Избранное

Что таит в своих покоях сердца запертый чертог?

Ты царевен своенравней и властительней цариц!

Твой любовник изнемог,

Твой зрачок его обжег;

Плачет он, — тебе потеха!

Даровал тебе сам бог Блеск султанского доспеха:

Точно луки, гнутся брови над колчанами ресниц!

О красавицах прелестных где б беседу ни вели,

Все тебя считают первой между перлами земли.

Весть об этом журавли В Рум и Индию снесли.

Ты пленишь любого шейха:

Пред тобой ничто — Лейли,

Пред тобой раба — Зюлейха!

Пред тобою, розолицей, поникают розы ниц!

Угли рдяные влюблений раскидала в поле ты;

Сталь расплавится на углях, сердца выгорят цветы.

Как тебе внушить мечты?

Чем смягчить твои черты?

Звезд не видно пламезарных

Перед солнцем красоты,—

И скользят вдоль щек янтарных

Звенья локонов чудесных, — вязь искусных кружевниц.

Ты сидишь, как птица-сирин, ты, как сокол, вьешься ввысь;

У тебя как месяц брови, зубы жемчугом зажглись;

Глянь, павлин, и устыдись!

Глянь, орел, и преклонись!

Ты ж, скользя степным джейраном,

С нежной горлинкой сравнись!

Я сравню тебя с фазаном,

Ты играешь и сверкаешь опереньем райских птиц.

И когда цветной твой пояс заблистает издали,

О немыслимом мечтают все любовники земли

И кричат тебе: «Внемли!

Нищих златом надели!

Дай нам рай за рай загробный!»

Да! Нигде Махтумкули

Не видал второй подобной,—

И любви его безумной нет пределов и границ!

Двенадцать месяцев идут чередой,

А рамазан придет — из лучших лучший.

Сирийский край был славен красотой,

И звал его народ: «Из лучших — лучший».

Дивлюсь — о боже! — чудесам твоим,

Но не постигну разумом простым.

Зачем в земле сокрыт, недостижим

Источник светлых вод — из лучших лучший?

Уместен ли зловещий крик ворон

В саду, где розой соловей пленен?

В пещерах клады стережет дракон,

Нам преграждая вход, — из лучших лучший.

Когда б к творцу пробиться я сумел,

Смутится он при виде наших дел.

В одной пословице весь наш удел:

«Еж подгрызает плод из лучших лучший».

Бессилен я. Душа моя больна,

Ока дотла любовью сожжена.

Издревле поговорка сложена:

«Шакал кусок сожрет из лучших лучший».

Язык змеиный, умудрясь, поймешь.

Не превращай святую правду в ложь.

Всем говори, что твой сосед хорош.

Кто не клевещет — тот из лучших лучший.

Махтумкули неправый видит суд,

Здесь кроткие ручьями слезы льют.

В неволю брата братья продают.

В изгнание уйдет из лучших лучший.

Коль время-кравчий мне не даст испить шербету —

Умру, не вытерплю, истаю, как свеча!

Дай чашу, милая! Мы скроем тайну эту!

Знай, образумлюсь я, лишь нежный клад сыща!

Пловец потерянный, я плыл по океанам;

Я спутницу нашел, стремясь к блаженным странам;

Испив ширап любви, я буйным стал и пьяным;

Мне чужд и утра шелк, и поздних зорь парча.

Покуда страсть кипит — душа сверкает в теле;

К тебе мои слова, мои мечты летели;

Я муку пережил, рыдал я дни, недели,—

И был мне каждый миг как бы удар бича!

Твой взор — палач, уста — с лазутчиками схожи.

Ты рушишь мой покой, вливая волны дрожи;

Но если б, как Мансур, остался я без кожи,—

Я б за тобою полз, ее как плащ влача!

Махтумкули, — я спал, мне было так отрадно;

Но повелела ты, и — раб я страсти жадной;

Я утерял себя навек и безоглядно;

Так пусть хоть имя мне останется, звуча!

Братья, цвет мусульман!

Ходил я стезею света.

Зная: миров султан

В мир послал Мухаммеда.

В степях — от края до края,

На склонах горы Синая,

В обителях гурий рая

Им оставлена мета.

И горы и даль морскую,

Дома и толпу людскую,

О милой своей тоскуя,

Я спрашивал — нет ответа.

Душа моя изнывала.

Я рек пересек немало,

Поднялся на перевалы

И тяжкие дал обеты.

Фраги стал от горя пьяным.

Застлало разум туманом,

Сдавило сердце арканом…

За что подобные беды?

Ты украшение души. Тебя желанней нет.

Весь мир заполнила собой, но мир тебя не знает.

Я за тобой свою ладью направил в море бед.

Где ты, я спрашивал у всех, но встречные не знают.

Твою стоянку отыскав, спешил, напав на след,

Где ты, у стойбища спросить, но стойбище не знает.

Земля вращается тобой и небо — много лет.

Где ты, я спрашивал не раз у вечности — не знает.

Тоскуют волны о тебе, песок тобой согрет.

У волн я спрашивал, где ты, но океан не знает.

Молил я землю: «Дай ответ» — и небо: «Дай ответ.

Как мне любимую найти». Но о тебе не знают.

Махтумкули пошел к друзьям, исколесившим свет.

Друзья о многом говорят, но о тебе не знают.

Ты добр ко мне, аллах могучий,

Но милость вящая нужна мне:

Красавица с душою жгучей,

Меня пьянящая, — нужна мне.

Не дашь, поникну под бедою.

Куда пойду с моей тоскою?

Рот, как миндаль, и бровь дугою,

Смолой кипящая, — нужна мне.

Прославленная добрым нравом,

Не склонная к пустым забавам,

С лицом веселым, нелукавым,

Дух веселящая, — нужна мне.

Минуло двадцать лет напрасно,

Хоть счастья ждал я ежечасно.

Жена со ртом медвяным, страстно

Меня манящая, — нужна мне.

Махтумкули, бедняк бездомный,

Выл сопряжен с невеждой темной.

Ах, жить бы с милой, умной, скромной!

Мой труд ценящая — нужна мне.

Кто милой сообщит об у чести моей?

Небита грудь моя горящими углями.

Пусть милея придет, погасит поскорей

То, что не погасить и долгими дождями.

Пришедшим свой чертог ушедший уступил.

Любовь герой сокрыл, трусливый разгласил.

Любимая во мне, хоть я ей и не мил.

Сначала разожгла, потом раздула пламя.

Недобры небеса, их неверна рука.

Где милая моя? Как прежде далека.

И счастья на земле не будет мне. пока

Не встретятся мои глаза с ее глазами.

Тяжелый мой недуг согнул мой тонкий стан,

Чтоб излечить меня, бессилен и Лукмак.

Муть а голове моей, передо мной туман.

Смогу ли я избыть свою печаль словами?

Ценою ста обид и тысячи забот

Стяжаем мы добро, приумножаем скот.

Но мир, — морская ширь, а наше тело плот.

Его вот-вот зальет, и разобьет волнами.

Все, что копили мы, достанется не нам,

Когда придет конец недолгим нашим дням.

Кто б ни был человек, чей праотец Адам,

Ты превратишься в прах, исчезнет даже память.

Именье и твое, Фраги, не на века.

Из вечного тебе дадут наверняка

Лишь холмик вышиной в два или три вершка,

Да полотна кусок, да надмогильный камень.

Богом радость мне дана!

Взор упал мой на желанную.

В мейхане испив вина,

Вижу, вижу страстью пьяную!

Локон твой душист и густ;

Взор — алтарь, и он не пуст;

И кораллы влажных уст

Глубью дышат океанною.

О запретная, приди,

Ты на раны погляди.

И прильни к моей груди,—

Дай мне видеть богоданную!

Ты — джейран: легка, стройна;

Меда речь твоя полна;

Ты — как полная луна

Над равниною безгранною!

Жгут желанья грудь людей;

Предан раб княжне своей;

Трели нижет соловей,

Если видит розу рдяную.

Гиацинт твоих волос

В сердце песню мне занес;

Соловей я: райских роз

Вижу гроздь благоуханную.

От страданья исцели,

Красотою утоли:

Душу душ Махтумкули

В милой видит осиянную!

О любви послушать слово

Есть желающий, друзья?

Стонам бедного больного

Есть внимающий, друзья?

Опьянен я! Волей рока

В сердце страсть вошла глубоко;

Есть ли в мире столь жестоко

Изнывающий, друзья?

Жжет мне тело, сердцу больно,

Плачу я, кричу невольно;

Есть ли в мире столь бездольно

Погибающий, друзья?

Наслаждаясь миром лживым,

Можно ль быть хоть миг счастливым?

Есть — в котле любви бурливом —

Умирающий, друзья?

Страсть и мысль — в извечном споре;

Мужу страсть — беда и горе!

Есть ли кто в любовном море

Утопающий, друзья!

Я терзаюсь, я тоскую,

Покидаю грудь земную!

Есть ли смехом боль такую

Оскверняющий, друзья?

Как Фраги не пламенеет,

Пери злая не жалеет…

Вправду ль страсть, как ястреб, реет,

Все терзающий, друзья?

О пери! Навеки пленен я тобою, прекрасной, клянусь!

Не видя тебя, я в геенне сгораю всечасно, клянусь!

Случайно я в город твой прибыл, я имя твое услыхал,

И вот — соловей я плененный, певец твой несчастный, клянусь!

Купец я: с пустыми руками вернуться домой не хочу,—

Любовный товар покупаю, твой шелк темно-красный, клянусь!

Ты душу мою отнимаешь, а чем я тебе угожу?

Святым угодил бы и пирам я песнею страстной, клянусь!

О пери! Подобные косы твоей лишь даны красоте!

Поверь же Фраги! Он взывает: «Я раб твой безгласный, клянусь!»

Ее румянец, как гранат, горит, огнем играя,

Перед гранатом щек ее — ничто гранаты рая.

Не дам страданий ей терпеть, взвалю их на себя.

Приди, Лукман, чтоб поглядеть, как мучусь я, сгорая.

Махтумкули все может снесть, страдая и любя.

Но только не заденьте честь: обид я не прощаю.

Ты — роза, цель моих надежд,

Твой лик на лунный круг походит.

Прохладный шелк твоих одежд

На благодатный луг походит.

В моих садах цветет шафран;

Пал на глаза густой туман;

Пустыней стал мой океан,

Мир на жилье разлук походит.

Я видел сам: ты мимо шла,

Все пери зависть обожгла;

Твой взор — каленая стрела,

Грудь — на жестокий лук походит.

И сердце льнет к твоей судьбе;

Язык мой в страхе и мольбе,

Мой разум, рвущийся к тебе,

На паруса фелуг походит.

Мне красота твоя — палач.

Лица, красавица, не прячь!

Скажи мне: «На свирель твой плач,

Твой стон, твой зов, мой друг, походит».

Ты — лебедь трепетных зыбей.

Ты — счастье родины своей,

Ты — майя сказочных степей.

На пытку мой недуг походит.

Ступила ты на мой порог,

Мы обманули злобный рок;

Завистник — мир на сто тревог —

Нас обступивших вдруг, походит.

Несчастье он пророчит нам,

Я душу за тебя отдам,—

Твой дом похож на божий храм,

Мой дом — на лавку мук походит.

Как месяц в сумрачной дали,

Мне светит красота Менгли.

Безумцем стал Махтумкули.

На слезы песни звук походит.

Слезы жгучие пью: стал я братом печали сегодня.

Слишком злые обиды меня повстречали сегодня.

Уязвлен я любовью, исхода найти не умею,

Челн мой держит разлука на крепком причале сегодня.

Как непрошеный гость, посетил я державу любимой,

Где на вечное царство кого-то венчали сегодня.

Я сказал: «Здесь я брат, не считайте меня посторонним!

И холодной усмешкой меня привечали сегодня.

Отними у меня эту горькую душу, создатель!

«Нищий, дерзостный нищий!» — мне в уши кричали сегодня.

Скорби этого дня ты, Фраги, никогда не забудешь.

Кривда, черная кривда у мира в начале сегодня.

Что пред яркой твоей красотой все цветы гюлистана?

Пред бровями твоими — изогнутый лук Исфагана?

Что пред медом твоим — мед луны и дыханье рейхана?

Нет столь розовых губ, нет на свете подобного стана;

Я не знаю прекрасней, не знаю опасней тирана.

Истомила меня, непрозрачный покров надевая;

Даже тени твоей не нашел я в обителях рая.

Заблудился я в пламени, — только и вижу, сгорая,

Расплетенные волосы: ходит волна смоляная;

В Нил я брошусь, в Кульзум — я, пловец твоего океана.

Свод небесный рука твоя нежная остановила;

Опочила на косах твоих чудотворная сила;

Исцелила недужного, мертвого ты воскресила;

Раем ад обернулся, дворцом обернулась могила.

Справедливей тебя нет на свете ни шаха, ни хана.

Ты подруг собираешь, беседы твои нелукавы.

Нет границ на земле для твоей несмолкающей славы.

Если рок ополчается против прекрасной державы,

Ты ее защитишь. Выходи, мой султан величавый,

Выходи! Во вселенной нет больше такого султана.

Копит черную злобу недоля моя на престоле,

Молвит слово дурное. Отравлены стрелы недоли.

Хитрый ловчий стреляет, — и кровью окрашено поле.

Я встаю во весь рост, задыхаясь от страсти и боли.

О, мои времена! О, носители зла и обмана!

Пой, Фраги! Веселись! Жизнь тебе возвращает подруга.

Смело бой начинай: победителем выйдешь из круга,

И останется пояс твой крепкий завязанным туго.

Захотите послушать — народу почет и услуга,

Речи есть у меня — благодатней луча средь тумана…

Сгорю, полюбив: я — наследник Меджнуновой славы,

Умру — посмеется гонитель Джемшида лукавый.

Что — слон, что — комар, — кем губительный рок не играет!

Души комариной не мучь ради глупой забавы.

У шаха-невежды храбрец превращается в труса,

И трусы наглеют, и счастье бежит из державы.

Один недочет, но двенадцать достоинств у пери.

Вглядись в молоко и увидишь в нем пурпур кровавый.

Губами касаешься губ и не знаешь блаженства.

Есть берег любви, но нельзя отыскать переправы.

До света не спишь; у тебя в том затворе зеленом

По имени Дерево есть собеседник кудрявый.

Скорбя, как Меджнун, испытал ли ты, сын человека,

Огонь пожирающий — жарче расплавленной лавы?

Ты року поверил, ступил на дорогу мучений,—

Не будет возврата! Иди, сокрушая заставы.

Но родины, Махтумкули, не бросай: на чужбине

Объятья красавицы райской не слаще отравы.

О дева-роза, соловьев царица!

Услышу ли я о тебе, любимая?

Все страны мира для меня темница;

Услышу ли я о тебе, любимая?

От бронзотелого Исфендиара

Иль от Рустема, бившего яро,

В Медине иль в Дамаске, средь базара,

Услышу ли я о тебе, любимая?

Вина испив, пляша и распевая

Или врага на части рассекая,

Иль по горам, как Гёр-оглы, летая,

Услышу ли я о тебе, любимая?

От соловья в саду благоуханном,

В священной Мекке, в храме богоданном,

В горах Сафа, поросших маком рдяным,

Услышу ли я о тебе, любимая?

Как шейх Сенган, скорбь затая навеки,

Иль как Шибли, землей засыпав веки,

Иль обойдя Каабу трижды в Мекке,

Услышу ли я о тебе, любимая?

Томясь в темнице, как Юсуп, годами,

Или, как Джерджис, поникая в пламя,

Иль к богу, как Юнус, летя мечтами,

Услышу ли я о тебе, любимая?

В молитве страстной вскинув к небу руки,

Иль пожелтев, как Гюль-Ферхар, в разлуке,

Иль из дутара исторгая звуки,

Услышу ли я о тебе, любимая?

Исе подобно, в небесах укрывшись,

Иль, как Идрис, в молитвах изнурившись,

Иль, как Хизир, во тьме ночной забывшись,

Услышу ли я о тебе, любимая?

Фраги, присев средь пьяных и влюбленных,

Средь тусклых глаз, любовью удивленных,

В семи краях иль между звезд бессонных,—

Услышит ли он о тебе, любимая?

Играют пенные потоки,

Дрожит суровый камень гор;

В тревоге путник одинокий

Спешит на брезжущий костер.

Болтун все тайны выдаст разом.

Не помнит слов ничтожный разум.

Джигит не отвечал отказом

На зов отчизны до сих пор.

Не забывай о верном друге —

И вспомнятся твои заслуги.

Гадаем, слезы льем в недуге,

Но слезы — яд, гаданья — вздор.

Рассмейся, унывать не надо,

Молва твоей печали рада,

И тайная твоя досада

Из дома выйдет на простор.

Мир обездолит алчность бая;

Порвется тетива тугая;

Под ветром башня вековая

В летучий превратится сор.

Над розой — рокот соловьиный.

Ручьи, бегущие с вершины,

Сливаются в поток единый;

А за молвой идет раздор.

Не бойтесь птиц и сейте просо.

Красавица расчешет косы.

Глядишь — на мед слетятся осы,

И зажужжит постылый хор.

Всегда Карун-скупец в кручине,

Покоя нет его гордыне.

Меджнун — Махтумкули к пустыне

Отныне обращает взор.

Я люблю тебя, милая, с первых дней.

Что скрывать мне, что прятаться от людей!

…………..

……………

Не один я влюбился в глаза-лучи.

Днем я жажду тебя. Я томлюсь в ночи.

Я — твой раб, о любимая! — научи,

Как достичь, чтобы вместе мы быть могли?

Был я нищий гость, так войду я в почет.

Был — сухая кость, в жилах — кровь потечет,

Было сердце мертво, вновь оно оживет,

Если ты обо мне вспомянешь вдали.

Я огнем своей муки весь мир поджег.

Я молю о спасенье, — горит чертог!

Все стихии в единый слились поток,

Чтобы мы наши судьбы в одну сплели.

Кто свой хлеб отдает, тот берет вдвойне.

С каждым днем ты нужнее, желанней мне.

Коль на рынке любовном — душа в цене,—

Душу милой вручает Махтумкули.

Пустились вдаль мои слова к тебе, моей царице,

Слетели медом с уст моих, чтоб ядом возвратиться.

Судьба ко мне бывала зла, от бед я поседел,

И в день весны метель бела, что предо мной кружится.

Ушла удача от Фраги, мой сокол улетел,

В сетях запутались мои все остальные птицы.

Моя мучительно-любимая, приди!

Я горько вдовствую, грудь пронзена ножами.

Ищу тебя, зову: нет жизни впереди!

Ужель не тронешься правдивыми словами?

Совета я прошу, и говорит народ

Простой пословицей: «Где масло, там и мед».

Встаю к молитве я, лишь утро расцветет,

И первыми — тебя к себе зову мольбами.

Для понимающих — ты ярких лалов нить.

Невеждам никогда твой ум не оценить.

О, если б ты могла моей женою быть,

Любимая моя, чей образ — смерть и пламя.

Войдя, любимая дом сердца озарит,

И счастье мертвое навеки воскресит.

Я захочу — как воск расплавится гранит,

Я повелю — и луг покроется цветами.

Нет в мире ярче солнц, чем солнце красоты!

Крылатыми становятся мечты.

Беда тебе, Фраги, коль не добудешь ты

Той, на кого глядишь влюбленными глазами!

Ах, никогда я тебя не видел, моей любимой!

Кто ты? Голубка ль в росе медвяной? Скажи мне, кто ты?

Душе печальной я лгу, обманной мечтой палимый;

Ты роза ль в роще благоуханной? Скажи мне, кто ты?

Кто ты? Убийца? Сеид ли гордый? Святой ходжа ли?

Ты виночерпий или вино ты в златом фиале?

Ты год ли, день ли, иль ночь, иль вечность в туманной дали?

Луна ль ты, солнце иль свод звездяный? Скажи мне, кто ты?

Ты мирра ль, амбра ль, иль пряный мускус, иль свежесть мяты?

Ты колесо ли судьбы лукавой, или петля ты?

Ты вал ли пенный в безгранном море, в реке ль волна ты?

Ты водоверть ли, иль вихрь песчаный? Скажи мне, кто ты?

Кто ты? Червонный тяжелый слиток? Ты серебро ли?

Престол ли божий, иль трон султана, иль просто поле?

Лампада ль, луч ты, иль зыбь цветная на ореоле?

Ты перл ли, лал ли, коралл ли рдяный? Скажи мне, кто ты?

Фраги! Не думай об этой страсти неуловимой!

Прочь руки: образ ее лукавый промчится мимо!

К чему мечтаешь ты о незримой своей любимой?

Ты кто? Безумец? Мечтатель пьяный? Скажи мне, кто ты?

Друзья! У меня любимая есть, живет она вдали,

Но славу о ней по всей земле влюбленные разнесли.

Я сердце свое ей рад снести, не знаю только пути;

Я там бы родину вновь обрел, и счастье б мы обрели.

Я ей сказал бы: «Любовь моя! Себя уничтожу я,

Но будь моею, дай счастье мне, безумным словам внемли!»

Быть может, с другими сидит она, счастливых дум полна;

Быть может, ею приглашены, влюбленные к ней пришли.

Войди я к ней, улыбнись она, блесни глазами она,

Я там остался б навеки: мне не надо родной земли!

Коль черные косы крепче цепей в плену томят людей,

То я ей душою и телом раб, простертый пред ней в пыли.

А дни идут, и пройдет весна, а мне не расторгнуть сна;

Хочу я глаза открыть, увы: свинцом они затекли…

Коль спросят путники про меня, скажите, лицо клоня:

«Гоклен он родом, с Атрека он, а имя — Махтумкули».

Порой такая встретится красавица,

Что ей служить простым рабом захочется.

Столь милая, столь нежная, — столь нравится,

Что с ней до смерти быть вдвоем захочется.

Высокая, манящая, желанная;

Лицо — луна, а губы — роза рдяная;

Слова — как перлы, как роса медвяная;

И к ней приникнуть жадным ртом захочется.

С такою жаждешь каждый день свидания;

Касаться кос — что может быть желаннее?

Ей все отдашь! К такой стремить мечтания

Не только ночью, но и днем захочется.

А есть красотки: волосы немытые,

На платье грязь, в дому горшки разбитые,

Родители не кормлены, забытые,—

И тут спастись в краю чужом захочется.

Коль встретишь пери с кожей белоснежною,

Она в тебе зажжет любовь безбрежную,

Сольет с твоей душою душу нежную,—

И мир отдать ей целиком захочется.

Но быть должна испытана красавица:

Когда-нибудь в ней кровь и род проявятся.

Все дашь, Фраги, той милой, что понравится;

А от дрянной — бежать бегом захочется!

Я бродил по теснинам любви. Лучше, кажется, смерть!

Что за мука! Душа изныванья такого не стерпит!

Если гору любви взгромоздить на небесную твердь,

То обрушится небо, — страданья такого не стерпит!

Без дыханья любви даже факел не станет гореть.

Даже волки стенают, почуя любовную сеть;

Горы грозные дрогнут, расплавятся камни и медь

От любовного зноя, — пыланья такого не стерпят!

Не найти никого, кто бы в муках любви устоял;

Даже рок отступает, почуя любовный накал;

Покачнется земля, океаны отхлынут от скал,

И просторы пустынь содроганья такого не стерпят!

Рай бежит от любви и на небе укрылся навек;

Ад, под землю скрываясь, ущельями горы рассек;

Все бежало; остался покорен любви человек,

Но и он без рыданья терзанья такого не стерпит!

И вовеки Фраги не бежать из любовных оков,

Но напрасны все жалобы: небу не слышен их зов.

Эта смерть и тоска — нам наследство от грешных отцов,

Хоть душа никогда наказанья такого не стерпит!

Нет красивей!.. Взоры — стрелы,

Бровь, как лук, напряжена;

Перед нею солнце меркнет,

Затмевается луна.

Душу ей отдать не жалко;

Нет красавицы подобной!

Голова — с поставом гордым,

Грудь — высокая волна.

Сердце смута охватила,

Ни минуты нет покоя,

И от страсти — на дутаре

Стонет жалобно струна.

Для влюбленного — блаженство

Быть с такою, — слаще рая.

А разлука — точно пламя,

Точно ада глубина.

Не утрать последней силы

Пред ее палящим взором:

Ведь и так слабеют мысли,—

Красотой душа полна!

Скрыты в ней, на гибель мудрым,

Сатанинские соблазны;

Точно Ибрагим с Исхаком,

С милым жестока она.

И Фраги взывает к богу:

«Нищий я! Пошли мне милость,—

Пусть хоть на мгновенье будет

Счастьем жизнь озарена!»

Кидающую в ночь сиянье и свеченье,

Встречал ли ты мою царицу красоты?

В день радостной весны иль светопреставленья

Встречал ли ты мою царицу красоты?

Анка, видавшую свет Истины воочью,

Днем недвижимую, порхающую ночью,

Как дервиш Навои — в одежде, рваной в клочья,—

Встречал ли ты мою царицу красоты?

Злой рок разлукою мне грудь разъял навеки;

В пустынях я брожу, переплываю реки,

Ища любимую в Ираке, в Шаме, в Мекке,—

Встречал ли ты мою царицу красоты?

В Хорезме, в Кыпчаке, в далеком Чин-Мачине,

Иль там, где Зумаил сквозь звездные пустыни

На крыльях ангельских витает и поныне,—

Встречал ли ты мою царицу красоты?

У моря Красного, что стонет, как влюбленный,

Иль в царстве лотосов, иль на Аму вспененной,

В Ерусалиме ли, в Медине ль раскаленной —

Встречал ли ты мою царицу красоты?

Где милая? — томит Махтумкули тревога;

Как отыщу ее средь божьего чертога?

Архангел Джебраил, святой посланец бога,

Встречал ли ты мою царицу красоты?

Братья, только взглянул я — и понял вдруг:

Адский огнь обжигает слабей любимой.

Бровь ее изогнулась, как меткий лук.

Взоры смертных прикованы к ней — любимой.

Эту пери не мог породить Адам.

Плач влюбленных не даст передышки нам.

Тот, кто видит ее, не верит глазам —

Ярче молний сверканье очей любимой.

Свет ее красоты, как солнечный свет,

Верных слов для ее описанья нет,

Это диво — тонкий узор, самоцвет,

Райских дев не бывает светлей любимой.

На ее пиру я и сам побывал,

И ее вином был сражен наповал,

Речь любимой язвила сотнею жал,

Сколько было укусов от змей любимой.

Я владычице душ век внимать готов,

Вы прислушайтесь к нежной музыке слов.

«О, мой раб!» — из-за полога слышу зов,

Повелительный голос моей любимой.

Удостоенный видеть ее цветник,

На пустынной горе я очнулся вмиг,

Легкий ветер к нежным ланитам приник,

Гладит черную пряжу кудрей любимой.

Бровь нахмурит она — и конец всему.

Трубный глас прозвучит, не спастись никому,

Души добрых и злых — все канут во тьму,—

Ничего нет на свете грозней любимой.

Жар разлуки в сердце разжег костер,

Прах от стоп моей милой — мне приговор,

У нее нет ни братьев и ни сестер,

Не встречал я врагов и друзей любимой.

Никого нет на свете, только она,

Кто полюбит ее, тем смерть не страшна,

А сама не знает ни пищи, ни сна,

И пристанища нет у моей любимой.

Все, увидев ее, скитались вдали,

Часто слезы из глаз влюбленных текли.

Говорит без утайки Махтумкули:

Я всю душу пожертвую ей — любимой.

Солнца меч опустился, остер и слепящ, —

Ты луной серебришь все вокруг, красавица!

Ты — изделье Джафара, ты — беличий плащ,

Исфагаиский, изогнутый лук, красавица!

Шнур серебряный в косах, зарницы двойник,

Каждый встречный к тебе обращает свой лик,

Твои губы — священный мекканский родник,

Ты — творенье божественных рук, красавица!

Ты — багрянец, ты — пурпур, ты — алый восход,

В Индостане ты — сахар, а в Булгаре — мед,

Лик твой в пору любви, словно роза, цветет,

Зулейха и Юсуп — ты, мой друг, красавица!

Твоя слава достигнет восточных вершин,

Ты — высокий кальян, тонкогорлый кувшин,

Искрометный прозрачный индийский рубин,

Всех рассудка лишаешь ты вдруг, красавица!

Кто силен, тот — считается — праведным стал,

У такого и дар исцеленья немал.

Молвят: лучшую дыню съедает шакал.

Осчастливленный раб — твой супруг, красавица!

Если правду не скажет вам Махтумкули,

Зубы выбив, лжеца изваляйте в пыли.

Если б видел аллах все страданья земли,

Ты бы наш исцелила недуг, красавица!

Судьба тебя мне не дала, хоть с осени тебя я жду,

Сказала ты — зима пройдет, весною я тебя найду.

Средь многих девушек тебя я выбрал, как цветок в саду.

Я оробел и не посмел обнять тебя, мою звезду,

Спросить, когда же мы начнем годов счастливых череду?

Любимая! Когда бы знать, что помнишь ты, что веришь ты.

Сто раз на дню передо мной твои прекрасные черты.

Я, бедный раб, томлюсь, горю в костре бессмертной красоты;

Пусть бог с дороги уберет врага, чьи мысли нечисты.

Прости меня, коль от обид я все ж тебя не уведу.

Пред богом речь моя — ничто. Бедняг подобных в мире нет.

Владыки мной пренебрегли, я пленник бесконечных бед.

И сердце пронзено мое, пусть злой стрелы не виден след.

И ты бедна, и я бедняк, на нашей радости — запрет.

На горе разлучил нас бог, послав нам лютую нужду.

Войти бы в утренний твой сад, петь, превратившись в соловья.

Пока соперник не узнал, тебя прижал бы к сердцу я.

Таких лодыжек тонких нет у горлицы, любовь моя.

Любуюсь станом я твоим, в груди дыханье затая,—

Пусть бог убережет тебя, пусть ты не попадешь в беду.

Враг видит счастье от тебя, а друг навек лишен услад.

И тяжелей Балканских гор печаль души моей в сто крат;

Нет в мире счастья без тебя, я больше ничему не рад.

Так говорит Махтумкули: обет твой ложен, лжив твой взгляд,

Ты неверна, и в сети я теперь твои не попаду.

Не скажешь о ней: красавица,

Коль тонкого стана нет.

Мечтает храбрец прославиться —

Коня и аркана нет.

Стала листва белесой.

Стал соловей безголосым.

Страшней для увядшей розы

Ветра хазана нет.

В барханах пустыни черной

От ветра спасенья нет.

Покоя с водой разлученной

Утке в барханах нет.

Плохо бескрылой птице.

Влюбленным всю ночь не спится.

Конь хромой не годится

В угон за джейраном? Нет!

Мир пошатнулся. В книге

Совета страждущим нет.

В скупом, как в пустом арыке,

Спасенья жаждущим нет.

Сведет и с неверным случай.

Не верь облакам бегучим.

Тени от быстрой тучи

В песках каравану нет.

Махтумкули не ославится,

Сказав: полистана нет.

Ищет джигит красавицу,

Но тонкого стана нет.

Истерзала меня любовь,

Вот начало начал, — клянусь.

Ранит насмерть черная бровь,

Одержимым я стал, — клянусь.

Миром правишь одна — ты, ты.

Золотая луна — ты, ты.

Рай, покой, тишина — ты, ты.

Слезы лить я устал, — клянусь.

Ты, затмившая блеск Лейли,

Движешь звездные корабли.

Не увидишь ты издали —

Я велик или мал, — клянусь.

За невесту платят калым.

Скорбь играет сердцем людским.

Я приду — нищетой гоним —

На последний привал, — клянусь.

Люди знают: ночью — темно;

Где река — там вода и дно;

Мусульманин, пьющий вино,

Для спасенья пропал, — клянусь.

Смерть придет за душой как тать,

На уста наложит печать.

Не умеет слова держать

Малодушный бахвал, — клянусь.

Тигр охотится в камышах,

Роет червь отсыревший прах.

Тонет нищий в горьких слезах,—

Значит, к баям попал, — клянусь.

Если б руки твоей Менгли

Протянуться к тебе могли,

Ты воспрял бы, Махтумкули,

Выше гор, тверже скал, — клянусь!..

Поистине, что кипарис,

Красавица, строен твой стан.

Проходишь в одежде из роз —

На диво спокоен твой стан.

Плывешь, как луна, далека,

И душит мне горло тоска.

Зюлейхиного кушака

Высокий достоин твой стан.

Я — жертва осенних ветров;

Ты — вера моя и покров,

Мой храм. Из каких жемчугов,

Алтарь мой, построен твой стан?

Я плачу и слез не таю,

Я гибну во славу твою;

Я выронил меч и пою —

Израненный воин — твой стан.

Стенает Фраги: пощади,

О, не добивай, погоди,

На горе мое погляди,

Приди… — но спокоен твой стан.

Одержимый любовью сожжет за собою мосты;

Любоваться он будет избранницей до слепоты;

Повстречается с нею и слова не сможет сказать.

Сколько в мире влюбленных стенают, ломая персты!

Разгорается уголь, — поистине жар нестерпим,

Но любовь дорога в этом царстве пустой суеты.

Если осенью поздней на сердце низринется страсть,

Что влюбленному ранней весны молодые цветы?

Что, скажите, павлинья стоцветная роскошь ему,

Если он лебединой не может найти красоты?

Пусть живым серебром у него затрепещет душа,

Ради прихоти женской он примет обет нищеты.

На красавицу встречную он не посмотрит, — пускай

У подруги его — ни единой прекрасной черты.

В дни разлуки влюбленный к седьмым небесам воззовет,

Даже если они для него безнадежно пусты.

Из объятий скользнув, обратится к рассудку она,—

Он вздохнет и покорно свои остановит мечты.

Розу будет искать и метаться средь множества роз,

Умирая под бременем этой безумной тщеты.

Но зато — как застонет счастливое сердце, когда

На призывы стократные пери слетит с высоты!

Что за речи, Фраги? Что за песня? Ведь ты не влюблен!

А слыхал ли о жертвах Меджнуна влюбленного ты?..

Розы прекрасней тебя меж цветов полистана нет.

Косы твои как рейхан, но такого рейхана нет.

Речи, подобной твоей, на страницах Корана нет.

Перлов, как зубы твои, в глубине океана нет.

Выше престола, чем твой, во дворце Сулеймана нет.

Родинок слаще твоих у цариц Хиндостана нет.

Месяца ярче тебя в небесах Румистана нет.

Рядом с тобой — Чин-Мачина и Афганистана нет.

Роза эдемская рядом с тобой не румяна, нет!

Рядом с твоими кораллами пламя не рдяно, нет!

Луков, как брови твои, в мастерских Исфагана нет.

Лалов, подобных твоим, в подземельях султана нет.

В мире тебя справедливей ни шаха, ни хана нет.

Дышишь прохладным туманом — блаженней тумана нет.

Яства прикажешь подать — у царя дастархана нет.

В слове твоем, как в алмазе бесценном, изъяна нет.

Сила твоя — как дурман, и пьянее дурмана нет.

Смотришь на рану без жалости: «Это не рана, нет!»

Рдеют гранаты твои — для тебя урагана нет.

Даже у пери небесных подобного стана нет.

Косы… такого струенья у волн Зеравшана нет:

Жалят ресницы твои: изобильней колчана нет.

Гибну в капкане тугом: совершенней капкана нет.

Вот — я сожжен, как бурьян, даже пепла бурьяна нет.

Духом я был великан, а теперь великана нет.

Гору в бархан превратила, а вот и бархана нет.

Рядом с тобою вино молодое не пьяно, нет!

Мертвым ни сна, ни покоя в приюте субхана нет.

Ранены души: острей твоего ятагана нет.

Чтобы тебя полонить — силы нет и аркана нет.

Где мне защиту найти? Судьи скажут: обмана нет.

Слов твоих сладостней — меда у пчел Дехистана нет.

Вот — я мертвец. Почему надо мною кургана нет?

Краше тебя ни у господа, ни у шайтана нет.

Амбры, подобной твоей, у тычинок тимьяна нет.

Я бы лекарство купил — у меня и кармана нет.

Осень настала дождливая, летнего стана нет.

Горе мое — как хазан; ветра, злее хазана, нет.

Стражду, Лукмана зову. Что мне делать? Лукмана нет.

Ты заалела — и розы Булгара, и розы Ирана нет.

Я разорился: ни торжиша, ни каравана нет.

С милой весна не сравнится, ни луг, ни поляна, нет.

Сколько ни пел ты, Фраги, а такого дестана нет.

Кульзум я готов переплыть сорок раз,

Заметив у милой вниманье ко мне.

Крылами взмахну, полечу я тотчас,

Услышав: «Приди на свиданье ко мне!»

Я буду служить ей полвека подряд —

Подобно мгновеньям года пролетят!

Когда б на меня она кинула взгляд,

Скользнула бы легкою ланью ко мне.

Где взять мне огонь, чтоб ей душу зажечь,

Заветное слово, волшебную речь?

Чтоб мог я владычицу сердца привлечь,

Хотя бы шепча заклинанья, ко мне?

Мне встретился муж на распутье одном…

Он ветром намаз совершал и дождем.

Плащом был окутан, и маска — на нем…

Шагнул он в таком одеянье ко мне.

Ему я на время попутчиком стал.

Взывал он ко мне, точно дервиш-абдал.

С друзьями его я средь поля стоял.

Слетались все их пожеланья ко мне.

Призвали меня и сказали: «Служи!»

И странник промолвил: «Где был ты, скажи?!

Отвагу свою нам, Фраги, докажи!

Приди, позабыв колебанья, ко мне!»

Дней жизни немного. Всего только пять.

И времени нет у Фраги, чтобы ждать.

Земля обращает опять и опять

Разверзнутой пасти зиянье ко мне.

Глаза отрады лишены.

Душа надежды лишена.

Но вот я вижу две луны:

Твой лик сияющий — луна.

Взглянув, меня не узнаешь.

Зачем-то горько слезы льешь,

Зачем-то, хмурясь, прочь идешь,

Застенчива и холодна.

Неиссякаем слез поток.

От слез ты слепнешь, мой цветок.

Пусть на устах твоих платок —

Владеет нами страсть одна.

И каждый день, и каждый миг

Тебя лишь славит мой язык.

И петь и плакать я привык,

Но речь влюбленного бедна.

Ты мне надежд не подаешь.

Твоей любви отточен нож.

Шутя ты кровь безумца льешь,

Тоска моя тебе смешна.

Друзьями в доме я забыт,

И птице ловчей путь открыт,

Любовь, как беркут, ум когтит,

И власть ее когтей страшна.

Махтумкули ослеп от слез.

В любви своей, как водонос,

Он воду пролил, не донес,

И жизни даль темным-темна.

Родинка моей возлюбленной — вечных снов жилище;

Яркие уста красавицы — жемчугов жилище.

Речи прячутся, как страусы, пред ее речами.

Что мне дни и что мне месяцы? Вот — годов жилище!

Не гулять рассветной свежести по горам и долам:

Платье у моей избранницы — холодков жилище.

Прозябает в небрежении ваш язык арабский:

Что скрывать! Моя любимая — лучших слов жилище.

Нет, не кипарису темному с ней сравниться станом:

Милая — всех взоров пристальных, всех зрачков жилище.

Будь смелей, Фраги, лукавую догони подругу:

Для тебя твоя желанная — свет, покров, жилище!

Добро — не для вора. Оно

Прямыми мужами оценится.

Достоинство зрячих очей

Одними слепцами оценится.

В одном недоверье найдет

Безумное сердце оплот.

Наш слух в этом царстве невзгод

Глухими, не нами, оценится.

Создатель того защитит,

Кто бережно тайну хранит.

Скрывающий силу магнит

Как должно купцами оценится.

Три радости жизни земной:

Сын, женщина, конь верховой.

Арван на дороге степной

И нер ездоками оценится.

Фраги затомила беда.

Да сгинет зима без следа!

Желанная, молви, когда

Любви моей пламя оценится?

Еще почиет роза роз.

Я задыхаюсь и немею,

Не избежав ее заноз,—

Над горькой радостью моею.

Я бы украл ее, как вор,

Благословляя свой позор…

Но, отводя голодный взор,

Я тайным счастьем пламенею.

И как под лезвием ножа

Душа Фраги поет, дрожа:

Мне смерть судила госпожа,

И я противиться не смею.

Соль желаний всенародных,

Боль мечтаний полюбил я.

Розу лунную — в небесном

Океане полюбил я.

Соловей — и шум, и ссоры

В гюлистане полюбил я;

Водоверть косы тяжелой

Как в дурмане полюбил я;

Степь меня околдовала:

Путь скитаний полюбил я.

Гнал меня жестокий жребий

Через реки и долины,

Предо мною промелькнули

Горы Мекки и Медины;

Я блуждал в садах Эдема,

Видел призрачные крины,

И меня заполонили,

Привели в страну кручины.

Что мне делать? Сто печалей,

Сто страданий полюбил я.

Я один. В песках пустыни

Потонул мой взгляд.

О горе! Для чего ты стрелы мечешь?

Ранен твой Фархад. О горе!

Ты мне сердце истерзала.

В жилах — желчь и яд. О горе!

Ослепленные надежды

По ветру летят. О горе!

Так — рыдая — уголь жаркий

Заклинаний полюбил я.

Что за море предо мною?

Что за дикие утесы?

Догорающее тело

Жалят огненные осы.

Кто ты: горлица? орлица?

Соловей среброголосый?

По семидесяти тысяч

Жалких пленных губят косы.

Киноварный шелк на тонком

Стройном стане полюбил я.

Приходи! Иль ты не видишь,

Как влюбленный раб томится,

Как меня в неволю манит

Черных кос твоих темница?

Неужели в злое время

Не должно мне счастье сниться?

Нищета впилась мне в душу,

Тело точит огневица:

От руки твоей недоброй

Смерть в аркане полюбил я.

Милая меня отвергла:

Не желает на поруки

Взять полуживое сердце

У тюремщицы-разлуки.

Тяжело мне в ожиданье

Вздрагивать при каждом звуке

И ломать при встречах руки…

Злых бровей крутые луки

И ресницы злые — сотни

Стрел в колчане — полюбил я.

Так Махтумкули влюбленный

Стал добычею обманов.

Разнесли мою державу

Кони вражеских султанов.

Сто столиц в державе было,

Были тысячи духанов…

Я исчез, убитый милой,

Став золой, под землю канув,

Потому что слишком сильно

Цель скитаний полюбил я.

Когда блеснул твой лунный лик,

Я обезумел и, сгорая,

Душой трепещущей постиг

Невнятные напевы рая.

Приди, душе покой верни,

Моих соперников казни,

Побудь со мной в ночной тени,

В моей степи весной играя.

Я жду, а в сердце — вешний страх;

Я жду, как дикий тур в горах.

Поёшь — и соловьи в садах

Запеть не смеют, замирая.

Фраги, ты — раб крутых бровей

И глаз возлюбленной твоей!

Луна встает из-за ветвей,

Для жертвы жребий выбирая…

Воспламенилась грудь моя, любовь меня сожгла,

Дым от меня метнула вверх и с тучами сплела.

Связал мне руки лютый рок, напав из-за угла,

Меня к колену прикрутил, не развязать узла.

Разлуки дождь полил, душа с потоком бед ушла.

Унесся черный тот поток, любви достиг чертога.

Мечты и думы вихрь унес, душа без них убога.

В краю блаженства я, бедняк, остался у порога.

Рассечь мне грудь мечом любви разлука ждет предлога,

Меня ославить на весь мир молва стремится, зла.

Ах, не осталось ни души, ни силы в этом теле,

Я странником-бродягой стал, влачусь я еле-еле.

Здоров я, хвор, жив или мертв? Кто скажет, в самом деле?

Судьба, чуть горести с небес к ногам моим слетели,

Меня за шиворот взяла и в воздух подняла.

И так бывало: подошла, напала и убила;

И тут же руку подала, чтоб вышел из могилы,

И негу, сжалившись, дарит и лаской наградила…

Горит душа моя в огне, молчать не стало силы,

Наружу рвется страсть, как пар из жаркого котла.

Фраги, я сделался рабом, хоть был богаче бая,

Тысячеустым соловьем, на встречи уповая.

Страсть бросила меня в огонь, — пришла пора такая,

Сожгла, обуглила любовь — властительница злая,

Просеяла сквозь сито прах и ветру отдала.

Твое подножье — мир земной,

Красавица с высоким станом;

Ты стала солнцем и луной,

Далеким звездным океаном.

Ты повелела мне сама —

Влюбленному — сойти с ума;

Твоих ресниц ночная тьма

Мне грозным кажется колчаном.

Я в полдень ждал тебя.

Я гас И вновь горел. Ушел из глаз

Безумный день. За часом час

Тянулся медленным туманом.

Такая боль мне сердце жжет,

Что день мой превратится в год;

Пока моя луна взойдет,

Я стану пеплом бездыханным.

Я бросил дом, забыл семью;

Заботы голову мою

Наполнили… В чужом краю

Я опьянен твоим дурманом.

Веселье у тебя в глазах,

А пленники твои — в слезах.

Защиты я искал в горах,

И обернулся дол курганом.

Согнулся гордый ствол в дугу,

Истлели травы на лугу,

Иссякли воды на бегу,

И море поросло бурьяном.

Бай превратился в бедняка

И ханом стал бедняк — пока

Я ждал тебя, моя тоска,

Надежда, ставшая обманом.

Пока Махтумкули бродил

Меж румских царственных могил,

Он жизнь до капли расточил,

Измученный своим тираном.

Горделивые пери султаном признали Менгли;

Соловьи онемели, когда увидали Менгли.

Сам я сердце подставил губительной стали Менгли.

Клад мой шахом захвачен, для шаха украли Менгли.

Я, злосчастный, тобою покинут в печали, Менгли!

Окажи мне вниманье, скажи, где твой сладостный дар?

Я с товаром богатым пришел на любовный базар,

И на нем заблудился, и встретил владычицу чар.

Говорят: у влюбленных душа превращается в жар…

И крыла мои в пламени затрепетали, Менгли!

Лукобровой хочу я в нарциссы очей заглянуть,

Те медвяные реки и краткие встречи вернуть.

Над ее головою душа моя бьется, как ртуть,

Я не вижу любимой и слезы роняю на грудь,

Как соленое море, потоки их стали, Менгли!

Кто ты? Райская роза иль вешний подарок земли?

Соловья полонили, забыли его — и ушли;

Мимо запертой клетки мелькнуло подобье Лейли.

О, зачем твои стрелы меня пощадить не могли!

Одержим я, в живых я останусь едва ли, Менгли!

Ты луной восходила, одетая в звездный туман;

Образ твой — полнолуние, для множества образов — хан;

Красоту твою помнить мне жребий мучительный дан:

Средь гокленов, йомудов прославил я стройный твой стан.

Для тебя мои руки цветы разбросали. Менгли!

Я безумец, я нищий, сожгите меня, мотылька!

Что мне делать на свете? Как небо, Менгли далека.

Что мне райские рощи, когда я лишен цветника,

Без которого душу терзает такая тоска,

Что рыданий подобных в аду не слыхали, Менгли!

Живую душу погубили

Два палача — твои глаза;

Опять немилостивы были,

Как два бича, твои глаза.

Одной тебе ходить не надо,

Крутую бровь сурьмить не надо,

На встречных наводить не надо

Два злых меча — твои глаза.

Пощады я прошу, стеная.

На мир ложится мгла ночная,

Разит влюбленного двойная

Твоя праща — твои глаза.

Горит Фраги, а в горнем стане

Царит смятенье: здесь, в Туране,

Поют не бога мусульмане,

А два луча — твои глаза.

Свой пальчик розовый кусая,

Смущается Менгли-ханум.

Тугие косы расплетая,

Смущается Менгли-ханум.

А ты гори, смотри, влюбленный:

В беседу с бровью насурьмленной

Вступает локон расплетенный,

Смущается Менгли-ханум.

В одежде алой не бежала

От взоров жителей Ахала,

А с нами говорить не стала:

Смущается Менгли-ханум.

Хочу заговорить — немею,

Стою как нищий перед нею,

Сказать: «Открой лицо!» — не смею.

Смущается Менгли-ханум.

Душа, владычица, отрада,

Зовет Фраги — бежать не надо!

Но — благодатная — от взгляда

Скрывается Менгли-ханум.

Ты напала из-за угла,

Ты покой отняла, разлука.

Ты Менгли у меня взяла,

Горе мне принесла, разлука.

Раб, я сгину в твоем краю,

Обезволев, я слезы лью;

Стон вложила ты в грудь мою;

Длань твоя тяжела, разлука.

Я взываю — не внемлет шах.

Нет луны моей в небесах.

Горы плач мой разрушил в прах,

Мир дотла ты сожгла, разлука.

Но расскажет мой каждый стих

О жестоких делах твоих.

Нет у знахарей трав таких,

Чтобы ты отошла, разлука.

Зюльфикар мой упал из рук.

Где защитник мой? Где мой друг?

Никого! Тишина вокруг:

Всех в Иран увела разлука.

Лук натянут, но пуст колчан.

Солнце кануло в океан.

Я, мой боже, умру от ран:

Беспощадна и зла разлука.

Горько плачет Махтумкули,

Вспоминает свою Менгли;

Слезы печень его сожгли.

О, кромешная мгла, разлука!

Если приду к милой моей, в том гюлистане

Солнечный луч и цветники будут играть.

Змей и дракон, что стерегут горы в тумане,

Кос молодых все завитки будут играть.

Из родников жизни и слез пили газели.

Что ж на меня эти глаза не поглядели?

Где продавцы? Где мой базар — город веселий?

Скоро ли здесь покупщики будут играть?

В сад я вошел: рядом цвела сада царица.

Мне за нее с хитрым купцом не расплатиться.

Стонет в саду мой соловей — пленная птица:

Долго ль с огнем те лепестки будут играть?

Помысел злой не устоит против благого,

Сыщет приют в речи живой доброе слово.

В дружной стране честных мужей, сердца прямого —

Крепость клинка, сила руки будут играть.

Рок ополчил зависть и гнев — копья и луки!

Трус не пойдет с храбрым делить ратные муки.

Махтумкули с нежной Менгли после разлуки

В райском саду, как мотыльки, будут играть.

Послушай печальное слово:

В душе моей слез океан,

Хоть пенится снова и снова

Взлетающий к небу дестан.

Расставшись с отцом-властелином,

С любимцем моим Ибн-Ямином,

Скитаюсь я в море пустынном,

Где стужею дышит хазан.

Что делать мне? Связаны руки,

Влачу я оковы разлуки,

И плавится сердце от муки,

Отчаяньем дух обуян.

Брожу я, забытый, бездомный,

Тоскою терзаем огромной,

И в сердце кипит неуемный,

Взлетающий к небу дестан.

Я встретил прекрасную пери,

Вошедшую в душу, как в двери,—

Но рок возвестил о потере,

И горестный жребий мне дан.

Она из небесных ли гурий,

Созданье лучей и лазури,

Иль жемчуг, подаренный бурей,

Но сердцу она — гюлистан.

Нельзя быть нежней и прелестней,

Прозрачней, воздушней, небесней,

Но, к ней возлетающий песней,

Отчаяньем дух обуян.

Живу я страданью покорным,

В печали, как в облаке горном.

Друзья! Не вините, что черным

Отчаяньем дух обуян.

Мир тьмою налег мне на плечи;

Все думы Фраги — лишь о встрече:

Без милой, что ныне далече,—

Отчаяньем дух обуян!

С кустом прекрасных юных роз

Я, бедный соловей, расстался,

Пролив поток кровавых слез,

С возлюбленной своей расстался.

Ей тридцать шесть сравнялось лет.

Не описать ее примет:

Уста — бутон, уста — шербет.

Я с чернотой кудрей расстался.

Тревога душу извела,

Любимой власть душе мила.

Я с той, что сердце взглядом жгла,

Со стрелами бровей расстался.

Бутон мой, с ним расстался я,

С той, чьих волос текла струя,

Чей голос — пенье соловья,

Чья речь всего милей, расстался.

С той, что взяла меня в полон,

С владычицей всех юных жен,

С чертогами средь райских крон,

С плодами средь ветвей расстался.

В селенье милой из земли

Бьет ключ и стебли трав взошли,

Гоклены — род моей Менгли,

Я с той, что всех нежней, расстался.

Махтумкули, любовью пьян,

Сложил возлюбленной дестан,

Ее жилище — гюлистан.

Где ветвь плодов? Я с ней расстался.

Горе мне! С тобой в разлуке умираю. — Где же ты?

Спутница моя, подруга, пери рая, где же ты?

Свет мой, месяц в полнолунье, повторяю — где же ты?

Роз не стало ни единой, догораю, — где же ты?

Мекка ты моя, Медина, дорогая, где же ты?

Рок — гонитель мой — с душою разлучил меня, о горе!

В рай ушла, меня покинув, — хмур с того я дня, о горе!

Унеслись, сшибаясь, грозы, толпы гор тесня, о горе!

Океан седою пеной изошел, стеня, — «о горе!».

Мекка ты моя, Медина, дорогая, где же ты?

Не успел, не разглядел я, что с цветком лицом ты схожа.

Я сказал: «Ах, не увидеть мне уж той, что всех дороже!»

Вся в слезах — «Фраги! — стонала. — Помоги, Фраги!»

И все же

Ты взята была землею, здесь твое пустует ложе.

Мекка ты моя, Медина, дорогая, где же ты?

Плачет, бьется куропатка, — птенчиков ее не стало!

Век в тоске по алой розе соловью рыдать пристало.

Загрустит в разлуке с ланью сердце белого марала.

Ах, тебя судьба-злодейка — потеряла стыд — украла,

Мекка ты моя, Медина, дорогая, где же ты?

Если подданных не будет, для чего же царство шаху?

Брось в огонь могучий тополь, чем он станет?—

Горсткой праха.

У разрушенного улья пчелы мечутся со страха.

Станет падалью козленок, если в пропасть прыгнет с маху…

Мекка ты моя, Медина, дорогая, где же ты?

За стада чабан в ответе, так считается повсюду,

Чуть заснет он, разбегутся по ущельям все верблюды.

Загрызет их волчья стая, лишь костей оставит груду.

Ах, на голову свалилась мне беда! Как жить я буду?

Мекка ты моя, Медина, дорогая, где же ты?

В горе ввергнуты народы, в мире счастья не найду я.

Вёсны в зимы превратились, стужа в дом вошла, лютуя,

Изошли дождями тучи, плещут вспененные струи,

Воя, вскачь, пошли потоки, — море так шумит, бушуя…

Мекка ты моя, Медина, дорогая, где же ты?

Ах, цветы мои поблекли: в сад вхожу и вижу это.

Соловьев моих не стало: плачет роза, — нет ответа.

Вздулись реки в половодье, разлились они по свету,

И луна моя и солнце в траур сызнова одеты…

Мекка ты моя, Медина, дорогая, где же ты?

Выронил клинок разящий из руки джигит удалый,

Зря рукою замахнулся — не джигит он без кинжала.

Никнет тополь, вихрем горя всю листву с него сорвало.

Плачут братья, плачут сестры, все от велика до мала…

Мекка ты моя, Медина, дорогая, где же ты?

Я «Фраги» назвался ныне, разлучен с моей Каабой.

Дом, родня забыты, вспомню ль образ матери хотя бы?

Вор добро разграбил, я же был тому помехой слабой…

Мекка ты моя, Медина, дорогая, где же ты?

Город жизни разгромлен. Скитальцем я стану. Как быть?

Потерявшему царский престол Сулейману — как быть?

Бог послал мне болезнь, — что же делать Лукману? Как быть?

Зажимаю ладонью смертельную рану. Как быть?

Я как бабочка в пламя любовное кану. Как быть?

Где душе моей спрятаться? В мире охотится рок.

С кем из вас разделить мне постылое бремя тревог?

С кем вступить мне в борьбу? На кого мне обрушить клинок?

Не посмел я открыться, покой моих близких берег…

Я в темнице сурового мира увяну. Как быть?

Я не вижу любимой и в лютом огне трепещу,

Словно вещая птица на плечи разлуки слечу!

Я на торжище страсти горючие слезы точу.

Нет Лейли у меня, но Меджнуном назваться хочу.

Что мне делать? Я пьян, я поддался дурману. Как быть?

И в чертогах любви я составил хвалебный дестан;

Изумил я влюбленных восточных и западных стран.

Я — Меджнун из Меджнунов, мне жребий неслыханный дан.

Наг я, беден и нищ, дикой жаждой любви обуян,

А богатство мне дай — на него и не гляну. Как быть?

Свой народ умоляет Фраги: помогите, друзья,

Мой язык обезумел, горящие речи струя.

Стан мой согнут, как лук. Поглядите: состарился я.

Все же — роза моя полонила навек соловья.

Но садовника нет. Без него гюлистану как быть?

Как жить мне без милой худо,

Скитаясь по разным странам!

О боже, пошли мне чудо,

Не дай упасть бездыханным!

Дай милую с жаркой кровью,

С душой, согретой любовью,

Красивую, с тонкой бровью

И гибким, как пальма, станом.

Сведи меня с крепкой, стройной,

Себя и меня достойной,

С туркменкой, — простой, спокойной,

Но с сердцем благоуханным.

Не надо мне говорливой,

Вертлявой, глупой, сварливой,

С душой и рукой ленивой

И нравом непостоянным.

Пусть будет она высокой,

Изящной, пламенноокой;

Аллах! Я ранен жестоко,

Молю: дай закрыться ранам!

К тебе я взываю снова:

Пошли мне счастья такого!

Нет жизни для холостого,

Хотя б он был Сулейманом!

Фраги — не устану звать я,

Сгорать, простирать объятья:

Подругу хочу обнять я,

Быть с нею от страсти пьяным!

Любовь и море не имеют дна,

В безмерной страсти мне гореть пришлось.

Играет сердцем, как щепой волна,

Безумство волн мне одолеть пришлось.

Я спал. Был грозен пробужденья миг.

Любовь трудна, я это знал из книг.

Но глубины страданья не постиг,

За это муку мне терпеть пришлось.

Любовь, как вздох, как трепет ветерка,

Едва коснувшись — снова далека.

И все острей, и все светлей тоска,

О прошлом счастье мне скорбеть пришлось.

Как маленькое солнце твой зрачок,

Костер любви огнем меня обжег,

Я счастлив тем, что я любовь сберег,

Что мне ее запечатлеть пришлось.

Тебе вручен неоценимый дар.

Будь с хрупкой вазой бережным, гончар,

К ней тянет руки грубые базар,

Венцом любви тебе владеть пришлось.

Отравленного выпил я вина.

И только ты ценить меня вольна.

Я крепость строил — рухнула стена.

В свою же мне попасться сеть пришлось.

Махтумкули, по воле волн плыви,

Нет берегов, страдалец, у любви,

Друзей на помощь больше не зови,

Рабом любви мне умереть пришлось.

Дух кипит. Я сгорел дотла. Я — зола.

Подари мне подругу мою, аллах!

Сердце мне отдала, моей не была,—

Подари мне подругу мою, аллах!

Мы любили, мы тайны делили с ней.

Кто желанной моей на земле верней?

Погубили меня, разлучили с ней.

Подари мне подругу мою, аллах!

Счастлив память утративший навсегда!

В эти злые года сгорю без следа.

Я в беде, и в неволе моя звезда.

Подари мне подругу мою, аллах!

Я к любимой пойду — не пускают: стой!

От моей дорогой отлетел покой,

Слезы льет рекой; я — болен тоской…

Подари мне подругу мою, аллах!

Были встречи и речи, как мед, у нас.

Мы не ждали печали в блаженный час.

Свет и счастье украли у страстных глаз.

Подари мне подругу мою, аллах!

О мой боже! Бесцельны мои дела;

Бьюсь на ложе: бессонница в дом вошла.

Скорбь моя эту жалобу принесла…

Подари мне подругу мою, аллах!

Бренный мир одряхлел, о Махтумкули!

Разве страсть не в обычае у земли?

Грешен я, ты — всеблаг. Любовь утоли,

Подари мне подругу мою, аллах!

Город мой — океан огня.

Грозен ливень огней возлюбленной.

Черный дым обволок меня —

Гнев жестокой моей возлюбленной.

Не людьми она рождена,

Небожительница она;

Мне усмешка ее страшна,

Страшно вьющихся змей возлюбленной.

Расцветает ее гранат,

Руки рока пред ней дрожат;

Капли радужные горят

Самоцветных камней возлюбленной.

О, Меджнуново забытье!

О, разящее острие!

Дева рая — раба ее.

Кто, скажите, стройней возлюбленной?

Кто подаст мне спасенья весть?

Где достоинство, сила, честь?

Нет Фраги, только песня есть —

Восхваление дней возлюбленной.

Зохре небесная взошла,—

Совсем влюбленный пьян сегодня!

Земля тюльпаном расцвела,

Вселенная — рейхан сегодня!

Хмельные — в полузабытьи

Поют о розах соловьи.

Где слезы прежние твои?

Ты в жертву милой дан сегодня.

Отчизна меда пред тобой,

Цветочный мир, шатер цветной,

Пришел садовник молодой

И обнял гюлистан сегодня.

Возлюбленная, без подруг,

Одна приди на вешний луг!

Безумной песни каждый звук

Тобою осиян сегодня.

Вчера еще причина слез,

Мне счастье Адыл-шах принес;

В моих долинах столько роз!

В горах такой туман сегодня!

Как барс, добычу береги,

Народа верный сын — Фраги!

Больным любовью помоги:

Певец — для них Лукман сегодня!

Кипит живых речей поток,

Играет разум вдохновенный,

Но темной тучей злобный рок

Проходит по лицу вселенной.

И меркнет взор, и на щеках

Золой лежит смертельный страх,

Слова уносятся как прах,

И разум тяжко спит, как пленный.

Кто — смертный — видел мира дно?

Заглянешь в бездну — в ней темно.

Я пью любовное вино,

И мне тяжел мой кубок пенный.

И вдохновение мое,

Смутясь, впадает в забытье,

И роковое острие

Грозит моей душе смятенной.

Даны садовники садам,

Туманы — горным высотам,

С женою делит хлеб Адам,

А я — один в юдоли бренной.

Ума несметная казна

Растратится, распылена:

Дела, кочевья, времена

Проходят чередой мгновенной.

Все миру суетному впрок.

И в добром сердце скрыт порок.

Соедини меня, пророк,

С моей подругой несравненной!

Когда берется хан за труд —

Мотыги бедняки берут.

От песни утешенья ждут

И жалкий раб и шах надменный.

Поёшь, а миру невдомек,

Что твой язык солгать не мог.

Бредешь, Фраги, — твой путь далек,

Далек твой Хинд благословенный.

Писал письмо тебе, но строк моих ты не поймешь.

И заклинания читал, но их ты не поймешь.

Три дня, три ночи прорыдал, затих — ты не поймешь,

Послал удода, чтоб тебя настиг, — ты не поймешь.

Сев на осла, словно Иса, скакал — поймешь ли ты?

В слезах скитался по степи, Меджнуну был под стать.

Кораллы слез пытался я на нити нанизать.

Воспламенялась подо мной земли любая пядь.

Я, как Варка, надежду мог в час смерти потерять,

И, как Шебли, вершины гор сжигал — поймешь ли ты?

С полей Европы в Чин-Мачин летел я, как удод.

Царицу Савскую нашел в саду, где листьев свод.

И с трона Сулеймана я оповещал народ,

И, подражая соловьям, птиц прекращал полет,

Присесть на голову мою их звал — поймешь ли ты?

А за пещерою Меджнун придумал волшебство:

Учителя, — вскричав «аллах», — призвал он своего.

Но кроме Истины, никто не услыхал его,

И сорок пар, в огне любви, не знали ничего,

Моей слезой он их огонь смирял — поймешь ли ты?

И если, пир очередной замыслив, хан Ширван

На волосок переборщит, ответ им будет дан

В тот судный день, когда в ряды построят горожан.

Разлив любви не ручеек — застывший океан.

И жажду множеством глотков я снял — поймешь ли ты?

Я молодой соколик; дунь — под перышком пушок.

Но мир не пощадил меня — стрелу направил в бок.

И молодую кровь мою впитал в себя песок.

А с каждых сорока цветков сорвал я лепесток.

Не сто бутонов — сто шипов сорвал — поймешь ли ты?

Махтумкули тебя назвал Венерой всех светил,

Большой Медведицы сестрой тебя он окрестил,

И ярче Солнца и Луны твой взор ему светил.

Как будто к роднику Земзем шел, не жалея сил,

И клятву, словно Сулейман, он дал — поймешь ли ты?

Я душу отдавал красавице неверной;

Она ушла, и я в разлуке сердце сжег.

Я говорил себе: «Забуду я о скверной!»

Но проглядел глаза, их не сводя с дорог.

Я сам всему виной, накликал сам напасть я,

И сам коню судьбы позволил в грязь упасть я;

У бога надобно просить земного счастья,

Но счастья мне послать не соизволил бог!

Под облака взлетел мой сокол легкокрылый,

Забыв охотника, огонь вливая в жилы.

Где уточку словлю? Я стал ненужен милой,—

Она другой себе сыскала уголок.

Потери не вернуть, не возместить урона:

Я упустил сону, а догнала ворона;

Я ж хищником прослыл, не знающим закона,

Хоть притворялся я, что робок и убог.

Теперь, Махтумкули, стреми твой стон протяжный;

К овечке волк идет, зияя пастью влажной! Друзья!

От храброго рождается отважный,

Но как от робкого родиться храбрый мог?

Сердце что-то замыслило, вскинулось ввысь,

Выше белого облака вьется, друзья.

Все-то на небо смотришь да кличешь: «Вернись!»

Как его ни зови — не вернется, друзья.

Сердце вольною мудростью окрылено,

Разучилось отшельников слушать оно;

А вернется в темницу свою — все равно

Снова привязь его оборвется, друзья.

И в разлуке — читающий свиток любви

Не желает укрыться от пыток любви;

И — однажды пригубив напиток любви —

Не находишь блаженней колодца, друзья.

Говорят, что письма в волосах у Фатьмы

Не увидим до часа возмездия мы.

Не боится любовь ни сумы, ни тюрьмы.

Сердцу жребий огня достается, друзья.

Дело есть у любви: поминутно расти,

Жечь огнем, закрывать пред влюбленным пути.

Знает бедный Фраги: от любви не уйти,

Слишком поздно седлать иноходца, друзья.

Довольно, сердце! Разомкни свой круг;

Я стражду в нем, как жалкий пленник в яме.

Жестокое, избавь меня от мук,

Не дай мне, сердце, изойти слезами.

Мой век промчался как единый миг.

Я видел цель, но цели не достиг;

Был одинок — смутился и поник,

Обманутый тобою и мечтами.

И, как слепой, склонив главу свою,

Поддерживая ближнего, пою,

И стоны шлю в зенит, и слезы лью,

Чуть белый свет забрезжит над степями.

Ты на дороге ждешь меня. Потом

С тобою мы извечный спор ведем,

И тяжко мне: я пьян твоим вином,

Я одинок, ты — что ни день — упрямей.

Но, может быть, иной понять готов

Беду мою и силу этих слов;

Мой голос прогремит среди холмов.

Суров господь, и меч его — над нами.

Ни разума, ни глаз я не берег,

Желаниям препятствовать не мог,

И плачу я в сетях земных дорог,

А жизнь летит, как птица, бьет крылами.

Бегу от гнета и горю в огне,

Я ликовал, служа твоей весне;

Был этот мир плохой опорой мне,

Остался я в пустыне с мертвецами.

Закрыв глаза, держал я путь в Иран;

Судьбой влекомый, я попал в Туран.

Трубит над миром вечный ураган,

Владеющий безумными сердцами.

Меня кружил и гнал великий страх,

Я золотом считал ничтожный прах,

Я видел гнет, я видел скорбь в домах,

Дела пустые были мне друзьями.

И жажду я, и тщетно жду дождя,

И пламенеет месяц, восходя;

Года летят, за днями дни ведя,

И я блуждаю, одержимый снами.

Мне кровь и желчь дают взамен питья.

И тяжело мне бремя бытия.

Я полюбил — и стал Меджнуном я,

Красой Лейли опутан, как цепями.

Зовешь ты, сердце, в Чин-Мачин, в Герат,

В подземный ад, где высится Сират…

А родинка чернеет, и горят,

Горят глаза под круглыми бровями.

Напрасно я чистосердечен был:

Погашен роком юношеский пыл,

А все-таки я зла не полюбил —

День Истины мне светит и ночами.

Но в море справедливости мой плот

Не движется. Летит за годом год;

Как дервиш, раб Махтумкули бредет

К далекой тайне узкими путями.

О, юноша, ты хочешь стать

Скорее стариком? — женись!

Несчастья хочешь испытать?

К невзгодам ты влеком? — женись!

Прекрасна мудрость старика,

Но старость это — и тоска.

Чтоб стать из юного цветка

Засохшим стебельком, — женись!

Дом нужен и кошма нужна,

Детишки — привязь, цепь — жена.

Коль хочешь все иметь сполна,

Стать вьючным ишаком, — женись!

Живешь ты вольно без забот,

Придут недуги в свой черед.

Избудешь грусть — печаль придет,

Коль с нею не знаком, — женись!

Теперь кипуч и пылок ты,

Весна пройдет, а с ней мечты.

Ты жаждешь вечной маеты?

Что ж, в случае таком — женись!

Как мгла растает юность вдруг,

С тоской разделишь свой досуг.

Коль хочешь мир познать, мой друг,

С его добром и злом, — женись!

Фраги, прошел ты сто дорог,

Ты благ земных ценить не мог.

Исполни, что велел пророк,

Построй надежный дом, женись!

Кто имеет двух жен, покоя лишен,

Дни и ночи причиной раздора будут.

Сто желаний у каждой из этих жен,

Ежедневно причины для спора будут.

Надо ладить с двумя, хоть рвись пополам,

Коль одну предпочтешь, скажут: стыд и срам!

И себя пред людьми ты уронишь сам,

Так что дни твои днями позора будут.

Этим женам-трещоткам молчать недосуг,

И не совестно им, что народ вокруг,

В гневе топчут золу, а придет супруг —

Молчаливыми без разговора будут.

Ты одной из жен помыкать не смей,

Кто суров с одной, а с другой нежней,

Тот уже не мужчина в глазах людей,

Среди баб сам он бабою скоро будет.

О, Махтумкули, судьбы наши темны,

И жену выбирать мы с умом должны.

Если бог не спасет от дурной жены,

Все желанья пустячнее сора будут.