Избранная проза

ИЗВЕСТИЕ О РАЗБИВШЕМСЯ РОССИЙСКОМ БРИГЕ ФАЛЬКЕ В ФИНСКОМ ЗАЛИВЕ У ТОЛБУХИНА МАЯКА, 1818 ГОДА ОКТЯБРЯ 20 ДНЯ

Жизнь[35] человеческая исполнена сама по себе опасностей; военная служба умножает их; но опасности сухопутной службы ограничиваются одними ужасами войны; в морской же, напротив, сверх военных случаев, человек подвергается часто большей погибели от стихий, устроенных природою на благо и пользу его, нежели в самых жестоких сражениях. — Я спешу представить тому разительный пример.

Целое лето нынешнего 1818 года не было жестоких ветров; первая буря случилась 20 числа октября месяца, и начавшись рано поутру от северо-запада с морозом в 372 градуса, продолжалась почти до полудня 21 числа. В продолжение сей бури по известиям, дошедшим доселе, разбило английский купеческий корабль Индастри, шедший из Бергена с сельдями, у мыса Стирсудена, лежащего верстах в 30 от Кронштадта по правую сторону Финского залива; люди с сего корабля с трудом спаслись на берег. Любекское судно Гофнунг, ушедшее с грузом из Кронштадта, близ Гогланда брошено было на мель и едва спаслось рачением шкипера, который со всем тем принужден был воротиться в Кронштадт по причине великой течи. — Два галиота российские потеряли мачты и один выбросило на берег на Кронштадтском рейде. — Российское судно Магдалена, шедшее из Ливерпуля с солью, кинуло на мель на Кронштадтском же рейде, сорвав оное с якорей. Сие самое, будучи снято с мели, оказало такие повреждения и течь, что принужденным нашлось войти в гавань и остаться там на зиму для починок. — Четыре лодки с зеленью и съестными припасами и один плот из бревен разбило на берегах; многие суда потеряли свои якори.

Теперь приступаю к описанию важнейшего из всех сих несчастных приключений, побудившего меня к извещению о сей буре. Все мною изочтенное до сих пор состоит из обыкновенных токмо случаев, весьма часто с мореплавателями встречающихся.

22 числа, по утишении немного сей бури и по прочищении пасмурности, с Толбухина маяка, отстоящего от Кронштадта верст на 14, сделан был телеграфом сигнал, что от него к западу военное судно терпит бедствие. Вследствие сего сигнала приказано было от военного губернатора и главного и Кронштадте командира вице-адмирала фон Моллера отправить с дальней брандвахты гребное судно с офицером, чтобы разведать, где стоит оное судно и для помощи ему. Я был послан с потребными орудиями и достаточным числом людей. Приехав уже к самому маяку, я увидел судно поблизости от него вовсе затонувшее, у коего мачты были срублены, а над подою оставалась одна только кормовая часть. Подъезжая ближе, мне казалось, что люди, на оном находящиеся, протягивали руки и просили о скорейшей помощи, и потому я поспешил перегрести расстояние ста сажень или немного более от маяка до судна, удивляясь однако же, каким образом маяк, дав знать сигналом о судне, сам не подает доселе помощи, увидя людей сих в таковом положении. Но какой ужас объял меня, когда, приближаясь к судну, увидел я множество людей замерзших и обледенелых в разных положениях: одни лежали свернувшись, другие в кучах, третьи держались за борты, как бы прося о спасении. — Первый предмет, поразивший меня, был лейтенант Щочкин, товарищ и приятель мой с самого малолетства, коего узнал я в ту же минуту, распростертый навзничь с обмерзлыми волосами и одеждой; за руку его держался денщик и, казалось, желал согреть оную своими руками; прочие люди лежали кучами, как бы в намерении согреть друг друга взаимною теплотою; под одною кучею лежащих людей признал я молодого офицера Абрютина, коего вероятно матросы хотели согреть собою; унтер-офицер подобным же образом был обложен; другой офицер, облокотись на борт, казался спящим. Все вообще имели вид спящих, или умоляющих Небо о своем спасении; одна мертвенная оцепенелость удостоверяла меня, что люди сии уже умерли, и я едва мог опомниться от нового мне чувства — большего нежели страх и сильнейшего жалости. Скрепив однако же сердце, я думал было осматривать, нет ли еще живых людей, как приехала с маяка лодка, с коей меня известили, что старания мои будут бесполезны, и что двое из сих несчастных, в живых найденные, сняты давно уже с судна. — Осмотрев однако же хорошенько, и не нашед ничего, я вышел на маяк, дабы разведать о сем приключении, и нашел там двоих спасенных: комиссара Богданова и унтер-офицера Изотова, столь слабых, что едва были в состоянии отвечать на мои вопросы. Они объявили следующее:

«Военный бриг Фальк, нагруженный мукою, отправился 25 числа сентября из Кронштадта в Свеаборг под управлением лейтенанта Щочкина 1-го, с мичманами Жоховым, Абрютиными 2 и 3-м, вышесказанным комиссаром Богдановым, штурманом Калашниковым, 35 человеками команды с пассажиркою, пожилою женщиною с 12-летним ее сыном. Вышед из Кронштадта с благополучным ветром, вскоре получили противный. Дувшие беспрерывно западные ветры заставляли сей бриг несколько раз спускаться в разные места и останавливаться там на якоре. Дважды он стоял за Гогландом, дважды в Бьорке, раз за Сескаром и раз за мысом Стирсуденом. К сему последнему подошли они 12 или 13 сего месяца. Лейтенант Щочкин, желая по назначению попасть скорее в Свеаборг, и выполнить по всей мере долг свой, никак не хотел идти назад в Кронштадт, рассчитывая, что с первым, хотя немного благоприятным ветром, он гораздо легче может сняться с якоря от Стирсудена, нежели из Кронштадта, из коего не при всяком ветре удобно выходить. В сем положении он стоял около 6 или 7 дней.

«20 числа началась буря; в семь часов пополудни порыв северо-западного ветра, дувшего со снегом и морозом, столь был велик, что судно, стоявшее на одном якоре, потащило. Мичман Жохов, бывший на вахте, видя, что при достаточном количестве выпускаемого каната судно не перестает тащить, хотел бросить другой якорь на помощь первому, и для сего якорь сей, обыкновенно привязываемый горизонтально вдоль судового борта, был отвязан и оставлен вертикально в висячем положении, подвешенным на кокоре, кранбалкою называемой[36].

Лейтенант Щочкин о сем в ту же минуту уведомленный, вышед наверх, отменил было кидать другой якорь, но узнав, что оный висит уже на кранбалке, и зная опасность сего положения при качке, тотчас велел оный бросить.

Не напрасно было опасение Щочкина, вследствие коего он велел отдать якорь: обледеневшая веревка, на коей оный висел, не могла вскорости быть развязана; надлежало оную рубить и в сие время якорь, раскачиваемый жестоким волнением, ударяя беспрестанно одним из своих рогов в судно, пробил обшивку — и вода хлынула в большом количестве по всему трюму.

Спустить якорь на кранбалку, обрубить мерзлую веревку и в сие время получить от якорной лапы пролом, было дело одной минуты. Шкиперский помощник первый увидел течь и известил о том начальника. Все меры противу оной остались тщетными; наконец, после многих бесполезных усилий, решено было, отрубив якоря, спуститься прямо на Толбухинский маяк, видимый от Стирсудена, и стать там на мель, дабы по крайней мере можно было поблизости к берегу спасти людей. Отрубили канаты — распустили паруса — пошли; течь начала усиливаться — отчаяние овладело всеми. — Увещания начальника не действовали: близкая смерть и неизвестность, в состоянии ли будет судно дойти не затонув до маяка, сделала всех глухими к приказаниям. — Начали прощаться между собою; все побежали переменять на себе белье по старинному русскому обычаю[37]. Наконец вода в судне так распространилась, что переменявшие внизу белье, иные, не успев выскочить, остались там, другие выбежали в одних рубахах, и судно, не дошед саженей ста до маяка, село на дно, так однако ж, что вода не покрывала верха судна. Со всем тем, волнение было столь жестоко, что бриг начало сносить с мели. Щочкин, опасаясь, чтоб судно не затонуло на глубине, велел бросить остальной якорь и верп (или якорь меньшего разбора), дабы удержаться ими на мелком месте; — велел срубить мачты, на коих незакрепленные паруса более и более сдвигали судно с места. Повторяемые удары о каменья отбили руль, и наконец нижняя часть судна начала разбиваться в щепы; бочки и прочие вещи выносило из люков или выходов наверх; судно погрузилось совсем, одна только задняя часть оставалась сверху воды. — Баркас или большое судно, стоявшее на верху палубы, мгновенно было оторвано стремившимися уже через верх волнами и, оными поднимаясь, перебило многих людей, собравшихся на корме. В сем положении во 100 саженях от маяка, вблизи возможного спасения, должны они были оставаться около двенадцати часов подверженными яростным волнам. Все гребные их суда и баркас оторвало прежде, нежели могли приступить к их употреблению; спасаться вплавь, значило ускорить свою смерть. — Никакого знака не можно было подать на маяк: пушки, порох были в воде; огня достать было невозможно; — крик не помогал им; тщетны были все усилия, чтоб их услышали на маяке; — рев волн, разбиваемых о каменья, маяк окружающие, и свист ветра в снасти телеграфа, при маяке стоящего, препятствовали им быть услышанными. Темнота осенней ночи, увеличиваемая снегом и светом самого маяка, препятствовали часовым с оного видеть на несколько саженей вдаль. Таким образом несчастные страдальцы принужденными нашлись из боязни быть снесенными волнами держаться друг за друга, оставаясь так без всякого движения, могшего их сколько-нибудь разогреть и избавить от холодной смерти. — С 9 часов вечера до самого рассвета оставались они в сем положении; — холод увеличивался почти до 5°; многие из них уже замерзли, многие снесены были волнами; — остальные едва дышали, оцепенев от холода. В исходе седьмого часа, лишь только можно было различать предметы, с маяка усмотрели несчастных и поспешили отправить небольшую лодку с семью человеками. Другого судна не можно было послать по чрезмерности волнения, о камни разбивающегося. Со всею предосторожностью, лодка опрокинулась на каменьях и семь человек вброд едва спаслись сами; однако ж поймав лодку и исправя оную по возможности, пустились опять. Часа два или более прошло дотоле, пока лодка могла добиться до судна, так что подъехав туда, нашли уже только двоих живыми, и то без всякого движения с едва заметными знаками жизни; прочие по одиночке умирали прежде, нежели могли дождаться спасения. Искав долго между мертвыми и не находя ни одного человека в живых, люди сии с великою трудностию возвратились на маяк, где подав возможную помощь двум несчастным, к исходу токмо дня привели их в состояние рассказать все обстоятельства сего пагубного случая.

Комиссар обязан спасением своим двум шубам, а унтер-офицер был накрыт тремя матросами. — Какой пример любви к начальству в людях наших!

Люди с судна были сняты. В число всей команды недоставало 9 человек и одного офицера. — Одни остались внизу, где старая пассажирка также скончала жизнь свою с сыном; других смыло волнами.

У Щочкина в Свеаборге осталась жена; двое Абрютиных, с ним бывшие, ее родные братья; отец ее плац-майором в Свеаборге. Удар слишком жестокий для отца и матери в один раз потерять двух сыновей и зятя! Старший сын был 18, младший 17, а самому Щочкину было не более 30 лет.

Представляя верное описание сего происшествия, не хочу ни увеличивать ужасов, ни уменьшать их. Пусть каждый, носящий в сердце искру чувствительности, пожалеет о несчастных, и иногда в молитвах своих да попросит бога, чтоб сохранил нас, бедных мореплавателей, от подобных случаев, грозящих нам в море ежечасно.

* * *