Прочитав книгу избранных стихотворений Махтумкули, нельзя не подивиться его творческому подвигу. Отправляясь от событий своего века, фактов личной, семейной, племенной и национальной действительности, он создал произведения, глубоко трогающие сердце и разум не только современников, но и нас, людей, живущих более чем два столетия спустя, в стране, где становятся явью его высокие мечты и чаяния о народном счастье.
«…Могучий чинар его поэзии до сих пор зеленеет и цветет в наших сердцах», — так образно сказал о Махтумкули один из зачинателей туркменской советской литературы Берды Кербабаев (1894–1974) в докладе на торжественном вечере в Ашхабаде, посвященном 225-летию со дня рождения великого поэта и мыслителя.
Жизнеописания и автографов Махтумкули не сохранилось. Но из его произведений и народных преданий известно, что он родился в юго-западной Туркмении, в районе Кара-Кала, в местности Хаджи-Говшан, в долине реки Атрек у южных склонов Копет-Дага. Кара-Кала — теперь благоустроенный районный центр, расположенный в одной из плодородных прикопетдагских долин, где земли орошаются стекающими с гор реками и ручьями. Как выяснено советскими археологами, в этой подгорной полосе много исторических памятников; здесь люди селились, возводили поселки, занимались земледелием и ремеслами еще с шестого тысячелетия до нашей эры!
Окончив сельскую школу, где учителем был его отец — известный поэт и педагог Довлетмамед Азади (ок. 1700–1760), Махтумкули некоторое время помогает ему по хозяйству — пасет скот, возделывает землю, учится шорному делу, а затем — ювелирному. Довлетмамед, как видно из его стихотворного трактата «Вагыз азад» («Свободная проповедь»), глубоко переживал невзгоды родного народа и воспитал Махтумкули в духе гуманизма и любви к труду. Заметив рвение сына к приобретению знаний, он способствовал его дальнейшей учебе в медресе Идрис-баба на Амударье (ныне Халачский район), затем в медресе Кокальташ в Бухаре и Ширгази в Хиве. В последнем из них поэт учился, как следует из одного его стихотворения, три года.
Чтобы попасть в медресе, Махтумкули пришлось предпринимать далекие, длительные и по тому времени нелегкие путешествия. Совершал он их и в последующие годы. Наблюдая жизнь разных народов, он осуждал порядки общества, где богачи угнетали бедняков:
О подлое время! О время обид!
Воителя храброго трус не щадит;
И выжига выше султана сидит
На мусорной куче несметной казны.
……………………………..
Голодным да нищим кричат богачи:
«Вы нелюдь, вы только для счета нужны».
(Перевод А. Тарковского)
Говорить людям правду в такое время было трудно. Но Махтумкули оказался мужественным человеком, он не поддался соблазнам, не сбился с намеченного пути:
А все-таки я зла не полюбил —
День Истины мне светит и ночами.
(Перевод А. Тарковского)
Махтумкули был высокообразованным человеком своего времени, он многое видел как на своей родине, так и в других странах. И не случайно в его стихах находим образы его идейных предшественников — великих художников и гуманистов Имададдина Насими и Алишера Навои. Махтумкули, в свою очередь, вдохновил творчество многих поэтов, живших в его время и после него.
Махтумкули осуждал пороки современного ему общества: лень, скупость, скопидомство, трусость.
С тонкой иронией в духе народной пословицы — «У двоеженца дом всегда не подметен» — говорит он о многоженстве как явлении, разрушающем семью.
Любя одну, другую он обидит;
Он, жертва склоки, жизнь возненавидит;
Народ себе потеху в нем увидит,
А он ни дум, ни чувств не соберет.
(Перевод Г. Шенгели)
Естественно, не всем нравились обличительные стихотворения поэта. Были и такие, что старались «уберечь» от них молодежь, и потому строжайше запрещали изучать или даже читать стихи Махтумкули в дореволюционных мусульманских школах — мектебах и медресе. Но несмотря на это, творения великого поэта любимы народом. Его стихи легко запоминались, поскольку свои наблюдения и размышления он часто высказывал как афоризмы.
Сердце дважды спалить нельзя;
Мак в бурьян превратить нельзя;
Племена победить нельзя,
Если розни лихой не будет.
(Перевод А. Тарковского)
Даже в наше время не раз отмечалось, что стоит чтецу его стихотворений оговориться, допустить хотя бы небольшую неточность, как слушатели тотчас такого декламатора поправят.
Роль Махтумкули в духовной жизни родного народа значительна тем, что в час общественных невзгод он смело, с художественной силой выступил в защиту прав человека, осветил важнейшие социальные темы, расширил и углубил кругозор современников.
Личная жизнь поэта сложилась неудачно. Девушку Менгли, которую он полюбил, с ним разлучили, отдав за богатого. Недаром тема грубо растоптанных сокровенных чувств стала одной из значительных в его творчестве.
Что мне райские рощи, когда я лишен цветника,
Без которого душу терзает такая тоска,
Что рыданий подобных в аду не слыхали, Менгли!
(Перевод А. Тарковского)
Здесь Махтумкули поднимается до богоборческих мотивов, ибо, согласно мусульманскому вероучению, земная жизнь и ее привязанности — тлен, обман, она ничто по сравнению с обещанным райским блаженством.
Махтумкули — поэт, пролагавший пути к реалистическому восприятию и изображению мира, поэтому для него тема любви неотрывна от темы окружающей природы и от социальных мотивов:
Тигр охотится в камышах,
Роет червь отсыревший прах.
Тонет нищий в горьких слезах,—
Значит, к баям попал, — клянусь.
Если б руки моей Менгли
Прикоснуться к тебе могли,
Ты воспрял бы, Махтумкули,
Выше гор, тверже скал, — клянусь!..
(Перевод А. Тарковского)
Женился Махтумкули на вдове Ак-Кыз, которая родила ему двух сыновей. Но сыновья умерли в детстве. Было у поэта два родных брата — Абдулла и Мамед-Сапа, но оба, согласно народным преданиям, погибли в бою с захватчиками. Долгое время не зная о судьбе братьев, Махтумкули изливал свою тоску в лирических стихах через близкие фольклору образы, передающие боль разлуки. Таково его обращение к утреннему ветру с просьбой принести весть о пропавшем брате:
Ветер, утренний ветер! Слугой твоим стану!
Скажи Полоненному брату: в разлуке я вяну. Скажи
Тем глазам, превращенным в горючую рану; скажи
Красоте его гордой, высокому стану скажи,
Мотыльку опаленному, бедному хану скажи,
(Перевод А. Тарковского)
По преданиям, Махтумкули дважды попадал в плен к киаылбашам, в Иран, где за время жизни туркменского классика сменились три шахские династии. Кизылбашами (буквально «красноголовыми») первоначально называли тюрков, поддерживавших династию Сефевидов (1501–1736), уничтожив последних представителей которой, к власти пришел вождь племени афшаров шах Надир (1736–1747).
В честь почитаемых двенадцати шиитских имамов воины феодальных правителей Ирана носили чалму с двенадцатью алыми полосами. Позднее прозвище «кизылбаши» часто переносилось на всех жителей Ирана.
Надир-шах предпринимал разорительные для народи грабительские завоевательные походы в Азербайджан, Армению, Грузию, Дагестан, Бухарское и Хивинское ханства, Афганистан, Белуджистан, Северо-Западную Индию. Злодеяния, чинившиеся этим деспотом, вызывали восстания крестьян, разных слоев ограбляемого населения. Обращаясь к эпическим образам защитников Гёр-оглы и Чоудор-хана, как полагают, имеющих исторических прототипов, Махтумкули воссоздал страницы героической борьбы народа. Немало свидетельств этому сохранили современники, в том числе путешественники и деловые люди. Так в записке английского купца Хэнвея говорится, что правитель Астрабада Мохаммед-Хосейн-хан получил от Надир-шаха приказ казнить всех, кто принимал участие в восстании. «Если я поступлю таким образом, — сказал правитель Хэнвею, — то я должен буду убить всех жителей провинции»[9]. «В день прибытия Хэнвея в Астрабад (16 мая 1744 г.) 30 человек должны были быть ослеплены, четыре — обезглавлены, один — сожжен живым, 200 женщин — высланы из Астрабада; половина их должна была быть продана в рабство воинам Надира. По пути в Астрабад Хэнвей и его спутники видели несколько пирамид, воздвигнутых из отрубленных голов казненных участников восстания. У самого города Астрабада навстречу Хэнвею ехали вооруженные всадники, которые вели большую толпу крестьян, ослепленных за участие в восстаниях; по лицам крестьян стекала кровь»[10].
Немало подобных свидетельств и у других очевидцев и историографов — у Махди-хана, Мухаммеда Казима, Мухаммед-Али Хазина, Фрэзера. Ими, в частности, отмечено, что подобным образом поступал после смерти Надир-шаха его племянник и преемник Али-Кули, принявший имя Али-шаха (или Адиль-шаха, то есть Справедливого шаха!); менялись династии, но не менялось положение народа.
Знакомясь с фактами, приводимыми названными авторами, нельзя не понять Махтумкули, гневно осудившего жестоких само-держцев и завоевателей:
За слово мое в кандалы закуешь.
Задушишь меня и в колодец швырнешь;
Я правду скажу возлюбившему ложь:
Убийца, ты чужд благостыни, феттах!
……………….
Обуглилось небо от нашей тоски,
В удавках людские хрустят позвонки,
Не знают пощады твои мясники,
Но мы — не рабы, не рабыни, феттах!
(Перевод А. Тарковского)
Однажды нападение врагов привело и к уничтожению рукописей поэта: «Река умчала мной написанные книги,// И слезы горькие рекой из глаз текут».
Нас враг застал врасплох: иные в плен попали;
Тетради милые врагу добычей стали;
Пять лет моих трудов, моей мечты скрижали,—
Над ними кизылбаш свершил свой дикий суд.
(Перевод Г. Шенгели)
По-видимому, это явилось причиной отсутствия автографов поэта, хотя рукописных списков его дивана — сборника лирических стихотворений — в рукописном отделе Академии наук Туркменской ССР сейчас насчитывается более ста; есть они и в других хранилищах рукописей нашей страны и за рубежом.
Большинство этих рукописей относится к XIX и к первой половине XX века. Многие стихотворения восстановлены через устную передачу туркменских бахши — певцов и музыкантов, — репертуар которых передавался из поколения в поколение, а также отдельных любителей поэзии. У народа, до Октябрьской революции не насчитывавшего и одного грамотного на сто человек, такие источники вполне естественно имеют важное значение. К тому же подобный случай не единственный в истории литератур Востока. Достаточно вспомнить старшего современника Махтумкули классика азербайджанской литературы Вагифа (Молла-Панаха; 1717–1797), автографы стихотворений которого были уничтожены при его казни и восстанов-лены значительно позднее через их устную передачу.
Прошли века, прежде чем присоединение Туркмении к России положило предел гибельным внешним вторжениям и междоусобицам. Примечательно вместе с тем, что перенесенные туркменскими племенами невзгоды не сломили их духовно, не уничтожили взаимного тяготения, глубокой убежденности в том, что единение силу ломит.
XVIII век явился для туркмен временем не только больших бед, но и интенсивных и в перспективе плодотворнейших поисков и начинаний. Еще в 1714 году прибывший в Петербург от прикаспийских туркмен Ходжа-Непес рассказал Петру I о достоинствах и нуждах своей земли, просил принять туркмен в русское подданство, а также «обратить» Амударью к Каспию… Сообщение Ходжа-Непеса побудило Петра I предпринять ряд обширных обследований, в их числе восточного берега Каспийского моря.
Более ста сорока лет прошло, как стихотворения Махтумкули начали печататься в оригинале, а затем и в переводе на другие языки. Сравнительно давно была отмечена в науке популярность поэта среди туркмен как в Средней Азии, так и на Северном Кавказе. В 1872 году русский исследователь Ф. Бакулин, опубликовавший в переводе два стихотворения Махтумкули, писал, что поэт «в особенном уважении у всех вообще туркмен, без различия племен… Отдельные строфы из его стихотворений заучиваются как правила для руководства в жизни; зачастую отдельный стих приводится в разговоре в виде мудрого изречения». Выделил Бакулин и едва ли не главную черту творчества поэта, подчеркнув, что тот «постоянно мечтал о прекращении вековой вражды» между племенами и образовании ими «тесного союза против общего врага»[11].
Творчество Махтумкули получило отражение в трудах ряда востоковедов — поляка Александра Ходзько (1804–1891), профессора Петербургского университета И. Н. Березина (1818–1896) и других.
О Махтумкули как национальном поэте туркмен, творчество которого «оказывает благотворное влияние» на их нравы и обычаи, писал известный венгерский путешественник и тюрколог Герман (Арминий) Вамбери[12], проникший к туркменам под личиной дервиша и выполнявший поручении английских колонизаторов, враждебные России. В 1879 году Вамбери издал и оригинале и немецком переводе 41 стихотворение Махтумкули. Но он искусственно придал корифею туркменской поели несвойственные ему черты суфия — проповедника мусульманского мистицизма, — что некритически повторяют за ним некоторые современные ученые на Западе.
Конечно, неизбывная боль за судьбу своего народа, глубокие переживания, связанные с личными и семейными несчастьями, не раз порождали чувства тоски и скорби, даже отчаяния и страха. Однако Махтумкули умел подняться над ними.
Мы сами выковали чаши Добра и зла.
В них судьбы наши.
Скажи, Фраги, какая краше,
Пока нам время не пришло.
(Перевод А. Тарковского)
Итак, не мистика, не рок, не некое наваждение свыше, а люди — творцы своей жизни. От них как зло, так и добро, — вот вывод, к которому приходит поэт.
Советским ученым принадлежат основные работы в исследовании эпохи и творчества Махтумкули. Особенно велика в этом роль акаде-миков В. В. Бартольда (1869–1930), А. Н. Самойловича (1880–1938), члена-корреспондента Академии наук СССР В. Э. Бертельса (1890–1957) и действительных членов Академии наук Туркменской ССР В. М. Кербабаева и В. А. Каррыева (1914–1981).
Высокие принципы гуманизма Махтумкули, его благородное чувство родимы как мирного и дружественного объединения, при всем его историческом своеобразии, близко и понятно советским людям. Творческий подвиг поэта перешагнул века и снискал любовь и признательность своих соотечественников, а вместе с ними всех, кому дороги художественное слово, прогресс и мир.
Люциан Климович