Избранное

1

— Девочки, сейчас польется вода из нашего источника счастья!

Ученицы второго класса высшей ступени седьмой женской школы нашли на холме маленький родничок и заложили его камушком. Девять часов утра. Девушки только что поднялись на высокий холм и, не помышляя об отдыхе, встали кружком и начали «церемонию открытия источника счастья».

Об открытии источника объявила подвижная, веселая девушка с короткими косичками. Ее зовут Юань Синьчжи. Напустив на себя важный вид, Юань Синьчжи нагнулась и под аплодисменты подруг осторожно приподняла камушек, закрывавший источник. Брызнула струя воды, да такая высокая, что даже куртка Юань Синьчжи покрылась блестящими каплями. В следующее мгновение водяной столбик опал и теперь уже едва приподнимался над землей. Теснившиеся вокруг девушки протянули к родничку чашки.

Юань Синьчжи вскинула вверх руку с наполненной до краев чашкой и, едва сдерживая смех, задорно крикнула: «Осушим бокалы!» Чашки с глухим стуком сошлись воедино. Потом все поднесли свои «бокалы» ко рту и, запрокинув головы, сразу, залпом опорожнили их. Студеная вода казалась необычайно вкусной.

В этот момент к источнику подошли еще пять девушек и присоединились к стоявшим вокруг, гордо выпятив грудь и тяжело дыша после долгого подъема в гору. Старшая из них — ее звали Чжоу Сяолин — сказала:

— А вот и мы, что же нас никто не приветствует? — Она вытерла капельки пота со лба.

Это члены отряда «храбрых красных путешественников». Сегодня они еще затемно вышли из города, чтобы вместе с одноклассницами подготовиться к школьному вечеру у костра.

— Добро пожаловать, просим испить воды из родника счастья!

Вновь прибывших подвели к роднику, кто-то пролил воду из чашки. Чжоу Сяолин состроила плаксивую мину и сказала:

— Ой, мамочка, теперь счастья не видать. — И тут же спросила: — А Чжэн Бо?

— У нее мать заболела, ей нужно срочно домой ехать.

Детский лагерь в западном предместье — это тридцать с лишним палаток, аккуратно расставленных рядами. Ворота лагеря сделаны из бамбуковых жердей и украшены разноцветными флажками, весело пляшущими на ветру. Под флажками два выложенных из веток слова: «Лагерь радости».

Слева за воротами стоит высокий помост, немного похожий на башню. На помосте несут вахту «караульные» с деревянными винтовками. Они осматривают окрестности лагеря, дорогу, пруд. Время от времени им становится невмоготу исполнять свои обязанности, и тогда они смотрят на плывущие по небу облака, на далекую гряду гор и громады скал. Оттуда бежит, шумя и пенясь, речка с чистой-чистой водой.

Каждый день часа в три-четыре утра, еще до рассвета, дети сами просыпались от какого-то неизъяснимого волнения. Никто не произносил ни слова, боясь разбудить товарищей. Каждый недвижно лежал на соломенной подстилке, вслушиваясь в звуки, оглашавшие ночную тишину: окрики, шум шагов — это соседний отряд готовился к параду в день Государственного праздника; из далекого репродуктора доносились обрывки оперных арий, а еще время от времени слышались какие-то приглушенные возгласы и пронзительные свистки паровоза. Как бы рано ты ни проснулся, как бы тихо ни было вокруг, всегда что-нибудь да услышишь — то смутно, то вдруг отчетливо…

Потом встает солнце, разгорается новый день. Дети радуются каждому дню, проведенному в лагере, каждый день для них словно веселый весенний праздник. Тут все тебе открывается заново, все становится твоим. Голубое небо тебя укрывает, земля приветливо расстилается под твоими ногами, реки текут для того, чтобы ты купался в них, а насекомые и птицы носятся в воздухе, наслаждаясь жизнью вместе с тобой. С утра до вечера топчи траву на лугу, уди рыбу, катайся на лодке, рви полевые цветы, гуляй по холмам… Всего этого и не успеть за один день — ох и быстро же летит время! Приходится ждать до завтрашнего дня — ох и медленно же тянется время!

Вот такая была жизнь в первом летнем лагере в 1952 году. Новый Китай еще не отпраздновал свою третью годовщину.

Юань Синьчжи попросила разыскать Чжэн Бо. Чжоу Сяолин привела ее за рукав и рассказала, что случилось с матерью подруги.

— Но ведь ничего страшного, — прибавила она. — Моя мать тоже давно болеет, и с ней часто бывает плохо. А если ты сейчас уедешь, что за костер будет без тебя?

— Прямо до слез обидно! — Это сказала Ян Сэюнь, близкая подруга Чжэн Бо, высокая худощавая девушка. У нее не было длинных ресниц, прямого носа и маленького ротика — то, что обычно считается красивым, но ее глаза излучали согревавший каждого свет. Выслушав Чжоу Сяолин, она затараторила, как будто желая опередить Чжэн Бо:

— Если тебя с нами не будет, какая нам радость от костра?

— Ну что тут такого? — возразила Чжэн Бо. — Вот если вас не будет, то это и вправду невесело. Ну ладно, я еще не попила воды счастья, выпью и поеду.

Чжэн Бо выпила свою чашку, подружки снова повеселели. Ян Сэюнь поморгала глазками, вздохнула и сказала:

— Я провожу тебя до автобуса.

Чжэн Бо кивнула. Ян Сэюнь легко побежала впереди нее к автобусной остановке.

Чжоу Сяолин забралась в восемнадцатую палатку, за ней вошли остальные. Хотя это была самая просторная палатка в лагере, в ней было душно, в воздухе стоял запах горелого масла. Чжоу Сяолин присела в углу, где были свалены в кучу походные армейские котелки, полотенца, мотки бечевки, потрогала руками соломенную подстилку и осталась довольна.

— Неплохой домик! Только вот жарища тут.

— Это ничего, к утру, наверное, станет холодно, выпадет роса, даже волосы промокнут, — возразил ей кто-то.

— Я принесла из школы ошеломляющую новость! — Чжоу Сяолин увидела, что все лица повернулись к ней, и заговорила спокойнее: — Нет, ничего особенного. Я сказала «ошеломляющая» просто ради красного словца. Говорят, по результатам экзаменов за прошлый учебный год наш класс занял первое место.

— Ну и что дают за первое место? — простодушно спросила сидевшая рядом У Чанфу, толстенькая девушка с пухлым личиком.

— А в трамвае можно будет ездить без билета, — рассмеялась ученица по имени Ли Чунь.

— Вчера в школе было собрание, говорят, в следующем году экзамены будут принимать еще строже.

— Вот жалость-то, а я в каникулы еще не бралась за книги, составила себе план самостоятельной работы, да загуляла и думать про него забыла…

— Да будет тебе, я сама вчера видела, как ты математику зубрила.

— На следующий год мы уже будем третий класс высшей ступени, экзамены сдавать станет еще труднее, при таких-то строгостях что делать будем?

— Поговори у меня!

— Ну да, в прошлом году никто из нас в учебе особенно не усердствовал, за что же нам присудили первое место? — спросила Юань Синьчжи.

— А это чтобы ты в будущем году прилежно училась, — вставила Ли Чунь, потом легла на спину и стала смотреть на далекое небо, видневшееся в прорезях палатки.

Наступило молчание. Одни думали о еще не сданных экзаменах, другие гадали про себя, кто будет лучшей ученицей, третьи думали о всех тех экзаменах, что им предстояло сдать в своей жизни.

— Ну ладно, пошли гулять, чего тут «сидеть и об умном судить».

Юань Синьчжи встала, всем видом показывая, что ей уже надоела болтовня подруг.

Девушки вереницей выпорхнули из палатки. Рядом журчал ручеек, вытекавший из «источника счастья», и листья на деревьях как будто что-то шептали ему в ответ. После долгого сидения в палатке сверкавший всеми цветами радуги мир снаружи показался особенно ярким.

К полудню лужи высохли, в палатке стало жарко, как в печке, но уставшие от игр дети повалились спать. Чжоу Сяолин приснилось, что ей нестерпимо жарко, она бегает от киоска к киоску, где продается мороженое, а все мороженое уже раскупили, в конце концов она раздобыла одну штуку и уж хотела откусить… Вдруг чьи-то крики прервали ее сон:

— Откройте! Не встали еще? Видно, совсем осоловели от жары!

Это Жан Шицюнь и его товарищи пришли пригласить их на прогулку в Ихэюань. Чжоу Сяолин рассказала ребятам про свой сон, и те, не долго думая, пообещали ей, что каждый принесет с прогулки по порции мороженого.

— А я охотно предоставлю тебе право съесть все мороженое, которое я увижу во сне, — весело подхватил Чжан Шицюнь.

Чжан Шицюнь только что окончил школу. Это его первое и последнее в жизни лагерное лето. Он и Ян Сэюнь старые друзья. Год назад Ян Сэюнь впервые увидела его на литературном слете. Ей тогда понравилась его запальчивость, его брызжущая через край энергия. Он так горячо критиковал недостатки литературных произведений и совсем не робел перед авторитетами! В тот день после слета пошел сильный дождь. Сэюнь вскочила в трамвай и на следующей остановке вдруг увидела в окно Чжан Шицюня. Тот ехал под проливным дождем на велосипеде и даже не пытался укрыться от дождя, а только время от времени проводил рукой по волосам. Он вымок до нитки. Скользнув взглядом по окнам трамвая, он заметил Ян Сэюнь и окликнул ее как старую знакомую. Ян Сэюнь со смехом крикнула ему:

— Вот настоящая борьба!

Он помахал ей рукой и тоже отшутился:

— Учись на моем примере!

Приехав в лагерь, Ян Сэюнь в первый же день увидела его. С мотыгой на плече он вел своих школьных товарищей на полевые работы.

— Эй, ударник труда, ты узнаешь меня? — окликнула его Ян Сэюнь.

— Ваш пример мы никогда не забудем!

Теперь они пошли в Ихэюань, долго бродили по дорожкам парка и все не могли наговориться. На обратном пути они пели песни и наградили друг друга сорванными в поле цветами.

— Ты решила дать мне сегодня концерт? — спросил Чжан Шицюнь.

Ян Сэюнь посмотрела на него сияющими глазами и радостно рассмеялась.

Дети расселись на земле полукругом, ожидая начала концерта. Перед ними высилась огромная куча хвороста, и это предвещало, что пламя костра будет большим и ярким. Четыре члена отряда «Юных передовиков» — два мальчика и две девочки — под дробь барабанов поднесли к хворосту горящие факелы, и через мгновение к небу взвился кроваво-красный язык пламени. Все закричали в один голос, словно чувствуя, что без громкого крика костер не будет настоящим праздником.

Рядом с Сэюнь села Су Нин. У нее худое личико с очень маленьким носиком, такими же миниатюрными ушками и ротиком, мягкими, но беспокойными глазками. Она больше всех доверяет Сэюнь и во всем слушается ее. Взяв Сэюнь за руку, Су Нин сказала:

— Посмотри-ка на искры, как они высоко взлетают, какие они красивые, какие разные. Жаль вот, недолго они живут…

— Нет, я люблю огонь, — ответила Ян Сэюнь, нагнувшись к подруге. — Искорки — это только дети огня.

Сэюнь выпрямилась и посмотрела по сторонам, словно надеясь увидеть Чжэн Бо. Конечно, Чжэн Бо нигде не было. И все же она искала глазами Чжэн Бо и еще думала о том, как было бы хорошо, если бы Чжэн Бо была вместе с ними…

Допели последние песни, костер догорел. Ребята стали расходиться по своим палаткам, а служащие лагеря принялись затаптывать тлеющие головешки.

— Сидеть у костра весело, а расходиться прямо невыносимо, — с тоской сказала Су Нин.

— А мы и не расходимся, — ответила Сэюнь.

Они сказали друг другу «до завтра» и пошли спать. Уже спустилась ночь, но никто не думал о сне. А Сэюнь, наверное, больше всех не хотелось спать. С детства она не любила ложиться спать, ей казалось, что уснуть — значит провалиться в темную бездну. Накинув одежду, она вышла на свежий воздух.

Луна висела высоко в небе, и в ее бледном сиянии палатки отбрасывали на землю смутные тени. Там, где еще недавно пылал костер, было пустынно и тихо. Из одной палатки доносился приглушенный разговор, в другой — тишина и храп.

Сэюнь направилась к воротам лагеря. Школьник, стоявший в дозоре с деревянной винтовкой, строго спросил ее: «Пароль?» Сэюнь назвала пароль, вышла из лагеря и пожалела о том, что она не ответила: «Не знаю». Интересно, что бы стал делать тот парнишка? Она подошла к пруду и села на лежавший у самой воды камень.

— Ян Сэюнь! — позвал ее кто-то. Она обернулась и увидела Чжан Шицюня. — Ян Сэюнь, ты узнаешь меня?

— Луна такая яркая, я тебя вижу. Что ты здесь делаешь?

— Хочу на небо поглядеть, а ты?

— Хочу на землю поглядеть. — Сэюнь тихонько рассмеялась, и лунный свет, пробивавшийся через листву, озарил ее белозубую улыбку.

— Я давно решил, что когда-нибудь хорошенько рассмотрю лунный свет, — весело сказал Чжан Шицюнь. — Он такой таинственный, такой холодный.

— Ну и что же ты увидел?

— Посмотрел сегодня — и все словно заново увидел. Это небо, это луна, а еще деревья — как будто бы мне их раньше видеть не приходилось. Когда все вокруг видишь словно в первый раз — это так прекрасно!

— Да, все так удивительно. — Сэюнь взволнованно взяла руку Чжан Шицюня. — Чжан Шицюнь, ты понимаешь? Там, в палатках, преспокойно спят люди, а здесь это чистое небо и эти кувшинки в пруду. Я сейчас подумала о наших каникулах, о твоей уже закончившейся учебе в школе, и мне показалось, что все счастье на земле принадлежит мне, даже слезы на глаза навернулись…

2

Читатель уже знает, что он познакомился с ученицами 2 «А» высшей ступени седьмой средней школы, — об этом уже говорилось.

Эти девушки поступили в среднюю школу во второй половине 1947 года и, значит, учиться начали до Освобождения. В те времена школьниц можно было разделить на четыре группы. Большинство учились прилежно, потому что они были родом из бедных семей и все время боялись, что их выгонят из школы или не переведут из младших классов в казенную школу средней ступени, а денег на учебу в частной школе у них могло и не хватить. Другая группа — это «барышни», которые не любили математику, боялись физкультуры, на уроках зоологии не решались взять в руки скальпель, любили петь «прошу тебя, не уходи так скоро» и одеваться по американской или гонконгской моде, а зимой носить брюки европейского покроя и короткую накидку, которую называли «атомной». Больше всего на свете им нравилось болеть, валяться, охая, в постели и поглощать конфеты. Очень немногие относились к тем, кто сбежал из деревни от своего помещика, стал в бандитских притонах «сестричкой» или выполнял секретные поручения гоминьдана. Учителя разговаривали с ними чуть ли не шепотом и старались держаться от них подальше. Ну и, наконец, были наши люди, члены Коммунистической партии и Демократического союза молодежи. В сорок седьмом году они создали нелегальную организацию — Независимый школьный совет — и даже открыли кое-где маленькие библиотеки. Правда, в апреле 1948 года гоминьдановцы закрыли школьный совет и арестовали семнадцать его активистов, самому младшему из них было четырнадцать лет. Некоторым членам Демократического союза молодежи пришлось уехать в освобожденные районы. На какое-то время из всех членов Союза, поддерживавших связи с Компартией, осталась лишь одна Чжэн Бо.

Семья Чжэн Бо была самой обыкновенной. Ее отец всю жизнь работал мелким служащим, всегда все делал как положено, ни разу ни на кого не поднял голоса. В декабре сорок пятого, когда Чжэн Бо было одиннадцать лет, его сбил на улице джип «союзников». Пьяный шофер-американец на минуту остановился, оглядел лежавшее в луже крови тело отца, крикнул «о’кэй!» и удрал. После смерти отца мать переехала жить к брату, вдоволь хлебнула горя, закладывала вещи, стирала одежду, жила с дочерью впроголодь.

В то время Чжэн Бо познакомилась с одной девушкой, жившей по соседству. Ее звали Хуан Личэн, и она училась в седьмой женской школе. Потом она узнала, что Хуан Личэн была революционеркой, и в один прекрасный день поняла, что сама она ничего для революции не делает. Другие томятся в застенках или, рискуя жизнью, борются с чанкайшистами, а она живет в свое удовольствие и знать ничего не знает. Позор! Она пришла к Хуан Личэн и сказала: «Я должна действовать, я должна работать». Хуан Личэн изумленно посмотрела на нее, спросила: «А не мала ли ты?» — и обняла ее. В феврале сорок восьмого года она вступила в Демократический союз молодежи, ей шел тогда пятнадцатый год.

В Пекин пришло Освобождение, началась новая, бурная жизнь. Чжэн Бо с головой ушла в пропагандистскую работу, а кроме того, руководила школьным хором, была старостой группы теоретической учебы и председателем отряда «Юных передовиков». Заваленная по горло общественными делами, она втайне мечтала, что ее пошлют работать в подполье на Тайване. Но этого, конечно, не случилось.

В 1950 году жизнь в школах только-только начала налаживаться, люди жили надеждой на мир и счастье. Пламя корейской войны зажгло огонь и в душе Чжэн Бо. Она организовывала собрания и митинги, спорила и убеждала. Потом началось движение против «трех зол». В школе выявляли «грязных элементов», многие ее одноклассницы тоже включились в революционную борьбу. В те месяцы Чжэн Бо вступила в Коммунистическую партию.

3

Первое сентября. По улицам идут школьники с ранцами за плечами. По радио передают приветственное послание министра просвещения, у ворот школ висят лозунги. По всей стране начался учебный год.

В этот день, наверное, все школьники радуются тому, что они стали старше на один класс. Но не такое настроение у Чжэн Бо. Ей не дает покоя вывешенное у дверей ее школы объявление. В нем написано:

В целях повышения успеваемости школьный совет постановил: наградить наиболее отличившихся учениц.

В субботу в шесть часов вечера в актовом зале школы состоится общее собрание учителей и учащихся. Повестка дня: вручение наград за отличную учебу.

Чжэн Бо пробежала глазами условия конкурса. Нельзя сказать, чтобы от учениц требовалось слишком многое, но ей самой награды не видать. Хотя и то правда, что в последние годы один-два предмета ей каждый семестр удавалось сдать очень хорошо. Все новые школьницы подходили к объявлению, и многие тут же высказывали свое мнение о конкурсе:

— И к чему? Все равно к нам это не относится.

— Скажи, а в нашем классе кого можно наградить?

— А как будут награды присуждать? Голосованием?

— На сей раз этим «передовым школьницам», которые успехами в учебе не блещут, придется несладко.

Последняя фраза больно кольнула Чжэн Бо. Она невольно обернулась. Эти слова произнесла Ли Чунь. Увидев Чжэн Бо, Ли Чунь удивленно уставилась на нее и громко спросила:

— Ты пришла? Ну как каникулы?

Чжэн Бо немного поговорила с ней, потом сказала: «Ох, я должна зайти в библиотеку» — и убежала.

Слова Ли Чунь и впрямь задели Чжэн Бо за живое. Ну, не получит она награду, это, в конце концов, и неважно. Но ведь после Освобождения Чжэн Бо всегда шла впереди других, всегда призывала других работать лучше. А вот в таком обыкновенном, но серьезном деле, как учеба, она свой долг выполнить не сумела. Так неужели товарищи подумают, что этот «передовой элемент» только болтает попусту?

Лучших учениц награждали сердечно и без излишней торжественности. Директриса школы произнесла короткую речь, и началась церемония награждения. Под звуки туша и аплодисменты директриса с улыбкой пожимала руку и вручала памятную медаль каждой ученице, представленной к награде. Те выходили на сцену, показывали медаль собравшимся и спускались обратно в зал. Медаль была круглая, серебристо-белая, на ней были выгравированы раскрытая книга и кисточка для письма. Вытянув шеи, школьницы разглядывали эти медали.

Награды получили больше сорока человек. Большинство принимали медаль с раскрасневшимися лицами, опустив головы, словно они чего-то стыдились. Девушки всегда такие. Только Ли Чунь ничуть не смутилась, даже не стала жать руку директору, одной рукой приложила медаль к груди, тут же убрала ее и, снова сунув руки в карманы, спрыгнула со сцены. Из третьего класса наградили еще Юань Синьчжи. Та не скрывала своей радости, но и не старалась привлечь к себе побольше внимания. Вернувшись на свое место, она от души аплодировала другим награжденным.

Двери актового зала распахнулись, и школьницы, оживленно переговариваясь, стали выходить в коридор. Директриса Го позвала к себе в кабинет членов партии среди школьниц.

Директриса Го стояла, опершись одной рукой на стул, и смотрела на учениц, как мать смотрит на своих детей или полководец на своих воинов.

— Ну как? Из членов партии награждена только одна. У вас не щемит сердце?

Школьницы посмотрели друг на друга, чуть заметно улыбнулись и не ответили.

— Да, есть немножко, — тихо сказала Чжэн Бо.

— Есть немножко?.. — переспросила директриса и громко, по-мужски, рассмеялась. Потом она подошла к маленькому столику и налила себе из термоса воды.

— Щемит немножко! Успехи членов партии не очень-то впечатляют. Народная власть в Пекине существует уже более трех лет, и все это время наша главная задача состояла в том, чтобы зажечь в массах революционный энтузиазм, уничтожить остатки вражеского влияния. Это касается и школы. В прошлом вы активно участвовали и в политических кампаниях, и в общественной работе, а первейшая обязанность школьницы — учиться, сдавать экзамены — стояла для вас на втором месте. Но отныне требования будут другими: если вы не будете отлично учиться, то и разговаривать нам будет не о чем. Учеба — это повседневная и кропотливая работа, здесь благими пожеланиями, лозунгами и, как говорит Сталин, «кавалерийскими наскоками» не обойтись. А та из вас, кто отстанет в учебе, подорвет доверие масс к себе. Ну, что будем делать?

— Мы вызовем на соревнование лучших учениц и постараемся ни в чем им не уступать, — сказала одна из школьниц.

Чжэн Бо вернулась в класс и увидела, что Ян Сэюнь с Ли Чунь о чем-то громко спорят в углу классной комнаты.

— Я давно знала, что ты можешь так сказать. — Ян Сэюнь медаль не получила, и ей, видно, хотелось высказаться. — Мне нечего бояться, я что думаю, то и говорю: награды распределили несправедливо. Кое-кто из тех, кто заслужил медаль, не получил ее, а некоторые из награжденных, напротив, награды недостойны.

Ли Чунь, наклонив голову набок и ведя по полу носком левой ноги, процедила:

— Кто же, по-твоему, не получил медаль из тех, кто ее заслуживает?

Ян Сэюнь, не задумываясь, показала пальцем на только что вошедшую в класс Чжэн Бо:

— Например, она.

Чжэн Бо покраснела: «Брось ерунду говорить».

Такая уж Ян Сэюнь — она в отношениях с товарищами не любит церемониться.

— Ну а кто, скажи, получил медаль из тех, кто ее не заслуживает?

— А ты подумай сама!

Ли Чунь сняла с себя медаль, сунула ее в руку Сэюнь и с натужным смешком сказала:

— Ну так сама повесь ее на того, кто ее достоин. Лицо Ян Сэюнь залилось краской.

Ян Сэюнь и Ли Чунь часто спорили, и обычно победительницей выходила Ян Сэюнь. Теперь же получилось наоборот. Было время, когда Ли Чунь и Ян Сэюнь очень дружили. Осенью пятидесятого года они вместе перешли в первый класс высшей ступени. Ли Чунь окончила школу средней ступени в Тяньцзине и оттуда перевелась в Пекин. Она понравилась Ян Сэюнь, да к тому же она часто раздавала в классе вкусное печенье или пирожные, а это, ясное дело, тоже всем нравилось. Вскоре в школе узнали о том, что Ли Чунь отлично училась в Тяньцзине и что о ней даже поместили статью в газете «Тяньцзинь жибао». А на школьном вечере Ли Чунь прекрасно спела уйгурскую народную песню и шуточные народные куплеты. Одноклассницы без колебания избрали ее в совет класса, где она вела культмассовую работу, организовывала вечера отдыха и стала известной всей школе.

А потом вспыхнула война в Корее, и в стране развернулось движение помощи Корее. Многие школьницы занялись агитацией, занятия в школах были прерваны. Ли Чунь забывала и про еду, и про сон, стараясь выпустить в срок школьную листовку под названием «Свисток». В школе ее считали одной из лучших активисток движения помощи Корее. Но как раз в это время Ли Чунь совершила поворот на 180 градусов.

В декабре пятидесятого года открылся прием женщин в школы военных кадров, и этого Ли Чунь никак не ожидала. Война с Америкой, наверное, дело временное, а в армии перспективы нет. Вот если поступить в университет, то можно стать врачом. А в армии? Кончится война, уволят в запас, что тогда делать? Учиться уже поздно будет. Нет, нельзя в армию идти.

Поначалу, правда, довольно много студентов не хотело идти на военную службу. Ли Чунь шумела и суетилась больше всех, а сама от призыва уклонилась.

— Ли Чунь, — предложила ей тогда Ян Сэюнь, — завтра начинают принимать заявления в военные школы, пойдем вместе!

— Угу.

На следующий день Ли Чунь не пришла в школу и проболела две недели, а когда она снова появилась на занятиях, набор уже закончился.

В классе все возмущались поступком Ли Чунь. Некоторые открыто называли ее симулянткой. Несколько учениц ходили к ней домой, но она их и на порог не пустила. С тех пор как Ли Чунь снова появилась в школе, она всегда ходила обвязанная шарфом, рот закрывала марлевой повязкой, говорила гнусавым голосом и совсем не была похожа на прежнюю здоровую, жизнерадостную, уверенную в себе Ли Чунь, как будто человека подменили. Ей самой поначалу было неловко, но, столкнувшись с неприязнью одноклассниц, она разозлилась: так вы меня презираете? Ну и пусть! Сославшись на слабое здоровье, она ушла из классного совета. Мы еще поспорим, думала она, сегодня вы клянете и браните меня, но настанет день, когда вы будете мне завидовать.

Сейчас этот день настал. Ли Чунь получила медаль, а Чжэн Бо и Ян Сэюнь не получили. Вот как ловко все вышло!

4

Накануне праздника Первого октября девочки всем классом пошли погулять по городу.

Они только что посмотрели кинофильм «Нужно ли укротить Хуайхэ» и были очень взволнованны.

— Вот посмотрела кино, — тихо заговорила Су Нин, — а в сердце и восторг, и грусть. Пока шел фильм, я жила жизнью его героев, радовалась и страдала, забыв обо всем на свете. А потом на экране вспыхнуло слово «конец», в зале зажегся свет, и та жизнь вдруг пропала, а мне стало грустно.

— А мне совсем не грустно, — покачала головой Чжоу Сяолин. — Я перескажу содержание фильма остальным девочкам в нашем классе, и пусть-ка они не смогут спать от огорчения, что не посмотрели фильм, а я радоваться буду!

— Жизнь прекраснее кино, — возразила Су Нин. — Ну разве вот эта улица не хороша сегодня, в этот предпраздничный день? — И она развела руками по сторонам.

Да, улица всем понравилась. Красивая улица. У дверей учреждений висели яркие плакаты и красные фонарики. На тротуарах с лотков продавали фрукты и закуски. Вокруг были нарядно одетые люди, а навстречу им шли школьницы в такой же праздничной форме. Они держались за руки и пели.

— Ну уж если зашла речь о счастье и огорчениях, то у меня возник вопрос, — сказала вдруг Ли Чунь. — Вот есть герой, к примеру… ударник труда в фильме, он вроде бы счастлив. И бывают герои, вроде известного нам Лю Хусаня, которые из-за своего геройства даже жизни лишаются, так?

— Я что-то не пойму, куда ты клонишь, — сказала Чжоу Сяолин.

Ли Чунь промолчала, а когда они повернули за угол, спросила Чжоу Сяолин:

— А ты каким героем хотела бы стать?

— А ты? — сама спросила Чжоу Сяолин.

— Я не думала.

Сэюнь не вытерпела и сказала, отчетливо выговаривая каждое слово:

— Может быть, герои бывают разные, но уж те, кто все норовит что-то выгадать для себя, в герои никогда не попадут.

Не успела Ли Чунь ответить, как кто-то окликнул их. Перед ними стояла кадровая работница лет двадцати пяти в чисто выстиранной синей куртке и с аккуратно уложенными волосами. В руках она держала новенький термос, который только что купила в магазине. Женщина схватила Чжэн Бо за руку.

— Ну, чертенок, вот где я тебя наконец-то поймала!

Чжэн Бо даже подпрыгнула от радости. Это была Хуан Личэн.

— Что ж ты так долго не заходила ко мне? Я тебе длиннющее письмо написала, а ты мне не ответила… — одним духом выпалила Чжэн Бо.

— Я тебе два раза звонила, да не заставала тебя. Тебе, наверное, не передавали?

— Нет, как видишь.

Подруги уже не сердились друг на друга. Чжэн Бо сказала своим одноклассницам идти дальше без нее, а сама осталась с Хуан Личэн — ей так хотелось поговорить со старой знакомой! Они пошли по направлению к школе Чжэн Бо.

— А ты повзрослела, — сказала Хуан Личэн, обняв Чжэн Бо за плечи.

— Ты тоже повзрослела… Для чего это ты купила такой большой термос?

— Воду держать, — ответила Хуан Личэн и покраснела.

Чжэн Бо стала рассказывать про свою жизнь, про учебу в школе и болезнь матери. Хуан Личэн молча слушала, то и дело оглядываясь по сторонам, словно она кого-то искала. Вдруг к ним подбежал высокий мужчина лет тридцати и заговорил с Хуан Личэн:

— Что случилось? Где ты была? Я все время ждал тебя здесь.

— Это наш товарищ Гу Мин, — представила Хуан Личэн своего знакомого.

Чжэн Бо назвала свою фамилию и имя, и Гу Мин сказал:

— Так это вы Чжэн Бо? Личэн часто рассказывала мне про вас.

В руке у Гу Мина был толстый портфель. Чжэн Бо вспомнила, что Хуан Личэн работает в горкоме партии и что ей пора прощаться. Она стала уговаривать своих попутчиков не провожать ее.

— Выберу время, забегу проведать твою мать, — сказала ей Хуан Личэн. Потом она вынула из портфеля Гу Мина большое пирожное и упросила Чжэн Бо взять его. На том они расстались.

Кто такой этот Гу Мин? С первого взгляда ясно. Он запросто разговаривает с Хуан Личэн, а та ему рассказывала про нее, да еще они вместе делают покупки — по всему видно, что у Личэн есть возлюбленный. И они, наверное, собираются пожениться. Эта мысль не давала Чжэн Бо покоя. Личэн не может быть такой заурядной, такой пошлой. Чжэн Бо была против этого брака, это может показаться смешным, но она была против…

5

Вскоре после Государственного праздника первые же экзамены задали всем жару. По каждому предмету требовалось готовить множество экзаменационных билетов, а вопросы были один трудней другого. Все учителя подчеркивали важность именно своего экзамена, твердили, что на экзамене никто не должен провалиться, что учеба — это главная, основная, чрезвычайно важная… величайшая обязанность ученика.

Такие высказывания только подливали масла в огонь. Одни школьницы тянули экзаменационные билеты, будучи едва живыми от страха, другие вздыхали с поразительным равнодушием обреченных: «Ну все. Спета наша песенка!»

Чжэн Бо готовилась к этим экзаменам как никогда усердно. Она дала себе слово по каждому предмету получить не меньше девяноста баллов. Ей хотелось доказать и себе и другим, что она не отстает от лучших учениц. А больше всего ей хотелось доказать Ли Чунь, что она не только на словах впереди других. Но вышло все наоборот: она просто-напросто запуталась во всех этих бесчисленных вопросах, на экзаменах отвечала не очень удачно и вконец растерялась. Когда она сдавала физику, то очень переживала за Су Нин и сама не смогла получить хорошую оценку. А Су Нин на том экзамене даже расплакалась от волнения. У Чанфу тоже не блистала успехами на экзаменах, но она и не очень-то расстраивалась — все равно хорошо ей не сдать, — а когда увидела, что Су Нин вся в слезах, поговорила с ней и сама разревелась. И Ян Сэюнь растерялась, не поймет, смеяться ей или плакать.

Спустя неделю учитель Юань на классном собрании огласил результаты экзаменов. Юань Вэньдао — это было его полное имя — исполнился в этом году пятьдесят один год, он старейший преподаватель в школе. Учитель Юань всегда с ног до головы осыпан мелом и даже не пытается его стряхивать. Он любит говорить в шутку: «Если после моей смерти с меня весь мел стряхнуть, добрых три куска получится». А на вид он уже почти старик, его лицо изрезано морщинами, как он сам говорит про себя: «горные гряды, водные потоки». Однако держится он прямо, его голос звучен и чист. Учителю Юаню не нравится быть классным руководителем. Он считает, что со старшеклассницами «трудно справляться». Но руководитель у класса должен быть, вот он и стал им.

На сей раз учитель Юань начал такими словами:

— Школьницы, результаты не дают нам оснований быть довольными собой.

И дальше:

— На минувших экзаменах треть класса не добрала даже до удовлетворительной оценки, пять человек не сдали по два предмета, три человека — по три. Ни одна ученица не получила больше девяноста баллов. Вы можете сказать мне, что требования к вам предъявляют очень высокие. Это так, учителя действительно строго спрашивают на экзаменах. Но ведь вы уже в третьем классе высшей ступени, и показать все, на что вы способны, — это ваша первейшая обязанность, ваш долг перед родиной. А теперь каждая из вас может высказать свое мнение, а мы послушаем.

— Темы больно трудные, — промолвила Чжоу Сяолин, не поднимая головы.

— Вопросов чересчур много, на все не ответишь, — сказал еще кто-то, остальные школьницы одобрительно закивали.

— А все же главное в том, что мы растерялись, — сказала Юань Синьчжи.

Ян Сэюнь подняла руку, встала и сказала:

— Да при чем тут трудные темы, ведь все эти темы мы на уроках проходили. А экзамены мы сдали плохо потому, что плохо учились, неужели нельзя понять эту простую истину?

Потом слово взяла Чжэн Бо.

— С начала учебного года, а особенно в последние недели мы действительно старались, но, видно, мало старались, — с жаром начала она говорить. — Вот я, к примеру, раньше училась не очень-то добросовестно, а перед экзаменами попробовала всерьез взяться за дело, и у меня от этого в голове все перепуталось, я, наверное, растеряла даже то, что имела.

— Я согласна с Чжэн Бо, — подхватила вдруг Ли Чунь. — Наши провалы в учебе не за два дня появились. Я поначалу не хотела говорить, ведь каждый и так сам про себя знает, чего он заслуживает. Но тут Ян Сэюнь говорила, что мы растерялись, не сообразили, что к чему, а это неправда. Ведь если мы будем на экзамене постоянно твердить: «Я учусь ради нашей родины», разве мы сможем преодолеть наши трудности? Ну вот, к примеру, Чжэн Бо — я ведь что думаю, то и говорю, и ты, Чжэн Бо, не обижайся на меня, — почему ты была, как ты говоришь, такой растерянной на экзаменах, ведь никто не сомневался в твоих добрых намерениях? У нас в классе много всяких общественных дел, мы собрания проводим, лозунги скандируем, концерты устраиваем, а кто обращал внимание на то, как мы учимся? Чжэн Бо права: мы учились недобросовестно, потому и экзамены сдали плохо! Я от души советую Чжэн Бо, и пусть она думает об этом что хочет, не ходить без конца на собрания, не призывать других учиться лучше, а прежде самой засесть за учебники. Да и весь наш класс должен просто день за днем прилежно учиться, а не тратить все время на критику разных явлений. Конечно, и у меня не обошлось без ошибок, но я хотела бы, чтобы все всерьез поразмыслили над тем, что я сказала.

Никто не ожидал, что Ли Чунь произнесет такую речь, в классе поднялся невообразимый шум. Некоторые не могли понять, к чему Ли Чунь завела этот разговор, и недоуменно спрашивали: «Неужто наш класс такой плохой?» Чжоу Сяолин, которая вела собрание, не знала, что делать, и обратилась к школьницам:

— Кто хочет выступить? Скорей поднимайте руку.

— Пусть Ли Чунь пояснит, что она предлагает! — выкрикнула Юань Синьчжи.

— Я предлагаю всем хорошенько учиться!

— И не заниматься общественной работой?

— Я не говорила «не заниматься».

— Не обращать внимания на идейную подготовку?

— Я этого не предлагала.

— Мне кажется, — снова встала Чжэн Бо, — что наше собрание недостаточно хорошо подготовлено. Учителей с нами нет, никто не знает, как отнестись к мнению Ли Чунь. Давайте закончим собрание, а сами еще раз все обдумаем.

Чжоу Сяолин объявила собрание закрытым.

Ян Сэюнь подошла к Чжэн Бо и спросила:

— Ты почему не стала говорить?

— О чем говорить?

— О чем? Надо же было выступить против Ли Чунь.

— В словах Ли Чунь тоже есть доля истины.

— Ну конечно, каждый китаец говорит по-китайски и по крайней мере с грамматикой у него все в порядке. Я думаю, ты не должна уступать!

— А для чего все время нападать?

— Так ты, может, и послушаешься совета Ли Чунь?

— Ты сама подумай-ка! Ты ведь знаешь, что на экзаменах я провалилась. Если мы не будем смотреть в лицо фактам, а будем только языком молоть, что же получится?

— Но ты только о себе не думай! Ведь мы сейчас не просто нашу учебу обсуждаем, но и наше отношение к жизни. Какое право ты имеешь сидеть сложа руки и стыдиться своих неудач?

Слушая Сэюнь, Чжэн Бо поняла, что подруга права. Сэюнь может вдруг взять и сказать что-нибудь умное, острое и правдивое. Так получается, наверное, потому, что она смелая и искренняя. Конечно, она и ошибается часто, но ошибки можно исправлять. И все же Чжэн Бо не покидало чувство стыда. Она взглянула еще раз в глаза Сэюнь и ничего не сказала.

6

Минуло две недели. Однажды после уроков школьницы пошли играть в бадминтон, и только недавно переведенная в седьмую школу ученица по имени Ху Мали осталась в классе. В школе знали, что Ху Мали воспитывалась в католическом приюте и была христианкой. Увидев, что Ху Мали осталась одна, Чжэн Бо подошла к ней и позвала ее по имени.

Ху Мали обернулась, в глазах ее можно было прочитать вопрос: «Ну, что у тебя за дело ко мне?»

Чжэн Бо подсела к ней, спросила:

— Почему ты не пошла играть?

— Уроки еще не сделала.

— А ты любишь играть в бадминтон?

— Я не умею.

— А как тебе у нас живется?

— Нормально.

Разговор не клеился. Ху Мали отвернулась и принялась перебирать свои тетрадки. Чжэн Бо по-прежнему сидела рядом. Ху Мали стало немного неловко, она снова повернулась к Чжэн Бо и испытующе посмотрела на нее.

Чжэн Бо сидела с опущенной головой. Вдруг она вскинула голову и решительно спросила:

— Ху Мали, скажи, почему ты ни с кем не хочешь разговаривать? Ты учишься в нашем классе уже почти два месяца, но словно стеной отгорожена от одноклассниц. А как было бы хорошо, если бы мы все были одной дружной семьей!

Ху Мали покраснела, потом вдруг стала бледной, как полотно.

— Со временем, — тихо сказала она, — со временем я постараюсь подружиться со всеми.

— Нет, это не так просто, это дело общее, оно от всех зависит. Скажи, тебе нравится наш класс? Ты хотела бы, чтобы твое сердце и сердца всех пятидесяти учениц нашего класса были как одно?

Ху Мали молчала. Таких вопросов ей еще никто не задавал, а ведь именно мысли об этом неотступно тревожили и угнетали ее.

— Я… не знаю, — отвечала она. — Я одна… привыкла быть… у меня нет родных, нет друзей… я не такая, как вы. — И, понизив голос, прибавила: — Нет смысла скрывать, я верующая. Во всем классе я одна такая… А вы, вы почему не веруете в Господа?

Ху Мали девятнадцать лет, и все эти годы она круглая сирота. С тех пор как она себя помнит, она жила в детском приюте «Зал Любви и Сострадания», что возле католической церкви в Пекине. По названию это было благотворительное заведение, а на деле — тюрьма для детей, которых безжалостно эксплуатировали хозяева приюта.

Дети «Зала Любви и Сострадания» вставали в четыре часа, читали молитву, а потом целый день работали и два часа учились. Каждый раз перед едой и сном надо было читать Библию. Работать они начинали с четырех-пяти лет, а учили их разному рукоделию. Хозяйки приюта — их называли «матушками» — были монахини. Они с головы до ног были одеты в черное, носили на груди большой серебряный крест и почем зря отвешивали детям тумаки.

В 1948 году волна Освобождения докатилась до Пекина. Но дети католического приюта понятия не имели о том, что происходит за его высокими глухими стенами. Ху Мали вступила в прекрасную для других, но для нее самую горькую пору жизни. Что-то новое открывалось ей и в мире, и в ее душе. Весной она пускала по ветру ивовый пух и глядела, как он тает в голубых небесах. Летом она любила смотреть на дождь и видеть, как под дождем возрождается и набирает силу зеленая поросль. Осенью стрекот цикад наполнял ее сердце грустью. А на рождество летающие в воздухе хлопья снега превращали мир вокруг в сказочный рай.

Как всем молодым девушкам, Ху Мали хотелось тепла и любви. Но этого не могли дать ей ее «матушки». Что хорошего могла она найти в своей жизни? Ху Мали уже знала много иероглифов и начала понемногу сама читать Библию. Несчастный ребенок только в молитве открывал для себя смысл любви и сострадания. Она молилась: «Господи, услышь мою молитву, смилуйся над нами, умягчи сердца злых людей, помоги слабым, расточи врагов наших… Милостью своей сделай так, чтобы люди были как родные братья, как одна семья…»

Глаза ее наполнялись слезами, и она чувствовала, что Господь слышит ее. На мгновение боль и мука в ее душе исчезали.

Прошел еще год. Новые власти закрыли приют, а Ху Мали направили на учебу в седьмую женскую школу.

В вопросе Ху Мали «а вы почему не верите в Господа?» слышны были нотки негодования и горечи. Когда она пришла в школу, то увидела, что ее одноклассницы совсем не такие уж плохие. Напротив, она сама была хуже других: на экзаменах была одной из последних, силой воли тоже не выделялась, да и товарищам помогала меньше других. А разве помогать ближним не божья заповедь? Она пришла к мнению, что большинство ее одноклассниц могли бы быть более достойными христианками, чем она сама. Вот если б Чжэн Бо, Юань Синьчжи или Ян Сэюнь с такой же страстью распространяли благую весть Христа, если б весь класс объединяла вера!.. Но, увы, в классе она одна была верующей, а все остальные оказались во власти дьявольских козней, стали врагами святой церкви!

— Но неужели из-за того, что мы неверующие, ты сторонишься нас, не хочешь разговаривать с нами, не веришь нам? — возразила Чжэн Бо. — Разве может человек так жить?

Казалось, что Ху Мали сейчас протянет руку и скажет Чжэн Бо, что она давно хотела быть вместе с другими. Но тут она вспомнила, как «матушки» в приюте твердили ей: «Коммунисты — дьявольское семя! Речи дьявола коварны!» Слова Чжэн Бо — это дьявольские козни! Но почему же всеми в классе уважаемая и любимая, честная и добрая Чжэн Бо — прислужница дьявола? Ху Мали беззвучно заплакала.

7

После первой экзаменационной сессии жизнь для Ли Чунь стала сплошным праздником. Каждое утро она вставала на полчаса раньше всех, уходила на физкультурную площадку и там упражнялась в пении, а потом целый день была в отличном настроении. На уроках она густо исписывала свои тетрадки, и в них рядом с записями, сделанными обыкновенной ручкой, виднелись пометки красным и синим карандашами. После уроков она отправлялась в библиотеку, захватив портфель, доверху набитый книжками, тетрадками и письменными принадлежностями, садилась поближе к окну и выкладывала на стол все, что приносила в портфеле. Потом она начинала заниматься. Помимо ученических тетрадок, она любила приносить с собой еще много разных вещей, без которых трудно преуспеть в «умственной тренировке». Как и прежде, она часто угощала одноклассниц печеньем и конфетками, а в придачу рассказывала интересные истории.

Во время празднования годовщины Октябрьской революции в России школьницы посмотрели много советских фильмов, и через пару дней Ли Чунь с несколькими ученицами затеяли «разбор» советских танцев. Одна ученица из семьи эмигрантов, уехавших в страны Южных морей, говорила, что в советских танцах большая нагрузка приходится на ноги, а в южных танцах главное внимание уделяется рукам. Какая-то любознательная девушка спросила, не связано ли это с климатом. В России холодно, и там пляшут так, словно хотят согреться, а вот как в Южных морях?

Ли Чунь стала ей возражать:

— Нельзя так воспринимать советские танцы, неужто их танцуют только для того, чтобы согреться? Особенность русских и украинских танцев в том, что они полны энтузиазма, их танцуют так, словно танцора переполняет какая-то неукротимая энергия…

— Неверно, неверно, — замахала руками У Чанфу. — А, к примеру, почему Уланова в балете так танцует?

— Танцы разные бывают, — ответила Ли Чунь. — Балет и пляски красноармейцев, танцы мужчин и женщин отличаются друг от друга…

— Послушайте, — перебила ее У Чанфу, — а вы знаете, какой мой любимый танец? А тот, который исполняют «две птички» в фильме «Счастливая жизнь». Непонятно? Я говорю о тех толстых тетушках. Они такие толстые, грузные, неуклюжие. Они смешно так пляшут и одновременно поют песенку.

Ли Чунь, улыбаясь, объявила:

— Пожалуйста, тише, товарищи! Я приглашаю нашу замечательную артистку, выдающегося мастера балета, очаровательную У Чанфу исполнить для нас танец маленьких лебедей, хорошо?

— Хорошо!

У Чанфу понимала, что над ней просто хотят посмеяться, и стала отказываться, но делала это не очень решительно и в конце концов уступила. Стянув со стола скатерть, она обмоталась ею, словно это была юбка. Ли Чунь поставила У Чанфу перед ученицами, сосчитала «раз, два, три», и У Чанфу пустилась в пляс. Ли Чунь взялась дирижировать, а остальные стали в такт хлопать в ладоши. Поначалу Чанфу немного смутилась, но мало-помалу вошла во вкус и вскоре уж вовсе кривлялась и выкидывала смешные коленца. В классе не стихал громкий хохот. Ли Чунь закричала:

— Кому делать нечего — подходи скорей, погляди на танец жирной свиньи, билетов не даем, денег не берем!

С улицы в окна класса заглядывали какие-то школьницы и спрашивали друг друга, что там за веселье такое.

В этот момент в класс вошел учитель Юань, решивший узнать, из-за чего в школе такой шум.

— Что тут у вас? — простодушно спросил учитель Юань.

Школьницы остолбенели, в классе воцарилась мертвая тишина. У Чанфу опустила голову и густо покраснела.

— Мы играли, — уверенно ответила Ли Чунь.

— А что вы тут кричали?

— Звали всех посмотреть.

— А почему вы кричали «танцует жирная свинья»? К чему это?

— Мы больше не будем так шуметь, — покорно сказала Ли Чунь. У Чанфу, не смея поднять головы, сняла свою импровизированную юбку и положила ее на стол. Школьницы поспешили выскользнуть из класса, разошлись и зрители за окнами.

— Так играть не годится, разве можно смеяться над своим же товарищем? — сказал учитель Юань.

— Мы больше не будем, — с готовностью заверила его Ли Чунь.

— Ты уже большая, а чувства собственного достоинства у тебя нет! — бросил учитель Юань У Чанфу и вышел из класса.

У Чанфу прибежала в спальню, бросилась на свою кровать и зарыдала, мысленно ругая себя: «У Чанфу, ты дура, ты ничтожество. Ты позволила другим издеваться над тобой. Ли Чунь тебя назвала жирной свиньей, учитель сказал, что у тебя нет чувства собственного достоинства, люди презирают тебя, ты понимаешь это?.. Никогда, никогда больше не давай повода другим смеяться над тобой…»

Подошло время обеда. У Чанфу понемногу успокоилась, умылась. Все прошло, она снова стала живой и веселой У Чанфу.

В классной стенной газете появилась новая статья, озаглавленная: «Так ли должны относиться ученицы к своим товарищам?» Речь в ней шла о «деле У Чанфу» и высказывалась серьезная критика в адрес Ли Чунь. Прочитав статью, Ли Чунь, как разъяренная тигрица, набросилась на Чжоу Сяолин:

— Чжоу Сяолин, кто написал эту статью?

— А тебе зачем это?

— Сделали из мухи слона, улучили момент, чтобы побольнее ударить человека!

— Если ты не согласна, можешь высказать свое мнение.

— Но все-таки, кто же написал статью? Ян Сэюнь?

— Не твое дело.

— Не мое дело? — Ли Чунь хмыкнула и командирским тоном сказала: — Я требую, чтобы эту статью убрали.

— Не имеешь права. — Чжоу Сяолин повернулась и ушла.

Ли Чунь с ненавистью посмотрела ей вслед. Ну хорошо, если Чжоу Сяолин не желает «считаться с мнением масс», она сама сделает то, что считает нужным. Ли Чунь подбежала к стенной газете, сорвала статью и изорвала ее в клочки.

Через день состоялось комсомольское собрание класса, на котором обсуждали поступок Ли Чунь. Хотя все и так знали, что произошло, Чжоу Сяолин подробно рассказала об обстоятельствах этого дела.

— Я сама была одной из зачинщиц той неблаговидной истории с У Чанфу, — добавила Чжоу Сяолин. — Но я и большинство других учениц на самом деле не хотели унизить У Чанфу, а просто дурака валяли. А вот Ли Чунь вела себя иначе, она, мне кажется, и вправду хотела посмеяться над У Чанфу. А то, что она сорвала статью в стенной газете, — это настоящее самоуправство, и оно оскорбительно для всех нас.

Чжэн Бо, которая вела собрание, дала слово Ли Чунь, и та сказала:

— Я виновата и должна исправиться. Прости, У Чанфу, что мы в тот раз смеялись над тобой. Прости, Чжоу Сяолин, что я не высказала своего мнения в газете, как подобает. Это все моя вина…

Не успела Ли Чунь закончить фразу, как Ян Сэюнь вскочила со своего места и выпалила:

— Я думаю, это дело нельзя рассматривать изолированно, в поведении Ли Чунь это только один случай из многих. Ли Чунь всегда свысока относится к другим…

— А я-то думала, — перебила ее Ли Чунь, — что после той истории с медалью ты будешь относиться ко мне лучше.

— Ты, — снова поднялась Ян Сэюнь, — ты… дрянь!

Ли Чунь встала и пошла к выходу.

— Ли Чунь, вернись, у нас есть еще более важный вопрос для обсуждения, — окликнула ее Чжэн Бо.

— Какой еще более важный?

— Например, такой: достойна ли ты быть членом комсомола?

— Что? — повернулась Ли Чунь.

В классе стало тихо. Ли Чунь оторопело стояла у дверей. О таком повороте дела даже Ян Сэюнь не думала. Она внимательно смотрела на Чжэн Бо, еще внимательнее, чем на Ли Чунь.

— Ли Чунь, ты не можешь так уйти! — сказала Чжэн Бо и затем обратилась ко всему классу: — Поступки и речи Ли Чунь кажутся мне очень странными, они очень далеки от моего представления о том, какой должна быть комсомолка. Ты, Ли Чунь, хорошо сдала экзамены, и мы все должны равняться на тебя в учебе. Но если мы не будем помнить о нравственных принципах, не будем иметь возвышенных устремлений, то, как бы мы ни учились, хоть на двести баллов, нашим знаниям будет грош цена. Ты думаешь, если ты хорошо сдаешь экзамены, ты неуязвима для критики? Ты заблуждаешься, и мы не можем позволить тебе и дальше пребывать в этом заблуждении, мы не можем спокойно смотреть на то, как ты все больше отдаляешься от коллектива!..

Ночью Ли Чунь постаралась как можно подробнее все припомнить. Она хотела понять, в чем ее ошибка, и если она действительно не права, она без колебаний исправится. Ну а если она все-таки была права, она ни за что не уступит.

Ли Чунь с матерью и сестрой с раннего детства жила в доме дяди — ее отец, мелкий помещик из Хэнани, умер еще до того, как она появилась на свет. У дяди своих детей не было, он души не чаял в Ли Чунь и ее старшей сестре, а вот жена его невзлюбила «дармоедов» и, как могла, помыкала матерью Ли Чунь. Та была женщина хрупкая и болезненная, не прошло и двух лет, как чахотка свела ее в могилу. Мало-помалу Ли Чунь сообразила, что ей лучше держаться поближе к дяде и избегать его жены. Когда дядя бывал дома, она все время находилась при нем, когда же он уезжал, она тоже убегала на улицу и пропадала там целыми днями. Если дядя покупал ей игрушки или сласти, она ничего не говорила его жене. А когда та бранила ее, она бегала жаловаться к дяде. Эти нехитрые уловки принесли свои плоды: дядя все больше баловал Ли Чунь и часто, защищая ее, ругался со своей женой. Так маленькая Ли Чунь смогла добиться для себя сносного существования в чужом доме.

Это научило Ли Чунь с детства полагаться на себя и верить в свои силы. Она и в школе училась очень прилежно, ибо смутно чувствовала, что в отличие от других учеников она не имеет прочной опоры в семье и может рассчитывать только на себя. Старое общество она ненавидела, потому что в те времена способным, трудолюбивым, но не имеющим влиятельных покровителей молодым людям вроде нее путь наверх был заказан. Она радостно встретила Освобождение и сразу же включилась в общественную деятельность, вступила в комсомол. Если бы только не этот призыв в школы военных кадров…

Тут Ли Чунь подумала о том, что стать такой, какой она стала, и вправду было нелегко. Кого-нибудь другого на ее месте, например Су Нин, жена дядюшки, наверное, давно бы со свету сжила. А будь на ее месте такая, как У Чанфу, то она кончила бы всего два класса, потом бросила учебу, а в семнадцать лет ее выдали бы замуж, и дело с концом. А ведь она, Ли Чунь, при ее-то неблагоприятных обстоятельствах, ни на один день не позволяла себе расслабиться и в конце концов стала одной из лучших учениц. С пятого класса она была освобождена от платы за учебу, три раза ее награждали… Эх, кто поймет ее?

Она потом пожалела, что не подала заявление в школу военных кадров. Ну да ничего. Учится она хорошо и сможет, наверное, стать ученой, к чему заставлять ее служить в армии? Ян Сэюнь, Чжэн Бо хотя и подали заявления, а тоже, наверное, в армию не пойдут.

Этот учебный год начался для нее так хорошо, отчего же на нее ни с того ни с сего вдруг посыпались неприятности? Ли Чунь ворочалась в постели, а в ее ушах звучал голос Чжэн Бо: «А достойна ли она быть членом комсомола?» Как могла Чжэн Бо такое сказать? Что и говорить, размышляла Ли Чунь, У Чанфу она презирает, но неужели Чжэн Бо и Ян Сэюнь так уж уважают У Чанфу? «И чего они ко мне прицепились?» — недоумевала Ли Чунь.

Над историей со стенной газетой Ли Чунь не пришлось долго думать, она сразу поняла, в чем ее ошибка. Да, тут она не права, хотя вина ее, если спокойно все взвесить, не так уж велика. А что касается Чжэн Бо, то она, видно, решила ее припугнуть. Чем больше Ли Чунь размышляла над всем случившимся, тем беспокойнее становилось у нее на душе. Заявить, что она недостойна быть членом комсомола! Значит, она зря прожила все эти годы? Как ни пыталась Ли Чунь уснуть, сон не шел к ней. Она села в постели, потом, словно вдруг придумав что-то, вскочила, набросила на себя голубой халат, сунула ноги в тапочки и побежала в класс. Там она взяла ручку и листок бумаги, выбежала на улицу и принялась при свете уличного фонаря писать письмо директору школы и учителю Юаню. Она писала гневные слова, переполненная жалостью к себе и жгучим желанием отомстить тем, кто опорочил ее «историю борьбы».

Во всей этой истории с Ли Чунь учителю Юаню не понравилось то, что его даже не известили о комсомольском собрании. Да и мольбы Ли Чунь о помощи («комсомольское бюро повело против меня войну, Чжэн Бо хочет отстранить меня…») тоже вызвали в нем сочувственный отклик. Но он понимал также, что это дело самих комсомольцев и ему не очень-то удобно вмешиваться. Вернувшись домой, он принялся расспрашивать Юань Синьчжи:

— Ну-ка, дочь, скажи правду, в вашем классе действительно считают, что я как классный руководитель ни на что не годен?

Узнав, чем отец недоволен, Юань Синьчжи объяснила ему:

— То, что с тобой тогда не посоветовались, это недосмотр нашего бюро. Так вышло совсем не потому, что у классного руководителя нет авторитета. — Юань Синьчжи сказала «наше бюро», словно отец был ей чужой, и от этого учитель Юань еще больше рассердился.

Директриса Го тоже получила письмо Ли Чунь и решила сначала посоветоваться с учителем Юанем.

— Я как классный руководитель впал в бюрократизм и ничего об этом деле не знаю, — сказал учитель Юань.

— Вы покритикуйте комсомольское бюро класса за то, что оно провело собрание без вашего ведома, а я тем временем постараюсь узнать, не враждует ли кто-нибудь в классе с Ли Чунь, — рассудила директриса и передала учителю Юаню оба письма Ли Чунь.

Тем временем Юань Синьчжи уже рассказала одноклассницам про свой разговор с отцом. Посовещавшись, Чжэн Бо и Ян Сэюнь решили поговорить с учителем Юанем. Когда они вошли в учительскую, учитель Юань был как раз один. Он сидел у окна и читал свежий номер «Математического вестника». Не дожидаясь расспросов, Чжэн Бо сама рассказала ему про комсомольское собрание класса и повинилась в том, что она ничего не сказала о нем учителю Юаню. Тот в знак примирения кивнул головой и показал девушкам письмо Ли Чунь. Взглянув на письмо, Ян Сэюнь стала горячиться:

— Она искажает…

Чжэн Бо теребила свой рукав.

— А что вы думаете о Ли Чунь? — спросил учитель Юань.

— Она эгоистка, — не раздумывая, выпалила Ян Сэюнь.

— Эгоистка? — Казалось, учителю Юаню был непонятен смысл этого слова.

— Вы не знаете, — продолжала Ян Сэюнь, то и дело взмахивая руками, — она не просто эгоистка, она девушка незаурядная, но всегда думает только о себе…

— Она слишком гордая, — сказала Чжэн Бо.

— А вы… говорили ей об этом?

— Она никого не слушает, всегда обижается на критику…

— Ну а что именно не нравится в ней другим?

Ян Сэюнь принялась перечислять недостатки Ли Чунь: высокомерна, оторвалась от коллектива, не занимается общественной работой, не хочет жить для других, словечка в простоте не скажет…

— Должен вам сказать, — произнес, немного помолчав, учитель Юань, — что мое мнение о Ли Чунь не совсем совпадает с вашим. Ли Чунь прилежно учится, у нее большие способности, это немаловажно. Конечно, у нее много недостатков, и вы должны ей помочь…

Девушки задумались. Учитель Юань снова развернул свой журнал и погрузился в чтение.

— А вы знаете, — вдруг обратился он к школьницам, — часто бывает так, что чем лучше учатся школьники, тем больше у них недостатков… — И добавил: — Постарайтесь понять Ли Чунь.

— Спасибо вам, учитель, за мудрый совет, мы об этом раньше не думали, — ответила Чжэн Бо. — Но вот скажите, а бывает так, что, к примеру, школьник и учится плохо, и недостатков у него хватает?

— Бывает, конечно… Но Ли Чунь — школьница с характером, трудолюбивая. С одной стороны, она сильная, уверенная в себе, любит учиться, способная — все это хорошо. С другой стороны, заносчива, своевольна, часто думает только о себе. На мой взгляд, нужно воспитывать ее, опираясь на ее положительные качества. Но, воспитывая, помнить, что каждый человек — это индивидуальность, и все школьницы не могут быть как две капли воды похожими на комсомольского секретаря. Но мы еще плохо представляем себе, каким должно быть новое образование и воспитание, и я сам не уверен, правильно ли я говорю. — Учитель Юань закончил свою речь на очень вежливой ноте.

— Раньше мы слишком противопоставляли себя Ли Чунь, — согласилась Чжэн Бо, — мы не во всем понимали ее, скажи, Ян Сэюнь, я права?

— Ну, надо подумать. Раньше я считала, что правильные взгляды надо одобрять, с неправильными бороться и другого пути нет. А теперь надо подумать.

Слова учителя Юаня возымели действие. Девушки выходили из учительской, задумавшись над тем, как наладить отношения с Ли Чунь.

В ту ночь, когда Ли Чунь написала свои письма, она спала очень неспокойно и наутро встала с тяжелой головой. А после первого же урока голова у нее вконец разболелась, и она вернулась в спальню.

Она лежала на своей постели, а перед глазами у нее висели на веревке все двенадцать полотенец ее одноклассниц. Вот белоснежное полотенце с вышитой надписью «Желаем счастья» — наверное, оно принадлежит малышке Чжан. А вот старенькое, совсем истертое — кажется, это полотенце У Чанфу. А вот совсем новое, расшитое голубыми цветами, чье оно? Ли Чунь не помнила… Внезапно она сообразила, что только одно-единственное, ее, полотенце лежало, свернутое, в сторонке от других, словно она какая-нибудь больная или прокаженная. Пронзительное чувство одиночества захлестнуло ее.

Неужто я и вправду отбившаяся от стаи птица? — спросила она себя.

Прозвенел второй звонок, стих шум голосов в коридоре, начался урок. Сейчас по расписанию литература, а преподает ее учитель Лю, он родом из Сычуани, и у него такой занятный выговор… В этой школьной жизни так много хорошего, а она вот болеет. Как же ей выздороветь? Одни ее критикуют, другие ее сторонятся, третьи с ней враждуют. У нее и подруги-то нет. А те из школьниц, которые тянулись к ней, ей самой не нравились. На первых порах после переезда в Тяньцзинь жизнь у нее была бурная, полнокровная; где было больше всего народу — там и ее голос слышался. Ее все время окружали активисты молодежных организаций, корреспонденты молодежных газет и журналов. А сейчас? Все общественные дела она «уступила» другим, живет сама по себе. Нет, не надо себя обманывать, ей нужна, как воздух, настоящая подруга, ей нужно человеческое тепло, ей нужно делать что-то, что приносило бы пользу другим. Как же ей поступить? Пойти к Чжэн Бо и попросить у нее какое-нибудь общественное поручение? Но ведь она сама отошла от общественных дел, зачем же опять идти кланяться в ножки и просить прощения? Что же ей делать, чтобы проявить свои таланты, снова завоевать расположение подруги?

В пять часов дня в спальню зашла Чжэн Бо. К тому времени Ли Чунь чувствовала себя получше, она сидела на кровати и читала книгу. Чжэн Бо осведомилась о ее здоровье и рассказала ей, как прошли уроки.

— А ты после того собрания хочешь мне что-нибудь сказать? — спросила она потом.

Ли Чунь поняла, что она знает про ее письма.

— Да, хочу, — тихо ответила она.

— Скажешь мне, хорошо?

Ли Чунь покраснела, ей вовсе не хотелось «говорить по душам», а пуще того — «заниматься критикой и самокритикой». Ей казалось, что Чжэн Бо сама хотела ограничиться ничего не значащим разговором. О том, что я хотела бы тебе сказать, ты можешь узнать от директора, подумала она про себя, но вслух ничего не сказала.

Увидев, как взволнованна Ли Чунь, Чжэн Бо дружески сказала ей:

— Когда я поставила вопрос о том, достойна ли ты носить звание комсомолки, я была не права, нельзя бросаться такими тяжелыми обвинениями, извини меня. Но вот общее мнение… ну ладно, поправляйся, а потом поговорим.

Когда Чжэн Бо ушла, Ли Чунь вдруг почувствовала себя опустошенной. Чжэн Бо приходила к ней «признать свои ошибки», и Ли Чунь, казалось бы, могла праздновать победу. Но чего она добилась? Она так переживала и нервничала, что даже заболела, а вот Чжэн Бо сохраняла спокойствие. Уж лучше бы Чжэн Бо не захотела «признавать ошибки» и рассердилась на нее. А Чжэн Бо разговаривала с ней так дружелюбно! Как теперь быть?

8

Выпал первый снег.

После полудня небо заволокли серые тучи и стал накрапывать дождик. «Что за напасть! — говорили люди. — Уже декабрь наступил, а все еще дождь льет». Но прошло немного времени, и с неба густо-густо посыпались похожие на рисовые зернышки замерзшие капли воды, которые, долетев до земли, бесследно исчезали. Прохожие на улице шли торопливо, стараясь поскорее найти для себя укрытие: от такого не то снега, не то дождя удовольствия мало!

В тот вечер Чжэн Бо пошла на свадьбу Хуан Личэн в горком партии. Едва отворив входную дверь, она услышала громкий гул голосов. В конференц-зале были рядами расставлены столы с посудой и закусками. На стенах висели всевозможные поздравительные надписи. Какой-то человек у дверей сказал Чжэн Бо: «Зарегистрируйтесь, пожалуйста, вон там». Она подошла к маленькому столику, взяла не очень-то привычную для нее красивую тонкую кисточку из овечьей шерсти и написала свое имя в специальной тетрадке.

Потом она принялась искать себе место за столом, но ничего подходящего ей не попадалось. Вокруг все места уже были заняты. У многих на коленях сидели дети, которые уплетали свадебное угощение, не дожидаясь, когда начнется пир. Большинство из присутствующих были, наверное, товарищи Хуан Личэн по работе. Все были опрятно одеты, разговаривали громко и весело.

Чжэн Бо отыскала в толпе гостей Хуан Личэн. Та была одета в новую синюю форму, но даже рабочая форма придавала праздничный вид радостной молодой женщине. Хуан Личэн взяла Чжэн Бо за руку, стала расспрашивать ее, как она живет, благодарить ее:

— Ну ты молодчина, что пришла, а я боялась, что тебя не будет…

Чжэн Бо растроганно смотрела на Хуан Личэн. Если Хуан Личэн так радуется, то ей, конечно, тоже радостно. Чжэн Бо поздравила Хуан Личэн и весело улыбнулась в ответ на ее улыбку. Вдруг Хуан Личэн потянула ее за рукав:

— Пойдем покажу тебе одного человека.

— Кого?

— А ты догадайся.

Они отошли в сторону, и Хуан Личэн усадила Чжэн Бо за стол. Как раз напротив нее сидел какой-то молодой человек. Опустив голову, он читал рукопись — занятие вовсе неподходящее в таком месте.

— Посмотри-ка, кого я привела, — обратилась к нему Хуан Личэн.

Молодой человек встал, увидел Чжэн Бо, улыбнулся и, отложив рукопись, протянул ей руку со словами:

— Так вот ты какая, «Маленькая немало»!

— А ты Тянь Линь!

— Он самый, — поклонился собеседник Чжэн Бо.

Тянь Линь был младшим братом мужа Хуан Личэн, до Освобождения он состоял с Чжэн Бо в одной ячейке Народного союза. Чжэн Бо была в их ячейке самая молодая, и Тянь Линь звал ее «Маленькая немало».

— Тянь Линь теперь работает в газете «Циннянь жибао», — сказала Хуан Личэн.

— А ты? Где ты теперь? — спросил Тянь Линь Чжэн Бо.

— Все там же, — ответила Чжэн Бо, немного смутившись: ведь все члены их ячейки уже пошли работать или поступили в университет и только она одна все еще учится в средней школе.

Тянь Линь встал, взял из стоявшей рядом вазы апельсин и принялся его чистить.

— Ты такой высокий! — сказала Чжэн Бо.

— Да, — весело подхватил Тянь Линь, — я высокий, большой и тонкий!

Больше они уже не могли разговаривать. Полный мужчина лет тридцати с лишним объявил о начале свадебной церемонии. Тянь Линь разломил очищенный апельсин пополам, дал одну половинку Чжэн Бо и повернулся лицом к говорившему.

Из-за того, что зал был полон народу, а те, кто стоял ближе к жениху и невесте, сами хотели получше все разглядеть и окружили молодых плотным кольцом, Чжэн Бо не могла видеть ни Хуан Личэн, ни ее мужа. Кто-то произносил речи, время от времени раздавались аплодисменты и взрывы смеха. Позже те, кто окружал новобрачных, немного расступились, и Чжэн Бо смогла увидеть, что там происходит. Вот Гу Мин нечаянно наткнулся на стул, и все рассмеялись. Хуан Личэн едва поклонилась, а Гу Мин поклонился очень низко, и все в очередной раз засмеялись. После Освобождения свадебные церемонии стали намного проще, исчезли оркестры, цветы, дорогие угощения. И люди восполняли недостающее смехом.

Так свадьба и шла под несмолкающие раскаты смеха. Довольно скоро она совсем перестала быть похожей на церемонию, и теперь все болтали и веселились кто во что горазд. Боясь опоздать в общежитие, Чжэн Бо написала прощальную записку Хуан Личэн и, стараясь не привлекать к себе внимания, покинула зал.

На улице уже намело много снега, вокруг все было белым-бело. Чжэн Бо направилась к остановке трамвая.

— «Маленькая немало»! — окликнул ее кто-то сзади.

Она обернулась: к ней бежал Тянь Линь.

— Что же ты не сказала мне, что уходишь? Я провожу тебя… Мы так давно не виделись, я все время думал о тебе, вот сегодня наконец встретились, а ты уходишь, даже не попрощавшись…

— Извини.

Разговаривая, они миновали трамвайную остановку. Чжэн Бо решила сесть на трамвай на следующей остановке. Они пошли дальше.

— А почему Хуан Личэн захотела выйти замуж? — спросила Чжэн Бо.

— Что за глупый вопрос! — рассмеялся Тянь Линь.

— А помнишь, как в сорок восьмом или сорок седьмом году, в тот день тоже шел снег, мы пришли к Хуан Личэн и она подарила нам нелегально изданный «Сборник памяти Вэнь Идо», рассказывала нам о том, как Вэнь Идо сбрил бороду после победы над Японией, как он любил молодежь, как его злодейски убили… Она говорила тогда так хорошо, так вдохновенно… До Освобождения Хуан Личэн говорила так, что каждое ее слово западало в сердце…

— Я все помню, — ответил Тянь Линь. — В то время мы все были «маленькие немало»… Ведь тогда в нашей жизни, в жизни наших товарищей, которые вели борьбу в подполье, было что-то необычное.

Они опять подошли к остановке. Чжэн Бо подумала и решила пройтись еще немного.

— Но для чего же Хуан Личэн вышла замуж? — снова спросила Чжэн Бо.

Тянь Линь задумчиво покачал головой.

— Но ведь это естественно. Неужели ты не веришь, что Хуан Личэн останется в душе молодой? Неужели возраст и зрелость — это плохо?

Это были красивые и мудрые слова. У Чжэн Бо полегчало на душе. Больше она уже ничего не спрашивала о свадьбе Хуан Личэн, они говорили о себе. Тянь Линь рассказал ей, что два года занимался культпросветработой в южных провинциях, а теперь его назначили литературным редактором в «Циннянь жибао».

— Наверное, очень трудно быть редактором, — сказала Чжэн Бо.

— Да разве я гожусь в редакторы? — ответил Тянь Линь. — У меня одна страсть: как бы ни был я занят, каждый день до полуночи читаю романы.

— Читаешь романы? Ну, ты молодец…

— Какое там! Все равно мне за вами не угнаться. Вот окончишь ты школу, поступишь в университет, а у студентов все условия для учебы…

Они миновали еще одну остановку и уже почти дошли до переулка, в котором находилась седьмая женская школа.

— Смотри-ка, мы уже почти пришли, — опомнилась Чжэн Бо. — Вон там наша школа. Но ведь тебе…

— Наша редакция тоже находится там, — показал рукой Тянь Линь. — Совсем рядом с вашей школой, только за угол завернуть…

— Ну хорошо, до свидания.

Они крепко пожали друг другу руки.

— Я зайду к тебе, — сказал Тянь Линь. Чжэн Бо кивнула в ответ.

Тянь Линь ушел, а Чжэн Бо стояла и смотрела, как его фигура расплывается и тает на заснеженной улице, превращаясь в едва заметную тень. Тянь Линь, не оборачиваясь, быстро дошел до конца переулка и скрылся за углом. Непонятно почему, сердце Чжэн Бо вдруг радостно забилось. Она повернулась и побежала к школе. Свежий снег едва слышно скрипел у нее под ногами.

9

За неделю до Нового года жизнь в школе забурлила вовсю. Каждый день после четырех часов ученицы всех классов начинали репетировать свои номера праздничного концерта: одни танцевали, другие пели, а несколько учителей даже готовили представление пьесы из репертуара столичной оперы. Звуки музыки и шум голосов слышались во всех углах школы.

Школьный совет делал большую выставку под девизом «Все для великой Родины». Выставка состояла из трех разделов. Один раздел назывался «Передовые стройки страны» и посвящался строительству Аньшаньского металлургического комбината. Другой назывался «Наши лучшие люди» и был посвящен героям корейской войны, а содержание третьего раздела — «На штурм крепостей науки!» — касалось в основном учебы в школе. Подготовить первый раздел выставки поручили Ян Сэюнь. Та была, конечно, очень рада такому поручению, и к тому же ей помогал весь класс, кроме Ли Чунь. (Она просила помочь и Ли Чунь, но та спешно писала какую-то сногсшибательную пьесу и сказала, что у нее совсем нет времени.) Ян Сэюнь даже послала письмо рабочим Аньшаня и вскоре получила ответ, в котором говорилось, что рабочие комбината вот-вот начнут выпуск нового сорта нержавеющей стали и это будет их новогодним подарком стране. Письмо аньшаньских рабочих Ян Сэюнь зачитала вслух перед всем классом, в ответ раздались дружные аплодисменты.

В эти дни Ли Чунь корпела над своей пьесой. А взялась она писать ее потому, что после разговора с Чжэн Бо ей очень захотелось «подивить свет» и доказать, что она необыкновенный человек. О чем писать, ей было ясно. Героем пьесы должен быть умный и честный ученик, который подвергается несправедливым нападкам товарищей в классе. Но как только Ли Чунь села писать свою пьесу, выяснилось, что у нее ничего не выходит. В воскресенье она не пошла гулять, а побежала в библиотеку, полистала первые попавшиеся ей сборники пьес, и дело как будто пошло на лад: в тот же вечер она написала несколько строк и осталась ими очень довольна. Сочинение пьесы было ее тайной. Все черновики и наброски она хранила в отдельной папке, а папку прятала в портфель. Все стали замечать, что с Ли Чунь творится что-то неладное. Она совсем замкнулась, никогда ни о чем не спорила, и с лица ее не сходило довольное и самоуверенное выражение. Каждое воскресенье она целый день где-то пропадала, а когда ее спрашивали, чем она занята, она отмалчивалась. В чем тут было дело? Никто не мог понять. Школьницы терялись в догадках.

Последний день 1952 года. Каждый класс чисто убран. Школьницы надели новые платья с кружевными воротничками и приветствуют друг друга с особенной торжественностью. Всюду чувствуется приподнятая атмосфера. Даже учителя на уроках не могут сдержать улыбки. Последний урок ведет учительница Чжун, она преподает химию. Учительница Чжун — женщина строгая, в свои сорок с лишним лет она никогда не была замужем. Но сегодня ей очень весело, и она готова простить ученицам даже их невнимательность на уроке. За десять минут до звонка она приказала собрать учебники и заговорила с ученицами о новом годе:

— Со следующего года мы начнем жить по новому пятилетнему плану — да, правда! Я изучала химическую технологию, но в старом обществе я не могла найти применение своим знаниям. Сколько раз на своем веку я встречала Новый год, но никогда не было у меня оснований надеяться на то, что в новом году наша страна станет богатой и сильной. А вот сейчас у нас появились такие надежды. Школьницы, вы счастливые люди!

Прозвенел звонок, и последний урок 1952 года подошел к концу. Школьницы поклонились учительнице Чжун и, весело щебеча, высыпали во двор…

Юань Синьчжи была назначена в классе «главной по оформлению». Ее подчиненные, захватив с собой красную бумагу, клей и ножницы, отправились делать украшения к празднику.

— Идите сюда, — слышится голос Юань Синьчжи, — вот здесь мы развесим разноцветные бумажные ленты, а посередине будет висеть фонарь в виде дракона… А тут будут ветки ивы, а на них — ласточки…

— А какое отношение к Новому году имеют ивы?

— Когда приходит Новый год, мы впускаем в класс весну, — уверенно отвечает Юань Синьчжи.

На классной доске цветными мелками нарисованы школьник и две школьницы с развевающимися косичками. Взявшись за руки, они бегут навстречу восходящему солнцу, а на солнце написано: 1953.

В школьной библиотеке (там разместилась выставка «Все для Родины») хлопочет Ян Сэюнь. Время от времени она выбегает в коридор, чтобы посмотреть, как встречают гостей — школьников из «братских» школ и рабочих с окрестных фабрик. А иногда она мчится со всех ног к входным дверям школы и с любопытством просматривает книгу отзывов для посетителей. Отзывы по большей части хвалебные — это хорошо! Только один человек криво написал: «Не хватает конкретности». Это еще кто такой? Наверное, кто-нибудь из 65-й мужской школы — из тех, которые девчонок презирают!

Ли Чунь сегодня утром дописала свою пьесу. Поставив последнюю точку, она облегченно вздохнула и приписала в конце страницы: «1952 год, канун Нового года».

Ушедшего года ей было не жаль, все свои надежды она связывала с годом наступающим, ведь она сделала такое большое дело. Теперь она сама вызвалась помогать одноклассницам в подготовке новогоднего бала и отправилась вместе с У Чанфу покупать фрукты и сласти.

В половине седьмого вечера праздник начался.

По всей школе зажглись разноцветные фонарики, раздались удары гонга, во дворе с оглушительным грохотом взрывались хлопушки.

Школьницы столпились у дверей школы: они встречали гостей. А гостями праздничного вечера были герои труда, солдаты и добровольцы, воевавшие в Корее, артисты, писатели, кадровые работники… Подходивших гостей под аплодисменты учащихся вели в классы.

Школьницы переоделись. Некоторые надели платья, которые тридцать лет назад надевали на свадьбу их мамы, некоторые были в костюмах театральных персонажей, были и такие, которые нарядились индийскими женщинами и даже налепили на лоб красный кружок… Директриса школы и учитель Юань пришли в класс вместе с самыми старшими школьницами. Праздничное убранство класса очень понравилось директрисе.

— Подумать только, это ваша дочь сделала! — громко сказала она, обратившись к учителю Юаню.

Вдруг появились три девушки, одетые в зеленую форму почтальона. В руках они несли небольшие мешочки. Одна из них непрерывно отвешивала поклоны и приговаривала:

— Мы — новогодние почтальоны, желаем всем в Новый год счастья и здоровья! А вот присланные из разных мест новогодние поздравления и подарки. Эти яблоки прислал всем в подарок учитель Юань.

Яблоки выложили на стол, подарки раздали. В школе уже стало традицией, что перед началом праздничного вечера учителя и школьницы дарили друг другу небольшие подарки: блокноты, картинки, книги, карандаши. У Чанфу досталась красивая записная книжка с золотыми иероглифами на обложке. Она очень обрадовалась такому подарку, но едва она открыла первую страницу, как счастливая улыбка сошла с ее лица. Она толкнула в бок Су Нин: «Гляди-ка…» Оказывается, на первой странице было написано: «Первейшая задача в Новом году — сдать выпускные экзамены, желаем вам по каждому предмету получить все сто баллов и успешно закончить школу!»

Ян Сэюнь получила в подарок толстый бумажный пакет, на котором было написано: «Внутри сокровище, распечатать по прошествии месяца». Но Сэюнь, не долго думая, тут же вскрыла пакет, и, конечно, в нем никаких сокровищ не оказалось, а была там только крошечная статуэтка утки. Ян Сэюнь сразу же подарила ее подруге.

Потом школьницы пошли в актовый зал, где в новогодний вечер устраивали танцы. В зале стояла большая пихта, к которой привязали сосновые ветви, а на ветвях висели звезды и бумажные ленты, орехи, фигурки человечков и животных, даже письменные принадлежности. Висели на дереве и гирлянды красных и зеленых фонариков, и они зажглись, едва школьницы вошли в зал.

Заиграла танцевальная музыка, но школьницы застенчивы, никто из них не набрался смелости выйти танцевать. Тогда Чжоу Сяолин вышла на середину зала и громко крикнула:

— Друзья, это наш последний Новый год в школе, в следующем году мы начнем претворять в жизнь пятилетний план, наша Родина идет громадными шагами вперед… так давайте танцевать!

Школьницы потанцевали немного, раскраснелись и развеселились. Тут в актовый зал вошли трое молодых людей: это были делегаты от расположенной неподалеку 65-й школы. Один из гостей обратился к присутствующим с такими словами:

— Нам поручено передать вам приветственное послание от учеников нашей школы, но стоило нам увидеть, как вы здесь отплясываете, так текст послания вылетел у нас из головы. Мы хотим просто пожелать нашим младшим сестричкам счастья в новом году!

Все рассмеялись.

— Ну и язва же этот парень! — сказала стоявшей рядом ученице Чжоу Сяолин и показала говорившему язык.

Танцы возобновились. Двое юношей пошли танцевать, и только тот, кто поздравлял школьниц, молча сидел в сторонке. Ян Сэюнь стало немного жалко его, она подбежала к школьнику и храбро протянула ему руку:

— Пойдем потанцуем, хорошо?

Лицо юноши залилось краской. Он неуклюже поднялся, осторожно обнял Сэюнь за талию, но не посмел привлечь к себе. Они потанцевали немного, и Сэюнь обнаружила, что паренек хорошо танцует. Но он так ни разу и не осмелился взглянуть на свою партнершу. Сэюнь даже смешно стало. Тут юноша вежливо спросил ее:

— Как ваша уважаемая фамилия?

— А тебя как зовут? — спросила Ян Сэюнь, обращаясь на «ты».

— Меня зовут Чжао Цзянь, я учусь во 2 «А» высшей ступени.

— К чему так много слов? А я вот скажу просто, что моя фамилия Ян.

Музыка заиграла быстрее, и в такт ей пары стали кружиться стремительнее. Сверкали огни на пихте, взлетали в воздух девичьи косички. Даже учитель Юань пошел танцевать — сначала с дочерью, а потом с директрисой.

— Хорошие у нас ученицы, — сказал он, присев отдохнуть после танца. — Всякое дело умеют делать весело…

В одиннадцать часов вечер кончился. Школьницы собрались в актовом зале, как «солдаты одного полка». Сначала представители совета школы и учителей зачитали новогодние послания, а затем одна из школьниц младших классов стала благодарить учителей тонким детским голоском:

— Дорогие учителя, в канун Нового, тысяча девятьсот пятьдесят третьего года мы от всего сердца благодарим вас за ваш тяжелый труд педагога…

Когда с приветствиями и благодарностями было покончено, длинная и короткая стрелки на часах уже должны были вот-вот соединиться. Включили репродуктор, и после заключительных аккордов музыки голос диктора объявил: «Сейчас двадцать три часа пятьдесят девять минут». Собравшиеся в зале, затаив дыхание, следили, как уходит последняя минута года. Осталось десять секунд, пять…

И вот Новый год настал! Из репродуктора полились звуки Государственного гимна. Все замерли. А потом на трибуну поднялась директриса:

— Учителя! Школьницы! Да здравствует тысяча девятьсот пятьдесят третий год!

— Да здравствует наша директриса! — в один голос откликнулись девушки.

— В этот час, когда мы собрались все вместе, — продолжала директриса Го, — каждый из нас полон светлых надежд. Мы знаем, мы чувствуем, что нам суждено сделать нашу Родину цветущей и сильной. Моего мужа недавно перевели на работу в Баотоу, он пишет мне, что в Баотоу будет построен новый металлургический комбинат! Но, товарищи, мы должны построить не один и не два металлургических комбината, а десять, двадцать, пятьдесят, сто! Школьницы, я вам завидую! Вам предстоит осуществлять планы грядущих пятилеток, строить светлое будущее нашей страны. Но для этого вы должны хорошо учиться. Давайте развернем соревнование и посмотрим, кто учится лучше всех, кто принесет больше пользы стране!

Под громкие аплодисменты директриса Го сошла с трибуны, и школьницы пошли в столовую на новогодний банкет. Все быстро расселись за приготовленные для них столы и принялись за еду. Только одна Ху Мали сначала сложила перед собой ладони, быстро прочитала молитву и перекрестилась. Сидевшие рядом школьницы удивленно наблюдали за ней, потом одна из них сообразила, в чем тут дело, и шепнула на ухо соседке:

— Это она богу молилась.

Та даже прыснула со смеху. А другая соседка Ху Мали, пока та молилась, потихоньку отставила от нее чашку и палочки. Ху Мали бросила на нее сердитый взгляд, ничего не сказала и выбежала из столовой. Соседки Ху Мали даже не подозревали, что она может так обидеться. Они недоуменно глядели друг на друга, чувствуя, что сделали что-то непоправимое. Та из них, что отодвинула чашку Ху Мали, даже заплакала.

А Чжэн Бо побежала искать Ху Мали. В классах и в актовом зале уже погасили свет, и Чжэн Бо решила, что Ху Мали пошла к себе домой.

Она с трудом припомнила, где жила Ху Мали, и пошла по заснеженной улице. Было холодно, дул резкий северный ветер, а Чжэн Бо выбежала из школы в одном платье. Вдалеке на перекрестке она увидела человеческую фигуру.

— Ху Мали! — громко позвала она.

Фигурка замерла, но тут же быстро двинулась дальше. Чжэн Бо что было силы бросилась за ней:

— Ху Мали!

Ху Мали остановилась.

— Ты почему ушла? — Чжэн Бо взяла Ху Мали за озябшую руку.

— Я устала, — ответила Ху Мали.

— Я знаю, кое-кто обидел тебя. Но ведь они еще глупышки и не желали тебе зла. Ты и вправду очень обиделась?

Ху Мали смущенно посмотрела в искрившиеся теплом дружбы глаза Чжэн Бо. Она чувствовала, что Чжэн Бо говорит с ней искренне, и испытывала то, чего никогда не знала раньше: участие и заботу, которые связывают настоящих друзей. Она хотела как-нибудь выразить свою признательность Чжэн Бо, но ничего не смогла сказать и лишь повернулась и молча пошла к школе. Увидев, что Ху Мали возвращается, Чжэн Бо от радости даже забыла про холод.

Чжэн Бо усадила Ху Мали за свой стол, а бывшие соседки Ху Мали, увидев, что она вернулась, тут же подбежали к ней с извинениями, и Ху Мали тоже тихо сказала им:

— Извините.

Едва Чжэн Бо успокоилась и пришла в себя, как кто-то у дверей столовой крикнул:

— Чжэн Бо здесь или нет? Ее спрашивают!

Чжэн Бо вышла к дверям школы. В обступившей крыльцо ночной мгле она различила фигуру высокого мужчины, который стоял, опираясь на велосипед.

— Тянь Линь! — изумленно воскликнула Чжэн Бо. Она сразу узнала своего старого знакомого.

Тянь Линь застенчиво подошел к ней, ведя рядом велосипед. В его очках отражался свет фонаря, висевшего у крыльца школы.

— С Новым годом!

— Здравствуй!

— Так странно, что ты пришел в такое время, — простодушно сказала Чжэн Бо. В ее словах как будто таился вопрос, но в них слышалась и благодарность.

— И сам не знаю, отчего я пришел. Боялся, что не застану тебя. Я тебе принес небольшой подарок.

Тянь Линь снял сумку, висевшую на велосипеде, и вынул оттуда четыре большие хурмы.

— Хурма? Зимой хурма? — улыбнулась Чжэн Бо.

— И зимой есть места, где тепло.

— Ну, с тобой и впрямь не соскучишься, — весело сказала Чжэн Бо. Ей было очень приятно получить такой подарок. — А как ты встретил Новый год?

— В дороге. — На лице Тянь Линя появилась едва заметная улыбка. — Ровно в полночь я ехал по улице на велосипеде. Так что я на этом самом велосипеде и перемахнул из пятьдесят второго года в пятьдесят третий.

В это время в столовой закончился банкет, школа опять наполнилась шумом голосов. Было объявлено, что учителя закупили для школьниц несколько тысяч штук новогоднего печенья и они хотели бы, чтобы сейчас все учащиеся отведали их угощение. Повсюду школьницы смеялись, пели песни и танцевали, поздравляли друг друга с Новым годом. Чжоу Сяолин взяла за руку Су Нин:

— Поздравляю тебя — ты стала на год старше!

— И я поздравляю тебя с тем же! — Потом Су Нин подумала и добавила: — Нет, извини, по новым законам на год подрастают только в день рождения.

Ян Сэюнь носилась по школе и поздравляла всех подряд. Она поздравила У Чанфу («Желаю тебе, чтобы твои волосы стали еще длиннее»), поздравила Су Нин («Желаю твоему брату крепкого здоровья»), а натолкнувшись на учителя, она смело поздравила и его («Учитель, желаю вам вечной молодости!..»).

10

У Чжэн Бо умерла мать. Три дня спустя после Нового года. Ночью…

Пасмурным январским днем Чжэн Бо похоронила мать. Ян Сэюнь и еще несколько учениц тоже пришли на похороны, отпросившись с уроков. Пришла и Хуан Личэн, хотя Чжэн Бо ничего не сообщила ей. В тот же день одноклассницы Чжэн Бо, не сговариваясь, устроили маленький поминальный вечер. Все прикололи к платью и волосам белые траурные цветы. У Су Нин из глаз непрерывно лились слезы. Ху Мали сидела рядом с Чжэн Бо и держала ее за руку. Ян Сэюнь взволнованно морщила лоб. Побледневшая У Чанфу подчеркнуто внимательно смотрела по сторонам. Юань Синьчжи открыла вечер.

— Мы живем как одна большая семья, — сказала она после некоторого молчания, — и мы должны делить со своими друзьями их радости и их горе. Для Чжэн Бо смерть матери — это, конечно, большое несчастье, но это и для всех нас несчастье. Ведь мы часто бывали у Чжэн Бо и виделись с ее доброй и трудолюбивой матерью…

Юань Синьчжи не могла продолжать, в классе наступила тишина. Наконец она заговорила снова:

— Надеюсь, что Чжэн Бо не будет чересчур переживать и горе не отразится на ее здоровье. Чжэн Бо — добрая подруга для каждой из нас, она во всем нам помогает, и все мы очень ее любим…

Юань Синьчжи села, а Су Нин громко разрыдалась.

— Не плачь, Су Нин, — сказала Чжэн Бо и продолжала тихим, глухим голосом: — Я благодарю всех вас за то, что вы пришли почтить память мамы. Мама умерла, и у меня нет больше родственников, но вы все для меня как родные. Моя мама никакая не революционерка, она была простая женщина. Но у нее было доброе сердце, и она никогда не делала зла людям… За всю свою жизнь она даже ни разу не выехала из родного города, и учиться ей довелось очень мало. Не было у нее возможности жить так весело и счастливо, как мы живем, и уже никогда не сможет она увидеть нашу новую, настоящую жизнь… И вот я думаю: нужно мне за маму прожить свою жизнь хорошо и трудиться за десятерых! Прожить свою жизнь за десятерых!

Девушки восхищенно смотрели на Чжэн Бо. Су Нин перестала всхлипывать, вынула платок и вытерла слезы…

Незадолго до начала экзаменов Ли Чунь послала свою пьесу в «Циннянь жибао». С почты она вернулась радостная и возбужденная, как артиллерист, который впервые в жизни выстрелил из пушки. Теперь она всегда носила с собой полученную на почте квитанцию на отправление бандероли, время от времени бережно вынимала ее и разглядывала. Иногда она даже шутя загадывала: если сегодня в обед съесть не рис, а пампушки, то ее рукопись напечатают. Или: если завтра не будет сильного ветра, то рукопись опубликуют…

Начались каникулы, а она еще ничего не знала о судьбе своей пьесы.

Ли Чунь внимательно проглядывала все номера «Циннянь жибао», но не находила никаких вестей о своей пьесе. Это ее очень тревожило. Может быть, на почте потеряли ее рукопись? Или бюрократ редактор просто выбросил сочинение никому не известной школьницы в мусорную корзину? С каждым днем она тревожилась все больше и уже почти потеряла сон…

Однажды утром, как раз во время завтрака, ее позвали к телефону. Голос в трубке сообщил, что с ней говорит литературный редактор «Циннянь жибао». Сердце Ли Чунь бешено забилось в груди, и она еле-еле выдавила из себя:

— Ну как?

— Мы прочитали вашу рукопись, — сказал голос в трубке, — и хотим с вами побеседовать. Когда бы вы смогли зайти в редакцию?

Ли Чунь ответила, что она как раз свободна, и, не мешкая, пошла туда.

Вот и здание редакции «Циннянь жибао». Она вошла в просторный холл, села на диван недалеко от жаровни с углями и стала ждать редактора, слушая, как колотится ее сердце.

К ней подошел высокий и худой мужчина в очках, а за ним еще какой-то служащий, который поднес им обоим кипятку.

— Ты школьница Ли Чунь? — спросил мужчина в очках.

— Да, я Ли Чунь, это я.

— Сиди, сиди, пожалуйста. Меня зовут Тянь Линь.

Они поговорили немного о посторонних вещах, а Ли Чунь не терпелось узнать, что же они там решили насчет ее пьесы.

Наконец Тянь Линь достал из кармана уже потрепанную рукопись, полистал ее, улыбнулся, сунул в рот сигарету. Внезапно он положил сигарету на стол.

— Можно спросить тебя, Ли Чунь, почему ты написала эту пьесу?

Ли Чунь прямо-таки остолбенела. Она была готова к любому вопросу, но только не к этому.

— Я хотела, — пробормотала она, — я написала эту пьесу…

— Давай поговорим спокойно, — мягко сказал Тянь Линь. — Мне твоя пьеса не очень понятна, да и для моих коллег ее смысл не совсем ясен. Чем хороша героиня твоей пьесы и за какие качества ты критикуешь секретаря комсомольского бюро?

Ли Чунь стала невнятно объяснять, Тянь Линь внимательно слушал, кивая головой и иногда переспрашивая ее. Немного осмелев, Ли Чунь сказала:

— Я хотела покритиковать тех, кто болтает попусту, а сам учится плохо, да еще другим завидует…

— Ты продумала для себя смысл пьесы, это хорошо, — сказал Тянь Линь. — Но ты не сумела его четко выразить. К тому же тебя можно обвинить в том, что ты стоишь на позициях индивидуализма, что ты против коллектива. Ты пишешь о школьницах, но твои школьницы как будто живут не в сегодняшнем дне.

Когда Ли Чунь брала из рук Тянь Линя рукопись своей пьесы, в глазах у нее стояли слезы. Рукопись приятно посылать, да неприятно получать обратно. Тянь Линь словно понял, что творится в душе Ли Чунь, и сказал ей спокойно и просто:

— Надеюсь, ты в будущем сможешь написать что-нибудь хорошее. Не расстраивайся, у многих великих писателей тоже бывали плохие произведения…

Но Ли Чунь уже не слышала этих слов. Она выскочила на улицу, спрятав рукопись пьесы под пальто, словно боялась, что люди, увидев ее с отвергнутой рукописью в руках, будут показывать на нее пальцем и говорить: «Смотрите, ей вернули ее рукопись». Ли Чунь не собиралась, да и не посмела бы спорить с Тянь Линем. Ей было просто-напросто стыдно, никогда еще она не чувствовала себя такой дурой…

Когда она вернулась в школу, перед учительской было полно народу. Чжоу Сяолин, увидев ее, махнула ей рукой:

— Иди скорей, тут табели раздают! У тебя ведь по каждому предмету чуть ли не сто баллов, дай-ка мне взглянуть на твой табель.

Чжоу Сяолин была очень весела, потому что экзамен по русскому языку, которого она боялась больше всего, она сдала неплохо.

Табели разложили на столах, столы тут же окружили, оживленно галдя, школьницы. Каждая хотела взглянуть на табель подруги, сравнить свои оценки с ее оценками. В коридоре поднялся невообразимый гвалт. Ли Чунь выхватила свой табель, мельком взглянула на него: оценки, кажется, не хуже, чем прежде. Не говоря ни слова, она показала его Чжоу Сяолин и быстро пошла в общежитие — ей не терпелось поскорее прилечь. Но Чжоу Сяолин не унималась:

— Ну, ты даешь! Как тебе удалось так хорошо сдать математику? А еще химию? Скажи, а химия — трудный предмет? Ой, а по физике у тебя только девяносто баллов, даже хуже, чем у Чжэн Бо… А ты знаешь, Чжэн Бо на этот раз так хорошо сдала все экзамены! И по физике получила все сто!

Услышав эту новость, Ли Чунь даже вздрогнула: Чжэн Бо по физике догнала ее! Так, значит, у нее, у Ли Чунь, в общественной работе — поражение, в отношениях с коллективом — поражение, в занятиях литературой — поражение и даже в физике — тоже поражение! И зачем она взялась писать эту проклятую пьесу? Испугавшись, что Чжоу Сяолин заметит ее волнение, она через силу пробормотала что-то шутливое и ушла.

Вернувшись в общежитие, она почувствовала себя совершенно обессиленной и разбитой. Ей вспомнилось, как она писала пьесу, как ее критиковали на комсомольском собрании, как дрожащими руками она принимала обратно рукопись, вспоминала она и экзаменационные баллы: девяносто — сто — девяносто — сто. Чжэн Бо вправду молодчина, Чжэн Бо сильнее ее! Как бы ни было Ли Чунь больно, она признала этот факт, она всегда старалась не обманывать себя. «Неужели я ошиблась? Да, я была не права!» Ли Чунь в изнеможении упала на кровать.

В спальню вошла У Чанфу. Увидев, как Ли Чунь в страдальческой позе лежит на кровати, она решила, что Ли Чунь заболела, подошла к ней, мягко погладила по голове, спросила:

— У тебя что-нибудь болит?

Ли Чунь ничего не ответила, вскочила и выбежала из спальни.

В обед Ли Чунь не пришла в столовую.

— А где Ли Чунь? — спросил кто-то.

— Я вам скажу кое-что, — сказала У Чанфу. — Вы, наверное, не поверите, но в Ли Чунь как будто бес вселился. Я сегодня захожу в спальню, гляжу — Ли Чунь лежит, скрючившись, на кровати. Я подхожу к ней, а она вдруг как вскочит и бегом из спальни вон. Я за ней, а ее и след простыл!

— Глупости! Кто в наше время поверит в сказки про бесов.

— Ну, верите или не верите — ваше дело. А только я что видела, то и говорю.

У Чанфу твердо стояла на своем. Постепенно ее волнение передалось и другим. Некоторые пошли искать Ли Чунь, да так и не нашли. Только в четыре часа Ли Чунь вернулась в школу и сказала, что ходила гулять. Спросили ее, хочет ли она есть, она ответила, что сыта. Стали расспрашивать о том о сем, а она в ответ только головой кивала.

Что случилось с Ли Чунь?

11

На праздник старого Нового года Ян Сэюнь решила не ездить домой. Она боялась, что Чжэн Бо будет тосковать, оставшись одна в школе. Девушки решили пойти к Юань Синьчжи и, как было принято раньше, «оказать честь в Новый год» учителю Юаню.

Юань Синьчжи и ее младшая сестра проводили гостей в дом, где их уже ждал учитель Юань. Окна в гостиной были наполовину зашторены, и в комнате стоял полумрак. Девушки сели на старенький диванчик, учитель Юань стал расспрашивать их, как живется им в каникулы. Чжэн Бо отвечала, а Ян Сэюнь смотрела по сторонам. Комната была тесновата, а предметы в ней напоминали о жизни сразу нескольких поколений. На стене напротив окна висела старинная каллиграфическая надпись, а рядом с ней красовался вымпел с вышитыми на нем иероглифами: «За передовой труд». В другой комнате стоял книжный шкаф, письменный стол, торшер — это все принадлежит учителю Юаню. Кожаный чемоданчик, сумка — это вещи матери Юань Синьчжи. А на подоконнике лежат куклы, тряпки, игрушечный пароходик — это имущество сестры Юань Синьчжи…

Разговор с Чжэн Бо у учителя Юаня не клеился. О чем бы ни спросил он Чжэн Бо, та начинала думать о своем доме, а дома этого у нее теперь не было. Учитель Юань словно догадался, какие мысли мучают Чжэн Бо, и сказал ей:

— В свободное время всегда приходи к нам. Семья Синьчжи — теперь и твоя семья.

Поговорили они, поговорили, и вдруг учитель Юань спросил их:

— А что вы, девушки, думаете обо мне как о классном руководителе?

— Мы же пришли поздравить вас с Новым годом, — смеясь, ответила Чжэн Бо, — надеемся, что в этом учебном году мы исправим свои недостатки. Разве могут ученики судить своих учителей?

Учитель Юань вздохнул, снял очки и стал протирать их платком.

— А почему бы и нет? — ответил он. — Если учитель ошибся, можно сделать ему замечание. И если я люблю своего учителя, то я тем более должен быть откровенен с ним. По правде говоря, хотя я преподаю у вас уже несколько лет и даже являюсь вашим классным руководителем, в нашем классе ученицы и учителя знают друг друга очень плохо…

— Так уж издавна заведено, — сказала Чжэн Бо. — На уроках мы слушаем учителей, а после уроков у нас своя жизнь…

— Тут есть над чем подумать. — Учитель Юань взял чашку с чаем и одним глотком осушил ее. — Комсомол в вопросах учебы сделал очень много. Нам, учителям, должно быть стыдно. Я в эти каникулы чуть ли не каждый день спрашиваю себя: а какой я учитель? Каким я кажусь моим ученикам? Думал я, думал и добрался до сути — вы знаете, кто такая Хуан Личэн?

Ян Сэюнь показала пальцем на Чжэн Бо и сказала:

— Она ее близкая подруга.

— Вот оно как? А я этого не знал. Хуан Личэн была у меня лучшей ученицей, но с середины сорок седьмого года она с головой ушла в работу Комитета школьного самоуправления и стала плохо учиться. Я узнал тогда, что она связана с Коммунистической партией…

— Вы узнали про это? — удивленно спросила Чжэн Бо. Она всегда думала, что Хуан Личэн тщательно соблюдала конспирацию.

— Да как было не узнать? Хуан Личэн пригласила меня на школьный вечер. В первый раз пошел я, а из преподавательского коллектива на вечере были только двое: я и учитель Чжун. Больше я туда не ходил. А в апреле 1948 года полиция арестовала всех школьников, которые собирались на тех вечерах. Я очень переживал, мне было стыдно. Вот тогда я вдруг почувствовал, что в бурных событиях, происходивших у нас в стране, учащиеся смело идут своим путем, а мы, учителя, стоим в стороне. И с тех пор дистанция между учащимися и учителями все увеличивается.

— Да, учитель, это правда! — торопливо заговорила Ян Сэюнь. — Мы тоже чувствуем, что учителя плохо нас понимают, а мы не очень-то понимаем учителей. Я помню, как в прошлом году на уроках истории учитель Лю любил говорить: «Вы должны для меня хорошо учиться!» Мы в классе часто смеялись над этим и тоже говорили друг другу: «Ты должна для меня хорошо учиться!..» Мы мало обращаем внимания на учителей, да и учителя после уроков почти не занимаются нами.

— А ты что скажешь? — спросил учитель Юань Чжэн Бо.

— Мне кажется, мы кое в чем не правы. Например, перед тем собранием, на котором критиковали Ли Чунь, мы с вами не посоветовались, но потом вы с нами поговорили и здорово помогли нам. Вы говорите, что дистанция между нами увеличивается, но то было раньше, а сейчас…

— А сейчас мы понемногу сближаемся. Хоть я и отстал от жизни, но всеми силами хочу догнать своих учениц, и здесь мне нужна ваша помощь.

— Но вы все-таки наставляйте нас… Вы говорите так… вежливо, я уж не знаю, что и думать, — сказала Ян Сэюнь, смущенно отвернувшись в сторону. На морщинистом лице учителя Юаня появилась едва заметная улыбка.

…Еда была готова, и Юань Синьчжи стала накрывать на стол: сегодня она была хозяйкой. Когда все уже уселись за стол, пришел невысокий, толстенький юноша — это был старший брат Юань Синьчжи.

— Синью, иди скорее есть, — позвала его мать.

— Я уже ел.

— Такой вот у нас Синью, даже Новый год встречал не дома.

— Брат, ты опять ходил к маленькой Лю? — строго спросила Синьчжи.

— Ну, ходил… — Юань Синью покраснел и быстро проскользнул в другую комнату.

Все рассмеялись и принялись за еду.

— Учитель Юань, а что вы думаете о Су Нин? — спросила вдруг Ян Сэюнь.

— Су Нин дружит с тобой?

— Вообще-то дружит…

— А сколько ей лет?

— Еще нет восемнадцати.

— Правда? А на вид она вроде бы постарше. Она не очень-то похожа на ребенка. В ней нет легкости, свойственной молодым людям. Но это, конечно, поверхностное впечатление. Ну а как она в последнее время?

— Да ничего особенного… — Сэюнь опустила голову.

После обеда все перешли в заваленный книгами кабинет учителя Юаня. Ян Сэюнь подошла к письменному столу, за которым работал учитель Юань, и увидела, что под стеклом лежит много фотографий: на них учитель Юань со своими ученицами. На углу стола высилась стопа книг, на обложке той, что лежала сверху, было написано: «Всего себя отдавать партии». Сэюнь машинально перелистала ее и увидела в ней множество пометок, сделанных красным карандашом. Взглянула на другие книги — «Весь народ — армия», «Краткая биография Лю Хуланя»…

— И вы это читаете? — удивленно спросила Ян Сэюнь учителя Юаня.

Тот подошел, кивнул:

— Я хотел в каникулы почитать книжки, которые нравятся школьникам.

Сэюнь невольно исполнилась уважения к этому уже пожилому человеку и тихо сказала:

— Как хорошо…

На следующий день учитель Юань в своем кабинете до поздней ночи беседовал с Ли Чунь. Он сидел в своем глубоком кресле, укрыв ноги пушистым пледом. Рядом с ним, лицом к учителю, сидела Ли Чунь. Залетавший с улицы ветер чуть заметно развевал занавески и доносил отзвуки взрывов новогодних хлопушек. В комнате стоял слабый запах пельменей, которые готовят на Новый год.

— Значит, из-за этого у тебя в последнее время настроение неважное? — спросил учитель Юань.

— Да, — ответила Ли Чунь.

Ли Чунь рассказала учителю Юаню историю со своей пьесой. Она ждала, что он по-отечески утешит ее. Она знала, что учитель Юань был высокого мнения о ее способностях. Учитель Юань покачал головой:

— Не надо так переживать, это пустяк. Ну, написала пьесу, она оказалась неудачной, что здесь такого?

— Пустяк? — вспыхнула Ли Чунь. — Учитель, подумайте, сколько у меня было неудач с тех пор, как я перешла в высшую ступень! Я не записалась добровольцем, когда объявили призыв в армию, и потом глаз не смела поднять в классе. В прошлом году получила медаль, и снова мне пришлось краснеть перед товарищами. Хотела немного посмеяться над У Чанфу, и комсомольское собрание меня осудило. Никто меня не любит, у меня нет товарища, написала пьесу — и тут провал. А Чжэн Бо уже учится не хуже меня. Неужели я и вправду ни на что не гожусь?

Учитель Юань внимательно посмотрел на Ли Чунь, привычным жестом поправил очки.

— Вчера ко мне приходили Ян Сэюнь и Чжэн Бо, — медленно, словно в раздумье проговорил он. — Они откровенно говорили со мной об учебе, о положении в классе…

— Ну, конечно, — усмехнулась Ли Чунь.

— Почему «конечно»?

— Люди любят лезть в чужую душу.

— Кто это «люди»? Вы все товарищи по учебе, и твои одноклассницы переживают за тебя.

— Как же, переживают! А не они ли набросились на меня на комсомольском собрании? Не они ли любят болтать почем зря о том, что нужно для Родины и социализма? Про всякое такое говорить они умеют! Меня они считают отсталой. Ну и ладно, а они передовые и пусть себе идут вперед…

— Я просто не знаю, как говорить с тобой, Ли Чунь. Ты не права! — Учитель Юань снял очки и положил их на колени. — Раньше я не очень одобрял Чжэн Бо, она вечно была занята разными общественными делами, даже жалко было на нее смотреть. Но у нее возвышенная душа и крепкая воля. Никакие трудности ее не останавливают, и, что бы с ней ни случилось, она остается верна себе. Так неужели про нее можно сказать, что она болтает почем зря? Она искренне старается помогать другим, и вполне естественно, что класс ее поддерживает и подруг у нее много. Она не ищет личной выгоды, хочет, чтобы класс был как одна дружная семья. — Учитель Юань говорил так торопливо, что даже закашлялся. Ли Чунь поднесла ему стакан воды. Учитель Юань отпил глоток и медленно продолжал: — Ты одаренная и прилежная ученица, но у тебя есть один недостаток: ты умеешь читать книги, но не умеешь быть человеком. Ты говоришь, что одноклассницы тебя презирают, а на самом деле это ты их презираешь! Ты переживаешь из-за того, что у тебя нет товарища, но это потому, что ты не хочешь помогать другим! Ты считаешь, что другие болтают попусту, а на деле это ты не видишь дальше собственного носа!

— Учитель, может, я и ошибаюсь, — Ли Чунь даже привстала от волнения, — но вы говорите, что я не вижу дальше собственного носа, а что же тогда значит видеть дальше своего носа? Я всегда мечтала о том, чтобы приносить пользу людям, для этого я и училась, не жалея сил…

Учитель Юань снова надел очки, медленно поднялся, и плед, укрывавший его ноги, упал на пол.

— В молодости я был полон сил и энергии, — снова заговорил он, — мне казалось, что я солнцем и луной смогу повелевать. Но потом обстоятельства в семье изменились, университет закончить я не смог и стал простым учителем в средней школе. Днем я преподавал, а вечерами до двух часов ночи занимался. Чтобы скопить деньги на книги, я месяцами сидел на одном рисе. Потом я серьезно заболел, и товарищи говорили мне: «Хватит, старина Юань, мы все не вечно живем на этом свете, тяни свою учительскую лямку, корми жену и детей — и довольно. И что тебе далась эта математика?» А когда я выздоровел, меня уволили с работы. Жить мне было не на что, книги я распродал, вот тогда от моих прекрасных мечтаний не осталось камня на камне!

Учитель Юань снова сел в свое кресло, укрылся пледом. Помолчав немного, он продолжил ровным голосом:

— Мечты у меня были великие и прекрасные, а человек я оказался слабый и достоин лишь жалости! У меня не было по-настоящему великой цели, которой я смог бы посвятить себя. И к тому же я был совсем один, рядом со мной не было верного товарища, который мог бы протянуть мне руку помощи. Пережить крушение своих надежд, увидеть, что все твои усилия пропали даром, — нет в жизни ничего печальнее!.. А тебе, — обратился разволновавшийся учитель Юань к Ли Чунь, — созданы прекрасные условия, и я верю, что и ты, и все сегодняшние школьники сумеют претворить свои мечты в жизнь, достигнут того, чего не смогли достичь их учителя. Но ты не должна думать только о себе и пренебрегать интересами коллектива. Такие люди рано или поздно обязательно потерпят неудачу. Ты должна об этом помнить, Ли Чунь!

Они оба долго молчали.

— Может быть, я сказал резковато, но я был с тобой искренен…

Ли Чунь кивнула, подошла к окну и стала всматриваться в непроницаемый ночной мрак на улице. Пока они беседовали, длинная зимняя ночь уже почти миновала.

12

В третьем классе высшей ступени проводится собрание. Уже обсудили «положение дел», теперь решают, какие устроить представления и соревнования.

— Нет, не нужно танцев, этот наш тибетский танец всем уже надоел.

— Что? Не играть в баскетбол? Да ты понимаешь важность физического воспитания?

— Нам нужно организовать хор. У малышки Ван такой голос, что она и оперных певцов за пояс заткнет!

Потом стали выбирать ответственных за разную общественную работу. Ян Сэюнь встала и сказала:

— Товарищи, у меня такое предложение: ответственной за спортивные соревнования надо, конечно, выбрать Чжоу Сяолин…

Сзади У Чанфу потянула ее за рукав.

— Чего тебе? — тихо спросила ее Ян Сэюнь.

— Я за тобой ничего не вижу…

Ян Сэюнь отступила немного в сторону и продолжала:

— А руководителем классного хора я предлагаю избрать Су Нин. Она в музыке разбирается и сама на пианино играть умеет. А театральными представлениями пусть занимается Юань Синьчжи…

Не успела Ян Сэюнь договорить, как раздались протестующие голоса:

— Погоди-ка! Чего это ты одна за всех говоришь? Дашь другим сказать или нет?

Кандидатуры Юань Синьчжи и Чжоу Сяолин все одобрили. Некоторые возражали против того, чтобы Су Нин руководила хором, но напористая Сэюнь сумела настоять на своем. Тут Юань Синьчжи встала и предложила избрать участницей театрального конкурса от их класса Ли Чунь.

Ли Чунь тут же опустила голову, сердце сильно-сильно забилось у нее в груди. Потом она все-таки заставила себя поднять голову и стала смотреть прямо перед собой в стену. Весь класс притих: предложение Юань Синьчжи было слишком неожиданным. Вдруг У Чанфу вскочила и, подняв над головой сжатую в кулак руку, громко выкрикнула:

— Мы обязательно должны выбрать Ли Чунь!

Призыв У Чанфу возымел действие: Ли Чунь избрали участницей театрального конкурса.

Когда же вдруг так изменились отношения между Ли Чунь и У Чанфу? А случилось это после того, как Ли Чунь переговорила с Юань Синьчжи, Чжэн Бо и Ян Сэюнь.

После разговора с учителем Юанем Ли Чунь совсем потеряла покой. Она не находила себе места, все валилось у нее из рук, всякое дело, едва она бралась за него, начинало казаться ей бессмысленным. «Неужели я теперь всегда буду так мучиться? — спрашивала Ли Чунь себя. — Чего мне терять? Нечего. Я хорошая? Хорошая. Если что-то и мешает мне жить, то неужели я не смогу переделать себя? Неужели у меня не хватит мужества признать свои ошибки? Нет, мое мужество должно всех поразить. В новом учебном семестре я должна стать активной, скромной, помогать другим. Я должна сама идти вперед, сама!»

Потом она подошла к Ян Сэюнь и прямо обратилась к ней:

— Завтра днем у тебя есть время? Я хочу поговорить с тобой. У меня слишком много недостатков, надеюсь, ты поможешь мне.

Ян Сэюнь с радостью согласилась и тут же сообщила Чжэн Бо:

— Ты знаешь, Ли Чунь сама попросила ей помочь!

— Завтра днем? — отозвалась Чжэн Бо. — Но она и со мной назначила на это время встречу.

А потом выяснилось, что Ли Чунь еще и с Юань Синьчжи поговорила.

— Вот это да! Она прямо-таки целое собрание устроить хочет! — заключила Ян Сэюнь.

На следующий день они вчетвером собрались в пустом классе.

— Вот какое дело, — начала Ли Чунь, — в прошлом году я наделала много ошибок, часто поступала не по-комсомольски. А сейчас я хочу начать новую жизнь и прошу вас дать мне совет. Надеюсь, вы откровенно укажете мне на ошибки и недостатки, не будете со мной церемониться…

Не успела Ли Чунь договорить, как Юань Синьчжи громко рассмеялась, Ли Чунь умолкла.

— Ну и дела! — сказала Юань Синьчжи. — Да кто мы такие, государственные министры, что ли?

— Давайте поговорим спокойно, не будем хохотать и тыкать пальцем друг в друга. Вы просто выскажете мне свои замечания, хорошо?

Остальные девушки одобрительно закивали головами, Юань Синьчжи притихла.

— Ли Чунь! — обратилась к Ли Чунь Ян Сэюнь, глядя ей прямо в глаза. — Когда ты вчера подошла ко мне, я очень обрадовалась, потому что я сама давно хотела с тобой поговорить. А сегодня ночью я долго не могла заснуть, все думала, что случилось с Ли Чунь? Почему она оторвалась от коллектива? Но я прежде всего хочу спросить тебя, Ли Чунь: тебе, наверное, в последнее время не по себе?

Ли Чунь замотала головой, отвергая догадку Ян Сэюнь.

— Нет, я не верю. Тебе было не по себе, зачем это скрывать? И хотя ты не говоришь мне, в чем тут причина, я сама догадываюсь.

— Вот как?

— Вот видишь, ты и сама признаешь! А мучаешься ты не случайно. У тебя много достоинств: ты умна, хорошо учишься, а все-таки жизнь тебе не в радость! И знаешь почему? Скажу тебе откровенно: потому что ты эгоистка.

Ян Сэюнь замолчала. Она хотела посмотреть, какое впечатление произведут на Ли Чунь два последних слова. Ли Чунь горько усмехнулась.

— Я говорю то, что думаю, ты, пожалуйста, не сердись, — продолжала Ян Сэюнь. — Ты живешь в коллективе, но думаешь только о себе. Когда у тебя что-нибудь получается, ты думаешь про себя: «Вот какая я молодчина, я сильнее вас всех». Но индивидуалист навсегда останется одиноким, рано или поздно он обязательно потерпит крах, неужели все люди вокруг живут только для того, чтобы угождать нашим личным интересам? Вот почему ты не ладишь с товарищами по классу и жизнь тебе не в радость!

— Правильно, правильно! — закивала Ли Чунь.

— А как ты думаешь, комсомольское бюро помогло тебе? — спросила у Ли Чунь Чжэн Бо.

— Конечно, помогло. Оно указало мне на многие мои недостатки.

— Вот в том-то и дело! — рассмеялась Чжэн Бо. — Бюро только «указало» тебе на недостатки, а само ведь ничем тебе не помогло. Ты в учебе достигла больших успехов, а бюро сосредоточилось на критике, на вопросах общественной работы… А здесь тебе похвастать нечем, вот ты и обиделась на нас.

— Я решила исправиться, — торопливо вставила Ли Чунь. — Это не трудно, я займусь общественной работой.

— Мне кажется, ты не совсем права, — ответила Чжэн Бо. — Дело-то не в общественной работе, а в твоем отношении к товарищам и к самой себе. Ты помнишь, однажды мы шли по улице после того, как посмотрели фильм «Обязательно нужно укротить Хуайхэ», и разговаривали о том, что такое героизм? Ты сказала тогда, что у одних героев судьба счастливая, а у других — несчастная. Я до сих пор не могу понять, как ты можешь так расчетливо смотреть на героизм. Именно потому, что смелые люди не щадят своей жизни, они и становятся героями. Я думаю, мы пока молоды и не все еще можем понять. Если мы не будем учиться на примере других и сами строго спрашивать с себя, мы натворим немало бед. Прошлый год выявил, что ты слишком зазналась, и случай с У Чанфу подтверждает это.

— Верно! — воскликнула Ян Сэюнь.

Ли Чунь немного смутилась. Вообще-то она готовилась к тому, что ее будут ругать вовсю. «Пусть они выскажут все, что у них накопилось на душе, и мы опять станем друзьями», — простодушно решила она. Но слова Чжэн Бо были не просто упреком, а истинной правдой, и слушать их было почему-то неприятно. Она почувствовала, что ей будет нелегко принять эту правду до конца.

— Н-да, верно. Но вот Ян Сэюнь говорит, что я эгоистка, а я не эгоистка! Мне кажется, я поступаю справедливо.

— Эгоисты бывают разные… — возразила Ян Сэюнь.

Юань Синьчжи, которая все время сидела молчала и заплетала свою косу, откинула голову и вступила в разговор:

— Дайте мне сказать! Я думаю, что жизнь очень разнообразна, а Ли Чунь все больше живет сама по себе. Ты знаешь, к примеру, где у нас в городе недавно построили большое многоэтажное здание или какой фильм у нас в последнее время самый популярный? Вижу, что не знаешь. Зачем же прирастать заживо к письменному столу? Если всем интересоваться, из всего можно извлечь для себя что-нибудь полезное. Человек, который так живет, все равно что неиссякаемый источник, он легко разрешит любой вопрос, преодолеет все трудности. Нам нужно учиться друг у друга…

Ли Чунь улыбнулась и ничего не ответила.

Потом Ли Чунь переговорила и с У Чанфу. Конечно, та помнила о том, что случилось между ними в прошлом году, но не стала говорить о своих обидах.

А теперь Ли Чунь выбрали участницей театрального конкурса. Она едва сдерживала свою радость. Ею вновь завладела мечта о грандиозном успехе, и только неудача с пьесой немного ее беспокоила. Она уже не надеялась, что у нее все пойдет как по маслу. Когда ее избрали, она сказала себе: «Нечему здесь радоваться!» Во-первых, мнение класса может измениться, и вместо нее могут выбрать другую. Во-вторых, могут измениться и планы всей школы, и конкурс отменят. И, в-третьих, даже если она и выступит хорошо, что ж из этого?

Собрание кончилось, и несколько учениц сразу же подошли к ней. У Чанфу с торжествующим видом сказала:

— Я давно говорила, что надо выбрать Ли Чунь, она не подведет! Она обязательно…

— А по мне, уж лучше решить сразу тридцать задачек, чем стоять на сцене, — перебила ее одна из учениц. — Как выхожу на сцену, так у меня душа в пятки.

— Что ж ты натворила, У Чанфу? — нарочно сдержанно сказала Ли Чунь. — Я ведь уже договорилась вести в этом году кружок по физике, как же мне теперь быть?

— Ничего страшного, я тебе помогу, — сказала Ян Сэюнь. — Если тебе что-нибудь понадобится для театральной постановки, девочки тебе помогут. А перед конкурсом можешь всем нам показать свое выступление…

Но Ли Чунь чувствовала, что еще рано говорить о ее выступлении. Она испытующе посмотрела на Ян Сэюнь. «Рада ли Ян Сэюнь тому, что выбрали ее, Ли Чунь? А может, она сама хотела участвовать в конкурсе?»

13

Уже конец марта, и вдруг на целых три дня задул сильный северный ветер, температура упала чуть ли не ниже нуля. Пришлось школьницам опять надевать уже убранные теплые куртки. Все бранили непостоянство погоды и говорили друг другу, что в этом году «с погодой непорядок». А первого апреля ветер стих, выглянуло солнышко, и на уроке физкультуры стало уже совсем жарко. «Видно, и вправду пришла весна, зиме уже не вернуться», — говорили все. К чему тогда эти толстые ватные куртки?

Наступил апрель — принесший солнечное тепло, вселяющий радостное предчувствие майских дней апрель.

В воскресенье утром к Чжэн Бо пришел Тянь Линь.

Он пришел очень рано, школьницы только-только встали и еще не успели позавтракать. В дверях спальни появилась Чжэн Бо, а за ее плечами стоял высокий молодой человек.

— Это товарищ Тянь Линь, — объявила Чжэн Бо. Школьницы с нескрываемым любопытством принялись рассматривать гостя. Тянь Линь даже слегка покраснел.

— Добро пожаловать в наше общежитие, — приветливо сказала Ян Сэюнь и добавила шутливо: — Ну, что вы скажете о санитарных условиях нашего общежития?

Тянь Линь рассмеялся в ответ.

— Отгадайте-ка, где постель Чжэн Бо? — спросила его Чжоу Сяолин.

— Ну, хватит, — рассердилась Чжэн Бо. Но Тянь Линь был намерен сыграть в предложенную Чжоу Сяолин игру.

— Вот эта? — указал он на кровать, застеленную желтым покрывалом.

— Не угадали! — хором крикнули школьницы.

— Ну, тогда вот эта!

— Вовсе нет! — рассмеялись девушки.

Глядя на ряды аккуратно застеленных кроватей и тумбочки, на которых лежали книги, Тянь Линь невольно загрустил. Может быть, оттого, что эта комната вдруг напомнила о том, что ему уже не быть школьником. А может быть, оттого, что все эти кровати были так похожи друг на друга, и, глядя на них, он не мог сообразить, чем же Чжэн Бо выделяется среди других школьниц.

— Пойдем прогуляемся, — тихо сказал он Чжэн Бо.

— Сегодня утром у нас генеральная уборка.

Тянь Линь опустил голову. Он чувствовал себя неловко.

Услышав их разговор, подруги стали уговаривать Чжэн Бо:

— Ничего страшного, иди, что с того, если ты сегодня пропустишь уборку?

— Иди, Чжэн Бо, иди. Мы все сделаем без тебя.

Чжэн Бо подумала немного и согласилась. Они вышли на улицу. Небо хмурилось, и солнце лишь изредка выглядывало из-за туч. У дверей магазинов толпились люди, многие вышли на прогулку целыми семьями.

— Как выходишь на улицу, сразу же чувствуешь, что наступила весна, — сказал Тянь Линь, поправляя очки. — Для этого не нужно даже смотреть на деревья, достаточно взглянуть на эти магазины, эти вывески, эту толпу людей. Всюду кипит жизнь…

Чжэн Бо молча кивнула.

— Почему ты давно не заходил? — спросила она.

— Я не успел тебе сказать, я был в Шанхае и только недавно вернулся. — И он стал рассказывать про Шанхай.

— Вечно мы ходим по этой улице, — вдруг прервала его Чжэн Бо. — Может быть, пойдем еще куда-нибудь?

— А не пойти ли нам в парк? — осторожно спросил Тянь Линь.

В парке Чжуншань было полно народу. Пройдясь немного по дорожкам, они зашли в оранжерею, стекла которой ярко блестели в лучах апрельского солнца. Внутри стоял терпкий аромат цветов. Куда ни глянешь — всюду густые заросли растений, многих из них Чжэн Бо никогда раньше не видела. Тянь Линь оказался большим знатоком садового дела и без умолку рассказывал ей про все эти цветы, деревья, плоды. Чжэн Бо в ответ кивала головой — ей было приятно, что у Тянь Линя такие обширные познания. Но она опасалась, что разъяснения Тянь Линя привлекут внимание окружающих, и поэтому быстро шла вперед по уютной дорожке оранжереи. В самом центре оранжереи возвышалась искусственная горка из камней, по ее склону струился усыпанный белыми лепестками ручеек, а рядом с горкой был маленький бассейн с золотыми рыбками. В прозрачной воде бассейна было отчетливо видно дно, усеянное разноцветными камешками.

Тянь Линь присел у бассейна на корточки и долго смотрел на золотых рыбок и камешки под водой. Чжэн Бо стояла рядом и смотрела больше на Тянь Линя. «Все-таки он еще ребенок, — думала Чжэн Бо, — он так хорошо относится ко мне, старается меня развлечь, а я? Почему я так натянуто разговариваю с ним?»

Они вышли из оранжереи, опять прошлись немного и присели отдохнуть под большим деревом.

Некоторое время они молчали, глядя на красивый весенний пейзаж и проходящих мимо веселых, празднично одетых людей. Потом Тянь Линь пристально посмотрел на Чжэн Бо, сегодня он в первый раз так открыто и внимательно взглянул на нее. На Чжэн Бо была старенькая голубая кофточка, воротник и манжеты которой уже побелели от многократных стирок. Лицо Чжэн Бо чуть раскраснелось, она явно хотела унять внезапно нахлынувшее волнение. Тут Чжэн Бо увидела, что Тянь Линь внимательно смотрит прямо ей в глаза, и перестала улыбаться.

Тянь Линь встал, взялся одной рукой за дерево и, глядя на тонкие волосы Чжэн Бо, сказал:

— Ты знаешь, я в эти дни очень изменился. Я могу легко развеселиться и так же легко впасть в уныние. Пока я в поезде ехал из Шанхая, я все думал, думал… Наша страна такая огромная! Повсюду теперь весна. Всюду цветы, свежая трава, могучие деревья, облака в небе. Нет никакого желания сидеть в канцелярии и орудовать ножницами и клеем. Тянет путешествовать. А у вас только что кончились весенние каникулы, так ведь? Счастливые!.. Иногда это неотступное желание жить интересно и весело меня даже пугает. Я вспоминаю о том, что должен отдавать все силы работе, даже в воскресенье не даю себе отдыха. А работа у меня что-то не ладится, тружусь без особого огонька. Я не имею права веселиться, ведь мне уже двадцать два года… На прошлой неделе я получил письмо от моего старого товарища, он работает на границе. Он пишет, что в него стреляли, но, к счастью, промахнулись. Борьба идет ожесточенная, не нужно обманывать себя… Но я все же не могу запретить себе думать о самых пустячных вещах, хотя это, может быть, не очень хорошо. Я люблю читать книги, недавно ночью в поезде прочитал «Бессмертный Ван Сяохэ» и задумался. Герои книги — такие прекрасные, такие мужественные люди, мне до них далеко. Я решил, что ни к чему мне попусту книжки читать, а нужно работать, работать…

Они опять помолчали, и вдруг Тянь Линь спросил:

— Чжэн Бо, а почему ты не обращаешь на меня внимания?

Чжэн Бо поспешно повернулась к Тянь Линю, вгляделась в его худое лицо.

— Говори, Тянь Линь, говори, — сказала она. — Ты хорошо говоришь… Я все слышала, что ты сказал. Я люблю слушать, но не умею говорить, правда, я не умею говорить, прости меня!

Тянь Линь снова сел и замолчал, потом поднял веточку и стал что-то чертить ею на земле.

— Скоро майские праздники, я в первый раз буду встречать их в Пекине. И когда я среди людского моря пройду по площади Тяньаньмэнь, что я скажу себе? Первое мая — замечательный праздник, ну а сам-то ты каков?.. Я недавно наметил для себя программу самостоятельной учебы, у меня недостаточно знаний в области естественных наук… В стране принят пятилетний план, я думаю, что и у меня должна быть своя пятилетка…

— Тянь Линь! — воскликнула Чжэн Бо. — Послушала я тебя, и мне показалось, что я сама живу бестолково. Я, конечно, прилежная, но разве этого достаточно?.. Я хочу сказать тебе кое-что, тебе мое признание покажется глупым, но ты молодец, я перед тобой чувствую себя ребенком. Зачем ты так коришь себя? Быть требовательным к себе вовсе не означает, что надо отказываться от радостей в жизни…

Они пристально посмотрели друг на друга. И взгляды их говорили больше, чем можно было сказать словами.

В эту минуту упали первые капли дождя, который тут же превратился в сильнейший ливень. Они побежали, спрятались в крытой галерее от лившихся с небес потоков воды. Дождь барабанил по густой листве деревьев и крыше галереи, по земле текли ручейки, сливавшиеся в полноводные потоки. На зеленой траве, ветках деревьев, кустах блестели бесчисленные водяные жемчужины.

Ветер швырнул в лицо Тянь Линя пряный запах влажной зелени.

— Вот здорово! — крикнул он и вытянул руки навстречу ветру.

Чжэн Бо вдруг увидела, что его наручные часы показывают половину второго, а они еще ничего не ели. Ну да ничего, они и не ощущали голода.

После завтрака весь класс занялся генеральной уборкой. Юань Синьчжи, смеясь, громко объявила:

— Кто оставит хоть пылинку, тот не сможет стать настоящим борцом!

Все парты и стулья вынесли во двор, со стен сняли плакаты, карты и даже доску. Часть школьниц пошли мыть парты и стулья, остальные остались убирать класс, вымыли дочиста и пол, и стены, и оконные рамы, и стекла.

Ян Сэюнь и У Чанфу досталось подметать и скоблить пол. Они дружно взялись за работу, но утренний визит Тянь Линя не шел у них из головы.

— Скажи, — начала У Чанфу, — а откуда этот Тянь Линь знает Чжэн Бо?

— Не знаю.

— А как ты думаешь, чем он занимается?

— Понятия не имею. Давай лучше работай.

— Я тебе скажу, но ты больше никому не говори… Когда они выходили из школы, они держались за руки…

— Да будет врать! Когда они из школы выходили, ты еще в постели валялась. А будешь болтать зря, получишь совком по голове!

— Я говорю, как вправду дело было. Хочешь верь, хочешь нет. Тянь Линь и Чжэн Бо…

— Ты еще не угомонилась?

Ян Сэюнь с решительным видом взялась за совок, У Чанфу замолчала.

Хотя У Чанфу говорила чепуху и Ян Сэюнь старалась пресечь ее болтовню, но Ян Сэюнь и сама не могла не думать о Тянь Лине. Она перебирала в памяти все детали неожиданного утреннего визита. Кто такой этот Тянь Линь? Почему Чжэн Бо ничего не рассказывала о нем раньше? А ведь Чжэн Бо ей близкая подруга. Неужели Чжэн Бо?.. Ян Сэюнь даже сама развеселилась от поразившей ее смутной догадки.

Чжэн Бо вернулась в школу в три часа. Она вошла в класс, блиставший такой безукоризненной чистотой, словно это был тронный зал императорского дворца. Чжэн Бо прошлась по классу, с нежностью глядя на вымытые парты, освещенные весенним солнцем горшки с цветами на подоконниках, аквариум с рыбками, висевшую на задней стене карту военных действий в Корее и Вьетнаме.

Чжэн Бо достала учебники и приготовилась заниматься, нр сегодня она никак не могла заставить себя читать. Ее постоянно что-нибудь отвлекало, даже чистота в классе и та мешала ей сосредоточиться. Она сходила за водой и полила цветы на подоконнике, потом пошла в спальню, но и там не находила себе места. «Ну, что я могу хорошего сделать?» — спросила она себя. Посидела она, подумала и побежала в гости к Юань Синьчжи. Может быть, там, в другой обстановке, она наконец-то сможет успокоиться после этой, казалось бы, ничего не значащей прогулки с Тянь Линем.

14

Ян Сэюнь проснулась только в половине пятого. Взглянула на часы: ну и ну, как же можно так долго спать? Обидно все-таки, что она так бесполезно потратила свое свободное время. Взяв тазик, она побежала умываться. У умывальника У Чанфу о чем-то весело разговаривала с Чжоу Сяолин. Увидев Ян Сэюнь, У Чанфу тут же доложила ей:

— А Чжэн Бо до сих пор не вернулась!

— Разве нет? — удивилась Чжоу Сяолин. — А мне кажется, я ее видела недавно.

Сэюнь с торжествующим видом взглянула на У Чанфу, хмыкнула и стала умываться.

Проходя на обратном пути мимо комнаты для стирки, Ян Сэюнь заметила в ней Су Нин.

— Су Нин, это ты? Почему ты не ушла домой? — спросила она.

— Да вот форму нужно срочно постирать перед выступлением хора.

— Ну, ты молодец! А знаешь, Су Нин, вот я сейчас смотрю на тебя и вижу, что ты у нас прямо настоящая картинка. Если поставить тебя на сцене, а сзади красный флаг развернуть — ох и красиво же будет!

— Все шутишь… Назначили меня хором руководить, а что я умею? Толком-то ничего не могу сделать…

— Будет тебе, ты ведь с нами уже разучила пару песен, товарищ руководитель. — И Сэюнь напела одну из выученных недавно мелодий. — Разве, когда ты руководишь хором, ты не чувствуешь прилив вдохновения и радости? Когда все вместе поют, кажется, что растворяешься в песне, и чувствуешь, как будто…

— Мне петь нравится, и, когда я пою, я тоже чувствую примерно то, о чем ты говоришь. Но я больше всего люблю петь тихо и одна.

Су Нин стала тихонько напевать. Сэюнь вздрогнула: она сразу же вспомнила мотив, который уже давным-давно выветрился в ее памяти:

— Что это ты поешь? — невольно спросила Сэюнь.

— А? — Су Нин покраснела и стала бормотать: — Я… да так, не думала…

— Ты еще не забыла эту пошлую песенку? Было б куда лучше, если бы тебе захотелось вдруг спеть песню добровольцев…

— Я… я вправду нечаянно… — смутилась Су Нин. Вид у нее был очень растерянный. — Сэюнь, ты знаешь, я как раз хотела поговорить с тобой, да ты спала.

— Говори, не стесняйся. Неужто духу не хватает поговорить со мной? А я-то, бестолковая, целый день проспала…

— Ян Сэюнь, боюсь, ты рассердишься на меня. Но ты ко мне вроде бы добра, мне хотелось бы всегда с тобой советоваться…

Су Нин, стараясь справиться с волнением, смотрела в окно.

— Да с чего ты взяла, что я рассержусь? — засмеялась Ян Сэюнь. Ей казалось, что она еще никогда ни на кого не была сердита. — Говори скорей! — Она взяла Су Нин за руку.

Су Нин отдернула руку и сказала:

— В последнее время я часто была вместе с Ху Мали.

Она осеклась и посмотрела на Ян Сэюнь. Та кивнула.

— Я раньше не могла ее понять, — продолжала Су Нин. — Однажды все пошли на физкультуру, а мы вдвоем остались, и я говорю ей: «У меня сегодня день рождения». А она вдруг заплакала и говорит мне: «А я даже не знаю, когда у меня день рождения». Ну а потом мы познакомились поближе. На прошлой неделе мы все сняли с себя ватные куртки, а Ху Мали продолжала ее носить. Я спросила ее, почему она в зимней куртке ходит, а она ответила, что у нее другой нет. Хотела я одну свою кофточку ей подарить, она уперлась и ни в какую не берет. Я ей сказала, что ни к чему ей так мучиться, а она знаешь что мне ответила? Она сказала: «Я чувствую, что я самая счастливая, потому что я в бога верую». Я своим ушам не поверила, такое мне не приходилось еще слышать. А произнесла она это так степенно, с достоинством, и глаза у нее в этот миг так ярко-ярко блестели…

Су Нин вздохнула и продолжила:

— Я спросила ее: «А почему ты в бога веруешь?» Она ответила: «Потому что я сама слабая, а матерь божья мне силы дает и меня от всех страхов избавляет». Я опять спросила ее: «А как ты докажешь, что бог есть?» Я ведь, ты знаешь, в бога не верую, и мы все изучаем историю, естественные науки. Она засмеялась и говорит мне: «И я, и ты — мы обе этому доказательство, доказательства этому всюду есть. Вот почему есть ты? Почему ты не камень? Почему ты родилась как раз второго марта, не раньше и не позже? Почему на небе есть звезды? Почему в море есть вода? Почему цветы распускаются и увядают, люди рождаются и умирают? Это все по воле божьей!» И еще она спросила меня: «Чувствуешь ли ты себя иногда слабой и беззащитной? Бывает же так, что тебе что-то непонятно или в жизни складывается что-то не так, как тебе хотелось бы? Это все потому, что ты не веришь в бога!»

— Ерунда, у нас есть… — Ян Сэюнь хотела тут же дать отпор Ху Мали.

— Она мне потом много говорила о том, как хорошо, когда люди в бога верят, — продолжала Су Нин, не обращая внимания на Ян Сэюнь, — и мне самой захотелось попробовать. Я с Ху Мали даже несколько раз в церковь ходила.

— Сдурела ты, что ли? — вскричала Ян Сэюнь. Признание Су Нин было для нее как гром среди ясного неба.

— Не сердись, я все высказала… — Су Нин опустила голову.

— Я и не сержусь. Какое я имею право сердиться? Если ты даже лоб расшибешь ради божьей матери, я и то не имею права тебе помешать. Ты тут свободна…

— Ян Сэюнь, ну что ты? — извиняющимся тоном сказала Су Нин. — Я ведь с тобой как с подругой…

— Вот уж не думала, не гадала! А я-то, дура, хотела тебе нынешней весной дать рекомендацию для вступления в комсомол! Я знала, что и в семье у тебя влияние нехорошее, и болеешь ты часто, но думала, что у тебя только простуда бывает, а ты, оказывается, вон какой отравы наглоталась! Мне так хотелось, чтобы ты жила полноценной, настоящей жизнью! Когда ты была счастлива, я радовалась вместе с тобой, а когда у тебя были неприятности, я переживала их вместе с тобой. А ты, значит, хочешь ходить в церковь? Ну и ходи!

— Да что с тобой? Разве ты не подруга мне? Почему ты так говоришь со мной?

Су Нин провела рукой по лбу, вытирая выступивший от волнения пот.

В этот момент зазвенел звонок на ужин.

— Я голодная! — Ян Сэюнь выскочила в коридор и через мгновение исчезла.

— Ты забыла свой тазик! — крикнула ей вдогонку Су Нин, но ответа не последовало. В окно было видно, как школьницы идут в столовую, в общежитии стало тихо. Но сердитый голос Ян Сэюнь еще звучал в ушах Су Нин.

Су Нин постояла в задумчивости, потом взяла тазик Ян Сэюнь и отнесла его в опустевшую спальню.

Ян Сэюнь вышла из ворот школы и пошла по пустынному переулку. Солнце уже село, но сумерки еще не сгустились. Подняв голову, Ян Сэюнь увидела, что прямо над ней висит запутавшийся в проводах воздушный змей, и ей вдруг подумалось, что он такой же несчастный, как она сама. Дойдя до конца переулка, она вдруг услышала голос, отчетливо звучавший в тишине:

— Продаю больших рыбок… продаю маленьких рыбок…

Молодой, крепкого сложения парень, несший в правой руке ведерко с рыбками, а левой почесывавший шею, неспешно прошел мимо. Ян Сэюнь прошла еще немного и неожиданно для себя очутилась перед задними воротами парка Бэйхай. Она обрадовалась: а неплохо было бы сегодня вечером прогуляться по парку! На улице уже давно весна, а она еще ни разу не была в парке.

За воротами по обеим сторонам дорожки выстроились в ряд высокие тополя. Когда налетал ветер, их только что распустившиеся зеленые листочки начинали приятно шуршать, словно приветствуя гостью. Сэюнь помахала им рукой в ответ:

— Милые тополя, вы все такие же? У меня нет времени приходить к вам в гости, но я помню о вас!

Сэюнь вышла к берегу пруда и замедлила шаг. Белая пагода и Павильон пяти драконов уже почти растаяли в вечерних сумерках, и только в воде отчетливо виднелись их отражения. Желтая луна висела далеко на западе. Над водой поднимался прозрачный туман. Вокруг было много гуляющих, но их почти уже невозможно было различить в быстро сгущавшейся мгле, и только голоса и смех звучали необычно громко в неподвижном воздухе.

Долго стояла Ян Сэюнь на берегу пруда, погруженная в созерцание этого призрачного пейзажа… Когда она очнулась, луна уже опустилась за горизонт. Ян Сэюнь со всех ног побежала обратно к воротам парка, забыв даже помахать на прощание тополям, вскочила в трамвай и через мгновение была у школы. Ну и бестолковая же она! После отбоя уже прошло пятнадцать минут! Тяжелые школьные ворота были заперты.

Сначала она позвала тихо, но никто не ответил ей. Ничего не поделаешь, пришлось крикнуть громче.

— Кто там? — отозвался сторож.

Ворота открылись.

— Эй, да ты из старшего класса, — сказал хриплым голосом старый сторож, увидев Ян Сэюнь. — Неужто до сих пор не знаешь, какой у нас порядок? — Ян Сэюнь, бормоча извинения, вошла во двор. — А ну-ка, барышня, помоги мне ворота запереть.

Сэюнь, виновато опустив голову, навалилась плечом на ворота и одновременно тихо сказала сторожу:

— Пожалуйста, не называйте меня барышней.

Когда она вошла в спальню, школьницы еще не спали.

— Что случилось? Почему ты так поздно? — забросали ее вопросами.

Сэюнь ничего не ответила, легла, не раздеваясь, и молча смотрела в потолок.

Ян Сэюнь крепко досталось из-за того опоздания. В понедельник на собрании всей школы завуч Чжан отметил, что ученицы третьего класса высшей ступени разболтались и не соблюдают распорядок дня в школе, не ходят строем в столовую и т. д.

— А вчера вечером, — сказал он, — ученица этого класса Ян Сэюнь, вместо того чтобы в свободное время заняться самостоятельной работой, отправилась гулять в парк и вернулась в школу уже после отбоя. По правилам, ей вообще не следовало бы открывать ворота, а она не только не почувствовала себя виноватой, но еще и сама сделала сторожу замечание…

Потом ее критиковали на комсомольском собрании. Правда, отнеслись к ней в классе по-разному: одни удивлялись, как могло такое случиться с Ян Сэюнь, другие негодовали.

— В тот день… я и сама не знаю, что со мной произошло, — пыталась она как-то объяснить свое поведение. — Ведь я не просто захотела развлечься, вместо того чтобы почитать книги. Честно говоря, я и сама не пойму, как это случилось…

Все стали судить да рядить. Вдруг Су Нин, никогда на собраниях не выступавшая, встала и сказала:

— Вы знаете, это все, наверное, из-за меня случилось…

Тут Ян Сэюнь тоже вскочила и стала это отрицать. Су Нин попросили объяснить, что она имела в виду, а она в ответ ни словечка, молчит как рыба. Так и разошлись ни с чем.

Прошло несколько дней, и Су Нин получила от Ян Сэюнь записку. В ней говорилось:

«Су Нин, прости меня! В тот день я наговорила тебе много обидных слов, непростительных слов. Но ведь ты меня знаешь, и ты не будешь считать, что я враг тебе, правда? Су Нин, ты живешь правильно и честно, почему же ты иногда все-таки… почему? Скажи мне, доверяешь ли ты мне?»

Сунув записку в руку Су Нин, Ян Сэюнь побежала в спальню. После собрания, на котором ее критиковали, она стала часто уходить в спальню и размышлять в одиночестве, чтобы самой решить, совершила ли она какие-нибудь ошибки и как ей исправить их. И вот сегодня она не нашла за собой ни одной ошибки! Она не вытерпела и пошла поговорить с «главной по исправлению» в их классе — Юань Синьчжи. Она подошла к Юань Синьчжи и молча встала рядом, дожидаясь, когда та обратит на нее внимание.

— Ты ко мне? — спросила Юань Синьчжи.

Ян Сэюнь кивнула. Она отвела Юань Синьчжи в коридор и рассказала ей, как она работала над собой.

— Ну, ты молодец! — одобрила Юань Синьчжи.

На раскрасневшемся лице Ян Сэюнь появилась счастливая улыбка. Ян Сэюнь была похожа на первоклассницу, впервые услышавшую похвалу от учителя.

— Синьчжи, ты гений! — воскликнула она. — Вот если б у меня была такая же умная голова, как у тебя, со мной ничего бы не случилось!

Да будет тебе…

После ужина Чжэн Бо подождала Ян Сэюнь и предложила ей «прогуляться по проспекту».

Когда они выходили из школьных ворот на улицу, уже смеркалось. Облака на западе были освещены красными лучами закатного солнца, а с востока надвигалась и росла чернильная тьма. Машины мчались по улице сплошным потоком, словно хотели ускользнуть от наступавшей на них ночной мглы. Вокруг еще можно было увидеть множество прохожих, спешивших домой после работы, и, громко зазывая покупателей, сновали продавцы разной снеди. Этот такой привычный городской пейзаж неожиданно показался Чжэн Бо удивительным и прекрасным. Она почувствовала себя песчинкой, затерянной в огромном водовороте жизни.

Положив руку на плечо Ян Сэюнь, Чжэн Бо сказала ей:

— Малышка Ян, ты не видишь во мне никаких недостатков?

Ян Сэюнь вытаращила на нее глаза:

— Я? В тебе? — Она указала пальцем сначала на себя, потом на Чжэн Бо. — Да почему это я должна тебя поучать? Меня саму только что раскритиковали, да и ты сейчас, наверное, тоже собралась меня ругать?

— Нет, Сэюнь, я завидую тебе. Тебя, конечно, было за что поругать, но ты исправляешь свои недостатки, и как солнце растапливает лед…

— К чему про это говорить? Мне не это нужно. Лучше покритикуй меня.

— В следующий раз, хорошо? А сейчас дай мне договорить. Я завидую тебе, завидую твоему мужеству и энтузиазму. Ты можешь взять всякое дело в свои руки, а я? Я могла бы парить в небесах, а пока что ползаю по земле. Ты летишь вперед, как стрела, а я плетусь, как черепаха…

— Да что ты мелешь! — с жаром воскликнула Ян Сэюнь. — Мне до тебя далеко. Я в последнее время много о себе думала. Ты знаешь, мне кажется, что я похожа на мыльный пузырь: он такой яркий, всеми цветами радуги переливается, а потом вдруг хлоп — и нет его. Да, мне все интересно, но я ведь ни во что глубоко не вникаю. Может, я и могу быть полезной другим, но это потому только, что другие еще меньше знают, чем я!

Ян Сэюнь выпалила все это на одном дыхании и замолчала, вопросительно глядя на Чжэн Бо.

— Послушай, Сэюнь, спой мне что-нибудь, — неожиданно попросила Чжэн Бо.

— Я? На улице?

— Ну да. Или хочешь — расскажи мне что-нибудь, это тоже годится.

— Да ты, я гляжу, что-то задумала, верно я говорю?

— Не будем про меня, лучше расскажи ты что-нибудь.

— Хорошо, я тебе расскажу кое-что, это не очень важно, но только ты никому про это ни слова, ладно?

В ответ Чжэн Бо снова положила руку на плечо Ян Сэюнь.

— В позапрошлое воскресенье ко мне пришел один человек и пригласил меня в кино. Он сказал, что хотел пойти с приятелем, а у того вдруг на полпути живот разболелся. Приятель домой пошел, а он решил свободный билет мне предложить.

— Кто ж это такой?

— Да все он, Чжао Цзянь — тот представитель от шестьдесят пятой школы, который поздравлял нас с Новым годом. Ну, я и пошла. А после кино он уговорил меня пойти в Бэйхай, рассказывал всякие смешные истории, а еще говорил, что с Нового года не может меня забыть. Я спрашивала его, как он учится, вступил ли в комсомол, он сказал, что как раз борется за право вступить, я стала объяснять ему, что надо делать, чтобы быть достойным звания комсомольца… Он мне еще свою фотокарточку подарил, а я ее на кусочки порвала.

— С чего ж ты так рассердилась?

— Я рассердилась? Мне плакать хотелось. А знаешь ты, что он мне под конец сказал, из-за того, что я его карточку разорвала, я, выходит, жизнь его загубила!

Чжэн Бо взяла Ян Сэюнь за руку. Ей было непонятно, почему Сэюнь, рассказывая про эти пустяки, так волнуется.

Ян Сэюнь тоже бросила испытующий взгляд на Чжэн Бо:

— Нет, Чжэн Бо, не обманывай меня. Я вижу, что у тебя что-то случилось.

— Ничего у меня не случилось.

— А может… — Сэюнь осеклась, но потом решительно спросила: — Тянь Линь?

— Тянь Линь? — удивилась Чжэн Бо, но вдруг сообразила, кровь бросилась ей в лицо, и она твердо сказала: — Что ты еще придумала? Ничего у меня не случилось… Да если бы что-нибудь и случилось, я бы тебе первой сказала! А ты?

— Я? Да со мной такого и не случится никогда.

На улице зажглись фонари, осветились витрины магазинов, горели огоньки проезжавших мимо машин. Всюду, куда ни посмотришь, сплошное море огней.

— Надо возвращаться, — сказала Чжэн Бо.

Едва они вошли в школьный двор, как У Чанфу украдкой сообщила им:

— Ли Чунь только что вернулась и плачет в спальне!

Ян Сэюнь очень удивилась, ведь Ли Чунь эти дни была такой веселой. И к тому же она никогда не плачет. Она побежала в спальню и увидела, что Ли Чунь лежит, свернувшись калачиком, на кровати.

— Ли Чунь! — окликнула ее Ян Сэюнь.

Ли Чунь обернулась, и Ян Сэюнь увидела, что глаза у нее совсем красные.

— Что с тобой, Ли Чунь? Тебе нехорошо?

— Ничего, ничего особенного…

— Ты заболела? Тебя кто-нибудь обидел? У тебя не ладится подготовка к театральному конкурсу?

Прошло немало времени, прежде чем Ли Чунь выдавила из себя:

— Очки, я должна носить очки, а я не хочу… Сегодня ходила в поликлинику, там мне сказали, что у меня резко ухудшилось зрение и мне обязательно нужно носить очки…

Не зная, стоит ли успокаивать Ли Чунь, Ян Сэюнь тихо вышла из спальни.

15

В школе начались приготовления к празднованию Первого мая. После репетиции ученицы третьего класса высшей ступени устроили классное собрание. Сегодня Ли Чунь должна была прочесть им текст своего выступления в театральном конкурсе.

Ли Чунь носила новенькие очки, которые придавали ей важный вид ученого. Она вышла вперед, стараясь всеми силами унять волнение, и начала читать. Она написала доклад на тему «Любовь к знаниям».

— «…Учеба — великая и прекрасная обязанность учащихся, — начала Ли Чунь. — Но в чем состоит ее смысл? В том, чтобы получить сто баллов и удостоиться похвал папы и мамы, или в том, чтобы стать настоящим патриотом, следуя лозунгу „Служить Родине“?»

Тут Ли Чунь запнулась. У Чанфу нагнулась к сидевшей по соседству Чжоу Сяолин и шепнула ей на ухо:

— Что-то не очень понятно.

Чжоу Сяолин тоже шепотом ответила ей:

— Уж больно сложно закручено.

Ли Чунь постучала пальцем по столу и продолжила:

— «…Нет, не для этого. Мы учимся потому, что стремимся к знаниям. Мы должны проникнуть в сокровищницу знаний, раскрыть тайны вселенной. В чем сила науки? В том, что наука открывает нам неизвестные прежде миры. Не помню сейчас, кто именно сказал: „В одной песчинке прозреваешь весь мир“. Так вот, наука как раз и занимается свойствами всевозможных песчинок, тут вам и физика, и химия, и геология… а из других наук…»

Голос Ли Чунь звучал все увереннее, перекрывая долетавшие со двора смех, звуки шагов и пение репетировавшего за окнами хора.

— «…Астрономия открыла человеку бесконечную вселенную. Знания астрономии сообщают нам, что земля — самая обыкновенная и далеко не самая большая планета в Солнечной системе, а солнце больше нашей земли в сто девять раз. Но есть звезды, которые больше нашего солнца в пятьсот раз!..»

Потом Ли Чунь говорила о полетах в космос, о сверхновых звездах и о том, есть ли жизнь на Марсе. Покончив с астрономией, Ли Чунь перешла к ядерной физике, потом к биологии, медицине, к философии, к живописи…

Наконец она кончила и под аплодисменты не спеша вернулась на свое место, а школьницы принялись горячо обсуждать выступление Ли Чунь. Юань Синьчжи, которая вела собрание, вынуждена была долго стучать рукой по столу, добиваясь порядка и тишины.

— Я вот что думаю, — взяла слово Ян Сэюнь. — Ли Чунь говорила о вещах, которые далековато отстоят от нашей жизни. Разве мы ценим знание за то, что оно такое загадочное и непонятное? Нет, мы должны любить знания так, как мы любим смотреть, к примеру, цирковое представление: они должны нас увлекать, восхищать, радовать. А впрочем, я тоже что-то не то говорю…

— Правильно! — подхватила У Чанфу. — Уж больно заумно Ли Чунь говорила.

Тут уж все подряд пошли высказываться, кто за, кто против. Чжэн Бо о чем-то шепталась с Ху Мали, а потом стала просить ее тоже выступить, та застенчиво опустила голову и все не решалась. Наконец дали слово и Ли Чунь.

— Все выступавшие здесь были по-своему правы, — сказала Ли Чунь. — Честно говоря, подготовилась-то я наспех, о многом не успела подумать. Это оттого, что в физическом кружке у меня много работы. До Первого мая остается еще неделя, и, по-моему, лучше выбрать для участия в конкурсе кого-нибудь другого, ну, например, Ян Сэюнь. Она в этих вопросах разбирается, и если поручить ей выступить, я гарантирую, что она справится…

Школьницы изумленно переглянулись. Ян Сэюнь встала и взволнованно сказала:

— Да, мне этот конкурс очень интересен, и у меня есть свое мнение. Конечно, оно может быть неверным. А выступила я только потому, что хотела помочь Ли Чунь, помогла или нет — это уже другое дело. Ли Чунь давно готовила свое выступление, она много прочитала, многое обдумала, поэтому я хотела бы сейчас готовить выступление вместе с Ли Чунь. — Она повернулась к Ли Чунь и сказала ей: — Решай сама. Если хочешь — будем готовиться вместе, я буду твоим помощником.

Предложение Ян Сэюнь всем понравилось. Ли Чунь поначалу хотела было возразить, но после собрания она подумала-подумала и приняла предложение Сэюнь.

Праздник Первого мая.

Вечером школьницы, пропыленные, с усталыми лицами, повалились на кровати и принялись вспоминать подробности Первомайской демонстрации. Им не терпелось поскорее поужинать и опять пойти гулять.

Чжэн Бо сидела на кровати и отпаривала в горячей воде ноги, нывшие после долгой ходьбы. Чжоу Сяолин лежала, заложив одну руку за голову, а другую свесив с кровати. У Чанфу обмотала голову красным полотенцем, словно ее мучила головная боль. Ли Чунь дремала, скрестив ноги, на носу у нее виднелся красный след от очков. Только Ян Сэюнь не залезла в свою кровать, а примостилась рядом с Чжоу Сяолин.

— Все-таки мы какие-то непутевые, — заговорила вдруг У Чанфу. — Так долго готовились, так много сил потратили, а посмотришь — хуже всех одеты. Вот взять хотя бы девочек из двенадцатой школы, у них блузки белые, как снег, а цветы такие красные, как рубины…

— Или как фасоль гнилая! — оборвала ее Чжоу Сяолин. — Будет тебе! Мне вот показалось, что площадь Тяньаньмэнь какая-то не такая, вроде меньше стала. Мы репетировали, репетировали, купили форму, наделали цветов, а сегодня я и оглянуться не успела, как мы уже через всю площадь прошли!

— А я вообще забыла, как мы по Тяньаньмэнь шли. — Это говорила Ян Сэюнь. — Ну ничего, потом вспомню. Ох, и красивая же была сегодня демонстрация!

Чжэн Бо молчала, потирая распаренные ноги.

Внезапно в комнату ворвался, неся с собой уличную пыль, порыв холодного северного ветра.

— Ой, холодно! — вскрикнула Ян Сэюнь, подбежала к окну и выглянула на улицу. С северо-востока на город надвигались черные тучи.

— Куда облака идут? — спросила У Чанфу.

— На юго-запад, — ответила Сэюнь.

— Ну, пропали мы! — У Чанфу с досады даже хлопнула себя по коленке. — Теперь быть дождю, и танцы наши не состоятся!

Прошло немного времени, и дождь вправду начался. Дождевые струи хлестали по земле, превращая двор школы и улицу в одну огромную лужу, на воде вздувались и лопались пузыри, зажурчали ручьи в водосточных канавах.

Девочки наскоро поужинали и стали ждать, когда кончится дождь. Но дождь лил все сильнее. Они подождали еще немного, а потом надели старенькие туфли и плащи, захватили зонтики и побежали к площади Тяньаньмэнь. Только Чжэн Бо осталась — у нее слишком болели ноги.

Для тех, кто не решился пойти на гулянье под дождем, совет общежития устроил вечер в актовом зале. Чжэн Бо немного поиграла там с младшими школьницами, но в мыслях она была, конечно, на площади Тяньаньмэнь, вместе с подругами. Все-таки ей было немного обидно. Едва пробило девять, как ей передали, что кто-то пришел к ней. Удивленная неожиданным визитом, Чжэн Бо пошла в вестибюль.

В вестибюле школы было много школьниц в плащах или с зонтами в руках. У самых дверей стоял Тянь Линь. У него не было ни зонтика, ни плаща, с его волос стекали капли воды, промокшая рубашка прилипла к телу. Но настроение у него было приподнятое. Он предложил Чжэн Бо пойти с ним на Тяньаньмэнь и как-то по-особому нежно взглянул на нее.

— Я очень устала, давай лучше в школе посидим, — сказала Чжэн Бо.

Тянь Линь, чуть не плача, закусил губу и молча стоял, опустив голову.

— Из… вини, — наконец выдавил он из себя.

Чжэн Бо чуть прищурила левый глаз и, улыбаясь, дружески ответила Тянь Линю:

— А ты очень хочешь пойти? Хорошо, давай пойдем.

Она тоже не взяла зонта, а только надела вылинявшую форму и старую соломенную шляпу.

Они вышли на улицу. Дождевые капли то и дело падали ей на лицо, и она поминутно вытирала рукой лоб, нос, глаза. Все ямы в переулке превратились в лужи, а земля стала такой скользкой, что каждый шаг надо было делать с осторожностью. Чжэн Бо, как могла, обходила уже почти незаметные в вечернем сумраке лужи, но все же туфли ее сразу же промокли. Ноги опять заныли.

Тянь Линь был счастлив оттого, что Чжэн Бо согласилась пойти с ним. Он громко смеялся и рассказывал смешные истории, но Чжэн Бо, чувствуя, как опять усиливается боль в ногах, только хмурилась и не отвечала ни единого слова.

Их догнали несколько учениц из ее школы, торопившихся на гулянье. Они позвали Чжэн Бо:

— Пошли с нами!

— Нет, — вставила одна из учениц, — мы слишком быстро идем, вы за нами не угонитесь!

Компания быстро скрылась из виду. «„Мы“, „вы“— неудобно как-то. Надо бы нам пойти всем вместе», — подумала Чжэн Бо. Но они шли вдвоем по пустынной улице.

Освещенная праздничной иллюминацией Тяньаньмэнь сегодня вечером превратилась в огромное людское море. Когда Чжэн Бо подошла к площади, фейерверк еще не кончился, в небо взлетали разноцветные снопы искр, вокруг не стихал треск хлопушек и петард.

Разве может дождь помешать празднику? Сегодня дождь никому не мешал, даже напротив — прибавлял веселья. Чжэн Бо тоже стало весело — хоть и болят у нее ноги, но она все же пришла на такой прекрасный праздник! Тяньаньмэнь светилась и блестела, прямо как сказочный дворец. Вдруг с того места, где строился памятник народным героям, в небо взвилась красная ракета, оставляя в воздухе бледный след, потом где-то далеко эта ракета разорвалась, и из нее полетели во все стороны белые, зеленые, желтые брызги…

Чжэн Бо отыскала своих подруг. Те танцевали с мальчиками из шестьдесят пятой школы. Опоздавшая Чжэн Бо тут же потянула Тянь Линя танцевать, а он, оказывается, не умеет. Дружный смех вокруг: «Давай, парень, выходи, так-то лучше будет!»

— Иди сюда, — помахала ему рукой Ян Сэюнь, — потанцуем вместе, чего одному-то стоять?

Тянь Линь молча улыбался.

Фейерверк кончился, дождик тоже постепенно утих, и по громкоговорителю объявили: «А сейчас последние полчаса танцы!» В ответ восторженный рев голосов. Почти всю площадь заполнили танцующие пары. У Чжэн Бо нестерпимо болели ноги, но она крепилась и продолжала бодро танцевать, мысленно уговаривая себя: «Сегодня Первое мая, великий день, я не имею права хныкать, не имею права огорчать других. Пусть все видят, как быстро, как красиво я танцую! Я не знаю, что ждет меня в жизни, будут у меня и радости, и огорчения, но я ничего не боюсь. Ну почему я вдруг должна стать взрослой, время бежит так быстро, я не успела еще потанцевать всласть. И пока я ребенок, я буду танцевать, танцевать…»

Танцы все не прекращались. Школьники стали петь под гитары и танцевать под свой аккомпанемент. Чжэн Бо наконец выбилась из сил и в изнеможении отправилась в школу.

«Чего ради я так мучаюсь?» — спросил себя Тянь Линь. Он простоял на площади уже больше двух часов, так как Чжэн Бо оставила его и веселилась с другими. А теперь она, забыв про него, бежит домой. Тянь Линь поспешил за Чжэн Бо.

…Когда Чжэн Бо вернулась в школу, в общежитии было уже темно, все спали. Она кое-как доплелась до своей кровати, ноги у нее горели, каждый шаг давался с огромным трудом. Тяжело вздыхая, она сняла насквозь промокшие туфли и ощупала продрогшие, распухшие ступни.

Дождь совсем перестал, но зато поднялся ветер. Он быстро гнал по небу облака, луна то пропадала в них, то вновь показывалась в просветах. Бледный лунный свет падал в окно спальни и освещал изголовье кровати. «Ну и славный праздник в этом году получился, — думала Чжэн Бо, укладываясь в постель, — а может, я нехорошо сделала, что не подождала Тянь Линя? Пришлось ему догонять меня, и я, наверное, его обидела. Нет… не может быть… Тянь Линь такой хороший! Сегодня так много всего было! Я должна теперь трудиться еще больше, а то в последнее время я что-то не очень старалась… Отчего это у меня так путаются мысли? А оттого, что нужно спать, спать…»

16

В ночь первомайского гулянья Ян Сэюнь искала на площади Тяньаньмэнь Чжан Шицюня.

Днем, когда она шла на демонстрацию, их колонна остановилась в одном из переулков, пропуская вперед студентов университета. Тогда-то она вдруг увидела в толпе студентов парня, который нес транспарант с надписью «Геологический факультет». Она пригляделась — а это Чжан Шицюнь! «Чжан Шицюнь!» — позвала она его несколько раз. Парень оглянулся, она увидела знакомое смуглое лицо Чжан Шицюня, но тот ее не заметил.

Ян Сэюнь очень обрадовалась, когда увидела Чжан Шицюня на демонстрации, и потом целый день эта встреча не выходила у нее из головы. Она твердо решила разыскать Чжан Шицюня вечером. Но Тяньаньмэнь — такая большая площадь, вечером на ней собралось тысяч двести народу, как тут его найдешь. И все же Ян Сэюнь не отказалась от своей затеи.

Правда, сначала она завела разговор с Тянь Линем. Ей было жаль, что он не танцует, но он так нехотя разговаривал с ней! Она вздохнула и ушла.

Чтобы найти Чжан Шицюня, нужно было сначала отыскать студентов с геологического факультета, и Ян Сэюнь стала смотреть по сторонам. Куда ни взглянешь — кругом плотная толпа гуляющих. А Ян Сэюнь стояла на самом проходе, один проходивший мимо полицейский даже сказал ей: «Товарищ, пожалуйста, не стойте на дороге». Она отошла в сторону, набралась храбрости и спросила у того полицейского, не знает ли он, где на площади танцуют студенты геологического факультета университета. Тот покачал головой и пошел дальше. Тогда Ян Сэюнь решительно бросилась в людскую толчею…

— А ну-ка отгадай, кто я? — Сэюнь, подкравшись сзади, закрыла ладонями глаза Чжан Шицюня. Тот только что кончил танцевать и теперь отдыхал.

Чжан Шицюнь не стал отгадывать, а, постояв немного, разжал своими сильными руками руки Ян Сэюнь.

— Ой! — изумился он, увидев перед собой Ян Сэюнь. Потом на его лице появилась улыбка. — Ты еще помнишь меня? — весело спросил он.

— О чем разговор! А ты знаешь, как я тебя долго искала?

— Эх, милая, ты вот еле-еле меня нашла, а ты знаешь, как трудно мне пришлось, когда я тебя искал?.. Пойдем потанцуем?

Сэюнь кивнула.

— У тебя все в порядке?

— Конечно.

Капля дождя упала Ян Сэюнь на нос, она смахнула ее рукой.

— Ну и нехорошая ты, полгода где-то пропадала.

— Но я о тебе все время думала.

— Мы переехали в новое общежитие, за городом. Улица Дунсаньлоу, дом 503.

— Я запомню… В последнее время я учусь очень хорошо.

— Молодец. А я в прошлом семестре получил почетную грамоту, — спокойно, почти равнодушно сказал Чжан Шицюнь.

Наконец Сэюнь не выдержала.

— Ты чего пляшешь, как цзяньтоэр, — сказала она, с трудом переводя дух.

Чжан Шицюнь не расслышал, что она сказала.

— Ты пляшешь, как старый приказчик в лавке или отставной русский солдат. Ты что, боишься меня?

А Чжан Шицюнь кружился с раскрасневшимся лицом, не слыша такта. Он видел только Ян Сэюнь. В конце концов он вообще перестал слышать музыку и только кружился в упоенье. Тяньаньмэнь плыла перед его глазами, бесчисленные огни, словно блестящие змейки, расчерчивали темное небо. Молодые люди танцевали с таким упоением, что на них уже посматривали, а они кружились и кружились, не замечая ничего вокруг.

Они протанцевали до самого рассвета.

А утром второго числа, когда Ян Сэюнь добралась наконец до своей постели, ей приснилось, что она падает в какую-то бездонную черную пропасть, все ниже, ниже… Потом она вдруг почувствовала, как кто-то толкает ее в бок и комариным голосом пищит:

— Ян Сэюнь! — Она с трудом открыла глаза: перед ней стояла Су Нин. — Ян Сэюнь! — Вид у Су Нин был встревоженный. — Где ты была всю ночь?

Ян Сэюнь сладко зевнула, откинула одеяло и тут обнаружила, что она легла спать, даже не сняв с себя мокрую одежду.

— Я танцевала… я так танцевала, так танцевала… — Сэюнь все еще не могла забыть праздник. На ее лице появилась счастливая улыбка.

— Ты чего улыбаешься?

— Я улыбаюсь… этот ливень… так интересно!

Ян Сэюнь подняла голову и увидела, что рядом с Су Нин стояла и Чжэн Бо.

— Скажи, — тут же обратилась она к Чжэн Бо, — а почему ты вчера была так невнимательна к Тянь Линю? Бросила его одного под дождем. Что у тебя с ним?

— Не будем об этом, — покачала головой Чжэн Бо.

— Хоть я и не понимаю ничего, но я чувствую, что Тянь Линь — хороший человек. А ты вчера…

— Не надо ничего говорить, — прервала ее Чжэн Бо, резко повернулась и выбежала из спальни.

В тот день Хуан Личэн решила отметить праздник в родной школе. Она знала, что каждый год на первомайские праздники в школе собираются выпускницы. Уже подходя к школе, она услышала веселый гомон и звуки музыки. Хуан Личэн невольно ускорила шаги и почти бегом влетела в школьные ворота — здесь прошла ее юность, отсюда она начала свой путь борьбы.

Школьницы, встречавшие гостей у ворот, принялись рассказывать ей про праздник в школе: «В библиотеке устроена выставка, посвященная истории школы, в актовом зале будет концерт, а потом вечер, на спортплощадке проводятся соревнования по баскетболу, а если вы устанете, можете отдохнуть и выпить чаю в учительской».

Тут же в школьном дворе Хуан Личэн столкнулась с Чжэн Бо, занимавшейся праздничным оформлением школы.

— Смотри, какая у нас школа красивая… — Чжэн Бо с гордостью огляделась кругом.

— Наша с тобой школа, — поправила ее Хуан Личэн.

— Да, наша с тобой! Многое тут изменилось. Вон там построили новый корпус, расширили спортивные площадки, учащихся стало больше тысячи, а в твои времена было только четыреста…

— Если бы я смогла снова пойти в школу — вот было бы здорово! — сказала, улыбаясь, Хуан Личэн.

Вечером гости школы ужинали вместе со школьницами, а после ужина Хуан Личэн пошла в общежитие Чжэн Бо. Хуан Личэн долго ходила по комнате и внимательно разглядывала ее.

— Да, и я жила здесь… — тихо сказала она. — А вот здесь стояла моя кровать, — и она указала на пустовавшее теперь место.

— Личэн, я хотела бы о многом посоветоваться с тобой, — переменила тему разговора Чжэн Бо.

— По поводу экзаменов?

Вместо ответа Чжэн Бо взяла стул, села напротив Хуан Личэн и внимательно посмотрела на нее.

— О чем же ты хочешь посоветоваться? — переспросила Хуан Личэн.

— Я даже сама собиралась зайти к тебе. Вопросов у меня много, но есть один, который тебя касается и очень личный… Скажи, Личэн, зачем ты вышла замуж?

— Ну, что за вопрос…

Чжэн Бо решила откровенно выложить все Хуан Личэн.

— Мне кажется, — начала она, — что ты служила революции…

— Неужели выйти замуж означает предать революцию? — перебила ее Хуан Личэн. — Товарищ школьница, ты все еще ребенок! Спасибо тебе за то, что ты не хочешь, чтобы я утонула в мещанском болоте. С некоторыми это случается, но не со мной! — Хуан Личэн замолчала и добавила с улыбкой: — Кто знает, может, скоро я попаду на твою свадьбу?

Когда Хуан Личэн покидала родную школу, вокруг уже зажглись фонари. Ученицы и преподаватели стояли у дверей школы и радушно прощались с гостями, а те, выйдя в переулок, поворачивали кто налево, кто направо, и каждый шел своей дорогой…

«Настоящая весна», — подумала Хуан Личэн, остановившись на минуту под большим деревом. Но предаваться поэтическим раздумьям она не собиралась. В следующее мгновение она уже думала о делах, которые назавтра ждали ее на работе.

17

Вечером седьмого мая в школе объявили результаты праздничных соревнований и конкурсов. Ли Чунь за ее выступление присудили второе место. Услышав, что она заняла только второе место, Ли Чунь не знала, радоваться ей или огорчаться. Но все одноклассницы поздравили ее, а Юань Синьчжи пожала ей руку и сказала, что это достижение всего класса. Ли Чунь стала держаться увереннее и даже по-мальчишески засунула руки в карманы штанов.

Вечером, за полчаса до отбоя, Чжэн Бо попросила Ян Сэюнь выйти с ней во двор школы. Стояла теплая летняя ночь. Небо было усеяно звездами. Время от времени ветерок шуршал в густой листве ив. Из переулка доносился голос разносчика: «Пельмени! Пельмени!»

Чжэн Бо глядела на небо и как будто не решалась заговорить.

— Ну, говори, — не выдержала наконец Ян Сэюнь.

— Я хочу послать Тянь Линю письмо, — сказала Чжэн Бо.

Сэюнь замерла.

— Я хочу попросить его, чтобы он больше не приходил ко мне, — продолжала Чжэн Бо, с мольбой глядя на Ян Сэюнь, словно не могла сделать этого без разрешения подруги.

— Что? Зачем?.. Он что, не нравится тебе?

— Нет, нравится.

— Вы поссорились?

— Нет.

— Он чем-нибудь обидел тебя?

— Тоже нет.

— Тогда почему же?

Чжэн Бо опустила голову.

— Я ничего не понимаю, но мне кажется, что так будет лучше.

Чжэн Бо сунула в руку Ян Сэюнь письмо, которое та должна была передать Тянь Линю…

Получив письмо от Чжэн Бо, Тянь Линь тут же позвонил ей и попросил ее прийти к нему в субботу. В этот день он тщательно побрился, надел свой лучший костюм, убрал в своем рабочем кабинете и накупил в соседней лавке фруктов.

Когда в кабинет вошла Чжэн Бо, он вежливо поздоровался с ней. Чжэн Бо села в новенькое кресло, с любопытством оглядывая комнату: ряды книжных полок, большой портрет Лу Синя на стене, письменный прибор и перекидной календарь на столе. Кабинет Тянь Линя был обставлен очень просто, и от этого на душе у Чжэн Бо стало как-то спокойнее. Она заметила, что Тянь Линь аккуратно подмел комнату, но сделал это не очень-то умело, вот и с плинтусов забыл пыль стереть.

— У тебя красивый кабинет, — сказала она.

— Благодарю за комплимент.

Они оба улыбнулись. Тянь Линь разговаривал с Чжэн Бо очень раскованно, как будто между ними ничего не произошло. Чжэн Бо было немного странно: неужели он пригласил ее только для того, чтобы шутить с ней и болтать без всякой цели? Поэтому она сразу спросила о главном:

— Ты получил мое письмо?

— Да. — Тянь Линь нахмурился.

— И тебе… было весело эти два дня?

— Нет. Но и страшного ничего не произошло.

— Ну и продолжай в том же духе.

Тянь Линь бросил на Чжэн Бо долгий взгляд: ему хотелось, чтобы образ Чжэн Бо надолго удержался в его памяти. Он знал, что, в будущем ему вряд ли представится случай вот так сидеть с Чжэн Бо. Потом он разлил чай и выложил на стол фрукты.

— Что это ты делаешь? — Чжэн Бо была удивлена таким приемом и, слегка покраснев, вынула из кармана куртки несколько бананов и сказала застенчиво: — Некоторые уже перезрели, ты будешь?

— Спасибо. — Тянь Линь взял банан, очистил его и съел, а потом, надев очки, сказал: — Письмо твое я прочитал, ты, может быть, права, спасибо тебе за откровенность…

Тянь Линь был на удивление спокойным, Чжэн Бо еще никогда не видела его таким. «Почему Тянь Линь так спокоен?» — невольно спрашивала себя Чжэн Бо, и ей стало не по себе.

Мало-помалу разговор у них наладился, они долго говорили о своих делах, о последних выпусках «Циннянь жибао».

Когда Тянь Линь провожал Чжэн Бо до дверей редакции, в актовом зале вдруг заиграла веселая музыка.

— Это служащие нашей редакции, — сказал Тянь Линь, — по субботам у нас всегда бывают вечера отдыха.

Чжэн Бо села на велосипед, помахала ему рукой, Тянь Линь подошел к ней и протянул ей руку:

— Давай на прощание пожмем друг другу руки.

Потом Тянь Линь повернулся и быстро пошел назад.

Слезы, которые он до сих пор старательно сдерживал, брызнули из его глаз. Он вернулся в кабинет, сел за стол и долго сидел неподвижно, обняв руками голову…

Когда перед Чжэн Бо завертелось колесо велосипеда, она вдруг вспомнила всю свою жизнь, и на мгновение ей почудилось, что она открыла в ней какой-то новый, неизвестный ей смысл. Почему Чжэн Бо не смогла принять дружбу Тянь Линя? Почему в душе у нее не было покоя? Почему она заставила страдать человека, которого так уважала и любила? Словно подгоняемый ее решимостью, велосипед уносил ее все дальше и дальше от Тянь Линя. Она вспомнила выражение страдания и муки на лице Тянь Линя в тот момент, когда он пожал ей на прощание руку, и ей вдруг стало плохо. Она слезла с велосипеда и, стиснув зубы, медленно пошла к школе пешком, ведя велосипед за руль.

На следующей неделе в понедельник Ху Мали не пришла в школу, а в обеденный перерыв Чжэн Бо позвали к директрисе.

Директор усадила Чжэн Бо в кресло, угостила чаем и дружески побеседовала с ней.

— Ху Мали пришла сегодня в школу? — спросила она спустя некоторое время.

— Нет.

— Тут вот какое дело, Чжэн Бо. Ко мне приходил человек из Комитета общественной безопасности, он сказал, что сегодня утром арестован опекун Ху Мали, священник Ли Жоцинь, он ведает приютом, в котором живет Ху Мали. Этот Ли Жоцинь оказался контрреволюционным элементом. Мне сказали, что во время ареста Ли Жоциня Ху Мали плохо себя вела, плакала, грубила нашим офицерам. Этот человек попросил разобраться с Ху Мали, выяснить, как она себя ведет, каков ее образ мыслей…

— Мне кажется, Ху Мали — хороший человек, — уверенно сказала Чжэн Бо, — но вот жизнь у нее несчастливая.

— Н-да, — задумалась директриса, — я так считаю: если Ху Мали не любит нас, то это потому, что мы не смогли перевоспитать ее, не смогли помочь ей побороть вредное влияние Ли Жоциня. После Освобождения прошло только три года, за такое короткое время перевоспитать человека трудно.

— Я думаю, Ху Мали уже на правильном пути. Она с нами и на Первомайскую демонстрацию ходила. Но в последнее время она немного отдалилась от нас, потому что ее опекун запретил ей дружить со школьницами.

— Мы должны сделать Ху Мали нашим другом. Сегодня после уроков возьми с собой кого-нибудь из класса и сходи с учителем Юанем к Ху Мали, мы ведь даже не знаем, как она там одна…

Чжэн Бо, Ли Чунь и учитель Юань отправились к Ху Мали. Довольно скоро они подошли к воротам старенького особняка, на которых висела обветшавшая вывеска: «Католический приют». У ворот приюта стоял солдат из войск общественной безопасности. Они сказали, что пришли к Ху Мали, и солдат, улыбнувшись, пропустил их. Первые же встретившиеся им во дворе приюта два худых оборванных мальчугана сказали, что Ху Мали и Ли Жоцинь живут в самой дальней постройке. Дойдя до задней стены приюта, они вошли в указанный мальчиками дом. Внутри было совсем тихо.

— Ху Мали! — крикнула Чжэн Бо, никто ей не ответил.

Они вошли в темную, сырую комнатку и увидели Ху Мали. Она лежала на кровати спиной к ним. Чжэн Бо снова окликнула Ху Мали, а Ли Чунь добавила:

— Смотри, учитель Юань пришел повидать тебя. — Ху Мали молча повернулась, встала и пристально оглядела гостей.

— Ху Мали, тебе нездоровится? — начал учитель Юань. — Сегодня ты не пришла в школу, все беспокоились…

Ху Мали не отвечала.

Молчание порой бывает невыносимым. Молчание Ху Мали тяготило всех присутствующих.

Ли Чунь подошла к Ху Мали и спросила:

— Что же ты не отвечаешь, Ху Мали?

— А что я должна говорить? — ответила она хриплым голосом. — Я не буду ходить в школу. Сегодня не пошла, завтра не пойду и потом тоже не пойду…

— Ху Мали, ты переволновалась, мы знаем. Отдохни и завтра приходи в школу. Арест контрреволюционного элемента Ли Жоциня тебя не касается. Ты — хорошая, прилежная ученица, тебе скоро школу кончать, перед тобой лежит светлый путь…

— Учитель, вы считаете, что дела наставника Ли меня не касаются? Что это значит? Правительство хочет уничтожить христианство в нашей стране?

— Конечно, нет.

— Тогда зачем арестовывать моего духовного отца?

— Если он занимался контрреволюционной деятельностью, значит, он должен понести наказание. А ты очистишься от влияния Ли Жоциня и станешь счастливой…

— Счастливой? — вскричала Ху Мали. — Да откуда вам знать, в чем мое счастье! Вам не понять, что такое быть круглой сиротой, не знать даже имени своих отца и матери. Меня с пяти лет приставили к тяжелой работе, я руки в кровь обдирала, стирая белье. А потом меня в тринадцать лет хотели выдать замуж за какого-то урода. Кто меня спас? Мой духовник! Он один заботился обо мне, согревал меня светом царства божьего, давал мне силы жить.

Потрясенные страстной речью Ху Мали, учитель Юань и его спутницы молчали. Немного успокоившись, Ху Мали продолжала:

— Спасибо вам, учитель Юань, спасибо тебе, Чжэн Бо, спасибо, Ли Чунь. Прошу вас, пожалейте меня, пойдем вместе в Комитет общественной безопасности и попросим, чтобы моего духовного отца отпустили.

Чжэн Бо взяла Ху Мали за руку и стала гладить ее. В глазах у нее стояли слезы. Тихим голосом она сказала:

— Успокойся, пожалуйста… Ты ошибаешься… Подумай сама: разве в твоих прошлых мучениях виновата Коммунистическая партия? Я сама начала трудиться в пять лет, моего отца задавили пьяные американские солдаты… В старом обществе многие дети были несчастны, но теперь у нас началась новая, счастливая жизнь… А Ли Жоцинь не позволял тебе дружить с нами, жить полноценной жизнью, он калечил тебя духовно, он враг тебе…

Чжэн Бо по-дружески, но строго, без жалости смотрела на Ху Мали. Та бессильно опустилась на кровать.

— Чжэн Бо права, — сказал учитель Юань. — Я знаю, ты всем сердцем предана религии, но ты должна знать, что на свете есть и негодяи, которые только прикрываются именем веры. Мне доводилось встречать таких. Эти волки в овечьей шкуре без умолку твердят о боге, а сами не имеют ни чести, ни совести…

Огонь боли и гнева в глазах Ху Мали угас, в них осталась только безмерная усталость. Ху Мали положила голову на подушку, закрыла глаза и тут же впала в забытье.

Чжэн Бо подошла к ней, нагнулась и шепнула:

— Она спит.

Потом она накрыла Ху Мали одеялом.

…Ночью Ху Мали проснулась и увидела, что на полу у ее кровати кто-то спит.

— Это я, Чжэн Бо, — услышала она знакомый голос.

— Ты почему спишь тут?

— Мне показалось, тебе нездоровится, может что-нибудь случиться. На вот, поешь, это учитель Юань купил тебе…

Ху Мали покачала головой, дотронулась горячей ладонью до руки Чжэн Бо, но вдруг резко вскочила, крикнула: «Что там?» — и опять бессильно упала на кровать.

Чжэн Бо посмотрела по сторонам, но ничего не увидела.

— Уходи отсюда, уходи, — сказала ей Ху Мали. — Ах, за что же мне такие мучения?.. — Она обхватила руками голову и отвернулась.

— Спи, спи. — Чжэн Бо чуть коснулась рукой Ху Мали. — Не бойся, твои дурные сны пройдут, все будет хорошо…

Ху Мали снова уснула. А Чжэн Бо лежала рядом на неровном сыром полу и вслушивалась в ее дыхание…

На следующий день Ху Мали пришла в школу вместе с Чжэн Бо. А еще через несколько дней она переехала в школьное общежитие.

18

Во дворе школы раздался звонкий, как колокольчик, смех У Чанфу. Вслед за ним послышался голос Ху Мали.

Ху Мали изумленно смотрела на одноклассниц, которые дружно выбежали встречать ее.

— Дорогие одноклассницы… — начала она дрожащим от волнения голосом, но больше не смогла выговорить ни слова.

— Говори, Мали!

— Не бойся, говори, как умеешь.

— Спасибо вам, друзья, — продолжала Ху Мали, — спасибо тебе, У Чанфу, ты и вправду умеешь шутить, в вашем, нет, в нашем общежитии всегда весело, и, хотя я переехала в него только десять дней тому назад, я очень изменилась, для меня как будто началась новая жизнь. А ведь было время, когда я, дура, сама себя мучила и мир казался мне мрачным и страшным… Но все это прошло, и я могу вам только одно сказать: друзья, у меня есть силы жить, и я хочу жить!

Чжэн Бо подбежала к Ху Мали и обняла ее. Школьницы плотным кольцом окружили Ху Мали, весело шутили и смеялись.

А потом начался выпускной вечер. И учитель Юань сказал им:

— Мои ученицы, — тут учитель Юань от волнения снял очки, повертел их в руках и опять водрузил на нос. — Минуты убегают одна за другой, и через тридцать дней — а это значит, что у вас есть еще в запасе больше сорока тысяч минут, — закончится ваша учеба в школе. Честно говоря, в этом году не столько я учил вас, сколько вы учили меня. Я уже много лет преподаю в школе, но еще никогда не видел такого счастливого класса, как ваш. Вам выпало жить в такое славное, героическое время. На ваших глазах рухнул старый мир, и теперь вы собственными глазами видите, как наш народ строит новую жизнь. Мы радостно приветствуем в этих стенах нашего общего друга Ху Мали, и не потому, что она переселилась в школьное общежитие — тут нет ничего необычного, — а потому, что она добилась большой победы в своей жизни. Хотя мы только начали строить новое общество, но мы полны энтузиазма и веры в свои силы. Победа Ху Мали — это часть нашей общей победы… Ну а теперь за нашу дружбу, за наши успехи, за нашу победу поднимем бокалы…

Не успел он договорить, как Ли Чунь встала и тоже попросила слова.

— Мне стыдно сейчас поднимать эту чашку лимонада, потому что я ничего не сделала для нашей дружбы и наших успехов. Раньше я считала себя умнее всех, потому что я думала только о себе и хотела, чтобы все преклонялись передо мной, слушались меня. Конечно, я кое-чего добилась в учебе, но я не знала, что такое быть человеком, или, как сказал учитель Юань, я совсем не знала жизни. А в наше время нельзя быть заносчивым и не считаться с коллективом. Узнав, как тяжело жилось Ху Мали, я стала внимательнее относиться к другим, еще лучше понимать подруг. Теперь я хочу идти вперед вместе со всеми, хочу идти рука об руку с ругавшей меня больше всех Ян Сэюнь…

Ян Сэюнь дернула Ли Чунь за рукав и громко объявила:

— Ну, это она через край хватила, она ведь у нас образцовая, может, некоторые не знают, я в школьном совете слышала, что она вдвоем с подругой сконструировала радиоприемник и его даже пошлют на выставку технических достижений!

Школьницы встали и осушили свои чашки с лимонадом. Когда же настало время расходиться, Ян Сэюнь вскинула вверх руку и сказала:

— У нас такой замечательный вечер, и погода на улице прекрасная. Я предлагаю всем пойти погулять или по крайней мере еще раз пройтись по школе, в которой мы провели столько лет. Конечно, нам все в ней знакомо, но сегодня у нас особенный день, сегодня мы прощаемся с нашей школой. Пойдемте все вместе, вспомним годы нашей учебы, наших учителей…

И школьницы в последний раз обошли свою школу, а потом собрались на площадке для занятий физкультурой и долго говорили о выпускных экзаменах, о большой и светлой жизни, которая ждала их впереди…

В июне начались вступительные экзамены в вузы. Школьницы обложились учебниками и тетрадями, читали, что-то выписывали, зубрили наизусть.

В эти дни Чжоу Сяолин жаловалась всем подряд на свою несчастную жизнь выпускницы. Вот и сегодня вечером, когда все готовились к экзаменам, она заговорила с У Чанфу:

— Чанфу, как ты думаешь, что мне лучше всего дается? Я хочу заниматься физкультурой, а на физику или химию так много нервов и сил тратишь! А еще я хочу изучать геологию, потому что в этой области специалистов все еще мало, только вот работа геолога кажется мне не очень интересной, мне нравится, когда я сама могу сделать все дело от начала до конца, а геологи — те только для других пути прокладывают. Весной, когда у нас выступал инженер с Аньшаньского комбината, я захотела туда поехать, но теперь думаю, что это не для меня, мне хочется заняться физкультурой, а может, даже стать учителем физкультуры. А как учатся в институте физкультуры? Я и не знаю. Вот если бы можно было походить на занятия во все институты сразу и потом выбрать тот, который по душе!

— Уж больно широко ты размахнулась! — ответила ей У Чанфу. — Ты посмотри на меня, я вот хочу только в университет, и никуда больше. Но сумею ли я сдать туда экзамены? Боюсь, не попаду я в университет… Я со страху даже похудела. Раньше весила пятьдесят девять килограммов, а сейчас пятьдесят восемь с половиной!

— Пятьдесят восемь с половиной? Ну, это нормально!

Пятнадцатое июня. Днем раньше закончились приемные экзамены в высшие учебные заведения. Напряжение экзаменационной сессии рассеялось, школьницы стали поздно вставать по утрам, в общежитии снова воцарились веселые голоса и смех. Еще вчера экзамены вселяли в девушек страх, а сегодня они служат поводом для шуток.

Чжэн Бо чувствовала себя уставшей. Она нехотя встала, умылась и пошла в столовую. Внезапно прямо перед ее носом дверь кабинета завуча распахнулась, и в коридор выскочила Ян Сэюнь. Увидев Чжэн Бо, она подбежала к ней, взяла ее за руку и сказала:

— Я хочу кое о чем с тобой посоветоваться… Завуч только что сообщила мне, что школа хочет послать двоих учениц, Юань Синьчжи и меня, на учебу за границу, я удивилась, почему тебя не посылают, а завуч сказала мне, что у тебя артрит… А как было бы хорошо, если бы ты поехала с нами!

— Поздравляю тебя, поехать за границу — это так здорово! А я, наверное, не буду учиться в университете. — Чжэн Бо с усилием улыбнулась.

— Почему? — У Ян Сэюнь округлились глаза.

— А что тут такого? Я хочу быть учительницей. После Освобождения все стали учиться, и учащихся сразу стало в несколько раз больше, учителей не хватает, и в этом году некоторых выпускниц школ оставят преподавать в младших классах, я тоже согласилась остаться.

— Ты решила остаться учительницей? — словно не веря подруге, переспросила Ян Сэюнь. — Ты же хотела строить мосты!

— Я чувствую, что я должна остаться. Кто-то ведь должен преподавать. Я хочу построить другой мост — по нему дети пойдут к культуре, науке, сознательной жизни…

— Это несправедливо, — сердито сказала Ян Сэюнь. — Я поеду за границу, а ты не пойдешь в университет, это несправедливо! Я откажусь от поездки и буду преподавать вместе с тобой!

— Да не смеши ты… — Чжэн Бо так сказала эти слова, что Ян Сэюнь показалось, будто та и впрямь прирожденная учительница. — Поехать за границу — это прекрасно! Ты увидишь много нового, многому научишься.

— Что ж смешного, если я не поеду? Мне кажется, судьба слишком несправедлива по отношению к тебе.

— Ерунда, это не судьба, а мое сердце, сердце подсказывает мне, как поступить. Ты мыслишь… не очень высоко…

— Нет, нет, я так не думаю, — поспешно возразила смутившаяся Ян Сэюнь и, помолчав, добавила: — Скажи, Чжэн Бо, если мы расстанемся, мы по-прежнему будем друзьями, да?

— Конечно. Мы навсегда останемся друзьями, разве ты не веришь в это?

— Верю, верю, — словно эхо, откликнулась Сэюнь, на мгновение прижалась к Чжэн Бо и побежала по коридору, крикнув на ходу: — Я должна срочно выйти в город!

— Смотри не гуляй опять всю ночь, — сказала ей вдогонку Чжэн Бо, но Ян Сэюнь уже и след простыл.

19

Палящие лучи солнца заливали бескрайнюю землю. Асфальт на недавно построенном загородном шоссе от жары расплавился, и проезжавшие машины оставляли на нем следы шин.

Ян Сэюнь катила на велосипеде по убегавшему вдаль шоссе. Она весело крутила педали и смотрела по сторонам, любуясь загородным пейзажем, а по шоссе рядом с ней скользила черная тень велосипеда. По обеим сторонам дороги тянулись зеленеющие поля, а за полями возвышались только что выстроенные или еще строившиеся многоэтажные дома… — эта ничем не примечательная картина показалась Ян Сэюнь необыкновенно прекрасной. В душе у Ян Сэюнь было так же светло и легко, как в этом огромном мире, окружавшем ее. Ведь перед ней, только что закончившей школу, открывалась новая жизнь. А кроме того, она впервые попала в этот район новостроек и ехала к очень дорогому для нее человеку.

Она без труда разыскала общежитие, где жил Чжан Шицюнь, и постучала в дверь его комнаты. Никто не ответил, и она тихонько приоткрыла дверь. В комнате стояло несколько кроватей, на одной из них дремал долговязый юноша. Услышав звук шагов, он открыл глаза, увидел перед собой незнакомую девушку и поспешно натянул на себя одеяло. Ян Сэюнь невольно улыбнулась.

— Я ищу Чжан Шицюня, — сказала она.

— Чжан Шицюня? А его нет. Он сейчас в библиотеке, ты спустись вниз… Ладно, я сам схожу за ним.

Ян Сэюнь осталась одна в чистой, пахнувшей свежей краской комнате. Она подошла к окну, в которое влетал шум шедшей по соседству стройки. Чжан Шицюню приходится жить в таком шумном месте! И все же ему можно позавидовать, ведь он учится на геолога… Вдруг она увидела, что на подоконнике лежит какая-то книга. Это был роман Тургенева «Вешние воды». Она перелистала книгу, поглядела на иллюстрации — молодая русская девушка, юноша, сад, скачущий всадник…

Ян Сэюнь отложила книгу, открыла окно и выглянула на улицу. Во дворе работали студенты, помогавшие строительству. Они расчищали стройку от камней и мусора, выкладывали кирпичом ложе будущего бассейна, сажали маленькие кипарисы и какие-то неизвестные ей цветы. Вдруг она услышала, как кто-то громко зовет ее — это Чжан Шицюнь издалека бежал к ней.

— Наконец-то ты пришла, молодчина! — радостно встретил ее Чжан Шицюнь и с силой пожал ей руку.

— Я боялась, что не застану…

— Как не застанешь? Ну-ка, дай мне посмотреть на тебя, а ты выросла, здорово выросла.

Сэюнь чувствовала, что в радостном возбуждении Чжан Шицюня и в его словах о том, что она выросла, таился какой-то другой смысл. Чжан Шицюнь словно хотел сказать ей: «Ты красивая!» Она гордо и немного застенчиво присела на край кровати Чжан Шицюня.

— А я думал, что ты теперь на меня ноль внимания, — сказал Чжан Шицюнь.

— Да как ты можешь так говорить? А кто кого искал на Первое мая, кто к кому пришел сегодня?

— Здорово, что ты пришла сегодня, завтра вечером мы уезжаем в Чжоукоудянь на практику, это наш первый выезд в поле…

— Что же ты мне ничего про это не сказал?

— Ах да, я еще забыл спросить, на какой факультет ты поступаешь?

— Механико-математический…

— Вот жалость, а почему не на геологический? Сейчас геологи у нас на вес золота. Декан так и зовет нас — «будущие боги и богини земли»…

— Геологический факультет — это, конечно, хорошо, но приемные экзамены на нем уже кончились. А я хотя и мечтала туда поступить, но толком не знала, с чем эту геологию едят…

Вот так они болтали, и сколько в их словах было чистой и теплой, как весна, радости!

Потом они пошли гулять в уединенный уголок парка Ихэюань — к Сучжоуской протоке. Там росла высокая густая трава, а в ней там и сям виднелись маленькие белые цветочки, вокруг которых порхали бабочки. Они присели на большой белый камень и долго смотрели, как бегут воды ручья, а над ними парят стрекозы и вьются мошки. Подняв голову, можно было увидеть маленький красный мостик, а над мостиком в далеком небе неспешно проплывали белые облака. Откуда-то доносились голоса и смех гуляющих. Все это странное смешение природных звуков и голосов людей навевало сладкую дрему.

Когда уже начало смеркаться и они собрались уходить, Ян Сэюнь сказала Чжан Шицюню:

— Ты знаешь, я, кажется, поеду учиться за границу.

— Правда? — обрадовался Чжан Шицюнь. — Вот здорово! — Он взял в свою большую ладонь руку Сэюнь и потряс ее.

— Говорят, ехать надо сразу на семь лет, мне так будет недоставать нашего Ихэюаня!

— Ничего страшного, за границей тоже есть парки. Ты, главное, пиши мне письма.

— Зачем?

— Ну пожалуйста, пиши. Хотя бы в год по письму. Жалко, когда старые друзья забывают друг о друге. — На лице Чжан Шицюня выразилось такое неподдельное уныние, что Ян Сэюнь невольно улыбнулась. — Конечно, и мне иногда нравится разлука, — добавил Чжан Шицюнь, чувствуя, что Ян Сэюнь смеется над его сентиментальностью. — Положим, мой близкий друг, ну, к примеру, хоть ты, уедет далеко, а я думаю о том, что мир так велик, жизнь так разнообразна, пусть он открывает новые земли, прокладывает новые пути. Писать или не писать письма — это, в конце концов, неважно, пусть между нами многие тысячи ли, но мы всегда будем помнить, что делаем одно общее дело!

— Ты так хорошо говоришь, что от твоих слов прямо душа поет, — сказала Ян Сэюнь, потом встала и в последний раз подошла к берегу ручья. Им было пора прощаться.

В половине восьмого Ян Сэюнь возвратилась в школу. Все ученицы ее класса уже собрались во дворе, готовясь к последнему в их школьной жизни митингу. Увидев Ян Сэюнь, они обступили ее.

— Ты куда запропастилась? А если бы ты опоздала, что бы мы делали?

Юань Синьчжи потянула Сэюнь в общежитие.

— Иди скорее переодеваться, ты ела?

Ян Сэюнь не очень уверенно кивнула головой. Юань Синьчжи пошла следом за ней, щебеча над ухом:

— Сегодня вечером нужно надеть все самое лучшее, самое красивое…

Только сейчас Ян Сэюнь внимательно оглядела Юань Синьчжи и увидела, что та разрядилась вовсю.

— Ого! — невольно вырвалось у Ян Сэюнь. — Ты прямо красавица!

Потом она посмотрела на остальных и увидела, что все надели свои самые нарядные платья.

— У нас прямо-таки «распустилось сто цветов», — со смехом сказала Юань Синьчжи.

В половине девятого все собрались на вершине холма у Белой пагоды в парке Бэйхай.

— Давайте постоим немного и полюбуемся городом, — предложил кто-то.

С вершины холма был виден почти весь Пекин. Над городом уже простерлась ночь, красная полоска у горизонта на западе быстро окрасилась в фиолетовый цвет, а потом и вовсе растворилась в чернильной мгле. Одновременно зажглись фонари на улицах, полился свет из окон магазинов и домов, и весь город оказался усеянным светящимися точками. Этот древний город, подаривший школьницам так много радостей и вместе с ними начавший новую жизнь, как будто говорил им: «Здравствуйте! Поздравляю вас! Хорошенько посмотрите на меня, ведь многие из вас, наверное, меня покинут. Я знаю, вы любите меня. Ваши предки выстроили меня таким величественным и красивым, ваши отцы и братья вырвали меня из рук врага, ваши ровесники вернули мне молодость. Но мне милее всего смотреть на вас, потому что вы такие красивые! Сделайте меня таким же красивым, как вы!»

Юань Синьчжи подошла к стоявшей немного в стороне Ху Мали, спросила ее:

— Ну как? — и, не дожидаясь ответа, сама сказала: — Пекин красивый, правда? Вон там, в восточной части города, очень много новых домов построили. Я хочу изучать архитектуру, но, судя по тому, как быстро отстраивается заново Пекин, к тому времени, когда я окончу институт, для меня уже не останется работы. Но дело для меня все равно найдется: я хочу превратить весь наш город в цветущий сад.

— Ты молодец, — сказала ей стоявшая рядом Ли Чунь. — Сейчас, когда мы окончили школу, ты для меня самый близкий и самый дорогой друг. Я хочу всегда быть вместе с тобой, чтобы ты указывала мне на мои недостатки. Другими словами, мне нужен человек, который ругал бы меня!

Юань Синьчжи встала на камень и замахала руками, подзывая остальных. В бледном свете луны Юань Синьчжи вскинула голову и взволнованно произнесла, глядя куда-то вдаль:

— Дорогие друзья, позвольте мне от имени всех учениц нашего класса объявить нашему родному городу и родной стране: мы окончили школу!

— Мы окончили школу! — дружно подхватили остальные школьницы, и эхо отозвалось: школу… школу…

— Нас ждет новая, неизведанная, неизмеримо более сложная жизнь, — продолжала Юань Синьчжи. — Пройдет немного времени, и мы расстанемся, но в наших сердцах мы навсегда будем вместе!

Была уже глубокая ночь, когда девушки вышли из парка и решили прогуляться по городу. На улицах не было ни души, только в одном месте несколько рабочих ремонтировали трамвайную линию — город готовился к новому трудовому дню. Ян Сэюнь вышла вперед и, повернувшись лицом к подругам, сказала:

— Друзья, давайте не будем шагать так, как будто у нас каждый сам по себе. Возьмемся за руки и споем песню, хорошо?

— Хорошо!

И вот, идя плечом к плечу по этой широкой улице, под небом, усыпанным звездами, они запели. Впереди показалась площадь Тяньаньмэнь — просторная и величественная, как символ новой, молодой жизни.

Школьницы вышли на площадь и увидели, что у моста Цзиньшуйцяо стайка юношей что-то весело выкрикивает и хлопает в ладоши. Потом они услышали, как кто-то из них сказал:

— А сейчас поклонимся Тяньаньмэнь!

— Вы зачем сюда пришли? — удивленно спросили ребята подошедших девушек.

— А вы что тут делаете?

— Мы — выпускники школы.

— И мы тоже!

Вот это встреча! Тут же начались танцы. До утра не смолкали на площади Тяньаньмэнь веселые молодые голоса.

В школу девушки возвращались, распевая песни, а первые лучи рассвета уже красили в золотой цвет вершину недавно воздвигнутого памятника народным героям.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Что человеку в маленькой зеленой травинке, если сумел он пройти сквозь могучий сосновый бор? И что ему в капельках влаги на листьях, если он испытал на себе силу океанских волн?

Это было в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, четверть века тому назад. Тогда мне было девятнадцать лет, я впервые взял в руки перо и не страшась изливал свои мысли на бумагу. Так появилось это незатейливое творение. Перечитывая его сейчас, я вижу, какое оно наивное, какое незрелое!

Минуло двадцать пять лет, наша партия, государство, народ прошли большой и славный путь. Вместе с народом прошел этот путь и автор этой повести. И хотя шаги его были робки, шаг за шагом менялось его мировоззрение, да и в жизни вокруг произошли немалые перемены.

В то время автор, как и герои его повести, был еще очень молод, слишком молод. Он писал о городских школьницах, которые принимали участие в народно-демократической революции. Они любили партию, любили новое общество, правда, их представления о революции и социализме были все-таки довольно наивными, прямолинейными. Они были похожи на детей, которые любят своих родителей, но не способны понять их.

Но эта любовь была доброй, сильной и очень искренней. И почему бы теперь не вспомнить все хорошее и ценное, что было в жизни учащихся пятидесятых годов? Мы не должны забывать лозунг «И красный, и специалист», призывы к всестороннему развитию человека, полнокровную жизнь коллектива и общественную деятельность, взаимопомощь среди учащихся и новые отношения между школьниками и учителями и в особенности безграничную преданность юношей и девушек своей новой, социалистической родине и Коммунистической партии.

Пока человек взрослеет и мужает, в его жизни многое случается, бывают у него неудачи, бывают и победы. Человек меняется, но лучшие дни его юности остаются с ним навсегда. Надо постоянно стремиться развивать в себе все хорошее и изживать плохое. И потому не может быть неинтересна для нас юность школьников пятидесятых годов, молодого племени освободившейся страны.

Вот почему я все-таки решился показать читателю эту хрупкую зеленую травинку с блестящей капелькой росы. Пусть читатель приглядится к этой капельке и увидит сам, как в ней отражается сияние солнца нового Китая.