Избранница

Глава 7

Прежде чем ответить, Тристан успел еще раз пожалеть, что согласился показать ей дом.

— Иногда, — сдержанно ответил он.

— Поэтому, когда я наткнулась на вас в тот, первый, раз, вы знали, кто я такая.

Она умолкла и отвернулась к окну. Тристан не решался заговорить, не имея понятия, о чем она думает. Леонора молчала довольно долго, потом негромко произнесла:

— Я не очень знакома с этим. — Она сделала неопределенный жест. — Видите ли, у меня нет настоящего опыта.

— Я так и подумал, — ответил Тристан, пытаясь сообразить, о чем они говорят.

— Вам придется заняться моим обучением.

Она повернулась, взглянула ему в глаза и вдруг как-то очень быстро оказалась радом, совсем близко. Тристан обнял ее за талию и, хмурясь, чтобы скрыть растерянность, пробормотал:

— Я не уверен…

— Но я готова учиться. — Теперь она смотрела на его губы. Положила руки ему на грудь и подняла лицо. — И хочу учиться. Впрочем, вы ведь это уже поняли, правда?

Леонора поцеловала его.

Она застала его врасплох. Трентем опять, недооценил ее — он не ждал такой смелости от леди и не успел воздвигнуть стену. Ее чувственность поразила его в самое сердце, и он вдруг понял, как это больно — ощущать изгибы ее стройного и очень женственного тела; ее требовательный язычок жалил его рот — и внутри поднималась волна, которую нельзя выпустить на свободу. Жажда обладания — демон, которого нужно срочно взять под контроль.

Он прижал ее к себе так, чтобы она почувствовала его напрягшееся тело и поняла, какие чувства вызывают ее ласки, ее тепло и горячее прикосновение.

Рука скользнула под распахнутое меховое пальто и легла ей на грудь. В прошлый раз он лишь дразнил ее прикосновением, то было обещание. Теперь же ласка его была чувственной, властной.

Леонора судорожно вздохнула, но не попыталась отстраниться. Ей не было страшно, наоборот, чувство ожидания и жажда большего овладели ею. Она жадно прижалась к его губам, и он сделал поцелуй более глубоким, продолжая ласкать ее. Желание, которое прежде вспыхивало искорками и было приятным, словно в крови плясали пузырьки шампанского, вдруг стало другим: пламя — нет, еще не пламя, но жар, распространявшийся где-то внутри, будя древние инстинкты и жажду чего-то большего. Леонора подалась вперед, не думая ни о чем, просто так было нужно — как-то подобраться ближе, слиться, чтобы наполнить вдруг образовавшуюся пустоту внутри. Грудь ныла и горела под его руками. Ладони Тристана двигались, лаская, распаляя, вызывая новую волну пламени, — и вот она поднялась, заставив ее задохнуться, и он поймал этот вздох. Леонора почувствовала, что лиф платья стал тесным, и он, казалось, знал это.

Уверенно расстегнул множество маленьких пуговок, и девушка смогла вздохнуть, но воздух показался горячим, потому что ладони скользнули под платье и теперь меж его руками и ее кожей был только тонкий шелк сорочки. Девушка чувствовала, что его прикосновения вновь подымают внутри горячую волну, и дерзко пожелала, чтобы сорочки не было вовсе, тогда она смогла бы ощутить его, приблизиться так, как нужно, как должно.

Не в силах выразить желание, она потянулась к его губам. И Тристан понял. Быстрое движение, и сорочка распахнулась, обнажая нежную кожу — белее самого дорогого фарфора, желаннее жемчуга. Ладони его наполнились, и с губ Леоноры сорвался вздох, а Трентем ощутил, как бешено колотится его сердце: от счастья обладания — неполного, и от жажды — неутоленной, и от радости — потому что ее желание было столь же сильным, он это знал теперь наверняка.

И он понял кое-что еще. Он не управлял ею. Каким-то образом, будучи невинной и неопытной, она сумела остаться собой и не потерять своей независимости. Ее пальчики ласкали его шею, язык сводил с ума, и она приникла к нему так, что он чувствовал каждый изгиб ее чудесного и такого желанного тела.

Добродетельная и страстная женщина.

Кто бы мог подумать, что это возможно. Трентем никогда прежде не встречал такой женщины, которая не боялась брать, и дарить, и быть собой.

Он и предположить не мог, что они смогут разделить такую близость всего через несколько дней после первого знакомства. Инстинкт подсказал ему, что пора останавливаться, если он желает сохранить остатки разума и самообладания.

Опыт позволил Тристану отступить осторожно, чтобы не дать девушке испытать смущение или разочарование. Просто ласки стали более спокойными и поцелуи скорее ласковыми, чем страстными. Пламя потихоньку отступало, оставляя после себя чувство легкой грусти и тепла.

Наконец ресницы девушки дрогнули, и Тристан с тревогой встретил взгляд голубых глаз. И не увидел в них испуга. Лишь вопрос: что же дальше?

Для него ответ был вполне очевиден, но сейчас было не место и не время, а потому он негромко сказал:

— Уже темнеет, я провожу вас домой.

Леонора, почувствовав укол разочарования, взглянула в окно. Время сумерек почти прошло, и за окном быстро наступал вечер.

— Я и не знала, что уже так поздно. — Она отступила. Там, где она была только что, время не имело никакого значения. И это было такое замечательное ощущение… Леонора быстро запретила себе думать о чем-либо. Потом, когда она останется одна, чтобы никто не видел, как она краснеет… Проигнорировав сорочку, она быстро застегнула платье и пальто. Подняла глаза и встретилась с внимательным взглядом Трентема. Несколько секунд он словно, силился разглядеть что-то в ее взгляде, затем, насмешливо изломив бровь, спросил:

— Я так понимаю, что вы одобрили обстановку?

На лице Леоноры мгновенно возникло высокомерное выражение. Она чуть приподняла брови и ледяным тоном ответила:

— Она идеально подходит для ваших целей.

Каковы бы эти цели ни были. Повернувшись, девушка пошла к двери. Некоторое время лорд не двигался и молча смотрел ей в спину. Она знала это совершенно точно — потому что чувствовала этот взгляд кожей. Потом Трентем зашевелился и пошел за ней к выходу.

Опыт, вот чего ей не хватало. «У меня нет опыта общения с мужчинами, особенно такими, как Трентем. И поэтому, сталкиваясь с ним, я сразу оказываюсь в невыгодном положении».

Испустив полный печали вздох, Леонора поплотнее запахнула шелковый пеньюар и забралась в старое и уютное кресло у камина. На улице было ужасно холодно, и даже в зимнем саду вдруг стало неуютно. Тогда она решила, что шелк и кресло у горящего огня — самая подходящая обстановка для тех вопросов и проблем, которые надо решить сегодня.

Трентем проводил ее до дома и потребовал встречи с дядей и братом. Она безропотно провела его в библиотеку. Потом слушала, как он расспрашивает их: обдумали ли они, что могло быть целью взломщика? Появились ли какие-нибудь идеи? Леонора могла бы сказать ему сразу, что ни сэр Хамфри, ни Джереми не собирались ничего обдумывать. Они выкинули эту проблему из головы, как только за Тристаном закрылась дверь.

И теперь они смотрели на него с недоумением: почему такая безделица все еще занимает занятого человека? Никаких идей и предположений, само собой, не было. Трентем все понял, и Леонора заметила, что челюсти его сжались, а лицо на секунду окаменело. Но он поблагодарил дядю и Джереми, вежливо с ними попрощался и ушел, так и не выказав своего недовольства.

Леонора проводила гостя до парадной двери. Кастора она отослала, и теперь только Генриетта составляла им компанию — отрывисто дышала у ног хозяйки и смотрела на Трентема с нескрываемым обожанием.

Мужчина взглянул в глаза Леоноре, и девушка без труда прочла его мысли. Щеки ее вспыхнули, и она опустила ресницы. Он ласково провел ладонью по ее щеке, осторожно взял за подбородок и заставил поднять лицо. Коснулся губ легким поцелуем — слишком легким, но сердце все равно замерло. Взглянув в глаза, быстро сказал:

— Берегите себя.

Тут на горизонте показался Кастор, и лорд Трентем отбыл, оставив ее наедине с мучительным беспокойством и смутным осознанием того, что, если она собирается жить дальше, нужно что-то решить.

Нужно осмелиться на принятие решения. Или не осмелиться.

Леонора поудобнее устроилась в кресле. Она уже поняла, что теперь время остановилось и ничего в ее жизни не произойдет, пока она не ответит на один-единственный вопрос: осмелится ли Леонора Карлинг удовлетворить свое любопытство? Нет, ведь это не просто праздная любознательность. Желание узнать, пережить то неведомое, что и составляет сущность отношений между мужчиной и женщиной, снедало ее.

Леонора смотрела на огонь и думала, думала. Был в ее жизни период, когда она была уверена: придет время — и это знание войдет в ее жизнь вместе с замужеством. Но общество и судьба решили иначе — ей не суждено выйти замуж. А значит, это знание стало для нее недоступным. Как-то так принято, что лишь замужние женщины имеют право пережить и узнать этот волнующий секрет.

Молодая, девушка, попытавшаяся проникнуть в тайны бытия в обход освященного церковью брака, подвергалась остракизму и бесчестью. Но она уже не юная девушка. Ей двадцать шесть лет, и в глазах общества она законченная старая дева.

Кроме того, вращаясь в свете, Леонора прекрасно, помнила еще одно правило: любая светская дама, родив мужу наследника, считала себя вправе пуститься во все тяжкие. И свет каким-то образом не считал это преступным. До тех пор, разумеется, пока все держалось в рамках приличий.

Итак, что мы имеем? Она не связана надеждой на брак, и нет необходимости беречь себя для кого-то. И клятв в верности тоже не давала. Так что, объективно говоря, если она решится уступить Трентему и позволит ему… то она не нарушит никаких обязательств и не причинит никому вреда.

Тут Леонора вспомнила о такой опасной для всякой связи вещи, как беременность. Но здравый смысл подсказывал ей, что этого можно избежать каким-то несложным путем. Иначе Лондон давно переполнился бы незаконными детьми, а половина светских дам была бы непрерывно на сносях. И Трентем наверняка все про это знает и обовсем позаботится.

Может быть, это немного странно, но ей нравится, что он такой… опытный. И умелый. И эта уверенность в его компетентности — как ни дико звучит это слово в данном контексте — позволила ей принять его предложение.

Леонора считала, что это было именно своего рода предложение определенных отношений. Как иначе можно было объяснить столь однозначно поступательное развитие событий — от прикосновения к поцелую, а потом к более чувственной и интимной ласке? И теперь, побывав в его объятиях, почувствовав на своих губах его поцелуи и жар внутри, когда руки мужчины касались ее тела, она стала догадываться, чего именно лишил ее общество и судьба, отказавшие ей в замужестве. И ведь это была только прелюдия. Что же ждало ее впереди, какие неизведанные глубины ощущений? Если этот мужчина с такой готовностью показал ей путь в новый, немного пугающий, но такой манящий мир, значит, он согласен быть ее наставником и партнером в этом приключении. Он будет руководить ею, наставлять и… пользоваться. Ну и почему бы нет? Ей все равно не для кого себя беречь.

Еще несколько лет назад она поняла, что брак, неизбежно порождающий зависимость от мужчины, вовлекающий в неравные отношения, где она всегда будет подчиняться, не для нее. Она не создана для подобного союза. Выбрав личную свободу, Леонора пожалела тогда лишь об одном — что ей так и не доведется стать сопричастной той чувственной тайне, которая окутывала интимные отношения супругов.

И вот появился Трентем и стал ее искушением. Что ж, надо отнестись к этому как к подарку судьбы. И принять его, не теряя времени. Кто знает, как долго он будет проявлять к ней интерес? Мужчины непостоянны, а военные в особенности — это все знают.

Леонора смотрела, как пламя умирает в камине и угли седеют, теряя жар. Через некоторое время она почувствовала, что замерзла. Решение принято.

И теперь возникли новые проблемы. Во-первых, каким образом дать понять Трентему, что она согласна? И как бы все так устроить, чтобы эта пьеса была сыграна по ее собственному сценарию?

На следующий день Тристан получил с утренней почтой письмо. После обычных приветствий и формальностей Леонора писала:

«Если согласиться с предположением, что в нашем доме есть некая ценность, за которой охотится таинственный взломщик, то мне представляется целесообразным обыскать лабораторию покойного кузена Седрика. Это довольно большое помещение. Сразу после смерти Седрика — даже до нашего переезда в дом — оно было закрыто. Надеюсь, что тщательный осмотр лаборатории даст нам новые нити для расследования. Первые результаты надеюсь сообщить после ленча. Если найду что-нибудь неожиданное, сразу же поставлю вас в известность.

С уважением и т.д.

Леонора Карлинг».

Тристан перечитал письмо трижды. Чутье подсказывало, что оно должно таить, в себе нечто большее, чем эта ничего не значащая информация. Но скрытый смысл ускользал от его понимания. В конце концов он решил, что слишком долго имел дело с шифровками и тайными посланиями по долгу службы и теперь ищет подтекст даже там, где его нет. Отложив письмо, Трентем занялся насущными делами.

Дела, связанные с Леонорой, представлялись ему первоочередными, поэтому он быстро написал на листке все методы, которые можно было использовать для идентификации человека, назвавшегося Монтгомери Маунтфордом. Проглядев список еще раз, он написал несколько записок и заданий и поручил лакею доставить их.

Следующим этапом работы стало написание писем, которые не принесут радости их получателям. Но долги есть долги.

Часом позже Хаверс ввел в кабинет потрепанную личность неприметной наружности. Трентем указал человеку на стул.

— Доброе утро, Колби. Спасибо, что зашли.

Человек быстро окинул взглядом кабинет, подождал, пока за дворецким закроется дверь, и сел.

— Доброе утро, сэр. Прошу прощения. Теперь-то, верно, надо было сказать «милорд»?

Тристан улыбнулся, и посетитель почему-то занервничал.

— Чем я могу быть вам полезен, милорд?

Несмотря на непрезентабельную внешность, Колби был опасен и занимал довольно высокое положение в своем мире. Он был Бароном — главой преступных элементов в одном из районов Лондона. Именно на его территории находилась Монтроуз-плейс. Когда Тристан и его друзья решили разместить свой клуб в доме номер двенадцать, они первым делом свели знакомство с мистером Колби. Просто дали ему понять, с кем придется иметь дело в случае возникновения разногласий.

Теперь Трентем рассказал Барону о попытках ограбления, имевших место в последнее время. Тот заверил его, что местное преступное сообщество не имеет к этому никакого отношения. Впрочем, Тристан с самого начала не верил, что орудовали настоящие грабители. Колби выглядел рассерженным и встревоженным. Глаза его сузились, мелкие зубы обнажились в недоброй улыбке.

— Я и сам не отказался бы потолковать с этим вашим молодым человеком, — прошипел он.

— Он мой, — резко сказал Трентем, и Барон, поколебавшись, неохотно кивнул.

— Я предупрежу своих ребят. Если он появится и кто-нибудь его заметит, я дам вам знать.

Таким образом сделка — информация в обмен на устранение возможного конкурента — была заключена. Тристан вызвал Хаверса и попрощался с Колби.

Трентем написал еще несколько записок с просьбой о предоставлении информации, вызвал дворецкого и отдал ему письма, наказав, чтобы их доставку — в собственные руки адресата — поручили самым крепким слугам.

— Я понимаю, милорд, что в данном случае нам надо продемонстрировать силу, а потому хорошо бы провести парочку показательных драк. Я все устрою.

Дворецкий удалился. Тристан в который раз подумал, что ему повезло заполучить такого человека себе на службу. Хаверс умел угодить старым дамам и в то же время был незаменим в случае возникновения опасности или щекотливых дел.

На данный момент Трентем ничего более не мог предпринять, чтобы как-то продвинуть расследование дела Монтгомери Маунтфорда. А потому он обратился к заботам и проблемам, которыми его в значительном количестве, снабдил графский титул.

Часы тикали, неумолимо отмеряя минуты и часы, а работа продвигалась не слишком быстро. Тристан попросил Хаверса принести ему ленч прямо в кабинет и за едой продолжал просматривать деловую корреспонденцию. Но всему когда-нибудь приходит конец, иссякла и стопка бумаг на столе.

Теперь надо было обдумать еще один важный вопрос, а именно — предстоящую женитьбу. Он должен наконец выбрать себе жену. «Забавно, — подумал Трентем, — я не думаю об этой женщине как о невесте — только как о жене, которая получит графский титул и будет исполнять обязанности, налагаемые этим титулом. Ну и обязанности жены, само собой».

Надо бы просмотреть список кандидатур. Тристан задумался. Если обратиться к тетушкам, они будут счастливы помочь, но… Но он просто не мог этого сделать. Не в его стиле было обращаться за помощью в столь личном и деликатном деле.

Взгляд его наткнулся на письмо Леоноры. Изящный почерк. Некоторое время он крутил ручку в пальцах, предаваясь праздным размышлениям о девушке, написавшей это послание.

Когда часы пробили три, Тристан встал и спустился вниз. Хаверс подал ему пальто и шляпу, распахнул дверь. Выйдя на улицу, Трентем решительно направился к дому номер четырнадцать.

Он нашел Леонору в лаборатории, расположенной в полуподвальном этаже. Стены просторного помещения были из голого холодного камня — ни штукатурки, ни обоев. С одной стороны под потолком располагалось несколько окон, выходивших на фасад здания. Должно быть, раньше они давали довольно много света, но теперь стекла потрескались и помутнели.

Глядя на окна, Тристан отметил, что через них в помещение попасть было невозможно — слишком узкие даже для ребенка.

Леонора, уткнувшаяся носом в какой-то пыльный том, не слышала, как он вошел. Трентем топнул ногой по полу, она подняла голову — и улыбнулась, не скрывая радости от того, что видит его.

Тристан улыбнулся в ответ и прошел в помещение. Огляделся. Нигде ни паутинки, столы чистые. Он нахмурился:

— Вы говорили, что комната была заперта много лет.

— Я приказала горничным прибраться. Не слишком люблю пауков.

Трентем разглядывал большой стол, деревянный сундук, полки на стенах, скромное деревянное распятие, бюро со множеством ящичков. Заметил на скамье рядом с девушкой стопку старых конвертов.

— Нашли что-нибудь?

— Ничего особенного.

Она захлопнула книгу, и в воздух поднялось облачко пыли.

— Он был очень аккуратный человек: не выбрасывал практически ничего. Я нашла счета, письма, дневники и научные заметки за много-много лет. Но хранил он все вперемешку. Я постаралась рассортировать бумаги.

Тристан взял конверт из кучки. Выцветшие чернила, почерк похож на женский. Прочитав несколько слов, он решил, что ошибся — содержание письма было сугубо научным. Взглянув на подпись, спросил:

— Кто такой А. Дж.?

Леонора наклонилась, чтобы взглянуть на письмо, и Тристан почувствовал, как ее грудь коснулась его плеча.

— А. Дж. Каррадерс, — сказала Леонора и пошла к шкафу, чтобы убрать на место толстый пыльный том.

Тристан едва удержался, чтобы не остановить ее. Остановить и обнять, чтобы опять почувствовать ее тело так близко.

— Седрик и Каррадерс имели какие-то общие интересы. Их переписка довольно обширна, — сказала девушка.

Пристроив фолиант на его законное место в шкафу, Леонора повернулась и вновь подошла к столу.

Тристан перебирал письма. Она потянулась мимо него к журналам, и он опять почувствовал ее тепло: чуть коснулась плеча рукой, юбка задела его ноги. Воздух вдруг сделался густым и горячим. Дышать было невозможно. Письма посыпались на пол. Прикоснуться, он должен к ней прикоснуться, иначе просто сойдет с ума.

Леонора быстро взглянула на лорда сквозь ресницы и, смущенная его хмурым челом, подалась назад. Тристан скрипнул зубами — слишком далеко, чтобы обнять, слишком близко, чтобы успокоиться. Должно быть, он очень долго был без женщины.

Леонора торопливо собрала письма.

— Я как раз собиралась просмотреть эту пачку. — Она осеклась и торопливо откашлялась. — Возможно, здесь найдутся следы какого-нибудь открытия.

Еще пару раз вздохнув и совладав наконец с собой, Трен-тем отозвался:

— Хорошо бы в этих бумагах нашелся ответ, что именно искал Маунтфорд, когда пытался купить дом. Став хозяином, он получил бы доступ в это помещение.

— Он мог получить его, прикидываясь покупателем и напросившись осмотреть дом.

— Вы правы.

Оставив искушение в виде Леоноры у скамьи, Трентем принялся методично осматривать комнату: обшаривая многочисленные ящички бюро и полки, он складывал все бумаги на стол.

— Я хочу, чтобы вы просмотрели все найденные документы и отобрали те, что написаны в последний год перед смертью Седрика.

— Но их будет сотни!

— И тем не менее это необходимо сделать. Затем нужно составить список корреспондентов. Написать каждому и спросить, не известно ли им, работал ли Седрик последнее время над каким-нибудь открытием, имеющим большое коммерческое или военное значение.

— Коммерческое или военное? — Брови Леоноры недоуменно взметнулись.

— Именно! Ученые, даже если они поглощены своими изысканиями не меньше, чем ваш дядя и брат все же, как правило, неплохо представляют себе, какое практическое применение может иметь их работа.

— Ну-у…» — Леонора смотрела, как Тристан ходит по комнате, стараясь держаться к ней спиной, и хмурилась. — Значит, я должна буду написать всем ученым, с которыми Седрик контактировал в последний год своей жизни.

— Всем без исключения. И кто-то отзовется и сообщит, если работы вашего покойного кузена имели практическую ценность.

Закончив осмотр, он неожиданно оказался прямо перед Леонорой. Та шла к столу, глядя на стопку писем в руках, и натолкнулась на него. Он подхватил ее, сжав руками плечи. Леонора, подняв лицо, забыла обо всем и в мучительном ожидании смотрела на его губы. Тристан оглянулся на дверь, и она быстро сказала:

— Вся прислуга занята. — Уж об этом она позаботилась. Он все медлил, и тогда она бросила письма на скамью и обняла его:

— Перестаньте смотреть букой и поцелуйте меня.

Он ушел час спустя. Ничего решительно не произошло, и казалось бы, что могут значить для взрослого мужчины поцелуи и довольно невинные ласки? Оказалось — все на свете. Ему было хорошо, как никогда раньше, хоть тело и осталось неудовлетворенным, но чувственность упивалась близостью с Леонорой. Он торопливо пригладил волосы. Похоже, ей особенно нравится разрушать его прическу. Ну и ладно.

Трентем смахнул пыль с рукава. Горничные протерли скамьи и стол, но не почистили от пыли письма. И они с Леонорой основательно извозились, пока собирали и перекладывали кучи бумаг. Он усмехнулся, вспомнив, как отряхивал ее и собирал паутинки с одежды, а потом не только с одежды, да и не было там никаких паутинок.

Он вздохнул, вспомнив лицо Леоноры: яркие глаза, казалось, потемнели, губы припухли от его поцелуев, и эти красные саднящие губы сводили его с ума, он не мог видеть ее рот, чтобы не представить себе, что бы он сделал дальше — если бы не был джентльменом.

Дойдя до ворот, Тристан сморщился: последствия таких фантазий неизбежно затрудняли ходьбу. Прогулка привела его в чувство, и тогда, подводя итоги дня, Тристан решил, что кое-чего добился.

Лаборатория Седрика оказалась бесценной. Во-первых, здесь нашлось множество бумаг — и появилась надежда, что они наконец узнают причину настойчивости таинственного взломщика. Кроме того, эти бумаги займут Леонору надолго. Сидя дома, она будет в относительной безопасности, и это даст ему, Тристану, возможность сосредоточиться на первоочередной задаче: активизировать свои поиски в преступном мире и, используя старые связи, попытаться выйти на этого типа, Маунтфорда. Ибо он должен устранить опасность, нависшую над Леонорой. И тогда уже можно будет подумать о женитьбе. Леонора понравится старым дамам, он уверен, а они наверняка одобрят его выбор.

Оказалось, это не так просто — создать подходящие условия для того, чтобы быть соблазненной. Леонора вздохнула. Она возлагала большие надежды на лабораторию Седрика, но Трентем не закрыл за собой дверь, когда вошел. Ну не могла же она просто пересечь комнату и демонстративно захлопнуть эту дурацкую дверь! Это было бы слишком… слишком откровенно. Не то чтобы они не продвинулись вперед — просто не так далеко, как она рассчитывала.

И теперь еще ей придется перерыть кучу старых бумаг. Хорошо хоть его светлость полководец лорд Трентем соизволил ограничить работу Золушки лишь последним годом жизни кузена.

Остаток дня она провела, вглядываясь в строки, написанные выцветшими чернилами, разбирая неразборчиво написанные даты и имена и раскладывая письма по кучкам. На следующее утро одна стопка перекочевала в небольшую комнату, где Леонора обычно занималась проверкой счетов и прочей домашней бухгалтерией. Разложив письма на столе, она принялась составлять список адресатов. Список получился обескураживающе длинным.

Затем девушка набросала черновик письма, которое собиралась разослать всем корреспондентам Седрика. В этом письме она сообщала о смерти их коллеги и просила написать, известно ли им что-нибудь о ценных открытиях кузена, изобретениях и т.д. Само собой, она ни словом не обмолвилась о взломе и своих проблемах. Вместо этого была изобретена весьма правдоподобная ссылка на необходимость сжечь все бесполезные бумаги и ликвидировать лабораторию, дабы освободить пространство в доме.

Предположив, что все ученые мыслят одинаково, она надеялась, что упоминание о возможном сожжении бесценных научных трудов заставит даже самых ленивых схватиться за перо и ответить на ее послание.

После ленча она приступила к тяжкому труду: переписывала письмо бессчетное количество раз, адресуя каждую новую копию очередному имени из списка.

В половине четвертого Леонора наконец отложила ручку и выпрямилась, чувствуя, как ноет спина. Пожалуй, на сегодня довольно. Никто, даже Трентем, не ждет, что она все сделает за один день. Леонора позвонила и приказала Кастору подать чай. Наслаждаясь горячим ароматным напитком, она обдумывала, что следует предпринять, дабы не откладывать надолго свое падение. Все пыльные бумаги мира не заставили бы ее забыть о том, что она собиралась быть соблазненной.

Странные мысли крутились в голове двадцатишестилетней девицы, которую общество списало в тираж и обрекло доживать свой скучный девственный век.

Но она решила иначе. Леонора взглянула на часы. Для визита в дом Трентема поздновато. Кроме того, там она немедленно окажется в окружении старых дам. А сейчас ей хотелось бы побыть с ним вдвоем. Нужно что-нибудь придумать.

— Если вы желаете, мисс, я могу все показать и рассказать.

— Нет-нет, благодарю. — Леонора с улыбкой переступила порог зимнего сада в доме лорда Трентема и лучезарно улыбнулась его дворецкому. — Я хотела бы просто побродить здесь, осмотреться и дождаться его светлость. Он ведь должен скоро быть дома?

— Я уверен, он вернется еще до темноты.

Ну что ж, в таком случае… — Она сделала не определенный жест.

— Если вам что-нибудь понадобится, мисс, звонок слева от вас. — Дворецкий поклонился и вышел, оставив девушку одну.

А Леонора принялась с искренним интересом рассматривать зимний сад. Он оказался не просто больше ее собственного — он был просто огромен. И Трентем еще смел выдумать такой глупый предлог: изучить ее сад как образец! Здесь все было лучше, чем в ее скромном убежище: температура поддерживалась одинаковая во всем помещении, а пол был выложен чудесной сине-зеленой мозаикой. Где-то в глубине, скрытый пышной растительностью, журчал фонтанчик. Леонора пошла по дорожке, с любопытством разглядывая растения. Было уже четыре часа, и свет за стеклянными стенами становился сумеречным. Если верить дворецкому, Трентем должен скоро вернуться.

Дорожка кончилась полянкой, окруженной пышными декоративными и цветущими кустарниками. Здесь имелся небольшой прудик, в центре которого и журчал фонтан. Вдоль стеклянной стены располагался чрезвычайно широкий и удобный диван со множеством подушек. Устроившись здесь, можно было смотреть на пруд, а можно — любоваться садом, который находился снаружи.

Леонора села и порадовалась, что подушки удивительно мягкие. Потом встала, решив, что лучше встретить Трентема стоя, а уж добраться до дивана можно и потом.

Краем глаза она уловила какое-то движение. Повернувшись, уставилась во все глаза. Свет за окнами почти померк, и под деревьями и кустами сада сгустились тени. Все вокруг казалось слегка нереальным и размытым в полумраке.

И вдруг девушка увидела человека — он вышел из тьмы: высокий, широкоплечий, одетый в поношенную куртку, грубые штаны и заляпанные грязью башмаки. Кепка, надвинутая на лоб, скрывала лицо. Леонора замерла, с трудом переводя дыхание и чувствуя, как ужас холодом сковывает члены. Неужели это еще один грабитель? Перед ее мысленным взором мгновенно пронеслись воспоминания о нападениях. Но этот человек больше и явно сильнее того, кто напал на нее. Значит, теперь ей не вырваться.

А человек, оглянувшись, направился в сторону зимнего сада. Леонора замерла, надеясь, что тень от кустов скроет ее. Кроме того, двери наверняка заперты. У Трентема прекрасный дворецкий, он не допустит такой небрежности, как открытая дверь.

Мужчина повернул ручку, и дверь открылась. Он вошел, неслышно ступая. Повернулся и выпрямился. Свет упал на его лицо, и у Леоноры вырвался невольный вскрик. Она смотрела и не верила своим глазам. Трентем, услышав звук, обернулся и тоже узнал ее.

— Тсс! — Он бросил взгляд в сторону коридора, затем бесшумными шагами двинулся к ней. — Какого черта вы тут делаете? — прошипел он. — И почему мне кажется, что я задаю этот вопрос не в первый раз?

Но девушка не могла и слова вымолвить, разглядывая его лицо: грязь и пыль, въевшиеся в кожу, щетину, покрывавшую подбородок и щеки, спутанные пряди волос, свисавшие из-под кепки, поношенной и засаленной до невозможности.

Она рассмотрела его одежду — не слишком чистую, из грубого сукна. Задержалась взглядом на уродливых башмаках и опять уставилась в лицо. Он ответил сердитым взглядом.

— Ответьте на мои вопросы, а я отвечу на ваши, — прошептала она. — Кого это вы изображаете?

— А на кого я, по-вашему, похож?

— На моряка, только что вылезшего даже не из трюма, а… — она принюхалась, — из каких-нибудь особенно вонючих доков.

— Вы сама проницательность, — не без сарказма прошептал лорд. — А теперь будьте добры ответить, что привело вас сюда? Вы нашли что-нибудь?

— Нет. Я просто хотела посмотреть ваш зимний сад. Помнится, вы обещали показать его мне.

— Вы не вовремя. — Слова прозвучали не лишком любезно, но Леонора почувствовала, что он не так сердит, как в первый момент, когда они столкнулись нос к носу.

— Но чем же вы занимались в таком виде? И где? — спросила она, вновь разглядывая наряд хозяина дома. Словно не верила своим глазам.

— В доках, как вы сами сказали. — Он облазил чуть не все притоны в том районе в надежде найти хоть намек на загадочного Монтгомери Маунтфорда.

— Вы уже слишком взрослый, чтобы увлекаться маскарадом, — строго произнесла Леонора. — И часто вы развлекаетесь подобным образом?

— Нет. — Он уж и не думал, что снова придется влезть в эти тряпки. Но все не выбросил их. И сегодня утром похвалил себя за подобную предусмотрительность. — Я был в… местах, где обычно собираются взломщики и прочие люди такого рода.

— А! Теперь я поняла! — Она немедленно простила ему этот ужасный костюм и с интересом спросила: — Вы что-нибудь разузнали?

— Пока нет, но я дал знать…

— О! Так она в зимнем саду? Почему же вы нам сразу не сказали?

Трентем вздрогнул, узнав голос Этелреды, и выругался про себя.

— Мы составим ей компанию до возвращения дорогого Тристана.

— Конечно! Бедной девочке, должно быть, скучно одной!

— Мисс Карлинг, вы здесь?

Тристан дернулся, чтобы схватить Леонору за плечи, но вовремя вспомнил, что руки у него грязные и остановился.

— Отвлеките их.

Она расслышала мольбу в его голосе.

— Они ничего не знают о вашем маскараде?

— Конечно, нет! Да любую из них удар хватит при виде меня в таком обличье.

Голоса приближались. Тристан протянул к ней руки.

— Прошу вас.

— Хорошо. Я вас спасу. — Она улыбнулась и пошла по тропинке навстречу дамам, но, не удержавшись, обернулась и, лукаво глядя через плечо, прошептала: — Но вы теперь мой должник.

— Все, что пожелаете. Только уведите их в гостиную.

Леонора поспешила вперед. На губах ее играла торжествующая улыбка. Он сказал «все, что пожелаете». Желание у нее уже есть, осталось дождаться подходящего момента и напомнить ему о клятве.