Избранные произведения. Том II

Глава 1

Недалеко от Петербурга, на берегу Невы, в месте, поражающем своей красотой, стоит великолепный дом барона Гродонова. Над его воротами красуется каменный щит с изображением медведя, в сердце которого вонзается нож, черенок которого сжимает мужская рука. Если вы раскроете ворота и войдете в обширный двор, то справа и слева увидите двух бурых живых медведей, сидящих на цепи.

Куда бы вы ни взглянули, над каждой дверью, выходящей во двор, увидели бы каменные изображения медведей. В фамильном гербе Гродоновых увековечен медведь с ножом в сердце.

Естественно было бы предположить, что с выбором этого герба связано какое-то событие. Так оно и есть, и если мы войдем в картинную галерею барона, то увидим эту сцену, изображенную на большой картине. Здесь нарисован лес, серые и узловатые стволы старых деревьев наполняют весь пейзаж, за исключением небольшой полянки на переднем плане. На ней — два человека и медведь. Зверь находится между людьми; точнее сказать, один из них лежит на земле, опрокинутый ударом медведя, а другой — борется с диким зверем и, очевидно, близок к победе, потому что лезвие большого ножа он уже вонзил в грудь чудовища.

Люди, изображенные на картине, одеты по-охотничьи, но сама одежда доказывает, что они принадлежат к разным слоям общества. Наряд человека, лежащего на земле, свидетельствует о богатстве и знатности — на нем кафтан, обшитый дорогим мехом, тонкие лосины, широкие сапоги вроде ботфортов, доходящие до колен; богато вышитый пояс стягивает его талию, а на левом боку висит короткий нож, рукоятка которого усыпана драгоценными камнями. Легкая шляпа с пером, упавшая, очевидно, во время борьбы, лежит рядом с головой, а немного дальше видна рогатина, вероятно, выпавшая из рук охотника — самого русского великого князя.

Другой человек, вонзивший нож в зверя, одет иначе. На нем простая рубаха, перетянутая поясом; на голове шапка из мерлушки, а ноги обуты в грубые сапоги. По этому костюму легко узнать простолюдина, но лицо, как изобразил его живописец, не совсем обычное и довольно привлекательное. Он не так хорош, как человек, которого медведь повалил на землю, но у него очень выразительное и умное лицо.

Размеры этой картины и место, ей отведенное, доказывают, что хозяин придает ей особое значение. Действительно, без этой картины или, скорее, без той сцены, которая на ней изображена, не было бы ни галереи, ни дворца барона Гродонова.

История эта очень простая, и ее можно передать в нескольких словах. Как мы уже сказали, человек, представленный на картине лежащим на земле, потерявший шапку и выпустивший из рук рогатину, это русский великий князь, впоследствии император. Он охотился и как-то удалился от своей свиты, зайдя в непроходимые лесные дебри. Ему пришлось один на один встретиться с медведем. Удар, нанесенный зверю рогатиной, оказался не смертельным; зато медведь так сильно ударил князя лапой по плечу, что тот, выронив оружие, упал на землю.

Медведь наверняка задрал бы его, но в этот момент появился третий участник драмы: молодой крестьянин-охотник, который шел по следу за медведем.

Крестьянин бросился с ножом на зверя и убил его.

Однако и великий князь, и крестьянин были ранены, на обоих остались следы когтей разъяренного животного, но, к счастью, ни одна из этих ран не оказалась опасной.

Нечего и говорить, что его высочество не пожалел ничего, чтобы вознаградить своего спасителя. Став императором, он осыпал его милостями. И вот уже этот крестьянин — генерал и барон, а роскошный загородный дом-дворец — его собственность.

Глава 2

Если мы войдем в особняк, то увидим самого хозяина, барона Гродонова. Он сидит перед массивным дубовым столом в кресле из такого же дерева. На столе развернута географическая карта, а возле кресла стоит большой глобус. На стенах расположено несколько полок с книгами, а между тем, эта комната не является библиотекой. Вдоль трех стен тянутся обширные витрины, в которых размещены разнообразные чучела: четвероногих, птиц, насекомых, пресмыкающихся, изготовленные тщательно и расставленные в систематическом порядке. Барон устроил у себя целый музей.

При взгляде на воинственный вид человека, сидящего за большим дубовым столом — с седой головой и такими же усами, — незнакомцу трудно представить себе, что он занимается такой безусловно мирной наукой, как естественная история. Скорее можно предположить, что он решает какой-нибудь фортификационный вопрос, имея перед глазами сочинение Вобана, или пишет историю какого-нибудь потемкинского, суворовского или паскевичевского похода. И предположение это оказалось бы близким к истине. Хотя барон и приобрел репутацию отличного офицера и служил блистательно, тем не менее изучение природы стало его любимейшим занятием. Охотничья жизнь, которую вел он с детства, пробудила в нем склонность к естественным наукам, получившую впоследствии развитие от чтения и путешествий. Это была страсть, которой генерал посвящал все свое свободное время, находясь в отставке. Большое состояние, которым он был обязан щедрости своего государя, позволяло без помех заниматься любимым делом; великолепные коллекции, окружавшие его, доказывали, что он ничего не жалел для их устройства.

В тот момент, когда мы вошли в кабинет барона, он, по-видимому, все внимание сосредоточил на карте и на глобусе. Его географические изыскания — имели ли они какое-нибудь отношение к естественным наукам? Да, как мы это сейчас увидим, имели.

Барон позвонил. Немедленно явился слуга.

— Поди, скажи моим сыновьям, что я их жду, — приказал генерал.

Через несколько минут в кабинет вошли двое юношей, один — лет шестнадцати, другой — восемнадцати. Старший был смуглый, темноволосый и черноглазый, выражение лица подтверждало твердый и серьезный характер, но одежда или, лучше сказать, манера одеваться доказывала отсутствие в нем всякой изысканности и кокетства. Он был очень красив и уже успел усвоить ту благородную величавость, которой отличается все русское дворянство. Звали его Алексеем.

Младший брат, Иван, нисколько не был на него похож, словно между ними не существовало никакого родства. Он, скорее, походил на мать, в то время как Алексей чертами лица и характером был весь в отца. Иван также был красивый юноша: длинные белокурые волосы обрамляли его розовое лицо, дышащее здоровьем и свежестью. Глаза были того темно-голубого цвета, который часто встречается у славянских народов, а живость взгляда говорила о честном, откровенном сердце, готовом подчас и на какую-нибудь шутку, но без малейшей злости.

Сыновья подошли к отцу с серьезным и почтительным видом. Алексей, казалось, при этом был совершенно спокоен, в то время как Иван приближался с видом человека, у которого совесть не совсем чиста.

Но мы должны сказать несколько слов о молодых людях и о причине, по которой отец позвал их в кабинет. Каждый из них уже более десяти лет занимался с лучшими учителями, каких только можно было найти в России, кроме того, и сам отец посвящал много времени их образованию и, конечно, привил им, в особенности старшему, любовь к естественной истории.

Алексей охотно занимался изучением природы, а Иван больше интересовался рассказами о великих исторических событиях. Его страстно притягивало великолепие большого света, в котором он надеялся впоследствии играть значительную роль. В свою очередь, книги, которые они читали, и преимущественно описания путешествий развили в молодых людях желание увидеть мир, которое, с каждым днем возрастая, превратилось в настоящую страсть. Они часто высказывали свое желание в разговорах с отцом и, наконец, решили изложить его в письме, которое сочинили вместе и которое барон держал в руках в момент прихода сыновей.

Братья просили у отца позволения посмотреть чужие края, предоставляя его мудрости решить, куда и как им отправиться.

Барон позвал к себе сыновей, чтобы сообщить им ответ.

Глава 3

— Итак, мои молодцы, — сказал барон, устремив на детей взор, исполненный доброты и в то же время твердости, — вы желаете путешествовать, хотите увидеть мир?

— Да, папа, — ответил скромно Алексей. — Гувернер уверяет нас, что мы достаточно много знаем для того, чтобы путешествовать с пользой, и если вы позволите, мы охотно съездили бы повидать свет.

— Как, до университета?

— Но, папа, я думал, что вы пока не собирались посылать нас в университет. И разве не вы говорили, что год путешествия стоит десяти, проведенных в университете?

— Может быть, я и сказал это, но все зависит от способа путешествия. Если вы будете стремиться только к удовольствиям, то можете объехать вокруг света и возвратиться домой с теми же сведениями, что и при отъезде. Преодолевать большие пространства в тесных вагонах или на просторных пароходах и ночевать в великолепных гостиницах — не это ли вы называете путешествием?

— О, нет, не это, — ответил Алексей, — и что бы вы ни решили в этом отношении, я на все согласен.

— Что касается меня, — прибавил Иван, — то я не разборчив, и усталость меня не пугает. Я заранее соглашаюсь на любые условия путешествия.

Последние слова были сказаны не совсем искренним тоном. В сущности, Иван не особенно стремился к такому способу путешествия, который бывает чересчур утомителен. Ему хотелось и покататься, и не очень устать.

— Если я соглашусь с вашим желанием, то куда же вы поедете? — спросил барон. — Ты, Алексей, какую часть света предпочел бы?

— Америку, — ее громадные леса и горы. Если бы выбор зависел от меня, то, конечно, я поехал бы в Америку, но это уж как вы решите.

— А ты, Иван?

— Из всех городов в мире мне бы хотелось посетить Париж, — ответил молодой человек, не предполагая, что его ответ очень не понравится отцу.

Барон нахмурил брови.

— Впрочем, нет, милый отец, — сразу же уточнил Иван, — я вовсе не так уж и стремлюсь в Париж. Я поеду куда угодно, в Америку, если хочет брат, и даже готов с ним отправиться вокруг света.

— Ну, это совсем другое дело, Иван, а так как ты спорить не намерен, то и отправишься вокруг света.

— Как, мы посетим все большие города мира? — воскликнул Иван, сразу же представив себе те удовольствия, что сулят ему эти города.

— Нет, — ответил отец, — мои намерения совсем другие. Многому можно научиться в городах, но в них познаются также вещи, которых лучше не знать совсем. Я не против того, чтобы вы посещали города, так как их довольно много встретится вам на пути; но одно из условий вашего путешествия: вы будете останавливаться в городах лишь для отдыха и для того, чтобы запастись нужными в дороге вещами. Цель ваша — посещение стран, где можно наблюдать природу в разных формах, а не города, не столицы, где вы увидите только то, что можно найти и в Петербурге. Я хочу, чтобы вы познакомились с природой, и для этого вам необходимо увидеть ее в первозданном состоянии; только тогда она предстанет перед вами во всем своем великолепии и величии.

— Соглашаемся охотно! — воскликнули братья. — Приказывайте, куда нам ехать.

— Вы должны, как сказал Иван, объехать вокруг света.

— О, какое длинное путешествие! Вы хотите, я думаю, чтобы мы переплыли Атлантический океан, потом через Панамский перешеек достигли Тихого или, по примеру Магеллана, обогнули мыс Горн? — предположил Алексей.

— Ни то, ни другое. Я хочу, чтобы вы больше путешествовали по суше, чем по морю. Путешествие по земле и дольше и утомительнее, но зато оно даст вам гораздо больше. Поверьте, дети мои, что если я решаюсь послать вас в далекие края, то имею для этого определенную цель. У меня даже не одна цель, а несколько. Во-первых, я хочу, чтобы вы пополнили свои познания в естественной истории, начальные сведения о которой вы уже имеете. Лучшая школа для этого — природа. Во-вторых, как вам обоим известно, я большой любитель всего существующего в природе, особенно всего живого — всех тварей на земле и птиц в воздухе. Вы будете наблюдать животных в тех местах, где они водятся, изучите их нравы, обычаи, образ жизни. Вы будете заносить в дневник все факты и события, достойные замечания, и расскажете потом подробно о своих приключениях, которые, по-вашему, могут показаться мне интересными. О средствах для вашего путешествия я позаботился, и нигде, куда бы вы ни приехали, вы не встретите никаких затруднений.

— Мы обещаем, папа, в точности руководствоваться вашими наставлениями. Но откуда же нам начинать путешествие?

Барон немного помолчал, потом, вынув из стола только что запечатанный конверт, передал его своим сыновьям.

— Здесь вы найдете условия, на которых я соглашаюсь на ваше путешествие, — сказал он. — Я не требую, чтобы вы приняли их, не обсудив и не обдумав хорошенько. Сейчас вы отправитесь в свою комнату, прочтете внимательно эти условия и, когда хорошенько обдумаете все, придете мне сказать, что принимаете их; если же нет, то не будем об этом больше никогда вспоминать.

— Едва ли могут быть такие условия, которых мы бы не приняли, — шепнул Иван на ухо Алексею.

Алексей взял конверт, и братья отправились в свою комнату.

Печать была немедленно сорвана. В письме было написано следующее:

«Сыновья мои, Алексей и Иван!

Вы хотите путешествовать и спрашиваете моего позволения. Я согласен, но только при одном условии. Вы привезете мне шкуру каждой из известных пород и разновидностей медведя. Я не говорю о разновидностях случайных, происходящих от альбинизма или от другой подобной причины, я говорю обо всех породах или разновидностях, принятых натуралистами. Медведи, шкуры которых вы привезете, должны быть убиты в странах, где они родились, и вами лично, и только при содействии помощника, которого я вам назначу. Для выполнения задачи, которую я вам предложу, вы должны объехать вокруг света; но я подразумеваю под этим — и это одно из важнейших условий, — чтобы вы сделали полный круг один только раз. Другими словами, предоставляю вам полную свободу переходить во всех направлениях и сколько угодно различные градусы широты и идти, таким образом, от полюса к полюсу, если это вам нравится, но другое дело — градусы долготы. Вы не должны ни в коем случае переходить два раза один и тот же меридиан; это разрешается вам только при возвращении в Петербург. Условия эти не применяются к поездкам, связанным с преследованием медведя; они касаются только вашего путешествия. Вы уедете из Петербурга в любом направлении, на запад или на восток, как вам заблагорассудится. Я думаю, что вы имеете достаточно познаний в естественных науках и в географии, чтобы понять, что мои условия обозначают ваш путь, и что вам остается лишь решить, какое направление выбрать — восточное или западное. Этот пункт, как и все, относящееся к способу вашего путешествия, полностью предоставляется определить вам, и я уверен, что образование, которое вы получили, поможет вам решить это. Переступив порог дома, вы уже будете зависеть лишь от себя. По возвращении, может быть, вы станете старше на несколько лет, но я рассчитываю, что это время не будет для вас потерянным. Такова твердая надежда и таково пламенное желание любящего вас отца,

Михаила Гродонова»

Глава 4

Молодые люди не могли не удивиться, прочитав это странное послание, но собственно условия, предлагаемые отцом, не показались им ни тяжелыми, ни безосновательными, и они не задумываясь приняли их. Догадывались они и о некоторых причинах, заставивших отца действовать подобным образом. Зная, что барон одинаково любит их обоих, братья понимали, что от этой любви нельзя было ожидать постоянных уступок и изнеженной жизни в роскошных палатах. В глазах Гродонова воспитание, полученное в суровой школе практики и путешествия, было предпочтительнее воспитания, получаемого из книг, и он хотел, чтобы его дети не составляли исключения в этом отношении. Генерал решил, что его сыновья увидят свет, но не в самом обычном смысле этой банальной фразы, то есть свет больших городов и столиц с их красотами и пороками, но мир природы. А чтобы и в этом случае ни в чем не было недостатка для их образования, он и составил для них свой план, который должен был повести их в самые дикие страны, где природа предстала бы перед ними в редком и первобытном виде.

— Право, брат, — воскликнул Иван, когда Алексей дочитал письмо, — здесь есть все для удовлетворения нашего желания путешествовать, но надо признаться, что отец прибегнул к странному средству держать нас вдали от больших городов.

— Да, — ответил спокойно Алексей, — немного найдется больших городов, в которых бы водились медведи.

— Действительно, условия эти странные, и я не понимаю цели отца в этом смысле.

— Я сам не совсем понимаю и нахожу одно только объяснение.

— А именно?

— Ты знаешь, Иван, как интересует отца все, что относится к медведям. Всем известно, что это у него почти мания.

— Понятно, и большая картина в галерее способна убедить в этом каждого, — ответил, засмеявшись, Иван. — Без Михаилы Иваныча отец никогда не был бы и бароном.

— Да-да, вот почему он так интересуется медведями.

— И вот причина странных условий, на которых он разрешил нам путешествовать. А между тем, согласись, в этом есть что-то захватывающее.

— У отца, без сомнения, есть свои причины, — ответил Алексей. — Кто знает, может быть, он собирается писать монографию о медведе и хочет для этого иметь полную коллекцию шкур каждого представителя каждой ветви обширного семейства мишек. Что же, мы должны постараться исполнить его желание. Нам незачем доискиваться причины, которая заставляет отца действовать подобным образом. Мы лишь должны повиноваться его приказаниям, как бы ни была трудна задача.

— Ты прав.

Легко, впрочем, понять удивление братьев при чтении этого письма, и, конечно, им было бы затруднительно исполнить волю отца, если б они были менее подготовлены в науках. Им предписывалось убить по одному медведю из всех известных разновидностей, причем собственной рукой и непременно в надлежащей местности. Несмотря на свою молодость, оба брата были хорошими охотниками и искусными стрелками. Отец сам посвятил их во все тайны охоты и приучил к хладнокровию и решимости, которые обычно приобретаются лишь в зрелом возрасте. Братья привыкли ко всем опасностям и лишениям охотничьей жизни. Им не раз случалось день и два оставаться без пищи, спать на траве под открытым небом, и все эти испытания они переносили спокойно в суровом климате своей родины. Воспитание молодых Гродоновых было почти спартанское во всех отношениях, и они не боялись ни усталости, ни лишений, ни опасностей. Только такие молодые люди и могли исполнить программу, составленную их отцом.

Но выполнима ли была эта программа? В кратких наставлениях отца имелось несколько весьма щекотливых пунктов. Молодые люди могли свободно передвигаться от одного градуса широты до другого, но им запрещалось так же двигаться относительно градусов долготы. Возможно ли было при этих условиях посетить все страны, в которых обитают медведи?

Раз отец отдал подобные приказания, то, вероятно, они были выполнимы, и, очевидно, братьям предстояло назначить себе маршрут с чрезвычайной осмотрительностью. Иначе они рисковали свернуть с прямой дороги и продолжать путь, изменив приказаниям отца. Они не должны были переходить два раза один и той же меридиан. Именно этот пункт смущал их и заставлял быть весьма осторожными, чтобы не принять неверного направления.

К счастью, Алексей был отличным зоологом и хорошо знал географическое распределение медвежьей породы на земном шаре. Без этого братьям было бы, конечно, очень трудно разрешить задачу и определить самим маршрут.

— Если бы мы жили в те времена, когда Линней открыл свою систему природы, — сказал Алексей с улыбкой, — то это поручение не потребовало бы много труда, и мы бы его скоро исполнили.

— Что ты хочешь этим сказать, брат? — спросил Иван. — И куда же мы должны были бы отправиться?

— Пройти к воротам нашего дома. Нам оставалось бы только убить одного из больших медведей, сидящих на цепи, и условия нашего отца были бы превосходно выполнены.

— Не понимаю.

— Как не понимаешь? Прочти письмо и взвесь хорошенько каждый пункт.

— Там ничего нет неясного, и я знаю его почти наизусть. Отец позволяет нам путешествовать с условием, что мы возвратимся домой не иначе, как убив по медведю каждой известной разновидности.

— Да, и, конечно, отец знал разновидности, известные натуралистам. Догадался?

— Догадался. Ты хочешь сказать, что когда великий шведский натуралист создал свою систему природы, то наш бурый европейский медведь был единственным медведем, известным натуралистам?

— Именно — ursus arctos. Других не знали, а, следовательно, и путешествие, подобное нашему, было бы в ту эпоху непродолжительным. Правда, еще при жизни Линней познакомился также с медведем Северного моря (ursus maritimus), но он считал его только простой разновидностью ursus arctos, но я не могу понять этой ошибки такого ученого, как он.

— Действительно, эти два животных весьма различны между собой, — прибавил Иван, — и я знаю это превосходно, не будучи знаменитым натуралистом. Не говоря о цвете, формы тела существенно отличаются у представителей этих двух пород, и обычаи далеко не одинаковы. Наш бурый медведь живет в лесах и питается, главным образом, плодами, а белый медведь обитает в стране снегов и вечных льдов и ест только мясо и рыбу. Нет, это не две разновидности одного и того же рода, но две совершенно различные породы.

— Бесспорно, — ответил Алексей, — но у нас будет возможность сравнить их позже. А сейчас давай прекратим разговор и займемся маршрутом, какой составил для нас отец.

— Но, мне кажется, он не назначает никакого маршрута. Он позволяет идти куда угодно, пока мы не добудем медвежьих шкур. Правда, он запрещает нам переходить дважды один и тот же меридиан. Ну, что ж, мы и пойдем вперед, не возвращаясь: ведь он этого хочет, да?

— Без всякого сомнения, но для этого нам необходимо составить подробный маршрут и неуклонно ему следовать.

— Право, брат, я тут теряюсь. Займись этим сам и веди меня куда хочешь. Какое мы выберем направление?

— Этого я еще не могу сказать, и для того, чтобы верно выбрать направление, мне необходимо развернуть карту и внимательно рассмотреть положение различных стран, где медведь установил свое владычество.

— Это будет и для меня весьма интересным уроком. Вот карта, я разверну ее и буду стараться помочь тебе отыскать нашу дорогу.

И Иван, сняв со стены большую карту, расстелил ее на столе. Братья принялись обсуждать маршрут.

Глава 5

— Прежде всего — существует бурый медведь (ursus arctos), — сказал Алексей. — Мы могли бы встретить его и не выезжая из отечества, потому что с гордостью называем его нашим русским медведем; но есть еще черный медведь, которого многие натуралисты считают разновидностью ursus arctos, в то время как другие делают из него особую породу — ursus niger, или, как называют иные, ursus ater. Но будь это порода или разновидность, все же нам нужна шкура одного экземпляра из этой ветви большого семейства. В этом отношении приказания отца очень точны.

— Разве этот черный медведь не встречается и в России, в наших северных лесах?

— Действительно, он у нас тоже встречается, но гораздо чаще — в горах Скандинавии. И так как мы могли бы пройти весь север России, не встретив ни одного черного медведя, то нам лучше всего прямо отправляться в Лапландию или Норвегию, где мы также наверняка встретим и бурого медведя. Значит, мы одним выстрелом убьем двух зайцев.

— Ты говоришь, в Норвегию? Я не против. Но куда же мы поедем после? Вероятно, в Северную Америку?

— Нет. Есть медведи в Пиренеях и других испанских горах, преимущественно в Астурийских. Многие натуралисты считают пиренейского медведя разновидностью ursus arctos; но это, конечно, ошибка, потому что этот медведь составляет отдельную породу — так думает наш отец. Есть исследователи, отмечающие только три или четыре породы в целом мире. Гораздо лучше в этом отношении, я полагаю, принять точку зрения нашего отца, и всех медведей, различающихся между собой постоянными признаками, ростом, цветом или чем иным, считать отдельными породами, как бы ни были в общем сходны их нравы и образ жизни. Натуралисты дошли до того, что из американского черного медведя сделали разновидность нашего бурого, и, как я уже говорил, сам Линней видел в полярном медведе животное той же породы. Теперь наконец-то доказано, что эти ученые ошибались.

— Итак, из Лапландии или из Норвегии мы отправимся в Испанию и убьем пиренейского медведя.

— Это наш маршрут. Выехав из Петербурга на запад, мы и не сможем ехать иначе как в том же направлении.

— В таком случае что же делать с белым альпийским медведем?

— Ты хочешь сказать с ursus albus Лессона?

— Да, чтоб достигнуть Альп, где, как говорят, он водится, нам неизбежно придется изменить направление и перейти два раза один и тот же меридиан.

— Ты был бы прав, если б мы должны были искать в Альпах то животное, о котором ты говорил, но мы напрасно потратили бы время, потому что оно там не водится. Белый медведь Бюффона и Лессона был только случайной разновидностью, так сказать альбиносом породы бурого медведя и, следовательно, не имеет никакого права фигурировать в коллекции, которую ожидает от нас отец.

— Значит, нечего и толковать о нем. Но куда же мы направимся из Испании? На этот раз в Северную Америку?

— Нет.

— Может быть, в Африку?

— Тоже нет.

— Значит, в Африке нет медведей?

— Это спорный вопрос и таким он был уже во времена Плиния. Некоторые историки называют нумидийскими медведями тех, которых приводили в Рим для выступлений в цирке. Кроме того, Геродот, Виргилий, Ювенал и Марциан говорят в своих сочинениях о ливийских медведях. Плиний однако же отрицает существование в Африке животных, которым можно было бы дать это название. Правда, он также отвергает существование на африканском континенте оленя, козы и кабана, так что не большую цену имеет и его утверждение, что медведей в Нумидии нет. Не правда ли, это очень странно? Впрочем, этот вопрос не менее подвержен спору теперь, чем во времена Плиния. Английский путешественник Брюс утверждает, что в Африке нет медведей; другой путешественник, специально исследовавший Абиссинию, тоже англичанин, по имени Сальт, нигде не упоминает о них; но немец Эренберг пишет, что встречал их в горах этого континента и слышал о них в Счастливой Аравии. Другие французские и английские путешественники — Понсе, Пуаре, Дэппер и Шау — свидетельствуют о существовании медведей в различных частях Африки — в Нубии, Бабэре и Конго. По словам Пуаре, эти животные весьма распространены в горах Атласа, между Алжиром и Марокко, и этот писатель сообщает даже некоторые подробности о них. Он рассказывает, что медведи очень свирепы, кровожадны, и, если верить арабам, во время преследования хватают камни и бросают в неприятеля. Пуаре рассказывает, что один арабский охотник приносил ему шкуру местного медведя и показывал рану на ноге, нанесенную камнем, который в него бросил медведь во время преследования. Пуаре не ручается за факт бросания камней медведями, но подтверждает существование этих животных в Африке.

— А какого мнения об этом наш отец? — спросил Иван.

— Он полагает, что в Африке есть медведи; может быть, не во всех горных местностях этой части света, но, вероятно, в большой цепи Атласа и в горах Тетуана. Один английский путешественник, вполне достойный, чтобы ему верить, поставил вопрос вне сомнения, приводя описание африканских медведей, в котором невозможно ошибиться. Натуралисты полагали, что если животное, описанное этим путешественником, действительно существует в этой части Африки, то оно должно принадлежать к породе сирийского медведя, хотя в этом случае вполне возможно, что медведи были арабские или абиссинские; однако медведь атласский не похож ни на одну известную породу. Одно из этих животных, убитое возле Тетуана, в двадцати пяти милях от гор Атласа, было гораздо меньше черного американского медведя. Оно было покрыто густым мехом черного или, скорее, черно-рыжего цвета, и у него не было белого пятна на голове, под брюхом у него была изжелта-красноватая шерсть от четырех до пяти дюймов длины, между тем как морда, большие пальцы и когти были гораздо короче, чем у американского медведя. Туловище было толще и плотнее. Английский путешественник, приводящий эти подробности, описывает также некоторые привычки животного, которые он мог изучить на месте. Арабы ему рассказывали, что медведь редко встречается возле Тетуана, питается кореньями, желудями и плодами, но не большой мастер лазить по деревьям. Действительно, трудно поверить, — продолжал Алексей, — чтобы в большой цепи Атласа и Абиссинских гор не водилось ни одного из этих млекопитающих, встречающихся во всех горах земного шара. Кроме того, надо вспомнить, что еще недавно были не известны ученым медведи, которые живут в Гималайских горах, в американских Андах, на островах Восточной Индии и даже в Ливанских горах. Что же удивительного, если в Африке существует порода, а может быть, и не одна, не известная еще ученому и цивилизованному миру?

— В таком случае, почему же не поехать нам в Африку?

— Потому что наши инструкции относятся только к тем разновидностям медведя, которые известны натуралистам. Африканский медведь не причисляется к этой категории, потому что еще ни один естествоиспытатель не описал его.

— Значит, нам прямой путь в Северную Америку?

— Ты забываешь, брат, южноамериканского медведя.

— Правда! Медведь в очках, как его называют.

— Именно, ursus ornatus. Я думаю даже, что мы встретим две породы медведя в Южной Америке, хотя это еще спорный вопрос.

— А где мы их найдем?

— Они обитают в чилийских и перуанских Андах и не встречаются далее к востоку.

— Значит, поэтому ты не одобряешь моего маршрута?

— И я имею для этого основание. В Северной Америке, куда ты хочешь отправиться сначала, мы найдем не менее пяти пород медведей или хотя бы четырех, при одной вполне отдельной разновидности. Одна из этих пород — я говорю о страшном сером медведе (ursus ferox) — обитает в стране, лежащей к востоку далее, чем какая бы то ни была часть южноамериканских Анд. Таким образом, мы не можем возвратиться потом искать медведя в очках, не нарушая пункта программы относительно градусов долготы.

— Правда, брат. Взгляд на карту не оставляет в этом ни малейшего сомнения. Значит, ты предлагаешь посетить сперва Южную Америку, чтобы потом перебраться в другую часть американского материка?

— Мы обязаны сделать это в силу нашего уговора. Когда мы добудем шкуры ursus ornatus и другой разновидности медведей, которую найдем в Андах, мы можем тогда по прямой линии направиться к северу. В долине Миссисипи мы встретим черного американского медведя (ursus americanus), и, присоединившись к одному из караванов, направляющихся к заливу Гудзона, достигнем стран, где обитает полярный медведь (ursus maritimus). Далее по направлению к северо-западу у нас будет медведь Бесплодных Земель, которого сэр Джон Ричардсон считает разновидностью бурого европейского. Однако наш отец об этом другого мнения. Перейдя затем Скалистые горы, я думаю, мы будем иметь возможность помериться силами со знаменитым страшным серым медведем (ursus ferox), а в Орегоне или английской Колумбии мы сможем присоединить к нашей коллекции шкуру коричневого медведя (ursus cinnamonius), которого обычно считают разновидностью черного американского медведя. Тогда мы покончим с медведями этого материка.

— И потом, полагаю, перейдем в Азию.

— Да, мы переправимся через Берингов пролив и встретим медведя с воротником (ursus collaris), или сибирского. Эта порода, говорят, заключает в себе две разновидности, из которых одна, известная под названием ursus sibericus, встречается также и в Лапландии.

— Продолжай, брат.

— С Камчатки мы сделаем большой переход по направлению к юго-западу, чтобы достигнуть Борнео.

— Родину небольшого красивого медведя с оранжевою грудью?

— Да, это борнейский медведь (ursus euryspilus), или бруанг, как называют его малайцы.

— Но нет ли там другого бруанга?

— Есть еще медведь полуострова Малакки (ursus malayanus), которого мы встретим на Яве или на Суматре.

— Список гораздо длиннее, чем я думал. Надо сказать правду, он очень увеличился со времен этого доброго старика Линнея.

— До конца еще далеко.

— Хорошо. Куда же потом?

— Вверх по Бенгальскому заливу до Гималайских гор. Сначала у подошвы мы найдем любопытную породу медведя-лентяя, которого французские писатели называют жонглерским медведем. Это ursus labiatus — большегубый медведь, мы сможем найти его на равнинах Индии. Добыв его шкуру, мы проникнем в горы и как только достигнем известной высоты, то непременно встретим тибетского медведя (ursus thibetanus), помещенного некоторыми натуралистами ошибочно в число многих разновидностей бурого европейского медведя. Еще выше, надеюсь, мы встретим солового медведя (ursus isabellinus), названного так из-за цвета его меха, но которого англо-индийские охотники называют снеговым медведем, потому что он обычно живет в области снегов.

— Ну, все ли теперь?

— Нет, брат, остается еще один медведь, но это уж будет последний.

— Какой же?

— Сирийский (ursus syriacus), первый, о котором упоминает история, и последний в нашем списке; именно медведицы этой породы вышли из леса и разорвали в клочки у ворот Вефиля сорок двух детей, насмехавшихся над пророком Елисеем. Следовательно, мы посетим Сирию и добудем шкуру одного из этих медведей.

— Очень хорошо, но я надеюсь, что они стали менее свирепы со времен пророка Елисея, а иначе мы рисковали бы встретить такой же прием, как и дети, оскорбившие пророка.

— Мы будем считать себя счастливыми, если не будем ранены до встречи с ливанским медведем. Но когда мы добудем его шкуру, нам останется возвратиться домой прямой дорогой.

— Еще бы! Ливанский медведь закончит наше кругосветное путешествие.

— Да, но теперь, выработав себе маршрут, не будем терять времени, а пойдем к отцу и скажем, что согласны на его условия, а потом сразу же займемся приготовлениями к отъезду.

— Хорошо, — сказал Иван.

И оба пошли к отцу сообщить о своем согласии.

— Мы поедем одни, папа? — спросил Иван. — Кажется, вы говорили о каком-то товарище?

— Да, у вас будет такой. Вам не нужно много слуг, многочисленная свита только бы помешала вам.

Барон позвонил.

— Позвать ко мне унтер-офицера Пушкина.

Вскоре открылась дверь, и вошел мужчина лет пятидесяти. Его высокий рост, коротко остриженные волосы, огромные седые усы, манера держаться прямо и серьезное выражение лица выдавали в нем ветерана императорской гвардии. Хотя он был и не в мундире, а в охотничьей одежде, однако его приветствие и манера держаться ясно говорили о ремесле, занимаясь которым, он провел большую часть своей жизни.

— Пушкин! — окликнул его барон.

— Что прикажете, ваше превосходительство?

— Прикажу, чтоб ты отправился в путь.

— Слушаю-с.

— Даю тебе час на сборы.

— Куда прикажете ехать, ваше превосходительство?

— Вокруг света.

— Мне довольно и полчаса на сборы.

— Хорошо. Будь готов через полчаса.

Пушкин поклонился и вышел.

Глава 6

Не станем описывать прощания барона с сыновьями. Приказания, обещания, взаимный обмен нежными объятиями — все это прошло так, как бывает обычно в подобных случаях.

Не будем касаться также и незначительных дорожных приключений, происшедших с нашими героями еще до гор Лапландии. Достаточно сказать, что они поехали из Петербурга на почтовых прямо в Торнео, находящийся на оконечности Ботнического залива. Оттуда они прошли на север вверх по реке Торнео до ее истоков, берущих начало в горах. Они имели все необходимое для быстрого путешествия, но не отягощали себя лишними вещами. Денег было вдоволь в кармане Пушкина, а с деньгами они могли везде найти все, не заботясь о толстых чемоданах.

Действительно, мало есть в мире таких земель, где с наличными деньгами нельзя было бы достать все необходимое для жизни, а так как нашим охотникам требовалось совсем немного, то они и были уверены, что не будут нуждаться ни в чем, даже когда заберутся в самые отдаленные места Лапландии. В своих полудиких пустынях лопарь отлично понимает цену монеты и охотно отдает в обмен на нее мясо, оленье молоко и все, чем располагает в хозяйстве. Наши молодые охотники путешествовали налегке, имея лишь по дорожному мешку на спине, в котором хранилось немного белья и несколько необходимых принадлежностей для поддержания чистоты тела, этого неизбежного условия для каждого цивилизованного человека. Третий мешок, гораздо больших размеров, был специально поручен заботам Пушкина, и хотя он был для обыкновенного человека весьма приличной тяжести, ветеран не обращал на это ни малейшего внимания. У каждого из путешественников имелась широкая меховая одежда, которую в пути они несли свернутой, но в которую закутывались ночью. Одним словом, она служила им одеялом и постелью. Все они были прекрасно вооружены: Алексей нес великолепный карабин, Иван — отличное двухствольное ружье, а Пушкин предпочел длинное охотничье ружье большого калибра. Кроме того, каждый из них имел по охотничьему ножу.

Вступив в Лапландские горы, молодые люди принялись за поиски «старика в теплой шубе», как выражаются туземцы, говоря о медведе.

Они приняли все меры, чтоб обеспечить успех своих поисков. Проводник обязался провести их в местность, где водилось очень много медведей и сам он жил почти в таком же диком состоянии, как и эти животные: это был чистокровный лопарь, не знавший другого жилища, кроме шалаша, поставленного среди гор. У него не было оленей, и охота служила ему единственным средством к существованию. Он ставил западни на горностаев и куниц, убивал при случае дикого оленя, проводил всю свою жизнь с волками и медведями и продавал их шкуры торговцам, приобретая необходимые предметы для жизни в таких условиях.

В его шалаше наши путешественники нашли убежище и гостеприимство, какие только мог предложить им бедный лопарь. Им пришлось жить среди дыма, выедавшего глаза, но они знали, что их путешествие не могло проходить без тяжелых испытаний, и потому переносили без малейшего ропота это тягостное неудобство.

Мы не будем пересказывать день за днем жизнь молодых охотников. Их дневник, из которого извлечен этот рассказ, наполнен множеством подробностей, которые могут быть интересны только им лично, да, может быть, еще старику барону: они описывали природу страны, нравы и обычаи жителей, их способ путешествия в санях, запряженных оленями, их ходьбу по снегу на лыжах, называемых скидорами, или скабаргерами.

Для описания этих подробностей потребовался бы громадный том, но мы ограничимся самыми интересными эпизодами.

К лопарям прибыли наши охотники в начале весны, или, лучше сказать, в конце зимы, так как земля еще была покрыта толстым слоем снега.

В это время года медведи не показываются и лежат в расселинах скал или в дуплах деревьев, откуда выходят лишь тогда, когда начинает пригревать весеннее солнышко или когда снег исчезает с горных покатостей.

Всем доводилось слышать о спячке медведей, в которую они бывают погружены в продолжение зимы, и о том, что все медвежьи породы подчиняются этому закону. Но эта ошибка: только некоторые медведи засыпают продолжительным сном, зависящим скорее от климата и местности, в которой обитает медведь, а не от естественных инстинктов животного. Действительно, замечено, что те же самые медведи, которые в некоторых странах засыпают на зиму, в других продолжают бродить в течение всей зимы. Состояние спячки как бы добровольно у этих животных, потому что только в местностях, где трудно добывать еду, они подвергаются этому продолжительному посту.

Как бы то ни было, бурый лапландский медведь принадлежит к числу подверженных этому периодическому сну, и его трудно встретить зимой. Не выходя из своей берлоги, разумеется, он и не оставляет на снегу следов, по которым мог бы найти его охотник.

К счастью для наших молодых русских, незадолго до их прибытия в край началась весна. Солнце появлялось несколько дней подряд, после чего выпал легкий снег. Но этого было достаточно, чтобы вызвать нескольких медведей из их берлог. Иные даже предпринимали небольшие прогулки в горы, без сомнения, вызванные голодом, поискать желуди и другие плоды, пролежавшие зиму под снегом и ставшие мягкими и сладкими, что очень по вкусу медведям.

Через несколько дней по прибытии наши охотники увидели на снегу медвежий след, который привел их прямо к берлоге. Это послужило поводом к первому их приключению, которое едва не стало последним в жизни Пушкина. Ветеран подвергся большой опасности.

Глава 7

Наши молодые люди напали на медвежьи следы рано утром, выйдя из палатки. Пройдя по ним около мили, охотники увидели, что следы повернули в узкое ущелье между отвесными скалами, дно которого было покрыто слоем снега метра в полтора высотой. По краям снег был не так глубок, но следы отпечатывались на нем четко.

Охотники без колебаний вступили в ущелье. Вскоре следы перешли на другую сторону, и наши молодые люди сделали то же. Здесь была наметена большая куча снега. Длинные ветви вечнозеленых сосен защищали его от лучей солнца, так что он нисколько не растаял. На поверхности образовалась довольно прочная кора, которая могла держать человека на лыжах, но ходить по ней следовало с большой осторожностью. Медведь перешел через эту кучу, но, поднимая одну лапу, он остается на трех точках опоры. Напротив, человек, поднимая одну ногу, стоит на другой, и вся его тяжесть приходится на одну точку, и поэтому опасность провалиться гораздо больше. Длина туловища и расстояние между передними и задними лапами дают медведю еще одно преимущество: тяжесть его распределяется на гораздо большее пространство; из этого следует, что он может безопасно проходить по льду или по замерзшему снегу там, где человек пройти не в состоянии. Всем детям известно — по крайней мере, тем, которые играли на льду какой-нибудь речки или пруда, — что, если ползти на четвереньках или на животе, можно безбоязненно перебраться по льду, по которому не прошел бы на ногах и самый маленький из них.

Значит, медведь имел большое преимущество перед своими преследователями, в чем наши охотники или, по крайней мере, Пушкин, вскоре удостоверились. Они об этом, однако, сначала не думали и полагали, что там, где прошло большое и тяжелое животное, они тоже легко пройдут, и потому все, не задумавшись, вступили на замерзший снег.

Алексей и Иван были не столь тяжелы и благополучно прошли; но Пушкин, который один весил почти столько же, сколько оба брата, оказался очень грузным для ледяной оболочки. Едва он дошел до середины ущелья, как послышался треск, и прежде чем молодые люди успели оглянуться, Пушкин исчез, словно по команде. Торчал только конец его ружья на какой-нибудь аршин выше снега.

В то же время послышалось несколько слов, произнесенных почти замогильным голосом, словно человек говорил из глубины колодца или из пустой бочки. Но восклицания эти не выражали страха, скорее в них слышны были удивление и усмешка. Молодые люди сделали вывод из этого, что их товарищ не подвергался опасности, и, успокоившись, сначала Алексей, а потом Иван расхохотались.

Когда они осторожно подошли к яме, куда провалился Пушкин, веселье их возросло еще больше: действительно, они увидели забавное зрелище.

Ветеран стоял, подобно тем картонным фигурам, которые запираются в коробочке с сюрпризами, и стоял в углублении, напоминающем воронку, проделанную собственным его падением. Но странно было то, что ноги его не упирались в снег, а находились по колено в воде.

Действительно, по ущелью протекал ручей, прикрытый толстым слоем снега, под которым он и прорыл себе тоннель. Молодые люди не могли сначала объяснить себе этого, ибо они видели только макушку Пушкина и его длинные руки, державшие ружье, но они не слышали журчания ручья, об этом ветеран рассказал им позже.

Но положение его не во всем было похоже на положение солдатика, заключенного в коробку с сюрпризом. В снежной куче не было механизма, действие которого вытолкнуло бы ветерана на свет Божий. Голова его находилась, по крайней мере, фута на три ниже уровня снега, и нужно было подумать о том, как вытащить его на поверхность.

Братья не смели подойти к краю провала; лед мог под ними тоже подломиться и их ожидала подобная участь. Однако Алексей придумал довольно надежный способ помощи.

В числе разных предметов, которые ветеран носил за спиной, имелась довольно длинная толстая веревка, свитая в кольцо, она-то и подала мысль о том, как выручить товарища.

Алексей немедленно велел Пушкину один конец веревки крепко обвязать вокруг тела, а другой, свободный, выбросить на снег как можно дальше. Приказание было исполнено. Тогда Алексей схватил один конец веревки и, обмотав вокруг ближайшего дерева, отдал его держать брату Ивану.

По окончании этой операции он тут же нашел длинную жердь, подложил ее под веревку и приладил поперек ямы, чтоб придать большую силу канату и помешать ему врезаться в снег.

Теперь Пушкину оставалось только подняться по веревке и самому завершить свое спасение.

Старый гренадер перекинул ружье за спину и ждал сигнала. Ему крикнули, он начал подниматься.

В ту минуту, когда его голова появилась на поверхности, молодые люди разразились неудержимым смехом. Действительно, вид старого солдата был уморительный. Иван хохотал до слез и едва не уронил веревки.

Наконец Пушкин, совершенно невредимый, появился на поверхности. Вода текла по его длинным сапогам, но никто и не думал останавливаться, чтоб разложить огонь и высушить промокшую одежду. Все они были страстные охотники и немедленно отправились выслеживать зверя.

Глава 8

— Право, — сказал вдруг Иван, указывая на следы, — если бы я не различал когтей, я бы подумал, что мы следим за человеком, например, за каким-нибудь лопарем, прошедшим тут босиком. Эти следы похожи на человечьи.

— Действительно, — ответил Алексей, — между отпечатком медвежьей лапы и человеческой ступни сходство удивительное, в особенности, если он давнишний. Теперь, например, мы еще видим когти, но дня через два, после солнца или дождя, когтей не будет заметно.

— И размеры одинаковые.

— Совершенно. Есть даже породы медведей, лапа которых оставляет след больше человеческого. Например, у белых и серых медведей, ступни которых бывают часто длиннее двадцати пяти сантиметров.

— Итак, — продолжал Иван, — медведь, ступая, не опирается подобно другим животным на кончик ноги, а становится всей ступней.

— Именно, и вот почему его назвали стопоходящим в отличие от животных, которые, как лошадь, бык, свинья, собака, кошка и многие другие, ступают передней оконечностью ноги.

— А ведь есть и другие стопоходящие? — спросил Иван. — По-моему, это наш барсук или муравьед, например?

— Да, — ответил Алексей. — Они тоже стопоходящие, и этого было достаточно для некоторых ученых, чтобы поместить их в семейство медведей под родовым названием ursinae. Но, по мнению нашего отца, которое я разделяю, — прибавил он скромно, — классификация эта безусловно ошибочна, раз она основывается только на устройстве ног. Во всех других отношениях различные роды мелких животных, которых без всякого основания ввели в медвежье семейство, похожи столько же на медведя, сколько и на большую синюю муху.

— Какие же животные помещены под общим родовым названием ursinae?

— Европейский и американский муравьеды (Gulo), европейский и азиатский сурки (Meles), американская крыса (Procyon), капская мышь (Mellivora), индостанская панда (Ailurus), южно-американский коати (Nasua), пародоксур (Parodoxurus) и даже яванский телигон (Mydaus), одно из самых интересных маленьких животных. Линней первый причислил этих животных к общему классу ursinae, известных в его время, а недавно великий французский анатом Кювье ввел и другие породы в эту ошибочную классификацию. Для отличия их от настоящих медведей они разделяют семейство на две группы: ursinae — собственно медведи и subursinae, или малые медведи. Но, по моему мнению, нет ни малейшей надобности называть эти многочисленные породы животных медведями или малыми медведями. Это действительно ни в коем случае не медведи, ибо они не имеют никакого сходства с настоящим благородным Михаилом Ивановичем, кроме того, что они стопоходящие. Так, все эти животные, за исключением яванского телигона, длиннохвосты, у иных хвосты очень длинные и пушистые, тогда как у медведя почти нет хвоста. Но есть и другие признаки, резко отличающие медведя от животных, называемых малыми медведями. Не противоречие ли это здравому смыслу, — продолжал Алексей, постепенно горячась, — делать медведя из крысы, животного в десять раз более похожего на лисицу и которое действительно ближе к роду собаки, нежели медведя. С другой стороны, так же нелепо разделять медведей на несколько пород, как делают те же ученые; ибо если есть в мире семейство, все члены которого имели бы между собой некоторое родство, то это именно фамилия господ Топтыгиных. Действительно, разные породы настолько схожи, что иные анатомы имеют диаметрально противоположное мнение, отличающееся не меньшей нелепостью. Они признают только одну породу, включающую в себя всех известных медведей. Впрочем, по мере того как мы будем знакомиться с различными группами этого благородного племени, мы лучше увидим, в чем они разнятся и в чем имеют сходство.

— Я слышал, — продолжал Иван, — что в Лапландии и Норвегии есть две различных породы бурого медведя, исключая черную разновидность, весьма редкую. Говорят также, что охотники встречают иногда серую разновидность, которую они называют серебряным медведем.

— Верно, — ответил Алексей. — Большинство шведских натуралистов полагает, что есть две породы или, по крайней мере, две устойчивые разновидности бурого медведя на севере Европы. Они даже дали им два отличительных названия: ursus arctos major и ursus arctos minor. Первый из этих медведей больше, свирепее и плотояднее. Другой — меньше, мягче или, по крайней мере, более робок; вместо того, чтобы питаться быками и другими домашними животными, он ест просто насекомых, муравьев, коренья, зерна и растения. Относительно цвета разница между двумя предполагаемыми породами не больше той, какая бывает между разновидностями одного вида, и их различают только по росту и по привычкам. Впрочем, позднейшие исследователи, наблюдения которых заслуживают большего доверия, полагают, что большой и малый бурые медведи — даже не разновидности; характерные признаки, по которым пытались их отличить, зависят от возраста, пола и других случайных обстоятельств. В самом деле, вполне естественно предположить, что медведь, если он молод, не так кровожаден, как в более зрелом возрасте. Если медведь нападает на других животных и питается их мясом, то не потому, что он плотояден по своей натуре, с чем согласны все натуралисты: это у него не более как привычка, появляющаяся из-за редкости всякой другой пищи, но привычка эта, будучи раз усвоена, быстро развивается, так же почти, как и у кошачьей породы. Что касается черного медведя, из которого хотели сделать отдельную породу, то охотники и натуралисты далеко не сходятся в этом мнении. Охотники говорят, что мех европейского черного медведя никогда не бывает того блестящего цвета, который отличает настоящих азиатских и американских черных медведей, но что он только темно-бурый, так что, по их мнению, этот мнимый черный медведь — просто бурый, мех которого с годами становится темнее. И есть основательные причины соглашаться с этим мнением, потому что установлено, что бурый медведь, старея, делается почти черным.

— Скажи, пожалуйста, брат, что ты знаешь о скандинавских медведях, — попросил Иван, — ты еще не говорил о тех, которые называются серебряными.

— Да, и не говорил также о другой разновидности, встречающейся в этих странах, из которой досужие натуралисты сочинили отдельную породу — о медведе с воротником.

— Знаю, ты хочешь сказать о медведе, которому природа подарила белый воротник вокруг шеи. Каково же твое мнение? Этот медведь с воротником составляет отдельную породу или, по крайней мере, постоянную разновидность?

— Ни то, ни другое; этот воротник — простая случайная отметка, встречающаяся у некоторых разновидностей из семейства бурых медведей, когда они молоды, и которая обычно исчезает с достижением животными зрелого возраста. Правда, охотники встречают по временам довольно больших старых медведей с воротниками на шее; но все согласны, что это — отдельные экземпляры из семейства бурого медведя, а не отдельная порода. То же самое относится и к серебряному медведю, и многие охотники рассказывают, что в одном выводке из трех медвежат они находили три разновидности: обыкновенно бурого, бурого с воротником и серебристо-серого, в то время как мать была бурая.

— Хорошо. Отец требует от нас только бурого и черного; но, если мы можем прибавить шкуры двух других разновидностей, он, вероятно, будет очень доволен. А теперь, что ты думаешь о животном, за которым мы гоняемся? По размерам следов, мне кажется, что это должен быть большой медведь.

— Да, очевидно, это старый самец, — ответил Алексей, — но если я не ошибаюсь, то мы скоро будем в состоянии решить это окончательно. След становится свежее, вероятно, животное прошло здесь недавно, и я не удивлюсь, если мы встретим его, не выходя из ущелья.

— Посмотрите! — воскликнул Иван, нетерпеливый взор которого, оторвавшись от следов, устремился вперед, — посмотрите, под корнем этого дерева — яма. Не тут ли мишка?

— Что-то похоже. Тише! Будем идти по следам осторожно. Ни слова!

И все трое, затаив дыхание, пошли по следам, ступая с крайней осторожностью по снегу, и вскоре очутились в шести шагах от указанного дерева.

Казалось, все подтверждало справедливость слов Ивана. След тут кончался, и у начала ямы, которую увидели охотники, снег был истоптан недавно, словно медведь поворачивался здесь два или три раза.

Глава 9

Как мы уже сказали, бурый медведь, подобно другим породам того же семейства, имеет привычку засыпать зимой на несколько месяцев. Когда настает время этой спячки, он ищет пещеру или другое убежище, в котором устраивает себе постель из сухих листьев, трав или мха. Ему, впрочем, и не нужно много этого материала, потому что пушистый мех служит ему в одно и то же время постелью и одеялом. Часто он просто влезает в избранное убежище, укладывает голову меж пушистых лап и засыпает.

Натуралисты видели в этом сне состояние спячки, из которой животное не может ни само выйти, ни быть выведено до срока, определенного природой. Это — совершенное заблуждение, потому что часто медведи, будучи захвачены охотниками во время сна, просыпаются и ведут себя по отношению к противникам, как и во всяком другом случае.

Справедливо будет заметить, что жизнь медведя зимой не походит на жизнь сурка, белки или других грызунов в это же время года: те прячутся просто для предохранения от холода, а чтобы не голодать во время этого затворничества, они предварительно собирают в свое убежище большие запасы того, что составляет их обычную пищу. Пчелы и другие насекомые делают то же самое. Но медведь поступает иначе. Неужели природа отказала ему в инстинкте предусмотрительности? Трудно сказать, но бесспорно, что он не делает никаких запасов на эти продолжительные дни заточения и засыпает, не заботясь о завтрашнем дне.

Как же он может прожить несколько месяцев без пищи? Это одна из тайн природы. Все слышали, что в это время он сосет свои лапы, и не только Бюффон допустил и распространил это нелепое толкование, но еще и старался доказать его правдоподобие, сказав, что если разрезать подошву медведя, то из нее выходит белый молочный сок.

Эта небылица распространена по всему свету, где только зимуют медведи. Ее рассказывают на Камчатке, у индейцев, у эскимосов, на берегах залива Гудзона и между охотниками Норвегии и Лапландии. Каким образом подобная басня могла укорениться у столь различных и до такой степени отдаленных друг от друга народов?

На этот вопрос ответить нетрудно. Басня эта зародилась в Европе между скандинавскими охотниками и была слишком оригинальна, чтобы не распространиться. Путешественники, становясь ее распространителями, прилагали старание, украшая ее и прибавляя разную отсебятину. Так она обошла вокруг света. Но разве не нелепо предполагать, что огромное четвероногое, которому для ежедневной пищи необходимо много килограммов животной и растительной пищи, медведь, пожирающий за один раз теленка, мог бы в течение нескольких месяцев жить, сося свои лапы, питаясь беловатым соком, о котором упоминает Бюффон?

Как же в этом случае он живет без пищи? Может быть, в продолжение этого долгого сна способности и работа пищеварения прекращаются совершенно или становятся почти нечувствительными, а может быть, жизнь и кровообращение поддерживаются огромным количеством жира, которым медведь, так сказать, запасается перед своим заточением. В самом деле, известно, что при наступлении зимнего поста эти животные бывают жирнее, чем в другое время года. Созревание плодов в лесах, желудей, каштанов и других растительных продуктов, составляющих главную пищу медведя, дает ему возможность жить в изобилии, и он жиреет. Да и к чему послужило бы ему бодрствование? В странах, где медведь подвергается спячке, он умер бы в течение зимы с голоду, если б не засыпал периодически. В замерзшей земле, под снегом, он не мог бы находить коренья, а птицы и животные не могут идти в расчет, ибо мишка не настолько проворный, чтобы ловить их.

Медведи пожирают друг друга при случае, но это бывает не всегда, и если б в продолжение зимы они имели только этот источник, то сильно рисковали бы околеть с голоду. Вот почему всегда предусмотрительная природа дала им эту странную способность почти летаргического сна, продолжающегося несколько месяцев. Нельзя сомневаться, что таково было намерение Творца, раз мы видим, что медведи, живущие в теплых странах, таких как Борнео, полуостров Малакка, и даже южноамериканские черные медведи не подвержены спячке. Им нет в этом надобности. Леса, где мороз неизвестен, питают их круглый год, и круглый год медведь бродит, отыскивая себе пищу. Даже в северных местностях полярный медведь остается на ногах всю зиму; так как он не питается растениями, то снег не закрывает его корма, и он постоянно находит себе пищу. Правда, самки скрываются на некоторое время, но совершенно с другой целью.

Если бы не доказано было, что жир, которым запасается медведь перед спячкой, способствует продолжению его жизни во время сна, то чтоб рассеять все сомнения в этом отношении, достаточно будет заметить, что этого жира совершенно не бывает в момент пробуждения. Действительно, в этот момент или немного погодя, мишка бывает тощим, как палка. Если б он мог посмотреться в зеркало, то едва узнал бы себя — до такой степени его длинное, исхудалое тело бывает непохоже на объемистую, круглую тушу, для которой несколько месяцев назад вход в берлогу был слишком тесен.

В продолжение этого долговременного сна в медведе происходит другая очень значительная перемена. Перед зимним заточением он не только бывает очень толстым и жирным, но и очень ленивым, так что самый неопытный охотник легко может убить его. Будучи от природы не злым — я говорю лишь о буром медведе (ursus arctos), хотя замечание это может относиться и ко многим другим породам — он тогда становится еще более мирным и кротким, нежели в обычное время. Так как он находит достаточное количество растительной пищи, которую он предпочитает мясной, то он и не опасен никакому животному существу, лишь бы только его не тревожили. Но он делается совершенно другим при своем пробуждении: он беспокоен, голоден. В это время медведь бросается на стада скандинавских скотоводов и делается бичом окрестных фермеров. Сами охотники, встречая его в это время года, приближаются к нему с большой осторожностью.

Так поступили и наши путешественники. Все трое очень хорошо знали привычки животного, с которым имели дело. Вместо того, чтобы шумно подойти к пещере, они подкрадывались к ней в тишине, держа ружья наготове.

Глава 10

Пещера, если только можно было так назвать медвежью берлогу, не имела другого входа, кроме отверстия обычного размера, едва достаточного для туловища медведя средней величины. Это скорее была яма или нора, вырытая под большой сосной, между корнями которой медведь выбрал себе жилище. Дерево стояло на склоне горы. Перед ним была небольшая площадка, снег на которой казался недавно утоптанным.

Охотники расположились таким образом, чтобы не упустить из виду ни малейшего движения неприятеля. Пушкин стоял ниже всех, прямо напротив входа, на расстоянии не более шести шагов. Иван находился справа, Алексей слева. Естественно, самый опасный пост был избран старым солдатом.

Некоторое время в берлоге не слышно было никакого шума, не замечалось ни малейшего движения.

Охотники решились вызвать животное из его убежища. Они начали кашлять, громко разговаривать, но ничего не помогало. Даже крики не произвели ни малейшего эффекта.

Между тем медведь был в берлоге: ни один из охотников не мог сомневаться в этом. Следы шли ко входу в пещеру и ни один не направлялся назад. Спал ли медведь или нет, но крики не оказывали на него никакого воздействия.

Необходимо было отыскать другое какое-нибудь средство, чтоб заставить его выйти: раздразнить, например, палкой. Путешественники ухватились за эту мысль и поспешили осуществить ее.

Пушкин отправился на поиски длинной жерди. Алексей и Иван остались на своих местах сторожить медведя. Но мишка и не думал показываться, и когда Пушкин возвратился, положение вещей не изменилось. Ветеран срубил топором молодую ель, обрубил ветви и таким образом приготовил длинный шест.

Подойдя к норе, он сунул туда палку, поворошил ею внутри и потом вытащил, ожидая ответа.

Ответа не последовало.

Ветеран снова засунул палку, на этот раз до половины, молодые люди громко закричали — все напрасно: зверь не подавал ни малейшего признака своего присутствия.

— Вероятно, он спит. Толкай, Пушкин, сильнее.

Слова эти показывали нетерпение Ивана.

Пушкин подошел ближе, засунул палку глубже и принялся за более основательные исследования, но шест не встретил ничего похожего на мех зверя и только упирался в стенки. Ветеран подошел к самой пещере, молодые люди приблизились со своей стороны, и розыск возобновился. Вскоре Пушкин убедился, что зверя внутри не было. Он решил попытаться в последний раз. Посоветовав своим молодым товарищам хранить полное молчание, он прилег на землю у самого входа в пещеру и начал прислушиваться.

Вдруг среди этой тишины до слуха братьев донесся шум, которого не мог слышать Пушкин, но который заставил их отступить и поднять глаза на вершину дерева. В то же мгновение они вскинули ружья вверх.

Огромное животное медленно спускалось с высокой сосны, у корня которой они находились. Ни один из них не мог сказать наверняка, какой породы зверь представился их взорам, ибо с первого раза нельзя было различить ни головы, ни ног, и видели они только безобразную массу длинной бурой шерсти. Вниз с дерева спускался на них медведь, которого они ожидали встретить в берлоге.

Глава 11

Алексей и Иван громко закричали, предупреждая Пушкина, и оба одновременно выстрелили по медведю.

Тогда только старик поднял голову, но было уже поздно: едва он успел вскочить на ноги, как зверь уже спустился и одним ударом опрокинул его навзничь.

Может быть, для Пушкина было бы выгоднее оставаться в этом положении, так как медведь уже повернулся и, казалось, приготовился к отступлению, но старый гренадер мгновенно вскочил на ноги и схватился за ружье.

Это приготовление к битве в соединении с болью от ран привели мишку в ярость. Он немедленно развернулся и, разинув пасть, пошел на ветерана. Пушкин успел спустить курок, но, увы, произошла осечка. Ружье было кремневое, к тому же при своем падении в снег старик подмочил порох.

Это еще больше усилило ярость животного, а когда еще Иван выстрелил по нему крупной дробью, медведь дошел до крайних пределов бешенства.

Пушкин, однако, успел выхватить большой нож — единственное оружие, которое имелось у него под рукой. Может быть, топор был для него удобнее, но старик оставил его на том месте, где рубил елку. Делать было нечего, и он с одним ножом решился принять рукопашный бой.

Старик имел еще возможность отступить, но, конечно, подвергая себя верной гибели. Медведь стоял выше него, на склоне, и как только бы Пушкин повернулся, страшное животное могло броситься на него в одно мгновение. И старый гренадер решился дожидаться врага лицом к лицу, пытаясь, если можно, отступить на более удобную почву.

Медведь остановился на минуту, облизал рану, и у Пушкина была возможность податься назад.

Именно в момент, когда он спустился с покатости, его противник с ужасным ревом вышел из облака дыма, которое его отчасти покрывало, и бросился на ветерана. Остановившись шагах в двух, мишка поднялся на задние лапы и принял позу настоящего борца.

Братья увидели только, как Пушкин махнул ножом, а потом человек и зверь вступили в рукопашную битву. Они кружились как в вальсе, поднимая вокруг снежную пыль. С минуту только и видна была темная масса среди белого вихря.

Иван закричал, испугавшись за жизнь Пушкина. Более спокойный Алексей быстро зарядил карабин, понимая, что освободить старика можно не иначе, как убив зверя.

Для Пушкина наступил момент страшной опасности. Медведь принадлежал к числу самых больших и свирепых. Успев зарядить карабин, Алексей подбежал к месту битвы. Человек и зверь, тесно обнявшись, продолжали кружиться.

Вдруг они разошлись. Пушкину удалось вырваться из лап медведя, и он начал отступать, но так неудачно, что мешал Алексею выстрелить. Зверь и человек переходили в эту минуту через овраг и очутились на куче снега. Пушкин всеми силами старался избежать объятий медведя. Действительно, в то время как человек чувствовал, что снег трещит и подается под его ногами, широкие лапы четвероногого скользили по поверхности без малейшего затруднения.

Пушкину удалось немного отойти, но медведь тотчас же догнал его. Раз или два зверь был так близко от человека, что касался носом его одежды, но, чтобы действовать когтями, нужно было сблизиться еще больше, и медведь это понимал. И вот, встав на задние лапы и приподняв одну переднюю, он приготовился поразить свою жертву. Иван и Алексей вскрикнули от отчаяния, но в этот самый момент Пушкин словно провалился сквозь землю.

Молодые охотники подумали сначала, что он упал, пораженный своим страшным противником. Они видели, как медведь ринулся вперед, словно для того чтобы броситься на опрокинутого врага, но в то же время к их ужасу присоединилось удивление. Они не видели ни человека, ни зверя — оба исчезли.

Глава 12

Внезапное исчезновение человека и зверя крайне встревожило бы наших молодых охотников, если бы они не помнили недавнего происшествия с Пушкиным. Занятый исключительно медведем, Пушкин, без сомнения, позабыл об опасности путешествия через снеговой мост.

Но на этот раз не было ничего смешного. Пушкин находился в провале не один: по всей вероятности, он изнемогал под тяжестью зверя, который грыз его зубами, или, может быть, несчастный просто утонул в потоке, бежавшем под снегом. С другой стороны, — бросился ли медведь на врага, когда тот исчез, или с разбега попал в яму против желания? Алексей и Иван полагали, что падение зверя было не умышленно, потому как видели, что он будто бы искал обход. Впрочем, неважно было, добровольно ли он бросился в яму или против своей воли. Так или иначе, он должен был упасть на голову бедному гренадеру; зная же неутолимую злобу этого животного, когда оно рассвирепеет, братья видели только два возможных исхода для своего товарища — утонуть или быть растерзанным в клочья.

Алексей тем не менее направился с ружьем в руках к тому месту, где исчезли зверь и человек, готовый мгновенно стрелять. Приблизившись, он услышал под ногами шум, среди которого легко было различить ворчанье медведя. Из этого он заключил, что борьба продолжается, и поторопился вперед. Крайне, однако, удивляясь, что не слышит голоса Пушкина.

Приблизившись шага на два к яме, Алексей увидел что-то, заставившее его мгновенно остановиться. Это был кончик медвежьего носа, появившийся на поверхности. Ему тотчас пришла в голову мысль, что медведь, стоя на задних лапах, старается вылезти, карабкаясь по стенке. Скоро догадка эта подтвердилась; действительно, зверь высунул из ямы голову и часть шеи, но в ту же минуту снова исчез.

Алексей пожалел, что не воспользовался удобным моментом и не выстрелил ему в голову, однако не прошло и десяти секунд, как кончик носа опять появился на поверхности. По всей вероятности, медведь делал вторичную попытку освободиться.

Первой мыслью Алексея было подождать, пока покажется вся медвежья голова, но он тут же одумался, ибо зверь мог на этот раз выйти на снег, и тогда он сам очутился бы в опасности. Поэтому охотник решил выстрелить, дождавшись наиболее благоприятного момента. Мгновение это настало, и раздался выстрел. В продолжение нескольких секунд Алексей ничего не видел. Дым заволок яму. Плеск, раздающийся из-под снега, свидетельствовал, что медведь бьется в воде, и его жалобные крики и ворчанье становились все слабее.

Как только рассеялся дым, Алексей подполз на коленях к краю ямы и заглянул в нее. Стенки ее были окровавлены, а в глубине виднелась черная масса, в которой нельзя было не узнать медведя.

Но что же произошло с Пушкиным? В глубине ямы Алексей очень хорошо видел зверя, еще бившегося в предсмертных судорогах, но не было ничего похожего на человека. Куда же мог подеваться бедный ветеран? Или он утонул в воде, и труп его унесло быстрым течением?

Молодой человек начал кричать, зовя своего старшего товарища. Вдруг он услышал в нескольких шагах позади себя громкий хохот Ивана. Алексей мгновенно приподнялся, спрашивая себя, какова причина столь неуместного в данных обстоятельствах хохота, и уже хотел упрекнуть брата, но в ту же самую секунду его взгляд упал на какой-то предмет.

Шагах в десяти из-под снега неожиданно показалось что-то круглое. Это была… голова Пушкина. При виде старика Алексей не мог удержаться, чтобы не засмеяться вместе с братом.

Впрочем веселье это было кратковременным, ибо рассудок подсказал им, что Пушкин мог быть серьезно ранен, и братья поспешили к гренадеру.

Но Иван вновь не смог удержаться от смеха. Голова старика торчала из-под снега словно сфинкс, волосы и усы были покрыты снежною пылью, а выражение лица было до такой степени комично, что невозможно было смотреть равнодушно.

Алексей же на этот раз не разделял веселья брата, он хотел узнать поскорее, не ранен ли старик.

— Пустяки, несколько царапин, мои милые господа, — улыбнулся Пушкин, — не более как несколько царапин. Но где же медведь?

— Для него все кончено, с этой стороны мы можем быть совершенно спокойны. Я думаю, любезный Пушкин, что твой нож значительно помог делу, так как зверь был не в силах вылезти из ямы, я его прикончил из карабина, и нам остается лишь снять с него шкуру. Но прежде позволь нам вытащить тебя, а потом уже расскажешь нам, каким чудом избежал ты гибели, казалось, неминуемой. Мы за тебя страшно переживали.

И братья начали расчищать снег, пока не освободили Пушкину плечи, а потом, схватив его за руки, помогли выбраться из снежной могилы.

Глава 13

Пушкин начал рассказывать о своем приключении, и молодые товарищи его слушали с большим любопытством, хотя отчасти уже догадались, в чем было дело. Им хотелось услышать от старого солдата разъяснение многих подробностей.

Прежде всего братья узнали, что он отступил вовсе не потому, что счел себя побежденным, а оттого, что потерял свой нож. Обагренная кровью рукоятка выскользнула у него из рук, что стало с ножом — неизвестно. Будучи безоружным, он должен был во что бы то ни стало уклониться от объятий медведя. Да и что в самом деле мог предпринять безоружный человек против такого крупного зверя?

Освободившись от него, Пушкин начал отступать, позабыв о недавнем приключении и не думая об опасности, ожидавшей его при переходе через ущелье по льдистой корке, которая уже проваливалась по ногами. Впрочем, у него и не было другой дороги. Направо и налево ему пришлось бы взбираться на скалы, и в два прыжка медведь непременно настиг бы его. Из всех зол гренадер избрал меньшее, и последствия доказали, что падение в яму было для него самой удачной попыткой спастись. Иначе он наверняка попал бы в лапы медведя и был бы растерзан.

Почувствовав, что он находится в воде, Пушкин вспомнил, что это уже случилось с ним недавно. Ему тотчас же представился снежный свод над ручьем, и, видя, что медведь готов обрушиться на него, солдат начал искать убежище в этом подобии туннеля. Едва он забился под свод, как зверь обрушился позади него с ужасным ревом.

Старик продолжал идти по ручью, прокладывая себе дорогу. Снег был мягким, и делать это было нетрудно.

В продолжение этого времени Алексей управился с медведем. Вместо того, чтобы преследовать Пушкина под снегом, испуганный мишка, очутившись в воде, думал уже только о собственном спасении.

Остальное молодым людям было известно.

Ветеран, впрочем, не вышел невредимым из битвы. Внимательно осмотрев его, молодые люди увидели у него на левом плече глубокие следы медвежьих когтей.

Алексей имел кое-какие хирургические познания. Не теряя ни минуты, он тут же перевязал рану, разорвав на полосы нижнюю рубаху, и старик мог рассчитывать на скорое выздоровление.

После этого они отправились к яме посмотреть на медведя.

Иван, принимавший во всем происходившем лишь некоторое участие, теперь принял на себя самую деятельную роль. Он спустился в яму, обвязал медведя веревками и помог брату и Пушкину вытащить его на поверхность. Тремя месяцами раньше, до спячки, не так легко было бы вытащить мишку, который весил тогда не менее трех тысяч фунтов, но теперь, конечно, тяжесть его была вдвое меньше. Но его шкура была в отличном состоянии, а только это и требовалось нашим охотникам.

Вытащив зверя с большими усилиями, они приступили к снятию шкуры, для чего подтянули медведя на толстую ветвь ближайшего дерева. Пушкин отыскал свой нож, и работа закипела. Каждый, однако, работал осторожно, потому что они знали, с каким придирчивым вниманием шкура будет осмотрена старым графом. Предоставив мясо волкам и другим хищным животным, охотники возвратились в курной шалаш своего радушного хозяина-лопаря.

Глава 14

Убитый медведь был настоящий ursus arctos, или бурый, названный так по цвету своего меха, равномерно бурому в девяноста случаях из ста; но это название недостаточно отличает его, ибо есть бурые медведи, принадлежащие к другим различным породам.

Запасшись первым трофеем, наши охотники начали помышлять уже о том, чтобы добыть шкуру черного медведя. Они знали, что это нелегко, потому что ursus niger, европейский черный медведь — одно из весьма редких животных. Действительно, он встречается так редко, что из тысячи шкур в меховой торговле едва насчитывается две или три, принадлежащие этой разновидности.

Путешественники находились именно в той стране, где легче всего могли встретить то, что искали, потому что черные медведи живут лишь на севере Европы и Азии. Разновидность эта никогда не встречается в горах, лежащих далее к югу, — Пиренеях, Альпах или Карпатах.

Им нечего было и думать ни о сером, или серебристом, медведе, ни о том, у которого на шее белое кольцо, — о медведе с воротником. Как сказал Алексей, все изучавшие ursus arctos в странах, где поселила его природа, знают, что это просто случайная разновидность. Настоящий медведь с воротником (ursus collaris) не обитает в Лапландии, а только на севере Азии, на Камчатке, вследствие чего он называется еще сибирским медведем. Наши охотники и не думали гоняться за этими двумя разновидностями, но они, конечно, были бы рады случаю выполнить более, чем обязывала их программа, и в этом отношении судьба им благоприятствовала. Действительно, в то время, когда они пустились на поиски ursus niger, они встретили бурую медведицу с тремя медвежатами — один был бурый, другой с белым воротником, а третий — серый, как барсук. Все четыре медведя были убиты, и шкуры их отправлены в музей графа.

Это, однако, не продвинуло их в деле поимки черного медведя. Они обошли все леса и горы этой местности, но так и не нашли того, что искали. А так как в краю скоро стало известно, что им нужно и какое предлагается щедрое вознаграждение тому, кто откроет убежище одного из этих животных, то появилась надежда на конечный успех.

Действительно, охотники недолго дожидались. Не прошло и недели, как один финн из числа так называемых квенов явился к ним и известил, что обошел черного медведя. Понятно, что охотники, не теряя ни минуты, отправились вслед за провожатым.

Не будет лишним объяснить, что в устах финского крестьянина значило выражение «обойти медведя».

Когда пастух или дровосек находят на снегу след медведя, то идут по нему с величайшей осторожностью, пока не убедятся, что зверь недалеко. В этой близости убеждают их сами следы, которые вместо того, чтобы направляться по прямой линии, идут зигзагами и возвращаются назад. Действительно, медведь, прежде чем войти в свое зимнее убежище, утаптывает снег по всем направлениям, подобно тому, как делает это заяц, подходя к своему логовищу. Подобная же привычка, объяснимая инстинктом, замечается у некоторых других животных.

Добравшись до места, где след осложняется петлями и зигзагами, охотник на медведя берет вправо или влево и описывает вокруг части леса, где возможна берлога медведя, круг, диаметр которого изменяется в зависимости от времени года, качества почвы и других обстоятельств. Если охотник увидит, что след медведя переходит за черту, им обозначенную, он оставляет первый круг и начинает обозначать другой, более широкий. Но если, возвращаясь к исходной точке, он не найдет медвежьего следа вне круга, то это значит, что медведь находится в обозначенных границах. Это и называется «обойти медведя».

Совершив эту операцию, обходчик извещает соседних охотников, которые собираются и идут на общего врага. Обычно они расходятся по окружности и направляются к центру, так что почти всегда находят животное или в состоянии спячки, или выходящим из берлоги.

Экспедиция продолжается иногда несколько дней, но когда медведь хорошо обойден, то нечего бояться промедлить даже несколько недель, ибо эти животные, если даже и не спят зимой, то не удаляются от своей берлоги. Если же и случается, что зверь выходит из круга, охотникам легко найти его по следу, конечно, если только не поднимется метель и не заметет все следы.

В описываемой стране тот, кто обошел медведя, считается настоящим его владельцем, или, по крайней мере, один имеет право на охоту в обозначенном им круге и право распоряжаться по своему усмотрению. Конечно, он не гарантирует ни то, что медведь будет пойман, ни то, что он будет убит. Он ручается только за присутствие зверя в этом круге, и права его основываются на том, что он отыскал следы. При этих условиях, освященных древним обычаем и свято исполняемых, понятно, что пастуху или дровосеку несомненная выгода — обойти медведя и продать свои права охотникам, которые иногда платят высокую цену. Именно с целью заключить подобную сделку и пришел упомянутый выше финский крестьянин к молодым русским господам, а так как предложенное ими вознаграждение далеко превосходило местные цены, то он немедленно согласился на их условия и вызвался хоть в ту же минуту проводить их на место.

Глава 15

Дорогой проводник объявил, что он не только обошел зверя, но что может прямо привести их к берлоге, которая находилась недалеко.

Пушкин предложил своим молодым товарищам разделиться и окружить указанное место, потом по сигналу идти на врага и пресечь ему путь к отступлению по всем направлениям. Но квен не разделял этого мнения и прибавил с улыбкой, что нет надобности в подобных предосторожностях; он отвечал за то, что медведь не покинет своей берлоги, к которой они могут подойти как угодно близко.

Уверенность проводника немного удивила наших охотников, но вскоре они узнали, в чем дело. Квен привел их к скале, составлявшей часть холма.

Он остановился и, указывая на расщелину, сказал:

— Вот здесь сидит старик Налль.

Так называют медведей в скандинавских странах, и это было известно нашим охотникам. Но им показалось до такой степени невероятным, что медведь мог пролезть в отверстие, указанное проводником, что братья расхохотались, а Пушкин нахмурился.

Отверстие — расщелина между двумя камнями — находилось на расстоянии пяти футов от земли и было не более фута под ним в диаметре. Оно обмерзло вокруг, а сверху над ним висели продолговатые льдины наподобие снежных клыков, образовавшихся от капель.

Первой мыслью наших охотников было, что хитрый квен их обманул. Пушкин объявил без церемоний, что он не позволит издеваться над собой, и потребовал возвращения денег, заплаченных за право охоты.

— Это выдумки! — сказал ветеран. — Если бы даже внутри и была пещера, то медведь не мог бы войти туда; в эту дыру и кошка пролезет с трудом.

Да и где же следы, которые доказывали бы присутствие медведя? Ничего подобного не было ни по краям отверстия, ни поблизости. Только в отдельных местах видны были несколько полустертых отпечатков человеческой ступни — без сомнения, самого же проводника, и следы собачьих лап, но ничто не напоминало медвежьих.

— Нас обманули, — проворчал наконец Пушкин.

— Потерпите, господин, — сказал квен, — что бы вы ни говорили, а медведь здесь, я вам докажу это или возвращу деньги. Посмотрите на мою собаку, она покажет вам, что старик Налль здесь, как показала мне самому.

И квен спустил с поводка небольшую тощую собаку. Животное тотчас же подбежало к отверстию, начало царапать лед и яростно залаяло. Конечно, это служило доказательством, что внутри находится какой-то зверь, но откуда крестьянин мог знать, что это медведь и что он черный?

Ему немедленно задали этот вопрос.

В ответ он вынул из кармана клочок длинной шерсти, явно принадлежавшей медведю.

— Вот почему я знаю, — сказал он, — что в пещере медведь, и что он черный.

— Но откуда же этот клочок шерсти? Где ты его нашел? — спросили охотники в один голос.

— Здесь, господа, — отвечал квен, указывая на каменные выступы вокруг отверстия. — Старик Налль оставил его, вероятно, когда лез в эту дыру. Я нашел его здесь.

— Но, конечно, ты не станешь уверять нас, что медведь вошел сюда, ведь здесь едва пролезет барсук.

— Да, сейчас это правда, — возразил крестьянин, — но он вошел три месяца назад, а дыра была тогда гораздо шире.

— Шире?

— Без сомнения, господа. Отверстие, только верхушку которого вы видите, идет почти до самой земли и все расширяется. Теперь оно замерзло от обледеневшего снега. Если его расчистить, то вы увидите проход, достаточный для медведя. Да, господа, он здесь — я вам ручаюсь!

— В таком случае он заперт и не может вылезти.

— Это правда, — ответил крестьянин. — Если б мы его не нашли, то он остался бы здесь, пока солнце не растопило бы снега. Это часто бывает у нас с медведями, — прибавил он.

Квен, говорил правду. Медведь выбрал себе эту пещеру в начале зимы, и в первые дни его спячки снег забил нижний край и потом замерз, так что ему осталось маленькое окно, или отдушина. Не только скандинавские медведи часто становятся жертвой подобных происшествий. Несмотря на свою догадливость, эти животные сами себя запирают в берлогах. У них есть привычка собирать большое количество мха и сухих трав скорее для того, чтоб заложить вход, чем для устройства лежбища. Местные охотники утверждают, что они делают это для защиты от ветра. Как бы то ни было, эта куча пропитывается дождем, растаявшим снегом и потом, замерзнув, превращается в такую прочную массу, которую надо рубить топором и против которой медведь ничего не поделает. Так мишка сам запирает себя на зиму. Единственное средство спастись — дождаться, пока солнце растопит лед, и он будет в состоянии лапами разгрести эту массу. А так как в это время медведь чрезвычайно слаб — до такой степени, что иной раз не в состоянии прочистить входа — он нередко умирает с голоду в своей берлоге.

Эти объяснения квена, по-видимому, отлично знакомого с нравами и обычаями медведей, не оставляли нашим охотникам ни малейшего сомнения в том, что зверь действительно в берлоге. Вскоре представилось более убедительное доказательство, они услышали злобное ворчанье, в ответ на лай собаки.

Можно было полагать наверняка, что медведь в пещере.

Но каким образом заставить его выйти оттуда?

Глава 16

Охотники подождали немного, надеясь, что медведь высунет морду в узкое отверстие, и приготовили ружья. Но зверь долго не показывался, и решено было прибегнуть к другим мерам. Судя по ворчанью, медведь должен был находиться недалеко от входа, так что его можно было достать палкой. Они попробовали это сделать, но палка проходила наискось и не задевала медведя, хотя животное рычало в глубине пещеры.

Оставалось рубить лед и дать животному свободу. Но согласится ли медведь выйти? Квен в этом не сомневался.

— Оттепель была порядочная, — сказал он, — медведь, вероятно, проснулся, и давно бы уже бегал по снегу, если бы не был заперт. Как только мы откроем ему дверь, он сейчас же выбежит, потому что голоден. Может быть, и задумается на минуту, услышав лай собаки и шум, но ненадолго.

Доводы эти убедили Пушкина, который схватил топор и принялся рубить лед.

— Постойте, — сказал финн, останавливая его за руку, — не торопитесь.

— Почему? Ведь ты сам сказал, что необходимо пробить дверь.

— Без сомнения, но прежде надо сделать нечто совсем другое. Ведь вам известно, что мы имеет дело с черным медведем.

— Какое мне дело — с черным, бурым или серым? — сказал Пушкин, который охотился только в России, где нет черных медведей.

— Разве вам не известно, — возразил финн, — что черный медведь больше, сильнее и свирепее бурого? А голод должен придать ему еще больше свирепости, и как только зверь выйдет из берлоги, первым его движением будет броситься на кого-нибудь и пообедать. Если вы разрубите лед и раскроете выход, признаюсь, я не намерен здесь оставаться. Повремените. Мне кажется, я могу указать вам лучшее средство или, по крайней мере, более безопасное. Мы его используем против медведя, когда мы знаем, что он проснулся, но не может нам помешать.

— Очень хорошо, — ответил Пушкин, — я сделаю все, что ты хочешь. У меня нет охоты вступать в рукопашную, будет с меня и того, что случилось недавно.

И ветеран, рана которого не совсем еще зажила, показал на свое плечо.

— В таком случае помогите мне вырубить несколько толстых кольев в лесу, я вам покажу, как захватить старого Налля и разбить ему череп, не подвергаясь опасности, или всадить ему несколько пуль в башку, если вы предпочтете убить его из ружей.

Предложение квена было принято единодушно. Действительно, если черный медведь, как он уверял, был свирепее бурого, то мысль видеть его около себя на свободе не могла радовать охотников. Если, наконец, зверь и не искалечил бы никого, а только бы ушел, то и это было бы чрезвычайно неприятно.

Финн сообщил свой план, и все вызвались немедленно помогать ему. Они нарубили множество кольев и, заострив с одного конца, вбили их в землю, так что они образовали перед входом в пещеру что-то вроде частокола. Снаружи колья обложили большими камнями и сверху связали еловыми ветвями. Между кольями невозможно было проскользнуть и кошке. Перед пещерой оставили, однако, отверстие, чтобы узник мог высунуть голову.

Оставалось только покрыть пространство между площадкой перед берлогой и скалой. Это было сделано с помощью длинных жердей, положенных горизонтально. На них набросили толстый слой еловых ветвей.

Наконец настала пора рубить лед и дать медведю свободу. Пушкин принялся работать топором и прорубил лед таким образом, чтобы у входа оставалась продолговатая льдина, которую легко было сломать или обрушить внутрь.

Старый гренадер держался настороже, потому что из берлоги доносился тревожный рев. Бросив всю свою тяжесть против ослабленной льдины, медведь мог выскочить каждую минуту.

Наконец, крыша была готова, маленькое отверстие, оставленное между кольями для прохода Пушкина, заделано и оставалось только пробить окончательно льдину.

Для этого послужил им длинный шест с острым железным наконечником, принесенный квеном. Под ударами этого орудия лед совершенно рассыпался, и финн посоветовал охотникам держаться наготове.

Глава 17

Ко всеобщему удивлению, медведь не появился ни в то время, как открыт был выход, ни долгое время спустя после этого.

Финн, однако, ждал, что зверь не замедлит явиться, хотя, может быть, и придется подождать несколько часов. Он посоветовал соблюдать тишину, чтобы медведь подумал, что охотники ушли.

— Он давно уже не ел, — сказал квен. — Пустой желудок его торопит, и потому не беспокойтесь, молодые мои господа, он покажется непременно.

— Зачем же ты заставил нас оставить дыру? — спросил Иван, указывая на небольшое отверстие в частоколе.

— Эта дыра, — ответил крестьянин, — помогает нам иногда убивать медведей, в особенности, когда ни у кого из нас нет ружья. Как только старый Налль выходит из своей пещеры, первым делом он пускается вдоль частокола, ища выход. Он сейчас же заметит это отверстие и, конечно, просунет в него голосу. Кто-нибудь тут же стоит с топором в руке, и нужно быть крайне неловким, чтобы в этом положении не раздробить ему череп или, по крайней мере, не уложить зверя на месте. Как только выйдет медведь, будьте уверены, он выглянет в эту дыру, и тогда, мои молодые господа, вы увидите…

Эти слова квен сопровождал очень убедительным движением топора, которым владел с необыкновенной ловкостью, присущей дровосекам. Охотники поняли его отлично, но это нисколько их не успокоило. Из-за условия, которое отец поставил им, медведь должен быть убит кем-нибудь из них. В нескольких словах они объяснили финну, в чем дело, и тот уступил свой пост Пушкину, который, вооружившись своим тяжелым топором, приготовился нанести зверю по голове такой удар, какого не наносил ни один дровосек в целой Скандинавии. Алексей взял ружье Пушкина, которое намеревался пустить в ход в случае безуспешности своего карабина, а так как Иван зарядил один ствол своего ружья пулей, а другой дробью, то было ясно, что медведю несдобровать.

Вопрос заключался в том, дождутся ли они терпеливо выхода зверя, и нельзя ли будет заставить его показаться на свет по какому-нибудь более сильному побуждению, чем требования желудка. Дровосек вызвался приготовить им длинный шест. Тут же недалеко он срубил высокую тонкую елку, ветви которой тотчас же были обрезаны, и шест вставлен в отверстие пещеры. Елка достала до животного, но так как верхний конец ее был тонким и гибким, то он только слегка щекотал пушистую шерсть огромного четвероногого. Это прикосновение вызвало с его стороны глухое ворчанье, но не в состоянии было заставить его выйти.

Что же оставалось делать? Отойти и терпеливо ожидать, когда голод выгонит животное? Мороз был очень сильный, так и щипал, и перспектива долгого ожидания не представляла собой ничего утешительного. Баррикада была действительно крепкая, чтобы удержать зверя на первых порах, но если его оставить на всю ночь на свободе, то, конечно, ему нетрудно будет потом освободиться.

Нужно было срочно придумать способ выгнать медведя из берлоги.

Изобретательный Иван тотчас же предложил устроить ракету и бросить ее в пещеру. Мысль показалась удачной. Во всяком случае ее легко было выполнить. Пушкин в ту же минуту насыпал полную горсть пороху, растер его на камне и, смачивая водой из фляги, принялся месить. В несколько минут мякоть была готова, и он скатал из нее нечто вроде большой сигары, которую высушил у костра, разложенного в стороне. К одному концу ее приделали фитилек из трута.

Когда все было готово, ветеран стал напротив отверстия пещеры, потрясая своей миниатюрной ракетой, Квен принес головню, зажег фитиль, и все это вместе полетело в глубину пещеры. Пушкин немедленно занял свой пост с топором в руке.

Ожидание было непродолжительным: почти тотчас же пещера осветилась ярким светом, раздался свист, треск, послышался резкий крик, и, прежде чем сгорела ракета, медведь выскочил и разбил остатки льдины, которая его недавно удерживала. Раздались два выстрела, но они не остановили зверя; он ринулся на частокол, который затрещал и покачнулся. К счастью для наших охотников, колья были вбиты прочно, потому что зверь оскалил два ряда таких страшных зубов, каких они никогда не видели, и достаточно было двух ударов его когтей, чтоб раздробить самый крепкий череп в мире.

Иван выстрелил из другого ствола, заряженного крупной дробью, но это лишь усилило ярость зверя, который, ища выход, ужасно ревел.

Алексей бросил карабин, схватил ружье Пушкина, просунул дуло между двух кольев и намеревался нанести смертельный удар, потому что положение охотников становилось крайне опасным. Он прицелился в сердце медведя и только хотел спустить курок, как вдруг до его слуха донесся глухой удар. В тот же момент медведь рухнул на землю.

Это Пушкин ударил зверя топором по голове и рассек ему череп. Как и предсказывал квен, медведь неосторожно высунул голову в отверстие, возле которого стоял на посту старый гренадер.

Охотники разобрали частокол, вытащили зверя, подтянули его на дерево и бережно сняли с него пушистую шкуру. После этого они отправились на место, где остановились.

Убитый медведь, как обещал им проводник, был черный, хотя мех его и не полностью походил на мех американского и черного индийского медведей. Напротив, его шерсть была у корней бурая и только на другом конце черная. Но он бесспорно принадлежал к той разновидности медведей, которую они искали. Стало быть, нашим охотникам оставалось только уложиться, попрощаться с холодной Скандинавией и направить свой путь в более теплые страны. На другой день они выехали в Пиренеи.

Глава 18

Не имея недостатка в деньгах, наши путники ехали очень быстро, останавливаясь в столицах только для того, чтобы визировать свои паспорта, а иногда воспользоваться рекомендательным письмом от имени самого государя. Повсюду, где они предъявляли его, подпись императора производила магическое действие, и, зная, что так будет везде, братья нисколько не заботились о дальнейшем путешествии.

Покинув страну, ставшую местом их первых охот, они спустились по реке Торнео до ее устья, оттуда на пароходе прибыли в Данциг. Из Данцига отправились через Берлин, Страсбург и Париж в маленький городок Баньер, известный своими купаниями. Здесь они очутились среди первых отрогов той горной цепи, которая, с точки зрения туристов, мало уступает самим Альпам, а для натуралистов даже интереснее.

Пребывание наших путешественников в Баньере продолжалось недолго. Они оставались там ровно столько времени, сколько было нужно, чтобы запастись свежими силами в его теплых и благодатных водах.

Нечего и говорить, что молодые русские были очарованы почти всем, что увидели на юге Франции. Их дневник был наполнен восторженными описаниями. Особенно их поразил живописный костюм пиренейских крестьян, совершенно непохожий на неизменную синюю блузу, которую они видели на севере и в центре Франции. Здесь на каждом шагу встречается алый или белый берет, богатая коричневая куртка и красный пояс, составляющие обычный костюм беарнских крестьян, людей сильных и красивых.

По дороге, которой они ехали, рядом с ними двигались повозки, запряженные сильными и белыми, как сливки, быками. Справа и слева паслись стада баранов и овец под присмотром живописно одетых пастухов; их сопровождали несколько больших пиренейских собак, служба которых — охранять порученных им животных.

У въезда в одну деревню они увидели такую картину: мужчины, стоя по колено в воде, мыли свиней, охотно дававших себя купать. Быть может, этому купанию в теплой минеральной воде и обязана байоннская ветчина своей славой.

Далее наши путешественники проехали мимо ванны для кур — бассейна, наполненного почти кипящей водой. Несмотря на это, несколько женщин окунали туда кур — не мертвых, как это можно было бы предположить, чтобы потом легче их ощипывать, а живых, чтобы очистить их, как говорили эти женщины, от беспокоящих их паразитов. Так как вода была достаточно горячей, а женщины погружали птиц в нее по шею, то наши охотники позволили себе усомниться в том, что курам это было приятно.

Немного далее путешественников поразили странные звуки, доносившиеся из маленькой долины около дороги. Приглядевшись, они заметили там группу в сорок или пятьдесят женщин, занятых расчесыванием льна. В Пиренеях эту работу выполняют женщины; вместо того, чтобы заниматься этим дома, они собираются в тенистом месте, куда каждая женщина приносит свой лен, и там под шутки, смех и пение грубый сырой материал превращается в блестящие и шелковистые пряди.

Им пришлось наблюдать еще один довольно любопытный обычай; это было тогда, когда они уже покинули долину и поднимались в горы. Наблюдение это было сопряжено с большой опасностью для них, и оно превратилось в целое приключение, на котором стоит остановиться подробнее.

Все три путешественника ехали шагом на верховых животных: Алексей и Иван — на сильных и живых лошадках знаменитой пиренейской породы, Пушкин же сидел на очень высоком французском муле, потому что бывшему гренадеру российской императорской гвардии требовалось четвероногое хорошего роста. Зато мул этот не отличался полнотой, а был худым и тощим, как пиренейский волк.

Вместе с ними, также на муле, ехал четвертый человек, нанятый для услуг, на которого были возложены три обязанности. Во-первых, он должен был служить им проводником; во-вторых, по окончании экскурсии отвести верховых животных в деревню, где они были наняты, и, наконец, в-третьих, помогать им в охоте на медведя, которая и была целью предприятия. Поэтому они выбрали его среди самых искусных охотников.

Итак, четверо путников ехали по очень крутому откосу. Они оставили позади последний поселок и даже последний дом и поднимались на одну из скал, которые отделяются от главного горного хребта и выступают на равнину. Дорога, по которой они следовали, едва заслуживала этого названия: это была попросту узкая, едва доступная лошадям тропинка. Склон был настолько крут, что приходилось сделать дюжину зигзагов, чтобы достичь вершины.

У подножия горы путники увидели людей, занятых какой-то работой. Проводник сказал, что эти люди связывают дрова, так как их ремесло состоит в снабжении топливом городов, расположенных в долине.

В этом не было ничего удивительного. Но что поразило наших путешественников, так это способ, каким эти дровосеки отправляли дрова к подножию горы. Проехав два или три поворота, образуемых тропинкой сбоку скалы, они были поражены шумом, подобным треску сталкивающихся с камнями и ломающихся палок. Шум этот, казалось, шел сверху и, взглянув в этом направлении, путники увидели довольно большое количество каких-то предметов круглой формы, катящихся с огромной скоростью. Эти предметы оказались вязанками дров; они катились и спускались с такой быстротой, что если бы наши путники оказались на их пути, то им трудно было бы увернуться от этой лавины.

Только они поделились друг с другом этим соображением и благословили свою счастливую звезду, предохранившую их от такой беды, как сверху снова спустили целый поток дров, и на этот раз он очевидно катился прямо на них. Нельзя было угадать, в какую сторону уклониться, чтобы спастись — кинуться вперед или отступить назад; поэтому путники с молчаливым опасением ждали, чем все это кончится. К счастью, их ожидание продолжалось недолго: едва минула секунда — и бесформенная масса, подпрыгивая, с быстротой молнии и с грохотом прокатилась как раз мимо них, причем сила ее была такова, что если бы хоть одна из вязанок задела мула или лошадь, то неминуемо столкнула бы с горы и животное и его всадника.

Охотники продолжали свой путь, снова поздравляя себя с тем, что отделались одним страхом, но каков был их испуг, когда они в третий раз увидели точно такую же опасность. Вот снова мчится дровяная масса, а за нею с треском катятся и сталкиваются круглые бревна. Новый поток миновал их, как и два первых, по счастливой случайности никого не задев и на этот раз.

Таким образом все четверо, здоровые и невредимые, достигли вершины горы, что не помешало Пушкину излить свой гнев на дровосеков, по счастью, ничего не понявших из его брани. Но его сторону принял проводник, который подвергался такой же опасности и потому был сердит не менее гренадера: он с многоречивостью беарнца прочел им целую проповедь, которую пересыпал проклятиями и кончил угрозой подвергнуть их всей строгости закона.

Но так как дровосеки, несколько ошеломленные этим неожиданным вмешательством, слушали его молча и с полным добродушием, то он, наконец, успокоился, и вся кавалькада вновь пустилась в путь. Однако Пушкин не мог удалиться, не показав кулак неосторожным дровосекам и не пустив в их адрес хорошенького русского словечка, которое не подлежит переводу.

Немного выше того места, где стояли путешественники, дорога углубляется в расщелину меж двух гор. Добравшись до нее, они на некоторое время потеряли из виду долину. Путешественники продолжали ехать по тропинке, годной лишь для вьючных животных и для пешеходов и совершенно недоступной экипажам, но она уже шла к одним из так называемых «ворот», ведущих в Испанию. Через эти ворота производится торговля между обеими странами, причем большинство транспортов переправляются с испанскими погонщиками мулов, которые переходят через горы с большим количеством этих животных, нагруженных ящиками и тюками с товарами.

Наши охотники могли вскоре сами судить о значительности этой торговли и о способе, каким она производится, так как на одном из поворотов им повстречалось множество мулов, наряженных в красное сукно и тисненую кожу и порядочно нагруженных. Караван остановился на одной из маленьких площадок, и проводники, которых было человек двенадцать, уселись на выступах скалы, немного впереди животных. На них были надеты плащи из коричневого сукна, любимого испанскими пиренейцами, что, в соединении с их бронзовыми лицами, лихими усами и странными костюмами, позволяет принять их иногда за шайку разбойников или, по крайней мере, за контрабандистов.

Между тем это не были ни те, ни другие, а просто честные испанские погонщики мулов, направляющиеся на французский рынок с товарами, добытыми по ту сторону гор.

Наши путешественники, приблизившись к ним, застали их за завтраком, состоявшим только из черного хлеба с овечьим сыром, который они запивали легкой малагой, налитой в мех.

Это были веселые ребята; они пригласили вновь прибывших отведать их вина, и невежливо было бы им отказать. Иван и Алексей наполнили вином свои серебряные кубки, привешенные к поясам. Пушкин, не имея своей посуды под рукой, попробовал пить по способу погонщиков мулов, но так неловко поднял мех вверх и так сильно надавил его, что вино, вместо того чтобы течь в рот тонкой и ровной струйкой, залило ему все лицо. Ничего не видя, захлебываясь, но, однако, не выпуская из рук злополучного кожаного мешка, драгоценное содержимое которого текло по его носу и длинным усам, старый солдат состроил такую физиономию, что испанцы расхохотались до слез. Их шумное веселье сопровождалось криками «браво!» и аплодисментами, как будто они присутствовали в театре на спектакле.

Пушкин принял это благодушно, и погонщики мулов просили его повторить, но, не желая вторично подвергаться подобному злоключению, старый солдат взял кубок у одного из своих господ и смог вволю освежиться. Так как вино ему понравилось, а испанцы предлагали пить сколько угодно, то мех возвратился к владельцам значительно съежившись.

Однако, если бы Пушкин был менее падким на малагу, он, может быть, избежал бы неприятности, почти тотчас же постигшей его.

Наши путешественники, обменявшись несколькими любезностями с погонщиками мулов, снова уселись в седла и решили продолжать путь. Пушкин, забравшись на своего высокого мула, поехал впереди. Перед ним стоял табун навьюченных мулов, который так загородил дорогу, что приходилось проталкиваться с трудом. Эти животные казались довольно спокойными: некоторые из них ощипывали кустики, находившиеся поблизости, но большинство стояли неподвижно, лишь встряхивая иногда своими длинными ушами, или же переступая с ноги на ногу. Пушкин, с минуту поглядев на них, решил, что обойти их стороной нет возможности и что придется проехать через весь табун. Весьма возможно, что если бы он это проделал тихо, животные остались бы спокойными и не обратили бы на него внимания; но, возбужденный выпитым вином, отставной гренадер, вместо того, чтобы мирно следовать своим путем, вонзил шпоры в бока мула и с громким криком бросился в середину табуна.

Почуяли ли испанские мулы в незнакомом муле иностранца, которого приняли за француза, или же крики гренадера неприятно поразили их слух — трудно сказать, но только они все бросились на Пушкина, разинув пасти, с поднятыми ушами и хвостами. Гренадер уже не слышал, как проводник и погонщики кричали: «Берегитесь!»

Да если б он их и слышал, то было уже поздно, потому что, прежде чем он успел сообразить, в чем дело, он оказался окруженным, по меньшей мере, дюжиной разозленных животных, которые, пронзительно крича, начали кусать его и его мула со свирепостью голодных волков. Напрасно бедный мул изо всех сил лягался направо и налево, напрасно всадник пустил в ход свой кнут, испанские животные грозили ему не только зубами: несчастный Пушкин должен был еще защищаться и от ударов копытами — ударов, которые сыпались на него со всех сторон и против которых его толстые сапоги и широкие шаровары, уже разорванные в нескольких местах, были плохой защитой.

Видя печальное положение старого солдата, проводники каравана поспешили на помощь. Громко крича и щелкая бичами, как это умеют делать одни погонщики мулов, они старались разогнать нападающих; но, несмотря на все их старания и умение заставлять этих животных слушаться себя, Пушкину могло бы прийтись еще хуже, если бы ему не удалось самому выйти из затруднения: ловко соскочив с седла, он одним прыжком очутился на большом камне. Оттуда он взобрался еще выше и вскоре уже был вне опасности.

Его мул продолжал защищаться от ожесточенно преследовавших его испанских мулов, но, избавившись от тяжести всадника, он, наконец, пробился сквозь табун и галопом помчался по горной дороге. Остальные же мулы, тяжело навьюченные, не выказали ни малейшего желания следовать за ним, и драма благополучно завершилась.

Видя жалкую мину старого солдата, торчащего на скале, погонщики не могли удержаться от громкого смеха. Его молодые господа были слишком встревожены, чтобы последовать их примеру; но, когда они убедились, что их верный Пушкин получил лишь несколько незначительных ушибов, — к счастью, мулы не были подкованы, — им тоже очень захотелось посмеяться над его злоключением. Алексей даже высказал мысль, что их товарищ несколько злоупотребил винным мехом, а потому то, что с ним приключилось, было лишь справедливым возмездием за его невоздержанность.

Проводник пустился в погоню за своим сбежавшим мулом и не замедлил изловить его. Итак, все было приведено в порядок, и наши охотники продолжали свой путь.

Глава 19

Наши путешественники хорошо сделали, взяв проводником местного охотника, так как без него им долго пришлось бы разыскивать медведя. Эти животные, хотя и довольно многочисленные в Пиренеях, вот уже с полвека как водятся лишь в самых пустынных и отдаленных их частях. Зимой пиренейский медведь ищет убежища в густых лесах, растущих на дне ущелий, между гор, где его слух никогда не тревожит топор дровосека. Летом же он бродит на большой высоте, в соседстве с вечными снегами и ледниками, где находит корни и луковицы множества горных растений, и даже лишаи, которые очень любит. Иногда он пробирается в нижние, наименее обработанные долины, чтобы полакомиться маисом или картофелем. При этом он не менее парижского гастронома любит трюфели и имеет на них такое тонкое чутье, что в этом отношении далеко превосходит собак, специально дрессируемых для поисков этих ценных грибов. Он чудесно умеет вырыть их из-под корней больших дубов, под которыми те растут.

Он «вегетарианец», так же, как и его родственник, бурый медведь, и, подобно большинству остальных членов своего многочисленного семейства, любит сладкое. Он крадет у пчел мед каждый раз, как только ему удается найти улей. Иногда он ест и мясо, и часто выбирает свои жертвы в стадах, пасущихся летом на откосах высочайших гор; но пастухи заметили, что эти кровожадные наклонности встречаются лишь у немногих медведей, а вообще близость их не опасна для стада.

Проводник рассказывал, что его отец помнит то время, когда медведи были обычным явлением в нижних долинах. Тогда от их соседства страдали не только стада баранов и овец, но и крупный скот часто подвергался нападению этих прожорливых зверей, и жертвами их довольно часто становились даже люди.

В настоящее время подобные случаи редки, потому что медведи держатся в горах на такой высоте, куда стада почти никогда не выгоняют, а люди бывают очень редко. Проводник прибавил, что медведи очень ценятся такими охотниками, как он, потому что их шкуры продаются весьма дорого. «Но они появляются так редко, — прибавил он в заключение, — что мне удалось убить всего лишь трех за весь этот сезон; но я знаю, где находится четвертый, очень красивый, и если вы расположены…»

Молодые люди поняли намек. Могущество денег везде одинаково, и в некоторых случаях золотая монета вернее укажет вам медведя в пещере среди Пиренеев, нежели нос самой чуткой собаки или глаза самого опытного охотника. Договор был тотчас же заключен. За шкуру медведя было обещано пятьдесят франков.

Сойдя с проторенной тропинки, наши охотники направились в гористое ущелье. Стены и дно его были покрыты мелкими елями, но по мере того как охотники продвигались вперед, деревья становились выше. Наконец они очутились в высоком великолепном лесу, по-видимому, таком же диком и первобытном, как если бы он рос на берегах Амазонки или в Кордильерах. Там не было видно следов живых существ, кроме нескольких тропинок, протоптанных дикими животными.

Проводник рассказывал, что он убивал в этом лесу рысей и что ему не захотелось бы остаться здесь одному на ночь, так как тут собираются многочисленные стаи черных волков. Но в компании он ничего не боялся, так как можно будет развести костры, чтобы держать хищников на приличном расстоянии.

Место, где они должны были встретить медведя, находилось более чем в трех милях отсюда. Проводник ручался за то, что они найдут его без труда. Он видел, как медведь возвращался в свою берлогу несколько дней тому назад, но так как тогда не было собак, то проводник ограничился лишь тем, что отметил место, рассчитывая туда вернуться с товарищем, который помог бы ему. Кое-какие свои дела задержали его в Обонне до приезда иностранцев, и, узнав их намерения, он приберег для них эту добычу. Теперь с ним были две собаки из породы волкодавов, которые могли выгнать медведя из его берлоги; но это средство следовало употребить лишь в крайнем случае.

Лучше всего, по мнению проводника, было дождаться, пока медведь не выйдет на свою ночную прогулку (что он не замедлит сделать), и тогда бежать к его берлоге, перекрыть вход в нее и, устроив засаду, ожидать возвращения зверя. «Он не вернется до утра, — прибавил проводник, — а тогда будет достаточно светло, чтобы целиться и стрелять в него с разных сторон».

Этот план был одобрен, и наши путешественники решили остановиться там, где находились, и ожидать выхода медведя. Яркий огонь быстро разгорался под деревьями; ранец Пушкина развернули, и благодаря его содержимому все четверо принялись за ужин с таким аппетитом, который знаком только тем, кто имел случай проехать тридцать миль по горам.

Они довольно приятно провели время благодаря проводнику, рассказывавшему множество обычных среди горных крестьян историй, относящихся к охоте и промыслу контрабандистов. Он прибавил к ним порядочное количество анекдотов из испанской войны и из того времени, когда французская и английская армии оспаривали друг у друга различные «ворота» в Пиренеях.

Но особенно охотно проводник возвращался к делам, касающимся его профессии, и говорил о них с настоящим энтузиазмом. Так незаметно прошло время для наших путешественников.

Наконец, солнце село, и с наступлением темноты проводник посоветовал им заснуть на несколько часов. На поиски медведя нечего было отправляться до тех пор, пока не наступит глубокая ночь. Почти перед самым рассветом можно надеяться, что медведь станет бродить по лесу; между тем, придя туда слишком рано, можно рисковать застать медведя в берлоге, а в таком случае нельзя быть уверенным, что собакам удастся выгнать его оттуда. Эта берлога могла оказаться просторной пещерой, куда зверь дал бы им проникнуть, чтобы вступить с ними в бой, и, как бы они ни были сильны, в конце концов справился бы с ними, ибо достаточно одного удара медвежьей лапы, чтобы заставить навеки замолчать самую храбрую представительницу собачьей породы. «Собаки, — повторил охотник, — должны использоваться лишь в самом крайнем случае».

Другой план имел гораздо больше шансов на успех. В самом деле, вернувшийся медведь, найдя свою берлогу загороженной, будет вынужден уйти в лес. Собаки пойдут по свежему следу, и зверь не сможет ускользнуть от них, если только ему не удастся найти другую пещеру и спрятаться в нее. Пиренейский медведь нередко влезает на дерево, когда его преследуют собаки и люди; но в таком случае успех охоты будет обеспечен, так как на дереве в медведя легко попасть пулями. Кроме того, им еще представлялась возможность всем одновременно стрелять в него, когда он вернется к своему жилищу, что, несомненно, сразу приведет дело к концу.

Итак, к берлоге следовало идти лишь под утро, чтобы загородить вход в нее и устроить засаду до наступления дня. Поэтому проводник повторил свой совет поспать несколько часов и обещал вовремя разбудить охотников.

Этот совет был братьями принят и исполнен с радостью. Пушкин, порядочно помятый во время своего приключения с мулами, также нуждался в отдыхе, и все заснули, завернувшись в свои широкие плащи.

Глава 20

Верный своему обещанию, проводник разбудил охотников примерно за час до зари; оседлав и взнуздав верховых животных, они продолжали путь. Под большими деревьями было очень темно, но проводник знал местность. Медленно, почти на ощупь проехав около мили, они очутились у подножия крутой скалы; по ней путники поднимались в течение некоторого времени и, наконец, достигли нужного места.

Несмотря на темноту, они могли различить на скале темное пятно; это и был вход в пещеру. Он был невелик, и человек лишь с трудом проник бы в него, да и то нагнувшись; но проводник уверял, что этот низкий и узкий вход вел в обширную пещеру; таких пещер много в этой части Пиренеев. Если б проводник наверняка знал, что за входом находится углубление, достаточное лишь для того, чтобы в нем мог поместиться медведь, он принял бы гораздо больше предосторожностей. В этом случае, действительно, было бы легко заставить зверя выйти при помощи собак; но если, как предполагал проводник, пещера была достаточно просторна для того, чтобы медведь мог в ней свободно двигаться, то выманить его наружу не было никакой возможности. Зверь, только заподозрив присутствие врага в окрестностях, мог бы несколько дней оставаться в своей крепости, а это значит, что пришлось бы прибегнуть к настоящей осаде, продлившейся бы долго, да и она могла ни к чему не привести.

Охотники с величайшей осторожностью приблизились к пещере, боясь, как бы медведь, бродя по лесам, не услышал их и, всполошившись, не бросился бы к своей берлоге прежде, чем они успеют запереть в нее вход. Для большей верности, они оставили собак и верховых животных в некотором отдалении, привязав их к деревьям, и направились к пещере, стараясь как можно меньше шуметь и разговаривая лишь вполголоса.

Вслед за тем проводник начал приводить свой план в исполнение. Пока охотники спали, он приготовил большой факел из сухих еловых веток; теперь он зажег его и воткнул в землю близ скалы. В ту минуту, как пламя разгорелось у входа в пещеру, все с ружьями в руках стали наготове. Охотники не были уверены в том, что медведь ушел; могло так случиться, что он еще лежал внутри убежища. В таком случае свет мог разбудить его и вызвать наружу; поэтому следовало быть готовым ко всякому повороту.

Но так как никто не показывался, то проводник привел своих собак и спустил их. Едва очутившись на свободе, эти животные, отлично понимавшие, что от них требуется, бросились прямо в пещеру. В течение нескольких минут они нетерпеливо повизгивали, ясно показывая этим, что чуют медведя.

Проводник, как оказалось, угадал верно: узкий проход вел в пещеру больших размеров: об этом можно было судить по расстоянию, с которого слышался лай собак. Было бы совершенно бесполезно пытаться выманить медведя из такого места, если бы он только сам не пожелал выйти. Поэтому наши охотники не без некоторого волнения прислушивались к лаю собак, который повторяло эхо пещеры.

Ожидание их продолжалось недолго, так как самое большее через минуту обе собаки вышли с опущенными ушами; их поиски были тщетны.

Тем не менее их беспокойные и чуткие движения говорили, что след свежий и что медведь покинул свою берлогу совсем недавно. Кроме того, хозяин собак слышал, как они рылись в траве, составляющей постель медведя, — это было несомненным доказательством того, что жилище было пусто.

Это было именно то, чего хотели охотник-проводник и его товарищи; тотчас же, сложив свои ружья на землю, они принялись вместе с ним загораживать вход в пещеру. Ничего не могло быть легче этого. Камни у них были под руками, и они сделали из них перед отверстием берлоги баррикаду, способную преградить проход любому зверю.

После этого охотники вздохнули свободнее. Они были теперь уверены в том, что отрезали медведю путь к отступлению и могли вполне надеяться на то, что им удастся пустить в него пулю, конечно, если только он не заподозрит чего-нибудь, подходя к своей берлоге.

Теперь оставалось только укрыться в засаде и дожидаться его возвращения. Важно было лишь хорошенько спрятаться и оставаться невидимыми. В самом деле, охотники не знали, с какой стороны вернется медведь. Приближаясь, он мог их увидеть и удрать раньше, чем они успеют выстрелить. Нужно было непременно предотвратить такую неудачу.

Подходящий план живо пришел на ум опытному пиренейскому охотнику. Перед скалой росло несколько больших деревьев; если влезть на них и спрятаться в листве, то медведь ни за что не догадается о присутствии неприятеля.

Эта мысль была тотчас же приведена в исполнение. Иван и Пушкин влезли на одно дерево; проводник и Алексей расположились на другом, и, разместившись так, чтобы, оставаясь невидимыми, самим видеть вход в пещеру, все принялись ждать возвращения медведя.

День прошел быстро, а медведя все не было. Точно рассчитать момент его возвращения было невозможно, потому что многие обстоятельства могли ускорить или задержать его.

— Прежде часто видели медведей, бродящих днем, — сказал охотник, — но тогда они были многочисленны, и охотники меньше преследовали их. Теперь же они покидают свое убежище лишь по ночам. Что касается нашего медведя, то, конечно, рано или поздно, но он вернется. Это зависит от того, много ли его преследовали за последнее время.

Вскоре охотники уже знали, что им думать на этот счет: медведь сам позаботился вывести их из состояния неопределенности, появившись у них перед носом.

Они увидели его внезапно, когда он пробирался ко входу в пещеру. Зверь казался сильно возбужденным; можно было подумать, что его преследуют или что он увидел в лесу что-то неожиданное, что вызвало у него тревогу. Быть может, он заметил лошадей или следы охотников.

Во всяком случае, последним некогда было об этом раздумывать, или, вернее говоря, медведь не дал им на это времени, так как, едва увидев вход в пещеру загороженным, он излил свой гнев в ужасном вопле, резко повернулся назад и убежал так же быстро, как и появился.

Сразу раздалось четыре ружейных выстрела, и несколько клочков шерсти, сорванных с боков зверя, показали, что он был ранен. Он даже пошатнулся, и охотники испустили победный крик; но радость их была преждевременной, так как прежде чем звук их голосов замер в скалах, медведь оправился и побежал во всю прыть.

Охотники видели, как он остановился и обернулся на деревья, как будто ища там своих врагов и собираясь броситься на них, но, почти тотчас же изменив намерение, прыжками бросился в лес и скрылся.

Раздосадованные, они поспешно спустились со своих наблюдательных постов и, отвязав собак, побежали по следу. К большому удивлению и не меньшему удовольствию охотников он привел их к тому месту, где они оставили своих верховых животных; они сразу же убедились, что медведь прошел здесь. Лошади и мулы брыкались, словно внезапно пораженные безумием. Их ржание и крики выражали испуг, и если бы они не были крепко привязаны, то, вероятно, сорвались бы и разбежались, после чего их было бы уже трудно поймать.

Наши путешественники в один миг отвязали их, вскочили в седла и помчались в том же направлении, что и собаки, лай которых они слышали уже в отдалении.

— Пиренейский медведь, — говорил охотник-проводник, — когда его выгонят из берлоги, часто удирает очень далеко, прежде чем остановиться. Нередко можно видеть, что он покидает ущелье или склон горы, где живет, чтобы в более безопасном месте подыскать себе новое убежище. Таким способом он часто сбивает охотников с толку. Он проходит по вершинам скал или вдоль пропастей, по таким тропинкам, куда не могут отважиться забраться ни люди, ни собаки.

Этого и следовало опасаться, так как лес, в котором находились наши путешественники, был почти со всех сторон окружен отвесными скалами, и если бы медведь забрался в этот лабиринт крутых обрывов и пропастей, чтобы достичь горных вершин, они рисковали окончательно его потерять.

У охотника-проводника оставалась еще последняя надежда. Он, так же как и его товарищи, был уверен, что в медведя уже попало несколько ружейных зарядов, зверь должен быть довольно серьезно ранен, если так пошатнулся. Поэтому возможно было, что он станет искать приюта поблизости, может быть, на каком-нибудь дереве. Ободренные этой надеждой, все ехали вперед.

Проводник не ошибся. Едва проехав милю, они услышали непрерывный лай собак, раздававшийся поблизости и все на одном и том же месте, из чего безошибочно заключили, что медведь либо влез на дерево, либо встретил пещеру, в которую и забрался, либо же, наконец, обернувшись назад и решив защищаться, держал собак на приличном расстоянии. Хотелось, чтобы из этих трех предположений верным оказалось первое, и можно было надеяться, судя по лаю собак, что так оно и есть. Продвигаясь все время вперед, они вскоре увидели собак, которые прыгали вокруг огромного дерева, временами бросались на его ствол и лаяли на какое-то животное, притаившееся в ветвях.

Это мог быть только их медведь, и, убежденные в этом, наши охотники приблизились к дереву, каждый держа ружье наготове.

Но, подойдя к подножию дерева, они тщетно смотрели на ветви: медведя там не было! Правда, на макушке виднелась какая-то черная масса, но она менее всего походила на медведя.

Дерево было необычайной высоты, громадные ветви его простирались на несколько футов во все стороны от ствола. В некоторых местах листва была настолько густая, что могла бы скрыть крупное животное, но все же не было ничего, кроме листьев и ветвей, и медведь не мог бы поместиться на нем так, чтобы его не было видно снизу. А между тем там находился медведь, тот самый, за которым они охотились. В этом не могло быть сомнения, хотя не видно было ни малейшей части его тела, ни даже кончика его хвоста или морды.

Можно было бы подумать, что медведь пролез в дупло дерева; но дупла не было. Впрочем, в этом исчезновении зверя не было ничего таинственного. Читатель помнит ту черную массу, которая лежала на верхних ветвях и вид которой поразил охотников, когда они подошли к дереву; очевидно, она и скрывала зверя от их взглядов.

Но что это могло быть?

Глава 21

Этот вопрос и задавали себе наши путешественники. Черная масса больше всего походила на кучу хвороста, потому что состояла из множества сучьев и веток, связанных вместе и прикрепленных к верхним разветвлениям дерева. Их было достаточно, чтобы нагрузить телегу, и они были так плотно прижаты друг к дружке, что небо можно было видеть лишь у краев кучи.

В центре же ветви были так плотно переплетены, что образовывали сплошную массу, непроницаемую для света.

— Орлиное гнездо! — после минутного осмотра вдруг воскликнул охотник-проводник. — Так и есть! Собаки правы, медведь спрятался в птичьем гнезде.

Вскоре для всех стало очевидно, что медведь влез по дереву и спрятался в большом орлином гнезде, хотя снизу не было видно ни единого его волоска.

Если бы у них еще могло оставаться малейшее сомнение на этот счет, то его быстро бы рассеяла почти тотчас же разыгравшаяся сцена. Смотря вверх, охотники увидели двух быстро спускающихся больших птиц.

Это были, очевидно, хозяева захваченного гнезда. Вскоре стало ясно и то, что пришелец был для птиц не особенно желанным гостем, так как орлы начали описывать вокруг вершины дерева быстрые круги, бить крыльями над гнездом и издавать грозные крики, в которых слышалась ярость. Не присоединил ли медведь к нескромности своего нежданного визита еще какой-нибудь разбойничий подвиг, не уничтожил ли он у орлов их яиц или птенцов? Этого пока нельзя было сказать. Но если даже он это и сделал, то худшего приема он уже не мог ожидать, и птицы продолжали шумно выражать свое неудовольствие, пока выстрел не предупредил их о присутствии еще одного врага, которого следовало опасаться больше медведя. Только уж после этого расширили они радиус кругов, продолжая, однако, время от времени спускаться к гнезду с криками ярости и горя.

Наши охотники спешились и привязали поблизости верховых животных. Теперь они знали, что медведь в гнезде, но хотя отступление и было ему отрезано, они не могли поручиться за то, что им удастся его захватить. Если бы он спрятался попросту в ветвях, то пули могли бы попасть в него, и они легко довели бы дело до конца, так как, убитый или серьезно раненый, зверь должен был свалиться на землю; но теперь дело обстояло совсем иначе. Гнездо было не только достаточно вместительным для того, чтобы медведь мог свободно улечься в нем, но оно образовывало под ним непроницаемую для пуль защиту.

Каким образом заставить зверя слезть оттуда? Вот вопрос, который охотники тотчас же себе поставили, как только удостоверились в присутствии медведя. Горец выстрелил не для того, чтобы заставить орлов удалиться, но в надежде, что испуганный медведь пошевелится, переменит положение и откроет часть своего тела.

Трое русских стояли с ружьями на плече, готовые воспользоваться этим случаем, если он представится. Пуля ударила в гнездо, которое на минуту исчезло в туче пыли, но медведь не пошевелился.

Еще две или три пули были выпущены с таким же результатом, и стало очевидно, что этим способом охотники ничего не добьются. Поэтому стрельба была пока прекращена, и они стали придумывать какой-нибудь иной план нападения.

Казалось, что нет никакого средства выманить зверя из воздушной крепости. Не попробовать ли добраться до него? Нечего было и думать лезть на дерево и нападать на зверя. Никто бы не пожелал схватиться врукопашную с таким врагом даже на земле, а уж тем более в таком опасном месте, как гнездо из сухих ветвей, помещенное на огромной высоте. Впрочем, если бы им даже и пришла в голову такая мысль, они не могли бы ее осуществить. Края гнезда далеко свешивались над ветвями, поддерживающими ее центр, и только обезьяна или медведь могли отважиться безнаказанно пролезть по ним. Для человека же такая попытка была невыполнима. Тут, несомненно, можно видеть доказательство мудрости инстинкта, руководящего орлами, как и всеми другими птицами, в постройке их гнезд. Итак, об этой опасной затее нечего было и думать.

Что же делать? Срубить дерево? Охотники было подумали об этом, но дерево было нескольких футов в диаметре, а так как при них был лишь плохо отточенный топор, то работать им пришлось бы слишком долго. Быть может, понадобилось бы несколько дней, чтобы срубить это гигантское дерево, да и тогда было возможно, что медведь ускользнет от них среди суматохи, неизбежно последующей за падением подобного дерева.

И охотники отказались от этой затеи, подыскивая какой-нибудь другой, более простой и верный способ получить медвежью шкуру.

Довольно долго ломали они голову над этим, когда вдруг радостное восклицание проводника возвестило им, что наконец найден выход. Все взоры обратились к нему.

Глава 22

— У меня есть план, — сказал охотник, — план, благодаря которому я наверняка заставлю медведя спуститься, если он только не предпочтет быть зажаренным наверху. Черт побери! Да, мне пришла в голову великолепная мысль!

— Ну, говори скорее, какая! — торопил Иван, уже наполовину угадавший его намерение.

— Потерпите! Через минуту вы увидите, в чем дело.

Все трое путешественников окружили проводника и стали внимательно следить за его действиями.

Он насыпал себе на ладонь немного пороха, потом оторвал полоску от куска коленкора, который вытащил из своего ягдташа, смочил ее слюною и покрыл порохом. Затем горец начал все это слегка растирать в ладонях, до тех пор, пока почерневшая и пропитанная селитрой тряпка не стала совершенно сухой.

После этого горец разыскал на стволах окружающих деревьев мох, который смешал с двумя пригоршнями сухой травы, и сделал комок. Наконец он вытащил из ягдташа коробку химических спичек, которую опять положил на место, убедившись, что она полна, и тогда начал объяснять своим товарищам цель этих приготовлений. Отчасти они уже догадались, и он только подтвердил их предположения, объявив, что намерен влезть на дерево и поджечь гнездо.

Излишне говорить, что этот проект был найден настолько же оригинальным, как и смелым, и единогласно одобрен. Конечно, дело, которое собирался выполнить горец, требовало редкой храбрости. Добраться до гнезда было возможно, так как несмотря на чрезвычайную высоту дерева, по нему удобно было вскарабкаться до самой макушки. Ветви росли вдоль всего ствола, и для сына Пиренейских гор было нетрудным делом влезть на него. Но пока он будет лезть вверх по дереву, медведю может прийти мысль спуститься, а если он это сделает, жизнь предприимчивого охотника, разумеется, подвергнется большой опасности.

Однако эта опасность не могла его остановить и, предупредив своих товарищей, чтобы они приготовили ружья и держались настороже, он подошел к стволу и начал подниматься.

Сам медведь не влез бы проворнее бесстрашного горца, который перепрыгивал с одной ветви на другую, а там, где их не было, босые ноги ставил на узлы и неровности ствола. Так он настолько приблизился к гнезду, что легко мог бы просунуть в него руку. Но он ограничился тем, что отломил от него несколько сухих палок и сделал маленькое углубление в центре этой воздушной постройки. Горец работал молча и с величайшими предосторожностями, тщательно избегая всего, что могло бы выдать его присутствие и преждевременно потревожить медведя.

Вскоре он проделал среди ветвей достаточно большую дырку чтобы всунуть в нее свой клубок сухой травы, который он обернул коленкором, пропитанным порохом.

Это было делом одной минуты, затем еще минута понадобилась ему на то, чтобы зажечь спичку и поджечь длинный тряпичный фитиль, висевший под гнездом.

Сделав это, он спустился с дерева еще быстрее, чем влез.

Едва очутился горец на земле, как увидел, что трава загорелась, и среди густого синего дыма, медленно поднимавшегося спиралями вокруг гнезда, показалось красное пламя.

Четверо охотников держались наготове, наблюдая за тем, как разгорается огонь, и не сводя глаз с краев гнезда.

Развязка недолго заставила себя ждать. Дым уже привлек внимание медведя, а треск сухого горящего дерева вскоре заставил его понять опасность положения.

Огонь еще не дошел до него, а уже можно было видеть, как медведь высунул голову над краем гнезда, сначала с одной, потом с другой стороны, очевидно, обеспокоенный и весьма озабоченный тем, что происходило. Два или три раза его враги уже готовы были пустить ему пулю в голову; но его движения мешали хорошо прицелиться, а главное — такая поспешность могла бы погубить весь план в ту минуту, когда его успех казался вполне обеспеченным: убитый зверь остался бы в гнезде и превратился бы в золу. И так уже надо было опасаться, как бы его шкура не была серьезно попорчена.

Вдруг Алексей и Иван радостно вскрикнули в один голос, увидев, что громадное четвероногое поднялось во весь рост, среди дыма, над очагом пожара. Медведь тотчас же начал спускаться с ветки на ветку: но в ту же минуту в тело зверя одновременно вонзились четыре пули, и, по крайней мере, одна из его ран была смертельной, потому что видно было, как его передние лапы выпустили ветвь, он вытянулся и тяжело упал на землю, где и остался лежать без движения.

Тем временем огонь охватил гнездо, которое спустя пять минут уже пылало. Сухие ветки, из которых оно было сложено, коробились и трещали; красные искры сверкали, как звезды, и сыпались на землю огненным дождем, между тем как вверху раздавались яростные крики орлов, присутствовавших при разрушении своего жилища.

Но охотники не обращали на все это никакого внимания. Их дело было закончено, или, во всяком случае, приближалось к концу. Оставалось только содрать с медведя шкуру. Справившись с этой последней частью своей задачи, они сели на лошадей и поехали назад через горы.

В первой же встретившейся им на испанской территории деревне они простились со своим проводником, который покинул их, вполне довольный полученной за свои труды платой.

Глава 23

Не теряя времени, наши путешественники поехали на юг и добрались до Мадрида, где оставались ровно столько времени, чтобы успеть посмотреть на очень оживленное, но вовсе уж не такое приятное зрелище — на бой быков. Оттуда они поехали в Лиссабон и сели на пароход, идущий в Пару, или Гран-Пару, бразильскую колонию у устья Амазонки, уже и теперь процветающую, а в недалеком будущем готовую стать большим городом.

Намерением наших охотников было подняться вверх по реке и по одному из ее многочисленных притоков достичь восточного склона Анд, где водятся так называемые очковые медведи.

Прибыв в Пару, они были приятно изумлены, узнав, что на Амазонке есть пароходы, и, значит, вместо того чтобы подниматься до ее истоков в течение шести месяцев, как прежде, можно было проделать то же путешествие в двадцать дней. Эти пароходы принадлежат бразильскому правительству; оно сумело использовать богатства страны лучше, чем любое из южноамериканских государств, которым принадлежат области, орошаемые притоками великой реки Амазонка.

Наши молодые русские, разделяя весьма распространенное заблуждение, думали, что ее берега совершенно дикие и представляют собой почти совершенно неисследованную местность. Вскоре они убедились в том, что такое представление было ошибочным, и что, кроме большого города Пары в устье реки, по ее берегам до самого Перу попадаются значительные поселения. На некоторых ее притоках, например на Рио-Негро и Мадейре, находятся также довольно крупные селения и плантации. На первой из этих рек стоит Барра, город с 2000 жителей.

В той части территории, которая принадлежит Бразилии, население городов и деревень состоит из португальских негров и обращенных в христианство индейцев. По соседству с Кордильерами земля принадлежит различным южноамериканским государствам, главным образом, Перу, и населена исключительно индейцами, среди которых живут немногочисленные европейцы. Там встречаются также поселки, называемые миссиями, население которых почти сплошь состоит из индейцев, управляемых испанскими священниками. Несколько лет тому назад некоторые из этих поселков находились в цветущем состоянии, но теперь пришли в полный упадок.

На бразильском пароходе, на котором они поднимались по реке, нашим путешественникам посчастливилось найти интересного спутника, который сообщил им ценные сведения об этой стране и ее богатствах. Это был старый португальский негоциант, который провел почти всю свою жизнь в путешествиях не только по этой реке, но и по нескольким ее главным притокам. Его торговля состояла в том, что он скупал у разных индейских племен естественные плоды лесов, почти непрерывно тянущихся от Анд до Атлантического океана.

Главными предметами вывоза являются там сассапарель, хинная кора, различные красильные вещества, ваниль, бразильские орехи, пальмовые волокна и прочие продукты, без труда поставляемые здесь растительным царством, могущество и богатство которого кажутся неистощимыми. Оттуда вывозят также обезьян, попугаев, перцеядов и других птиц с блестящим оперением. Что же касается ввоза, то он состоит из мануфактурных товаров, способных понравиться дикарям, или же из оружия.

Португальский купец провел тридцать лет в этой торговле. Будучи человеком интеллигентным, он не только нажил на ней значительное состояние, но приобрел также географические познания, которыми не замедлили воспользоваться юные русские. Он был весьма сведущ в естественной истории леса, знал встречающихся там животных и их привычки, так как наблюдал за ними в продолжение тридцати лет жизни, полной приключений. Таким образом, случай предоставил нашим охотникам за медведями обильный источник полезных и надежных сведений.

В объяснениях, даваемых их спутником, Алексей нашел средство осветить некоторые до сих пор оставлявшие в нем сомнения факты относительно южноамериканских медведей. Он узнал, что имеются две их совершенно различных разновидности: очковый медведь (ursus ornatus), названный так благодаря двум беловатым кругам вокруг глаз, похожим на очки, и другой, глаза которого лишены этого украшения и которого один знаменитый немецкий натуралист назвал ursus frigulegus.

Первая из этих разновидностей известна во всем Перу под именем хукумари, и хотя этот медведь и живет в Кордильерах, он никогда не поднимается до тех областей, где становится значительно холоднее. Он предпочитает теплый климат, и его нередко можно видеть бродящим среди полей, у подножия гор. Ursus frigulegus, главным образом, посещает густые леса, покрывающие восточный склон Анд; его также часто встречают в долинах, покрытых лесом, но в снежной области — никогда.

Оба медведя черного цвета; но хукумари, кроме своих «очков», отличается еще белой полосой под горлом, белой грудью и рыжей мордой. Он смирнее своего собрата, меньше ростом и никогда не нападает на других животных.

Ursus frigulegus, напротив, не считает это за грех: он часто опустошает стада баранов, нападает даже на быков и лошадей на фермах, или так называемых гасиендах, и вступает в бой с человеком, если тот преследует его и подходит слишком близко.

Оба описанных медведя водятся не только в чилийских и перуанских Андах, но также в Боливии, в горах Новой Гренады и Венесуэлы, на обоих берегах озера Маракаибо и в горах Гвианы. Из всех полученных сведений наши охотники заключили, что встретят обе разновидности черного южноамериканского медведя и что лучшим путем для них будет подняться по реке Напо, берущей начало неподалеку от Квито, древней столицы Перу. В диких провинциях Киксос и Макас, лежащих к востоку от Квито, они в самом деле не могли не найти животных, которых искали.

Достигнув устья Напо, охотники наняли местное судно «периагуа» с индейским экипажем и продолжали свой путь, поднимаясь по этой реке.

Несмотря на долгое путешествие, наши путешественники не скучали на реке Напо. Тропическое богатство пейзажа, который постоянно был у них перед глазами, и маленькие приключения нарушали однообразие дней и поддерживали в них непрерывный интерес. На каждом повороте реки появлялось что-то, достойное восхищения: прекрасное растение, или гигантское дерево, странное четвероногое, или птица, замечательная своим ярким оперением.

Тип судна, на котором они плыли, обычно используется на притоках верхней Амазонки: это большой челн, выдолбленный из ствола исполинского дерева. На корме помещается что-то вроде шалаша, похожего на холщовое покрытие повозки; только вместо полотна и деревянных обручей употребляют бамбук и огромные листья, которыми туземцы обычно кроют свои жилища.

Эта каюта называется «тольдо». Внутри она достаточно высокая, чтобы человек мог в ней сидеть, но не стоять. В ней обычно спят и укрываются от дождя. Путешественник, любящий свежий воздух, может также сесть или лечь на крышу, которая настолько прочная, что может выдержать тяжесть человека. Носовая часть судна ничем не закрыта; там сидят гребцы, и их движения нисколько не мешают пассажирам.

Благодаря любезности своего приятеля-коммерсанта наши путешественники нашли хорошее судно и отличный экипаж. Он состоял из индейцев, обращенных в христианство и принадлежащих к одной испанской миссии на Напо. На берегах реки, хотя и разделенные большими расстояниями, встречались поселки лесных индейцев: и так как почти все племена в долине Амазонки более или менее знакомы с культурой и торговлей, охотники могли пополнять в этих селах свои запасы. Их ружья также служили им для пополнения провизии. Они почти ежедневно сходили на землю и приносили какую-нибудь дичь; вместо хлеба они употребляли фаринью [165], которой запаслись в Паре.

Для Алексея как любителя-натуралиста никогда не было лучшего поля для наблюдений. В этих местах тропический лес является во всей своей первобытной девственности. Топор дровосека никогда не нарушал его дикой красоты, а во многих местах нога охотника еще ни разу не попирала землю. Его обычные обитатели — четвероногие, четверорукие, птицы, пресмыкающиеся и насекомые — повинуются лишь инстинктам, дарованным им природой и еще совершенно не изменившимся от присутствия человека.

С особым интересом наблюдали путешественники за постоянными боями пекари — местных диких кабанов — с ягуарами. Однажды они даже сами участвовали в такой схватке, причем жизнь двоих из них подвергалась серьезной опасности. В дневнике Алексея подробно рассказывается об этом случае.

Они прибыли в местность, расположенную между двумя большими рукавами Напо, называемую Канелос — страной корицы. Это название дали испанцы, открывшие Перу, потому что они нашли там деревья, кора которых очень похожа на знаменитую пряность восточной Индии и которые они приняли за настоящие коричные деревья.

Пекари очень любят цветы, а также семена этих деревьев; они умеют стряхивать их на землю, после чего и едят вволю. Наши путешественники несколько раз были свидетелями такой трапезы.

Однажды, когда они проплывали в таком месте, где эти деревья густым лесом росли на обоих берегах, Алексею захотелось посмотреть на них поближе, и он сошел на землю. Иван последовал за ним, позаботившись захватить свое двуствольное ружье. В одном стволе находилась пуля, а в другом — мелкая дробь, так что оружие было заготовлено на всякую дичь. С Алексеем, по обыкновению, был его карабин.

Братья намеревались идти некоторое время по берегу. Между водой и деревьями тянулась песчаная полоса, по которой они могли продвигаться без затруднения. Такая прогулка во всех прочих местах встретила бы почти непреодолимые препятствия, так как вообще леса, пересекаемые реками этих областей, спускаются прямо к воде, и на берегу нет никаких тропинок.

Вид этой прекрасной песчаной линии, которая, казалось, тянулась на несколько миль, прельстил наших юных путешественников, уставших сидеть на тольдо. Поэтому они решили размять ноги и, велев гребцам все время подниматься по реке, чтобы принять их обратно немного выше, зашагали вдоль берега, время от времени проникая в лес, когда им попадался просвет в густой чаще его опушки, и рассматривая все, что привлекало их внимание.

Пушкина не было: несколько дней тому назад с ним случилось приключение, лишившее его на время возможности ходить. Весьма стеснительные гости, называемые местными жителями чигами, поселились между его пальцами на ногах, и так как он не сумел вовремя избавиться от них, то результатом этого были опухоль и воспаление конечностей, сделавшие старого гренадера таким же беспомощным, как если бы ему оторвало ногу ядром. Поэтому ему пришлось неподвижно лежать на крыше тольдо, вместо того чтобы сопровождать своих молодых господ в их экскурсии на землю.

Алексей и Иван уже прошли вдоль по берегу две или три мили и начали чувствовать усталость. Песок не был твердой поверхностью, по которой было бы удобно идти; напротив, он на каждом шагу проваливался под ногами. Но так как путники как раз в это время заметили на некотором расстоянии перед собой нечто вроде выступа, выдающегося почти на середину реки, то решили продолжить до него свою прогулку, потому что оконечность этого мыса казалась им подходящим местом для возвращения в лодку.

Лодка продолжала подниматься против течения и находилась уже почти напротив охотников. Поэтому им было удобно объяснить рулевому, к какому месту причалить. Затем они продолжали свой путь и почти уже оканчивали его, когда Ивану вдруг послышался шум в кустах: там были какие-то животные.

Для ружья Ивана годилась всякая дичь, и так как во время прогулки он не встретил ничего заслуживающего выстрела, то ему очень хотелось убить какое-нибудь животное, прежде чем вернуться на пирогу. Алексей ничего не имел против того, чтобы он отошел на минуту, и обещал подождать его на берегу.

Если бы он знал, какого рода дичь собирался преследовать его брат и с какими животными придется ему иметь дело, он пошел бы с ним, или, что еще вероятнее, помешал бы ему. Но он вообразил, что дело идет попросту о стае обезьян, так как их водится несколько пород в лесах по реке Напо, и некоторые из них умеют даже подражать крику других животных. Со стороны же обезьян не могла грозить опасность, так как среди американских четвероруких нет способных успешно бороться с человеком.

Глава 24

Прошло не более пяти минут с тех пор, как Иван вошел в лес, когда среди деревьев послышался ружейный выстрел, за которым почти тотчас же последовал второй.

Алексей хотел уже идти посмотреть, в кого стрелял его брат, как вдруг услышал гул многих пронзительных криков, между тем как непрерывный треск ветвей и шум листьев выдавали присутствие в этих зарослях нескольких сотен живых существ. В ту же минуту послышались отчаянные крики Ивана. Затем юноша показался из лесу и во всю прыть побежал к брату; взгляд его был полон ужаса, как если бы за ним по пятам гнался страшный враг.

— Беги, беги! — закричал он. — Они меня преследуют, бегут по моим следам!

Некогда было спрашивать, кто его преследует. Бежать, очевидно, было необходимо, раз храбрый Иван испытывал такой сильный страх, и Алексей, не расспрашивая, пустился бежать вместе с братом. Оба направились к мысу, надеясь, что успеют вовремя сесть в приближавшуюся лодку.

Они не пробежали по песку и дюжины шагов, как из куста, который они только что миновали, выскочило множество странных существ: за несколько секунд их появилось не менее двухсот!

Это были четвероногие животные с серовато-коричневой шкурой, размером они не превышали молодых свиней; в них нетрудно было узнать пекари. Они мчались вперед с разинутыми пастями, подняв хвосты кверху, щелкая челюстями, как кастаньетами, и притом испуская резкие, отрывистые крики, в значении которых нельзя было ошибиться.

Как только Алексей их увидел, он понял опасность, которой подвергался вместе с братом. Он читал и, кроме того, слышал от португальского купца и индейцев-гребцов, насколько опасны эти свирепые маленькие животные, от которых многим охотникам удавалось спасаться лишь тем, что они влезали на дерево. Если бы было время раздумывать, молодые русские убежали бы в лес, вместо того чтобы стремиться к реке. Но было слишком поздно; пекари отрезали им путь в сторону леса, и им ничего больше не оставалось, как положиться на быстроту своих ног, чтобы как можно скорее достичь лодки. Братья и бросились в этом направлении, преследуемые по пятам своими врагами.

К несчастью, песок был неровным от множества ямок, вырытых черепахами для яиц, и беглецы, несмотря на страх, медленно продвигались вперед. Преследовавшие их животные тоже бежали не так быстро, как по твердой почве, но все же приближались, и братья начинали бояться, что не успеют вовремя добежать до лодки.

Они находились от нее еще на расстоянии полутораста футов. Индейцы видели положение своих спутников и понимали его опасность, понимали слишком даже хорошо, так что на их помощь нечего было рассчитывать. Что же касается Пушкина, то он не мог бы сделать и шагу, хотя дело и шло о жизни его молодых господ. Это была минута ужасной муки для старого солдата. Он схватил свое ружье и выпрямился, но больше сделать ничего не мог.

В эту минуту внимание Алексея привлек один предмет, который мог их спасти или, по меньшей мере, временно защитить от опасности. Это было дерево, не стоящее и живое, а мертвое, опрокинутое на песок, с оборванными листьями, корой и большинством ветвей; оно, без сомнения, было принесено сюда водой во время последних наводнений. Охотники были от него всего в ста шагах. Алексей надеялся, что до него они еще успеют добежать, прежде чем их настигнут пекари, и найти убежище на его стволе или среди ветвей. Самые толстые ветви уцелели и поднимались над песком на несколько футов, в большей своей части скрытые под кучами сухой травы, засевшей на них во время подъема воды. Впрочем, ничего другого и не оставалось делать. Наши два охотника находились в эту минуту в положении утопающего, который хватается за соломинку. Поэтому Алексей, быстро оглянувшись, чтобы судить о расстоянии, еще отделяющем их от врагов, крикнул Ивану следовать за ним по направлению к дереву.

При приближении к нему они могли лучше взвесить шансы на спасение, представлявшиеся им, и убедились, что если они вовремя добегут до него, то еще ничего не потеряно. Итак, они удвоили усилия и достигли спасительного дерева прежде, чем их настигли пекари.

Да и вовремя. Едва успели братья сесть на ствол и поджать ноги, как свирепое стадо в несколько секунд окружило их со всех сторон. К счастью, дерево, на котором они спаслись, образовывало на песке нечто вроде довольно высокого барьера. Оно принадлежало к породе исполинских хлопчатников тропических лесов, и его ствол, имеющий в диаметре более восьми футов, целиком возвышался над почвой.

Однако опасность еще не миновала. Пекари, продолжавшие ожесточенно преследовать их, начали скакать вдоль дерева, стараясь допрыгнуть до охотников. Время от времени самым прытким это почти удавалось; передние лапы царапали верх ствола, и если бы наши охотники не отталкивали их прикладом ружья, то были бы захвачены на своей баррикаде. Каждый из них крепко ухватился за ствол своего оружия, то угрожая нападающим, то ударяя по голове тех, которые подступали слишком близко. В течение всего этого времени пекари яростно ворчали и щелкали зубами; можно было подумать, что сразу взрываются сотни петард.

Не переставая защищать свою позицию, оба брата постепенно продвигались к высоким ветвям, представлявшим для них более надежное убежище. Но по временам им приходилось останавливаться и раздавать новые удары прикладами. Наконец им удалось достичь самых длинных ветвей, и каждый из них, выбрав себе достаточно толстую, чтобы она могла выдержать его, влез по ней на верхушку дерева. Здесь они могли не опасаться пекари, так как, хотя теперь эти животные и могли взобраться на главный ствол, что некоторые из них уже и сделали, все усилия их подняться на ветви были напрасны, и те, которые попытались это сделать, скатились на песок.

Наши охотники, очутившись вне опасности, не могли удержаться от радостного возгласа, на который им отвечали криками с лодки; в этих криках легко было разобрать громоподобный голос Пушкина.

Однако, окруженные со всех сторон, они еще должны были заставить осаждающих снять осаду; они об этом и раздумывали, когда их взгляд привлекли новые обстоятельства.

Глава 25

Бегство братьев на ветви привлекло в эту сторону часть их врагов, и, испустив радостный крик, охотники увидели, как вдруг заметались под ними пекари среди тех ветвей дерева, которые лежали на земле. Часть их была совершенно покрыта сухой травой, и там укрывался страшный зверь, вдруг представший пред взорами осажденных и осаждающих. Этим новым действующим лицом в разыгрывающейся драме было животное внушительного вида и роста, перед которым пекари казались толпой лилипутов. То был их извечный враг — ягуар.

Был ли он разбужен криками наших юных охотников или потревожен в своем логовище пекари, или же его появление вызвали обе эти причины? Как бы там ни было, зверь одним прыжком вскочил на ствол дерева и остановился. Одну минуту он продержался неподвижно, поворачивая глаза то к ветвям, где прятались молодые люди, то в сторону леса. Казалось, он был в нерешительности, и это не могло не произвести на наших героев самого неприятного впечатления. В самом деле, если ягуар нападет на них, их гибель можно считать неизбежной, ибо он разорвет их на ветвях; если же они свалятся на песок, то их растерзают пекари.

К счастью, пекари, как только показался ягуар, бросились на него со всех сторон, и он, чтобы избавиться от них, вскочил на ствол дерева. Здесь, наконец, зверь решился на что-то. Испуская ужасное рычание, он начал наносить удары когтями, и при каждом ударе один из его врагов катился на песок, воя и корчась в предсмертных муках.

Во время всех этих событий Алексей сохранял присутствие духа, что, быть может, положило конец драме и спасло жизнь ему и брату.

Его карабин был еще заряжен, так как он понял, насколько бесполезно было стрелять в двести нападающих, с которыми они вначале имели дело. Алексей мог убить лишь двух или трех из них, чем только удвоил бы их ожесточение, вместо того чтобы напугать остальных. Поэтому он сохранил свой заряд. Теперь момент казался ему подходящим, чтобы воспользоваться им; Алексей решил избавиться от ягуара, пустив в него пулю.

Вскинуть ружье на плечо и прицелиться было для него делом одной минуты. Раздался выстрел, и наши герои тотчас же с удовольствием увидели, как рыжее и пятнистое чудовище приникло к стволу дерева, а потом упало на песок, где в одну секунду было окружено стадом пекари, которые со всех сторон набросились на него, издавая бешеные крики.

Опять-таки к счастью, пуля Алексея только ранила ягуара. Если бы он был убит наповал, пекари принялись бы раздирать его на месте, на что им потребовалось бы всего несколько секунд. Но у него была лишь перебита одна лапа, и он решил бежать на трех остальных в сторону леса. Свирепая стая свиней последовала за ним, перенеся на нового врага весь свой гнев и, казалось, совершенно забыла о своих первых противниках, которых оставила спокойно сидеть на ветвях хлопчатника.

Удалось ли пекари умертвить ягуара, или же лесной тиран, хотя и был ранен, смог избавиться от их страшного нападения? Наши юные охотники не полюбопытствовали пойти посмотреть на развязку этого страшного боя. Также они не позаботились и подобрать мертвых пекари. Иван отказался от желания попробовать их мясо, и, как только их враги скрылись из вида, оба брата соскочили на землю и во всю прыть побежали к лодке. Они достигли ее без новых приключений, и гребцы, проворно действуя веслами, вскоре вывели лодку на середину реки, где можно было не опасаться ни ягуаров, ни пекари.

Через несколько дней путешествия, не лишенного интереса и различных приключений, наши охотники прибыли, наконец, в Арчидону, городок, от которого начинается судоходство по Напо и где обычно садятся на пароход те, которые из окрестностей Квито едут в долину Амазонки.

До сих пор страна, которую они проезжали, была настоящей пустыней. Им попалось всего несколько мелких поселков, называемых миссиями, где священник, принадлежащий к какому-нибудь религиозному ордену, живет среди двух или трех сотен индейцев-полухристиан, которыми управляет по своему усмотрению.

Из Арчидоны в Квито ездят обычно верхом, на лошади или на муле; но наши путешественники не направлялись непосредственно в этот город. Между ними и древней столицей Перу находилась восточная цепь Анд, а на ее склонах или в долинах они, вероятно, и встретят тех животных, за которыми ехали так далеко. Обычно медведи водятся на самом Напо, выше Арчидоны, неподалеку от того места, где река, питаемая снегами великого вулкана Котопахи, стекает с горных высот; туда они и решили отправиться.

Достав себе мулов и проводника, они продолжали путь и после трехдневного путешествия, в течение которого охотники из-за трудностей дороги сделали никак не более восьмидесяти верст, очутились среди холмов, образующих первые отроги Анд, у подножия Котопахи, конус которого, покрытый снегом, поднимался над их головами на недосягаемую высоту.

Здесь они находились в настоящей медвежьей области; им оставалось только основаться временно в какой-нибудь деревне и приготовиться к охоте.

Городок Напо, обязанный своим именем реке, близ которой расположен, и поднимающийся среди леса, вполне подходил их планам. Итак, установив там свою временную резиденцию, они тотчас же отправились на поиски черного медведя Кордильерских гор.

По обыкновению, они взяли для услуг туземца, причем выбор их пал на метиса, единственным ремеслом которого служила охота. Он принадлежал к классу тигреро, то есть тигровых охотников, называемых так по имени животного, с которым они, главным образом, воюют. Во всей испанской Америке имя тигра неправильно присвоено ягуару по причине его пятнистой шкуры.

Однако хотя профессией метиса и была охота на ягуаров, он не брезговал и медвежьими шкурами, когда какому-нибудь из этих животных случалось сменить высокие горы на более теплую область, где живут ягуары. Медведи не во всякое время года встречаются в этих долинах, так как хотя ursus frigulegus и живет под тропиками, но не любит чересчур жаркого климата. Он также не живет на холодных плоскогорьях, тянущихся по соседству с вечными снегами. Он предпочитает умеренную температуру и находит ее, как мы уже сказали, на возвышенностях, образующих первые отроги восточных Анд. Там находится его настоящая родина, можно сказать, его колыбель, и там же проводит он большую часть своей жизни. Тем не менее, во время года, соответствующему нашему лету, он спускается в нижние долины. Что он там делает? Алексей задал этот вопрос тигреро. Ответ был столь же курьезен, как и лаконичен:

— Ест «голову негра».

— Ха-ха-ха! Ест голову негра! — повторил Иван, недоверчиво смеясь.

— Да, сеньорито, да! — утверждал охотник. — Именно это его и привлекает.

— О, кровожадный зверь! — воскликнул Иван. — Неужели он убивает бедных чернокожих, чтобы съесть их головы?

— Нет, нет! — возразил тигреро, улыбаясь в свою очередь, — это не то.

— Что же это тогда означает? — нетерпеливо спросил юный русский. — Я слышал, что есть табак, называемый «головой негра», уж не любит ли он этот табак?

— Карамба! Нет, сеньорито, — ответил охотник за тиграми, тоже засмеявшись, — зверь любит вовсе не жвачку. Вы это сейчас увидите. К счастью, у нас теперь такое время года, когда он может удовлетворить свою страсть, иначе было бы напрасной потерей времени искать здесь медведей. Нам пришлось бы тогда идти выше в горы, где их труднее найти и выслеживать. Но нет сомнения в том, что мы спугнем одного из них, когда придем к «головам негра». Теперь их орехи полны тем сладким молочным тестом, до которого так охочи медведи, и в одной миле отсюда есть целые леса этих деревьев. Я ручаюсь за то, что мы там найдем медведя.

Хотя это объяснение далеко не удовлетворило любопытства юных охотников, они доверчиво последовали за тигреро.

Пройдя около мили, они очутились в долине, или, скорее, на равнине, покрытой странной растительностью. Казалось, будто это лес из пальм, стволы которых ушли в землю, и лишь верхушки остались над почвой. У некоторых из них ствол был от десяти до двадцати дюймов высоты, но в большинстве своем они казались совершенно вкопанными в землю, кроме листвы, которая у всех развивалась одинаково мощно. Среди каждого такого большого пука блестящих и продолговатых листьев виднелись крупные закругленные предметы, очевидно, плоды этого растения, которые издали в самом деле походили на головы африканцев.

Это была роща тагуа, как называют перуанцы растительную слоновую кость.

Эти странные деревья, принадлежащие к породе пальмовых, имеют две разновидности, отличающиеся одна от другой только размером плодов. Перуанские индейцы употребляют их листья на покрытие своих хижин; но это дерево обязано своей известностью плодам одной его крупной разновидности.

Эти плоды имеют треугольную продолговатую форму и заключены по нескольку штук в общую оболочку. Будучи неспелыми, они наполнены жидкостью, не имеющей никакого вкуса, но которую индейцы используют как прохладительный напиток. Немного позже эта жидкость принимает цвет и густоту молока, затем обращается в белое тесто. Когда плод совершенно созревает, это тесто приобретает цвет и плотность слоновой кости. Эта растительная слоновая кость с незапамятных времен употреблялась индейцами на пуговицы, курительные трубки и множество иных мелких вещиц. С некоторого времени ее обрабатывают на европейских фабриках, и так как она много дешевле, нежели настоящая слоновая кость, и во многих предметах необходимости или роскоши может ее заменить, то торговля ею приняла довольно значительные размеры.

Глава 26

Но как бы ни любили индейцы «голову негра» и как бы ни ценили европейские негоцианты растительную слоновую кость, есть четвероногое, питающее не меньшее пристрастие к плодам тагуа: это черный медведь Анд (ursus frigulegus). Чтобы лакомиться ими, он, разумеется, не ждет, когда они превратятся в слоновую кость. Такой орех был бы слишком твердым даже для его крепких челюстей. Он его любит в незрелом виде, когда корка плода еще не отвердела. Полуспелый орех служит для него лакомством, так что в это время года можно встретить черного медведя всюду, где только растут тагуа, и как только он примется смаковать «голову негра», он становится равнодушным ко всякой опасности и не всегда уходит даже при приближении человека.

Наши охотники вскоре убедились в этом, так как, едва они вошли в рощу тагуа, заметили следы медведя и почти в ту же минуту увидели его самого, занятого едой.

Алексей, Иван и Пушкин готовились пустить в него по пуле, когда они, к большому своему удивлению, увидели, что тигреро вскочил на свою проворную лошадку, пришпорил ее и галопом промчался мимо них, прямо к зверю. Они забыли предупредить своего проводника, что хотят сами убить медведя, и потому ничего не сказали и остались простыми зрителями, предоставив ему действовать по своему усмотрению.

Очевидно, он собирался покончить с медведем особым способом. Они не могли в этом сомневаться, видя у него в руке кожаный ремень с петлей на конце. Они узнали знаменитое оружие южных американцев — лассо, и, никогда не видев, как оно употребляется, рады были представившемуся теперь случаю.

Когда всадник очутился шагах в двадцати от медведя, тот испугался и начал убегать, но медленно и с таким видом, будто ему жаль покидать поле сражения. В этом месте тагуа находились на довольно большом расстоянии одна от другой, и большинство из них были слишком малы, чтобы скрыть медведя от глаз зрителей, которые таким образом не пропускали ни одной сцены из этой своеобразной охоты.

Она продолжалась недолго. Медведь, заметив, что всадник нагоняет его, вдруг обернулся и, сердито ворча, поднялся на задние лапы, как бы ожидая его в этой вызывающей позе. Однако при приближении охотника, он, по-видимому, струсил и снова грузно побежал между кустами. Но, едва успев сделать несколько шагов, он, раззадоренный криками своего врага, остановился и снова обернулся, поднявшись на задние лапы.

Именно этого и ждал охотник, и прежде чем медведь успел опуститься на четыре лапы, чтобы продолжать свое бегство, длинный ремень взвился в воздухе, и зверь почувствовал, как на плечи ему упала петля. Ошеломленный этим нападением, он попытался освободиться от лассо; но ремень был так тонок, что еще туже затянул петлю вокруг его шеи.

Между тем, кинув лассо, охотник сделал полуоборот и, стиснув бока своей лошади, пустил ее галопом в противоположном направлении. Можно было предположить, что, спасаясь от нападения медведя, он старался от него ускакать. Ничуть не бывало. Лассо, один конец которого обвился вокруг шеи зверя, другим концом было крепко привязано к крюку, вделанному в деревянное седло. В ту минуту как лошадь побежала, ремень натянулся, дернул медведя, и он, опрокинувшись на землю, стал по ней волочиться, то подпрыгивая над землей, то с шумом продираясь через кусты.

Лошадь и медведь промчались таким образом по равнине около мили. Пушкин и молодые люди последовали за ними, чтобы быть свидетелями развязки, которая не представила ничего особенного. Когда, наконец, проводник остановился и наши путешественники подъехали к нему, они увидели лишь какую-то косматую массу, настолько покрытую пылью, что она походила на кучу земли. Это был уже мертвый медведь; но, боясь, как бы он не пришел в себя, тигреро соскочил с лошади и всадил ему свой нож между ребрами.

Таков в его стране способ ловить медведей — объяснил тигреро. Но, так как этот медведь был убит при условиях, не позволяющих юным Гродоновым включить его шкуру в свою коллекцию, то тигреро оставил ее себе. Однако они вскоре отыскали второго медведя среди тагуа, и этот, будучи убит наповал одновременными выстрелами Алексея и Пушкина, доставил им шкуру, добытую при условиях, вполне соответствующих предписаниям барона. Следовательно, их миссия была закончена, поскольку она касалась ursus frigulegus, и им больше нечего было делать в этой местности. Его большеглазый собрат, хукумари, живет в гораздо более возвышенных областях, и, чтобы его встретить, предстояло взобраться по крутым откосам Кордильер.

В самом деле, они настигли его в одной из возвышенных долин, известной у перуанцев под названием Сьерра. Животное занималось опустошением маисового поля. Медведь был настолько поглощен этим занятием, что ничего не видел кругом, и наши охотники, осторожно приблизившись к нему, могли выстрелить в него почти в упор. Этот единственный выстрел уложил его насмерть.

Путешественники, сняв с него шкуру, снова сели на своих мулов и направились к древней столице северного Перу.

Глава 27

Отдохнув несколько дней в Квито, наши охотники отправились в маленький портовый город Барбакоас, где сели на пароход, шедший в Панаму. Затем они доехали по перешейку до Порто-Бельо и снова пустились оттуда по морю в Новый Орлеан, на реке Миссисипи. Их целью было приняться за поиски североамериканских медведей, в том числе и полярного медведя, живущего также на севере Азии, которого им удобнее было встретить на американском материке. Алексей знал, что черный медведь (ursus americanus) водится всюду на этом материке, от Гудзонова залива до Панамского перешейка и от Атлантических берегов до Тихого океана. Кроме того, этот медведь живет не только в горных цепях, — его встречают и на равнинах. Правда, в тех местностях, где обосновался человек, медведь был оттеснен к горным областям, служащим ему убежищем от охотников. Но когда ничто не стесняет его врожденных привычек, он настолько же любит и лесистые ущелья, и чувствует себя под тропиками так же хорошо, как в лесах Канады.

Поэтому нашим юным охотникам предоставлялась на этот раз полная свобода выбирать тот или иной путь; но так как нигде нет такого множества черных медведей, как в Луизиане, то они решили, что самое лучшее будет начать оттуда свою охоту. В самом деле, в обширных лесах, еще покрывающих большую часть этой области и, главным образом, по берегам байу — особого рода лагун, вокруг которых болотистая почва и многочисленные кипарисы, увешанные испанским мхом, препятствуют всяким культурным начинаниям, — еще свободно бродит медведь, и его нетрудно там встретить.

В этой стране практикуется несколько способов охоты на медведей, причем чаще всего используются ямы, куда звери падают, после чего их и хватают. Но плантаторы забавляются также медвежьей охотой с собаками, и подобная охота редко бывает неудачной. Дело в том, что преследуемый медведь влезает обычно на дерево, а в таком случае нет ничего легче, как сбить его оттуда ружейными выстрелами.

Наши путешественники остановились на этом роде охоты и вскоре нашли то, что искали. Русский консул в Новом Орлеане дал им рекомендательное письмо к знакомому плантатору, жившему около одной из байу внутри страны, и тот поспешил предоставить в распоряжение гостей своих лошадей, собак и весь дом.

Глава 28

Как только прибыли охотники, плантатор приступил к устройству большой охоты и разослал приглашения своим соседям. Каждый должен был привезти своих собак, чтобы иметь возможность занять значительное пространство леса. Это распространенный обычай среди южных плантаторов.

Обычная дичь в южных штатах — американская лань, которая встречается в значительном количестве. Это единственная порода, что водится в Луизиане, потому что благородный олень или, как его ошибочно называют, лось, не заходит так далеко на юг. На берегах Тихого океана он, однако, встречается гораздо южнее, нежели на берегах Атлантического.

Кроме лани, луизианский плантатор охотится за серой лисицей, за рысью или дикой кошкой, и временами, но гораздо реже, за кугуаром, который спасается на деревьях от собак, если их много.

Но самой крупной дичью считается медведь, и случай поохотиться за этим зверем тем более ценен, что не представляется ежедневно. Чтобы открыть его берлогу, иногда необходимо проникать в самые густые, непроходимые чащи леса, за несколько миль от плантаций. Расстояние это не мешает старому медведю подходить к поселениям и лакомиться маисом и сахарным тростником, ибо он, как все его соплеменники, чрезвычайно любит сладкое.

В этом отношении он очень похож на бурого медведя, но во всем другом оба вида до такой степени различаются, что трудно понять, каким образом натуралисты могли считать их одной породой.

Они различаются не только цветом. В то время как мех бурого медведя, растущий пучками, походит на нечесанную шерсть, мех черного американского медведя очень гладкий и блестящий. С этой точки зрения черный медведь больше похож на медведя азиатских островов, нежели ursus arctos, от которого он отличается и в другом. Размерами он меньше, морда у него длиннее и острее, и сам он менее свирепый.

Так как охота не могла состояться раньше, чем через три дня, братья решили использовать это время на осмотр тропических лесов, которых они вблизи никогда еще не видели. Плантатор отправился к соседям и друзьям с приглашениями, а братья Гродоновы в сопровождении слуги-негра отправились в лес. Пушкин остался дома заниматься починкой дорожных принадлежностей.

Глава 29

Охотники скоро вышли с обработанной местности и вступили в темный и величественный лес. Они слышали об одной байу, или пруде, находящемся недалеко, который должен был быть весьма интересным, и направились туда.

Когда они прибыли на берег пруда, они действительно увидели странное зрелище. Птицы и разных форм пресмыкающиеся, казалось, покрывали всю его поверхность. Здесь плавали сотни аллигаторов. Временами, поднимая огромные хвосты, они били ими по поверхности воды с шумом, раздававшимся по всему лесу. Блестящий предмет, в котором можно было узнать рыбу, вылетал при этом из воды и тотчас же попадал в пасть кому-нибудь из них. Множество разных водяных птиц занималось рыболовством. Пеликаны, стоя в воде, погружали в нее свои длинные клювы и вылавливали жертву. Были здесь цапли, журавли и даже большой луизианский журавль, хохлачи, чайки, секретари, и самая красивая птица — красный гусь, или фламинго.

Другие птицы, не принадлежащие к числу водяных, также участвовали в этой странной сцене. Над озером летали черный коршун и ворон, а на сухом дереве сидел великолепный белоголовый орел. Пониже рыболов-орел следил за всеми движениями на воде и хватал на лету рыбу, взлетающую в воздух от удара по воде хвоста аллигатора.

Сцена была шумная. Глухой рев аллигаторов, шум от ударов хвостами по воде, крик пеликанов и щелканье их челюстей, жалобные голоса цапель и журавлей, клекот орлов — из всего этого получался чрезвычайно оригинальный концерт.

Выстрел Ивана, сваливший великолепного орла, положил конец этой драме и возвестил о прибытии охотников на берега байу. Птицы разлетелись в разные стороны, а чудовищные пресмыкающиеся, которых охотники научили бояться соседства человека, поспешили скрыться в тростниках противоположного берега.

Подобрав убитого орла, братья продолжали путь по берегу. Вскоре они вступили в тенистую полосу, еще недавно покрытую водой; несмотря на действие солнечных лучей, земля была еще свежая. С первого же взгляда они заметили след, показавшийся им человеческим, но в котором они сейчас же узнали медвежий. Негр подтвердил это.

— Да, это медвежий след, — сказал он, вытаращив глаза. — След большого медведя. Сэм его знает. Ха, ха! Медведь также приходил на рыбную ловлю, ха, ха, ха!

И негр засмеялся от своей шутки, которую посчитал остроумной.

Присматриваясь к следам, братья убедились, что они действительно были медвежьи, но гораздо меньше тех, какие они видели в Лапландии. Отпечатки казались такими свежими, что охотники невольно начали осматриваться по сторонам.

Вероятно, медведь перед самым их приходом был на берегу и ушел в лес, встревоженный выстрелом Ивана.

— Как жаль, что я не оставил орла в покое! — воскликнул Иван. — Мы могли бы стрелять по медведю. А теперь что нам делать? Не укрылся ли он за этими огромными штабелями поваленного леса?

И Иван показал на небольшой полуостровок, вдававшийся в байу, шагах в тридцати от них. Он соединялся с берегом узким илистым перешейком, но его оконечность на несколько саженей была покрыта сухим лесом, поваленным во время наводнения.

— Это возможно, — ответил Алексей, — место очень удобное.

— Пойдем, посмотрим. Если он там, то не уйдет от наших пуль, а я слышал, что американского медведя убить гораздо легче, чем нашего.

— Это смотря по обстоятельствам; и черный медведь иногда энергично защищается.

Братья подошли к перешейку.

— Как жаль, — сказал Иван, — что здесь лежит это бревно, а то мы могли бы увидеть следы.

Иван говорил об огромном дереве, сваленном вдоль перешейка и представлявшем из себя что-то вроде мостика. Но ведь зверь мог пройти и по бревну, и братья решили перебраться тем же путем на полуостров.

Вдруг Алексей остановился и наклонился.

— Что ты там увидел? — спросил Иван.

— Следы медведя.

— Ты уверен? Где же?

Алексей указал на кору дерева, на которой виднелись грязные пятна, свидетельствовавшие о недавнем проходе животного.

— Нет никакого сомнения. Это та черная грязь, на которой мы только что видели его следы.

— Я тоже так считаю.

Братья Гродоновы приготовили ружья и осторожно пошли по бревну на полуостров.

Глава 30

Как только охотники вступили на полуостров, а негр, следовавший за ними, шел еще по бревну, вдруг послышалось громкое ворчанье и из-за костра появилась черная масса. Увидев медведя, Иван и Алексей вскинули ружья. В тот момент он стоял на задних лапах, но потом принял горизонтальное положение, так что братья не имели возможности хорошенько прицелиться. Гродоновы опять прицелились, но медведь бросился с ревом и пробежал мимо них с такой скоростью, что пришлось стрелять наудачу. Иван выстрелил, но безуспешно; пуля ударила в бревно позади медведя. Медведь и не думал нападать на них, а продолжал бежать, пытаясь скрыться в лесу. Негр, видя приближение страшного зверя, закричал от испуга и попробовал задать стрекача.

Напрасно! Не успел он сделать и нескольких шагов, как медведь, более опасаясь двух противников, следовавших за ним, нежели стоящего впереди негра, кинулся прямо на него, и его морда, голова, и, наконец, шея очутились между ног у несчастного слуги. Тот растерялся; он чувствовал, что поднимается, и скоро действительно сидел верхом на медведе лицом к хвосту. Он мог бы далеко уехать подобным образом, но, не находя удовольствия в таком путешествии, старался всеми силами отделаться от своего скакуна.

Потеряв равновесие, он свалился, увлек своим падением медведя, и оба погрузились в грязь. С минуту они возились, медведь с ворчанием, а испуганный негр издавая дикие крики. Наконец мишка встал на лапы и побежал что есть силы.

Алексей послал ему вдогонку заряд, но пуля только ускорила его бегство, и прежде чем негр вскочил на ноги, медведь уже скрылся из виду.

При виде перепачканного в грязи негра братья не могли удержаться от смеха. Но они все-таки зарядили ружья с намерением погнаться за зверем.

Они не могли, однако, следить за ним без помощи собак и хотели уже послать на плантацию, но вскоре убедились, что обойдутся и без них. Жидкая грязь, которой пропиталась шкура медведя, оставляла след везде, где он проходил, а потому братья решили идти покуда можно по нему. Но не успели они сделать и сотни шагов, как след оборвался у корня огромной смоковницы.

Осмотрев кору, они увидели и грязные пятна, и большие царапины. Положим, царапины были старые, но две или три показались совершенно свежими, и, кроме того, на коре виднелись следы еще не высохшей грязи. Листва смоковницы была не очень густой, но по ветвям висели длинные фестоны испанского мха, среди которых мог укрыться медведь. Осмотрев смоковницу, охотники убедились, что медведь не скрылся между мхом, а спрятался в дупле, отверстие которого между двумя толстыми ветвями могло быть видно только с одной стороны.

Глава 31

Каким же образом заставить его выйти оттуда?

Охотники пробовали кричать, стучать по дереву, но все было безуспешно.

Осматривая потом внимательно грязные пятна, Алексей и Иван заметили в них следы крови и решили, что зверь ранен и, следовательно, нет надежды заставить его выйти из убежища.

Раненый черный медведь забирается обычно в первое дупло, где и остается до смерти, и Гродоновы, зная это, решили срубить дерево.

Негр тотчас же был послан на плантацию и возвратился с полудюжиной своих товарищей с топорами, под предводительством Пушкина. На старую смоковницу посыпались дружные удары, и через час она с шумом повалилась на землю, сломав молодые деревца. Братья, рассчитывая, что зверь появится в ту же минуту, навели ружья на отверстие дупла, но, к величайшему их изумлению, медведь не подавал ни малейшего признака своего присутствия.

Пушкин опустил в дыру палку — сперва осторожно, а потом начал пробовать изо всей силы, однако медведь не шевелился.

Тогда решили перерубить дерево возле самого дупла, и когда это сделали, увидели мертвого медведя. Пуля Алексея нанесла ему смертельную рану.

Здесь же Гродоновы узнали от негра странный факт: дупло дерева, куда часто уходит спать медведь, редко бывает намного шире его туловища. В большинстве случаев оно бывает таким узким, что он не может повернуться. Значит, он должен спать стоя или скорчившись. Из этого можно заключить, что медведю все равно — стоять ли на двух лапах, или на четырех, или, наконец, лежать.

Медведь, убитый нашими охотниками, принадлежал к числу самых крупных экземпляров своей породы, и мех его, обмытый и очищенный, оказался достойным занять место в их коллекции.

Братья выполнили свой долг, но они задержались еще на некоторое время у гостеприимного хозяина.

В их честь была устроена охота на ланей, во время которой убили также кугуара — событие более редкое, нежели смерть медведя, так как кугуар встречается теперь весьма нечасто в лесах Северной Америки.

Плантатор приготовил для своих гостей другое развлечение — барбекю, праздник, весьма распространенный у обитателей самых отдаленных американских лесов, и за свою оригинальность заслуживающий хотя бы краткого описания.

Глава 32

Как мы уже сказали, барбекю — праздник, характерный для новых поселений, основанных в сердце американских лесов, хотя празднуется и в старых Штатах, где он нередко служит предлогом для больших политических собраний разных избирательных движений. Заимствованные украшения и усовершенствования, которые придают ему в этих случаях, лишают его естественности.

Когда Алексей и Иван вышли рано утром на прогулку и забрели на поляну, избранную для деревенского праздника, они нашли там шумную толпу. На одном конце поляны горел костер, достаточный не только для того, чтобы зажарить быка, но и чтобы устроить целое жертвоприношение, тут же рядом негры рыли яму, занимаясь болтовней. По окончании работы эта яма была футов четырнадцать в длину, семь в ширину и фута четыре в глубину. Ее обложили гладкими камнями. Когда догоревший костер превратился в горящие угли, их сгребли лопатами в яму. Другие негры приготовили множество длинных жердей, из которых над ямой устроили огромную решетку. Бык, убитый накануне и составлявший главный предмет пира, был разрублен надвое и положен на решетку. Старший хозяйский повар при помощи нескольких соседских поваров распоряжался приготовлением быка, время от времени он заставлял человек двадцать переворачивать бифштекс, между тем как сам посыпал поджарившееся уже мясо смесью из перца, соли и разных трав.

Утро быстро прошло в этих приготовлениях, совершенно новых для наших путешественников. В полдень съехались гости с ближайших плантаций и соседних поселений. Самый старый бык не мог бы не подвергнуться описанной нами жаровне, и тот бык, о котором мы упомянули выше, был зажарен превосходно. Гости уселись под тенью деревьев за накрытыми столами. После говядины следовал картофель, печенный в золе, потом золотистый маис. Все это запивалось превосходным сидром, а на десерт подан был по старинной моде пудинг вместе с сочными туземными плодами. Во время пиршества гости чувствовали себя раскованно.

Потом следовали тосты и рассказы. Один из них произвел особенное впечатление на путешественников: во-первых, речь шла о медведях, а во-вторых, описывалась одна из сторон жизни скваттера — так называются смельчаки, расчищающие девственные американские леса и обрабатывающие эти земли. Алексей записал этот рассказ в свой дневник.

Милях в двенадцати или в пятнадцати от одного небольшого городка, поблизости друг от друга поселились два скваттера.

В окружающих лесах они нашли источник получения дохода дополнительно к доходам, получаемым от земли. Каждый из них в свободное время поставлял в городок дрова. Таким образом, между ними установилось соперничество по причине малого числа клиентов, и вскоре возникли зависть и ненависть, которые неизвестно чем кончились бы, если бы не случилось одно любопытное происшествие.

У обоих скваттеров было по паре волов, которые занимались попеременно то фермерскими работами, то перевозкой дров на рынок. В течение одной недели оба потеряли по одному волу: один околел от болезни, а другой был пришиблен упавшим деревом, так что пришлось его зарезать.

Так как одним волом невозможно было перевозить дрова в городок, то скваттеры прекратили эту торговлю и оказались в чрезвычайно стесненных обстоятельствах при работах на ферме. Вскоре они узнали о взаимном затруднении, и обоим пришла одновременно мысль приобрести быка у соседа, чтоб иметь пару и деятельно заниматься хозяйством. Но, как и следовало предполагать, оба скваттера, имея один и тот же замысел, не хотели уступать, и время уходило в бесполезных переговорах.

И вот рано утром один из них отправился, наконец, к соседу покончить с этим делом во что бы то ни стало. Обдумывая разные условия, он прошел лесом мили три, отделявшие его от соседа, и подходил уже к ферме, как мечтания его были прерваны шумом и ворчанием, раздавшимися сзади.

Поспешно обернувшись, он увидел медведя, вид которого не предвещал ничего хорошего. Добежать до дома соседа было невозможно, пойти же на медведя — было чистейшим безумием, потому что, погруженный в свои мечтания, скваттер позабыл запастись каким бы то ни было оружием.

В поле стояло несколько сухих деревьев; он подбежал к одному из них, надеясь продержаться, пока не придут к нему на помощь. Он не ошибся. Бегая вокруг пня, скваттер постоянно оставлял дерево между собой и медведем, и когда зверь, поднявшись на задние лапы, с бешенством бросался на него, то обнимал только пень, в кору которого глубоко вонзались его когти.

Внезапная мысль осенила скваттера, увидевшего, с каким трудом медведь вытаскивает свои когти. Он схватил его передние лапы выше когтей и, обняв дерево с противоположной стороны, решил попытаться удержать его с вонзенными когтями до тех пор, пока сосед не явится на помощь.

Сосед услыхал его крики, но вместо того чтобы бежать, приближался медленно и беззаботно, неся топор на плече. Видя, в каком положении находится его сосед, он подумал, что вопрос о быке разрешен, и когда несчастный кричал и просил у него помощи, он спокойно ответил:

— С одним условием, сосед.

— С каким? — тоскливо спросил скваттер.

— Если я освобожу вас от медведя, вы отдадите мне вашего быка.

Торговаться было некогда, и бедняк с глубоким вздохом согласился… Но в момент, когда топор готов был опуститься на голову зверя, он сказал:

— Остановитесь! Этот ужасный медведь едва не заставил меня умереть от страха, и мне ничего так не хотелось бы, как убить его самому. Подержите ему лапы вместо меня, а я его прикончу.

Сосед, довольный, что достиг давно желанной цели, согласился без малейшего сомнения. Бросив топор, он осторожно схватил медведя за лапы, и приложил все усилия, чтобы удержать их в своих руках. Но, о ужас, он увидел как его коварный сосед, беззаботно вскинув топор на плечо, пошел от дерева.

— Эй! Что же вы не убиваете медведя?

— Потерпите, мне кажется, вам не очень противно постоять немного с этим медведем.

И неосмотрительный скваттер, попавший в собственную ловушку, должен был уступить соседу и не только отказался от своего недавнего требования, но еще и отдал ему своего собственного вола; тогда только медведь был убит торжествующим соседом.

Проведя еще несколько дней у гостеприимного плантатора, русские отправились в путь и поднялись вверх по Миссисипи, следуя на север.

Глава 33

Через несколько недель после отдыха у луизианского плантатора наши охотники уже пользовались гостеприимством другого хозяина — торговца мехом. Главная их квартира была в форте Черчилле, на западном берегу Гудзонова залива. Этот форт был некогда главным складом знаменитой компании, которая долго распоряжалась всей этой громадной территорией, называемой иногда землей принца Руперта, но более известной под именем Гудзонбайской территории.

Чтобы достигнуть форта Черчилля, они почти прямо шли на север, потом вверх по Миссисипи, потом по суше до Верхнего озера, а через озеро прямо до одного из постов компании на северном берегу. Оттуда по системе речек и озер они прибыли в факторию Йорк и уже после — в форт Черчилль. Тут они очутились в стране белого, или полярного медведя (ursus maritimus), за которым должны были охотиться.

Они могли бы встретить одно из этих животных в фактории Йорк и даже южнее, так как ursus maritimus охотно селится вокруг Гудзонова залива. Пятьдесят пятый градус широты кажется его границей со стороны юга на американском континенте, или, по крайней мере, на берегах Лабрадора и Гудзонова залива, так как западнее этот медведь не спускается за Берингов пролив и его даже изредка встречают на американском берегу пролива.

Излишне напоминать, что этот медведь живет исключительно в море, а следовательно, и на его берегах. Его можно считать морским жителем, потому что десять месяцев в году он проводит на морских льдах. В продолжение короткого северного лета он заходит и на сушу, редко удаляясь от берегов миль на восемьдесят. Он придерживается течения реки и питается пресноводной рыбой.

Он пользуется также своими прогулками для поисков разнообразной пищи. Остальное время, когда замерзает не только земля, но и море, полярный медведь держится в границах льда и живет рыболовством. Добыча его — разные породы рыб, тюлени, молодые моржи и даже порой детеныши кита. Медведь охотится за ними с таким проворством и такой ловкостью, что, кажется, здесь руководит им не один инстинкт, а как будто и обдуманная тактика.

Он плавает далеко и долго, не чувствуя усталости. Его видели в море, по крайней мере, милях в тридцати от берега и от льдин. Его даже встречали и дальше от земли, но на огромных льдинах, и сомнительно, чтоб это средство передвижения не зависело от его выбора. Можно предполагать, что полярный медведь плавает столько, сколько захочет, до тех пор, пока его не остановит голод.

Плавает он, не прилагая ни малейшего усилия; может даже прыгать по поверхности воды и продвигаться вперед скачками, подобно морским свиньям и другим китовидным.

Если какое-нибудь четвероногое и бывало у полюса, то, конечно, это белый медведь, и весьма вероятно, что его владычество простирается до этой точки земной поверхности. Предположение это вполне реально, если допустить, что у полюса есть свободное ото льда водное пространство, и это можно доказать по аналогии. Отважный исследователь Парри находил белых медведей под 82°, и нет основания думать, что они не проходят по всей полярной области, как рыбы или птицы.

Самка белого медведя не так привязана к морю, как ее повелитель. Она остается на земле, если та не камениста и если при ней самой есть детеныши. Будучи беременной, медведица отходит от берега, выбирает себе берлогу и укладывается до весны. Она не ищет, подобно другим медведям, пещеру или дупло, так как в тех пустынных странах не встречается ни того ни другого. Самка просто выжидает большого снега, о чем уведомляет ее инстинкт, и, улегшись под камнем или в ложбинке, где снег, естественно, скапливается, лежит в ней до тех пор, пока не покроет ее белый саван. Очутившись на глубине нескольких футов, она проводит всю зиму без малейшего движения и находится в состоянии совершенной спячки. Теплота ее тела и дыхания растапливает вокруг нее снег, так что она покоится как бы в ледяной раковине.

Когда весеннее солнце начинает растапливать снег снаружи, медведица приносит пару детенышей, величиной с кролика. Она еще не может покинуть своего убежища и кормит медвежат, пока те не подрастут и не начнут бегать. Тогда медведица взламывает замерзшую кору и отправляется к морю.

Иногда случается, что снег замерзает вокруг нее настолько крепко, что она, будучи ослаблена кормлением детенышей, не в состоянии разбить его. В таком случае медведица остается под снегом до тех пор, пока солнце не сделает свое дело.

Северные индейцы и эскимосы ежегодно берут в берлогах сотни медведиц с медвежатами. Они открывают их различными способами, то с помощью собак, то по известным им приметам. Обнаружив место нахождения животного, охотники разрывают снег и убивают медведицу копьями, или роют горизонтальный свод в снегу, накидывают зверю петлю на шею или на лапу и вытаскивают наверх.

Глава 34

Наши охотники уже несколько дней ходили на поиски белого медведя и сделали несколько безуспешных прогулок из форта к устьям реки Силя, впадающей в Гудзонов залив немного дальше к северу. Они отыскали следы медведей и даже видели самих животных, но не могли приблизиться к ним на выстрел. Безлесная, совершенно ровная местность не позволяла охотникам подкрадываться незаметно. Медведи здесь попадаются редко, гораздо чаще встречаются медведицы, которые продвигаются по всей стране до опушки лесов. После четырехдневных бесполезных поисков наши охотники решили пройти в глубь края.

Стояло лето — время, когда старые медведи поднимаются вверх по течению реки за пресноводной рыбой или за кореньями и ягодами, но в особенности, чтобы встретиться с самками, которые робко направляются с детьми к морю навстречу прошлогодним друзьям.

На этот раз охотники наши были удачливее, потому что не только увидели целую семью, но и захватили всех — отца, мать и детенышей.

Поднявшись по реке Черчилля, они пошли по одному из ее протоков в нескольких милях выше форта. Они плыли в лодке из бересты, так как лошади почти неизвестны на Гудзонбайской территории, за исключением местностей, где имеются луга.

Во всем этом краю путешествуют в лодках и шлюпках, управляемых гребцами, которых называют вояжерами. Все они почти всегда уроженцы Канады, по большей части смешанной крови и весьма искусны в плавании по рекам и озерам этой пустыни. Многие из них служат в Гудзонбайской компании, и в свободное время занимаются охотой для себя.

Два таких вояжера были предоставлены главным агентом компании в распоряжение Гродоновых и служили им гребцами. Таким образом, в лодке помещалось теперь пять человек. В некоторых местах по берегам росли густыми рядами ветлы, образуя иногда целые рощи. Вероятно, охотники должны были встретить там белых медведей, особенно в такое время года. Гребцы уверяли, что на этих низменных лугах растет много луковичных кореньев, которыми эти животные лакомятся, не говоря уже о личинках разных насекомых, образующих на поверхности земли целые кучи; эти личинки медведи ищут, как самое изысканное блюдо.

Охотники наши оглядывали оба берега, то стоя в лодке, чтобы видеть поверх кустарников, то сидя, когда позволяла местность. В одном месте, где кусты росли довольно редко, им представилось зрелище, увидев которое нельзя было не покинуть лодки.

Алексей сначала не мог сообразить, что же это такое, до того была оригинальна эта сцена. На берегу находилось множество четвероногих различной масти; одни почти белые, другие почти рыжие, а остальные совершенно черные. У всех, казалось, шерсть была длинная, уши прямые, хвосты большие, пушистые. В движениях их также замечалось что-то странное: одни быстро бегали взад и вперед, другие прыгали, третьи кружили около какого-то предмета, который нельзя было рассмотреть. На пространстве в несколько ярдов находилось до сорока животных.

Легкий туман, висевший над лугом, мешал Алексею рассмотреть этих животных, которые сквозь тонкий пар казались размером с быка; но прямые уши и длинные морды не позволяли принять их за быков, а Алексей объявил, что это, должно быть, волки. Различие цвета ничего не доказывало, потому что в северных странах встречаются многие разновидности волка — от белого до черного. Действительно, это были волки, которым туман придавал громадные размеры.

Но Алексей скоро увидел, что там не только волки. Среди них находилось совершенно другое животное, гораздо больше, и молодой охотник не мог даже определить сразу, кто это.

При значительно большем росте оно было белее самого белого волка, но с горбом на спине, и скорее представляло массу приподнятой белой шерсти, нежели четвероногое. Между тем, это было животное, так как оно поворачивалось, и время от времени делало шаг или два вперед, как бы стараясь пробиться к реке.

Очевидно, оно вело бой с волками, окружавшими его, чем и объяснялись их странные движения и их свирепый вой, покрываемый резким и жалобным криком.

— Медведь! — закричали оба гребца, — морской медведь!

Один из них приподнялся в лодке.

— Да, это старая медведица, окруженная волками, — сказал он. — Те хотят овладеть ее детенышами. Посмотрите, господа, у нее на спине один медвежонок. Однако старая ведьма держит волков в напряжении, она хочет пробиться к реке.

Охотники действительно увидели, что белое животное среди волков — это белая медведица, и то, что они принимали за горб, оказалось просто-напросто медвежонком, лежавшим на спине у матери и обхватившим ее шею передними лапами.

Очевидно, медведица старалась достигнуть реки, рассчитывая в воде найти убежище, куда волки не могли за ней последовать. Она даже успела сделать несколько шагов в этом направлении.

Несмотря на свою кровожадность, волки держали себя очень осторожно. У них было для этого основание, потому что трое или четверо из них уже лежали на земле без движения, а некоторые хромали и, повесив голову, оглашали окрестность жалобным воем.

Странно, что волки осмелились напасть на такое страшное животное. Один гребец, однако, объяснил, в чем дело: он сказал, что медведица, без сомнения, недавно вышла из зимней берлоги, может быть, полуголодная, и наверняка ослабевшая от кормления медвежат, и что волки, вероятно, гонялись за ними, стараясь отбить их от матери. Возможно, они уже и съели одного из них, потому что другого не было видно, а у медведицы обычно бывает пара детенышей.

Охотники наши не хотели оставаться простыми зрителями этой битвы, им захотелось овладеть медведицей и ее детенышем. С этою целью они велели грести и пристать к берегу. Братья Гродоновы и Пушкин выскочили из лодки и бросились к волкам, гребцы остались в лодке.

Глава 35

Не успели охотники сделать и двенадцати шагов, как новое обстоятельство заставило их остановиться. Другой зверь, выскочив из кустарника, бросился к месту побоища. Это был белый медведь, гораздо больше медведицы, сражавшейся с волками, без сомнения, отец семейства, бродивший и заснувший в кустах и не заметивший опасности, угрожавшей его самке и детям. Он спешил на помощь к своим.

Медведь мчался с быстротой лошади и через несколько секунд очутился на месте боя, которому его появление немедленно положило конец. Волки с разинутыми пастями разбежались по всем направлениям. Раненые не могли уйти так скоро, и медведь по очереди убивал их ударом своей могучей лапы.

В одну минуту поле сражения очистилось, только оставались мертвые враги, и медведь подбежал к самке, которая обняла его за шею. Казалось, они поздравляли друг друга с благополучным исходом битвы. Только в этот момент охотники заметили, что при медведице было два медвежонка; один сидел на спине у матери, а другой держался у нее под брюхом, и она защищала также его от врагов.

Эти медвежата, величиной с лисицу, сразу поняли, что опасность, которую, без сомнения, они очень хорошо понимали, миновала. Сидевший на спине у матери соскочил на землю, другой вышел у нее из-под ног, и оба начали играть, катаясь по траве. Родители, казалось, любовались неуклюжими прыжками своих детей.

Несмотря на всем известную свирепость белых медведей было что-то трогательное в этом зрелище, и охотники не решались идти дальше. В особенности Алексей, обладавший более мягким характером, нежели его товарищи, не мог не почувствовать волнения при виде этой нежности, этих почти человеческих чувств. Сам Иван был тронут, и, может быть, они оставили бы это семейство в покое, отправившись дальше искать нового случая для пополнения коллекции, если б их не увлек Пушкин. Старый гренадер не поддался этим нежным впечатлениям, и прежде чем братья успели его остановить, выстрелил по медведю.

Неизвестно, ранен ли был зверь или нет, но едва только рассеялось облако дыма, как он, бросив самку, кинулся на Пушкина.

Ветеран колебался с минуту, думая, что ему делать, и уже вытащил нож, готовясь к битве; но страшный вид противника, его громадный рост дали ему понять на этот раз, что осторожность следовало предпочесть отваге. Гребцы кричали и звали охотников в лодку.

Алексей и Иван подождали Пушкина, и когда последний присоединился к ним, они выстрелили в свою очередь. Медведь был ранен в морду, но это не остановило его бега.

Все три охотника бросились к лодке. Это было единственное убежище, так как если б они надеялись только на быстроту своих ног, то зверь, без сомнения, очень скоро растерзал бы их.

Гребцы поспешили удалиться от берега на середину реки. Но разъяренный медведь не остановился на берегу; он смело кинулся в воду и поплыл прямо к лодке.

Охотники пустились вниз по реке и, благодаря течению и усилиям гребцов, лодка неслась со скоростью стрелы. Несмотря на все это, стало очевидно, что медведь выигрывает расстояние, так как он плыл с быстротой рыбы, делая в воде огромные прыжки. Лодочники что называется лезли из кожи вон, потому что знали, с кем имели дело.

Охотники начали заряжать ружья, но времени было недостаточно, притом положение их в лодке не позволяло действовать быстрее, и прежде чем кто-нибудь успел зарядить, медведь был бы уже у кормы. У Ивана оставался один ствол, заряженный дробью. Он и выстрелил прямо в голову зверю, но это только усилило ярость животного.

Пушкин, бросив ружье, схватил топор, стал на колени на корме и ожидал неприятеля.

Медведь плыл от лодки очень близко, и вдруг сделал сильный прыжок вперед. Его когти вонзились в берестовый борт лодки и оторвали от него несколько кусков. Если бы не уступила береста, лодка была бы наверняка опрокинута. Зверь приготовился к новому нападению, но в это время Пушкин изо всей силы ударил его топором по голове и разрубил ему череп.

Почти в тот же момент зверь перевернулся в воде, весь вытянулся, вздрогнул, и вскоре труп его поплыл по поверхности, словно масса белой пены.

Его сейчас же вытащили на берег и сняли с него шкуру.

Алексей и Иван охотно удовлетворились бы этой добычей и оставили бы в покое ненужных им самку и медвежат; но гребцы, не желая упускать трех шкур, предложили возвратиться и начать охоту. Предложение это было поддержано Пушкиным, который питал непримиримую ненависть ко всем медведям в мире.

Поход этот окончился быстрой смертью медведицы и взятием в плен живых медвежат, которые и были посажены на дно лодки.

Охотники наши пустились вниз по реке, но едва оставили место побоища, как стая волков вернулась сожрать не только мясо медведей, но и своих мертвых товарищей.

Глава 36

Теперь Гродоновым предстояло отправиться на поиски медведя Бесплодных Земель; но для этого им пришлось совершить продолжительное путешествие. Часть Гудзонбайской территории, известная под именем Бесплодных Земель, простирается от берегов Северного Ледовитого океана по направлению к югу до реки Черчилля, между самым Гудзоновым заливом на востоке и цепью озер на западе; основные из этих озер — Большое Невольничье и Атабаска.

Эта громадная территория почти еще не исследована. Сами гудзонбайские охотники знают ее лишь весьма поверхностно. Некоторые исследователи проходили по ее границе, но центр известен только четырем или пяти индийским племенам, живущим по соседству, да эскимосам, которые время от времени заходят на берега Арктического океана.

Медведь Бесплодных Земель известен не лучше самой территории. В разные времена он подвергался различной классификации. Занимавшийся им самый сведущий натуралист сэр Джон Ричардсон, спутник несчастного Франклина, не знает, к какой породе отвести его. Сначала, хотя и не без сомнения, он счел его разновидностью ursus americanus, или американского черного медведя. Последующие наблюдения заставили его изменить это мнение, и тогда он заявил, хотя и с осторожностью, характеризующей этого знаменитого, но скромного ученого, что медведь этот может быть разновидностью ursus arctos.

Мы возьмем на себя смелость утверждать, что это не разновидность, но совершенно отдельная порода.

Во-первых, он отличается от ursus americanus цветом, формой, ростом, физиономией, длиной ступни и хвоста. Во всех этих отношениях он имеет гораздо больше сходства с ursus arctos или даже со своим ближайшим соседом, страшным ursus ferox. Но от последних он отличается другими признаками.

Он также свирепее черного медведя и опаснее для охотника. И он обитает в стране, в которой ни в коем случае не может жить черный медведь. Для существования последнего необходим лес. Если черный медведь не встречается на Бесплодных Землях, то не по причине широты или климата, но потому, что там нет лесов. Это подтверждается тем, что его встречают в странах, близких к полюсу, где природа и почва благоприятны для растительности.

Есть и более важные различия. Черный медведь в нормальном состоянии безусловно не плотояден; этот же питается мясом и рыбой. В продолжение лета он ест сурков и мышей, и в остальное время года держится на морских берегах и питается рыбой. Это две совершенно разные породы.

Если мы сравним теперь медведя Бесплодных Земель с ursus arctos (бурый европейский), то найдем, что он походит на него больше; не будь одинакового цвета, их никогда не стали бы смешивать. Легко доказать, что это две разные породы. Привычки у них совершенно разные. Ursus arctos лазит по деревьям, а медведь Бесплодных Земель этого не может. Тот предпочитает растительную пищу; этот ловит рыбу, мясо, насекомых.

Но помимо разницы в привычках у обоих животных, в мехе медведя американской породы есть желтоватый оттенок, не встречающийся у бурого европейского медведя, за исключением пиренейского.

Притом же решительно невозможно, чтоб европейский бурый медведь находился на Гудзонбайских Бесплодных Землях, стране уединенной, безвестной и совершенно отличной от стран, в которых он обитает в Старом Свете. Каким образом, в самом деле, установить вероятную линию миграции медведя между этими двумя поверхностями земного шара? Ему бы пришлось пройти через Сибирь и русские владения, что, может быть, и возможно; ведь хотя и говорят, что медведь Бесплодных Земель находится только в известных границах, то есть в этой стране, но известно, что владычество его простирается дальше. Так, бурые медведи русско-американских владений и Алеутских островов кажутся принадлежащими одной породе, и некоторые натуралисты причисляют к ним и камчатского медведя. Любовь обоих к рыбе, по-видимому, подтверждает это мнение, но в то же время она отличает их от бурого скандинавского медведя.

Едва ли нужно доказывать, что медведь Бесплодных Земель — также и не ursus ferox, как часто путали их некоторые натуралисты. Они отличаются ростом и мастью; но самое существенное отличие заключается в исключительной свирепости последнего, когти которого и длиннее и кривее. Можно привести много других черт, которые делят их на две отдельные породы, не говоря уже о странах распространения, совершенно различных между собой.

Итак, медведь Бесплодных Земель столь же не ursus ferox, сколь и не ursus americanus или arctos. Не получил ли он от натуралистов какого нибудь специфического названия, которое обозначало бы его как отдельную породу? Еще нет. Алексей воспользовался этим и назвал его по имени человека, которому мы обязаны лучшим описанием родины этого медведя и его обычаев. Медведь Бесплодных Земель назван в его дневнике Ursus Richardsonii.

Глава 37

Для встречи с этой новой породой медведя охотникам нашим надо было добраться до большого Невольничьего озера, потому что, хотя Бесплодные Земли и простираются на несколько градусов южнее его, ursus Richardsonii редко спускается ниже, но они были уверены, что встретят его на берегах озера.

Время было избрано самое удобное. Флотилия лодок, принадлежавшая большому торговому обществу меховщиков, которая обычно отправляется из фактории Йорк в Норуэй-Гауз на озере Виннипег (причем часть лодок идет к станциям, лежащим севернее на озере Атабаска и на берегах реки Макензи, через Невольничье озеро), была готова к отъезду. Целью этой экспедиции было развозить по станциям товары и провизию, прибывшие из Англии на кораблях, и выменивать меха, собранные в течение зимы.

Охотники наши присоединились к флотилии, и после долговременного плавания прибыли в форт Революшен, на большом Невольничьем озере, у впадения в него реки под тем же именем. Они наняли лодку у одного из индейских рыбаков, живущих по берегам этого озера-моря, и пригласили отправиться вместе с ними и самого рыбака, который, само собой разумеется, был одновременно и охотником. С подобным проводником они легко могли странствовать по прибрежным землям и искать медведей там, где было больше шансов их встретить.

Однажды они плыли вдоль берега; вода была спокойна, словно в пруду, как вдруг на большом расстоянии индеец заметил, что поверхность озера слегка волнуется. Движение это не могло быть вызвано ветром, потому что в воздухе стояла тишина, да оно и не похоже было на волны, а вода волновалась так, как это бывает после брошенного в глубину камня, или когда под водой плавает какое-нибудь большое животное. Волнение шло из небольшого заливчика. Всмотревшись повнимательнее, индеец объявил, что, должно быть, это шутки медведя. Он немедленно предложил охотникам выйти на берег и действовать по его наставлениям. Предложение было принято.

Крепко привязав свою лодку, индеец выпрыгнул на землю, за ним последовали путешественники. Пройдя шагов триста или четыреста, он повернул влево и привел товарищей к заливчику в форме подковы. Пушкин обошел этот заливчик кругом и занял место на противоположном берегу, Иван стал напротив него, а Алексей устроился посредине, так что они расположились точно по вершинам почти равноугольного треугольника.

Назначив каждому свой пост, индеец велел им спрятаться в кустарник, отделявший их от озера, и соблюдать тишину, пока он не подаст им сигнал, по которому они должны одновременно появиться на берегах заливчика. После этого индеец возвратился к своей лодке.

Наставления были исполнены в точности. Охотники наши, каждый со своей стороны, продвигались к озеру с величайшей осторожностью. Подойдя ближе к воде, они убедились, что индеец говорил правду. Перед ними был медведь!

Сначала они увидели только голову, но и этого было достаточно, чтоб не обмануться.

Зверь держался в воде и плавал, не выходя из заливчика, но с какой целью? Трудно было догадаться. К величайшему их удивлению, он плавал с раскрытой пастью, вытягивая время от времени длинный язык, которым он словно подметал воду озера. Потом его пасть смыкалась на минуту и слышно было, как лязгали его страшные челюсти.

Можно было сначала подумать, что он купался, чтобы освежиться, потому что день был необыкновенно жарким, а в воздухе было множество комаров, которые тревожили охотников. А может быть, он погружался в воду, чтобы избавиться от этих кровопийц? Так думали и Пушкин, и Иван; но ни тот, ни другой не понимали, что делало животное языком и челюстями. Алексей, наблюдавший за медведем с большим вниманием, вскоре открыл настоящую причину этих движений. Он заметил на поверхности воды какой-то густой слой и убедился, что он состоит из мириад насекомых. Они были двух видов — величиной с обыкновенного слепня, но существенно различавшихся по цвету и привычкам. Одни были водяными жучками и плавали близ поверхности, другие — крылатыми насекомыми, которые иногда поднимались в воздух, но чаще плавали по воде или прыгали с места на место. Вся поверхность заливчика и даже часть озера на некотором расстоянии кишели этими насекомыми, и вот почему мишка так быстро работал языком и челюстями. Действительно, это одно из его лакомых блюд, и он в изобилии находит его не только на берегах Невольничьего озера, но и в большей части других озер на Бесплодных Землях.

Едва Алексей успел сделать свои наблюдения, как раздался крик на воде, и почти в то же самое время показалась лодка индейца прямо у входа в заливчик.

По этому сигналу все три охотника бросились из засады и побежали к берегу с ружьями наготове. Увидев угрозу, медведь оставил свое гастрономическое развлечение, но, не зная, в каком направлении найти верное убежище, плавал то вперед, то назад. Наконец, появившись на поверхности озера и показав два ряда острых зубов, он страшно заревел и смело бросился к берегу.

Он шел прямо на Ивана, который, прицелившись хорошенько, выстрелил.

Пуля ударила зверю в морду и заставила его развернуться вполоборота, но не остановила, и он с такой же скоростью бросился к противоположному берегу.

Наступила очередь Пушкина, и действительно, через секунду раздался выстрел гренадера, но пуля только скользнула по ребрам зверя и вспенила воду. Это, однако, заставило медведя еще раз переменить направление, и он поплыл на глубину.

Здесь стоял Алексей и, хладнокровно выждав зверя, всадил ему пулю ниже левого уха.

Глава 38

Придерживаясь маршрута, нашим охотникам следовало теперь позаботиться о сером медведе (ursus ferox), самом свирепом и самом страшном из всего медвежьего рода.

Пояс, в котором обитает серый медведь, гораздо обширнее того, где живет предыдущий. Большая цепь Скалистых гор может считаться для него осью, так как эта порода встречается на всем ее пространстве от Мексики до берегов Северного Ледовитого океана. Некоторые писатели утверждали, что серый медведь появляется только в этих горах, но это ошибка. Он встречается на западе во всех странах, расположенных между Скалистыми горами и берегом Тихого океана, если только находит себе там достаточно пищи, а на востоке далеко заходит в степи, но, однако, не в леса, растущие на линии Миссисипи, и где черный медведь является единственным представителем всего медвежьего семейства.

Леса не всегда составляют любимое убежище серого медведя. Хотя в молодом возрасте он хорошо лазает по деревьям, но когда достигает полного развития, его громадные когти мешают этому. Он предпочитает жить среди кустарников, в особенности, когда они покрыты ягодами. Он часто посещает открытые равнины, где растет белое яблоко, индийская репа, одна из пород валерианы, лакомится корнем хмеля. Кроме того, большое количество плодов входит в список его блюд, который нужно еще дополнить стручками одной породы акации и шишками сосны.

Но не надо полагать, что медведь питается исключительно плодами. Как большая часть других медведей, он плотояден и съест охотно лошадь или буйвола. Несмотря на свою величину и силу, буйвол часто становится добычей старого медведя. Длинная и густая шерсть, падающая на глаза, мешает ему видеть неприятеля, и если только он не почует врага, к нему легко приблизиться. Зная это, медведь старается подходить против ветра, и когда очутится близко от буйвола, бросается на него сзади, цепляется ему в спину или в шею огромными когтями и валит на землю. Он даже достаточно силен, чтобы перенести труп жертвы на значительное расстояние и, спрятав в кустах, пожирает его потом на свободе.

Серый медведь или grizzly, походит на европейского бурого, как ни на какую другую из медвежьих пород. Его длинная торчащая шерсть не представляет гладкой поверхности, характеризующей мех черного медведя. Он обычно темно-бурый, только кончики шерсти беловатые, особенно летом. Голова всегда серая, поэтому он и получил свое название. Порода, известная под именем черного медведя, заключает в себе многие разновидности — бурую, рыжую, гнедую и белогрудую, но индейцу достаточно одного взгляда, чтоб отличить их от серого медведя. Если у всех этих разновидностей встречается белая шерсть, смешанная с другой мастью, то она белая до корня, в то время как у серого медведя она белая лишь на концах, и вот что придает ему сероватый цвет. Признак этот постоянен и достаточен, чтоб образовать особую породу; но животное это отличается еще другими, более важными чертами. Уши у серого медведя короче, более конической формы и более удаленные одно от другого, чем у ursus americanus или ursus arctos. Когти у него белые, загнутые и гораздо длиннее и шире, нежели у других медведей. Впрочем, они широкие лишь с одной стороны; внизу они срезаны косо, выступают далеко из шерсти и острые, как бритва. Мохнатые лапы его больше и толще, чем у других медведей, между тем как хвост короче и едва виден. Последнее обстоятельство постоянно служит поводом к шуткам у индейцев, которые, убив серого медведя, не преминут предложить людям, не знакомым с ним, взять зверя за хвост.

Невозможно спутать серого медведя с другим. Его очень легко узнать по виду и по росту; ошибка допускается только с молодыми.

Свирепостью и кровожадностью это чудовище Скалистых гор, по-видимому, превосходит всех других медведей, даже морского, и ни один из них не обладает такими страшными средствами для осуществления своих кровавых инстинктов. Охотники нападают на него не иначе как в большом количестве, да и то встреча с ним может привести к гибели. Часто они бывают обязаны спасением лишь скорости своих лошадей, которых, к счастью, серый медведь не может догнать, хотя и опередит на бегу самого быстрого человека.

Молодые медвежата еще бегут иногда от охотника, но взрослый ursus ferox не боится целой толпы осаждающих, перебегает от одного к другому и бьется до последней капли крови.

Количество белых или индейцев, убитых или искалеченных серыми медведями, — невероятно. Когда медведь изберет жертву, единственное средство, если нет лошади, избавиться от этого ужасного врага — влезть на дерево. Это единственное убежище для всех, кого преследует серый медведь. Нашим охотникам вскоре пришлось лично удостовериться в этом.

Глава 39

Путешественники наши спустились по реке Макензи до форта Симпсона. Оттуда они поднялись вверх по большому притоку, известному под названием Горной реки, которая течет с самых высоких местностей Скалистых гор и представляет любопытное зрелище. Она проходит перпендикулярно, через горную цепь, что, впрочем, встречается и в южноамериканских Андах. Компания Гудзонова залива имеет несколько постов на Горной реке: форты Симпсон, Лейард и Хокет, который лежит в глубине гор. Дальше за горной цепью, на западном склоне, у нее есть для торговли другие станции, из которых важнейшая находится на берегах реки Пелли при слиянии Льюса и Пелли, двух рек, впадающих в море недалеко от горы святого Ильи, которая давно известна мореплавателям, посещающим север Тихого океана. С помощью Даза, притока Горной реки, форт Гокетт сообщается со станцией Пелли, откуда легко проехать в Ситху.

Этим путем наши путешественники надеялись пробраться в Ситху, а потом переехать на Камчатку, в Азию. С другой стороны, проходя через Скалистые горы, они были уверены, что встретят серого медведя, а в странах, лежащих у Тихого океана, имели шанс найти разновидность ursus americanus, известную под именем коричневого медведя, который встречается чаще на западе от большой цепи — в Калифорнии, Орегоне, английской Колумбии и Русской Америке [166].

Караван меховых торговцев и охотников как раз отправлялся из форта Симпсона на станции Лейард и Хокет, и наши путешественники примкнули к нему.

В Хокете они остановились поохотиться на страшного гризли.

Недолго им пришлось дожидаться случая, потому что там этот страшный горный гость не является редкостью. Действительно, в этой местности серые медведи многочисленнее других четвероногих. Они не живут стадами, но, будучи многочисленны, нередко собираются случайно. Чаще всего их встречают группами по четыре особи, и в таком случае это просто члены одной семьи: самец, самка и два детеныша. В этом отношении серая медведица походит на самку ursus maritimus и приносит пару медвежат, в то время как черная и бурая рождают трех детенышей.

Есть основания предполагать, что бояться исчезновения породы серых медведей не стоит. Во-первых, его мясо крайне невкусно; сами индейцы не едят его, между тем, как лакомятся черным медведем. Во-вторых, мех не имеет почти никакой цены и с трудом находятся покупатели. Наконец — и это важнее всего, — охотники не очень хотят вступать с этим зверем в битву, которая почти всегда заканчивается смертью и не представляет никакой выгоды. Вот почему старик Ефрем, как называют медведя в крае, может спокойно жить в своей области.

В форте Хокет было чрезвычайно много работы, так что охотники наши не могли найти проводника и должны были одни отправиться на промысел.

Так как форт Хокет лежит в совершенно дикой местности и удален от всякого населения, то путешественникам и не представляло большого труда встретиться с серым медведем. Первый поход их был, однако, очень неудачен и они возвратились в форт, не увидав ни одного следа grizzli, как называют его американцы.

Впрочем, день этот нельзя было назвать потерянным. Они убили одно из редких в Америке животных — козу Скалистых гор, встречающуюся только в известной части этого огромного горного хребта. Это животное, известное длиной своей шелковистой белоснежной шерсти, настоящая дикая коза и единственный представитель рода, принадлежащего собственно американской фауне. Коза эта размером с домашнюю и с такими же рогами; но шерсть у нее такая длинная, что ниспадает до ног, отчего сама она кажется толще, а ноги ее короче, нежели на самом деле. Она водится лишь в самых высоких, недоступных местностях, и ее редко добывают даже самые искусные охотники. Значит, наши путешественники не считали этот день потерянным…

Наутро они снова отправились на поиски серого медведя.

Глава 40

Отойдя на милю от форта, охотники осторожно пробирались по гористой местности, на которой там и сям группами росли деревья и кустарники, что напоминало парк. Долины Скалистых гор часто имеют такой вид и в самой северной части эти рощицы состоят, главным образом, из ягодных кустарников и фруктовых деревьев — дикой смородины, вишни, сливы и других. Серый медведь чрезвычайно падок до всех этих плодов, а так как наши охотники встретили на дороге огромное их количество, то не сомневались увидеть хоть одного гризли, пустившегося на поиски любимых лакомств. Ветви некоторых вишен были совершенно пригнуты к земле, а иные просто изломаны, что свидетельствовало о том, что здесь только что побывал серый мишка или, как его здесь называют, старик Ефрем.

Наши охотники отправились пешком, и это было крайне неблагоразумно. Трапперы предостерегали их, но русские охотники оставались глухи к их словам, потому что как братья Гродоновы, так и сам Пушкин имели лишь самое поверхностное представление об угрожавшей им опасности. Они слышали и читали, что серый медведь свирепее всех своих собратьев, но, победив столько медведей, вообразили, что легко справятся и с этим. Между тем, старик Ефрем был страшен даже для самых искусных и отважных туземцев.

Гродоновы не замедлили убедиться в этом. Они вышли на обширную поляну, где местами росли одинокие деревья, под которыми не было ни кустарников, ни высокой травы, и они могли видеть хорошо по всем направлениям, до самой опушки окружающих лесов. Вдруг страшный шум, раздавшийся сзади, коснулся их слуха и заставил остановиться и оглянуться. Это было какое-то тяжелое сопение.

Пара серых медведей, по-видимому, самец и самка, появились из леса, откуда только что вышли наши путешественники. Звери стояли на задних лапах, и по их сопению, резкому ворчанью и движениям можно было убедиться, что они не только видели наших героев, но и готовились к нападению. И действительно, они бросились вперед со скоростью лошади.

Раздались три выстрела, и один из медведей, стоявший впереди, повалился, убитый наповал. Не сговариваясь, охотники выстрелили по одному и тому же зверю — обстоятельство печальное, так как если бы хоть один из них целился в другого медведя, то мог бы, по крайней мере, тяжело ранить его.

Смерть самки не только не испугала самца, а, напротив, придала ему ярости. Он остановился над трупом и обнюхал его, как бы желая удостовериться в смерти своей подруги. Это продолжалось недолго, но и короткий промежуток дал возможность нашим охотникам взобраться на ближайшие деревья. Алексей и Иван, как молодые люди, влезли проворно, но Пушкин карабкался очень медленно. Схватившись за ветвь, он с трудом поднимал свои длинные ноги, которым мешали огромные, тяжелые сапоги. Не успел он вскарабкаться повыше, как медведь уже подбежал к дереву и поднялся на лапы, чтобы схватить старого гвардейца.

Иван и Алексей одновременно вскрикнули от ужаса. Они видели, как мохнатые лапы страшного зверя ухватились за ногу их верного слуги, и им показалось, что Пушкин вот-вот будет сброшен на землю. Но их удивление и радость не имели границ, когда молодые люди увидели, что, напротив, медведь тяжело упал навзничь, держа в лапах один из сапог экс-гренадера, тогда как тот влезал уже на вершину дерева.

Все трое быстро зарядили ружья.

Медведь поспешил излить свою ярость на сапог, и в несколько мгновений превратил его в лоскутки. Потом он снова бросился к дереву, на котором скрывался Пушкин. Он знал, что ему туда не влезть, а потому и не пытался, но обхватив дерево, начал шатать его во все стороны, как бы желая вырвать с корнем.

Некоторое время охотники не могли опомниться от страха. Дерево было не толстое, и медведь шатал его так сильно, что слышно было, как трещат корни.

Сидя на верхних ветвях, Пушкин качался из стороны в сторону с такой силой, что не только не имел возможности зарядить ружье, но и сам еле удерживался. Будь он один, положение его стало бы наверняка критическим — медведь, конечно, вывернул бы дерево с корнями. Но Иван и Алексей успели зарядить ружья и выстрелили в зверя. Старик Ефрем выпустил из лап дерево, лег на землю и как будто заснул. В то же время черная кровь, полившаяся из пасти, свидетельствовала, что сон его беспробуден.

Охотники быстро спустились с деревьев, но Пушкин в одном сапоге выглядел так смешно, что братья не могли не расхохотаться.

Сняв шкуры с медведей, путешественники с этими трофеями возвратились в форт, к величайшему удивлению старых местных охотников. Они едва согласились поверить, что молодые иностранцы могли так легко справиться с двумя серыми медведями.

Караван выступал на другой день в форт Пелли. Гродоновы воспользовались этим случаем для продолжения путешествия.

Переход совершился благополучно, а из Пелли в обществе нескольких меховых торговцев они добрались до Ситхи, где были радушно приняты соотечественниками.

Братьям удалось убить по дороге коричневого и белого медведей. Алексей убедился, что тот и другой были простыми разновидностями ursus americanus. Они встречаются иногда и на восточной стороне Скалистых гор, но больше распространены по берегам Тихого океана и в особенности в Русской Америке, где коричневый медведь обычно называется красным. Он встречается еще на Алеутских островах и, вероятно, также в Японии и на Камчатке, где водится множество медведей, очевидно, различных пород, но плохо описанных и мало известных.

Глава 41

Теперь нашим путешественникам нужна была шкура камчатского медведя, и для этого они направились на Камчатку. Путешествие это, впрочем, не сулило таких затруднений, как это могло показаться с первого взгляда: место, на котором они находились, имеет прямое сообщение с этим азиатским полуостровом. Ситха служит сборным пунктом для кораблей российско-американской компании, отправляющихся ежегодно вдоль северо-западных берегов Америки и на соседние острова за мехами.

На одном из этих кораблей наши путешественники прибыли в Петропавловск. Давно уже была весна, но к городу еще не подходили корабли по причине не растаявшего льда в заливе, и Гродоновы переправились на берег в санях, запряженных собаками.

Здесь все для них было крайне любопытно. Дома были трех родов — избы, построенные из дерева и похожие на хижины американских скваттеров. Это лучшие местные дома и принадлежат купцам и чиновникам. У туземцев два рода жилищ: летнее — балаган и зимнее — юрта. Балаган построен из кольев и покрыт соломой, он стоит на высокой платформе, куда поднимаются при помощи бревна, на котором вытесаны ступеньки. В кровле проделано отверстие для дыма. Под платформой помещается сушеная рыба, составляющая главную пищу местных жителей. Там же хранятся сани, сбруя и живут собаки, которых у каждого хозяина имеется порядочное количество.

Юрта строится совершенно иначе. Вырывается яма, стены обставляются деревом, а крыша утверждается на земле и кажется издали куполом. Отверстие, проделанное в стене, служит трубой и дверью.

Странная одежда, которую шьют себе из звериных шкур камчадалы, их бело-желтоватые собаки, худощавые, вроде померанских, сани, в которые они запрягают этих животных, наконец, странные обычаи — все это представляло чрезвычайный интерес для наших путешественников, дневник которых в течение нескольких дней обогатился многочисленными заметками. Камчадалы мало занимаются земледелием, так как климат их родины не подходит для культуры хлебных растений. В некоторых местностях, впрочем, возделывают ячмень и рожь, но в весьма небольшом количестве. Скот там редок, а если и есть, то только у русских. Лошадей мало, и они почти все принадлежат чиновникам. Туземцы преимущественно живут рыбой, что в изобилии водится в озерах и реках. Летом они сушат ее на зиму. Дикие животные также служат им пищей, и их мехами, в особенности куньими, камчадалы уплачивают подати правительству.

Полуостров богат пушными зверями, и некоторые из доставляемых ими мехов по своей красоте весьма ценятся в торговле. Камчатская куница превосходна, также, как многие разновидности лисицы, встречающейся в изобилии. Кроме того, там водятся волки, горностаи, сурки, полярные зайцы, аргали, или дикие бараны, северные олени и многие другие мелкие животные, шкурки которых имеют торговую ценность. Морская выдра весьма распространена на камчатских берегах, но главным и наиболее благородным зверем считается медведь. Встретить его нетрудно, так как нет, может быть, в мире еще такой страны, где бы он водился в таком большом количестве, как на Камчатке.

Глава 42

Перед отправлением на охоту братья постарались собрать сведения как о привычках мишки, так и о местах, которые он посещает.

Им сказали, что туземным охотникам известны две разновидности. Наиболее обыкновенная — бурый медведь, весьма похожий на ursus arctos; другая — тоже бурая, но отличающаяся белой полосой, которая окружает шею и плечи в виде воротника. Последняя порода и есть, без сомнения, та самая, которая известна под именем сибирского медведя (ursus collaris) и водится в изобилии в большей части стран северной Азии. Привычки у тех и других медведей почти одни и те же. На зиму они засыпают, выбирая пещеры и расселины скал или какую-нибудь кучу поваленного леса, который может служить убежищем.

Один признак существенно отличает их от ursus arctos, с которым их вообще путают. Они рыболовы и живут почти исключительно рыбой. Во время зимней спячки, конечно, они не едят ничего, но весной, едва только покинут свои берлоги, бегут на берега рек и озер, которых много в крае и, бродя по берегу или даже входя в воду, которая везде неглубокая, находят множество форели и лосося. Рыба здесь водится в таком количестве, что медведь, став лакомкой из-за этого изобилия, ест лишь самые вкусные куски, а голову, хвост и большую часть туловища оставляет другим животным, более жадным, может быть, но не способным к рыболовству.

Животное это — камчатская собака, не дикая, как можно было бы предположить, но домашняя, запрягаемая в сани. Собаки эти, не принося хозяину никакой пользы летом, не получают от него никакого продовольствия и предоставлены собственной находчивости. Они охотно довольствуются до заморозков объедками медведя. И странно, что с наступлением зимы, они сами возвращаются к своим хозяевам, людям черствым и жестоким, которые мало того, что работают на своих собаках целую зиму, но дают им самую скудную пищу. В этом добровольном возврате к дурному хозяину иные видели доказательство инстинкта дисциплины и природной верности камчатских собак, чем вообще отличается эта порода; но причина такого поведения их совсем другая. Их просто приводит в юрту инстинкт самосохранения.

Действительно, эти животные знают, что зимой озера и реки покрыты толстым льдом, а медведь засыпает, и что им пришлось бы умереть на свободе с голоду. Несчастные подачки рыбьих голов и внутренностей, которые бросает им хозяин, все же лучше голодной смерти.

Камчатские охотники разными способами ловят медведей. В начале зимы они выслеживают его по снегу и убивают из ружья или копьями. Позже, когда мишка забирается в берлогу, они отыскивают его при помощи собак или по приметам, которыми руководствуются в подобных случаях лопари, северо-американские индейцы и эскимосы.

Летом охотники забираются в засаду с винтовками и стараются убить зверя сразу, не то в противном случае подвергаются большой опасности. Поэтому камчатский охотник стреляет чрезвычайно осмотрительно. Он носит с собой для этого раздвоенную палку, на которую и кладет дуло ружья для более верного прицела. На случай неудачи у него есть копье и нож, которыми он бьется с медведем как умеет.

Бывают периоды в году, когда сибирский Михайла Иваныч чрезвычайно опасен. Например, время течки к концу лета. Когда зима бывает продолжительная, а реки и озера еще не очистились ото льда, когда медведь покидает берлогу — встреча с ним грозит опасностью. Странно голодный, он рыщет тогда повсюду. Смело приближается к поселкам и ищет пищу. Горе человеку, который попадется ему в это время на дороге. Медведь не ждет от него нападения, а сам бросается на охотника.

Весна очень запоздала во время прибытия наших путешественников в Петропавловск. Только и было речи, что об облавах на медведей, и каждый день местные охотники приходили со шкурами.

Гродоновы взяли себе в проводники одного из туземных охотников. Земля еще была покрыта снегом, и, естественно, они ехали в санях; у каждого были особые сани, запряженные пятью собаками по местному обычаю: по паре собак в ряд и по одной впереди. Упряжь обыкновенно состоит из кожаного хомута и двух ремней, служащих вожжами. Санки сделаны из березы, дерева очень легкого, а собаки свободно могут везти одного человека.

Длинный шест с железным наконечником и погремушками служит вместо кнута, и собаки бегут очень быстро. В этих легких санках ездят по горам, долинам, речкам, озерам, не заботясь о проложенной дороге, и если собаки хорошо приучены, то можно в один день проехать большое расстояние.

Не больше чем через час после отъезда из Петропавловска наши охотники приехали в дикую местность. Там не было видно никакого жилья, никакого поселка, и они могли ожидать каждую минуту появления медведя.

Проводник повел их к реке, милях в пятнадцати-двадцати от города, где он рассчитывал непременно встретить медведя, зная одно место, свободное от льда. Это происходило оттого, что выше находились теплые источники — феномен довольно частый на Камчатском полуострове.

Проехав несколько миль, они очутились в узкой долине между двумя рядами крутых холмов, и проводник сказал, что знакомое ему место недалеко. Дальше нельзя было продолжать поездку. Оставив собак у подошвы холмов и приказав им оставаться на месте, что они поняли отлично, охотники полезли на скалы. Здесь не было деревьев, а торчали кустарники, полузанесенные снегом. Приблизившись к реке, Гродоновы осторожно выглянули из кустов. Действительно, озеро при устье реки не было покрыто льдом на значительном пространстве.

Глава 43

Проводник предсказывал, что на этом месте можно встретить одного, а пожалуй, и нескольких медведей, но он и не воображал, что их окажется двенадцать, а между тем, как раз такое число их, к величайшему удивлению охотников, они увидели возле озера.

Двенадцать медведей на таком пространстве! Одни стояли на четвереньках, другие на задних лапах, третьи сидели, словно исполинские белки, а некоторые до половины находились в воде; двое или трое плавали, гоняясь за рыбою.

Наши охотники никогда не видели подобного собрания медведей, и Камчатка, вероятно, единственная страна, где можно их увидеть в таком количестве вместе. Но в начале весны там можно увидеть и до двадцати медведей сразу.

Такое изобилие немного смутило Гродоновых. К счастью, они были скрыты от медведей кустарниками и находились под ветром, а иначе медведи, обладающие тонким обонянием, почуяли бы их присутствие. В описываемую минуту все звери были слишком заняты рыболовством, так как чувствовали страшный голод. Их тощие бока, взъерошенная шерсть, исхудалые тела — все это говорило о продолжительном посте и делало их скорее похожими на коров, умирающих с голоду.

Что было делать? Проводник придерживался того мнения, что следует уйти и оставить медведей в покое.

— Потревожить их, — говорил он, — было бы очень опасно, когда звери собрались в таком большом количестве и находятся в таком возбужденном состоянии.

Он знал, что в таком случае медведи часто нападали на людей и преследовали их; это легко могло случиться и теперь, если охотники не поберегутся.

Не отказываясь верить его рассказам, наши трое русских в тоже время мало доверяли храбрости своего проводника. К тому же им жаль было отказаться от такого прекрасного случая, не попытавшись воспользоваться им. Поэтому они жаждали испытать судьбу.

Несколько медведей были совсем близко от них. Можно ли было уйти, не сделав ни одного выстрела? Если охотники пропустят этот случай, то он, может быть, не скоро представится им снова; пребывание же в Петропавловске и проживание там в довольно жалком домишке не представляло такого удовольствия, чтобы его стоило продолжать. Кроме того, они уже несколько месяцев странствовали по покрытым снегом странам, и им не терпелось скорее попасть на тропические острова, соблазнительные и очаровательные, эти острова должны были быть следующим этапом в их кругосветном путешествии. Все эти соображения заставили их решиться на нападение.

Проводник, видя их решимость, согласился действовать с ними заодно, и из кустов сразу раздались четыре выстрела. Два медведя упали и бились на снегу. Но как только дым рассеялся, наши охотники увидели, что десять остальных бегут к ним со всех сторон. Их свирепый рев и быстрый бег достаточно ясно указывали на их намерения: звери собирались напасть на охотников.

Оставалось одно: бежать. Но куда? Вокруг совершенно не было деревьев; да если бы даже они и имелись, то искать на них убежище было бы не лучше, чем среди крутых скал, поднимающихся по обоим берегам реки ниже озера. Влезть и на те, и на другие для медведей — пустая забава.

Русские начинали сожалеть о своей оплошности и не знали, что делать. Проводник был готов к тому, что произошло, и заранее придумал план спасения. Он бросился вниз и побежал к саням, крича спутникам, чтоб они сделали то же самое.

Его совету немедленно последовали. Каждый кинулся к своим саням, схватил вожжи и погнал собак по дороге.

Если бы собаки не были так хорошо дрессированы, а люди не так ловко управляли санями, то охотники подвергались бы величайшей опасности. Нельзя было терять ни секунды. Медведи уже спускались с откоса, и когда отъехали последние сани, в которых сидел Пушкин, зверь, бежавший впереди других, был от них не более, чем в шести шагах.

Началась гонка между медведями и собаками, потому что те знали, что им грозила не меньшая опасность, нежели их хозяевам, и не было надобности понукать их ни криками, ни палкой. Они бежали по льду со всем проворством, каким только наделила их природа. Медведи, хотя и более тяжелые на ходу, долго следовали за беглецами довольно близко, но под конец отстали, и, видя, что враг ускользает, один за другим вернулись к озеру, медленно и с видимым сожалением.

Отъехав таким образом от своих врагов на добрую милю, наши охотники остановились, чтобы дать передохнуть собакам, а затем вернулись в город.

Однако они не намерены были совершенно отказаться от этой охоты и обратились к городским жителям за подмогой; едва только узнали там, что случилось с приезжими, как все местные мужчины — казаки, охотники и крестьяне — собрались на охоту и направились к озеру с местным исправником во главе.

Медведи были все на том же месте, живые и мертвые, так как оказалось, что двое из них пали под пулями охотников. Против них была открыта общая ружейная пальба, убившая пятерых. Кроме того, некоторых преследовали до их берлог и там убили.

В течение всей следующей недели в Петропавловске ели очень мало рыбы, и население его давно уже не видывало подобной масленицы.

Наши молодые русские, разумеется, получили свою долю в трофеях этой победы. Они выбрали шкуру одного из тех медведей, которых убили сами, и оставили ее исправнику с тем, чтобы тот послал ее в Петербург.

Через несколько дней то же самое судно компании мехоторговцев, которое привезло сюда наших охотников, отвозило их в Кантон, где они без труда нашли китайский корабль, на котором переправились на остров Борнео.

Глава 44

В разных местах острова Борнео существуют колонии китайцев, главное занятие которых — разработка золотых рудников и добывание антимония. Эти поселения, как и много других, расположенных на соседних островах, находятся под покровительством и управлением большой коммерческой компании — Кунг-Ли. На острове Борнео главным пунктом этого обширного торгового общества служит порт и река Самбас. В Самбасе есть также фактория голландской компании Восточной Индии, которая, кроме того, имеет на острове еще две конторы. На Борнео не существует более никаких европейских заведений, за исключением британского агентства на маленьком острове Лабуане и небольшой колонии, составленной в Сараваке одним англичанином-авантюристом, присвоившим себе титул «раджа Брука».

Этот новоиспеченный раджа обосновывает свои права на громкий титул и на владение областью Саравака со соизволения султана острова Борнео, будто бы наградившего его за оказанные услуги при избавлении от пиратов-даяков, наводнявших страну. По крайней мере это обстоятельство так было представлено в Англии; но более внимательный взгляд на это дело изменит существующее мнение; и окажется, что вместо того, чтобы совместно притеснять пиратство в водах Борнео, первым делом филантропа-джентльмена было помочь малайскому султану привести в рабство несколько племен безобидных даяков и принудить их работать бесплатно в рудниках, в которых добывается сурьма.

Вот, вероятно, те услуги, за которые Брук получил права на владение землями Саравака. Далекий от того, чтобы воевать с пиратами, новый раджа стал их сообщником, сотрудничая с султаном, их негласным покровителем.

Хотя прошло несколько веков, как европейцы поселились на островах Индийского океана, и там почти всемогущи, но нам очень мало известен большой остров Борнео. Были описаны одни берега и то недостаточно. Голландцы предпринимали одну или две экспедиции внутрь острова, но эти торговцы ничего не хотели рассказывать нашим путешественникам. В продолжение двух веков они пользовались своим влиянием на востоке только для того, чтобы сеять раздор, где было возможно, и уничтожали до последней искры свободу и достоинство у племен, которые имели несчастье быть с ними в сношениях.

На деле выходит, что Борнео и теперь не более известен, чем сто лет назад, а между тем, где найти предмет для изучения прекраснее этого великолепного острова, который еще ждет монографии, подобной той, какую Марсден посвятил Суматре, Тенна — Цейлону, а сэр Страмфорд Рафльз — Яве?

Тропическая жизнь представляется здесь в своем самом пышном виде. Фауна и флора этой страны так богаты, что ее можно сравнить только с большим зоологическим и ботаническим садом, и на всей поверхности земного шара не найдется другого уголка земли, где натуралист мог бы надеяться собрать в награду за труды такую обильную и разнообразную жатву.

Наши молодые путешественники поразились при виде чудес этой тропической природы. Растения были такие высокие, что имели сходство с теми, которые они видели на берегах Амазонки, а фауна, в особенности в отношении четвероногих и четвероруких, была гораздо богаче.

Едва ли нужно говорить, что среди четвероногих их внимание наиболее привлек медведь, самый красивый, безусловно, из семейства медведей. Он меньше их всех; он не равняется ростом даже со своим соседом, малайским медведем, на которого, впрочем, очень похож. Шерсть у него черная, как смоль; нос оранжевый, а на груди кружок более темного оранжевого цвета, имеющий некоторое сходство с формой сердца. Шерсть густая и гладкая на всем теле: это также один из характерных признаков черного медведя Северной Америки и двух пород Америки Южной, и делает борнейского медведя похожим на его родственника-малайца на островах, соседних с Явой и Суматрой. Его даже часто путают с последним, но это заблуждение. Медведь из Борнео не только меньше, но темно-оранжевый знак отличает его совершенно достаточно. Малайский медведь тоже имеет пятно на груди, но оно в форме полумесяца и беловатого цвета; морда у него бурая, а не желтая, и он далеко не так красив, как медведь с острова Борнео.

Таким образом, этот медведь, так же, как и темный европейский медведь, черный североамериканский и кордильерские медведи (на которых, впрочем, он очень похож по своим привычкам, потому что питается плодами, как и те), является представителем совершенно особой большой медвежьей семьи. При этом, как и все медведи, он очень любит сладкое. В особенности он любит мед, в чем наши охотники вскоре удостоверились.

Глава 45

По прибытии в Самбас они по обыкновению избрали себе проводника для своих прогулок. Это был даяк, занимавшийся охотой на пчел, который по специфике своего ремесла почти так же часто находился в столкновении с медведями, как и с пчелами. Они решили осмотреть сперва недалеко от города цепь лесистых холмов, где медведь водится в большом количестве и где его можно встретить почти во всякое время.

Проходя по лесам, они заметили один род деревьев, который среди стольких новых и необыкновенных пород в особенности привлек их внимание. Эти деревья растут на большом расстоянии друг от друга; иногда их бывает два или три вместе, но вообще они стоят обособленно среди других пород, над которыми возвышаются своей гигантской вершиной. Что в них необыкновенного, так это их ствол, совершенно гладкий: не отделяется ни одной веточки до высоты пятнадцати футов над волнующейся поверхностью леса, в котором они царствуют. Их не видно снизу, но только с какой-нибудь высоты, преобладающей над местностью, и тогда кажется, будто растет лес над другим лесом. Этот феномен казался нашим путешественникам тем более необыкновенным, что нижний лес состоял из деревьев, имеющих большей частью от двадцати до тридцати метров высоты. Те деревья, которые сначала так сильно возбудили внимание путешественников, были тонкие относительно своей высоты, вследствие чего казались еще выше. Мы сказали, что у них не было ветвей до пятнадцати футов от земли. Начиная с этого расстояния, их появляется много — и тенистые ветви, расположенные симметрично вокруг ствола, покрытые мелкими листьями и немного наклоненные, составляют красивую, закругленную вершину.

Кора у них белая; проколов ее ножом, наши охотники узнали, что она очень нежная и содержит в себе молоко. Само дерево до некоторой глубины такое ноздреватое, что обыкновенное лезвие проникает в него так же легко, как в кочан капусты. Далее оно приобретает некоторую твердость, и если бы наши охотники могли проникнуть до сердцевины дерева, то нашли бы его совершенно твердым и темно-шоколадного цвета. На воздухе это дерево делается таким же черным, как и настоящее черное дерево; даяки и малайцы выделывают из него браслеты и другие украшения.

Проводник сказал, что это дерево называется тапангом. Название было знакомо нашим молодым русским, хотя они не знали, к какому роду принадлежит этот великан тропических лесов. Вскоре Алексей, проходя под одним из тапангов, увидел на земле цветы, упавшие с него, и, рассмотрев один цветок, объяснил, что это один из видов фигового дерева, которое вообще очень распространено на островах Индийского архипелага.

Если наши путешественники были удивлены при первом взгляде на это красивое дерево, то их удивление не замедлило в дальнейшем еще увеличиться. Подойдя к одному из тапангов, они были поражены видом этой стороны ствола от земли до самых ветвей. Можно было сказать, что это длинная лестница, идущая вдоль всего ствола, одна сторона которой срослась с корой самого дерева. Когда они присмотрелись, все объяснилось. Это была действительно лестница, но совершенно особенного устройства, и которую невозможно было бы отнять от дерева, не ломая кусками. Она состояла из бамбуковых колышков, вбитых в ствол тапанга на расстоянии двух футов один от другого. Эти колышки были около фута длины и прочно скреплены бамбуковым стволом, к которому их привязали камышом. Лестница, как мы и сказали, шла от корня дерева к ветвям.

Очевидно, она была устроена для того, чтобы подняться до вершины тапанга; но с какой целью? Никто лучше проводника не мог объяснить им этого, потому что он сам и устроил ее. Делать такие лестницы и всходить по ним было существенной частью профессии охотника за пчелами. Большая муха, похожая на осу, называемая lanych, строит свое гнездо на вершине тапангов. Это гнездо состоит из светло-желтого воска, и мухи устраивают его под большими ветвями, чтобы оно было защищено от дождя. Лестница из бамбука сделана для того, чтобы достать эти гнезда, и не столько для меда, сколько для воска. Муха lanych скорее принадлежит к семейству ос, чем к семейству пчел, и производит очень мало меда, да и то низшего сорта; но воск ее считается драгоценным, и каждое гнездо может дать его на несколько долларов.

Деньги эти очень трудно и очень тяжело заработать, и даже непонятно, как это может бедный даяк избирать себе такую профессию, когда всякий другой труд дал бы ему с меньшей тяжестью такой же заработок.

Ему, действительно, никогда не удавалось снять гнезда так, чтобы его жестоко не искусали эти насекомые, но хотя они жалят так же больно, как и осы, привычка сделала даяка почти нечувствительным к их укусам. Он бесстрашно поднимается по хрупкой лестнице, неся в одной руке зажженный факел, а на спине тростниковую корзину. С помощью факела он выгоняет мух из их воздушного жилища, и отламывая соты, кладет их в корзину.

В то же время разъяренные насекомые жужжат, жалят ему лоб, лицо; шею, руки, которые у него бывают обнажены; но он не обращает на это внимания, и, окончив свое дело, спускается вниз, часто с распухшей головой.

Грустно ремесло пчеловода на острове Борнео!

Глава 46

Продолжая свой путь, путешественники видели много других тапангов с лестницами, и у одного из самых больших проводник остановился.

Бросив на землю свой крисс — туземный охотничий нож — и топор, он начал всходить по лестнице на тапанг. С какой целью? Очевидно, не за воском или медом. Даяк объяснил, что он просто хотел взглянуть на лес, а для этого не было другого способа.

Невозможно было без ужаса смотреть на этого человека, когда он поднимался на такую высоту и вверял себя такой ненадежной воздушной опоре.

Даяк скоро взошел на верх лестницы и постоял там минут десять, поворачиваясь и осматривая лес со всех сторон. Наконец он застыл неподвижно, а взор его, казалось, устремился в одну точку. Он находился слишком высоко, чтобы можно было судить о выражении его лица, но поза означала, что он сделал какое-то открытие. Немедленно он сошел вниз и произнес только: «Бруанг, я его видел!».

Охотники знали, что бруанг — малайское название медведя.

Затем они пошли вперед и, пройдя быстро несколько минут, даяк начал продвигаться с большой осторожностью, внимательно осматривая ствол каждого тапанга.

Вдруг он остановился перед одним из деревьев и взглянул вверх. Охотники сразу заметили на коре царапины, по всей вероятности, оставленные когтями какого-то животного.

Едва они успели сделать это замечание, как и само животное представилось их глазам.

Высоко, на вершине тапанга, там, где первые ветви отделяются от ствола, можно было заметить черное тело. На таком расстоянии оно казалось не больше белки; но это было не что иное, как борнейский медведь, настоящий бруанг. Близ его морды висела на ветвях какая-то беловатая масса. Это было гнездо пчел, а легким облаком, видневшимся над ним, вероятно, были пчелы, отчаянно боровшиеся с грабителем.

Медведь слишком увлекся своим угощением, чтобы взглянуть вниз, и в продолжение нескольких минут наши охотники могли свободно рассматривать его, не делая, впрочем, никаких движений.

Налюбовавшись, они приготовились стрелять, но были остановлены проводником, сделавшим знак немного отступить и стоять спокойно. Когда они отошли настолько, что медведь не мог их видеть, даяк довольно справедливо заметил им, что на такой высоте они могут промахнуться, и что если бы даже они и попали в медведя, то маловероятно, чтобы пуля свалила его. В том или другом случае медведь взобрался бы выше, и, защищенный листьями и ветвями, не боялся бы их выстрела. Он мог сидеть там, пока голод не принудил бы его спуститься; а так как в настоящее время он успел перекусить, то, по всей вероятности, продолжал бы свое пребывание на дереве довольно долго для того, чтобы вывести их из терпения.

В таком случае можно было бы дерево срубить. У них был топор, а так как тапанг дерево нежное, то это и нетрудно было бы сделать; но даяк заметил им, что в подобном случае бруанг почти всегда находит способ спастись. Тапанг редко сразу падает на землю; он задерживается на вершинах окружающих деревьев, и так как медведь острова Борнео взбирается и держится на деревьях, как обезьяна, то, значит, он тем более не упадет; он прыгает с ветки на ветку, прячется в густой листве и спускается на землю только тогда, когда его бегству по земле не грозит опасность.

Поэтому проводник советовал тихо ожидать, спрятавшись за деревьями, пока медведь кончит свой обед и вздумает сойти на землю. Он будет спускаться по лестнице спиной, и если они поступят осторожно, то могут стрелять в него почти в упор.

Вся эта осторожность противоречила нетерпеливому характеру Ивана, но из уважения к мнению брата он сдался.

Все трое стали за деревья, которые составляли что-то вроде треугольника, центр которого занимал тапанг, а проводник, не имевший ружья, стоял возле дерева со своим криссом в руке, готовый нанести медведю последний удар, в случае, если бы тот был только ранен.

Для охотников, впрочем, не было никакой опасности. Небольшой медведь на Борнео опасен только для пчел, белых муравьев и других насекомых, которых он собирает языком. Он, однако же, царапается и кусается, если слишком приблизиться к нему; но в сущности он так же безопасен, как робкая лань.

Все произошло совершенно так, как объяснил даяк. Медведь, окончив свой обед, спустился вниз спиной, и, без сомнения, сошел бы на землю, но, прежде, чем он был на половине дороги, Иван, не в силах удержать своего нетерпения, выстрелил и промахнулся. Он повторил выстрел дробью и также неудачно.

Естественным следствием его выстрелов был испуг медведя; он начал снова подниматься, что делал почти также ловко, как кошка, и на одну минуту казалось, что он скроется. Но Алексей, подстерегавший движения брата, был наготове, и когда медведь остановился, он выстрелил в свою очередь, целясь в голову. Вероятно, пуля достигла цели, потому что животное вместо того, чтобы подняться выше, осталось на ветке и, казалось, с трудом держалось на ней.

В эту минуту раздался выстрел Пушкина и вдруг медведь, выпустив ветку, свалился безжизненной массой к ногам охотников. Случись это на несколько сантиметров ближе, Пушкину бы не устоять. К счастью, как ни было мало расстояние, оно спасло жизнь старого гренадера.

Если бы тело животного упало на гренадера с такой высоты, оно убило бы его, и смерть солдата была бы такой же мгновенной, как и смерть медведя.

Потому, оценив опасность, от которой он только что избавился, бедный Пушкин не мог преодолеть волнения и взгляд его на минуту затуманился, но скоро к нему опять возвратилось хорошее расположение духа.

Глава 47

Наши путешественники, считая свое дело на Борнео законченным, готовились отправиться на Суматру, где живет медведь, известный под именем ursus malayanus; но перед выездом из Самбаса их уверили, что он находится также и на Борнео.

Этот вид медведя встречается реже, чем медведь с оранжевой грудью; туземцы, отличные проводники, но весьма неважные анатомы, когда дело идет о классификации и породах, утверждали, что оба эти вида существуют на их острове, а даяк, которого Гродоновы щедро вознаградили за услуги, обещал, что если они пожелают пойти с ним в одно известное ему место, то он покажет им бруанга крупной породы. По сделанному проводником описанию Алексей легко узнал ursus malayanus; тот, которого он убил, был ursus euryspilus.

Раз можно было найти этого медведя там где они были, зачем же отправляться за ним на Суматру? Нашим молодым людям и без того еще оставалось путешествовать довольно много, и они начали уже утомляться. И, притом, было вполне естественно, что после такого долгого отсутствия, перенеся такую усталость и вытерпев столько опасностей, им хотелось поскорее домой — насладиться всеми удовольствиями комфортабельной жизни в своем красивом дворце на берегах Невы. Потому они решились последовать за проводником в эту новую экспедицию.

Они шли целый день и к вечеру прибыли на то место, где даяк надеялся встретить больших бруангов. Раньше следующего дня они не могли начать охоты. Они остановились и устроили свой лагерь. Менее чем за час проводник смастерил шалаш из бамбука и покрыл его большими банановыми листьями. Они находились среди рощи или, лучше сказать, среди пальмового леса, состоящего из той породы пальм, которая называется у туземцев нибон и принадлежит к виду аренгов.

Аренг принадлежит к семейству капустных пальм, называемых так потому, что местные жители едят ее молодые листья, как европейцы едят капусту. Листья ее чрезвычайной белизны и имеют вкус орехов; любители ставят их гораздо выше листьев кокоса и даже выше капустной пальмы Западной Индии. Жители Борнео и других островов Индийского архипелага употребляют нибон для изготовления многих предметов. Ее круглый ствол идет на бревна для их домов. Распиленная на доски, она употребляется для пола. Из оболочки, в которой есть цветы, получают сладкий сок, из которого делают сахар, — от чего произошло название ее arenda saccharifera — и который после брожения превращается в опьяняющую жидкость. Ствол содержит в изобилии саго. Наконец, из жилок, которые находятся в листьях, делают перья для письма и стрелы для духовых ружей.

Вид этого прекрасного дерева заинтересовал Алексея, но было уже слишком поздно, чтобы рассматривать его. Оставшиеся полчаса дневного времени были употреблены им на постройку шалаша, в этом все помогали даяку.

На другой день, рано утром, Алексей, мучимый любопытством по поводу нибона, решился пройтись по лесу, надеясь увидеть одно из этих деревьев в цвету; его брат, Пушкин и проводник остались в шалаше готовить завтрак.

Алексей довольно далеко углубился в лес, не встречая того, что искал. Но так как он шел наудачу, всматриваясь в листья пальм, то приметил одну пальму, ствол которой очень заметно качался. Он остановился послушать и услышал, что кто-то срывает листья с дерева, и в особенности с того, движение которого его поразило. Но он видел только ствол, а причина шума и движения дерева, казалось, была на вершине, в листьях.

Алексей пожалел, что не взял своего ружья, но не от страха, так как на вершине пальмы не могло быть ни слона, ни носорога, а это единственные страшные четвероногие в лесах Борнео, потому что королевский тигр, хотя довольно распространен на Яве и Суматре, не водится на этом счастливом острове.

Итак, не из страха наш молодой русский пожалел, что кроме ножа, с ним не было другого оружия, но от мысли, что он теряет случай застрелить редкой породы зверя, который, судя по движению дерева, должен быть очень крупных размеров.

Нельзя выразить словами, как увеличилось сожаление охотника, когда, подойдя к дереву и взглянув вверх, он увидел среди ветвей медведя, настоящего ursus malayanus. Это был он: его черная шуба, его желтоватая морда и белый полумесяц на груди. Он лакомился листьями аренга, и крохи от его стола покрывали землю у подножия пальмы.

Алексей вспомнил тогда, что такова обычная манера поведения малайского медведя, любимую пищу которого составляет пальмовая капуста, и который часто нападает на кокосовые плантации, где истребляет сотни деревьев прежде, чем удается его убить. Этот аренговый лес, поставлявший ему столько капусты, сколько он мог пожелать, и был местом, где всегда можно его найти.

Алексей знал, что эта порода встречается реже другой, по крайней мере, на этом острове, и еще больше огорчился отсутствию ружья. Нападать на животное с одним ножом было бы также нелепо, как и опасно, потому что малайский медведь противник более страшный, чем медведь с острова Борнео.

Бруанг давно уже заметил неприятеля у подножия дерева. Он прервал свой обед, и, испуская жалобные крики, застыл в оборонительной позе. Принятое им положение ясно доказывало, что он не имел никакого намерения спуститься на землю, пока охотник будет там. Алексей несколько раз ударил палкой по дереву и сделал еще несколько движений, чтобы его испугать, но без малейшего успеха.

Первой мыслью охотника было как-то известить товарищей. Если бы он мог это сделать, они подошли бы к нему с ружьями. Это был самый простой и лучший план, и Алексей поспешил исполнить его, закричав изо всех сил. Он звал их в продолжение десяти минут и ждал почти столько же, но не получил ответа, и никто не пришел к нему.

Что делать? Идти за ними, значит — дать медведю время спуститься и уйти. Тогда он непременно спасется, потому что невероятно было бы отыскать в лесу его след. С другой стороны, Алексей не мог оставаться и ждать, пока медведь спустится на землю. Да и даже в этом случае он не был уверен, удастся ли ему убить медведя или хотя бы одолеть.

Вдруг у него блеснула счастливая мысль. Он отступил на два шага и скрылся за широкими листьями дикого банана, где животное не могло его увидеть. Так как утро было свежее, то на нем был плащ. Он его снял и нацепил как мог искуснее на палку, которой стучал по дереву. Сверху он надел на палку свою шляпу и таким образом сделал что-то в виде пугала.

Затем он осторожно приблизился, скрываясь под банановыми листьями. Пугало, напротив, было помещено так, чтобы медведь его видел; потом, надеясь на свою хитрость, достойную Ганнибала, Алексей скрылся без малейшего шума.

Отойдя настолько далеко, что его не могли услышать, он ускорил шаг и возвратился в лагерь.

Вооружиться и отправиться для него и товарищей было делом одной минуты, а через двадцать минут они все четверо стояли возле пальмы, где увидели, что хитрость Алексея вполне удалась.

Медведь все еще сидел между листьями нибона; четыре пули, отправленные в белое пятно на его груди, свалили его с дерева мертвым.

Даяк был очень обижен тем, что на этот раз не он сам отыскал медведя; но узнав, что все равно ему выдадут всю обещанную награду, скоро утешился.

Ободренные этим счастливым началом, наши герои решились воспользоваться целым днем после завтрака и продолжить охоту, результатом которой были не только другой бруанг, но еще и rimau dahan, или волнистый тигр, самое красивое животное из всей кошачьей породы, шкура которого должна была блистательно занять свое место среди собранных трофеев в музее Гродоновских палат.

Этой охотой закончились похождения молодых Гродоновых в Восточном архипелаге, и из Самбаса они направились через Малакский пролив в Бенгальский залив, чтобы попасть в крупнейший южноазиатский центр — город Калькутту.

Глава 48

Итак, наши охотники направлялись к великой горной цепи Гималаев.

Там они рассчитывали найти три породы медведей, различающихся по росту, виду, некоторым привычкам и даже по месту жительства, так как, хотя все они водятся в Гималайских горах, но каждый живет почти исключительно в своей особой зоне. Это следующие породы: большегубый медведь, тибетский медведь и желтый медведь, или снеговой.

Первый получил свое название из-за привычки вытягивать губы, особенно нижнюю, чтобы схватить пищу. Густые пряди шерсти, покрывающие шею и почти все тело, так же как длинные серповидные когти, придают ему сходство с животным, называемым ленивцем.

Этот медведь меньше европейского, но его наиболее крупные экземпляры приближаются к последнему по размерам. Его шерсть длиннее, чем у кого бы то ни было из его собратьев, на верхней стороне шеи она может достигать более фута длины. На затылке шерсть разделяется надвое поперечным пробором так, что передние волосы падают медведю на глаза, придавая ему неуклюжий и глупый вид, задние же в виде гривы откинуты к спине.

Большегубый медведь бывает обыкновенно черного цвета с несколькими коричневыми пятнами. На груди выделяется белое треугольное пятно; морда грязно-белого, переходящего в желтый, цвета. Любопытна его способность вытягивать губы дюйма на три вперед, складывая их трубочкой, чтобы удобнее было сосать. Этой особенностью природа наградила его, очевидно, для того, чтобы питаться термитами, его главной пищей. Длинные загнутые когти помогают ему расковыривать тот род цемента, из которого эти насекомые строят свои необычайные жилища. Он ест также фрукты и сочные овощи; едва ли нужно прибавлять, что он страстно любит мед и обворовывает ульи.

Несмотря на комические роли, которым обучают ручного большегубого медведя фокусники, он иногда разыгрывает и трагедии, особенно когда находится среди дикой природы. Он не нападает на человека без причины, и если его оставить в покое, проходит мимо: но, будучи ранен или раздражен, дерется с таким же упорством, как черный американский медведь. Индусы боятся его, но, главным образом, из-за опустошений, которые он производит на плантациях сахарного тростника.

Ленивый или большегубый медведь живет не только в Гималайских горах. Эти горы являются лишь северной границей его обширного царства.

Он водится на всем Индостанском полуострове и даже на Цейлоне, встречается также в Декане, в горах, окружающих Бенгальскую провинцию, и в Непале, но дальше этого к северу он не поднимается, что доказывает его любовь к жаркому климату, несмотря на густую шерсть.

Вместо того, чтобы прятаться в уединении, вдали от жилищ, он скорее ищет общества человека, не из любви к нему, а просто, чтобы воспользоваться его трудами. Он всегда устраивает себе жилище по соседству с какой-нибудь деревней, чтобы вволю опустошать поля. Он живет и в лесах, но предпочитает им кустарниковую поросль и джунгли, выбирая себе под логовище природное углубление или яму, вырытую каким-нибудь другим животным.

Из Калькутты наши путешественники направились на северо-запад, к горам. Они намеревались проникнуть в Гималаи через княжество Сикким, или Непальское королевство, и, зная, что большегубый медведь очень распространен в этих странах, все время держались начеку.

В самом деле, они во многих местах были свидетелями опустошений, произведенных этим животным на обработанных полях, и видели по дороге много его следов.

Но, несмотря на многочисленные доказательства присутствия большегубого медведя во всей Бенгальской провинции, наши охотники встретили его лишь у подошвы Гималайских гор, в Тераи. Это название носит полоса земли, покрытая лесом и джунглями, шириной приблизительно в тридцать миль, тянущаяся параллельно южному склону Гималайской цепи во всю ее длину, от Афганистана до Китая.

Во всей этой области настолько нездоровый климат, что она остается почти необитаемой; местные уроженцы, с детства привыкшие к этому воздуху, насыщенному миазмами, еще переносят его, но горе европейцу, замешкавшемуся в Тераи: он может быть уверен, что найдет там свою могилу…

Несмотря на такой вредный климат, самые крупные четвероногие: слон, носорог, лев, тигр, олень, пантера и леопард, — питают, по-видимому, особое пристрастие к этому месту. Большегубый медведь бродит там по лесам и по прогалинам, где в изобилии находит термитов. Наши охотники не могли не встретить его там.

Они вошли в лес, в котором росли дубы, кедры и другие деревья, покрывающие возвышенность, у подошвы которой находилась маленькая деревня, где они расположили свою главную квартиру.

Достигнув возвышенности, они сошли с лошадей, чтобы лучше осмотреть вершины деревьев, где надеялись найти свою дичь, и привязали лошадей к ветвям большого кедра.

В тот день удача отвернулась от них. Они везде видели многочисленные следы присутствия медведей, но не встретили ни одного из этих животных.

Был уже полдень, и так как им сказали, что вечер — самое благоприятное время для охоты, то они решились возвратиться к своим лошадям и ждать захода солнца. Движение разбудило в них аппетит, а завтрак и несколько часов отдыха под большим кедром должны были восстановить их силы и дать возможность подготовиться к охоте, с большей надеждой на успех при наступлении ночи.

Но, приближаясь к месту, где охотники оставили лошадей, они услышали ржание и, что их удивило, глухой звук и непрестанный топот. Удивление их еще более усилилось, когда, подойдя к кедру, они увидели своих трех лошадей, прыгающих и старающихся оторвать повода. Они были привязаны каждая к отдельной ветке, на расстоянии нескольких метров одна от другой, и все три страшно ржали, казалось, без видимой причины.

Алексею и его брату было известно, что в Гималайских горах есть один род овода, которого боятся не только животные, но и человек: они уже испытали это на себе. Но эти насекомые водятся только в низинах и было маловероятно опасаться их в этих лесах, поднявшихся на 3000 метров выше уровня моря.

Не были ли это пчелы?

Может быть, рой их находился по соседству, или даже на ветвях этого самого кедра, и присутствие их вызвало тревогу, в которой они застали своих лошадей?

Они готовы были уже поверить этому объяснению, когда внимание их было привлечено предметом, разрешившим задачу совсем иным образом.

Одна из лошадей казалась более испуганной, и в то время как она рвалась и прыгала, глаза ее были устремлены вверх. Охотники взглянули в том направлении и между листьями кедра увидели огромную черную массу, расположившуюся на одной из ветвей, как раз над местом, где привязана была лошадь.

Едва они успели узнать ту самую дичь, которую отыскивали целое утро, как медведь, словно кошка, бросился на спину лошади. Конь страшно заржал; ужас как будто удвоил его силы; он сломал ветвь, удерживающую его, и пустился в лес с медведем, уцепившимся за его спину.

Деревья, растущие вокруг, были почти все молодые и тонкие; но так как они росли густо, то конь со своим необыкновенным всадником мог продвигаться с трудом, и ослепленный ужасом, спотыкался почти на каждом шагу. Вдруг он остановился, как бы удерживаемый магической силой. Зрители, удивленные этой сценой, не могли объяснить ее себе; но так как они были недалеко, то скоро и узнали причину остановки. Медведь одною из своих толстых лап схватился за дерево, а другою крепко держался за седло. Таким образом, он некоторое время удерживал коня, но скоро началась борьба, продолжавшаяся несколько секунд. Конь делал страшные усилия, чтобы вырваться, медведь энергично тянул седло к себе и всеми силами держался за дерево. К счастью для коня, седло было довольно подержанное. Подпруга лопнула; седло осталось в когтях медведя, а конь, освободившись, воспользовался этим счастливым случаем. Он радостно заржал и бросился в лес; теперь он был в безопасности. А медведь — напротив: его бедствия только начинались.

В то время как, придерживая лошадь одною лапою, он другою уцепился за дерево (это была молодая сосна), оно наклонилось до того, что вершина его стала касаться седла. Когда подпруга лопнула, упругий ствол выпрямился с такою силою, что не только выскользнул из лапы медведя, но и отбросил его на несколько шагов на землю, где он лежал оглушенный, или, по крайней мере, до того удивленный, что его на минуту можно было считать мертвым.

Эта минута не была потеряна нашими охотниками. Они подбежали на расстояние десяти шагов к животному и выстрелили все трое одновременно, что помешало ему встать. На лапы он встал лишь по прибытии его шкуры в Петербург, где из нее сделали чучело и поместили в музее при Гродоновских палатах.

Глава 49

На гораздо большей высоте в Гималайских горах обитает снеговой медведь. Порода эта получила от натуралистов странное название солового медведя (ursus isabellinus). Масть его разнообразится от белой до темно-бурой. Гималайские охотники знают его под названиями бурого, красного, желтого, белого, серо-белого, серебристого и белоснежного — что доказывает не только, сколько мастей попадается в одной породе, но и как последовательно изменяются оттенки у одного и того же индивидуума, сообразно с временем года или с возрастом животного.

Из всех названий наиболее подходящим представляется снеговой медведь. Приняв его, можно избежать путаницы названий, так как некоторые из них даны уже разновидностям ursus americanus и ursus ferox. Скажем более, оно как нельзя лучше применимо к гималайскому медведю, ибо он по преимуществу обитает в поясе, поросшем травою, без деревьев, между линией вечных снегов и лесистыми скатами, на которые заходит лишь в известное время года.

Для отличия его от других пород следует не особенно полагаться на его цвет. Весною шерсть у него длинная, пушистая, меняющая свой цвет от желтого до рыжего, но чаще — от серого до серебристого. Летом эта длинная шерсть вылезает и заменяется более короткой и более темной, которая становится длиннее в свою очередь и принимает гораздо более светлый оттенок. Самки темнее самцов, а у медвежат вокруг шеи имеется белое кольцо, которое исчезает с возрастом.

Снеговой медведь подвержен спячке. С наступлением холодов он забирается в какую-нибудь пещеру, откуда выходит только тогда, когда солнце пригреет землю, и на опушках лесов покажется молоденькая травка. Там он бродит целое лето, питаясь травою и кореньями, а также пресмыкающимися и насекомыми, которых может поймать. Осенью он ходит по лесам, отыскивая ягоды и орехи, и в это время года, подобно своему собрату, черному медведю, проникает на возделанные земли и даже в сады полакомиться плодами и молодыми колосьями, из которых рисовые составляют его любимое блюдо.

Будучи от природы плотоядным, он ест однако иногда и мясо и нередко опустошает козьи и овечьи стада, пасущиеся на горных высотах. В этих случаях он не боится человека и нападает на пастухов, которые вздумают защищать свое стадо. Среди более или менее странных продуктов, составляющих пищу снегового медведя, можно поместить на первом плане червей и скорпионов. Он иногда довольно долго их ищет, роя землю и переворачивая камни. Иногда он перемещает такие глыбы, какие человеку не поднять.

Однажды именно за таким занятием наши охотники увидели снегового медведя. Они уже встречали многих и ранили двоих, но последние успели скрыться. На этот раз охотники были счастливее.

Они с трудом взбирались по узкому ущелью, которое, несмотря на то, что уже была осень, загромождалось снегом, оставшимся от зимы. Снег был твердый, так что приходилось прорубать ступеньки. Целью этого трудного восхождения было отыскать медведя, который несколько минут назад прошел по этой самой дороге и следы которого отчетливо отпечатались на снегу.

Ступая с максимально возможной осторожностью, охотники подошли к самому верху ущелья. Взглянув из-за утеса, они увидели небольшую площадку, покрытую травой. Везде торчали большие камни, очевидно, оторванные от горы, продолжавшей подниматься за площадкою.

Но они обрадовались больше всего, когда увидели медведя, по всей вероятности, того самого, за которым они следили. Он был от них не более как в десяти саженях и в чрезвычайно странной позе: в передних лапах держал камень громадной величины и, очевидно, хотел его переложить на другое место. Все трое охотников прицелились и дали залп. Пули попали в зверя; он бросил камень, а сам не упал, но, оборотясь, с диким ревом бросился на неприятелей.

Охотникам некогда было заряжать ружья, а оставалось только бежать по ущелью, по которому они только что прошли, так как появиться на площадке — значило идти навстречу медведю. Но спускаться было делом нелегким. Не успели они сделать несколько шагов, как убедились в невозможности держаться на гладком снегу. Не было у них и времени прорубить новые ступеньки или искать старые. Единственное средство спасения было — сесть на снег и спускаться в таком положении. Не успела им придти в голову эта мысль, как уже была приведена в исполнение; они сидя спустились по крутому скату, умеряя ружьями быстроту спуска, и таким образом достигли равнины.

Очутившись внизу, они обернулись. Медведь стоял наверху и, по-видимому, колебался, спускаться ли ему в свою очередь или оставить преследование. Он стоял так, что охотники намеревались дать по нему новый залп, как, вдруг, к своему сожалению заметили, что стволы их ружей были наполнены снегом.

В то время, как они считали медведя потерянным для себя, он продвинулся вперед, словно задумав спуститься, но вместо обыкновенного способа покатился кубарем, повинуясь скорее посторонней силе, нежели собственной воле. Действительно, обессилев от потери крови, он упал в ущелье и покатился, не будучи в состоянии остановиться.

Через минуту медведь лежал без движения у ног охотников, которые, однако, из предосторожности все-таки еще и закололи его.

Глава 50

Не имея больше на кого охотиться в Гималайских горах, наши путешественники спустились с гор в равнины Индостана и прошли через полуостров до Бомбея. Оттуда по Индийскому океану и Персидскому заливу они прибыли в порт Бассору на Евфрате. Поднявшись потом по одному из притоков этой реки, Тигру, они посетили знаменитый Багдад. Целью их было добраться до снежных вершин Ливана, где они надеялись встретить сирийского медведя. Выехав из Багдада с турецким караваном, они достигли Дамаска, где оставались очень недолго для необходимых расспросов, и прямо направились в Ливан.

В этой горной цепи живет сирийский медведь (ursus syriacus), открытый, впрочем, совсем недавно. Все натуралисты сомневались в существовании медведя в Сирии, подобно тому, как они отрицают до сих пор его присутствие в Африке. Будучи вынужденными сознаться в ошибке, иные хотят видеть в сирийском медведе только разновидность ursus arctos; но это мнение не выдерживает критики. По форме, цвету и большей части своих привычек сирийский медведь существенно отличается от бурого северного. Он живет не в лесах, а на открытых местах или в скалах, и, подобно гималайскому, держится преимущественно возле линии вечных снегов.

Цвет его разнообразится между серо-пепельным и буро-рыжим, но изменяется сообразно с временем года. Шерсть у него короткая, отчего он кажется тоньше и меньше многих из своих собратьев.

Признак, по которому его легко узнать, — это полоса прямой шерсти, похожая на спинную гриву обезьяны и идущая во всю длину позвоночника. Сирийский медведь, впрочем, заметно отличается от других медведей, и считать его просто разновидностью ursus arctos значит делать шаг назад к старой системе, по которой все медведи составляют одну и ту же породу.

Сирийский медведь обитает не на всей Ливанской цепи. Его встречают лишь на самых высоких вершинах, в особенности на горе Макмель, и он обыкновенно живет на границе снегов. Он однако ж спускается иногда и ниже и забирается в сады, которые опустошает. Он убивает порою овец, коз и даже больших животных и, будучи вызван на бой, не боится вступать в битву с человеком. Его в особенности следует опасаться ночью, когда он по большей части совершает набеги. Пастухи и охотники нередко бывают жертвами его свирепости; это доказывает, что он сохранил дикий характер, приписываемый ему Библией, где сказано, что две такие медведицы растерзали сорок двух детей, оскорбивших пророка Елисея.

Свирепость его также подтвердилась и во время крестовых походов, потому что, как говорят, Годфрид Бульонский убил одного из медведей, напавших на бедного антиохийского дровосека, и что это считалось великим подвигом у храбрых крестоносцев.

Охотники наши могли убедиться на собственном опыте, что сирийский медведь столь же дик и свиреп, как и в прежнее время.

Это видно из последнего их приключения, — из последнего, по крайней мере, по дневнику Алексея.

Они основали свою главную квартиру в Бишерре, небольшой деревушке на горе Макмель, возле снеговой линии и как раз в тех местах, где водится множество медведей на соседних высотах. Из Бишерры они отправлялись пешком в свою экспедицию; они даже убили пару медведей, но только очень молодых, так что шкуры их не годились для коллекции. Им необходим был хороший экземпляр сирийской породы.

Однажды они выследили медведя до склона ущелья, шириною не более двух футов, которое спускалось чрезвычайно круто, и, судя по круглым камням, служило ложем пересохшему горному потоку.

Они вступили в это ущелье в надежде, что медведь скрылся в какой-нибудь пещере или расселине, внимательно посматривая по обеим сторонам и рассчитывая увидеть где-нибудь его.

Пройдя до половины ущелья и наконец услышав шум, похожий на сопение кузнечного меха, они обернулись и увидели медведя. Сначала показалась его морда футах в трех от дна, а потом и вся голова. Можно было подумать, что медвежья голова приделана к утесу. Очевидно, там была пещера, куда укрылось животное.

Бросив взгляд на тех, кто потревожил его, медведь спрятал голову так быстро, что охотники не успели выстрелить. Для более верного прицела они сделали несколько шагов вперед, чтобы встать повыше пещеры и видеть вход, и молча ожидали появления головы или, по крайней мере, морды.

Ждать пришлось недолго. Из простого ли любопытства и желания посмотреть, скрылись ли люди, или с намерением на них напасть, медведь снова высунул голову из пещеры. Не желая, чтоб он опять скрылся, все три охотника выстрелили с такой поспешностью, что двое промахнулись. Один только Алексей попал зверю в челюсть и раздробил ее.

Когда рассеялся дым, охотники увидели, что весь медведь показался на камне перед входом в пещеру. Раздался вой бешенства и боли, он прыгнул, но вместо того, чтоб спускаться, как они ожидали, бросился прямо на них.

На этот раз у них тоже не было выбора. Предстояло бежать, подымаясь на гору. Спускаться — значило самим кинуться в когти разъяренного зверя, и потому все трое полезли вверх как могли, надеясь ускользнуть от неприятеля. Но скат постепенно становился круче, а камни, выкатываясь из-под ног, затрудняли восхождение. Вскоре они выбились из сил и не могли ступить больше ни шагу.

Наконец они остановились и, повернувшись лицом к врагу, вынули ножи. Медведь все приближался с ревом и воем. Он шел быстрее их между камнями и, конечно, догнал бы их, если б они продолжали бегство, потому что находился всего в шести шагах, когда они обернулись.

Битва не могла не представлять опасности. В изнеможении, едва дыша, они были не в состоянии выдержать натиск такого страшного врага. Бесполезно и говорить, что у них не было времени перезарядить ружья. Решив защищаться ножами во что бы то ни стало, они вероятно исполнили бы это с честью, если бы завязалась борьба.

Но прежде чем медведь подошел к ним, Пушкину пришла счастливая мысль. Он быстро наклонился, бросил нож, схватил огромный камень и изо всей силы бросил им в зверя. Получив удар в грудь, зверь упал, словно пораженный громом, и откатился шагов на десять.

Зарядив поспешно ружья, охотники бросились к медведю, который лежал между камнями мертвый. Сняв с него шкуру, они возвратились в Бишерру, и на другой день, уложив свои вещи, пустились в путь, рассчитывая через ущелья Ливана добраться до берегов Средиземного моря.

С тех пор они повторяли только: «Домой! Домой!» Это слово приятно ласкало их слух. Медвежья охота была закончена. Они исполнили возложенную на них обязанность, не нарушив ни одного из условий программы.

Естественно, они ожидали по возвращении доброго приема, и не ошиблись. В течение нескольких дней в залах Гродоновских палат гремели непрерывные пиршества. Молодые охотники нашли в отцовском музее своих старых знакомых из всех частей света. Чучела были набиты великолепно. Недоставало только сирийского медведя, шкуру которого братья Гродоновы привезли с собой сами, между тем как другие пересылались из разных мест. Через несколько дней поставлен был на место и ursus syriacus, дополнив таким образом коллекцию.