Избранное

Поэзия прозы

В одном из своих рассказов Леонид Гурунц нарисовал древнее пшатовое дерево, стоящее на каменистой земле у подножья высокой горы в Карабахе. Чтобы вскормить богатырский ствол, отягощенный мохнатыми ветвями, дерево вонзило глубоко в камни свои корни — толстые, как слоновые ноги, и острые, как мечи. И его не сгибает буря и не старит время. Возле него течет прохладный ручей, утоляющий жажду путника. Каждый раз, задумываясь о родном очаге, писатель с волнением вспоминает это могучее дерево. Образ древнего пшата как символ Родины и жизнестойкости народа проходит через многие его произведения, проникнутые трепетной любовью к родному краю.

Леонид Караханович Гурунц родился 7 января 1913 года в селе Норшен (ныне Мартунинского района Нагорно-Карабахской автономной области Азербайджанской ССР). Здесь прошли его детство и тревожная юность. В поисках хлеба крестьяне покидали свои насиженные места и уходили на заработки в «черный город» — Баку. Среди них был и отец будущего писателя — рабочий-литейщик.

Трудовую деятельность Леонид Гурунц начинал в Баку — был разнорабочим, учеником токаря. Перед самой войной он окончил исторический факультет Азербайджанского государственного университета. С первого и до последнего дня Великой Отечественной войны Л. Гурунц находился в рядах Советской Армии, а после демобилизации работал в Баку на радио. Переехав в 1949 году в Ереван, сотрудничал в республиканской газете «Коммунист», выходящей на русском языке. К этому времени он был уже автором романа «Карабахская поэма» (1947).

Писать Леонид Гурунц стал довольно рано. Первый его рассказ был опубликован в 1931 году в московском журнале «Говорит СССР». С тех пор он выпустил в Москве, Ереване и Баку более двадцати книг — романов, повестей, новелл и публицистики. Лучшие из них переводились на языки народов нашей страны, неоднократно издавались за рубежом.

Есть еще одна область деятельности Гурунца, которая сопутствует ему с начала творческой биографии. Это — журналистика, ставшая его второй профессией. Он часто выступает в прессе с острыми, проблемными статьями и очерками. В качестве специального корреспондента Гурунц печатался на страницах «Известий», «Литературной газеты», журнала «Новый мир». Беспокойная профессия журналиста позволяет ему постоянно быть в гуще жизни, соприкасаться с насущными проблемами современности.

Советское правительство высоко оценило творчество Л. Гурунца — в 1973 году, в связи с шестидесятилетием со дня рождения, он был награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Около полувека плодотворно трудится в литературе Л. Гурунц. Широкую известность заслуженно принес ему роман «Карабахская поэма». Это — самое значительное произведение в творчестве писателя, его «главная книга», пользующаяся большим успехом у читателей. По достоинству оценила ее и критика.

Книга Леонида Гурунца повествует о дореволюционном Карабахе и первых годах установления в Азербайджане Советской власти. В судьбах ее героев отразилась судьба самого армянского народа, испытавшего много бед и страданий, прежде чем он обрел свободу и подлинное человеческое счастье. По глубине проникновения в историческую эпоху, силе художественного обобщения и яркости образов «Карабахская поэма» Л. Гурунца стоит в ряду таких книг в армянской советской литературе, как «История одной жизни» Ст. Зорьяна, «Детство» Г. Маари, «Ширак» Ахавни, «Вторая жизнь» Н. Зарьяна, переведенных на русский язык и знакомых читателю.

Характерной особенностью многих произведений Леонида Гурунца, как и «Карабахской поэмы», является их автобиографичность.

Сложные внутренние процессы, характерные для дореволюционной деревни — обострение классовых противоречий, нарастание народного возмущения, социальное прозрение деревенской бедноты, — даны в романе в бесхитростном восприятии мальчика-подростка, от лица которого ведется повествование. Свежесть чувства и непосредственность восприятий героя Л. Гурунца придают роману особую лирическую интонацию и романтическую взволнованность.

Литовский поэт Юстинас Марцинкявичюс, говоря об источниках творческого вдохновения, замечал:

Слитность с родной землей и народом, сопричастность к биографии страны и эпохи присущи и прозе Леонида Гурунца. Хорошо об этом сказано в рассказе «Дороги», раскрывающем творческое кредо писателя: бегут в разные стороны от его родного села дороги, но одна из них выходит на большак, затем идет все дальше и дальше и, пересекая многие границы, города и веси, соединяет «маленькое село со всем миром».

Таково и село Нгер, где происходят события «Карабахской поэмы». Издревле, еще «со времен Адама», стоит оно, словно застыв под тяжестью веков и скал. И кажется, затерялось глухое село в безбрежном крае — «за семью горами, за семью морями». Но и до него доходят, отдаваясь эхом в горах, раскаты грозовых бурь — Октябрьской революции и Бакинской коммуны, потрясших основы старого мира — мира насилия и произвола, нищеты и мрака. И сюда приходит великая правда времени — правда Ленина и Шаумяна, открывшая бедному люду новый путь к жизни, к свету.

Так биография маленького горного села под пером писателя перерастает в летопись исторических судеб народа, а лирическая исповедь автора органически сливается с эпическим изображением действительности, придающим роману Гурунца масштабность историко-революционного полотна.

«Откуда я? — Я из моего детства». Эти слова Антуана Сент-Экзюпери могли бы стать эпиграфом к «Карабахской поэме» Л. Гурунца — о становлении детской души, омраченной бедами и страданиями родного народа и озаренной светлой мечтой о будущем. Это книга о формировании психологии и характера молодого человека, о его первой любви, первом открытии мира, постижении сущности добра и зла.

Вместе с юным героем романа — крестьянским парнишкой Арсеном, мы совершаем путешествие в далекую страну детства, которую «всегда два месяца светят, два солнца греют», несмотря ни на какие невзгоды и тревоги времени.

Воспоминания о безвозвратном прошлом всегда вызывают элегическую грусть. Глубоким лиризмом пронизаны страницы «Карабахской поэмы». Подобно лирической прозе русских «деревенских» писателей, «элегические устремления» Леонида Гурунца в прошлое родного села обращены «к тем духовным и нравственным ценностям», которые «вырабатывал народ за века своего трудового существования и которые живы для современности» [2].

Мы знакомимся с семьей Мартиросянов — с отцом и матерью Арсена, его дедушкой и бабушкой. Это простые труженики села, которые всю жизнь отбывали барщину на чужих полях. Отец Арсена батрачит у богатея Вартазара, а мать и бабушка молят бога, чтобы сохранилась их единственная кормилица — корова Марал. Бабушка даже украсила ее лоб амулетами из лоскутков — от дурного глаза и всякого несчастья. Но не помогли ни амулеты бабушки, ни ежедневные молитвы матери: корову увели люди Вартазара за уплату долгов. С щемящей болью заканчивает этот эпизод автор:

Писатель правдиво показывает нарастание протеста крестьянства против существующих порядков, против безжалостной эксплуатации бедняков со стороны сельских мироедов и царских чиновников. В числе протестующих нгерцев и отец Арсена. Он становится на защиту «крамольного» учителя Михаила и за убийство стражников осуждается на каторгу. Маленький Арсен потрясен случившимся и в то же время гордится своим отцом: ведь он хотел спасти его старого школьного учителя. Когда же арестованных вели мимо села и Арсен увидел среди них закованного в кандалы отца, он уже по-взрослому подумал: «Дорога в Сибирь, оказывается, лежит через Нгер». Мальчик бросился к арестованным, но перед его лицом скрестились два штыка.

Таким несгибающимся под тяжестью бед остался в сердце Арсена образ его отца.

Но, пожалуй, главным героем в «Карабахской поэме» выступает дед Арсена — уста (мастер) Оан. Потомственный гончар, — гончарное ремесло одно из древних в Армении, — он является живым носителем национальных традиций и высоких нравственных устоев, хранителем народной мудрости и житейского опыта. Не случайно Арсен так тянется к своему милому деду, почувствовав таящуюся в нем огромную притягательную силу. Взволнованным обращением к нему начинается и кончается «Карабахская поэма». В эпилоге романа, словно не желая расставаться с ним, автор восклицает:

Многим был обязан Арсен своему деду. «Тропинка гончаров», по которой каждый день шел он в мастерскую Оана, вывела его на большую дорогу жизни. Здесь «все мерилось по труду: и благо, и зло, и нищета, и честь, и бесчестье». Не потому ли так жадно ловит Арсен каждое слово деда, ждет от него ответа на тысячи вопросов, роящихся в его детском воображении? Уста Оан «комментирует» своему внуку бурные события в стране, отголоски которых слышатся в далеких горах Карабаха, — первая мировая война, революции в России и на Кавказе. Многого ему еще не понять, но сердцем он чует, что дед говорит нечто очень важное, касающееся его, их села, народа.

Из уст деда впервые Арсен услышал слово «братство»: «Братство гончаров», созданное уста Оаном, где все мастера работают сообща; братство народов — армян и азербайджанцев, двух карабахских сел, Нгера и Узунлара, живущих в мире и дружбе как добрые соседи, — не могли омрачить националисты никакими провокациями. Дед объясняет Арсену, который дружит с азербайджанским мальчиком Азизом: нас с Узунларом не рассорить, с соседями незачем враждовать — они нам не враги, у армян и азербайджанцев есть общие враги — местные богатеи, царизм, дашнаки и мусаватисты, против которых и надо воевать. На душе Арсена отлегло: значит, Азиза не тронут. И наступает нравственное прозрение.

В памяти автора сохранились колоритные образы людей из народа. Это дядя Мухан, прозванный односельчанами чудаком за то, что он, мечтая приобрести хотя бы клочок земли, разгребал руками каменистую почву, совершая поистине сизифов труд. Это неутомимый шутник-балагур дед Аракел — бывалый солдат, которого трудно было переспорить. Это вездесущая тетушка Мариам-баджи, разносчица сельских новостей («Скажешь ей на коготок, она перескажет с локоток»).

С достоверностью бытописателя воссоздает Л. Гурунц в «Карабахской поэме» жизнь села Нгер с его патриархальными обычаями и нравами, народными поверьями, празднествами, играми, песнями… Широким потоком вливается в повествование фольклорная стихия. Но Гурунц не идеализирует патриархальную старину. Социальный взгляд писателя на прошлое схватывает острые классовые противоречия в армянской деревне начала века. В правдивом изображении народной жизни, в глубоком раскрытии социальных процессов во всей их сложности и многообразии — достоинства «Карабахской поэмы».

Перед читателем проходят самобытные образы нгерцев. У каждого из них свой характер, своя судьба. Это и безземельные крестьяне, вечно гнувшие спину на богатеев. Это и бедный мастеровой люд, сельские пролетарии — гончар Апет, каменщик Саркис, жестянщик Авак, угольщик Шаэн, которые трудятся в поте лица, чтобы заработать себе на кусок хлеба. Рядом с ними плетельщик корзин Новруз-ами и лудильщик Наби, разделившие участь своих братьев армян. Общность социального положения нгерцев объединяет их для борьбы за новую жизнь.

Со страниц романа встают мрачные фигуры из мира собственничества — толстосумов Вартазара и Согомона-аги [3]. Они были «из тех хозяев, которые подсчитывают каждый кусок, попавший в рот батраку». Это они, при поддержке дашнакской банды, мутят воду в округе: подстрекают отсталые элементы на межнациональную вражду, преследуют партизан и их семьи, запугивают забитых крестьян, бесчинствуют. Но дни их уже были сочтены…

Память, говорит Леонид Гурунц, больше всего сохраняет контрасты — свет и тени, радости и горести, и, оглядываясь в прошлое, он видит «лучезарное сияние и густые черные тучи». На этом контрасте выстроена и «Карабахская поэма»: горести и страдания народа, над которым висели черные тучи, и лучезарное сияние детства, которому автор поет вдохновенный гимн:

Леонид Гурунц показывает мир глазами Арсена и его сверстников, на чью долю выпали суровые испытания. Образы деревенских мальчишек выписаны с тонким проникновением в детскую психологию, с подлинным поэтическим вдохновением и с любовью. Прекрасный знаток детской души, Гурунц наделяет своих маленьких героев индивидуальными чертами характера. Вот Аво — брат Арсена, заводила всех игр, неистощимый на выдумки, про которого даже взрослые говорили, что он сквозь игольное ушко пройдет. Вот Сурен с его постоянной клятвой — «Не видать мне матери-отца»; рыжий Айказ — до того рыжий, что всех так и подмывало крикнуть: «Пожар!»; обжора Варужан, уплетавший все, что попадалось под руку; Васак, прозванный Воске-Ксак («золотой мешок) — за то, что любил приврать; Арам Мудрый, читающий разные книжки, и многие, многие другие ребята, полюбившиеся читателю своей непосредственностью, милой наивностью. И конечно же, девочки — Арфик, Асмик, Арусяк, в которых влюбляются мальчишки в из-за которых происходило немало драк и потасовок.

Но суровая правда жизни врывается и в лучезарный мир детских сказок, опровергая их счастливые концы. Рано повзрослев, мальчишки тянутся к делам своих отцов и, в жажде свершить романтический подвит, помогают партизанам очистить село от дашнакского отребья. С ликованием они встречают красноармейцев, освободивших навсегда Нгер. Среди них и русский солдат Николай, сообщивший трагическую весть о гибели на войне отца Арсена.

«Дядя, а какая она, Россия?» — допытывается Арсен. Обращаясь к осиротевшим братьям — Арсену и Аво, солдат отвечает: «Блаженной памяти Мурад, ваш родитель и мой фронтовой друг, всегда говорил: «Николай, а что, если бы не было России? Плохо было бы: мои дети не увидели бы света». Правду говорил ваш родитель. Плохо было бы всем без России…» Глубоко запали в душу Арсена слова отца и русского солдата, принесшего свободу его Родине…

Логическим продолжением «Карабахской поэмы» явились последующие романы и повести Леонида Гурунца — «Золотое утро» (1953), «Горы высокие» (1957), «Шумит Воротан» (1963), «Мой милый Шушикенд» (1969), дилогия «Сказание о моем селе» и «С крыши моего села» (1975—1976). В них показаны огромные изменения, происшедшие в социально-экономической и духовной жизни армянского крестьянства за годы советской власти в Карабахе и Зангезуре — в Армении. Л. Гурунц проникновенно рассказывает о дружбе армян и азербайджанцев, живущих единой семьей и вместе строящих новую жизнь.

Как и в «Карабахской поэме», писателя по-прежнему волнуют нравственные категории человеческого бытия. «Если есть в мирное время битва, — говорит он в своем «Сказании…», — так это битва за душу человека, за то окошечко, через которое открывается ему мир. И окошечко это, через которое он смотрит на мир, должно быть ясным». Гурунц влюблен в своей родной Карабах — «Мекку его души», как удачно выразился один из критиков.

Леонид Гурунц хорошо знает и любит родную землю. Палитра художника богата красками, тончайшими оттенками. Поистине это сарьяновская живопись. Горы, поля, сады, ручьи, травы, цветы, времена года — все это оживает под пером писателя. Глаз его зорок, одна точно подмеченная деталь воссоздает целую картину природы. Запоминается рассказ о сборе тута [4] — сладких ягод огромного дерева с роскошной кроной, прозванного «шах-тутом» («царь-тутом»). Великолепно описание наступления осени:

Это проза поэта!

Леониду Гурунцу свойственно поэтическое видение мира. Вот почему его произведения определяют как лирическую прозу. Лиризм и поэтичность, образная метафоричность языка, музыкальность ритмико-интонационного строя речи — основные качества писательского почерка Гурунца. Автор словно ведет доверительный, задушевный, неторопливый разговор с читателем. Он часто «входит» в повествование, выражая свое отношение к событиям, героям, — ненавязчиво, с тактом, без резонерства. Глубокие раздумья то и дело сменяются добродушным юмором или легкой иронией.

Лирическая форма повествования, сказовая манера письма у Л. Гурунца достигают совершенства и, я бы сказал, ювелирного мастерства в жанрах «малой прозы» — рассказах, миниатюрах, притчах, побасенках, афоризмах и т. п., в которых проявляется редкое дарование писателя. Многие из них по емкости философской мысли, яркой образности схожи со стихотворениями в прозе. В них причудливо сплетаются народная мудрость, восточная метафоричность и акварельная живопись словом.

Это о столетнике, но, разумеется, не только о нем… Или:

Таким «блеском молнии» высвечивает Гурунц и героев своих книг.

Рассказы-миниатюры Леонида Гурунца собраны в книжках: «Камни моего очага» (1959), «Гуси летят» (1963), «Пшатовое дерево» (1964) и в итоговой — «Ясаман [5] — обидчивое дерево» (1971), Это своего рода записные книжки писателя, наброски, этюды-раздумья о жизни, воспоминания о прошлом, штрихи к портретам современников, мысли вслух, пейзажные зарисовки… При чтении их возникают ассоциации с мозаикой, орнаментом, со старинными армянскими короткими рассказами-притчами Мхитара Гоша и Вардана Айгекци или же с произведениями армянских художников-миниатюристов в древних рукописях.

Леонид Гурунц, армянин по национальности, пишет по-русски, что вполне объяснимо в наше время, когда русский язык стал вторым родным языком для всех народов Советского Союза. И подобных примеров немало в советской многонациональной литературе: дагестанец Эффенди Капиев, эстонец Ганс Леберехт, киргиз Чингиз Айтматов, казах Ануар Алимжанов, адыгеец Аскер Евтых, узбек Тимур Пулатов, чукотский писатель Юрий Рытхэу. Они органически входят в литературы своих народов. И не только национальной тематикой, но и всем строем образного мышления. Средствами русского языка они передают национально-своеобразное в жизни родного народа, словно мысленно «переводят» говор своих земляков.

Леонид Гурунц с детства приобщался к русскому языку, как и юные герои его «Карабахской поэмы». Ребята внимательно слушают Арама Мудрого, читающего «Тараса Бульбу» Гоголя. Арсен декламирует стихи Пушкина и Лермонтова, почувствовав в них что-то близкое и родное. «Несясь меж дымных облаков, он любит бури роковые, и пену рек, и шум дубров…» Когда он читал эти строки, ему казалось, что Лермонтов написал их «про Карабах». А при встрече с Николаем, услышав от него слова отца о России, Арсен произносит: «О могучий русский язык! Не в эти ли вечера ты осенил меня счастливым крылом?..» Русские писатели входили в его поэтический мир вместе с эпосом «Давид Сасунский», стихами Туманяна и Варужана, пьесами Ширванзаде, которые ребята играли в любительских спектаклях.

…Эпиграфом к сборнику новелл «Ясаман — обидчивое дерево» Л. Гурунц взял притчу Э. Капиева:

Мы уверены, что Леонид Гурунц еще поведает читателям свои новые «песни».

Сергей Даронян