводчиком И. П. Петровским и поступил производителем в его верховый завод; оттого у жеребца на портрете и грива налево, а не направо, как тому надлежит быть у рысака.

Горностаями называли в Хреновом не простых серых, но лишь таких светлосерых жеребцов, грива и хвост у которых были черными, — особенность экстерьера, которую очень ценили знатоки и любители лошади в XVIII и в первой половине XIX века. Эти взгляды отразил и М. Ю. Лермонтов, когда писал: «признак породы, как черная грива и черный хвост у белой лошади» (в «Герое нашего времени»).

Знакомясь далее с производителями Хреновского завода, мы видим, что мужская линия Любезного 1 за период 1831–1845 годов прекратила свое существование. Трудно сказать, что было причиной исчезновения этой ценной линии. Вероятнее всего просто неумение администрации завода разбираться в отдельных линиях и их значении для завода: обладает рысак хорошими движениями и экстерьерными достоинствами породной упряжной лошади, к нему и не предъявляют никаких требований в отношении родословной. Продолжением определенных линий Хреновской завод не обеспокоен.

Таким-то образом Кремешной и не приложил никаких видимых усилий к тому, чтобы сохранить в Хреновом линию Любезного 1, столь высоко ценившуюся в предшествующий период и с успехом продолженную В. И. Шишкиным в собственном заводе.

С другой стороны, мыслимо предположение, что Кремешной сознательно прекратил работу с линией Любезного 1, хотя и по соображениям отнюдь не зоотехнического характера. На жеребцах этой линии базировал Шишкин работу в собственном своем заводе по уходе из Хренового. Все шишкинские жеребцы считались происходящими по мужской линии от Старого Атласного, прямого внука Любезного 1. Хреновской завод мог сделать вид, будто бы эта линия его нисколько не интересует.

Во времена Кремешного совсем на задний план отошла и линия Доброго 2. Из сыновей Доброго 3 был оставлен в заводе один только нехарактерный для линии, почти пятивершковый гнедой Потешный 2, рождения 1832 года, от Нанеты, дочери Молодца. Хреновое в то время имело задачей и назначением, помимо маточного материала, поставлять парадные одиночки, пары и четверки для городских выездов. Видимо, типичные лошади линии Доброго 2 и Доброго 3 недостаточно удовлетворяли тем требованиям, которые администрация Хренового стала предъявлять к рысакам.

Вообще при Кремешном преимущественное внимание было обращено на утяжеление типа орловского рысака, в связи с чем изменился вес отдельных линий в племенном составе. Если мы наличный состав маток завода к моменту передачи его в ведение государства разобьем по отдельным производителям и по линиям, то мы должны будем, не без удивления, констатировать совершенно исключительное преобладание в маточном составе кобыл из линии Ловкого 1 —98 маток, или 55 % от общего числа 183 заводских маток в заводе; из 98 маток 70 происходили от Полкана 3 и его сыновей. Кобыл из линии Лебедя 2, при всем том, что эта линия обладала рядом первоклассных производителей, в заводе насчитывалось только 25, кобыл из линии Любезного 1 — 19, из линии Доброго 2 — всего 6. К линии Кролика 1 принадлежало значительно большее число кобыл — 31, но из них почти половина была со вторичным прилитием голландской крови.

Процент оставляемого в заводе приплода от полуголландских жеребцов и маток был при Кремешном очень высок. Так, например, в то время, как в 1845 году значилось в числе заводских маток всего 3 дочери Лебедя 4, от его ровесника по годам Великана было оставлено в три раза больше — 9 кобыл, а от полуголландского Голландца 1 — даже 10 кобыл. Всего заводских маток со вторичным прилитием голландской крови было в 1845 году 37, или 20 % от общего количества.

Таким образом, именно на 40-е годы падает обозначившееся изменение типа Хреновского рысака. Более породные, сухие типы и линии начинают уступать место более крупным, грузным и аляповатым визапурам, велика нам, голландцам и другим. Хреновской завод начинает все больше и больше ориентироваться на вкусы своих покупателей из больших городов, где обо значилась мода на крупную вороную лошадь и складывались свои идеалы купеческой упряжной лошади: чтобы у подъезда стояли «кони-львы», само вороные, а гривы рассыпные, хвост — охапка, зад — пироги, шерсть лоснится, как дорогой атлас в купеческой лавке; на козлах кучеров три обхвата обложенный под кучерским воланом подушками для большей дородности. Нужды нет что эти «кони-львы» пригодны, может быть, лишь для того, чтобы отвезти хозяина в гостиный двор за полверсты от дома или его тяжеловесную супругу к обедне в приходскую церковь через улицу. Зато, когда по улице едут, на рыси ногами «и рубят, и секут, и в полон берут». Вся лошадь в движении и — почти никакого продвижения.

Таблицы, прилагаемые ниже, включают 183 матки рысистого отделения Хреновского завода по наличному списку на 1 января 1845 года, разбитых по линиям. Они дают читателю полную возможность ориентироваться как в принадлежности заводских маток к той или другой линии так и до известной степени в том, из каких линии лошади отличались особо крупным, из каких меньшим ростом. Все потомство по мужской и по женской линии голландских кобыл привода 1825 года, помещенное в этих таблицах, напечатано курсивом.

Анализируя эти таблицы, мы отмечаем, что дочери и внучки полуголландских жеребцов и маток, во всяком случае те из них, которые были оставлены в Хреновском заводе, как правило, выделялись своим крупным ростом.

В отдельных случаях (Венгерка, Великанка) они достигали даже роста 2 аршина 5½ вершков, т. е. свыше 166 см. Из общего числа 37 маток, 16 или почти половина, имели рост 160–166 см.

В то же время из общего числа 146 кобыл, избежавших вторичного прилития голландской крови, всего четыре имели рост свыше 160 см, самой крупной из них была Хвальная — 2 арш. 4½ верш. (162 см), и три заводские матки — Досадная, Радушная и Саржа — были ростом в 2 арш. 4¼ верш., т. е. 161 см. Все эти кобылы происходили из мужской линии Полкана 3.

34 матки имели рост 159–160 см (2 арш. 3¾ верш. — 2 арш. 4 верш.)

50 маток имели рост 157–158 см (2 арш. 3¼ верш. — 2 арш. 3½ верш.)

52 матки имели рост 155–156 см (2 арш. 2¾ верш. — 2 арш. 3 верш.)

6 маток имели рост 154 см (2 арш. 2½ верш.)

Повидимому, кобыл, не достигавших 155 см высоты в холке, при Кремешном усиленно выбраковывали из завода. Рысистые матки, купленные в 30—40-х годах в Хреновом для других частых заводов, были в общем значительно мельче; и среди них процент не достигавших роста 155 см был не 3 как в маточном составе Хреновского завода, а 20 30, в чем можно убедиться на основании описей конских заводов того времени, например, завода Д. П. Голохвастова и др.

Мы произвели еще одну попытку обобщения тех данных, которые можно почерпнуть из заводских книг и которые могут характеризовать методы разведения во время Кремешного по сравнению или в противоположность методам Шишкина. Мы составили родословные для всех жеребцов и кобыл, получивших заводское назначение между 1832 и 1845 годом, и разбили производителей и маток на следующие группы:

I группа — общий предок в родословной отца и матери не дальше II–III р. п.;

II группа — общий предок в родословной отца и матери в III–III р. п.;

III группа — общий предок в родословной отца и матери в III–IV р. п.;

IV группа — общий предок в родословной отца и матери в IV–IV р. п.;

Во времена Шишкина громадное большинство рысистых жеребцов, допущенных в завод, принадлежало к первой или второй группе. Так, к первой группе принадлежат: Лебедь 2, Барс 2, Горностай 4, Добрыня 1, Любимец 2, Летун 1, Ловкий 1, Усан 2 и др.; ко второй: Полкан 3, Ловкий 2, Мужик 2, Хвальный 1, Похвальный 3, Добрый 2 и др. В третьей и четвертой группе мы можем указать из заметных производителей лишь Чистяка 3, Догоняя 1 и таких сыновей Полкана 3, как Визапур 1 и Полкан 5.

За время же между 1832 и 1845 годом производителей преимущественно выбирали из числа жеребцов, принадлежащих к третьей и четвертой группе. По точному подсчету всего было оставлено в заводе:

первой группы — 8 жеребцов, в числе которых оказались такие производители, как Лебедь 4, Барс 3, Угрюмый 1, Добрыня 2;

второй группы — 8 жеребцов, в том числе Полкан 6, Досадный, Усан 3, Горностай 5, Непобедимый 2 и др.;

третьей группы— 15 жеребцов, в числе которых были Быстролет, Ловкий 3, Усан 4, Добрыня 3 и др.;

четвертой группы — 34 жеребца — обширный список, в котором останавливают на себе внимание, не считая Визапура 3, лишь Ворон 3 и Летун 3.

Мы видим, что Хреновской завод широко использует богатство линий внутри породы, накопленное В. И. Шишкиным, осуществляет многие возможности разнообразных межлинейных скрещиваний и в то же время определенно сходит с пути разведения по линиям, как способа поддержать родственными спариваниями сходство особей внутри линии, ее особую, ей присущую, характеристику.

В. И. Шишкин очень строго подходил к выбору жеребцов, создавал, готовил производителей для будущей заводской работы — не просто жеребцов, но производителей, нужных для данной линии; умел предвидеть их будущий успех, редко ошибался в выборе молодых жеребцов. Раз выбрав таковых, уже использовал их в заводе систематически и продолжительное время. П. И. Кремешной при назначении жеребцов в завод, как азартный игрок, просто пытал счастье, чем и объясняется большое число производителей в заводе и частые их смены. Средняя продолжительность использования жеребца в заводе, достигавшая при В. И. Шишкине 10 лет, при Кремешном не превышала четырех-пяти. Однако коннозаводческая работа не азартная игра и не лихорадочное ожидание счастливой карты!

Обратившись к маточному составу мы имеем ту же картину, свидетельствующую о наступившем смешении линий в рысистом отделении Хреновского завода. Из 255 голов пополнения молодыми кобылами, произведенного между 1832 и 1845 годом, принадлежали:

к I группе (общий предок не далее II–III р. п.)…………… 34

ко II группе (общий предок не далее III–III р. п.)………… 44

к III группе (общий предок не далее III–IV р. п.)…………. 71

к IV группе (общий предок не далее IV–IV р. п. и далее)..106

Всего………………………………………………………. 255

Нельзя не отметить, что к группе первой кобыл, наиболее инбридированных, принадлежали такие хреновские матки-родоначальницы, как Арабка, Акутинка, Забавная (мать Ворона 3), другая Забавная, шесть дочерей которой были выделяющимися заводскими матками, Затейливая (м, Пригожая 5.45), Игра, Виноградная Молодая, Крутая (м. Крутого 1), Крушиха, Упрямая (м. Волшебника 1), Тарабарка (м. Людмилла). Удачная, наконец, знаменитейшая Самка (м. Усана 3, Добрыни 3 и Неприступного) и другие, родословные которых желающие легко могут воссоздать по заводской книге Хреновского завода [165].

Всего сказанного, полагаем мы, достаточно для того, чтобы составить себе определенное представление о Хреновском заводе в период управления Седина и Кремешного. Завод уже не стоял на прежней высоте, хотя и сохранял в своих стенах много лошадей большой и даже исключительной ценности.

Если бы Хреновской завод попрежнему оставался единственным рассадником орловского рысака в России, то положение его в коннозаводстве могло все же остаться почти непоколебленным. В действительности же, период времени с 1830 по 1845 год был значительно более неблагоприятным для Хренового.

Орловский рысак перестал быть только Хреновского породою. А, не сохранив монополии, Хреновской завод, вследствие ошибок управления и неумелой зоотехнической работы, не смог сохранить за собой и первенства в рысистом коннозаводстве. По иронии судьбы, жесточайший удар, от которого Хреновской завод никогда уже не смог оправиться, был нанесен той же рукой, которая так много сделала для процветания и славы завода.

В. И. Шишкин, принужденный уйти из Хренового, со всей свойственной ему энергией начал работу в собственном конском заводе; в короткий срок, за те же 1830–1845 годы, он организовал, объединил вокруг себя все частное рысистое коннозаводство и сделал его независимым от Хреновского завода.

Эта история отпадения и борьбы за независимость русского рысистого коннозаводства от Хреновского завода настолько интересна и значительна, что необходимо посвятить ей особую главу.

Глава VIII ЧАСТНЫЕ РЫСИСТЫЕ КОНСКИЕ ЗАВОДЫ И СОБСТВЕННЫЙ ЗАВОД В. И. ШИШКИНА

Русское общество, с восторгом приветствовавшее появление в начале XIX века своей отечественной рысистой породы и всячески славословившее создателя ее А. Г. Орлова, отнюдь не с энтузиазмом относилось к неписанному закону рысистого отделения Хреновского завода — ни под каким видом не выпускать жеребцов из завода. Если московские купцы и могли удовольствоваться ездой на хреновских меринах в городских запряжках, то конские охотники, дворяне-коннозаводчики, отнюдь не хотели примириться с представленным им правом покупать из Хренового одних лишь меринов.

Хреновской рысак с каждым годом имел все лучший сбыт и все большее распространение, и русские коннозаводчики, один за другим, стали добиваться овладения секретом производства рысистой лошади в собственных заводах. Для этого открывались два пути.

Первый — имитировать по силе возможности работу Хреновского завода и вывести по примеру его, путем какого-либо сложного скрещивания, собственную рысистую породу. На этот путь могли пытаться стать только наиболее богатые, амбициозные, из сиятельных коннозаводчиков.

Второй — использовать уже созданную Орловым породу и «взяв от нее рассады», разводить ее в своих заводах.

Д. Н. Шереметев — один из тех, кто пошел первым путем. Не жалея никаких средств, он приводил отовсюду, со всех концов света, десятки жеребцов и кобыл тех же самых пород, которые в свое время были введены в Хреновое. Но, подражая Орлову во всех мелочах, вплоть до использования для покупок и привода лошадей из-за границы тех же доверенных лиц, которых использовал в свое время и Орлов, Шереметев не сумел понять и перенять самого существенного — методов заводской работы Хреновского завода во всей их сложности и взаимосогласованности, и его труды десятилетиями оставались безуспешными: резвых рысаков из Серебряно-Прудского завода не выходило.

Отражая безидейную работу завода, даже самые родословные лошадей рысистого отделения завода Д. Н. Шереметева 30—40-х годов представляются нам бесформенными по сравнению со строгими консолидированными родословными орловских рысаков эпохи Орлова и Шишкина.

Приведем для примера родословную серого Лебедя, рождения 1836 года, состоявшего производителем в Серебряно-Прудском заводе Д. Н. Шереметева в 40-х годах. Посмотрите, как отличается она от родословной какого-нибудь Лебедя 4 Хреновского завода, его современника.

Здесь как будто бы налицо все исходные породы, вошедшие в орловскую породу; и арабская, и датская, и голландская, и мекленбургская, и английская, прилитием крови которой явно злоупотребляют, но «хотя и делают двое одно и то же, а выходит не то же».

И вот на своем личном опыте Шереметев должен был убедиться, что первый путь, путь имитации работы А. Г. Орлова, ему не по силам и что проще итти вторым путем. Он купил в Хреновском заводе кобылу Каледонию, дочь Визапура 1 и Чернички, и от нее получил серого жеребца Роланда, З.5З½, 3½ лет, в Москве зимой.

То решение, к которому Шереметев пришел очень медленно и поздно, только в 40-х годах, для других коннозаводчиков, менее богатых и менее гордых, чем Шереметев, было приемлемо много раньше — с первых десятилетий XIX века.

Если приобретение орловских жеребцов из Хреновского завода было почти неосуществимым, в силу категорического запрета Орлова, то орловские кобылы оставались вполне доступными для коннозаводчиков, желающих приобрести их. И вот десятки коннозаводчиков стали, друг перед другом наперебой, покупать кобыл, продававшихся из Хреновского завода. Покрывая таких кобыл верховыми жеребцами, коннозаводчик получал полурысистых жеребят. Оставляя взамен нерысистого жеребца полурысистого сына его от хреновской матери и кроя им рысистых кобыл, в следующем поколении имел уже ¾ рысистых жеребцов. Быстро чередуя поколения, коннозаводчик вскоре добивался повышения рысистой кровности своих жеребцов, к какой бы мужской линии они ни принадлежали.

Работая подобным методом поглощения, коннозаводчики и создали десятки линий, пытавшихся, с большим или меньшим успехом, бороться в 20—30-х годах с чисто орловскими линиями. На особой таблице, составленной нами и приводимой ниже, мы видим ряд подобных линий (таблицы A, Б и В).

В большинстве случаев первый этап работы рысистого коннозаводчика начинался с того, что он старался купить в Хреновом рысистую кобылу, жеребую от одного из жеребцов верхового отделения. При удаче, рождавшийся жеребчик становился родоначальником собственной линии, коннозаводчик мог в таком случае похвалиться, что его рысаки — «кругом хреновские». Особенно ценилось и за удачу почиталось, если хреновской жеребец верхового отделения сам был из линии не Салтана, а Фелькерзама 1, и восходил таким образом к Сметанке, хотя бы и не через Барса. Именно от такого-то жеребца, Фелькерзама 4, и от дочери старого Полкана 1, подаренной Орловой Щербатову, и родился в 1809 году известный белый Полкан щербатовский, широко использованный в частных рысистых заводах в 20—30-х годах. (О нем подробнее см. во введении к т. I Госплемкниги на стр. 38.) Таким же жеребцом был и Красик, производитель в заводе тестя B. И. Шишкина — Н. В. Окорокова.

В качестве сына Веселого 1, дважды повторявшего Сметанку в своей родословной (во II и III р. п.) и знаменитой Амазонки, дочери Барса, Красик, родившийся, повидимому, в том же 1812 году, что и Старый Атласный, по происхождению являлся весьма интересным жеребцом и основал прочную линию, из которой еще в 70-х годах вышел известный рекордист Размах, 4.59, зав. Еникеева.

Тоже к прямой мужской линии Сметанки, но не через Фелькерзама 1, а через Полкана 2, сына Полкана 1, принадлежал Жаворонок, рождения 1813 года, у И. П. Матвеева. На стр. 1374 Зав. книги 1854 года ом показан от Улана «верхового». Единственным Уланом в это время в Хреновском заводе был гн. Улан 2, рождения 1804 года, от Полканчика и Беглянки, дочери Барса 1. Так как матерью Жаворонка являлась Пригожая, дочь Каклияна (Полканчик — Изюмная верхового отделения), то Жаворонок является продуктом своеобразного инбридинга во II–III р. п. на Полканчика, сына Полкана 2 и Понятной от Фелькерзама 1. Даже по отношению к назначенной в продажу кобыле В. И. Шишкин не мог удержаться от подбора согласно со своими принципами.

Сын Жаворонка, Колебс, и особенно внук, Аякс, были известными производителями в заводах Матвеева и Блохина.

От английского Синабара Молодого и Любезной (д. Любезного 1) происходил Зефир (он же Любезный Синабар), купленный В. П. Воейковым в 1822 году у В. И. Шишкина. От Зефира у Воейкова родился в 1824 году гн. Хан, от которого пошла воейковская линия Раскидая и Курлака и терпигоревская линия Быстрого 1 и Быстрого 2. Этот последний был выдающимся дистанционером 50-х годов, поставившим рекорд 15.34 на 8 верст.

В заводе Д. Д. Казакова верховый Свирепый, купленный в Хреновском заводе, очевидно жеребец салтановской линии, но происхождение которого нельзя восстановить, дал серого жеребца Безымянку, 5.52, рождения 1829 года, которому посчастливилось через Сорванца, 6.02, и Машистого, 5.15, оставить линию, дошедшую до нашего времени.

Не мало было и линий, пошедших от жеребцов не Хреновского происхождения. Из них заслуживает быть отмеченной, в первую очередь, поведенная в заводе Гагарина линия полукровного Буяна, завода Мосолова, сына чистокровного Прайера (Prior), из которой в 60-х годах вышел первоклассный серый Дар, 10.37 (6 верст), завода Петрено-Соловово. Затем, в свое время, в 30—40-х годах можно было найти в рысистых заводах неплохих производителей и из линии датского жеребца Колдуна, К. И. Воейкова; внук этого жеребца, серый Колдун, рождения 1827 года (от Победы, д. Усана 2), состоял производителем в заводах В. П. Воейкова и С. И. Терпигорева.

Составленные нами таблицы А, Б и В дают возможность легко ориентироваться во всех упомянутых линиях, как и еще в некоторых других, и проследить из поколения в поколение работу с ними коннозаводчиков.

В конских заводах, которые более долгое время, еще и в 40-х годах, принуждены были пользоваться производителями не чисто хреновского происхождения, дольше, еще и в 40-х годах, удерживалась старая форма аттестатов, излагавшая сначала породу матери, а затем уже породу отца лошади.

Таким образом, не чисто рысистое происхождение лошади как бы несколько вуалируется, замаскировывается.

Образцом подобного аттестата может служить нижеприведенный аттестат, выданный в 1849 году И. Д. Ознобишиным на кобылу Ходистую.

Пользуясь по необходимости жеребцами не чисто рысистого происхождения, русские коннозаводчики, однако, никогда не оставляли заветной мечты — иметь в заводе рысистого жеребца «кругом хреновского происхождения», и иногда им это удавалось. Строгий запрет выпускать рысистых жеребцов из Хреновского завода на практике все же неоднократно нарушался, и первым нарушителем являлся сам А. Г. Орлов.

Раньше всего, вопреки утверждению Ю. И. Юрлова [166], совершенно вне спора, что из первой ставки сыновей Барса 1, полученной в 1792 г., А. Г. Орловым были подарены два жеребца:

1) серый Барсик Большой — сыну, А. А. Чесменскому, который в 1810 году продал жеребца в Бронницкий дворцовый завод, где он назывался просто Барсом. В Бронницком заводе жеребец был использован плохо и пропал для коннозаводства;

2) серый Барсик Маленький — брату, В. Г. Орлову, в чьем заводе он впоследствии был прозван Ганнибалом. Сыновья и внуки Барсика-Ганнибала оставили в 20—30-х годах многочисленное и подчас классное потомство в небезызвестных в свое время заводах Григорова, Жихарева, Миллера, Воейкова, Гендрикова, Пашкова и др.

Однако дело не ограничилось подарками жеребцов одним близким родственникам.

В царствование Павла I, его любимец И. П. Кутайсов, ловкий фигаро, из брадобреев царя попавший в графы, пожелал иметь свой рысистый завод и в нем производителями рысистых хреновских жеребцов. Поставленный в известность, А. Г. Орлов должен был уступить корыстолюбивому временщику, но нашел выход в том, что он «подвел» непосредственно самому царю двух жеребцов — рысистого Богатыря, сына Барса 1, и верхового серого Рымника, внука славного Сметанки. Павел I от себя подарил их своему любимцу.

Гнедой Богатырь принадлежал к первой ставке детей Барса 1, т. е. к числу родившихся в 1792 году. Происхождение матери его оставалось долгое время неизвестным, пока его не разыскал, разбирая архивы Ивановского завода (бывшего Кутайсова, впоследствии герцога Лейхтенбергского), профессор Р. Р. Правохенский при печатании описи завода в 1905 году. Подобно матери резвого мерина Катка, мать Богатыря была голландской кобылой, и, таким образом, Богатырь был ¾-голландским жеребцом. Росту он был с лишком 2 аршина 4 вершка. Кутайсов, получив этого ценного жеребца, сына Барса-родоначальника, не сумел полностью использовать его. Раньше всего он не сумел учесть особенностей происхождения этого сына Барса.

Вместо того чтобы купить для спаривания с ним хреновских кобыл, и притом по возможности из более сухих и породных линий, Кутайсов выписал для Богатыря из-за границы рыжих датских кобыл из Фредериксборского королевского завода и, кроме того, еще голландских кобыл, о которых в описании завода 1824 года сообщалось: «кобылы из Голландии, рысистые, вороные, ростом 2 аршина 4 вершка, выписанные дорогою ценою».

Почти все известное по заводским книгам потомство Богатыря является продуктом обратного скрещивания или с датскими или с голландскими кобылами. Результат был тот, что потомство Богатыря от датских кобыл, например Богатырь 2, родившийся в 1808 году и оставленный в заводе на смену отцу, не отличалось рысистыми способностями, а потомство его от голландских не отличалось экстерьерными достоинствами.

Все современники были единодушны в отрицательной оценке кутайсовских рысаков, которые всегда описывались ими как «большие пятивершковые, но сырые и неуклюжие лошади». Один из сыновей гнедого Богатыря, называвшийся тоже Богатырем (Зав. кн. р. р. VII, 127), прославился тем, что «однажды под управлением славного наездника Казанцева обежал на Московском бегу славного Катка генерала Чесменского». Этот случай, однако, никакой порухи на орловского рысака не накладывал. Победитель был ⅞-голландским жеребцом, а побежденный ¾-голландским мерином.

Кроме рысистого и верхового отделений, завод Кутайсова имел и упряжное, так называемое цветное отделение, выводившее каретных и цуговых лошадей. Поэт Г. Р. Державин в последние годы жизни ездил на четверике рыже-чалых, так называемых «розовых» лошадей завода Кутайсова. С. П. Жихарев в «Записках чиновника» дал их описание.

Перечень жеребцов, выпущенных из Хреновского завода, следует дополнить еще одним — серым Степенным 1, известным производителем Хреновского завода. Как и при каких обстоятельствах попал этот сын Кролика 1 к А. А. Чесменскому, нам неизвестно. По заводским книгам он значится рожденным в 1811 году. Может быть, мать его, подобно матери Старого Атласного, по ошибке была продана из Хреновского завода жеребою; может быть, Чесменскому было разрешено покрыть кобылу, дочь Барсика Большого, хреновским Кроликом 1, а может быть, Степенный 1 и просто-напросто был подарен Анной Алексеевной Орловой своему брату. Как бы то ни было, но в завод А. А. Чесменского для спаривания с дочерьми Барсика Большого производителем поступил внук Барсика Большого по матери. Можно думать, что методы заводской работы А. Г. Орлова не остались неизвестными его сыну. После смерти А. А. Чесменского серый Степенный 1 был куплен обратно А. А. Орловой, как сообщает Еженедельник 1823 г., за 16 тысяч рублей и поступил производителем в Хреновской завод.

Из числа его детей, родившихся у А. А. Чесменского, нам известен только гнедой жеребец Степенный Молодой, рождения 1820 года (от Старухи, д. Барса 1), и гнедая кобыла Степенная, рождения 1820 года (от Доброй, д. Барсика Большого), которые поступили в завод Я. П. Савельева, Все эти факты из истории орловской рысистой породы были настолько мало известны даже специалистам в данной отрасли, что редактор т. VII Заводской книги русских рысаков затруднился признать Степенного Молодого рысистым жеребцом.

В свете всех этих фактов нам уже не представляется такой необычайной история Старого Атласного, родившегося в 1812 году от проданной из Хренового кобылы Угрюмой, оказавшейся жеребою. Как к довольно простому событию отнеслась к этому и А. А. Орлова, отказавшаяся от обратной покупки жеребенка в завод за 8 тысяч рублей и предоставившая его В. И. Шишкину. Ей казалось совершенно невероятным, чтобы случайный жеребчик, доставшийся ее крепостному «управителю», мог в будущем представить какую-либо угрозу для Хреновского завода, после того как жеребцы испытанной ценности, Барсик Большой, Барсик Маленький и Богатырь, попав в обширные и богатые заводы знатных и владетельных коннозаводчиков, нисколько не оказались опасными для Хренового.

Несомненно, и Шишкин, тогда еще крепостной, оставляя «за себя» Старого Атласного, ни минуты не мог иметь мысли о том, чтобы противопоставить в будущем Хреновскому заводу свой Шишкинский, он мог мечтать разве только о выгодной перепродаже жеребчика. И, действительно, как только Старый Атласный подрос, Шишкин продал его генералу Недоброво, себе же оставил только одного жеребчика от него — Молодого Атласного.

Даже и после получения вольной (в 1818 году по желанию Александра I) Шишкин далеко не сразу принялся за организацию на широких началах собственного завода.

Приблизительно до 1825 года Шишкин был всецело поглощен Хреновским заводом и заботами о его устроении. Положение Шишкина в это время было очень прочным и его личные отношения с Орловой наилучшими.

В это время у Шишкина было всего две-три собственные матки, которых крыли Молодым Атласным, Из жеребцов, родившихся в Шишкинском заводе до 1825 года, нам известны лишь три-четыре: Бычок (Смесовский), Молодец (И. Н. Дубовицкого), Атласный (В. П. Воейкова).

¹ Скорее всего Диана была не «из Аравии», а просто «арабская», т. е. верхового отделения Хреновского завода. В таком случае ее родословная пишется так: Диана, серая, от Свирепого 2; мать Дожидайка, серая, от Добровольного 1; бабка серая, без клички, от Бойки; прабабка Ияменная, Серая, от Шаха, из Персии; прапрабабка Отгадчица, переведенная в 1778 году из Островского завода.

Расширять свой завод Шишкин начал уже во второй половине 20-х годов, когда отношения между ним и Орловой значительно ухудшились.

В это время Шишкин был независимым и материально обеспеченным человеком, «с чином XIV класса», вел хозяйство на собственной земле (с. Алексеевское, Бобровского уезда, названное им по имени Орлова Алексея Григорьевича), имел крупные деньги — за одну только продажу имения Сальма он получил от Орловой 250 тысяч рублей комиссионных; сыновья его были офицерами гвардейских полков.

Историю взаимоотношений Шишкина с владелицей Хренового в 20-х годах можно рассказать в нескольких словах. Чем холоднее становились отношения, тем энергичнее работал Шишкин над собственным заводом. Чем больше сил, внимания и энергии тратил он на свой завод и чем успешнее шла его работа в своем заводе, тем хуже становились его отношения с Орловой. Размолвка переходила в охлаждение, затем в скрытую враждебность и, наконец, привела к окончательному разрыву.

Напрасным трудом было бы пытаться отыскать какую-либо внешнюю причину первоначальной размолвки. Разрыв между А. А. Орловой и В. И. Шишкиным был естественным логичным исходом их взаимоотношений.

Все, что мы знаем об А. А. Орловой, говорит о том, что она не была способна вести крупное коннозаводческое предприятие. Близкими ей людьми, ее советчиками и помощниками стали монахи, старцы, отшельники, богомолки, которые с каждым годом все больше и больше влияли на Орлову и очень быстро довели ее дела до состояния полнейшего расстройства.

В 20-х годах имение за имением, дом за домом продавались на покрытие долгов когда-то богатейшей женщины в России, зато монастыри и церкви стали богатеть, отстраиваться, украшаться. Старьте, доставшиеся ей от отца слуги, такие, как Шишкин, еще некоторое время могли держаться по инерции. Однако «двор» А. А. Орловой давал им с каждым годом все больше чувствовать себя и стеснял их в работе. Известно, что к Шишкину в последние годы его пребывания в Хреновском заводе был приставлен какой-то присланный из Москвы доверенный человек Орловой, который должен был Шишкину «помогать в подборе».

С другой стороны, В. И. Шишкин должен быть рассматриваем как типичный представитель выходящей из социальных низов новой буржуазии, предприимчивый, энергичный, ловкий, быстро учитывающий конъюнктуру, и без особой, стеснительной в делах, скрупулезности и моральной щепетильности. Борьба между ним и Орловой была отражением в миниатюре классовой борьбы буржуазии и феодального дворянства, борьбы затаенной и ожесточенной, в которой поражение неминуемо должно было потерпеть последнее.

Борьбу В. И. Шишкин вел типичными для буржуазной конкуренции приемами, не останавливаясь ни перед неблаговидными с моральной, ни перед запретными с юридической точки зрения поступками. Секретов производства в смысле методов разведения и заводской техники, неведомых для него, разумеется, не существовало. Предстояло пробить брешь в монополии Хреновского завода, хранителем которой он сам же был поставлен, но именно служебное положение и давало к этому возможности, которых не имел никто другой в России, а Шишкин был не из тех, кто мог остановиться перед использованием служебного положения в личных интересах.

Во второй половине 20-х годов Шишкин через В. Н. Резцова регулярно покупал на московских аукционах десятки молодых хреновских кобыл высокого происхождения, которые как по классу, так и по экстерьеру вряд ли многим уступали лучшим хреновским маткам. Оставалось добыть к этим маткам достойных производителей. Вороной Молодой Атласный, видимо, не очень высоко ценился Шишкиным, и им удовлетвориться он не мог. Из числа сыновей Старого Атласного, родившихся у Недоброва, В. И. Шишкин купил себе в завод гнедого Безымянку, рождения 1823 года, жеребца очень резвого, прекрасного происхождения со стороны матери — от Звезды, дочери Кролика 1 и Маски, но не крупного и мало напоминавшего своими угловатыми формами хреновских красавцев-производителей.

Сознавая, что жеребцы в его заводе все же сильно уступают лучшим хреновским производителям, Шишкин решился на отчаянный шаг, который впоследствии был предметом споров и пересудов в течение целого столетия, — на тайную случку своих кобыл с лучшими производителями Хреновского завода. В. И. Коптев, в стремлении обелить Шишкина, утверждает, что тайная случка была всецело делом рук сыновей Шишкина, сам же Шишкин будто бы ничего не знал о ней. Эта версия, однако, представляется крайне неправдоподобной: сыновья могли быть исполнителями, но приводили они в исполнение несомненно, план отца, и назначение кобыл и выбор жеребцов принадлежали Шишкину.

Он использовал лучших хреновских производителей и получил от них нескольких жеребцов, сыгравших впоследствии исключительную роль в рысистом коннозаводстве.

Совершенно бесспорно происхождение от хреновских отцов следующих шишкинских производителей: 1) Горностай, сер. жер., рождения 1829 г., от Горностая 4 и Дубровы; 2) Усан, сер. жер., рождения 1830 года, от Усана 2 и Селитры; 3) Полкан, вор. жер., рождения 1829 года, от Полкана 3 и Степенной; 4) Ловкий, вор. жер., рождения 1829 года, от Ловкого 2 и Проворки; 5) Похвальный, вор. жер., рождения 1830 года, от Похвального 3 и Усадницы.

Происхождение это, засвидетельствованное многими современниками, в наши дни находит себе ряд дополнительных подтверждений.

Ключом к выяснению их происхождения являются не только клички, данные им по их действительным отцам, но их масть, тип, да и самые аттестаты, выданные из завода В. И. Шишкина на некоторых их детей.

Л. Н. Ведугин (Л. Н. Бочаров) в своей монографии о Соболе 1 («Известия комиссии по изучению рысистого коннозаводства в России») высказал мысль, что и заводское использование шишкинских жеребцов «сомнительного» происхождения безусловно подтверждает версию их происхождения от хреновских отцов. Действительно, как это можно проследить в соответствующих главах «Введения», лучшие сыновья Полкана были от дочерей Полкана 3, резвейший сын Горностая — Дугин от дочери Горностая 4, лучшая дочь Похвального — Храбрая от дочери Похвального 3 и т. д., подобно тому, как лучшие дети бесспорных сыновей Безымянки — Кролика и Молодецкого — Соболь 1 и Непобедимый Молодец 2 были от дочерей Безымянки.

Для всех, знающих методы заводской работы В. И. Шишкина, те приемы близкого родственного разведения, которыми он пользовался в Хреновеком заводе и которые еще с большею смелостью он применял в собственном заводе, использование знаменитых шишкинских жеребцов в заводе и родословные матерей лучших их детей могут служить таким же ключом к выяснению их происхождения, каким для Коптева и других старых генеалогов служили клички эти «спорных» жеребцов — Полкана, Усана, Горностая и других.

В целом, вопрос о шишкинских жеребцах можно считать безусловно разъясненным, и при работах по генеалогии нельзя исходить из официальной версии их происхождения от шишкинских Безымянки и Молодого Атласного.

Чрезвычайно интересны и характерны аттестаты, которые были выданы из завода В. И. Шишкина В. В. Тулинову при продаже Барса, рождения 1835 года, сына Усана и Догоняихи, и Горностая, рождения 1834 года, сына Горностая и Селитры. В. И. Шишкин в изложении родословной жеребцов и не лгал и не говорил всей правды. Вместо того чтобы доводить прямую мужскую линию до дедов и прадедов, в этих аттестатах коротко и глухо сказано: «Барс, жеребец серый, ростом 2 арш. 2³/₁ верш., родился от жеребца Усана», — на том изложение его породы со стороны отца и кончается, в то время как со стороны матери оно излагается с обычной тщательностью и подробностью (см. репродукцию аттестата на стр. 319). Написать и подписать аттестаты В. И. Шишкин заставил своего сына Алексея.

Совершенно очевидно, однако, что плод от тайной случки принадлежавших Шишкину кобыл с хреновскими жеребцами не мог быть всегда неизменно жеребцом. Если установлено, что не менее пяти жеребцов родилось от таких тайных случек, то от тайных случек должно было родиться приблизительно такое же число и кобыл за те же годы (1829–1830).

Нам неизвестно, чтобы кто-нибудь делал попытку проанализировать, какие именно шишкинские кобылы из числа рожденных в 1829 и 1830 годах могли быть от хреновских производителей. Вместе с тем подобный генеалогический экскурс представляет безусловный интерес.

По Заводским книгам в заводе В. И. Шишкина в 1829–1830 годах родилось 12 кобыл, из них четыре кобылки— 1) без клички, рождения

1829 года, от Усадницы; 2) Турчанка, рождения 1829 года, от Проворной; 3) Хозинка, рождения 1830 года, от Проворки и 4) Серьезная, рождения 1830 года, от Догоняихи, — были проданы молодыми и в завод В. И. Шишкина не поступили.

Из поступивших в завод восьми кобыл три в скором времени были из завода проданы, причем В. И. Шишкин не отметил даже кому. Это были Любушка, рождения 1829 года, от Доброй, Амазонка, рождения 1830 года, от Ладной, и Быстрая, рождения 1830 года, от Корнаушки.

Остается пять кобыл:

1) Задорная, сер., р. 1829 г., от Молодого Атласного и Корнаушки (по аттестату родная сестра Быстрой, р. 1830 г.);

2) Главная, гн., р. 1829 г., от Безымянки и Ладной (по аттестату родная сестра Амазонки, р. 1830 г.);

3) Тугая, сер., р. 1830 г., от Молодого Атласного и Ступистой;

4) Самка, сер., р. 1830 г., от Молодого Атласного и Лебедки;

5) Щучка, гн., р. 1830 г., от Безымянки и Волчьей Хватки.

Из этих кобыл Самка после первого жеребенка (Купчихи, рождения 1836 года) была продана В. Я. Тулинову, Тугая (серая, дочь вороного отца (?) и гнедой матери) дала жеребцов Тугого (В. П. Северцова), Горностая (В. В. Суровщикова) и была продана в 1839 году Р. М. Шидловскому. Главная, Задорная и Щучка оставались в заводских матках до тех пор, пока существовал завод, и по разделе перешли: Главная — Н. И. Тулинову, Задорная и Щучка — В. П. Охотникову.

Среди этих пяти кобыл и надо в первую очередь искать дочерей хреновских производителей.

Отметим, что все эти пять кобыл, подобно Горностаю, Усану и другим жеребцам, являются или первыми жеребятами своих матерей или же появляются на свет после года холостения кобылы. Несомненно, приводить в Хреновской завод для тайной случки подсосную кобылу представлялось очень затруднительным и опасным. На молодой же и холостой кобыле можно было сыновьям В. И. Шишкина приехать со своего хутора, не возбуждая подозрений, поставить лошадь до утра на конюшню, и затем уже, подговорив преданного конюха, ночью покрыть кобылу тайком тем или другим жеребцом.

Конечно, трудно утверждать с бесспорностью происхождение всех вышеуказанных пяти кобыл от хреновских отцов, но все же в отношении их эта версия является более вероятной, чем официальная.

Наибольший интерес из числа этих кобыл представляет для историка, изучающего породу, раньше всего Задорная как мать знаменитого Горюна, 5.40, Барса (В. А. Шанина), Светлой и др., затем Самка как мать известной Купчихи (И. Н. Дубовицкого), и Главная как мать хороших кобыл — Начальницы, Главной (А. А. Болдарева) и др.

Нам представляется, что в то время как многие коннозаводчики знали истинное происхождение шишкинских жеребцов, секрет происхождения шишкинских кобыл, если и был известен, то разве только одному коннозаводчику — И. Н. Дубовицкому, не побоявшемуся заплатить большую сумму за двухлетнего Горюна, рождения 1838 года, и кроме того, купившему Купчиху, рождения 1836 года (дочь Самки) и Приятного, рождения 1837 года (сына Щучки). Если прибавить, что и Начальница, дочь Главной, нашла себе впоследствии место в заводе Дубовицкого, то создается впечатление, что заводы И. Н. и П. А. Дубовицких особенно ценили маточные линии как раз всех тех кобыл, которые фигурируют в нашем списке [167].

Поэтому родословные лошадей И. Н. Дубовицкого должны читаться совсем не так, как они пишутся. Например, родословная известного серого Друга, 3.50 (2 в.), зав. И. Н. Дубовицкого, писалась так:

Такая родословная таблица давала нам совершенно неправильное представление о близком родственном разведении на Безымянку и Молодого Атласного, будто бы легшими в основу происхождения Друга, который, между прочим, нисколько не походил ни на Молодого Атласного, ни, тем более, на Безымянку, но по отзывам современников уродился в Сметанку.

В действительности, если мы не хотим фантазировать, то читать родословную Друга мы должны следующим образом:

Родословные шишкинских жеребцов как хреновского, так и чисто шишкинского происхождения, как равно и родословные их наиболее выдающегося потомства, подробно разбираются на соответствующих страницах «Введения» к тому I Государственной племенной книги (см. стр. 26–27, 32, 113, 130, 143 и др.).

Здесь мы считаем возможным ограничиться помещением портретов некоторых шишкинских родоначальников с приложенными к ним краткими родословными без особых комментариев к последним.

Серый Горностай и вороной Кролик были любимыми производителями В. И. Шишкина. Продав ряд других жеребцов из завода, этих двух Шишкин сохранял в заводе производителями в течение всего времени, пока существовал завод.

Портрет Горностая, писанный Н. Г. Сверчковым в 1846 году, представляет нам очень породного жеребца прекрасного рысистого типа. Со всем тем, по отзывам современников, Горностай не был безупречно сух, имел дефекты в строении передних ног и был очень пылок и труден в езде. В заводе В. И. Шишкина Горностай дал рекордиста 40-х годов Дугина, 8.30 (4½ версты) — от своей полусестры Кривой, д. Горностая 4 — и целую серию выдающихся жеребцов-производителей.

Вороной Кролик уступал Горностаю выраженностью рысистого типа и нарядностью форм, но превосходил его сухостью, а возможно и резвостью. Сам он показал хорошую резвость 7.43 — 4 в. в Воронеже, и среди детей были такие выдающиеся по резвости, как Кролик, 5.38, (И. Д. Ознобишина), и Соболь, 5.38, (В. П. Охотникова). На своеобразный экстерьер Кролика, повидимому, оказал влияние и тот жеребец из Бухарин, который приходился дедом Мужику 1. Черты сходства с азиатской лошадью можно уловить в длинной кадыковатой шее, в несколько потянутой спине, в постанове и в отделе хвоста, и при всем том мы видим достаточную глубину корпуса, при крупе, хотя и спущенном, но более длинном, чем у карабаира.

Благодаря любезности старшего зоотехника 1 Московского к/з тов. А. И. Попова, предоставившего в наше распоряжение экземпляр книги «Подробные сведения о конских заводах в России 1839 года», некогда принадлежавший В. И. Шишкину, мы могли сфотографировать собственноручные записи В. И. Шишкина о Кролике и о Соболе, сделанные им в книге.

Из приводимых факсимиле записей читатель может убедиться, как высоко ценил В. И. Шишкин резвость этих двух жеребцов, особенно Соболя, которого он вместе с М. Н. Доломановым считал лошадью, какие «родятся веками».

Однако «и сокол может прометнуться». Вся последующая история рысистой породы говорит о том, что по резвости и по типу своих детей и внуков лучшим из родившихся в заводе Шишкина жеребцов-производителей все же был не Кролик и даже не Горностай, но вороной Полкан, р. 1829 г., от Полкана 3 и Степенной, а его-то как раз и продал В. И. Шишкин еще жеребенком И. Н. Рогову.

Портрет замечательного роговского Полкана, рождения 1829 года, отца рекордиста Степенного, 5.39, Могучего, 5.41, Поспешного, Завидного и многих других, не сохранился, и для того чтобы дать представление об экстерьере Полкана, завода Шишкина, типичного, по отзывам всех современников, сына Полкана 3, мы отсылаем читателей к фотографии Полкана Н. А. Дивова (стр. 275), мать которого, Защита, является внучкой Поспешного и притом резко инбридирована на Полкана 3 (во II–III–IV–IV р. п.).

Необходимо сказать несколько слов и об Усане В. И. Шишкина. Светлосерый Усан, происшедший от случки отца с дочерью, был жеребцом чрезвычайно любопытного экстерьера: сухой, породный, ближе к арабскому типу, с прекрасной головой и выразительными глазами, но в то же время очень длинный, на коротких ногах.

Если действительно Сметанка имел лишнюю пару ребер, то из всех его потомков скорее всего именно Усан шишкинский мог унаследовать эту особенность — через Усана 1 и через Неохотную, бабку Усана 2, дочь Свирепого 1 и Просторной от Полкана 1.

В заводе Усан прославился в первую очередь рекордистом-дистанционером Горюном, 5.40, а затем из линии Усана вышли и многие другие выдающиеся производители; во главе их Павин (заводской жеребец у В. Д. Голицына) и Барс (заводской жеребец у В. Я. Тулинова).

Не только сыновья, но и внуки и даже правнуки Усана (Павин, Горюн, Друг, Любимец, Сорванец и др.) отличались необычайной длиной туловища.

Про Друга старожил Московского ипподрома С. И. Колесов писал: «Друг, сын Горюна и Купчихи, небольшого роста, светлосерая прекрасная лошадь, прошедшая тогда бег с 6 поворотами по песку в 5 м. 25 с., чего до того времени не делала ни одна лошадь. Мне казалось, что эта лошадь родилась в родоначальника орловского завода— Сметанку» [168].

В другом месте тот же Колесов сохранил ценное для нас сообщение, что «ход у всех лошадей усановой породы был не крутой, а пологий». Может быть, таким ходом выделялся и поражал современников и сам Сметанка?

Ближе к нашему времени исключительной коротконогостью и удлиненностью туловища отличался правнук Горюна, Заговоренок, 2.17, которого я лично видел в Елецком районе в 1918 году.

Правнучка Горюна, серая Потеря, 5.15, зав. И. Г. Афанасьева, дала рекордиста, серого Пылюгу, 2.08⁴/₈. Хотя отцом Пылюги был американский рысак Гарло, но он был «весь в мать», по отзыву всех его знавших.

В конце 1920-х годов ассистент профессора А. Ф. Климова С. М. Архангельская, исследуя скелет Пылюги, обнаружила наличие 19 спинных позвонков (при 6 поясничных).

Кроме упомянутых жеребцов, из завода Шишкина вышли еще десятки первоклассных бойцов ипподрома и производителей, во главе с такими, как Бычок (отец Петушка) и Молодецкий (отец Непобедимого Молодца 1, Непобедимого Молодца 2 и Молодецкого, завода И. А. Блохина).

С самого момента возникновения Лебедянских бегов в 1832 году, а затем Московских в 1834 году завод Шишкина занял безусловно доминирующее положение на ипподроме. Героями первых годов Лебедянского и Московского ипподромов были Бычок, 5.45, завода Шишкина, сын Молодого Атласного, и Лебедь 5.44, завода Воейкова, сын Атласного, завода Шишкина (Молодой Атласный — Любезная, д. Любезного 1).

Поставивший рекорд Бычок был куплен у купца Н. Е. Смесова, приведшего его в Москву, тут же немедленно после розыгрыша приза на Московском бегу за огромную сумму Д. П. Голохвастовым.

В гл. XXXI «Былого и дум» А. И. Герцен оставил нам колоритный рассказ о том, как приобретение Бычка «обрадовало и согрело последние десять лет» жизни Д. П. Голохвастова.

Что касается Лебедя, то он обогатил своего коннозаводчика В. П. Воейкова, который продавал братьев, полубратьев, сестер, полусестер, сыновей и дочерей Лебедя. Двадцать-тридцать лет спустя Воейков вспоминал: «Сидор Васильев (крепостной наездник. — В. В.) и Лебедь дали мне миллион».

В Музее коневодства Сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева сберегается гобелен, вытканный искусными крепостными мастерицами-коверщицами села Лавровки (В. П. Воейкова). На ковре изображен в натуральную величину Лебедь, запряженный в дрожки, а на дрожках Сидор Васильев.

За Бычком, 5.45, и Лебедем, 5.44, быстро последовали: Похвальный, 5.41, плеяда детей роговского Полкана (Степенный, 5.39, и др.), дети Усана (Горюн, 5.40, и др.), дети Кролика (Соболь, 5.38, и Кролик, 5.38), дети Горностая и т. д.

Порвав с Хреновским заводом и деятельно приступив к организации собственного конского завода, конкурирующего с Хреновским, Шишкин принял во внимание создавшуюся в связи с оживлением в ипподромном деле коннозаводскую ситуацию. Не задаваясь целью конкурировать с Хреновским заводом в отношении экстерьера своих лошадей (такая конкуренция, может быть, была бы заводу Шишкина и не под силу), он поставил себе определенную задачу — вывести рысаков, превосходящих хреновских соперников по резвости.

Эту задачу в своем заводе Шишкин разрешил блестяще.

Впечатление от побед шишкинских рысаков на ипподромах было потрясающее. Те секунды, которые представляются нам крайне скромными, современникам казались прямо каким-то откровением. До того времени никто и не представлял себе, что могут существовать рысаки подобной резвости. Для того чтобы правильно оценить эти секунды 5.45 — 5.40, надо припомнить условия, при которых они ставились: 4-колесный экипаж, тяжелые дрожки, исключительно крутые, чуть ли не вокруг столба, повороты и т. д. В настоящее время даже трудно сказать, какая должна быть сделана поправка на эти условия.

Непосредственным последствием этих побед и рекордов было то, что все крупные заводы, стремившиеся к ипподромным лаврам, спешили нарасхват покупать по рекордным ценам, до 30 000—36 000 рублей за голову, жеребцов-производителей из завода Шишкина.

Для будущего орловской рысистой породы ее выход при содействии В. И. Шишкина из стен Хренового на простор русского коннозаводства имел исключительное значение. Он предоставил породе возможности развития и совершенствования, обеспечил возрастание в ближайшие десятилетия контингента породы до тех нескольких тысяч голов, при которых существование породы может считаться упроченным.

К 1850 году число рысистых конских заводов в России превысило 100). Эти заводы, разбросанные по всей стране, не только размножали и продвигали рысистую лошадь, но и, разводя ее в различных условиях природной среды и заводского режима, создавали богатство внутрипородных типов и линий, создавали сложную генеалогическую структуру породы, создавали и ту независимую от формальной генеалогии, неоднородность, которая вызывается мощным влиянием разнообразия окружающей природной среды и иными в каждом отдельном случае условиями жизни, создаваемыми человеком.

Одна и та же линия, например Безымянки шишкинского, даже при родственном разведении становилась одной в заводе Ознобишина Тамбовской губернии, и совершенно другой в заводе Охотникова, Воронежской губернии, третьей — в заводе Голицына Орловской губернии, и на всех их непохожей в заводах Блохина — и Нарышкина, Московской

Может быть, в иных случаях — в тех же заводах Блохина, Пушкина, Григорова, Соллогуба, Петрово-Соловово и других — даже некоторая «нечистопородность» этих заводов шла на пользу породы при тех условиях, когда результаты работы заводов сравнивались между собой и проверялись, рысаки тренировались и испытывались на ипподромах.

Эти же ипподромы и возбуждаемое ими стремление одержать верх на состязаниях вызывали необходимость издания племенных книг. Племенные книги читались, изучались. По ним старались проникнуть в секреты производства резвых рысаков коннозаводчики-соперники. Резвые ипподромные бойцы, а также ценные производители и матки чем дальше, тем чаще начинали переходить из рук в руки. Заводы все больше и больше переставали жить замкнутой жизнью.

Через посредство В. И. Шишкина могучее дерево рысистой орловской породы дало десятки, сотни, тысячи отводков — русских рысистых заводов, сетью которых покрылась вся страна.

В продолжение 10–15 лет, между 1830–1845 годом, все частное рысистое коннозаводство строилось на шишкинском фундаменте и построилось так основательно, что когда в 1845 году государство сняло запрет с хреновских жеребцов, последние смогли получить в частном коннозаводстве уже только сравнительно ограниченное значение.

Лишь теперь мы в состоянии выполнить данное читателям обещание осветить более подробно и всесторонне историю и судьбу орловской верховой породы, ту коневодческую обстановку и те причины, которые вели и привели к гибели орловскую верховую породу в те самые годы и десятилетия, когда орловская рысистая порода уверенно вступала в полосу количественного и качественного роста.

Объяснение судьбы, постигшей орловскую верховую лошадь, не может быть сведено к плохой племенной работе верхового отделения Хреновского завода после 1831 года. Снимать печать бесталанности с хреновской администрации 30—40-х годов мы не собираемся, да и не смогли бы этого сделать, если бы и захотели. Неумелая работа Седина и. Кремешного в верховом отделении привела к уменьшению численности лошадей, к сокращению числа линий и к ухудшению качества их; финал хозяйничания Седина в чистокровном отделении был еще более печальный — полная ликвидация, хотя здесь и не возникало никаких трудностей селекционного порядка, никакой опасности замкнуться в родственном разведении. Однако те же бесталанные администраторы хозяйничали и в рысистом отделении, и опасности замкнутой работы в рысистом отделении были не меньшие, чем в верховом, и все же орловский рысак не погиб, а орловская верховая порода погибла.

Необходимо раньше всего проверить, не потому ли не уцелела орловская верховая лошадь, что работа с ней велась только в одном Хреновском заводе, в то время как работа с рысаком не замкнулась в Хреновом и вышла из стен завода на широкий простор.

В действительности дело обстояло не так, а скорее как раз наоборот, т. е. с этой точки зрения подходя к фактам истории коннозаводства, мы видим, что орловскому рысаку угрожали большие опасности.

Верховая порода образовалась раньше рысистой. Был момент, около 1820–1825 годов, когда верховых орловских лошадей в государственных и частных заводах России было много, а рысистых мало. Уже начиная с десятилетия 1800–1810 годов, верховые русские заводы имели в своем составе и орловских жеребцов и орловских кобыл, а в заводах рысистого направления орловских производителей не было, и хреновских кобыл приходилось крыть не рысистыми жеребцами.

До 30-х годов число рысистых заводов в России можно было пересчитать по пальцам. Более того, почти каждый возникавший рысистый завод, начиная с завода В. И. Шишкина, имел и отделение орловских верховых лошадей. Те же самые лица, те же самые коннозаводчики вели работу на двух фронтах коннозаводства, а результат получился совсем разный.

Приведем список виднейших коннозаводчиков 30—40-х годов, о которых доподлинно известно, что они имели или целые заводы или отделения верховой орловской породы.

Вот этот список: В. И. Шишкин, В. Н. Резцов, В. П. Воейков (в 1837 году имел 86 голов «верховых арабских завода А. А. Орловой- Чесменской»), Д. П. Воейков (в 1837 году — 66 голов), А. П. Беляков, П. Я. Охотников, А. А. Болдырев, А. И. Гендриков, С. В. Лисаневич, П. Я. Савельев, М. Ф. Рахманов (в 1837 году — 42 головы), Ф. А. Хвощинский, Ф. И. Лодыженский (на 15 заводских маток), В. Д. Задонский (43 ГОЛОВЫ), П. П. Бессонов (60 голов), С. С. Селезнев, Д. И. Баранчеев, Р. М. Шидловский, А. И. Сабуров, А. В. Жихарев и, наконец, после 1845 года, когда распались заводы А. А. Орловой и В. И. Шишкина, значительные верховые отделения образовались и в отпочковавшихся заводах A. Б. Козакова, А. Ф. Орлова и В. П. Охотникова.

Все эти заводы оставили по себе след и память в рысистом коннозаводстве, а где след их работы в верховом?

Теперь прибавим к нашему списку заводы уже чисто верхового направления, раньше всего такие, как И. В. Станкевича, Д. И. Кондратьева, К. П. Шуринова (в 1837 г. — 168 лошадей породы завода Орловой-Чесменской), — об этих мы еще кое-что знаем понаслышке; а вот заводы Д. П. Бутурлина (214 голов лошадей из заводов А. А. Орловой-Чесменской и Ф. В. Ростопчина), Ю. М. Виельгорского, Н. Ф. Рожанского (45 голов). Д. А. Хилкова, А. X. Бринкена, Н. Н. Тимофеевой, К. А. Александрович, B. А. Воронова, Я. П. Янова — про них мы только и можем сказать словами поэта: «что в имени тебе моем!»

Таким образом, не всегда породу сохраняет и спасает то обстоятельство, что она уже насчитывает тысячи голов, что работа с ней ведется в десятках заводов — от Херсонской и Екатеринославской до Московской и Ярославской губерний. Опасности «замкнуться в кольце родственного разведения» уже не существует, и условия жизни в этих многочисленных хозяйствах создаются, надо полагать, самые различные, чем поддерживается достаточное внутрипородное разнообразие типов и линий, и все же порода идет неудержимо к гибели.

Та или иная методика и техника разведения ничему не могут помочь, если экономика конепроизводства говорит свое властное слово, накладывает запрет на развитие определенной отрасли.

Мы уже много раз говорили о том, что развитие верхового коннозаводства в России было тесно связано с запросами обороны страны. Армия являлась основным заказчиком и потребителем лошадей верхового сорта. В годы войн, сменявших друг друга во второй половине XVIII и в начале XIX столетия [с Пруссией, Швецией (2 войны), Польшей (3 войны), Турцией (4 войны), Персией (2 войны)], и, в особенности, в десятилетие войн с Наполеоном (1805–1815 гг.), кавалерийские части требовали для своего пополнения сотен тысяч лошадей. Верховые конские заводы легко и выгодно сбывали всю свою продукцию. Число и размеры конских заводов все увеличивались. Общее количество маток в заводах достигало к 1814 году свыше 220 ТЫСЯЧ голов.

В 30-х годах XIX века войны почти прекратились. Ежегодный ремонт конского состава армии не составлял и ¹/₅ доли по сравнению с военными годами. Спрос далеко отставал от предложения. Перепроизводство лошадей верхового сорта в заводах давало себя чувствовать с каждым годом все сильнее. Верховые заводы вступили в полосу затяжного кризиса.

Крупные заводы стали своим хозяевам приносить крупные убытки. Помещики начали или закрывать их или резко сокращать их размеры. Из ведущей отрасли во многих помещичьих хозяйствах коннозаводство превращается в подсобную. Общее количество конских заводов в стране первое время еще не уменьшается, но производственная мощность их падает.

Обозначившееся наступление кризиса верхового коннозаводства хотя и неполно, но достаточно ясно отражает сельскохозяйственная статистика конца 30-х годов. По официальным статистическим сведениям, собранным в 1837 году, плодовый состав всех конских заводов насчитывал всего 174 тысячи кобыл, или на 20 % меньше, чем в 1814 году. Средний размер одного конского завода уже не 165 маток, а всего 43 заводские матки.

Если число кобыл в конских заводах падает к 1837 году по сравнению с 1814 годом на 50 тысяч голов, то общее количество лошадей, содержащихся в заводах, оказывается к 1837 году на 200 тысяч голов больше. Иными словами, лошади не имеют сбыта, готовая продукция затоваривается.

В следующие два десятилетия — 1837–1857 годы — кризис, переживаемый верховым коннозаводством, или, точнее, коннозаводством в силу его верхового направления, обостряется.

Происходят массовые распродажи уже не только крупных, но и средних и мелких конских заводов. Наблюдается свертывание самой отрасли.

Если на 1837 год подсчет по 4 082 конским заводам России дал цифру 174 301 голова кобыл-маток, то подобные же официальные статистические сведения Главного управления коннозаводства на 1857 год констатируют, что к этому времени конские заводы сохранили едва 45 % от маточного состава 1837 года (или 35 % от маточного состава 1814 года). Убавилось на ¹/₃ самое число заводов.

Помещаем краткую сводную таблицу, составленную на основании статистических сведений 1814, 1837 и 1857 годов.

В опубликованном «Отчете по управлению Государственного коннозаводства за 1857 год» был дан по своему времени не плохой анализ обстановки и обстоятельств, повлекших за собой падение верхового коннозаводства в десятилетия, предшествовавшие 1861 году, когда уже назревала неизбежность капиталистической перестройки сельского хозяйства России. Приводим некоторые характерные выписки из отчета.

«В конце прошлого и начале нынешнего столетия коннозаводство было любимым занятием богатых помещиков. Тогда славились заводы, производившие в особенности отличных верховых и ремонтных лошадей, как-то (приводится длинный список заводов — В. В.). Коннозаводство было, так сказать, любимою промышленностью владельцев. Открытие заводов обращалось в щегольство: одни учреждали их, как охотники, со знанием дела и польз, от него проистекающих, другие из подражания… Содержание заводов было не так дорого, сбыт ремонтных лошадей был удовлетворителен…

Между тем, с водворением мира во всей Европе, наука и заботливость об извлечении возможных выгод из поземельной собственности и капиталов породили множество важных открытий для земледелия и торговли. Товарищества, общества на паях, на акциях, стали возникать все с одною целью: сотворить богатство как можно скорее. Это не могло остаться без влияния на отечественное коннозаводство, тем более что и самое содержание лошадей, с постоянным возвышением ценности на овес и фураж, представляло уже менее выгод.

…Действительно многие или оставили в забвении свои конские заводы, или, продавая их другим, стали заниматься преимущественно разведением тонкошерстных овец, учреждением свеклосахарных заводов и разных фабрик, обращая на них капиталы, употреблявшиеся прежде на коннозаводство. Многие также продавали и свои поместья и конские заводы для того, чтобы обратить их в наличный капитал и пустить его в оборот».

Тот же самый отчет отмечает и еще один момент, чрезвычайно важный для понимания истории русского коннозаводства: орловская рысистая порода оставалась не затронутой кризисом 40—50-х годов. Отчет констатирует, что в то время, как верховые заводы, хотя бы и чистокровных лошадей, «не могут представлять владельцам выгоды посредством сбыта для общего употребления», рысистые конские заводы «постепенно увеличиваются от усиления требований на хороших рысистых лошадей».

И действительно, уже к 1850 году число частных рысистых заводов было свыше 100. Рысистая лошадь в России находила себе обширное и многостороннее применение, и в 40—50-е годы производство ее отставало от спроса. Средние цены на рысистых лошадей в несколько раз превышали цены на верховых.

Так, в период между 1841–1857 годами из государственных конских заводов было продано 8 487 голов верховых лошадей на общую сумму 599 373 рубля. Таким образом, средняя продажная цена верховой лошади была около 70 рублей серебром. И в эти же годы средняя цена продаваемых из Хреновского завода рысаков составила за кобылу 361 рубль, а за жеребца 789 рублей серебром, причем лучшие жеребцы не поступали в продажу, а оставлялись для заводов и заводских конюшен.

В полном соответствии с общей рыночной конъюнктурой мы наблюдаем в 30—40-х годах ту картину, что во всех без исключения конских заводах смешанного направления рысистое отделение из года в год расширялось, а верховое — сокращалось или даже и вовсе уничтожалось. Этот процесс легко прослеживается даже в Хреновском заводе, начиная с 1824 года, а тем более в заводах Шишкина, Тулинова, Воейкова, Рахманова, Кутайсова и многих других.

Итак, раньше всего в экономике конепроизводства, а не в том что одна порода была лучше, а другая хуже, и не в том, что одна порода нашла выход в другие частновладельческие конские заводы, а другая будто бы не нашла его, следует искать объяснения различной в дальнейшем судьбы двух одинаково прекрасных — каждая в своем роде — отечественных пород, созданных в Хреновском заводе.

В силу сложившейся в период 40—50-х годов экономики конепроизводства орловская рысистая порода находила условия для своего распространения, размножения и совершенствования, орловская верховая их не находила.

Арабская лошадь в эти годы делила с орловской верховой ее судьбу, часть чистокровных лошадей была, пожалуй, еще хуже.

Тот_же отчет за 1857 год отмечает: «Кроме лучших немногих производителей, оставляемых для заводского дела, остальные скаковые кровные лошади действительно сбываются за бесценок и, не соответствуя по большей части формами своими потребностям верховых заводов, поступают в тройки и тому подобное низшее употребление».

После 1861 года почти все чистокровные заводы России прекратили свое существование, и лишь в 1880-х годах чистокровное коннозаводство нащупав золотую жилу — тотализатор, начало восстанавливаться и расти за счет усиленного ввоза чистокровных лошадей из-за границы, так как своих чистокровных лошадей было к началу 80-х годов в заводах России не больше, чем орловских верховых и ростопчинских.

В 60-х и 70-х годах разведение орловской верховой лошади продолжалось лишь в 10–12 небольших любительских заводах. В противоположность тому правильному режиму выращивания, которого когда-то придерживалось Хреновое, мы уже нигде в заводах не находим систематической выездки орловских верховых лошадей и каких бы то ни было испытаний — хотя бы в манежной или полевой езде.

Не было испытаний, не было и печатных племенных книг, не было и возможностей правильного отбора, не было и постоянного соревнования сравнения и совместной работы многих коннозаводчиков, направленной к совершенствованию качеств породы.

Внешнюю блесткость, условную красоту орловская верховая лошадь сохранила, но ее внутренние качества, ее работоспособность понижались из поколения в поколение, и к концу XIX века последние представители орловской верховой лошади — и орлово-ростопчинской, — хотя иногда и 5 6-вершковые, выродились в типичных «парадёров».

При обстановке, сложившейся в верховом коннозаводстве уже к началу 40-х годов, сохранить отечественную верховую породу как необходимый племенной резерв верхового коневодства, спасти и даже улучшить ее могло бы только государство в своих конских заводах.

Дореволюционное ведомство государственного коннозаводства не сумело этого сделать. Нам теперь ясно, что ничего нельзя было достичь, замкнув работу с породой в стенах одного лишь Хреновского завода, да и там еще проводя разнообразные скрещивания то с ростопчинскою лошадью, то с чистокровной.

Если бы в государственные конские заводы были куплены в полном составе, кроме завода А. А. Орловой, еще хотя бы три-четыре крупных частных завода орловской верховой лошади из числа распроданных в 40-х годах; если бы, кроме Хреновского завода, еще хотя в двух-трех конских заводах — Деркульском, Стрелецком и др. — были организованы отделения верховой орловской породы; если бы те же орловские жеребцы и кобылы, которые уже имелись, не были бы, начиная с 30-х годов, брошены в разные скрещивания; если бы при этом во всех государственных конских заводах строго выдерживались «орловские» требования к орловским лошадям (правильный тренинг и кормление, упражнения и испытания, и т. д. и т. д.), — тогда можно было бы надеяться на то, что созданная порода не погибнет, а сохранится и будет совершенствоваться.

Но все эти «если бы» были невозможны при капиталистическом строе, непостижимы и недостижимы для дореволюционного коннозаводства.

Лишь плановое социалистическое хозяйство дает все возможности плановой племенной работы в животноводстве, при которой не только создаются все новые и новые ценные отечественные породы животных, но и создаются для выведенных пород все условия, конкретно необходимые для их дальнейшего существования и совершенствования.

Глава IX ПЕРЕХОД ХРЕНОВСКОГО ЗАВОДА В ВЕДЕНИЕ ГОСУДАРСТВА В 1845 ГОДУ ГОСУДАРСТВЕННОЕ КОННОЗАВОДСТВО В НАЧАЛЕ XIX ВЕКА

Теперь мы вплотную подошли к 1845 году, знаменательной дате в истории Хреновского конского завода, к тому моменту, когда, пробыв почти три четверти столетия во владении Орловых, Хреновской завод переменил хозяина, был. куплен царским правительством и перешел в ведомство государственного коннозаводства.

Часто описывалось это событие, но никогда не пытались дать ему объяснение, вскрыть те мотивы, которые вызвали этот переход, доказать его обусловленность рядом: факторов сложившейся в те годы коннозаводческой обстановки.

Здесь нам совершенно необходимо будет сделать небольшое отступление на тему о том, что же собою представляло то ведомство, куда теперь переходил Хреновской завод, каковы были цели, методы и программа его работы, какие учреждения имело оно в своем распоряжении и как оно в них хозяйничало. Тогда, с одной стороны, мы поймем, почему оно добивалось и добилось овладения Хреновским заводом, а с другой — какая будущая судьба была уготована этому заводу в новых руках.

Что представляло собой государственное коннозаводство в первой половине XIX века? Чтобы понять это, необходимо все время помнить, что, подобно государственному коннозаводству многих стран Запада, оно выросло прежде всего на почве запросов двора и кавалерии, а не на почве осознанных коневодческих потребностей страны в целом, Поэтому не только мероприятия по коннозаводству предшествовали исторически каким бы то ни было, хотя бы и самым скромным начинаниям в области коневодства, но и на всем коннозаводстве лежал особый отпечаток.

Советскому гражданину трудно представить себе ту отчужденность от народа, в какой жили государственные и царские дворцовые заводы: XVIII и XIX веков. Отношение свое к ним народ отразил в пословице: «Хорошо Хорошово, да не наше — царево» [169].

Дворцовое ведомство требовало лошадей разных сортов для разнообразных и многочисленных выездов и разъездов двора; армия и особенно гвардия нуждались в лошадях верхового и артиллерийского сорта. Поскольку лошадей для придворного ведомства и для армии в должном количестве нельзя было добыть в стране путем покупки из частных заводов, постольку эта задача возлагалась на особое ведомство под разными наименованиями.

В продолжение целого столетия, до сороковых годов XIX века задачей коннозаводского ведомства было обеспечивать двор и армию ежегодными ремонтами — и только. Для достижения этой уели путь избирался всегда один содержались конские заводы, с поголовьем маток, достаточным по расчету для ежегодного ремонта. Заводы эти, которые так и назывались: придворные и военные, преследовали таким образом отнюдь не цели создания племенной лошади, но лишь нужной двору и армии пользовательной

Особенное значение придавалось заводам военным. В 1819 году управление ими было даже выделено и передано особому Комитету об управлении военно-конскими заведениями. В его ведение перешли шесть конских заводов: Починковский, Скопинский, Деркульский, Стрелецкий, Лимаревский и заново организованный Алексеевский (Ново-Александровский). В этих заводах было 2 600 маток, а всего 9 420 лошадей всех возрастов. Ежегодная смета заводов составляла более 750 тысяч рублей.

Назначением этих заводов было поставлять ремонт гвардейской кавалерии и артиллерии. Кроме них, существовало еще не менее 10 заводов военных поселении при кавалерийских округах.

Управление же дворцовыми конскими заводами (Хорошовский, Бронницким, Гавриловским и др.) было поручено придворному ведомству.

Функции Комитета об управлении военно-конскими заведениями постепенно расширялись. В 1826 году были открыты первые две «сводные случные конюшни», число которых, постепенно увеличиваясь, достигло 7 к 1839 году. Старое название Комитета оказалось слишком узким и с 1833 года он был переименован в Комитет о коннозаводстве российском.

Председателем его был Н. А. Лунин, он же президент Лебедянского общества с момента его основания, секретарем небезызвестный Н. В. Граевский, редактор «Подробных сведений» 1839 года и Заводской книги 1854 года.

Деятельность этого Комитета представляет собою любопытную страничку и в истории русского коннозаводства. В ней, как в капле воды, отразилась вся эпоха николаевщины, с ее всезнающим, всевидящим и всемогущим оком начальства, претендующим на мелочный, бюрократический и полицейский надзор в порядке осуществления «Благодетельной» опеки начальства. Все управление военно-конскими заводами и случными сводны и конюшнями Комитета о коннозаводстве было построено по военному образцу. Все шло по струнке и по ниточке. Все учреждения обслуживались откомандированными в распоряжение Комитета из рядов войск нижними чинами.

Хотя Комитет и не числился по военному ведомству, но ряд «высочайших приказов», данных по военному министерству, он считал для себя обязательным и препровождал по своим подведомственным учреждениям к сведению и руководству. В числе других приказов в 1837 году по учреждениям Комитета о коннозаводстве — военно-конским заводам и случным сводным конюшням — был разослан следующий любопытный, почти анекдотический приказ, достойный того, чтобы войти даже в популярные книги по истории быта николаевской эпохи. Приводим его полностью.

ПРИКАЗ ВОЕННОГО МИНИСТРА

Москва. Ноября 15-го дня 1837 года № 115

Государь Император изволил заметить, что некоторые из Г.г. Военно-служащих дозволяют себе иметь на голове весьма длинные волосы, и причесывают их или даже завивают, подражая всем прихотям новых, странных обычаев, нередко из-за границы к нам достигающих.

Его Императорское Величество, находя неприличным допускать это в войсках, Высочайше повелеть изволил, вменить в непременную обязанность всем Г.г. Воинским Начальникам, строго наблюдать: дабы ни у кого из подчиненных их не было никакой прихотливости в прическе волос, чтобы вообще волоса были стрижены единообразно, и непременно так, чтобы спереди на лбу и на висках были не длиннее вершка, а округ ушей и на затылке гладко выстрижены, не закрывая ни ушей, ни воротника, и приглажены справа на лево. Из сего изымаются только Казачьи войска, в коих собственно нижним чинам дозволяется попрежнему стричь волосы на голове, по Русскому простонародному обыкновению, в кружок.

Вместе с тем, Его Величество изволили повелеть не допускать никаких странностей и в усах и в бакенбардах, наблюдая, чтобы первые были не ниже рта, а последние, ежели не сведены с усами, то также не ниже рта, выбривая их на щеках против онаго.

В таковой Монаршей воле объявляется по Военному Ведомству, к точному и непременному исполнению.

подписал: Генерал-Адъютант Граф Чернышев

В этом документе отражается весь николаевский режим. Лозунгом николаевской эпохи было не допускать «никакой прихотливости», хотя бы и в прическе, требовалось единообразие не только мыслей, но и стрижки волос, даже приглаживать их обязаны были только лишь справа налево.

Открытые в 1826–1843 годах сводные случные конюшни, как земля от неба, отличались от заводских конюшен нашего времени, предназначенных для обслуживания массового коневодства. Сводные случные конюшни были организованы в интересах не коневодства, но коннозаводства, или точнее сказать, в интересах частных коннозаводчиков и помещиков. В каждой конюшне находилось пять-шесть жеребцов-производителей, по большей части высокого класса и ценности. Так, например, в 1837 году в составе Московской сводной случной конюшни находились жеребцы:

2 чистокровных: Миддльтон (победитель Эпсомского дерби), Бирмингам (победитель Ст. Леджера),

1 голландский — Аполло,

1 английский каретный — Адмирал,

1 арабский — Худдер.

Плата за случку с ними кобыл колебалась в пределах 50—100 рублей. Случить кобылу с одним из этих жеребцов было, однако, далеко не простым и легким делом. Простого заявления о том, или хотя бы предварительной записи, было мало. Необходимо было заблаговременно подать особые ходатайства в Комитет о коннозаводстве с точными указаниями клички, породы, качеств кобылы. Комитет разбирал поданные на жеребцов всех сводных конюшен заявки и имел право безапелляционного решения. Тем владельцам, ходатайства которых удовлетворялись, выдавались именные свидетельства на право производства случки следующего образца: «По желанию Вашему и по расчету учиненному в Комитете о коннозаводстве Российском кобылы Ваши имеют быть случены:

1) с жеребцом Миддльтоном — кобыла от приметы;

2) с жеребцом Худдером — кобыла от приметы.

Этим, однако, не заканчивались мытарства и препятствия на пути владельца, возымевшего желание случить свою кобылу с жеребцом сводной конюшни. Каждая конюшня имела своего «попечителя» — таковым по Московской конюшне был известный коннозаводчик Ф. С. Мосолов, своего «смотрителя» — в Москве имелся такой «господин в должности смотрителя Московской сводной конюшни англичанин Гомфре».

Когда приходили приведенные из далеких имений и заводов кобылы, Гомфре представлял их на осмотр «попечителю», и тут только решался окончательно вопрос, быть или не быть кобыле слученной с жеребцом сводной конюшни. Сохранилась, например, в архивных документах Хреновского завода такая резолюция Мосолова: «по свидетельству за №… серую кобылу случить с Худдером (если она здорова), бурую же ни с кем не случать» — кобыла была признана того недостойной и ей предстояло отправиться обратно домой, за несколько сот километров.

Если таковы были препоны и рогатки на пути частных коннозаводчиков, пожелавших иметь дело с казенным ведомством, то можно себе легко представить, под какой многообразный и сложный контроль была взята деятельность учреждений самого ведомства, какою сетью предписаний, указаний, распоряжений, рапортов, донесений, отчетов и прочих формальностей были опутаны они по рукам и ногам. В архивных материалах, сданных впоследствии из сводных конюшен в Хреновской завод, одни только стереотипные по форме донесения о благополучном состоянии случной конюшни занимают целые кипы. При этом «благополучное состояние» понималось в очень строгом смысле слова: если, например, у жеребца случной конюшни появилась трещина копыта, то уже о состоянии сей трещины еженедельно докладывалось в Петербург и заводилось особое канцелярское дело (см. дело № 13, 1834 г., Елецкой сводной конюшни, «о треснувшем копыте жеребца Элеганта»).

Почти 25 лет продолжалась «благополучная» деятельность Комитета, пока правящие круги не осознали, что как в коннозаводстве российском, так и в самом Комитете дело обстоит совсем неблагополучно, настолько неблагополучно, что прежняя работа Комитета, направленная на производство ремонтной лошади в государственных конских заводах, попросту теряла всякий смысл.

За эти 25 лет частное коннозаводство давно успело залечить раны военного времени и, оправившись, стало предлагать ремонтных лошадей в любом количестве по ценам, значительно более дешевым, сравнительно со стоимостью производства ремонтной лошади в государственных конских заводах.

С другой стороны, выяснилась с очевидностью необходимость приступитъ к качественному поднятию коневодства во всей стране, т. е. вступить на тот путь массовых мероприятий, на который вступали одно за другим почти все государства Западной Европы. А условием такой работы являлись раньше всего наличие известных племенных ресурсов, сосредоточенных в руках государства и позволяющих вести работу в том направлении, о котором раньше очень мало думали.

В 40-х годах аграрный и крестьянский вопросы стали центральными вопросами внутренней политики. Не случайность, что в эти именно годы в поле зрения ведомства государственного коннозаводства впервые вошло коневодство крестьянское.

Нельзя не отметить незначительные с виду, но чрезвычайно характерные детали. Инициатива преобразований в коневодстве исходила не от ведомства государственного коннозаводства, а непосредственно из недр секретного комитета по крестьянскому вопросу председатель которого, министр государственных имуществ П. Д. Киселев, представил Николаю I в декабре 1842 года докладную записку «об улучшении коневодства во всем государстве».

Годом официальной перемены курса в области коннозаводства и коневодства является 1843 год. Указ от 7 января 1843 года гласит: «Императорские военно-конские заводы со всеми их способами предназначить для улучшения коннозаводства в государстве», т. е. впервые указывалось государственным заводам их настоящее назначение. Отныне они должны были стать рассадниками, производящими племенных лошадей-улучшателей, а не пользовательных — ремонтных лошадей [170]. Одновременно ликвидировались и все конские заводы кавалерийских округов.

После указа от 7 января вскоре последовал указ от 8 марта 1843 года «О нормальном расписании состава земских случных конюшен», предусматривавший организацию 24 земских случных конюшен с составом по 60 жеребцов в каждой, предназначенных для вольной общественной случки. Как мы видим, и назначение и масштаб этого мероприятия делает его в корне отличным от влачивших жалкое существование сводных случных конюшен с пятью жеребцами в каждой.

Третьим указом того же года был указ от 10 апреля 1843 года, создавший вместо Комитета о коннозаводстве российском Управление государственного коннозаводства, призванное проводить новую коннозаводскую политику.

На первых же шагах своей деятельности новое управление должно было неминуемо столкнуться с большими трудностями при разрешении вопроса, как переформировать заново все конские заводы, как организовать и укомплектовать лошадьми 24 конюшни [171].

Сравнительно легко было переформировать верховые конские заводы, создать рассадники чистокровной английской, арабской, — восточной и других пород. Недостающее количество производителей верхового сорта для заводских конюшен можно было также еще пополнить путем закупок у частных коннозаводчиков. Что же касается производителей упряжного, сельскохозяйственного и рабочего сорта, то в распоряжении государства не было решительно никаких племенных ресурсов. Надо оговориться, что о рабочем коневодстве в то время никто не задумывался; подобно тому, как и на Западе, оно долгое время не было предметом забот государственной власти. Но вопрос о налаживании массового производства в стране упряжной и сельскохозяйственной лошади стоял на очереди.

Потребность в хорошей упряжной лошади может быть никогда не чувствовалась так сильно, как именно в николаевскую эпоху, когда внутренний и внешний товарооборот капитализирующейся страны быстро возрастал и в то же время железных дорог еще не существовало и все перевозки производились исключительно водой и гужом.

В поисках породы, которая была бы пригодна для этой роли, породы- улучшательницы упряжной и сельскохозяйственной лошади, коннозаводская мысль, естественно, в первую очередь выдвигала орловскую рысистую породу, которая с каждым следующим десятилетием завоевывала себе все большее и большее признание в русских конских заводах. По своим качествам она соответствовала задачам, вставшим перед государственным коннозаводством.

В первый же год своего существования Главное управление коннозаводства предприняло энергичные шаги к овладению Хреновским заводом, который при создавшемся положении являлся ключом к позиции. Ведь рысистые лошади Хреновского завода и в 40-х годах были еще хороши, недосягаемо хороши. И когда чины высшей администрации из Главного управления коннозаводства приезжали в Хреновской завод и им производилась так называемая генеральная — выводка, их равно волновали и затаенное кипение на выводке Лебедя 4 или Непобедимого 2 и парадное холодное спокойствие Барса 3 или Мужика 2.

Только один Хреновский завод давал возможность Главному управлению занять командные высоты в рысистом коннозаводстве — так по крайней мере казалось. Переговоры о продаже Хренового велись более года. Легенда утверждает, что А. А. Орлова была не очень уступчива и что понадобилось «высочайшее приказание» Николая I для того, чтобы склонить ее к «добровольной» продаже Хренового.

Ближе к истине, однако, будет не особо доверять коннозаводской легенде. К этому времени дела А. А. Орловой, истратившей десятки миллионов на церкви и монастыри, были в плачевном состоянии.

Значительная часть ее имений и домов была продана, оставшиеся — заложены. Уже неоднократно приходилось ей прибегать к помощи казны или императора для покрытия своих долгов. Так, в 1832 году был продан в казну Нескучный дворец за полтора миллиона рублей. С другой стороны, к 40-м годам Хреновской завод начинал уже изнемогать под бременем своей славы. Ноша оказывалась чересчур тяжела для плеч и П. И. Кремешного и А. А. Орловой. Вести из Хренового утруждали и удручали Анну Орлову. Втайне она страшилась того состояния летаргии, когда в судьбе Хреновского завода уже не будет случаться ничего замечательного. Для Орловой становилось ясным, что Хреновской завод уже не был в состоянии удерживать за собой не только монополии, но и гегемонии в рысистом коннозаводстве.

При таких обстоятельствах продажа Хреновского завода должна была представляться Орловой желательной или, по меньшей мере, приемлемой, как своего рода почетная форма капитуляции.

Перед тем, как расстаться с заводом, А. А. Орлова подарила по 5 жеребцов и 50 рысистых маток А. Б. Козакову и своему племяннику А. Ф. Орлову. Весь остальной состав как рысистого, так и верхового отделения был куплен в казну и принят Главным управлением государственного коннозаводства по наличию на 1 января 1845 года.

Год продажи Хреновского завода отмечается в истории русского коннозаводства еще и как год ликвидации завода В. И. Шишкина. Потому ли, что, как говорят первоисточники, В. И. Шишкин устал и, потеряв сына, не видел себе достойного наследника в коннозаводской работе, потому ли, что, как это представляется нам более вероятным, В. И. Шишкин, всегда быстро улавливавший ситуацию текущего момента, рассчитал, что лучшие времена для его завода уже прошли, — во всяком случае, он решил закрыть свое предприятие в момент, когда оно перестало давать избыточный доход.

В 1844 году он назначил в продажу весь свой завод — была даже напечатана публикация об этом в газетах и в «Журнале Коннозаводства» — и, как известно, разделив на две равные половины, продал его В. П. Охотникову и Н. И. Тулинову.

Как бы для того, чтобы эффектно опустить занавес над оконченным первым актом исторической трилогии, главные действующие лица — Орловы и Шишкины в одно и то же время сходят со сцены русского коннозаводства.