Избранница

Глава 6

Зимний сад всегда принадлежал ей одной. Конечно, здесь бывал садовник, но больше никто. Это был храм, убежище, место, где ее ждали мир и покой. И вот теперь, как только стеклянные стены сомкнулись вокруг них двоих, Леонора ощутила опасность. Она медленно шла вперед. Каблучки звонко стучали по плиткам пола. Шелестели шелковые юбки. И все же она прекрасно слышала звук его шагов — следом, он идет следом. Так в молчании они добрались до самой дальней точки сада — застекленного эркера. Двигаться дальше было некуда. Леонора чувствовала, что сердце бьется все быстрее и быстрее. Вот пульс уже отдает в висках, в кончиках пальцев. Вздохнув, она буднично сказала:

Зимой сюда подается теплый воздух. Трубы протяну ты из кухни. — Пальчиком девушка коснулась стекла. — Это двойные окна, чтобы удержать тепло внутри.

За окном было темным-темно, а в саду горели две лампы. Не слишком ярко, но можно было разобрать, где какое растение. Она увидела отражение Трентема в стекле. Он приближался медленно и теперь почему-то совершенно бесшумно. Лицо его оставалось в тени, пока он не подошел вплотную. Тогда они встретились взглядами — там, в стекле, за которым царила ночь.

Он обнял ее за талию, и Леонора быстро спросила:

— Вас и в самом деле интересуют зимние сады?

— Меня очень интересует этот конкретный зимний сад.

— Из-за растений?

— Нет. Из-за вас.

Он повернул ее, и она оказалась в его объятиях. Тристан накрыл ее губы своими — так, словно имел на это право. Словно по каким-то неведомым причинам она принадлежала ему. Руки Леоноры легли ему на плечи, и когда Тристан раскрыл ее губы и скользнул в жаркую глубину ее уст, тонкие пальцы смяли ткань его безупречного костюма. Он целовал девушку не спеша, словно впереди была вся жизнь — или хотя бы вся ночь. И она отвечала ему так, словно все происходящее было правильным и единственно возможным. Ей казалось, что от тела мужчины исхддит тепло и проникает сквозь тонкую ткань платья. И внутрь проникает его вкус — очень мужской, очень… определенный. Рука скользила по шелку и обжигала — позвоночник выгибался от этого огня навстречу еще более опасному пламени.

— О чем вы хотели со мной поговорить?

Леонора растерянно смотрела на него. Зачем он это спрашивает? Он оставил ее губы, чтобы задать совершенно ненужный вопрос. О чем же она хотела с ним поговорить, в самом деле? Некоторое время девушка пыталась собраться с мыслями, потом решительно сказала: «Не важно!» То ли себе, то ли ему. И сама потянулась к его губам. И они вновь были вместе, и чувственное удовольствие где-то внутри все росло, а потом Тристан опять прервал поцелуй и спросил:

— Сколько вам лет?

Губы Леоноры горели, что-то похожее на голод снедало ее плоть, и вопрос девушке не понравился.

— Это имеет значение?

Несколько секунд он смотрел на нее из-под тяжелых век непроницаемым взглядом, потом сказал:

— Теоретическое.

— Двадцать шесть, — ответила Леонора, глядя на его губы. И эти губы, такие чудесные — или, наоборот, порочные? — изогнулись в улыбке.

— Достаточно большая девочка, — прошептал он, прижал ее к себе и опять поцеловал.

Она ответила. Тристан чувствовал желание девушки и порадовался своей победе. Тут он выиграл. Ему удалось пробудить чувственность Леоноры настолько, что она отвечала, ему. И теперь, если потребуется провести очередной маневр по отвлечению внимания, у него гораздо больше шансов на успех.

Не хотелось признаваться самому себе, но его самолюбие задела та легкость, с которой она вчера вывернулась из его объятий, то, как быстро стряхнула очарование и удовольствие чувственности. По натуре он всегда был тираном, диктатором, хозяином, если угодно. Позади тенями стояли поколения предков — решительных мужчин, которые всегда получали желаемое.

Трентем уже осознал, что желает получить эту женщину, но пока не знал, в каком качестве. Нынешние ощущения разительно отличались от всего испытанного раньше. И это тревожило. Словно сам он как-то изменился… Или эта женщина пробудила в нем нечто, дремавшее до сих пор?

Ее губы были горячи, рот — погибель, наполненная медом поцелуев. Ее язычок жалил… Она учится слишком быстро, и сегодня ему было труднее сдерживать себя, чем вчера. Не позабыть бы, что он джентльмен… Джентльмен, к которому прижимается горячее женское тело, женские руки ерошат волосы на затылке, а губы так требовательны. Он чувствует ту же жажду, но в отличие от Леоноры понимает, что так просто — поцелуями — ее не утолить.

И ведь он совершенно точно знает, что ему не нужна такая жена. Слишком упрямая, слишком независимая.

Что-то возникло меж ними, и этот жар мешает думать. Но он может и помочь. Сейчас главное — защитить девушку, устранить нависшую опасность, которую он чует вокруг. Найти этого чертова взломщика, разобраться во всем самому. А там будет видно. Как только она окажется в безопасности, у него будет масса времени, чтобы решить, что же делать с этой страстью — такой нежданной.

Страсть — такая вещь, которую непросто контролировать. Вот и теперь-он чувствовал, что сдерживаться все труднее. Демоны рвались наружу. Что ж, не первый раз — медленно отступить, взять себя в руки.

Трентем поднял голову и взглянул Леоноре в лицо. Она растерянно моргала, затем вздохнула и удивленно оглянулась, словно забыв, как попала в зимний сад. Он разомкнул объятия, и она тотчас сделала шаг назад. Провела язычком по верхней губе. Должно быть, губы саднят, подумал он. И тотчас ощутил собственную боль — только болели не губы. Пришлось глубоко вздохнуть и постараться расслабиться.

— Что… — Она откашлялась. — Так что же мы предпримем, чтобы выследить и поймать взломщика? Вы придумали какой-нибудь план?

Тристан задумчиво и даже с некоторым уважением взглянул, на девушку. Что же нужно сделать, чтобы она потеряла разум?

— Я подумываю сходить в Сомерсет-Хаус. Узнать, кто такой этот Монтгомери Маунтфорд.

— Я пойду с вами, — отозвалась девушка. — Вдвоем мы справимся быстрее.

После некоторой паузы он кивнул:

— Хорошо. Я зайду за вами в одиннадцать.

Леонора недоверчиво уставилась на лорда, а он мило улыбался. Тогда в ее взгляде удивление — как это он так легко сдался? — сменилось подозрением. Улыбка же Тристана из очаровательной превратилась в искреннюю и немного насмешливую. Он поднес ее руку к губам:

— До завтра.

— Вот как? — Изящные брови взлетели, изображая недоумение. — А как же осмотр зимнего сада? Разве вы не хотите что-нибудь измерить?

— Я солгал. — Он перевернул ее кисть и поцеловал запястье. — У меня уже есть зимний сад. Напомните мне как-нибудь, и я с удовольствием покажу его вам.

Следующим утром он явился, как и обещал, но был встречен все тем же подозрительным взглядом. Трентем подал девушке руку и помог сесть в экипаж. Легко вскочил следом, взял поводья, и лошади, тронули с места изящное ландо.

Леонора выглядела чудесно: голубое платье и темно-синее пальто на меху очень ей шли. Изящная шляпка подчеркивала тонкие черты лица. Кожа словно светилась изнутри, нежная, чистая. Тристану пришлось сосредоточить все внимание на управлении экипажем: на улицах было людно. Но все же он успевал время от времени поглядывать на свою спутницу, любоваться ею. А потом вдруг подумал: как странно, что она не замужем.

Мужская часть светского общества не может быть настолько слепой. Тогда в чем причина? Может ли быть, чтобы она прятала себя от общества? Или ее стремление к самостоятельности и независимость оказались для кого-то слишком смелыми и не нашлось ни одного мужчины, готового принять вызов?

Он теперь тоже прекрасно осведомлен об этих ее чертах — их, конечно, трудно назвать привлекательными. Но Тристан воспринимал их не как вызов его мужественности от позабывшей свое место женщины. Нет. Смешно сказать, но он видел в этом объявление войны противником. А значит — равным.

Он искоса посмотрел на девушку. Воплощение независимости: вздернутый носик, сжатые губы. Улыбнулся. Честно, если бы она не попросила — он сам предложил бы эту поездку в Сомерсет-Хаус. Пока он рядом — она в безопасности. К тому же они едут в совершенно безобидное и респектабельное место. Так почему бы не позволить ей поучаствовать. Чем дольше они будут вести расследование вместе — тем в большей безопасности будет Леонора. А вот если оставить ее одну — один Бог знает, что она решит предпринять. К величайшему сожалению, не в его власти заставить ее прекратить расследование. Так что самый благоразумный курс пока — держать ее поближе… Тристан мысленно поморщился. Ему стало стыдно за самого себя. Да, все эти доводы разумны и безупречно логичны. Только вот что-то они слишком разумны… И зачем же уговаривать самого себя? Может быть, чтобы не было искушения признаться, что для него вдруг очень важным оказалось благополучие одной конкретной леди? Да, этой самой: не юных уже лет, с независимым характером. Что ж, он признался в этом себе — и это признание неприятно удивило его.

Наконец они прибыли в Сомерсетт-Хаус, оставили экипаж на попечение грума и вошли в здание. Эхо шагов звучало под каменными сводами. Клерк подслеповато уставился на них из-за своей конторки. Трентем сделал запрос, и их направили дальше по коридору в огромный зал. Весь он был заполнен ровными рядами деревянных шкафов, каждый из которых содержал множество ящиков. Другой клерк подвел их к одному из рядов, казавшихся удручающе бесконечными, и, указав на блестевшие золотом буквы М, А, У на фронтоне одного из деревянных хранилищ информации, безразлично посоветовал начать отсюда.

Леонора, движимая энтузиазмом, направилась к шкафу, Тристан еле поспевал за ней. Он прикидывал, сколько именно бумаг в каждом ящике и как много времени потребуется на поиски. Девушка выдвинула один из ящиков.

— Боже мой! — воскликнула она. Документы не валялись, не лежали — они стояли плотными рядами, заполнив все отведенное им пространство. — Нам потребуются дни или даже недели, — расстроенно пробормотала Леонора.

— Как удачно, что вы сами себя пригласили, — ответил он не без злорадства, выдвигая соседний ящик.

Девушка издала негромкий звук, подозрительно похожий на фырканье, что в общем-то не пристало леди, и углубилась в изучение имен. Первого Маунтфорда они обнаружили довольно быстро, но скоро радость находки сменилась унынием — количество людей с этой фамилией росло с удручающей скоростью.

Был обнаружен и Монтгомери Маунтфорд.

— Но… но как же так! — воскликнула Леонора, перечитывая документ. — Ему семьдесят три года!

Потом она просмотрела следующие шесть документов, на которых стояло то же имя. Бросила на Тристана растерянный взгляд:

— Пятеро слишком старые, а шестому — тринадцать лет.

— Посмотрите соседние документы — вдруг сертификат не туда поставили. — Он легко коснулся ее плеча. — Я поговорю с клерком.

Оставив Леонору хмуриться над бумагами, Трентем отошел к конторке и что-то сказал клерку. Тот послал своего помощника за другим официальным лицом, и скоро на сцене появился мистер Кросби. Выслушав Тристана, он с сомнением покачал головой:

— Не думаю, милорд, чтобы это имя могло попасть в разряд закрытых документов. Но коли так угодно вашей милости, я проверю.

Он удалился, а Леонора, так и не найдя ничего обнадеживающего, захлопнула ящик и подошла к Трентему. Некоторое время они ждали в молчании.

Наконец мистер Кросби вернулся. Он поклонился Леоноре и перенес все внимание на Тристана.

— Могу вас уверить, милорд, в Англии нет человека по имени Монтгомери Маунтфорд, который подходил бы под ваше описание. Если только не пропал один из документов. Впрочем, это вряд ли возможно.

Они поблагодарили чиновника и вышли на улицу. Там Леонора с недоумением спросила:

— Но почему кто-то решил воспользоваться вымышленным именем?

— Потому что он замыслил что-то недоброе. — Тристан натянул перчатки и повел девушку к экипажу.

— Давайте прокатимся немного.

Он повез Леонору в Суррей, в поместье Маллингем-Мэнор, ставшее с недавнего времени его домом. Тристан действовал спонтанно: Леонора была расстроена тем, что кто-то счел нужным использовать вымышленное имя — за этим явно угадывался злой умысел. Трентему хотелось отвлечь ее от мрачных мыслей. Сообразив, что они направляются прочь от Монтроуз-плейс, Леонора встревожилась, но лорд объяснил, что ему нужно ненадолго заехать в Суррей. Уладив деловые вопросы, он сможет целиком посвятить себя поискам неизвестного. Этот аргумент полностью успокоил девушку, и она приняла его план с радостью.

Дорога была ровной, лошади — свежими, а погода прекрасной. Они доехали быстро — как раз ко времени обеда, — и вот уже впереди показались ворота, отмечающие въезд в усадьбу, — вполне элегантное переплетение железных кружев.

Трентем видел, что Леонора внимательно рассматривает дом, стоящий посреди тщательно подстриженных лужаек и ухоженных газонов. Чтобы попасть к парадному крыльцу, нужно было объехать вокруг: так вела подъездная аллея, посыпанная гравием. Тристан взглянул на особняк. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что это его гнездо, — слишком недавно наследство обрушилось на него. И он каждый раз удивлялся, глядя на внушительное здание из светлого камня. Дому было много веков, но дядюшка вложил кучу средств в ремонт и перестройку. И теперь он смотрелся очень изящно и вполне современно.

Аллея сделала последний поворот, и фронтон предстал перед ними во всей красе. Леонора тихонько вздохнула:

— Прекрасный дом.

Трентем кивнул, позволив себе согласиться, что в чем-то дядя все-таки был прав.

Он натянул поводья у крыльца. От конюшни бежал слуга, чтобы принять лошадей. Трентем подал руку Леоноре, помог выйти из коляски и повел ее вверх по ступеням.

Дверь распахнул Клифтон — дворецкий дяди… то есть теперь его дворецкий. Он сиял улыбкой:

— Добро пожаловать домой, милорд.

— Спасибо. Это мисс Карлинг. Мы останемся на ленч, затем я быстро разберусь с делами и мы вернемся в город.

— Слушаюсь, милорд. Должен ли я доложить дамам о вашем приезде?

— Не стоит. — Тристан поморщился. — Я сам представлю мисс Карлинг. Они в утренней гостиной?

— Да, милорд.

Трентем помог Леоноре освободиться от пальто, передал его дворецкому и взял гостью под руку.

— Мне кажется, я как-то упоминал, что моя семья теперь состоит из большого количества дам.

— Упоминали. Они ваши тетушки?

— Некоторые. Но две — самые выдающиеся — приходятся мне двоюродными бабушками. Гермиона и Гортензия. В это время дня они всегда собираются в утренней гостиной. — Лорд помедлил и, взглянув на девушку, добавил: — Сплетничают.

Тристан распахнул дверь, и как бы в доказательство его слов щебет женских голосов мгновенно смолк. Они вошли в просторную комнату. Вдоль одной из стен шли окна, выходящие на лужайки и цветники парка. Вдали виднелось озеро. Но Леоноре трудно было сосредоточиться на красотах вида или интерьера, потому что на нее с огромным любопытством уставились восемь пар глаз. Тетушки были в восторге от появления нового лица и перспектив в дальнейшем всесторонне обсудить гостью.

Тристан представил девушку самой старшей даме — леди Гермионе Уэмис. Леди Гермиона приветствовала гостью довольно тепло. Леонора сделала реверанс и ответила что-то милое, что вызвало искренние улыбки у дам. Затем представления продолжались, и наконец Тристан подвел Леонору к креслу, усадил, и беседа началась. Леонора подумала, что дамы, лишенные возможности бывать в свете, набросятся на нее с вопросами и обрадуются ей как источнику свежих сплетен. Но тут леди Гортензия принялась описывать подробности их последнего визита к соседям, затем перешла к недавнему церковному празднику, и Леонора поняла, что дамы ведут весьма активную светскую жизнь.

— Здесь все время что-то происходит, дорогая, — сказала одна из старушек словно в подтверждение ее мыслей. — Нам совершенно некогда скучать.

Они рассказывали ей о поместье и деревне по соседству, и Леонора, которая прекрасно знала, что именно хочется услышать старым дамам, поведала о сэре Хамфри и Джереми, и какой у них дом, и о садах Седрика…

Трентем, который до этого стоял за спинкой ее кресла, извинился и, пообещав присоединиться к обществу за ленчем, вышел. Леонора смотрела ему вслед. Но почувствовать себя брошенной ей не удалось. Дамы всячески старались, развлечь девушку, и она поддерживала разговор — сначала просто потому, что они такие милые, а потом вдруг обнаружила, что постоянно узнает какие-то детали о Тристане и его покойном дядюшке Мортимере. Беседа заинтересовала ее по-настоящему. Она услышала, о враждебном отношении сэра Мортимера к брату и племяннику.

— Всегда считал их ни на что не годными бродягами, — с негодованием заявила леди Гермиона. — Но, если хотите знать мое мнение, он им просто завидовал! Да-да! Они-то повидали мир и пожили в свое удовольствие, а ему приходилось думать о счетах и вести дела в имении.

— И то, как повел себя мальчик, получив наследство, лучше всего доказывает, что старик был не прав! — торжествующе заявила леди Гортензия. — Тристан такой разумный и ответственный молодой человек! Не из тех, кто пренебрегает обязательствами, каковы бы они ни были.

Вокруг раздался одобрительный гул, и Леонора сообразила, что во фразе есть какой-то скрытый от нее смысл. Но прежде чем она придумала, как бы это тактично выяснить, леди Гермиона пустилась в красочное описание местного викария и его привычек, и девушка отвлеклась.

Когда прибыл дворецкий и объявил, что ленч подан, Леонора вдруг осознала, что беседа совершенно не утомила ее. Она и не подозревала, что так соскучилась по простым радостям и подробностям жизни в деревне.

Тристан уже ждал их в столовой и усадил гостью подле себя. Блюда были выше всяких похвал. Разговор за столом тек естественно и плавно, и Леонора подумала, что в этом семействе, несмотря на его странный состав, царят мир и согласие. Ленч подошел к концу, когда Тристан, поймав взгляд девушки, кивнул и встал.

— Прошу извинить нас, дамы. Еще несколько деловых вопросов, и потом нам нужно вернуться в город.

— О! Как жаль!

— Было так приятно познакомиться с вами, мисс Карлинг!

— Заставьте Трентема привезти вас в гости еще раз — и не откладывайте надолго!

Тристан терпеливо ждал, пока гостья распрощается со старыми дамами, потом предложил ей руку и повел в другое крыло дома.

И то, что теперь девушка оказалась на его половине, куда старые дамы никогда не заходили, странным образом успокоило Трентема. Он ведь специально оставил Леонору в гостиной, зная, что ее присутствие помешает всецело сосредоточиться на делах. Надеялся, что старые дамы не дадут ей скучать. И все же чувствовал себя неуютно, не видя Леонору и не слыша ее голоса. Это было как-то неправильно, но теперь, когда она вновь была рядом, все пришло в норму и он успокоился.

В кабинете Тристан предложил ей кресло:

— Посидите немного. Я быстро закончу с бумагами, и мы сможем ехать.

Девушка устроилась в кресле у очага — спокойная и умиротворенная, — и Тристан углубился в бумаги. Странным образом ее присутствие ничуть не мешало. Даже когда она встала, отошла к окну и смотрела на лужайки и сад, он просто мельком глянул в ее сторону, как-то сразу понял, что ей хорошо, и вернулся к счетам. Через четверть часа лорд привел дела в порядок. Теперь он сможет уехать в город на пару недель и целиком посвятить себя расследованию. И если события будут развиваться в том же направлении, то и Леоноре.

Отложив последний лист, Трентем поднял глаза и встретился с ней взглядом. Девушка стояла у окна и задумчиво рассматривала его. Потом сказала:

— Вы ведете себя не как светский лев.

— Это потому, что я не светский лев. — Он встал и по шел к ней.

— Я думала, все графы, особенно неженатые, ведут активную светскую жизнь.

— Я не собирался становиться графом. Титул был для меня полнейшей неожиданностью. Что касается моей неустроенности в плане женитьбы, то этот вопрос стал занимать общество только после того, как я получил титул.

Леонора смотрела в окно. Тристан бросил взгляд на мирный пейзаж и предложил:

— Прежде чем возвращаться в город, давайте немного погуляем.

Она подняла на него печальные глаза:

— Я только сейчас поняла, как мне всего этого не хватало. Оказывается, я очень люблю деревню.

Тристан провел гостью в соседнюю гостиную, и через французские окна молодые люди вышли на террасу, плавно спускающуюся к лужайке.

— Принести вам пальто?

— Нет, не нужно. — Она улыбалась. — На солнце совсем не холодно.

Трава под ногами была по-зимнему жесткой, но все же зеленой. Дом защищал молодых людей от холодного ветра. Леонора смотрела вокруг, потом задумчиво сказала:

— Должно быть, вы пережили настоящее потрясение, унаследовав все это. — Она махнула рукой в сторону дома. — И так неожиданно.

— Так и было.

— И все же вы справились. Дамы чувствуют себя вполне счастливыми.

— Рад это слышать.

Они пошли к озеру и некоторое время бродили по берегу. Леонора заметила семейство уток и, прикрывая глаза от солнца, всматривалась в даль, пытаясь разглядеть утят. Тристан смотрел на нее и понимал, что эта картина останется в его памяти навсегда: девушка, стоящая на берегу озера в лучах мягкого зимнего солнца. Такая красивая, умиротворенная и такая… уместная здесь. Что ж, глупо было бы прятаться от самого себя. Он ведь для этого и привез ее: во-первых, чтобы хоть ненадолго спрятать за стенами своего дома — тут ей ничто не угрожало, — а во-вторых, он должен был увидеть ее здесь, в своем доме. И теперь осознание того, насколько она вписывается в этот мир, привело его в замешательство.

И еще одна странность: он очень плохо чувствовал себя в моменты ничегонеделания. Потребность в некой конструктивной активности всегда занозой сидела в мозгу. Теперь, бродя с Леонорой по берегу и абсолютно ничего не делая, он был странно спокоен. Словно ее существования, присутствия рядом было достаточно, чтобы жизнь обрела смысл.

«Она совершенно необыкновенная, — признался себе Тристан. — И я должен как можно скорее сделать так, чтобы она оказалась в безопасности». Тревоги как-то сразу вернулись.

Словно почувствовав его настроение, Леонора обернулась и взглянула в лицо. Он, прикрыв глаза веками, улыбнулся светской улыбкой. Она нахмурилась. Тогда, прежде чем девушка успела что-то сказать, Трентем взял ее за руку и предложил:

— Пойдемте, я покажу вам цветы.

Розарий, даже в состоянии зимней спячки, смог отвлечь ее. Потом они пошли по аллее, с двух сторон обсаженной кустарниками. На небольшой полянке стоял белый мраморный павильон — очень классический, очень легкий.

Леонора остановилась, наслаждаясь видом. Она и забыла уже, каково это — бродить по просторному, ухоженному парку. В Лондоне у нее был сказочный сад, созданный Седриком. Он — чудо из чудес, но по размеру это всего лишь городской сад около дома. Не хватало простора, перспектив, возможности повернуть за угол и увидеть пространство до самого горизонта. Конечно, в городе были просторные парки, но там всегда толпился народ и было как-то неуютно.

Девушка чувствовала, как на нее снисходит спокойствие и умиротворение — словно вся усталость и волнения последнего времени растворяются в чистом воздухе, рассеиваются в пыль; и она точно знала, что вернется домой обновленной и будет вспоминать это место с чувством благодарности и восторга. Вот и эта беседка — для нее просто не могло быть другого места, она должна стоять именно здесь, где пересекаются садовые дорожки. Подобрав юбки, Леонора поднялась по ступеням. Пол внутри был выложен мозаикой — белые и серые плиты складывались в изящный узор. Ионические колонны поддерживали островерхую крышу. Мрамор, белый с прожилками серого и голубого, не выглядел чуждым.

Девушка взглянула на дом. Из беседки открывался прелестный вид на поместье — словно картина, где типичный аристократический особняк был вписан в ухоженный пейзаж английского парка.

— Знаете, это удивительное место. И, как бы трудно вам ни было, вы не можете жалеть, что владеете им, — сказала она.

— Я не жалею, — ответил Тристан, поймав ее взгляд и не позволяя Леоноре отвести глаза.

Взгляд и тон заставили ее нахмуриться, но прежде чем она успела что-то сказать, Трентем поймал ее руку — твердые теплые пальцы сомкнулись на хрупком запястье. И вот уже он губами чувствует биение ее пульса. Удары стали чаще, и, словно это был сигнал, Тристан притянул к себе девушку. Она скользнула в его объятия без малейшего опасения, полная любопытства и предвкушения.

Тетушка Милдред не одобрила бы это, но Леонора почему-то была уверена — этот мужчина не причинит зла. Его поцелуи были восхитительны, так почему бы не наслаждаться ими в ожидании дальнейшего. Относительно этого «дальнейшего» она не была так уверена. Что-то должно последовать, но что? Не узнаешь, пока не попробуешь — старая мудрость. Придется попробовать, чтобы узнать, каково это, когда тебя соблазняют. В том, что Трентем поставил себе цель соблазнить ее, она не сомневалась. Иначе к чему все это? Кроме того, он поинтересовался ее возрастом и не преминул заметить, что она вполне взрослая. С точки зрения света она потеряла последний шанс выйти замуж после того, как ей исполнилось двадцать пять, — слишком стара. Теперь ей двадцать шесть, и Леонора принадлежит исключительно себе самой. Никого не затронут ее поступки, и она вольна распоряжаться своей жизнью как угодно.

Кроме того, совершенно необязательно идти на поводу у этого мужчины. Она сама примет решение, когда настанет день. Но сегодня ничего значительного произойти не могло. Не в открытой беседке с видом на дом.

Свободная от необходимости размышлять и принимать решения, Леонора прикрыла глаза и страстно отдалась сладкой дуэли, которую вели их уста.

Его поцелуи будили странные ощущения, которые хотелось пережить вновь и вновь. Вот и теперь — напряжение возникло где-то в глубине ее тела, оно росло, и одновременно кровь разносила по телу жар. Девушка обвила руками шею Тристана. Ее тонкие пальцы ласкали его темные волосы, и она мельком удивилась, какие они мягкие и густые.

Тристан прижал ее к себе, превращая объятие в столкновение тел, так что груди Леоноры упирались в его жилет, он чувствовал ее бедра, а подол голубого платья шелестел по его ботинкам. Губы их, казалось, слились в единое целое, это был новый поцелуй, гораздо более интимный, чем вес предыдущие. Леонора знала, что должна быть шокирована происходящим, но эта мысль существовала отдельно от реальных чувств. А чувства — усиливающийся жар внутри и напряжение — еще больше разжигали голод. Инстинкт подсказывал, что чувство не принадлежало отдельно кому-то из них — это было нечто общее, обоюдное, что росло от встречи к встрече, от прикосновения к прикосновению и создавало меж ними некую связь, взаимное притяжение.

Тристан тоже заметил растущую привязанность, но сейчас он думал не о себе — его желания подождут. Он перестал притворяться перед собой и признал, что его цель — соблазнить эту женщину. Но ее нельзя заставить и очень не хочется напугать. Поэтому он будет терпелив и станет лелеять, искорки страсти, питая их ласками, пока костер не разгорится достаточно. Тристан чуть отстранился, размыкая объятия, но продолжал держать ее за талию одной рукой. Пальцы другой скользнули по ее лицу: гладкость щеки, твердая линия челюсти, нежность шеи. И целовать, ласкать ее губы, чтобы она разрывалась меж ласками его языка и прикосновением пальцев к ее коже, чтобы разжечь голод… Очень осторожно, едва касаясь, пальцы скользнули ниже, по высокой груди. О, хотелось бы трогать ее не так, но он подождет. Стратегия и тактика — великая вещь, и если уж играть — то наверняка.

Вот ее пальцы сжались, запутались в его волосах, и тогда он позволил своей ладони наполниться и удивился собственной нежности. Тело девушки напряглось, и ладонь его ощутила, как твердеет сосок.

Это было мучительно, но Тристан заставил свои мышцы повиноваться и прервать поцелуй, потом столь же медленно разомкнул объятия. Но не убрал ладонь с ее груди. Палец осторожно скользил по туго натянутой ткани, лаская напрягшийся сосок. Он смотрел на ее полуоткрытые припухшие губы. Вот дрогнули ресницы, и девушка открыла глаза. Он встретил ее затуманенный взгляд. И посмотрел на свою ладонь, ласкающую ее. Леонора механически последовала взглядом за ним и вдруг вздохнула и замерла. Тристан считал секунды, ожидая, пока она вновь сможет дышать. Она молчала: широко распахнутые глаза, тело как струна, — но не сделала и шага назад. Тогда он осторожно скользнул ладонью к ее предплечью и вниз. Поднес запястье к губам и лишь тогда встретился с Леонорой взглядом. Щеки ее окрасились легким румянцем, но девушка молча смотрела на него.

— Идемте, нам пора возвращаться в город, — мягко сказал Трентем.

Леонора была счастлива, что дорога до дома должна была занять не меньше часа. А может, и больше — к вечеру народу на улицах прибавилось и коляска двигалась не слишком быстро. Это время было необходимо ей, чтобы прийти в себя, попытаться восстановить хоть часть своей всегдашней уверенности и уравновешенности.

Время от времени она посматривала на лорда, но он, казалось, был всецело поглощен лошадьми — править в такой час было нелегко. Правда, пару раз он тоже бросал на нее взгляды, полные веселого любопытства, но: молчал. Леонора вздохнула: на запятках экипажа сидел грум, что делало совершенно невозможным разговор на личные темы. С другой стороны, она и не желала сейчас говорить об этом. Сначала надо подумать, разобраться в своих ощущениях и желательно выработать какой-то план или хотя бы линию поведения в дальнейшем.

В том, что она пойдет дальше, Леонора ни секунды не сомневалась. Пробудившаяся чувственность сделала более понятным то, что прежде казалось необъяснимым: что заставляет женщин — даже самых изысканных, просвещенных и рафинированных леди — подчиняться желаниям мужчин. Правда, Трентем никаких желаний не высказал. Пока.

Ах если бы она могла хоть предположить, каковы будут эти желания и когда они будут озвучены — она могла бы подготовиться и дать достойный ответ. А раз все составляющие этого уравнения неизвестны, то ей оставалось лишь ждать и гадать.

Этим Леонора и занималась, когда почувствовала, что экипаж замедлил ход. Она с недоумением оглянулась вокруг и обнаружила перед собой ворота дома номер двенадцать.

Трентем бросил поводья груму и выпрыгнул из экипажа. Взял ее за талию, легко поднял и поставил рядом с собой.

На секунду они так и замерли, глядя друг на друга. Губы его дрогнули… и тут совсем близко зазвучали торопливые шаги.

Обернувшись, молодые люди увидели, что к ним торопится Гасторп, мажордом дома номер двенадцать.

Он поклонился девушке:

— Мисс Карлинг.

Она улыбнулась и кивнула. Мажордом обратился к Трентему:

— Простите, что осмеливаюсь прерывать вас, милорд, но я хотел быть уверенным, что вы зайдете домой. Поставщик привез мебель для второго этажа. Я был бы счастлив, если бы вы нашли время взглянуть на нее и сказать, все ли вас устраивает.

Хорошо, я подойду через несколько минут…

— А знаете, — Леонора быстро взялась за рукав своего спутника и улыбнулась как можно приветливее, — мне бы очень хотелось взглянуть, как изменился дом мистера Мориссея. А что касается мебели — возможно, я смогу быть вам полезной! Женский взгляд в таких делах, знаете ли, всегда внимательнее мужского.

Тристан смотрел на девушку, и она не могла понять, о чем он думает. Потом, бросив быстрый взгляд в сторону Гасторпа, он сказал:

— Но уже довольно поздно. Ваши родные…

— Они и не заметили, что меня нет дома, уверяю вас.

Леонора продолжала улыбаться, глядя лорду прямо в лицо широко распахнутыми глазами. Ей показалось, что Трентем не в восторге от такой перспективы, и губы его сжались, едва удержав гримасу недовольства. Леонора удивилась: он не желает пускать ее в дом? Но тут же отнесла это за счет неловкости, которую, с ее точки зрения, вполне мог испытывать мужчина, вынужденный заняться меблировкой дома. В этой области — она почему-то была уверена — он был не силен. Но Трентем учтиво предложил ей руку и сказал:

— Раз вы настаиваете — прошу. Но предупреждаю: меблирован только второй этаж.

Делая вид, что не замечает его нарочитой сдержанности, девушка зашагала рядом с ним к дому. Гасторп уже стоял в дверях. Леонора вошла и с любопытством огляделась. Прошлый раз она видела холл первого этажа ночью, мебель на тот момент отсутствовала, зато кругом было полным-полно теней.

Она слабо представляла себе, как выглядит клуб, где собираются джентльмены. Почему-то казалось, что здесь должно быть много тяжелой мебели, а стены обшиты темным деревом. Все было не так: помещение поразило ее своей легкостью — очень просторное, светлое и в то же время подчеркнуто лишенное всех признаков уюта. Она взглянула на хозяина и подумала, что это элегантное, но холодное пространство должно идеально подходить ему и его друзьям. Они и не заметят, что чего-то не хватает.

Она не отказалась бы посмотреть и кухню, но Тристан жестом предложил подняться по лестнице и Леонора послушно двинулась вперед, мельком отметив, какой толстый и мягкий ковер покрывает пол. Лестница была выполнена из хорошего дерева, перила тускло блестели, и она поняла, что создатели клуба не ограничивали себя в расходах.

Когда лестница кончилась Трентем прошел вперед и распахнул дверь комнаты, занимавшей переднюю часть дома. В центре зала стоял массивный ореховый стол, окруженный восьмью стульями того же дерева и стиля. У одной стены высился шкаф с открытыми полками, напротив него бюро.

Тристан внимательно оглядел комнату. Да, именно таким они и представляли зал для встреч. Он кивнул Гасторпу и повел Леонору дальше.

Небольшой кабинет, где обстановка состояла из письменного стола, шкафа для документов и пары стульев, не вызвал у Леоноры интереса. Они прошли в библиотеку, окна которой выходили во внутренний двор.

Поставщик мебели, мистер Мичем, лично руководил установкой высокого и массивного книжного шкафа. Двое помощников, повинуясь повелительным жестам и окрикам, двигали его то правее, то левее. Мистер Мичем бросил быстрый взгляд на вошедших, но отвлекаться не стал. И лишь когда шкаф занял место, которое мебельщик счел подходящим, он позволил помощникам поставить его. Они с некоторым трудом выпрямились, облегченно вздыхая и украдкой утирая лбы. Мичем повернулся к господам и поклонился.

— Что ж, милорд, — сказал он. — Льщу себя надеждой, что вы и ваши друзья будете чувствовать себя в высшей степени уютно.

Он оглядел комнату, явно любуясь плодами своих трудов.

Тристан не мог не согласиться: комната получилась на славу. Светлая, но в то же время немного таинственная, как и положено библиотеке, она не казалась загроможденной, хоть и содержала достаточное количество солидной мебели: книжных шкафов, уютных кресел и небольших столиков, расставленных в стратегических местах, так чтобы в любой момент можно было положить рядом любимую книгу или поставить стакан с чем-нибудь бодрящим и согревающим. Два солидных книжных шкафа несколько стыдливо поблескивали пустыми полками, но это дело поправимое. Впрочем, вряд ли они будут читать тут романы. Скорее уж газеты с политическими и светскими новостями спортивные журналы, само собой. И здесь можно будет посидеть и подумать в тишине и покое, в дружественном молчании, которое порой дороже любых речей.

Обернувшись к мистеру Мичему, он с благодарностью сказал:

— Вы потрудились на славу.

— Благодарю, благодарю Вас, милорд! — Мебельщик, польщенный, замахал руками, выпроваживая своих помощников, и уже от двери добавил: — Теперь я вас покину, дабы вы в полной мере смогли насладиться уютом… Остальные заказанные вами, милорд, предметы, доставят в течение недели. Я лично прослежу.

Он низко поклонился, Тристан кивнул, и мебельщик вышел. Гасторп, поймав взгляд хозяина, торопливо сказал: — Я провожу мистера Мичема.

— Спасибо, Гасторп. Вы мне больше не нужны сегодня. Дверь я закрою сам.

Коротко поклонившись, мажордом удалился. Тристан вздохнул. Получилось не слишком хорошо, но что он мог поделать? Сказать Леоноре, что они не предполагали допускать женщин в этот дом — не дальше маленькой гостиной на первом этаже? Она начнет задавать вопросы, на которые совершенно невозможно ответить, не вдаваясь в подробности относительно целей создания клуба «Бастион». И совершенно непонятно, как она отреагирует, услышав об этих самых целях. Нет уж, лучше позволить ей осмотреть дом.

Тем временем Леонора прошлась по комнате. Провела рукой по резной спинке кресла, посмотрела — как показалось Тристану, с одобрением — на большой камин и подошла к окну. И теперь растерянно рассматривала свой собственный сад. Некоторое время Тристан ждал, когда она что-нибудь скажет, но девушка упорно молчала. Тогда он пересек комнату — богатый турецкий ковер поглотил звук шагов — и встал рядом, привалившись плечом к оконной раме.

Леонора взглянула ему в глаза:

— Вы не раз наблюдали за мной отсюда, не прав да ли?