Избранные письма разных лет

47. Р. Б. Гулю[521]

23 сентября 1957

Beau-Sejour

Нуeres

Var

Дорогой

Роман Борисович,

Спасибо за дружеское письмо. Напомнило своим «виртуозным блеском» прошлое. Очень было приятно. Приятно и то, что как будто, Ваша почтенная редакция собирается издать мой «посмертный сборник»[522]. Конечно, я сейчас же склею макет, когда буду иметь возможность, т. е. переписку из «Нового Журнала». Что касается до Вашего вступления, то очень прошу «не ломаться как маца на пасху» и обязательно пустить его в качестве предисловия[523]. Очень прошу. Это (т. е. Ваш «Георгий Иванов»[524]) лучшее, что обо мне написано и более чем на месте в собрании моих стихов. Есть разные лестные статьи — Зинаиды («О Розах и прочем») в «Числах»[525], на днях будет Марков в «Опытах»[526], возможно, что Вам уже известно о желании Адамовича предложить Вашему почтенному органу статью обо мне[527]. Но «это все не то». Вы (оставив в стороне вылазку об убийстве и кое-что другое) — коснулись невралгического пункта моей поэзии, и это в высшей степени для меня важно. Ну, сократите статью до 10 страниц, если типографские расчеты этого потребуют, но непременно перепечатайте, если уж будете меня издавать. Очень прошу и настаиваю. И совсем не по соображениям рекламы. Оценил Ваш тонкий намек на неудобство посылать деньги на издание в мои руки[528]. Понимаю и не спорю. Хотя, если бы изволил их истратить, то вероятно бы «горячо спорил». Но кроме всего прочего, мне и физически невозможно сговариваться с типографией отсюда. Есть, я думаю, человек, к которому я, если получу Ваше согласие, я могу обратиться с просьбой заняться этим. Он не сопрет ни сантима. Это лицо, которое меняет мне Ваши и иные американские чеки, некто Роман Григорьич <Кравец?>, управляющий французскими делами великого Бурова, в прошлом известный инженер, а ныне валютчик и пр. Он имеет типографские связи и опыт — издавал (за буровский счет) приснопамятный «Бурелом» и выплатил мне по 70000, за обе мои лестные статьи о этой параноической эпопее. Он меня любит и вот совсем недавно прислал мне ни с того ни с сего 30000 фр. «на бедность». Конечно, не знаю, согласится ли он заниматься этим делом — он безногий и пр. Но думаю, что для меня и из уважения к «Нов<ому> Журналу» согласится. В этом случае у Вас (ручаюсь) будет полная скрупулезная гарантия лучших условий и скрупулезной честности. Напишите об этом мне или, если хотите, я дам Вам его адрес — он будет польщен Вашим обращением помочь «культурному делу».

Хорошо. Прилагаю два стишка для декабрьского №. Мои и политического автора, парные к тому, что у Вас есть[529]. Этот автор, нежно кланяясь, просит прислать корректуру того и другого. То, что у Вас, он хочет не переделать, а соответственно разбить, и в корректуре (или хоть на машинке) это удобнее гораздо сделать, чем в рукописи. Но, конечно, лучше всего в корректуре. Чудные (по-моему, не знаю, как оцените Вы) вторые стихи посвящены памяти замечательнейшего существа. Увы, у меня нет и нигде не достать его посмертной книги: никем в свое время не замеченной. Сергей Поляков [530] — из семьи тех самых миллионеров, покончил с собой так — в Париже на пляс Трокадеро вечером к какому-то французу, сидевшему на скамеечке, подошел молодой красавец в цилиндре и во фраке, и, приподняв цилиндр, спросил, который час? Тот сказал: половина десятого. Молодой человек (С. Поляков) приподнял цилиндр, поблагодарил, отошел в сторону и застрелился. Тут же рядом на av. Henri Martin в особняке его родителей начинался бал. Почему? Я расспрашивал в свое время его брата[531] — никто не знал. Посмертный сборник, не преувеличу, был на высоте Боратынского. Был загадочный человек: единственным другом этого миллионера-еврея был пресловутый приват-доцент Никольский[532], убитый впоследствии большевиками за яростную пропаганду монархии. Одним словом, «как ужасна жизнь, как несчастен человек».[533]

Кстати, политический автор в сомнении, можно ли сказать

Пушкиновская мятель?

Если Вы найдете, что неграмотно, тогда напишите с л. Т. е. так:

Мой стишок, хотя и не идет в сравнение с этими, то все же, по-моему, ничего и мне скорее нравится. М. б. (у меня в работе) я еще дошлю Вам для Дневника два небольших стишка. Но до какого срока они попадут в декабрьскую книжку?

Стишки в «Возрождении», вызвавшие общее презрение, сочинил (ода), верьте не верьте, во сне[535]. Воображаю, что испытал Вишняк, прочтя «в февральскую скатившись грязь»[536]. Где же было их тиснуть, как не у Гукасьяна[537] — там был восторг и усиленная оплата таких социально созвучных чеканно-пушкинских строф. Но поганый армяшка, по подлости и трусости ему присущей, выпустил строчку после «благоухает борода у патриарха Атаксия», рифма «Россия»[538]. Этот сукин кот засомневался – вдруг на него Патриарх обидится – он искренно считает, что «Возрождение» в С.С.С.Р. кем-то читается и на кого-то «влияет». Что же касается до романа политического автора, пропущенного в том же органе, то это Ваш знакомый, который Вы в свое время вернули[539]. Малость подработали на этом. Бросайте же в нас камнем!

Если у Вас, т. е. в кассе «Нов<ого> Ж<урнала»>, нет денег, чтобы оплатить новые стихи, то сделаем так — черкните мне «для памяти», сколько за все (за вычетом ледерпляксов старого и нового — последнего страстно ждем, очень необходим) — нам на круг причитается и когда, приблизительно, Вы сможете их послать. Тогда будем знать — от Гуля получим столько-то — тогда-то. У нас «бюджет организованной нищеты».

Да вот просьба, которая, м. б., покажется Вам дикой. У Вас, судя по полицейским романам, есть много лавочек, где разорившиеся негритянки или актрисы спускают свои гардеробы и где можно купить за нисколько (так! не «несколько». — А. А) долларов роскошное (длинное, т. е. вечернее) дамское платье. Не можете ли Вы урвать время и за наш счет (только недорого само собой). Талия 69, длина юбки 103. Хотели бы с широкой юбкой и роскошного, но не яркого (но и не черного) вида и цвета, не красного, не рыжего и не зеленого цвета. Белое, серое, голубое или палевое — вот идеал. Ну, словом, какое найдется, если Вы пойдете на это легкомысленное дело. Это был бы большой сюрприз для политического автора. Дело в том, что здесь на Новый Год бывает роскошный бал с присутствием всех здешних нотаблей, которые потом зовут в гости и на обеды, и политическому автору очень хочется малость блеснуть в этом обществе, а платья-то и нету. Шить он начисто не умеет, даже пришить пуговицу, да и шить не из чего. Конечно, это надо к праздникам, иначе нет смысла. Ну не сердитесь на глупую просьбу, нельзя так нельзя. Но если можете, буду очень польщен. За высланную, но еще не полученную, посылку, Ольге Андреевне и Вам очень большое спасибо. Ну вот. Хотел бы написать статью об эмиграции. Выношено «в уме» и заглавие есть прекрасное: «Бобок». Да ведь не напечатаете. «Не долго до Смирны и Багдада, но скучно плыть, а звезды всюду те же»[540]. Вообще моя гениальная голова работает на холостом ходу и пропадает зря без некоей тайной Мекк[541]. А жаль. Что ж, «не такие царства пропадали», — сказал Победоносцев на слова Александра III: «Матушка Россия не может пропасть»[542]. А как пропала! Вот и дожили мы с Вами, коллега, до 40-летия великой октябрьской, в своей тихой семейке отпраздновав бескровную февральскую. Скучно жить на этом свете, господа[543]. Отвечайте мне, друг мой, быстренько – легче на душе. Извините за отсутствие пера – выдохлось

Обнимаю Вас Г.И.

<На полях 1-й стр.:> И мою корректуру тоже всю, пожалуйста!

<На полях 3-й стр.:> Здесь имеется некая Зоя Симонова[544], поэтесса-графоманка из «Русской Мысли». Опасаюсь, что она может послать Вам свою галиматью, ссылаясь на меня или пол<итического> автора. Она так влезла и в «Русскую Мысль». Опасайтесь и гоните в шею.