Избранные произведения. Том II

Глава 1

Отец Вод[191] плавно несет свои волны сквозь дикие леса, на много миль окаймляющие его берега. Этих девственных лесов еще не касался топор дровосека. По руслу великой реки чуть ли не на всем ее протяжении проходят границы между разными штатами; на ее западном берегу, в Арканзасе, вблизи города Хелина, на дороге, ведущей к столице штата Литл-Рок, и произошли события этого романа.

Место действия — небольшая поляна, окруженная величественными в своей красоте тополями; на одном из деревьев можно заметить множество зарубок, указывающих дорогу от Хелины к поселению, раскинувшемуся на пересечении Белой реки и реки Кэш.

Поляна будто специально создана природой для отдыха; так и есть — в центре виден лагерь охотников, расположившихся на привал.

Четверть столетия назад[192] в этих краях обитало разношерстное население, в том числе самые что ни на есть отъявленные негодяи. В те времена здесь нашли себе приют разного рода проходимцы и авантюристы: адвокаты и спекулянты землей; работорговцы и жулики; «охотники» — карточные шулеры, «спортсмены» — похитители негров и просто искатели счастья, в прошлом беспутные владельцы хлопковых плантаций, которые, разорившись, оставили свои дома в штатах Миссисипи и Теннеси и устремились к плодородным землям Cв. Фрэнсиса, реки Белой и Арканзаса.

Однако взглянув на людей, расположившихся здесь на отдых, можно с уверенностью сказать: они не принадлежат ни к одной из вышеупомянутых категорий. Это просто шесть юношей, самому старшему из которых не более двадцати, в то время как самому младшему — лет шестнадцать.

Казалось бы, охота в таком юном возрасте не более чем детская забава. Но лишь взглянув на принадлежавшую им добычу, приходится признать, что это уже опытные и храбрые охотники: на траве рядом с ними лежала освежеванная туша довольно крупного медведя! На соседнем дереве была вывешена шкура зверя, а несколько бифштексов, вырезанных из жирного огузка и нанизанных на вертела из веток молодого деревца, жарились на костре, распространяя аппетитный запах на много миль вокруг.

Около дюжины огромных охотничьих собак лежали на траве; некоторые из них были покрыты свежими шрамами, полученными в недавних сражениях. К деревьям были привязаны шесть верховых лошадей.

Молодые охотники пребывали в хорошем настроении. День был удачным, и теперь, в предвкушении хоть и долгого, но приятного возвращения домой, они остановились на поляне, рассчитывая на передышку для себя и своих четвероногих помощников.

Успешная охота обеспечила их впрок любимой медвежатиной, кукурузные лепешки лежали в седельных сумках; к тому же во флягах оставалось еще достаточно кукурузной водки, не было недостатка и в табаке, без которого не обходится ни один молодой арканзасец. Таким образом, в своем лагере в лесной глуши они решительно ни в чем не нуждались и могли в полной мере наслаждаться жизнью.

Давайте познакомимся поближе с этими героями, для чего разместим их по некоей иерархической лестнице согласно происхождению. Очевидно, что они принадлежат к разным сословиям. Различия в одежде и экипировке шести юношей, сидящих вокруг походного костра, бросаются в глаза даже здесь, посреди леса. Самый старший в компании, Брэндон — сын владельца хлопковой плантации, не последнего человека в округе, — может быть помещен нами на вершину этой иерархии.

На нем богатое пальто из прекрасного белого полотна и дорогая панама, алмазные запонки переливаются всеми цветами радуги в манжетах его рубашки. Однако отнюдь не из-за богатства выделяется он в компании юных охотников. В нем признают вожака благодаря его возрасту, силе и задиристому характеру: за словом он в карман не полезет. Большинство собак принадлежит Брэндону, а неподалеку от костра нетерпеливо перебирает копытами его прекрасная гнедая лошадь.

Следующий в иерархии — юный охотник по имени Рэндалл, который на два года моложе мистера Брэндона. Рэндалл — сын адвоката, сделавшего карьеру и ставшего окружным судьей. Должность эта никак не может считаться синекурой[193], ибо долг судьи — добросовестное исполнение своих обязанностей.

Следом за Рэндаллом — молодой Спенсер, подающий надежды отпрыск епископа, чья миссия находится в одном из городов на реке, в нескольких милях отсюда.

Из тех, кто рангом пониже, — Нед Слаугтер, сын хозяина гостиницы в Хелине, и Джеф Граббс, прямой наследник Джефа Граббса-старшего, владельца галантерейной лавки в этом же городе.

И, наконец, на самой нижней ступени расположился Билл Бак, чей отец перебивался торговлей лошадьми и выращиванием кукурузы неподалеку от Кэша, на земле столь неплодородной, что никому и в голову не приходило оспаривать его право собственности.

Надо заметить, что все эти социальные различия никак не сказывались на отношениях сидящих вокруг костра. В лагере охотников, в юго-западных штатах, и особенно в Арканзасе, главенство не приобреталось дорогой одеждой или знатным происхождением. Отпрыск бедняка так же гордился своим положением, как и потомок плантатора-аристократа; и потому у походного костра самый бедный из всех — Билл Бак — громко разговаривал, уплетал бифштексы и запивал их немалым количеством кукурузной водки, ни в чем не уступая Альфу Брэндону, владельцу собак и роскошной гнедой лошади.

Курили юные охотники по-разному. Билл курил трубку из кукурузного початка, в то время как сын плантатора дымил гаванской сигарой.

Завтрак закончился. Отправляться в путь домой было еще рано, а вновь пускать собак по свежему медвежьему следу — несколько поздновато. От изрядной дозы кукурузного «сока» ребят потянуло на развлечения. Конечно, сыновья Арканзаса были бы не прочь перекинуться в картишки; но, к вящему сожалению Билла Бака, Альфа Брэндона и сына епископа, ни у кого из молодых людей не оказалось колоды карт. Ехать за картами в ближайшее поселение — слишком далеко. В орлянке требуется не столько ловкость, сколько удача, слишком детская игра «загони шар в лунку» также не подходит. В результате предпочтение было отдано состязаниям в силе и ловкости. В соревнованиях по борьбе, прыжкам через веревку и в длину неизменно первенствовал Альф Брэндон. Билл Бак отставал ненамного, причем оба — сын плантатора и сын скваттера — были на голову выше остальных, более молодых членов компании.

Через некоторое время обычные спортивные состязания надоели, и юношам захотелось чего-то особенного. Вскоре такое упражнение нашлось. Как насчет того, чтобы повиснуть на ветке тополя, держась за нее руками, на высоте девяти футов от земли? Кто сможет подпрыгнуть, ухватиться за ветку и провисеть дольше всех?

Альф Брэндон поднял вверх руку, сигнализируя о начале испытания, и засек время по своим часам с репетиром.

Допрыгнуть до ветки и уцепиться за нее — дело нехитрое, и все шестеро успешно справились с этим. Но вот удержаться в таком положении в течение достаточно длительного времени удалось немногим. На этот раз, к огорчению Брэндона, победил Билл Бак.

— А кто из вас провисит дольше, держась только одной рукой? — предложил Брэндон в надежде взять реванш. И он своего добился: спустя некоторое время пришел его черед торжествовать победу.

— Твоя взяла! — воскликнул с огорчением побежденный Билл. — Эй вы, кто-нибудь сможет дольше всех провисеть на шее? А ну, храбрецы, кто из вас отважится на это?

Лишь взрыв смеха раздался в ответ на это нелепое предложение.

Глава 2

Стояла такая глубокая тишина, что даже на большом расстоянии можно было услышать самый слабый звук. Эти молодые Нимроды[194] из дикого леса, хоть и не были профессиональными охотниками, все же умели различать окружающие звуки. Вот из тростников, которые в изобилии росли вокруг, донесся шелест, прервавший беседу юных охотников. Послышались приближающиеся шаги: кто-то шел сюда из Хелины. Шаги мягкие; судя по звуку, идут двое: женщина и человек в мокасинах. Все, кто находился на поляне, — и люди, и животные — напрягли слух.

Шаги уже отчетливо слышны; кто же это идет сюда?

Ответ не заставил себя долго ждать. На тропе показались двое: первым шел юноша приблизительно лет восемнадцати, за ним девушка на пару лет моложе.

Они не настолько похожи, чтобы быть родными братом и сестрой. У них, возможно, одна и та же мать, но не отец. Или же у них общий отец, но тогда рождены они от разных матерей.

Оба они отличались красотой. Юноша высокого роста, ладно и изящно сложен, с характерными римскими чертами; мягкие линии, выдающиеся нос и подбородок, орлиные глаза, которые в детстве видели берега Теверона или Тибра. Цвет лица также наводил на мысль об итальянском происхождении — оливковый оттенок кожи, легкий румянец на щеках, пышные волосы, черные как вороново крыло. Юные охотники на поляне буквально пожирали глазами этого юношу, так разительно отличавшегося от них не только внешностью, но и одеждой. Настоящий охотничий костюм, немного напоминавший одежду индейцев; мокасины на ногах и краги из зеленого сукна на руках; коленкоровая охотничья рубашка на плечах; вместо кепки или шляпы — тюрбан (toque), который уже давно принято носить среди полуцивилизованных индейских племен на границе, — все это позволяло сделать догадку об его индейском происхождении. Экипировка юноши — рог с порохом, мешочек с пулями на перевязи; длинноствольное дробовое ружье небрежно висело на левом плече.

Его спутница выглядела совсем девочкой лет шестнадцати, однако можно было предположить, что с возрастом она расцветет и будет настоящей красавицей. У нее была бархатистая кожа; здоровый румянец играл на лице; рыжие, словно окрашенные южным солнцем волосы были растрепаны — похоже, они никогда еще не удерживались гребнями; глаза были словно звездочки с голубого небосвода. Одета она была в простое платье из домотканой материи медно-купоросного цвета, грубо пошитое и плохо подогнанное к ее стройной фигуре. Так выглядела спутница юноши в охотничьей коленкоровой рубашке.

Внезапно глаза Альфа Брэндона сверкнули молнией — это проявление неприязни к одному из вновь прибывших. К кому именно, можно легко догадаться: девушка слишком юна и невинна, чтобы пробудить враждебные чувства в душе кого бы то ни было. Ее спутник — вот тот, к кому сын плантатора испытывал тайную неприязнь.

Чтобы прояснить причину этой неприязни, послушаем Билла Бака:

— Этот подлец всегда опекает девчонку старого мошенника. Ха-ха-ха, глупец этот ее папаша, ведь в такой опеке не больше смысла, чем если бы он поручил ее какому-нибудь негру! Девчонка ведь лакомый кусочек, черт возьми!

В этой реплике Бака прозвучала не только неприкрытая неприязнь к юноше, появившемуся на поляне. Он также не постеснялся отпустить колкость в адрес этой лесной красавицы. Отец ее, старый охотник, простоватый и малообразованный, очень любил и оберегал свою дочь, доверив юноше ее опеку. Конечно, юноша с радостью выполнял все наставления отца девушки, не отпуская ее ни на шаг. Большое и светлое чувство только зарождалось в его сердце. Но сыну торговца лошадьми, неотесанному и грубому малому, не было дела до таких тонкостей.

Его замечание подлило масла в огонь, бушевавший в душе Брэндона.

— Этот черномазый слишком много воображает из себя. Я предлагаю, ребята, выбить из него дурь, — заявил Альф, бросая дерзкий вызов сопернику.

— Сейчас мы покажем этому черномазому, — отозвался Слаугтер, сын хозяина таверны.

— А разве он негр? — спросил Спенсер, которому этот странный юноша был до настоящего времени не знаком. — Я бы принял его за белого.

— В его жилах течет и белая, и индейская кровь: на три четверти он белый и на четверть — индеец. Мать его была наполовину индианка из племени хохтав. Я часто видел их в нашем магазине, — поведал компании эти подробности Граббс.

— Индеец или черномазый — какая разница? — продолжил безжалостный Бак. — Его заносчивость раздражает каждого из нас; и, как говорит Альф Брэндон, давайте с ним разберемся. Все согласны, ребята?

— Все согласны!

— Что скажете, судья Рэндалл? Вы еще не сказали своего слова; и, поскольку вы — судья, мы ждем решения, ваша честь.

— О, если есть чем поразвлечься, я — с вами. Что вы предлагаете с ним сделать?

— Предоставьте это мне, — ответил Брэндон, после чего обратился к подошедшему юному метису, оказавшемуся в этот момент как раз напротив костра. — Хелло, Чак, куда ты так спешишь? Мы только что здесь соревновались — кто сможет провисеть дольше всех, держась одной рукой за эту ветку. Я полагаю, что и ты способен выдержать это испытание.

— У меня нет охоты заниматься этим; кроме того, у меня нет времени, чтобы тратить его на пустяки.

Молодой охотник остановился только на мгновение и уже намеревался идти дальше. Он понимал, что компания, которая здесь собралась, совсем для него не подходящая. Он безусловно догадывался, что эти юные охотники что-то против него затевали. К тому же, поглядев на них, он понял, что эти шестеро перебрали кукурузной водки, потому и вели себя так вызывающе.

— Ты боишься упасть и ушибиться, — с насмешкой сказал Брэндон. — В твоих жилах течет и индейская, и белая кровь. Интересно, благодаря какой из них ты такой трус?

— Трус! А ну, повтори это, мистер Альфред Брэндон! — вспылил юноша.

— Хорошо-хорошо, ну тогда докажи, что это не так, и пройди испытание. Я слышал, что ты хвастался силой своих рук. Держу пари, что я смогу продержаться на ветке дольше, чем ты или любой из нас, — предложил Брэндон.

— На что будем держать пари? — спросил вновь прибывший юный охотник. Будучи уверенным в своих силах, он рассчитывал выгодно выиграть пари.

— Моя винтовка против твоей. Учитывая ценность моего оружия, два к одному.

— Три к одному, — сказал сын владельца магазина Бак.

— Я не признаю это, — отреагировал юноша. — Я предпочитаю мое оружие вашему, сколько бы оно ни стоило. Но я принимаю ваш вызов и соглашусь на вашу ставку, поскольку вы предложили это.

— Довольно! Теперь, ребята, стойте здесь и следите, чтобы игра была честной. Ты, Слаугтер, засекай время. Вот тебе мои часы.

Тем временем, Лина Рук (так звали девушку) ушла, что как раз входило в планы Брэндона. Его дьявольский замысел не предполагал наличия лишних глаз, и он подал знак своим приятелям, чтобы те не возражали против ее ухода.

Откровенные и наглые взгляды, грубые слова этих подвыпивших молодчиков произвели на нее самое тягостное впечатление, и она была рада покинуть поляну. Отцовская хижина была уже недалеко, так что она могла найти дорогу без всякого проводника. И все же она бросила беглый взгляд на своего спутника. В ее глазах мелькнул страх — тень недоброго предчувствия.

Она не могла не заметить оскорбительного тона в поведении охотников по отношению к своему спутнику и особенно презрения к его индейскому происхождению. Тот, кто был ее другом на протяжении многих лет; тот, кто делил с ней простое небогатое жилище отца, стал на ее глазах объектом насмешек и издевательств.

Она знала этих парней и прекрасно понимала, что каждый из них опасен. И больше всех — Бак и Брэндон.

Тем не менее, она была уверена в Пьере — так звали ее спутника и друга. Вот уже шесть лет, как он вошел в их семью, и Лина знала, что Пьер не ребенок и сумеет постоять за себя в случае опасности.

Утешая себя этой мыслью, она зашагала по лесной тропинке, подобно юному олененку, уверенному в безопасности своего жилья, защищенного сильным оленем-отцом.

Глава 3

— Как будете состязаться? — спросил Слаугтер, взявший на себя роль секунданта в споре, с часами в руке. — Одной рукой или обеими?

— Одной рукой, конечно. Я сделал вызов и настаиваю на этом условии.

— Тогда я предлагаю, чтобы другая рука была привязана к телу. Это лучший способ обеспечить честный поединок. Левой рукой будет невозможно балансировать, и мы действительно определим, чья правая сильнее. Что скажете на это, ребята?

— У меня нет возражений, условие справедливо для обоих, — высказался Рэндалл.

— Я тоже согласен, — присоединился Брэндон.

— И я, — согласился Пьер. — Связывайте, как вам будет угодно.

— Ладно! — подхватил Билл Бак, незаметно для Пьера подмигнув своим приятелям.

Соперники встали под деревом, готовые к тому, чтобы их связали. Это заняло одну-две минуты: отрезком прочной веревки левое запястье каждого было крепко притянуто к бедру, чтобы вся нагрузка приходилась на правую руку.

— Кто будет первым? — поинтересовался Слаугтер. — Вызвавший или вызванный?

— Вызванный имеет право выбора, — ответил Рэндалл. — Ну что, Чак? — обратился он к метису.

— Мне все равно, первым или последним, — ответил Пьер.

— Ладно, тогда первый я, — решился Брэндон, подпрыгивая и хватаясь за ветку. Слаугтер засек время.

Одна, две, три — три минуты и тридцать секунд отчитал он по часам, — и Брэндон спрыгнул на землю.

Он, казалось, не особенно старался. Было странно, что он так безразличен к судьбе своей роскошной винтовки, поставленной на пари, не говоря уж об унизительности самого поражения. Метис, которому показалось, что выигрыш у него уже в кармане, сосредоточился, прыгнул и ухватился за ветку, начиная упражнение.

Одна, две, три, четыре, пять! Пять минут были отсчитаны, а он все еще держался за ветку.

— Как долго ты сможешь еще провисеть, Чак? — спросил Билл Бак вызывающе. — Это все, на что ты способен?

— Нет, не все! — презрительно отозвался сверху охотник. — Я могу провисеть еще в три раза дольше, если это необходимо. Но я полагаю, что вы удовлетворены, я ведь победил?

— Сотня долларов против моей собственной винтовки, что ты не провисишь еще и пяти минут, — сделал новое предложение Брэндон.

— Я принимаю ставку, — последовал ответ.

— Ну, раз ты так уверен — выигрывай или будешь повешен.

— Что ты хочешь этим сказать? Что это вы там делаете у меня за спиной? — молодой метис почуял неладное. Кажется, против него что-то затевалось: он услышал шепот позади себя и шелест листьев над головой.

— Это только некоторая мера предосторожности, чтобы ты не свалился! — последовал ответ, и все шестеро громко захохотали.

Недоумевая, над чем они смеются, молодой гимнаст взглянул вверх и только тогда понял, что за шутку сыграли с ним. Ужас охватил юношу при виде веревки со скользящей петлей, наброшенной ему на шею; другой конец веревки был привязан к ветке прямо над ним. Теперь если он отпустит ветку, за которую держится, то петля затянется у него на горле: длина веревки такова, что он не достанет ногами земли!

— Как видишь, мы позаботились о том, чтобы ты выиграл пари! — крикнул Слаугтер с насмешкой. — Я советую тебе не отпускать ветку. Если ты ее отпустишь, твоя шея угодит в петлю!

— Следи за временем, Слаугтер, — скомандовал Брэндон. — Еще пять минут. Если он отпустит ветку раньше, позволим ему сделать это. Будет любопытно узнать, как долго черномазый сможет провисеть на шее!

Новый взрыв громкого смеха последовал за этой грубой шуткой, смеха, в котором участвовали все, кроме Пьера, жертвы издевательства.

Юный охотник разозлился до бешенства. Его щеки и губы побелели, в угольно-чёрных глазах вспыхнул огонь. Если бы он мог спуститься с дерева, по крайней мере один из его мучителей горько бы раскаялся в такой шутке.

Но пока ему оставалось только как следует держаться за ветку. Он очень хорошо осознавал всю гибельность падения с дерева в петлю. Теперь он всецело зависел от своих мучителей и был вынужден ждать, пока те соизволят освободить его из этого опасного положения.

Однако молчать при этом он не собирался.

— Трусы! Трус каждый из вас; и я заставлю вас ответить за это, вот увидите!

— Эй ты, черномазый! — откликнулся Брэндон. — Заткни свою глотку, или мы не освободим тебя вообще! Хорошо бы повесить тебя в этом лесу за такие разговоры. Разве он не заслуживает виселицы, а, ребята? Давайте позовем девчонку, пусть она поглядит на него! Возможно, она поможет ему спуститься на землю. Ха! Ха! Ха!

— Ты еще пожалеешь о своих словах, Альфред Брэндон, — задыхаясь, сказал молодой охотник, чувствуя, что силы оставляют его.

— А ты висельник — да, висельник! Ха! Ха! Ха!

Вдруг один из псов, медвежатник[195], который случайно забрёл на дальний край поляны, коротко и резко зарычал. Это рычание сразу же было услышано всей сворой, расположившейся вокруг лагерного костра. И тут же послышалось фырканье, хорошо знакомое охотникам-любителям.

— Медведь! Медведь! — закричали они все разом. И вот уже косолапый собственной персоной, на мгновение появившись на краю поляны и увидев стольких врагов, повернул обратно и стремительно бросился бежать, продираясь сквозь заросли тростника.

В тот же момент собаки рванулись в погоню, некоторые из них уже догнали медведя и вцепились в его шкуру зубами. Недолго думая, все шестеро охотников поспешно схватили свои ружья, вскочили в седла и, позабыв обо всем, пришпорили лошадей и бросились преследовать зверя.

Не прошло и двадцати секунд, как на поляне не осталось ни души.

Грозная опасность нависла над Пьером: он остался висеть на одной руке, с петлей на шее, совершенно один!

Глава 4

Да, державшийся одной рукой за ветку молодой охотник остался один, и скоро, когда усталость заставит его пальцы разжаться, петля затянется на шее несчастного!

Великий Боже! Неужели нет никакого выхода? Никакой надежды на спасение?

Вокруг не было ни души. Он сознавал всю свою беспомощность: левая рука крепко привязана к бедру, и веревку невозможно ни развязать, ни разорвать. Попытавшись освободить руку, он только разодрал в кровь кожу на ней. Правой рукой он тоже ничего не смог сделать. Нельзя было ни на мгновение отпустить ветку. Он не осмеливался даже изменить положение руки, чтобы удобнее ухватиться: разжать пальцы значило угодить в петлю и задохнуться.

А нельзя ли дотянуться ногами до ветки и зацепиться за нее? Идея выглядела заманчивой, и Пьер немедленно попытался осуществить ее на практике. Он попробовал раз, другой, третий — пока не убедился, что это невозможно. Если бы у него были свободны обе руки, это было бы несложно; даже одной рукой он мог справиться, если бы предпринял такую попытку несколько раньше. Но теперь продолжительная нагрузка измотала его, и дополнительные усилия только приблизили бы печальный конец. Он отказался от дальнейших попыток и продолжал висеть, держась за ветку.

Может быть, стоило прислушаться, нет ли кого поблизости? Он напряг слух. В разнообразных звуках вокруг не было недостатка: отдаленный лай собак, то усиливающийся, то затихающий, поскольку шла жестокая борьба с медведем; рев самого медведя и треск тростника, через который продирался зверь; и, конечно, крики и дикие вопли преследующих его охотников.

— Да люди ли это? — спросил себя брошенный в лесу юноша. — Неужели они могли обречь меня на такую жестокую смерть?

Да, так и есть, они могли! Это становилось все более очевидным по мере того как ослабевал шум преследования — погоня удалялась от места, где остался в таком опасном положении метис-охотник.

— Могли, могли! — вновь и вновь твердил он. Жажда мести поднялась в нём, и он застонал сквозь стиснутые зубы:

— О, Боже! Пошли мне спасение — а если мне суждено умереть, то отомсти за меня этим злодеям, оскорбляющим своим существованием образ Твой и подобие. О, Боже милосердный! Пошли мне избавителя!

Избавителя! Не было никакой надежды на то, что кто-то из недавних мучителей вернется спасти его. Он хорошо знал этих негодяев — всех, кроме Спенсера, сына священника. Но, судя по его поведению во время последних событий, он такой же, как и остальные: все шестеро принадлежали к числу самых отъявленных и беспутных мерзавцев в штате.

Ну вот и всё, никакой надежды на их помощь не осталось: охота на медведя удалилась настолько, что не стало слышно даже криков.

До этого момента он выносил свои муки безмолвно. В самом деле, было бессмысленно вести себя иначе. Кто мог его услышать, кроме тех, кто все равно не стал бы его спасать? К тому же, его крики просто потонули бы в лае собак, топоте лошадей и пронзительных воплях этих шестерых демонов в человеческом обличье.

Теперь, когда вокруг воцарилась такая глубокая, торжественная тишина, новая надежда вдруг воскресла в нем. Кто-то мог бы оказаться рядом — случайный путник или охотник, идущий по следу. Он знал, что рядом пролегает тропа. Лучше бы он никогда не вступал на эту тропу! Но если бы здесь прошел кто-нибудь, человек с добрым сердцем… О, если б это была Лина!

— Э-ге-гей! — принялся он кричать, снова и снова. — На помощь! На помощь! Ради Бога, помогите!

Каждое его слово слышалось ясно и отчетливо. Но увы, ответом было только эхо. Гигантские стволы деревьев словно насмехались над ним. Будто какой-то бес глубоко в лесу передразнивал его.

Он кричал, кричал до хрипоты — пока отчаяние не вынудило его сдаться. И снова висел он молча.

Удивительно, что он сумел продержаться так долго. Немного нашлось бы юношей и еще меньше мужчин постарше, способных выдержать такую чудовищную нагрузку; это не под силу даже профессиональному гимнасту. Но сын индианки был вынослив, как все его соплеменники, и хорошо тренирован. Ему не раз случалось забираться на самые высокие деревья, карабкаться по веткам и висеть на них — он был воспитан как настоящее дитя леса. Его пальцы, цепкие, как хвост американской обезьяны, были знакомы с нагрузками, с которыми никогда не сталкивались сыновья цивилизации.

К счастью или нет, но способность эта лишь отодвигала печальный конец, продлевая страдания.

Он осознал это, когда услышал свой собственный отчаянный крик. Хотя он все еще судорожно цеплялся за ветку, положение было безнадёжным. Это стало вдруг настолько ясно, что он на секунду задумался — не разжать ли пальцы, чтобы прекратить наконец агонию.

Смерть — ужасный выбор. Лишь немногие способны посмотреть смерти в лицо. Мало кто торопится встретиться с нею, пока светит хоть искра надежды. Случается, что люди прыгают в море и гибнут в пучине волн, если судно объято пламенем или тонет. Но это означает предпочесть одному виду смерти другой, когда уже нет никакой надежды. Возможно также, что чрезвычайные обстоятельства приводят к помутнению рассудка, некоему роду безумия.

Но Пьер Робидо — так звали молодого человека — не был безумцем и не хотел ускорить свою гибель. Наоборот, страх смерти заставлял его держаться.

Напряжение мышц его руки достигло предела, сухожилия были натянуты как струны, и тем не менее пальцы железной хваткой сжимали ветку.

Его щеки побледнели, челюсть отвисла, губы растянулись в судорожном оскале, обнажив ряд белоснежных зубов, глаза готовы были выскочить из орбит.

И все же эти дикие глаза еще раз обежали поляну, вгляделись в просветы между стволами гигантских деревьев на опушке. Что же заметил этот последний взгляд измученного юноши? Действительно ли это был силуэт девушки, мелькнувший под сенью деревьев? Или это только призрак, вызванный воображением, разыгравшимся перед прыжком в вечность?

Теперь уже неважно. Слишком поздно. Даже если Лина и была там, она не успела бы спасти его. Наступила последняя степень агонии, он больше уже не мог держаться. Рука Пьера, сжимавшая ветку, разжалась, тело соскользнуло вниз, петля затянулась на шее, и спустя мгновение он уже висел на ветке с багровым лицом и вывалившимся изо рта посиневшим языком.

Глава 5

— Итак, ты отправляешься в Калифорнию?

— Да, это так. Именно туда мне и нужно.

— В самом деле? Почему ты так решил, Дик?

— Я знаю, что говорю. Взгляни-ка сюда, Рук.

Человек, обратившийся с этими словами к своему старому приятелю, вынул из кармана маленький мешочек из оленьей кожи и, развязав его, вытряхнул на ладонь несколько желтых кусочков металла.

— Воистину! Лопни мои глаза! Дай-ка взглянуть на эти камушки!

И мешочек перекочевал в руки друга.

— Черт побери, это же золото! Похоже на настоящее, дай-ка я попробую его на вкус!

Он положил в рот кусочек металла и покатал его языком.

— Это самое настоящее золото, — заключил он после такой своеобразной пробы. — Скажи-ка мне, Дик Тарлетон, что, эти «орехи» в Калифорнии, — так прямо на земле и валяются?

— Ты почти угадал. Их достают из реки, а затем промывают от ила и грязи. Первым нашёл золото человек по имени Саттер, когда расчищал мельничный жёлоб. Парень, у которого я ими разжился, привёз оттуда патронташ, полный таких камушков, да ещё золотого песка несколько фунтов. Он отправился в Новый Орлеан, чтобы выручить за этот металл доллары, — и ему это удалось. Пять тысяч, говорит, получил — всего за какие-то три месяца работы. Теперь он едет обратно.

— Разрази меня гром, стоит и мне туда податься! Охота здесь — слишком невыгодное предприятие. Медведи стали редко встречаться, да и олени покинули наши людные места. Кроме того, эти мальчишки-плантаторы, эти городские щеголи своей пальбой распугали всю дичь на много миль вокруг. Вот и сегодня, примерно час назад, недалеко отсюда я слышал выстрелы — не иначе как они снова гнали медведя. Черт бы их побрал, они вздумали стать охотниками на медведей, эта шайка юных негодяев! Эта орава юнцов будет нещадно уничтожать все живое, чтобы вкусно пожрать, а моя бедная девчушка подрастет, и что ей останется, кроме вот этой жалкой лачуги от ее опекуна? Однако довольно об этом; я хотел бы обратиться к тебе с одной просьбой.

— Что за просьба, Рук?

Его собеседник на мгновение задумался.

— Вот что я скажу тебе, Дик. Девушка, которую я опекаю, хороша собой, и за ней не прочь приударить один богатый юнец. Мне он не очень-то нравится, хотя он довольно богат, а я уже не молод. Он единственный сын плантатора, его папаша — хозяин одной из самых богатых плантаций в Арканзасе.

— Вот как! Если ты думаешь, что он собирается жениться на ней, то тебе, конечно, не стоит трогаться с места.

— Жениться на ней!? Да черт с ним, я найду ей жениха не хуже. Правда, она небогата, так же, как и я сам, — ты об этом знаешь, Дик Тарлетон, — но крошка об этом даже не догадывается. Моя маленькая девочка невинна, как олененок. Уж я позабочусь о том, чтобы никто не обидел ее. Послушай, ты ведь заберешь с собой своего сына?

— Конечно, я возьму его с собой.

— В любом случае, будет лучше для него уехать отсюда подальше. Эти парни — настоящие дикари, и я не думаю, что кто-нибудь из них подружится с твоим сыном. Он и они разнятся как день и ночь. Эти негодяи, я знаю, презирают его за индейское происхождение.

— Будь они прокляты! Он ведь и мою кровь получил по наследству!

— Так-то оно так, но только, узнай они, вряд ли б они его за это полюбили, скорей наоборот! Ты должен благодарить Бога за то, что твоего сына здесь знают под именем матери. Если только эти люди узнают, они объявят войну сыну Дика Тарлетона, который…

— Хватит! Не продолжай, Джерри Рук! Довольно того, что ты один знаешь об этом. Надеюсь, что ты никогда не говорил на эту тему с моим сыном. Я доверял тебе.

— И правильно делал! Несмотря на все мои грехи, я верен тебе, Дик. Твой сын ничего не знает о твоем прошлом, так же как и никто другой. Он столь же непорочен, как и моя Лина, хотя его невинность несколько другого рода. Пусть в его жилах течет лишь четверть индейской крови и три четверти белой, в нем есть все лучшее от племени краснокожих. Посмотри: за те шесть лет, что он живёт у меня, он сильно изменился. Он здорово возмужал, прекрасно выглядит, не говоря уж о том, что сила так и играет в нем. Он может подстрелить белку из ружья, хотя это его мало привлекает. Ему больше нравится собирать плоды и ягоды. Может, это даже лучше для него. Охота не приносит пользы. Я бы и сам занялся чем-нибудь другим, если бы это дело позволило мне содержать семью.

Человек, к которому были обращены эти слова, задумался и пропустил последнюю фразу мимо ушей. Гордость за сына овладела им, когда он слушал хвалебную речь, гордость за сына, рожденного в браке с Мэри Робидо, полуиндианкой, дочерью известного траппера. Может быть, он думал сейчас о его матери, уже давно умершей.

— Как скоро он вернется? — спросил отец юноши, пробуждаясь от мечтаний.

— Я жду его с минуты на минуту, — последовал ответ. — Он ушел с моей девочкой в магазин за снаряжением. Это в Хелине, примерно в трех милях по старой дороге. Он уже должен вернуться. Я как раз ожидал их, когда ты вошел.

В это время огромная собака-медвежатник вскочила со своего места у камина и, прыжком оказавшись у двери, возбужденно заворчала.

— В чём дело? — спросил Тарлетон.

— Я полагаю, это они. Но, может быть, это не они, а кто-то чужой. На всякий случай, Дик, спрячься в комнате дочки, пока я не выясню, кто пришел.

Гость уже собрался последовать этому совету, но, услышав снаружи легкие шаги и дружеское собачье повизгивание, а затем знакомый девичий голос, вернулся на место.

Еще мгновение, и, подобно яркому солнечному лучу, молодая девушка — Лина Рук — скользнула через порог.

Глава 6

С отцом Пьера Лина Рук была уже знакома, и она сделала реверанс в его сторону, как только вошла. Прошло шесть лет с тех пор, как она видела его в последний раз; но она все еще помнила человека, который провёл несколько дней в доме ее отца и оставил здесь мальчика, ставшего ее близким другом.

— Где Пьер? — спросил ее отец. — Разве он не вернулся из Хелины с тобой?

Этот же вопрос одновременно задал и гость, поскольку оба приятеля заметили небольшую тень, мелькнувшую на лице девушки.

— Да, он вернулся, — ответила она, — но он дошел только до поляны у зарослей тростника по ручью.

— Он задержался там? Зачем?

— Мы встретили там компанию молодых охотников.

— Кого именно?

— Там были Альф Брэндон, Билл Бак, затем молодой мастер Рэндалл — сын судьи, Джеф Граббс — сын владельца магазина мистера Граббса, еще сын Слаугтера, и еще одного я не запомнила — я его раньше никогда не видела.

— Достойная компания молодых проходимцев — маменькиных сыночков, не исключая и того, кто тебе не знаком; судя по тому, в какой компании он находился, он недалеко от них ушел. И чем же они занимались?

— У них были охотничьи собаки и лошади. Они убили медведя.

— Убили медведя?! Теперь понятно, что означали шум погони и отчаянные вопли некоторое время назад. Черт бы их побрал! Они никогда не стреляют медведей — они затравливают их собаками! Понимаешь, что это значит, Дик? Кто-то в поте лица добывает свой хлеб нелегким промыслом, в то время как эти шесть негодяев со сворой собак с дикими криками носятся по лесу, чтобы поиграть в свою адскую «охоту». Как ты узнала, девочка, что они убили медведя?

— Я видела его тушу на земле и шкуру, развешанную на дереве.

— Значит, шкуру ты тоже видела?

— Видела. Они разожгли костер, поджарили и съели несколько кусков медвежатины. Мне кажется, они также хорошо выпили. Они выглядели пьяными, от них от всех здорово несло виски.

— Но что привело Пьера в их компанию?

— Они решили посоревноваться, кто дольше всех провисит на ветке дерева. Как только появился Пьер, Альф Брэндон остановил его и вызвал на состязание. Он предложил пари — его винтовка против винтовки Пьера, я слышала. Пьер согласился, и я ушла.

— Значит, ты пришла с Пьером на поляну и оставила его вместе с ними? Я знаю, что Альф Брэндон не питает добрых чувств к нашему мальчику, так же как и Билл Бак и вся эта шайка негодяев. Я полагаю, что и Пьеру эта компания не по душе.

Сказав это, старый охотник вышел за порог и принялся пристально следить за дорогой, по которой должен был прийти сын Дика Тарлетона.

Наблюдая, он также внимательно прислушивался к разнообразным звукам, доносящимся из леса.

— Я слышу, как собаки преследуют медведя, — сообщил Рук своим собеседникам, оставшимся в хижине. — Это определенно травля медведя. Разрази меня гром, если они не начали погоню еще засветло! Они гонятся за медведем со своими собаками, завывающими как тысяча чертей в аду! Хотел бы я знать, что всё это значит. Похоже, какой-то непутёвый мишка забрёл прямо к ним в лагерь. Не думаю, чтобы Пьер решил поохотиться вместе с ними, у него же нет лошади. Полагаю, мы скоро увидим его здесь, и может быть даже с винтовкой Альфа Брэндона. Вряд ли найдется кто-либо, кто продержится на ветке дольше него, ведь он умеет висеть на ветвях как опоссум. Если пари и в самом деле было, он выиграет ружьё.

Старый охотник, улыбаясь, вернулся в хижину. Он поговорил с дочерью насчет обеда для гостя; затем, полагая, что Пьер, с нетерпением ожидаемый всеми, уже вот-вот покажется из лесу, снова вышел наружу и прислушался. Не было однако никаких признаков приближения Пьера; тогда он стал более внимательно прислушиваться, и лицо его постепенно омрачалось.

Тарлетон обратил внимание на это, а также на то, что девушка тоже выглядела растерянной.

— Что случилось, Джерри? — спросил он, поспешно подойдя к двери.

— Разрази меня гром, если я знаю. Я слышал крик, как будто кто-то попал в беду. Да, вот опять, я снова его слышу! О Боже, это голос Пьера!

— Да, папа, это его голос! — сказала Лина, которая также выскользнула наружу и подобно отцу прислушивалась к доносящимся из леса звукам. — Это его голос! Я не спутаю его голос ни с чьим другим. Я очень боюсь, что они что-то с ним сделали. Я знаю, я уверена, эти ребята не любят его, кроме того, я знаю, что они были пьяны.

— Послушай, Дик, тебе не следует идти с нами, — сказал Джерри, увидев нетерпение своего друга. — Некоторые из этих молодых негодяев могут узнать тебя. Я пойду сам, а Лина будет меня сопровождать. Девочка моя, принеси-ка мне ружье. И ты собирайся с нами, старина Снизер. Твоя помощь будет нам весьма кстати. Говорю тебе, Дик, ты не должен идти с нами. Оставайся в доме и жди нас здесь. Возможно, кто-то из них пожалует сюда, и эти негодяи захотят поразвлечься. Но мы, в любом случае, быстро вернемся обратно. Пошли, Лина! Проводи своего старого отца.

Отдав эти распоряжения, охотник с длинноствольной винтовкой в руке быстрым шагом направился в ту сторону, откуда он слышал крики о помощи. Девушка и собака следовали за ним по пятам.

В течение некоторого времени гость стоял у входной двери, все еще раздумывая, стоит ли последовать за хозяином или остаться в хижине. Однако тень, пробежавшая по его лицу, показала, что чувство страха перевесило чувство тревоги за сына, и он, уступая настойчивой просьбе Джерри Рука, вернулся в дом.

Дик Тарлетон был старым приятелем Джерри Рука; он отличался от старого охотника как Гиперион от Сатира[196]. Ему еще не было и сорока лет, в то время как Джерри уже пережил шестьдесят морозных зим. Однако разница в возрасте была самым незначительным из всех различий между ними. В то время как Джерри, изогнутый как ветка и покрытый морщинами, являл собой образец старого жителя приграничного района, немного смахивающего на лесного разбойника, Ричард Тарлетон был строен как копье и красив как Аполлон.

Джерри, одетый в свой костюм метиса, в кожаной кепке и куртке из оленьей дубленой кожи, походил на дикий лес, раскинувшийся вокруг, в то время как его гость, в белой льняной рубашке и широких штанах из бумажной ткани в рубчик, выглядел как житель одного из тех городов, о которых шла речь во время недавней беседы.

Какая причуда судьбы свела вместе двух столь разных людей? И какой эпизод из жизни незнакомца хранил его друг в тайне, никому не разглашая?

Возможно, именно эта темная сторона из жизни Дика Тарлетона и вызвала столь сильный страх, который не позволил отцу присоединиться к другу, поспешившему отправиться спасать его сына.

Глава 7

На поляне, словно на кладбище, царила мёртвая тишина; и вот — взору открывалась жуткая картина. В центре поляны догорал заброшенный костер; рядом лежала огромная туша животного, над которой уже кружились черные стервятники.

Хищники то и дело устремляли взгляды в сторону деревьев. Там на одной из веток болталась широкая черная шкура; однако еще кое-что привлекало особое внимание птиц: среди ветвей висело тело человека!

Еще совсем недавно оно совершало судорожные движения, вот почему птицы пока не решались приблизиться и начать свое кровавое пиршество.

Но теперь уже это тело висело неподвижно, и птицы могли безбоязненно сократить расстояние; ни звука, способного отпугнуть крылатых демонов, не слетало с побледневших губ. Очевидно, что человек этот был мертв. Девушка, бросившаяся к нему из зарослей, и старик, потрясенный увиденным, — оба отчаянно закричали, но все это не возымело никакого действия.

Приблизившись к месту трагедии, они принялись тормошить тело юноши, громко звать его по имени — но по-прежнему не было никакой реакции.

— Бедный Пьер! О, отец! Они повесили его — он мертв, мертв!

— Погоди, дочка! Может быть, еще нет! — отвечал старик и без промедления приступил к спасению сына своего старого друга. Прежде всего он схватил горизонтальные ветки и с силой пригнул их к земле, тем самым ослабив натяжение веревки.

— Живо, девочка! Стань здесь, под ним. Ну-ка, возьми у меня эти ветки и крепко держи их, изо всех сил нагибая вниз. Я должен достать нож и забраться наверх, чтобы перерезать эту проклятую веревку. Вот, возьми! Держи крепче!

Молодая девушка подошла и, как указал ей старый охотник, схватила горизонтальные ветки. Удерживать их в согнутом состоянии — непростое дело, даже для девушки, выросшей в диком лесу. Но она справилась: пригибая ветки изо всех сил, поддерживала она своего мёртвого (как с ужасом думала) друга. Сердце несчастной разрывалось: она видела, что тело уже ни на что не реагирует, даже на тряску.

— Держи крепче, — говорил ей отец, спеша на помощь несчастному. — Ты сильная девушка. Еще немного…

Сказав это, он вытащил и раскрыл нож.

Ловко взобравшись на дерево, как будто молодость снова вернулась к нему, старый охотник добрался до веревки. Вот уже веревка перерезана, и тело, с осторожностью поддерживаемое обоими спасателями, спущено на землю.

Петля была немедленно ослаблена и сдернута с шеи; старый охотник обеими руками обхватил горло юноши, вправляя трахею; затем, прижав ухо к груди, внимательно прислушался. С тревогой и надеждой в глазах, застыв на месте, Лина с нетерпением ждала, что скажет отец.

— О, папа! Ты думаешь, что он мертв? Скажи мне, что он все еще жив.

— Не так уж много надежд на это… Эге! Я чувствую, что тело слегка подрагивает! Лина, беги-ка домой, к хижине. Там есть немного кукурузного виски в укромном месте. Оно находится в каменной бутылке. Принеси мне его. Иди, дочка, быстрее, одна нога здесь, другая там!

Девушка вскочила на ноги и собралась было бежать.

— Погоди-ка! Постой! Дик ничего не должен знать об этом. Это несчастье сведет его с ума. Разрази меня гром, если я знаю, что он может с собой сделать. Когда все уладится, ему можно будет рассказать все. Он все равно узнает, рано или поздно. Он должен узнать, но, черт возьми, не будем терять время. Ты можешь идти. Нет, погоди! Нет, иди, иди, и принеси мне бутылку. Ничего не говори ему о том, что случилось! Но он все равно догадается, что что-то произошло. Он будет расспрашивать, чтобы узнать подробности. Он вернется вместе с тобой. Это будет то же самое, что обо всем ему рассказать. Хорошо, пусть придет. Наверное, так будет лучше. Хорошо, приведи его вместе с собой. Ему уже можно появиться здесь — даже если эти парни увидят его, ему ничего не угрожает после того, что здесь произошло. Скорее, дочка, только не забудь про бутылку! Теперь лети как молния! Живо!

Наверное, не совсем как молния, но настолько быстро, насколько могли нести ее ноги, молодая девушка побежала по дорожке, ведущей к хижине. Она совсем не думала о том, какую горькую весть предстояло ей передать тому, кто ждал ее в хижине отца. Ее собственное горе было достаточно сильно и заглушало все прочие мысли.

Тем временем старый охотник, не дожидаясь дочери, продолжал действовать, делая все возможное, чтобы вернуть Пьера к жизни. Он чувствовал, что тело еще теплое. Ему казалось, что пострадавший все еще дышит.

— Что же здесь произошло? — задавал он себе вопрос, осматривая тело и пытаясь найти объяснение. — Одна его рука связана, в то время как другая свободна! Это загадка. Что это может означать?

— Без сомнения, они собирались его повесить, бедного мальчика! И они сделали это, я уверен. Но за что? Что он такого сделал, почему они разозлились и повесили его?

— Выиграл у них винтовку, и они, чтобы вернуть ее, повесили мальчика? Эта винтовка была только поводом, чтобы заманить его в ловушку — дьявольскую, адскую ловушку.

— Возможно, они только намеревались подшутить над ним. Возможно, они задумали напугать его, но когда эти шалопаи выкинули эту глупую шутку, гончие собаки взяли след, и все они бросились в погоню за каким-то зверем, позабыв о бедном мальчике.

— Остается только поражаться всему тому, что случилось здесь!

— Если же это не так, то чем вызван этот ужасный поступок? Разрази меня гром, если я понимаю его причину.

— Итак, шутка это или нет, она завершилась трагедией. Бедный мальчик!

— Черт побери, я заставлю их, этих маменькиных сынков, дорого заплатить за это. Тебя, мистер Альф Брэндон, и тебя, мастер Рэндалл, и тебя, Билл Бак, всех, каждого из вас.

— Ага! У меня возникла идея — замечательная идея! Клянусь Богом, я могу хорошо заработать на этом. Хорошая мысль, Джерреми Рук! У тебя была нелегкая жизнь в последнее время, но ты будешь глупцом, если не теперь обеспечишь себе легкую и веселую жизнь в будущем — вот глупые молокососы, олухи царя небесного! Хo-хo, вы, юные сынки богатых родителей, вы, юные повесы! Я сделаю так, что вы сполна заплатите за эту глупую шутку, причем таким образом, что вы и представить себе не можете! Не будь я Джерреми Рук, если я не сделаю это!

— Но что же делать с телом? Нельзя оставлять его здесь. Кто-то может явиться сюда, и это может все испортить. Если они действительно пошутили, они непременно придут, чтобы посмотреть, чем дело кончилось. Погоди-ка, я слышу выстрелы. Наверное, они уже убили медведя. Значит, скоро они вернутся сюда, и если они появятся, они не должны увидеть тело. Я им скажу, что забрал тело и унес его далеко отсюда. Они не будут спрашивать меня о подробностях.

— Нет, Дик не будет возражать. Я не позволю ему возразить. Как здорово было бы это для него, но особенно для меня — в высшей степени здорово! Это поддержит меня на старости лет. Пускай Дик отправляется за своим золотом. У меня свой путь.

— Что ж, не стоит терять время. Я должен отнести его в хижину. Это мне вполне по силам. Я встречу их по дороге, и Дик с девочкой мне помогут.

Этот странный монолог не занял много времени. Все это было сказано вполголоса, пока говоривший прилагал усилия, чтобы вернуть пострадавшего к жизни; и при этом он чувствовал, что в Пьере Робидо действительно еще теплится жизнь, когда поднимал тело с земли и уносил с поляны.

Пошатываясь под тяжестью ноши — даже для молодого человека такая тяжесть была бы значительной — он снова вступил на дорожку, ведущую к своему жилищу. Старая собака-медвежатник, с большим куском мяса в зубах, вырванным из туши убитого медведя, семенила следом за человеком.

Стервятники, которых больше не тревожило присутствие людей, живых или мертвых, спустились на землю и без помех продолжили свое пиршество.

Глава 8

Оставим черных стервятников, дерущихся над останками медведя, и перенесемся в место неподалёку, где лежит на траве туша ещё одного медведя. Рядом с ней — совсем другие действующие лица: шесть всадников и дюжина собак.

Это те самые молодые охотники, которые разбили свой бивак на поляне; а медведь — тот, что имел неосторожность заглянуть в их лагерь.

Животное только что было убито — его задушили собаки, а охотники добили одним-двумя выстрелами. Но не все собаки уцелели: две или три из них — самые молодые и неосторожные — лежали мёртвые рядом со зверем, которого они травили.

Охотники только что прискакали сюда и остановились над черной окровавленной тушей. Преследование, короткое и быстрое, закончилось; и теперь, впервые после того, как покинули поляну, они оказались в состоянии размышлять. И сразу же страшная мысль посетила их.

— О Боже! — воскликнул молодой Рэндалл. — Индеец! Мы оставили его висящим на дереве на одной руке!

— О Господи, в самом деле! — повторил за ним Спенсер; все шестеро побледнели и с испугом посмотрели друг на друга.

— Если он отпустил ветку, то он…

— Если! Несомненно, он отпустил, и давно. Прошло уже добрых двадцать минут, как мы покинули поляну. Невероятно, чтобы он провисел так долго — это просто невозможно.

— И если он отпустил ветку?

— Тогда он мертв.

— Но ты уверен, что петля была у него на шее? — ты, Билл Бак, и ты, Альф Брэндон — ведь это вы двое сделали это!

— Ага! — огрызнулся Бак. — Вы же сами видели. И она непременно затянулась, если он сорвался. Конечно, мы не думали, что все так закончится; и кто мог предположить, что как раз в это время медведь выскочит из лесу? Черт побери, если черномазый отпустил ветку, он уже мертв, и всё тут. Теперь ничего не поделаешь.

— Что будем делать, ребята? — спросил Граббс. — Это грязное дело теперь будет нелегко уладить, я думаю.

У них не нашлось ответа на эти слова. У каждого на лице появилось какое-то странное выражение. Это было скорее опасение за возможные последствия, нежели раскаяние. Некоторые, более молодые и менее беспечные, как будто немного сожалели о случившемся, но всё же преобладал страх.

— Что будем делать, ребята? — снова спросил Граббс. — Мы должны что-то сделать, нельзя же оставлять все как есть.

— Не лучше ли будет нам поехать назад, на поляну? — предложил Спенсер.

— Это теперь бессмысленно, — ответил сын торговца лошадьми. — То есть, я хотел сказать, мы уже его не спасем. Если никто больше не был там с тех пор, как мы его оставили, мы найдем черномазого мертвым — мертвым как Юлий Цезарь.

— Вы думаете, что кто-то мог бы прийти раньше нас и спасти его?

Этот вопрос интересовал всех. Они были бы рады получить на него положительный ответ.

— Там мог бы за это время кто-то побывать, — ответил Рэндалл, ухватываясь за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку. — Тропинка проходит через поляну — прямо мимо того места. Многие ходят этим путем. Кто-то мог бы появиться там вовремя. Поэтому мы должны вернуться и посмотреть. Хуже от этого не будет.

— Да, нам лучше вернуться, — согласился сын плантатора. — Нам лучше вернуться туда, но с другой целью.

— Ты имеешь в виду — изобразить самоубийство? Но ты забыл, что мы привязали его левую руку. Из-за этого случившееся не будет выглядеть как самоубийство. Он просто не мог сделать это сам.

— Я имею в виду другое.

— Что же тогда?

— Если он повешен, то повешен и, прежде всего, мёртв. Мы не вешали его, и тем более не намеревались этого делать. Это ясно.

— Я не думаю, что нас можно преследовать по закону, — предположил сын судьи.

— Но у нас могут быть неприятности, и этого следует избежать.

— Что же ты предлагаешь, Альф?

— Как известно, мертвые уже не свидетели, а тем более — мертвые, закопанные в землю.

— В этом рассуждении есть рациональное зерно, в самом деле! — согласился Бак.

— Версия о самоубийстве неправдоподобна. Даже если бы мы сняли и спрятали веревку, привязывающую его руку к бедру, есть еще дочь Рука. Она видела, что парень остановился и беседовал с нами. И если она найдет его повешенным спустя всего полчаса после этого, нет никакой возможности убедить кого бы то ни было, что это самоубийство. Нет, ребята, нам, безусловно, следует спрятать его тело.

— Верно, это для нас единственная возможность избежать неприятностей, — согласились остальные.

— Тогда поехали. Мы не должны терять ни минуты. Девушка может вернуться и увидеть, что с ним стало, или сам старый Рук может пожаловать, или кто-то еще пройдёт по тропинке. Поехали!

— Стойте! — воскликнул Рэндалл. — Нужно кое-что сделать, пока какая-нибудь случайность нас не разъединила.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы все сейчас замешаны в этом грязном деле — мы все в одной лодке! Не имеет значения, кто из нас задумал все это и кто набросил веревку. Все согласны с этим, не так ли?

— Да, все согласны. Я подтверждаю.

— И я.

— И я.

Все шестеро дали согласие, и это говорило о том, что все они действительно хотели бы выпутаться из сложного положения и не намерены искать правых и виноватых.

— Хорошо, — продолжил Рэндалл, — тогда мы должны быть честными друг перед другом. Мы должны поклясться в этом, и именно сейчас, перед тем, как двигаться дальше. Я предлагаю, чтобы все мы принесли клятву.

— Мы сделаем это. Ты, Рэндалл, произноси слова клятвы, и мы будем повторять их за тобой.

— Разверните тогда лошадей так, чтобы мы оказались лицом друг к другу.

Лошади были поставлены в круг, голова к голове, так, что их удила почти соприкасались.

Рэндалл произнёс клятву, и остальные повторили за ним:

— Мы клянемся, все и каждый из нас, хранить секрет смерти метиса-индейца, которого зовут Чак, не раскрывая его ни словом и ни действием, клянемся никогда не разглашать обстоятельства, приведшие к его смерти, в суде перед лицом закона; наконец, клянемся друг перед другом свято соблюдать эту клятву вплоть до нашей смерти. Клянемся, да поможет нам Б-г!

— А теперь, — сказал Брэндон, как только шесть молодых негодяев скрепили рукопожатием этот отвратительный договор, — нам следует пойти туда и как можно скорее спрятать тело индейца. Я знаю здесь поблизости пруд, достаточно глубокий для того, чтобы можно было утопить труп. Если его обнаружат там, это будет лучше, чем если бы он висел на дереве.

Никто не отреагировал на последние слова Брэндона, слова, которые могли бы несколько успокоить подавленных свершившимся юношей, и все отправились к лагерю в полной тишине.

Не нашлось ни одного из них, кто не трепетал бы от страха, возвращаясь на поляну, где еще недавно они проявляли такую буйную радость, издеваясь над несчастным индейцем.

Однако грязное дело было сделано, и обстоятельства требовали от них вернуться, чтобы скрыть следы преступления.

Глава 9

Одолеваемые мрачными мыслями о совершенном преступлении, шестеро охотников поехали обратно на поляну. Они старались избегать дороги, чтобы кого-нибудь случайно не встретить, и пробирались через чащу леса. Они продвигались медленно и осторожно, стараясь создавать как можно меньше шума и придерживая своих собак.

Некоторые, наименее храбрые, испытывали страх перед картиной, которая могла им открыться на поляне, и они рады были бы избежать возвращения туда. Даже привыкший громко говорить Слаугтер с радостью бы отказался от только что принятого решения, однако он понимал, что это было достаточно опасно.

Подъехав к поляне, все еще скрытой от их взоров зарослями тростника, они снова остановились и принялись держать совет, разговаривая шепотом.

— Не стоит появляться там всем сразу, — сказал сын хозяина таверны. — Пусть пойдут один или двое, чтобы посмотреть, что там творится.

— Да, так будет лучше, — согласился Спенсер.

— Тогда кто из нас пойдет?

Вся компания устремила свои взоры на Бака и Брэндона. Эта парочка заварила всю эту кашу, и теперь они не смели отказаться, чтобы не выглядеть трусами.

Они стали добровольцами по обязанности, однако при всем желании не могли скрыть своё неудовольствие. Их лица выражали всё что угодно, только не готовность отправиться на разведку.

— Давайте оставим наших лошадей. Лучше пойти пешком. Если там кто-то окажется, будет легче вернуться незамеченными.

Это предложил сын плантатора, и Бак согласился с ним.

Они спешились, передали поводья двоим из оставшихся и затем, подобно двум пумам, бесшумно подкрадывающимся к ничего не подозревающему молодому оленю, стали пробираться сквозь заросли к поляне.

Вскоре поляна открылась перед ними, и они могли хорошо ее рассмотреть. Там была туша медведя, черная от покрывших ее стервятников; медвежья шкура по-прежнему свисала с дерева. Однако то, что должно было вызвать их ужас, — тело, которому полагалось висеть на другом дереве, — отсутствовало! Они искали его взглядом и не находили. Тело не висело на ветке и не лежало под деревом. Живой или мертвый, индеец исчез!

Это исчезновение никоим образом не могло их успокоить; тем более, что, осматривая ветку, они заметили кусок веревки, все еще свисавший с дерева; той самой веревки, с помощью которой они поймали индейца в ловушку. При этом даже издали было видно, что веревка была перерезана ножом, а не оборвалась, как им хотелось бы надеяться, под тяжестью груза.

Кто мог перерезать веревку? Индеец? Это невозможно. У него ведь не было ничего, что могло его спасти. Они были бы счастливы, если бы у него случайно оказался нож, которым он, высвободив руку, перерезал веревку.

Кругами, в полной тишине, они приближались к прогалине, стараясь оставаться незамеченными. Стервятники почувствовали их приближение; эти мрачные птицы довольно неохотно покинули место своего пиршества и поднялись в воздух. Что-то в поведении крадущихся людей насторожило их, как будто они знали, что эти люди совершили преступление.

— Да, веревка перерезана, это ясно, — сказал Бак, когда они наконец оказались под деревом. — Срез ровный, сделан ножом. Чья, черт возьми, это работа?

— Ума не приложу, — ответил молодой плантатор. — Похоже на то, что это сделал старик Джерри Рук, хотя мог быть и случайный прохожий.

— Кто бы это ни был, я надеюсь, что помощь подоспела вовремя. Если же нет…

— Если нет, так на то мы и здесь. Конечно, я счел бы за благо увидеть его висящим. Тогда у нас был бы шанс спрятать тело в надежном месте. Но теперь это невозможно. Тому, кто нашел его, будет известно все. Лина Рук знает, что мы были здесь, и она не будет молчать, я полагаю. Если бы только это был сам Рук, старый негодяй, у нас был бы шанс. Он неравнодушен к деньгам, и я готов — так же, как и мы все, — заплатить ему за молчание.

— Отлично, значит, вы готовы к этому, мистер Альфред Брэндон. Это как раз то, чего хочет Рук, «старый негодяй», а деньги — как раз то, что он желает получить. Теперь назовите вашу цену, мистер Альфред Брэндон.

Если бы в этот момент мертвое тело упало с ветки, это напугало бы обоих преступников меньше, чем живой Джерри Рук, неожиданно появившийся перед ними из зарослей тростника.

— Это вы, Джерри Рук? — воскликнули оба, задрожав от страха. — Вы здесь?

— Я, собственной персоной, джентльмены, и как раз вовремя, ведь вы хотели меня видеть, не так ли? А теперь назовите вашу цену, или, может быть, мне это сделать? Ну-ну, не стройте из себя невинных младенцев, вы отлично понимаете, о чем я говорю. Вам обоим достаточно хорошо известно, какое преступление вы совершили. Вы повесили на этом дереве Пьера Робидо, который жил у меня в хижине.

— Мы не совершали этого преступления.

— Нет, вы это сделали. Вы «повесили его за шею, пока он не будет мертв», как выражаются судьи. Я оказался здесь случайно и спустил его на землю, но было уже слишком поздно.

— Это правда, Рук? Вы говорите правду? Вы нашли его мертвым?

— Мертвым, как оленя, в которого попала пуля из винтовки Джерри Рука. Если не верите, вы можете пойти ко мне и увидеть его безжизненное тело.

— Нет-нет; но мы не совершали этого. У нас не было намерения его повесить. Клянемся небесами…

— Не надо клятв, молодые люди. Меня не интересуют ваши намерения; что сделано, то сделано. Я знаю, как все было. Вы повесили его ради забавы — пустяшной забавы, — а затем убежали и забыли про него. Ваша забава стала причиной его смерти.

— О господи, мы очень сожалеем, что так получилось. Мы не думали, что все так обернется. Во всем виноват медведь, который неожиданно появился из лесу, и собаки бросились за ним…

— Ах, медведь, во всем виноват медведь? Я так и думал. Значит, вы побежали за зверем и оставили несчастного молодого человека висеть на дереве?

— Да, все было именно так. Мы не отрицаем этого. Мы не хотели, чтобы так получилось. Мы думали только о медведе.

— Ну что ж, теперь вы должны подумать совсем о другом. Что вы собираетесь делать?

— Это ужасное, отвратительное дело. Нам очень жаль.

— Без сомнения, это так, и ваши весьма ценные сожаления были бы уместны, имей молодой человек родственников, которые бы позаботились предъявить вам счет. Но у него нет никого кроме меня — он жил у меня и стал мне родным. Все это облегчает дело для вас.

— Но что вы сделали с… э-э-э… телом?

Брэндон осторожно задал этот вопрос, имея в виду дочь Рука.

— С телом? Я отнес его в хижину и спрятал там. Я не хотел бы, чтобы полштата переполошилось, пока я буду говорить с вами. Так что об этом пока еще никто, кроме меня, не знает.

— А…

— Что «а»?

— А ваша дочь?

— О, моя дочь не в счет. Она покладистая девушка и не будет болтать, я взял с нее обещание помалкивать. Не беспокойтесь об этом.

— Джерри Рук! — сказал Брэндон, поняв намек старого охотника, уже позаботившегося о том, чтобы сохранить всё в секрете. — Не стоит предавать огласке это дело. Мы нарушили закон, и нам это известно. И вы также знаете об этом. У нас не было намерения совершить преступление, это была неудачная шутка. Но так как из этого вышло грязное дело, мы должны теперь сделать все возможное, чтобы замять его. Вы единственный, кто может доставить нам неприятности, но вы не будете этого делать. Я знаю, что не будете. Мы можем вам хорошо заплатить, если вы нам поможете. Вы можете сказать, что этот молодой человек уехал — в Орлеан или куда-нибудь еще. Я слышал, вы однажды сказали, что он недолго будет жить у вас. Это объяснит вашим соседям его отсутствие. Короче говоря, сколько стоит такое объяснение?

— Провалиться мне на этом месте, Альф Брэндон, вам бы в адвокаты податься или в проповедники, или заняться чем-нибудь ещё в этом роде. Вы всё изложили так точно! Хорошо, посмотрим. Я сильно рискую, сохраняя вашу тайну — очень сильно рискую! Мне не хотелось бы быть обвиненным в сокрытии преступления и пособничестве преступникам. Хорошо, посмотрим! Вас было шестеро. Моя дочь сказала мне это, я и сам могу судить об этом по следам ваших лошадок. Где же еще четверо?

— Они недалеко отсюда.

— Ну, тогда вам бы стоило позвать их сюда. Я полагаю, все они глубоко увязли в этом болоте, так же, как и вы. Кроме того, есть очень важный пункт, который должен быть согласован со всеми. Я хотел бы, чтобы вся ваша компания была здесь и участвовала в обсуждении.

— Мы согласны — они сейчас явятся. Сходи за ними, Билл.

Билл выполнил просьбу, и вот шесть охотников-любителей снова собрались на поляне, но их мысли и чувства теперь были далеки от прежних. Билл рассказал им все, и теперь предложение Рука было им известно. Они сидели верхом на своих лошадях удрученные, готовые согласиться на все, что им предложат.

— Вас шестеро, — сказал охотник, очевидно, вычисляя цену своего молчания. — У вас у всех богатые родители, способные выплачивать мне сотню долларов в год пожизненно. Шестьсот долларов. Это для вас незначительная сумма, а мне она обеспечит безбедную старость. Охота с собаками должна быть прекращена, и вы, друзья, должны с этим согласиться. Вы еще должны радоваться, что имеете дело со мной. Вы платите мне пенсию: сотню долларов регулярно и вперед. Всем вам известно, за что. Вы согласны?

— Я согласен.

— И я.

— И я.

Так ответили все шестеро.

— Хорошо, тогда вы можете отправляться домой. Вы мне здесь больше не нужны, разве что поторопитесь принести деньги. И не пытайтесь меня одурачить, иначе, клянусь Предвечным…

— Вы можете нам доверять, Джерри Рук, — перебил старого охотника Брэндон, не давая ему произнести угрозу. — Вы вполне можете положиться на нас. Я лично позабочусь обо всем.

— Что ж, тогда договорились. Что же касается этой медвежьей шкуры, развешанной на дереве, — надеюсь, вы не собираетесь забрать ее с собой? Могу ли я взять ее как доказательство серьезности нашей сделки?

Ни у кого не было возражений. Старый охотник получил право на трофеи — двух медведей, убитых на поляне и в лесу. Те, кто добыли их, были рады избавиться от сувениров, напоминавших бы им об этом злом дне.

Теперь их настроение улучшилось, и они медленным шагом разъехались по домам, не подозревая, что Джерри Рук будет смеяться вслед одураченным простофилям, которым он навязал это отвратительное соглашение.

Старый же охотник был вполне доволен сделкой.

— А теперь, — заключил он, сняв медвежью шкуру с ветки и начиная свой путь по лесной тропинке, — теперь следует уладить дела с Диком Тарлетоном. И если мне это удастся, я буду считать сегодняшний день самым удачным в своей жизни.

Затихли голоса людей на поляне. Теперь снова слышалось только хлопанье крыльев стервятников, вернувшихся к прерванной трапезе.

Глава 10

Солнце село, сумерки сгустились в лесной чаще. Однако мерцание светлячков позволяло, хотя и с трудом, различить фигуры двух стоявших под деревьями людей.

При таком слабом свете не удалось бы их разглядеть, однако можно было узнать голоса. И люди эти вели серьезный разговор.

Местом действия стал берег речки — байу[197], — размеренно текущей не далее чем в двух сотнях ярдов от хижины охотника. Собеседники только что вышли на свежий воздух, очевидно, желая продолжить разговор с глазу на глаз.

Огонь в комнате, которая служила одновременно гостиной и кухней, излучал слабый свет, проникавший наружу через окно хижины. В самом помещении не было никого, если не считать дремлющей охотничьей собаки.

Еще более слабый свет горящей свечи сочился через щели прикрытой двери, ведущей в другую комнату. Внимательный взгляд мог бы увидеть в этой комнате силуэт молодой девушки. Она склонилась над низкой кроватью, где лежал юноша, очевидно, спящий. Во всяком случае, он не шевелился, и девушка молча смотрела на него. При таком слабом свете можно было разглядеть выражение тревоги и печали на ее лице, но невозможно было узнать, кто она и кто этот спящий юноша.

Двое стояли снаружи, у высокого тополя. Они вели разговор, начатый возле очага, на котором был приготовлен ужин для них, теперь закончившийся. Все еще стояла теплая осень — время, когда медведи начинают готовиться к зимней спячке.

— Я считаю, Дик, — говорил старый охотник, продолжая диалог, — что тебе не следует думать о мести и подобных вещах — это полная чушь. Выкинь из головы эту абсурдную идею! Чего ты сможешь добиться? Они, вернее, их родители, занимают положение в обществе и только посмеются над тобой. Пытаться отомстить — это все равно что играть на трубе для этих вот светлячков! У них водятся деньжата, у них есть связи, и они плевать хотели на закон.

— Да, я это знаю, я хорошо это знаю, — отвечал Тарлетон, и в его ответе чувствовалась непреклонная решимость поступить по-своему.

— Ещё бы тебе не знать — у тебя ведь есть уже печальный опыт! К тому же ты сейчас на мели, но даже если б у тебя были деньги, то все равно нет ни малейшего шанса! Да ещё против тебя это твое старое дело, и ты не можешь действовать открыто. Ведь это те самые люди, сам видишь, вернее, сыновья тех самых людей…

— Будь они прокляты! Все те же Бак, Брэндон, Рэндалл, каждый из них! О, Боже! Это судьба. Их отцы разорили меня, погубили мою жизнь, а теперь явились сыновья, чтобы довершить дело. Все это очень странно — пугающе странно!

— Хорошо, я признаю, что это необычно, как будто сам чёрт вмешался в дело. Теперь он снова играет в ту же игру, и если ты попробуешь отыграться, твоя карта будет бита. Возьми снаряжение, которое я тебе дал, и бросай это дело, это самое лучшее для тебя. Ты ведь собирался в Калифорнию? Езжай туда, как и планировал. Разбогатей там, ты ведь уверен, что у тебя есть шанс. Отправляйся туда, разбогатей и затем возвращайся, если тебе захочется. Когда ты наполнишь свои карманы золотым песком, тебе будет наплевать на закон, и тогда ты сможешь делать всё, что только придёт тебе в голову.

— И у меня будет всё это, чтобы я смог отомстить как за себя, так и за него, моего бедного мальчика!

— Хорошо, Дик, допустим, в этом есть резон. Они причинили тебе зло, вне всякого сомнения. И все же, Дик, ты должен отдавать себе отчет, что это для тебя может плохо кончиться.

— Я знаю, что всё это закончится моей погибелью! Послушать, что ты говоришь, так можно вообразить, что ты действительно в это поверил. Если б я думал, что ты поверил…

— Но я никогда не верил и не верю — у меня и в мыслях ничего подобного нет, Дик! Я всегда знал, что ты не повинен в этом.

— Джерри Рук, я уже поклялся тебе, и теперь клянусь в этом снова: я так же виновен в убийстве этой девушки, как если бы я ее никогда не видел. Я подтверждаю, что она имела обыкновение встречаться со мной в лесу в том самом месте, где её потом нашли с пулей в сердце, а рядом лежал мой собственный пистолет, из которого её и убили. Пистолет был украден из моего дома негодяем-убийцей. Это мог быть или Бак, или Брэндон — кто именно, я затрудняюсь сказать, отцы тех молодых людей, кто «отличился» сегодня. Яблоко от яблони далеко не падает. Оба увивались вокруг девушки, оба ревновали ее ко мне. Они знали, что она предпочла меня им, и, без сомнения, именно поэтому один из них убил её. Не один, так другой это сделал, и если бы я точно знал, кто именно, я бы отправил его на тот свет уже давно. Я не хотел совершить ошибку, убивая невиновного; к тому же, сказать по правде, девушка уже была мертва, и мне было уже все равно. Но после того, что случилось сегодня, я спрошу с них за все — с них и с их сыновей — со всех, кто замешан и в тех, и в нынешних злодеяниях.

— Хорошо, хорошо, только пусть это будет после того, как ты вернешься из Калифорнии. Я говорю тебе, Дик: сейчас ты ничего не сможешь сделать без того, чтобы не сунуть шею в петлю. Эта старая история все еще не забыта: вспомни, как ты стоял под деревом с петлей на шее; и если бы тебе не удалось тогда ускользнуть, тебе пришел бы конец. Если сейчас ты покажешься здесь снова, произойдет то же самое, и тебе не удастся выкрутиться как в прошлый раз. Поэтому отправляйся лучше в Калифорнию. Заработай там как можно больше золотых камешков и золотого песку, чтобы у тебя были средства для осуществления своей мести. Вернись оттуда, и тогда, возможно, я смогу тебе помочь свести с ними счёты, о которых ты говоришь.

Тарлетон задумался, ничего не говоря в ответ на это. Странно, что во всех его словах не чувствовалось горя, а только гнев! Горечь утраты собственного сына совсем не ощущалась в его речах. Неужели он так быстро смирился с его смертью? Или жажда мести заглушила в нем все остальные чувства?

Его друг и советчик, не дожидаясь ответа, продолжал:

— Я дал тебе хороший совет — уехать в Калифорнию, и если ты к нему не прислушаешься, ты наделаешь глупостей. Езжай туда и возвращайся с золотом; сначала золото, а месть будет потом.

— Нет! — твердо ответил Тарлетон. — Месть, Джерри Рук, — это месть. Для меня месть сначала, а затем Калифорния! Я твердо решил посчитаться с ними, и если не получится наказать их по закону, то…

— Этого не будет, Дик. Этого не будет.

— Нет, я сделаю это.

Света, излучаемого светлячками, Джерри Руку вполне хватило, чтобы разглядеть белую рукоятку из слоновой кости — рукоятку большого ножа (такие ножи называют здесь «арканзасская зубочистка»), на мгновение сверкнувшего в руке Тарлетона.

Но этого света было недостаточно, чтобы Тарлетон смог разглядеть всю глубину горького разочарования, написанного на лице старого охотника, увидевшего этот нож, разочарования от того, что его уговоры ни к чему не привели.

— А теперь, — сказал гость, выпрямляясь и собираясь откланяться, — у меня есть дела в Хелине. Я собираюсь там встретить товарища, о котором уже говорил тебе; это тот, кто дал мне золото. Он должен был подняться по реке пароходом, и теперь он уже, наверное, там. Как ты знаешь, такое путешествие обычно занимает у меня около двух дней, ты можешь ждать моего возвращения перед восходом солнца. Я надеюсь, что не потревожу тебя моим ранним появлением.

— Приходи и уходи когда тебе удобно, Дик. Нет необходимости в церемониях в моей скромной хижине. Мне безразлично, в котором часу ко мне приходят.

Тарлетон застегнул пуговицы своего пиджака, скрыв висевшую на груди вышеупомянутую «зубочистку», и, не произнеся более ни слова, направился по дороге, ведущей к реке и городу Хелина. Эта дорога была немногим лучше конской тропы, и он скоро исчез из поля зрения, скрывшись среди деревьев.

Джерри Рук остался на месте, возле ствола тополя, где проходила беседа. Когда его гость скрылся из виду и уже не мог его услышать, Рук сквозь зубы ожесточенно выругался, выражая свою досаду по поводу этой неудачной беседы.

Глава 11

Беседа, только что услышанная нами, пролила некоторый свет на историю Дика Тарлетона. Еще немного сведений о нем потребуется для объяснения его слов, что путешествие займет у него около двух дней. Он сам рассказал почти все, чтобы облегчить нашу задачу: прервать повествование для рассказа о нем; или иными словами, набросать краткое описание его прошлой жизни, которое в данный момент вполне уместно.

В характере Ричарда Тарлетона с детства проявился необыкновенный дух диких джунглей, не противоречащий, однако ценностям цивилизации. Будучи прирожденным джентльменом, привыкший к безделью, сочетаемому с дурными наклонностями, он пошел по кривой дороге, что, в свою очередь, привело его к разорению и нищете. Слишком гордый, чтобы просить, слишком ленивый, чтобы зарабатывать честным трудом, он стремился заполучить легкие деньги, играя в карты, а также проворачивая прочие сомнительные махинации, что его сильно дискредитировало. За долгое время, пока он орудовал в Виксбурге и других городах в нижнем течении Миссисипи многие стали жертвами его трюков. Наконец, он осел в Арканзасе, где все подобные типы находят себе безопасное убежище. Город Хелина стал новой его резиденцией.

В этом городе, давшем приют огромному числу проходимцев и спекулянтов, Дик Тарлетон оказался не у дел, с его профессией здесь невозможно было много заработать. Наверное, если б он ограничился игрой в карты, его бы миновала участь познакомиться с наиболее представительными жителями города, многие из которых получили название «спортсмены». Но Дик жил еще в Хелине недолго, чтобы разбираться в некоторых особенностях этого вида «спорта» — такой из них, как, например, беглый негр. Многочисленные долгие исчезновения; странная компания, в которой он был замечен в не менее странных, подозрительных местах; появление у него время от времени больших денег неизвестного происхождения, — все это в конечном итоге принесло ему репутацию достаточно темной личности, картежника-шулера и даже жулика. Ходили слухи, которым верили, что он занимался кражей негров — это серьезное преступление, которому нет прощения во всех штатах, где имеются плантации, и Арканзас — не исключение.

С такой репутацией Дику Тарлетону вполне могли приписать и любое другое злодеяние, совершенное в окрестностях.

Однако он был не таким испорченным, каким все его считали. Профессиональный «спортсмен», ведущий себя порой дико и безрассудно, он сорил деньгами направо и налево, потакая своим капризам и порывам чувств. Что же касается более серьезных проступков, не было доказано, что он виновен в темных делах и преступлениях, в которых его обвиняли или подозревали, и все подозрения в дальнейшем при расследовании оказывались необоснованными.

Были и такие, кто вел дружбу с ним, несмотря на его репутацию; ведь Дик Тарлетон был далек от тех, кто его окружал. Он имел обыкновение смотреть свысока на других, имея в виду свое превосходство в происхождении и образовании, и — что еще более нетерпимо — в красоте своего внешнего облика. Один из самых красивых мужчин в окрестностях, он пользовался, надо подчеркнуть, успехом у слабого пола, — по крайней мере, у тех из них, кто опускался до того, чтобы обратить свои взоры на спортсмена.

Одна из них — молодая красивая девушка, увы, с порочной репутацией, — жила в Хелине. Среди ее поклонников, тайных и открытых, было много молодых людей, живших в городе или на смежных плантациях. Она могла бы насчитать длинный список завоеваний — включая людей гораздо выше по социальному положению. Среди них были плантатор Брэндон, адвокат Рэндалл и, несколько меньшего ранга, продавец лошадей Бак. Однако ни один из них не добился успеха в завоевании ее симпатий, а она, как все считали, остановила свой выбор на распутном, но красивом Дике Тарлетоне.

Это, возможно, и удовлетворило тщеславие игрока, но никак не сказалось на его репутации. Напротив, это увеличило ненависть к нему и вскоре привело к тому, что окружающие утвердились в своих подозрениях относительно его темных дел.

Таковы были обстоятельства, предшествующие ужасной трагедии, которая однажды и взбудоражила жителей обычно спокойной Хелины. Молодая девушка, о которой шла речь, была найдена в лесу, далеко от города, убитой (как об этом рассказал Дик Тарлетон), а сам Дик был обвинен в ее убийстве.

Он был сразу же арестован и привлечен к суду, но не к суду закона, а к суду присяжных из двенадцати свободных граждан — под деревом и под председательством судьи Линча. Это было сделано с необычайной поспешностью — и арест и суд; такими же быстрыми были осуждение и приговор. Обстоятельства дела были предельно ясны. Его пистолет, собственно оружие, из которого была выпущена роковая пуля, бегство с места убийства, при котором пистолет был брошен в замешательстве рядом с жертвой; его отношения с несчастной девушкой, — некоторые из его хвастливых речей достигли в свое время ушей многих и, как подозревают, явились причиной их разногласий, — все это указывало на Дика Тарлетона как убийцу; и в соответствии с единогласным приговором его ретивых судей, жаждущих мести, он был приговорен к повешению на дереве.

В течение пяти минут он был отправлен на эту импровизированную виселицу, однако, на его счастье, палачи допустили небрежность. Ослепленные яростью и желанием поскорее привести приговор в исполнение, они лишь слегка связали его руки и в то же время забыли снять с него пальто. В кармане же пальто случайно оказался пистолет — такой же, как и найденный на месте преступления. Дик приберег его специально на крайний случай, чтобы попытаться сбежать. Рывком освободив руки от связывающих их веревок, он выхватил пистолет, направил его в голову человека, стоящего у него на пути, выстрелил и, расчистив себе дорогу в чащу леса, убежал!

Неожиданное потрясение гибелью одного из них, в которого он стрелял и который замертво упал на землю, — и люди, пытавшиеся его повесить, застыли в замешательстве. Когда преследование все же началось, Дик Тарлетон был уже вне поля зрения; и ни судья Линч, ни присяжные никогда больше его не видели.

Лес прочесали на много миль вокруг, по дорогам были отправлены отряды, которые в течение нескольких дней разыскивали его, но все они вернулись, не найдя ни Дика Тарлетона, ни его следов.

Как полагали, кто-то помог Тарлетону спастись, и подозрение пало на старого охотника Рука, который жил на берегу Белой реки, — того самого Джерри Рука, который известен по первых главам нашего повествования.

Однако доказать это было невозможно, и охотника оставили в покое, хотя на его репутации, которая и раньше не отличалась чистотой, появилось новое пятно.

Таково краткое описание жизни Ричарда Тарлетона — той ее части, что прошла в северо-восточной части Арканзаса. Неудивительно, с таким прошлым он вынужден был совершать свое путешествие ночью!

После этого драматического эпизода в его жизни прошло уже довольно много времени; все это время Дик Тарлетон не появлялся в Хелине и ее окрестностях; по крайней мере, он не попадался на глаза тех, кто мог бы предать его. Говорили, что он подался в штат Техас или в другие штаты, которые потворствовали такого рода преступлениям и где преступники находили приют. Так говорили пуритане Арканзаса, несмотря на то, что на их собственной совести также были разного рода грехи.

Даже Джерри Рук не знал ничего о местонахождении своего старого знакомого, вплоть до того дня, приблизительно шесть лет назад, когда Дик Тарлетон ночью пришел в его хижину и привел с собой мальчика, который, как он утверждал, являлся его сыном — того самого молодого человека, который участвовал в описанном состязании и явился жертвой издевательств своих мучителей.

Связь между этими двумя людьми не могла быть сильной; охотнику, взявшему на себя заботу о мальчике, такая «забота» была обузой, и раз или два за время длительного отсутствия Тарлетона он было показал уже своему опекаемому на дверь. Такое положение создалось вплоть до недавнего времени, особенно когда Лина стала проявлять признаки увлечения молодым человеком. Он всегда опасался Пьера Робидо, поскольку молодой человек стоял на пути претворения в жизнь радужных планов, которые он лелеял относительно будущего дочери.

Теперь вроде бы нечего было опасаться — конечно же, Дик Тарлетон прибыл для того, чтобы забрать сына и освободить старого охотника от обузы.

Но ах! Это было величайшим заблуждением. Мозг Джерри Рука в тот момент просчитывал совсем другие планы относительно собственного будущего.

Позвольте перейти к следующей главе, которая объяснит эти слова.

Глава 12

Как уже говорилось, Дик Тарлетон отправился в путь по лесной тропинке, оставив Джерри Рука стоящим под тополем.

Некоторое время он продолжал стоять там же, неподвижный, как ствол тополя рядом.

Сорвавшееся с его губ восклицание крайней досады, которое Тарлетон не услышал, сопровождалось нелестными словами в адрес ушедшего Дика. Именно к нему были обращены следующие слова, не предназначенные, однако, для ушей «друга».

— Ты круглый идиот! Знаешь ли ты, что из-за тебя срываются все мои замечательные планы? Все равно, как если бы я поделился ими с тобой. Но я не сделаю этого, я никогда не доверю эту тайну такому идиоту, как ты. Шесть сотен долларов пожизненно — слишком хорошие деньги, чтобы я мог их упустить. И, черт побери, я сделаю все, чтобы заполучить эти денежки. Да, я их получу, чего бы мне это ни стоило!

Эта фраза, произнесенная с особым акцентом, вкупе с изменившимся тоном говорившего, символизировала появление некоторого зловещего намерения у старого охотника.

— Дик, — продолжил он, обращаясь к отсутствующему собеседнику. — Ты ничего не смыслишь в этом деле; негодный, самонадеянный болван! Он посчитается с ними, или по закону, или другим путем! Они рады будут вздернуть его, как только увидят; и они увидят его прежде, чем он успеет кому-нибудь из них навредить. Они не расстаются с ножами и пистолетами, которых у них гораздо больше, чем у него. И для них будет раз плюнуть пустить это оружие в ход. Если дойдет до этого, что тогда? Разумеется, станет известно о мальчике, и плакали тогда мои шестьсот долларов! Черт бы побрал Дика Тарлетона! Только из-за того, что ему взбрела в голову эта глупая месть, он должен оставить меня без денег, чтобы я всю жизнь работал, как турецкий индюк!

— Я должен это как-то предотвратить, я должен!

— Как же это предотвратить? Надо подумать…

— Имеется один способ, который я знаю, кажется, достаточно простой. Дик идет в город и оттуда не возвращается. Никто не знает, что он должен вернуться сюда. Нет никого, кто бы мог хватиться и разыскивать его после. Девушка не узнает, что он ушел навсегда. Он может вернуться только под утро, до того, как взойдет солнце и осветит верхушки деревьев. Он должен пройти по дороге, где нет опасности кого-либо встретить, а если и встретит — не будет узнан в темноте. Почему бы мне его не встретить?

При этих словах еле уловимое жестокое выражение промелькнуло на лице старого охотника. Дьявольская мысль посетила его сердце и разум.

— Но почему я? — повторил он как заклинание, словно отгоняя эту назойливую мысль. — Кто собственно мне Дик Тарлетон? У меня нет ничего дурного против него — то есть в том случае, если он будет делать то, что я от него хочу. Но если он этого делать не будет… если он не будет…

— И он не будет! Он так сказал, он поклялся отомстить.

— И что тогда? Я потеряю шестьсот долларов в год только потому, что ему хочется посчитаться с ними? Провалиться мне на этом месте, если я это допущу, чего бы мне это не стоило!

— Это ведь так легко, словно перепрыгнуть через бревно. Полчаса просидеть на корточках в кустах перед тем мгновением, когда достаточно плавно нажать на курок, и все будет кончено. Еще, возможно, небольшие усилия, чтобы убрать тело, но если я легко сделаю первое, мне не составит труда сделать и последнее. Я знаю один водоем, который весьма подойдет для сокрытия трупа.

— Разве кто-нибудь заподозрит меня? Никто даже не узнает. Никто кроме меня; я думаю, эта дело будет сохранено в тайне так долго, сколько я пожелаю.

В течение некоторого времени старый пират стоял молча, словно прикидывая все за и против успеха своего черного замысла.

Внезапно громкий возглас прервал тишину, что означало изменение хода его мыслей. Не то, чтобы он отказался от своего дьявольского замысла, однако ему пришел в голову другой, более простой для осуществления план действий.

— Джерри Рук! Джерри Рук! — пробормотал он, обращаясь к самому себе, — что за глупости сейчас пришли тебе на ум! Ты до сих пор никогда не проливал ничью кровь и не должен становиться убийцей. Это будет лежать тяжелым грузом на твоей совести; кроме того, кто-нибудь может услышать. Звук выстрела сотрясает воздух в любое время, особенно ночью, и есть больше шансов на то, что кто-то заинтересуется этим и придет туда, где слышал выстрел. Допустим также, что он, Дик, не будет убит с первого выстрела. Провалиться мне на этом месте, если б я захотел его добивать в этом случае. А это такое дело, что надо быть хладнокровным. Между тем, одно слово плантатору Брэндону будет сильнее, чем шесть выстрелов из самой меткой винтовки. Только дать ему знать, что Дик Тарлетон здесь, и плантатор достанет его из-под земли. Он сразу же позовет на помощь остальных, и они быстро завершат это дело, начавшееся Бог знает сколько лет назад. Они быстро с ним справятся, и нет никакой опасности, что у него останется время на пустую болтовню об этом, или о чем-нибудь еще, я полагаю. И никакой опасности для меня. Намека вполне достаточно, мне даже не нужно показываться им на глаза — великолепный план, черт побери!

— Как бы лучше всего намекнуть им? Ха! Я могу написать — по счастью, того, чему я научился еще в школе, вполне достаточно — письмо плантатору Брэндону. Девушка может отнести его на плантацию. Ей не следует ничего знать. Она может принести письмо под своим плащом и отдать его неграм, которые, я уверен, постоянно шатаются по плантации. Не нужно никакого ответа. Я знаю, что сделает Брэндон после получения письма.

— Итак, нельзя терять ни минуты. Дик сейчас уже должен быть в городе. Трудно сказать, сколько времени он там пробудет, но они должны перехватить его по пути обратно. Они могут за это время подготовиться, дожидаясь его на поляне, которая как будто предназначена для этой цели, — на той самой поляне, где они однажды его чуть не повесили.

— Нельзя терять ни минуты. Я должен вернуться в хижину и написать письмо.

Поглощенный своим дьявольским замыслом, он поспешил вернуться в дом; переступив порог, он позвал дочь на кухню.

— Иди сюда, девочка! У тебя есть бумага, на которой ты пишешь в школе. Принеси-ка мне чистый лист, ручку и чернила. Поторопись, дочка!

Молодая девушка удивилась, зачем отцу понадобились эти вещи, которыми он так редко пользовался. Но, не приученная задавать лишних вопросов, она молча выполнила просьбу старого охотника.

Ручка, чернильница и бумага помещены на грубый деревянный стол, Джерри Рук сел за него и взял своими грубыми пальцами ручку.

После нескольких минут раздумья над формой послания он, наконец, приступил к его написанию.

Написанное ужасным, корявым почерком, но короткое и простое, выглядело оно следующим образом:

«Плантатору Брэндону, эсквайру.

Сэр, я полагаю, что Вы помните человека по имени Дик Тарлетон, и возможно, Вы хотели бы встретиться с ним. Если так, Ваше желание может быть удовлетворено. Он в настоящее время находится в городе Хелина — в окрестностях, где именно, я не знаю. Но я знаю зато, где он будет перед рассветом: он пройдет по дороге, ведущей из города в поселок на Белой реке. Он не будет передвигаться быстро, поскольку он путешествует пешком, и, без сомнения, ему не миновать поляну недалеко от Канни Крик. Если Вы или кто-нибудь еще захотите его встретить, эта поляна — очень хорошее место, поскольку она расположена на его пути.

К Вашим услугам,

Незнакомый Друг.»

Джерри Рук совершенно не опасался того, что узнают его почерк. Он так давно писал в последний раз, что и сам не помнил, когда.

Свернув лист и запечатав его несколькими каплями смолы, разогретой в пламени свечи, он написал адрес: «Плантатору Брэндону, эсквайру.» Затем он позвал девушку и поручил ей отнести письмо, чтобы передать его инкогнито.

Лина, завернувшись в плащ, скрывший ее красивую фигуру, с головы до ног, ушла из дому по тропинке, ведущей к плантации Брэндона. Бедный, наивный ребенок! Невинная, как лесной олень, она не знала, что несла в руке смертный приговор для того, кто, хоть и был ей мало знаком, должен был стать очень дорог, — для Дика Тарлетона, отца Пьера Робидо!

Она передала письмо, однако сохранить инкогнито ей не удалось. Хотя лицо ее было закрыто плащом, маскировка не помогла. Негр, прислуживавший по дому и взявший у нее письмо, по белой протянутой руке и изящным пальцам узнал дочь «старого охотника, живущего недалеко от Канни Крик». Именно так он и доложил своему хозяину, когда тот спросил, кто принес письмо.

Стало ли известно имя автора письма или нет — это уже не имеет значения. Тот факт, что имя писавшего открылось, никак не повлиял на реализацию его жестоких планов. На следующее утро солнце, взошедшее над поляной недалеко от Канни Крик, описанной в письме Джерри Рука, осветило ужасную картину — тело человека, повешенного на ветке дерева.

Эта была та самая ветка, где ранее был повешен молодой охотник, Пьер Робидо! Это было тело его отца!

Не было никого рядом, и никаких признаков жизни у повешенного; ничто уже не могло защитить тело от черных стервятников, все еще кружившихся над медвежьими костями, а также от изможденного серого волка, разделившего с ними трапезу. Зато можно было обнаружить многочисленные следы человека на траве, которые говорили об отчаянной борьбе, а также утоптанную траву под деревом, послужившим виселицей. Именно там стоял судья Линч, окруженный наскоро выбранными присяжными и палачами, в то время как над ними раскачивалась жертва их мести. Еще один фарс, пародия на суд, еще один смертный приговор; и трагедия, которая была силой обстоятельств надолго отложена, теперь разыгралась и достигла заключительной сцены — сцены смерти.

Глава 13

Прошло шесть лет после линча над Диком Тарлетоном. Шесть лет — это срок давности для списания денежных долгов; и за шесть лет многие картины прошлого тускнеют. Но существуют события, которые не так легко вычеркнуть из памяти; одним из таких событий была трагедия, произошедшая на поляне недалеко от Канни Крик.

И все же мало кто помнил о ней. В стране, где каждый день случается беззаконие, убийство человека — всего лишь обычное дело, как говорят, событие, поразившее всех на девять дней. Ричард Тарлетон был всего лишь «спортсмен», игрок, если не хуже; а что касается способа, с которым с ним расправились, то и с некоторыми представителями этой братии немного позже поступили подобным образом, повесив их на улицах Виксбурга, причем в качестве палачей выступили наиболее респектабельные граждане!

Неудивительно поэтому, что об обстоятельствах смерти Дика Тарлетона скоро перестали говорить и даже вспоминать, кроме, возможно, нескольких человек, кто принимал непосредственное участие в этом беззаконии.

Однако некоторые из них были уже мертвы, другие покинули эти места, в то время как сюда прибыли новые переселенцы; население поменялось, и все это привело к стиранию следов былых времен и забвению былых легенд.

Существовала все же одна легенда, которая не забылась, и один факт, который никогда не давал покоя некоторым людям, которые еще жили в Хелине или его окрестностях. Это — другая трагедия, произошедшая на поляне около Канни Крик, за день перед тем, как осужденный «спортсмен»-игрок был отправлен в мир иной.

Знали об этой второй трагедии лишь несколько человек, и тайна не выходила за пределы этой компании. Внезапное исчезновение молодого Робидо не возбудило достаточно сильного любопытства — из-за другого, более значительного случая, который в течение некоторого времени привлекал внимание всех.

Молодой Робидо, чувствуя, что индейская кровь отличает его от остальных и будучи оскорбленным этой дискриминацией, никогда не сближался с молодыми людьми — жителями окрестностей, и по этой причине его исчезновение также мало кто заметил.

Тем, кто случайно задавал вопрос о молодом человеке, говорили, что Джерри Рук отослал его назад к матери, наполовину индианке племени хохтав, обитавшего на западной границе территории Арканзаса, на землях, назначенных им в соответствии с постановлением конгресса.

Это объяснение выглядело вполне удовлетворительным — большинству людей в Хелине и его окрестностях было все равно, был ли мальчик Робидо или его вообще никогда не было.

Некоторые, однако, имели вескую причину помнить о молодом охотнике, а также не верить этому рассказу Джерри Рука, хотя они и проявляли осторожность, чтобы не ляпнуть чего-нибудь лишнего, противоречащего его версии. Это были шестеро юнцов — героев этой истории, диких, злых и задиристых мальчишек, которые теперь уже выросли.

В их сознании воспоминание об этой трагической «шалости» было столь же ярко, как и необходимость каждому из них ежегодно выплачивать сто долларов.

Джерри Рук продолжал неукоснительно взимать с них плату в соответствии с контрактом, и любой протест быстро пресекался, стоило только ему напомнить о продолговатом холмике, отдаленно напоминавшем могилу, под деревом, где происходила последняя беседа с его другом, Диком Тарлетоном.

Тем самым он напоминал своим должникам, что останки Пьера Робидо, которые были здесь похоронены, могут быть в любое время эксгумированы, чтобы дать неопровержимую улику против его убийц.

И они протестовали нечасто. Большинство должников Джерри Рука стало спустя некоторое время владельцами собственного дела. Однако обязательная выплата сотни долларов превратилась в ежегодную зубную боль, тем более неприятную, что, пока их кредитор жив, не было никакой возможности избежать этого.

Как это ни было неприятно, они продолжали пунктуально выплачивать деньги, как если бы это был долг чести.

Не у всех из них так хорошо шли дела, чтобы безболезненно выплачивать деньги. Двое из них имели особые причины, чтобы избавиться от ужасных улик прошлого. Это были Билл Бак, сын торговца лошадьми, и Слаугтер, который держал таверну в Хелине — его отец передал все дела сыну. Оба далеко не процветали, и для обоих сумма в сотню долларов была очень обременительной.

В беседе друг с другом они обсуждали этот вопрос, и не раз всплывал в их разговоре некий темный план, позволяющий избавиться от этой пошлины.

Эти намеки были сделаны исключительно в присутствии их партнеров, хранивших страшную тайну, и не для ушей Джерри Рука.

Конечно, им возражали остальные, менее озабоченные этим налогом и поэтому менее заинтересованные в зловещем плане. Им было достаточно того, что случилось ранее и мучило их все это время.

Оба — Бак и Слаугтер — были способны на преступления еще более тяжкие, чем те, что были уже на их совести. Шесть прошедших лет не изменили их в лучшую сторону. Напротив, они стали еще хуже, и оба слыли чуть ли не самыми отъявленными негодяями среди жителей окрестностей.

Подобное можно было бы сказать и об остальных четверых; хотя они в целях поддержания репутации тщательно маскировали свои испорченные натуры. Двоих из их отцов уже не было в живых: отца Рэндалла, судьи, и Спенсера, епископа; и их сыновья, менее уважаемые среди окрестных жителей, вряд ли способны были так преуспеть, чтобы занять эти высокие должности.

Отец Брэндона был все еще жив, хотя увлечение спиртными напитками быстро сводило его в могилу, и сын его уже почти поздравлял себя со вступлением в должность владельца хлопковой плантации.

Владелец магазина, Граббс, однажды ушел из дома и исчез неизвестно куда, так что ни шериф и никто другой не способен был его разыскать, и теперь его сыну оставалось использовать предоставившийся шанс сколотить новое состояние благодаря кошелькам и карманам лодочников Миссисипи. Торговец лошадьми продолжал придерживаться своих прежних принципов: копить, меняться, держать слово — так что, вероятно, он еще мог бы пережить всех.

Из всех перемен, коснувшихся Хелины и окрестностей, особенно заметные произошли в материальном положении Джерри Рука. Оно изменилось кардинально и настолько таинственно, что никто не мог сказать, откуда у него появились деньги. Перемены коснулись не только самого Джерри Рука, но и всего, что ему принадлежало: дома, земли, собак, а также его дочери.

Старый охотник больше не носил грязную куртку из оленьей кожи и не жил в своей жалкой лачуге. Он выглядел как представительный гражданин, полуплантатор, одевал приличный костюм из чистого полотна, жил в красивом доме, окруженном огороженным участком и охраняемом чернокожим привратником.

Старой потрепанной собаки больше не было видно, но вместо нее имелись три или четыре новые, лениво слонявшиеся вокруг; они выглядели достаточно сытыми, и им нечего было делать.

Но самые поразительные перемены произошли с дочерью Джерри Рука. Не было никаких изменений в ее прекрасном внешнем облике. Она была так же красива, как и раньше, только красота ее стала более зрелой, а она сама — более женственной. Однако загоревшая босая девчонка в свободном домотканном платье, с грязными распущенными волосами исчезла. Спустя шесть лет уже невозможно узнать эту босоногую девчонку в молодой леди в белом муслиновом платье, великолепных чулках, с аккуратно заплетенными волосами, надушенными и закрепленными гребнями, сделанными из черепашьего панциря.

Да, это была Лина Рук, прекрасная как никогда и вызывавшая всеобщее восхищение.

Несмотря на все это великолепие, несмотря на процветание отца, несмотря на эту роскошь, окружавшую ее, многие не могли не отметить меланхолию, ясно читаемую на ее лице, хотя никто не мог определить причину такого ее состояния.

Некоторые страшные обстоятельства оставили глубокий след в сознании юной девушки, темное облако накрыло ее сердце и, возможно, эта тень останется навсегда!

Глава 14

В диких лесах Арканзаса уже чувствовалось дыхание осени, и первые ноябрьские морозы, ударившие сразу после завершения прекрасного индейского лета, придали листве те богатые оттенки красного и золотого цветов, которые характерны исключительно для американских лесов.

Белки спустились вниз и меж опавших листьев добывали себе запасы на зиму. При этом они теряли бдительность и не прислушивались к шагам охотника, становясь легкой его добычей.

Вот, наверное, в поисках легкой добычи охотник шел по лесу. Он был уже недалеко от жилища Джерри Рука, приближаясь сюда с запада. Но что это? Хотя при нем было оружие и он не придерживался определенного маршрута, охота не входила в его намерения. Белки не раз перебегали дорогу, досаждая ему; один или два раза индюки натыкались на путника, однако он ни разу не соблазнился нажать на спусковой крючок и даже не снял оружие с плеча.

Да и с виду он был не очень похож на охотника; одет был он совсем не по-охотничьи. Его костюм был покрыт пылью в результате долгого путешествия; кроме того, он прошел пешком добрых три мили от места, где оставил свою лошадь и пару доверху заполненных седельных сумок.

Место, где он остановился, уединенная таверна, находилась недалеко от пересечения Белой реки и дороги, ведущей от Малой Скалы к поселкам на Миссисипи. Он приблизился к таверне с запада, миновал ее и теперь шел пешком на восток, однако не по дороге, пересекавшей лес справа от него и просматривавшейся сквозь толстые стволы деревьев.

Судя по толстому слою пыли, покрывшему его одежду, он проделал долгий путь. Пыль эта постоянно стряхивалась с него, когда он продирался через дикий кустарник и густые заросли сахарного тростника.

Почему же он шел по бездорожью? Был ли этот путник нездешним, заплутавшим после того, как свернул не в ту сторону на развилке дорог? Нет, этого не могло случиться. Если идти по главной дороге, ошибиться невозможно. Кроме того, он постоянно держался параллельно ей после того, как прошел таверну — значит, ему известно направление. Если он был и нездешний, то он, без сомнения, бывал здесь раньше.

На вид ему было лет двадцать пять от роду; у него было смуглое лицо, темный цвет которого приобретен в результате загара под тропическим солнцем за время длительного путешествия. Волосы у него были черные как смоль и густые, над верхней губой — пышные темные усы и такого же цвета бакенбарды на щеках. Подбородок был тщательно выбрит, он выдавался вперед, что говорило о твердости и решительности характера, в то же время весь его облик был римского типа. У него были блестящие черные, проникновенные глаза. Легкий шаг, уверенная походка, ловкость, с которой он пробирался сквозь чащу деревьев, говорили о его недюжинной силе и энергии.

Как уже отмечалось, одежда его не была похожа на одежду охотника, любителя или профессионала. На нем было широкополое пальто темного цвета из добротного материала, модно скроенное. Несмотря на то, что оно было застегнуто на пуговицы, под пальто были видны жилет из Марсалы и полосатая рубашка с искрящейся булавкой. На нем была также серая фетровая шляпа. Все это, а также зеленые куски полотна, обмотанные вокруг ног, чтобы предотвратить их раздражение от стремени, составляло костюм путешественника. Утомленная лошадь, тяжелые седельные сумки, загорелый цвет лица и толстый слой пыли на всем дало основание людям, увидевшим его в таверне, предполагать, что он прошел неблизкий путь, возможно, он приехал из далеких прерий.

Хозяин гостиницы подумал о том, как странно это: оставив лошадь в конюшне, незнакомец пешком тронулся в путь. Однако оставленные полные седельные сумки говорили о том, что он торопился куда-то, а затем был намерен вернуться, и трактирщик, боясь показаться назойливым, оставил его в покое и продолжил жевать свой табак.

Судя по тому, как молодой человек пробирался сквозь чащу деревьев, очевидно, что он не сбился с пути. Казалось, его взгляд проникал сквозь деревья и искал какую-то известную ему цель, к которой он стремился.

Внезапно он сделал остановку, как только достиг места, где деревья словно расступились, образуя поляну. Эта поляна как бы являлась расширением проходящей наискосок тропы, параллельно которой он двигался. Казалось, он был удивлен этому; он быстро посмотрел направо, как бы желая удостовериться, что идет в правильном направлении.

— Да, — пробормотал он, видимо, удовлетворенный чем-то. — Справа передо мной это место — ручей и хижина. Я не мог ошибиться. Эти старые деревья я запомнил хорошо — каждое из них. Но теперь здесь поляна, возможно, плантация, и старая лачуга должна быть где-то рядом.

Прервав свои размышления, он продолжил идти вперед, хотя и с большими предосторожностями в связи с тем, что приближался к открытой местности. Он продвигался осторожно, крадучись, словно вел охоту на стадо оленей.

Вскоре он добрался до границы поляны, хотя все еще находился под защитой густого дикого леса. Только ручей отделял его теперь от открытого места.

На противоположной стороне, приблизительно в двадцати ярдах от берега, его взору открылся добротно построенный дом с просторной верандой, окруженный возделанными полями. В задней части дома виднелись надворные постройки, с навесами и закромами с зерном; в передней же части — огороженный сад, наполовину фруктовый, наполовину огород, простиравшийся вплоть до ручья, который и определял границу сада.

Остановившись напротив ограды, незнакомец стал внимательно рассматривать открывшийся его взору дом.

— Я так и знал, — пробормотал он, разговаривая сам с собой, — все, все изменилось! Хижина исчезла, нет больше этих деревьев. Джерри Рука здесь также больше нет, возможно, он умер, и новый хозяин поселился на этом месте. И она здесь больше не живет, она выросла, и… и…

Тяжелый вздох прервал его слова, не позволив произнести некую мысль, очень для него болезненную, которая темной тенью легла на лицо говорившего.

— О! Несчастная моя доля! Каким я был глупцом, что ушел и оставил ее. Глупец, я послушался советов ее злого отца! Когда я узнал, что он сотворил, я должен был вернуться, если не для любви, то для мести. И вот, еще не поздно отомстить, но для любви — о, Боже! Девушка, которую я любил эти долгие годы, — вернуться и найти ее… возможно, в объятиях другого… О, Боже!

В течение некоторого времени молодой человек стоял с опечаленным лицом, его сильное тело вздрагивало от этих болезненных переживаний.

— Наверное, мне стоит пойти туда и спросить, — продолжал он размышлять, несколько успокоившись. — Люди могут, несомненно, рассказать мне, жив ли ее отец и что стало с ней, живет ли она где-то по соседству. Нет, нет я не буду их расспрашивать. Я боюсь ответа, который от них получу…

— Но почему бы и нет? Я мог бы узнать правду, какой бы горькой она не была. Рано или поздно я все узнаю. Так почему ж не сразу?

— Можно не опасаться, что меня узнают. Даже она не узнала бы меня, и тем более окрестные жители, которые считают меня нездешним. Все изменилось в штате: там, где были деревья, сейчас возделанные поля. Интересно, кто здесь живет? Кто-нибудь должен выйти из дома, ведь сейчас день. Если я подожду, то смогу увидеть кого-нибудь из них.

В течение всего этого времени молодой человек стоял, скрываясь в чаще дикого леса. Он только повернулся таким образом, чтобы невозможно было увидеть его лицо с противоположного берега ручья, сам же он внимательно следил за входом в дом.

Ему не пришлось долго ждать. Из входной двери, которая оставалась открытой, показалась фигура, при одном виде которой кровь закипела у него в жилах и сердце учащенно забилось в груди.

Причиной, вызвавшей такой эффект, была молодая девушка, или как ее называют в светском обществе, леди, в светлом летнем платье, в белом платке, легко наброшенном на ее голову и лишь частично прикрывавшем толстую копну ее волос, поддерживаемых гребенкой из панциря черепахи.

Стоя на пороге дома в дверном проеме, она на темном его фоне выглядела словно живой портрет в рамке.

Она изменилась с тех пор, как он в последний раз видел ее. Тогда она была совсем юной девчонкой в грубом, медно-купоросного цвета платье из домотканой материи, с непокрытой головой, без чулок и обуви — и он, стоящий среди деревьев, мог не признать ее, встретив где-то в другом месте. Но здесь, на поляне, там, где была раньше старая хижина, под крышей которой он жил и любил, любил ее, — здесь он узнал ее с первого взгляда! Он не сомневался, что яркий образ, возникший перед его взором, — живая, любимая им Лина Рук, прекрасная как никогда!

Глава 15

Первым порывом молодого человека было желание покинуть свое укромное место наблюдения, перепрыгнуть через ручей и показаться на глаза прекрасному образу, появившемуся в дверном проеме.

Он не сделал этого только потому, что волна неприятных воспоминаний нахлынула на него. Ее отец, наверное, жив и сейчас дома. У незнакомца были серьезные причины избегать встречи с ним. Или, возможно, он уже умер, и в доме есть другой хозяин!

Мысль об этом не давала ему покоя; он пристально глядел на девушку, пытаясь отыскать признаки, подтверждавшие или опровергавшие подозрение. Расстояние менее двадцати ярдов от места, где она стояла, позволило ему разглядеть искрящийся кружочек из благородного металла на пальце левой руки. Значит ли это, что она потеряна для него навсегда?

Взгляд его, инстинктивно скользнувший по руке, тщательно исследовал всю ее фигуру и задержался на лице. Он внимательно рассматривал все детали: цвет щек, выражение глаз, частоту и глубину дыхания.

И чем более он рассматривал ее, тем более убеждался: она по-прежнему одинока, ее первозданное девственное обаяние еще не уступило место уравновешенному поведению преданной и заботливой супруги. Результаты этих наблюдений очень радовали его.

Вместе с тем ему было непонятна меланхолия, явно выраженная на ее лице.

Он также задался вопросом о переменах, произошедших с ней. Как смог Джерри Рук подняться из нищеты и стать владельцем особняка и плантации? Хорошо еще, если дом и все вокруг принадлежит ему. Однако юноше было неприятно от мысли, что у всего этого, и в том числе у прекрасной дочери старого охотника, есть другой хозяин.

Как поступить? Уйти, не обнаружив себя, и попытаться расспросить кого-нибудь из соседей? Таким образом можно было бы узнать все. Хоть бы тот самый хозяин таверны, где незнакомец остановился. Следует вернуться и оставаться там, пока обстоятельства не прояснятся.

Но почему бы не узнать все сразу и не расспросить ее? Одинокая или замужем, она вряд ли узнает его. Кожа юноши, бывшая мягкой и гладкой в детстве, теперь изменилась, лицо его покрылось бронзовым загаром, на щеках появился пушок, губы обросли усами, а подбородок — бородой; сам молодой человек вырос по крайней мере на шесть дюймов, и его одежда разительно отличалась от той, которую она видела на нем шесть лет назад.

— Нет, определенно, она не узнает меня, — пробормотал молодой человек, завершив размышление. — Я пройду мимо ворот, и там уж найду повод, чтобы заговорить с ней.

Он уже собирался исполнить свой замысел, как увидел, что девушка покинула веранду и направилась к ручью. Солнце нещадно палило, и она покрыла голову платком.

Незнакомец не мог покинуть укромное место, выбранное им для наблюдения, без того, чтобы не быть обнаруженным. Поэтому он остался там, где стоял.

Девушка спустилась вниз и направилась в сад. Большинство плодовых деревьев золотилось спелыми персиками, и сочные плоды готовы были упасть к ее ногам. Земля вокруг была усыпана золотистыми шарами, пчелы и шерстни жужжали вокруг упавших плодов, питаясь сладкой сочной мякотью.

Проходя по саду, она скрылась из виду, только в промежутках между деревьев мелькало ее белое платье.

Молодой человек обдумывал способ представиться девушке, чтобы не показаться невежливым, как вдруг раздался крик, сорвавшийся с уст молодой леди. Это было короткое резкое восклицание, вызванное, очевидно, некоей близкой опасностью. Незнакомец понял, что следует немедленно прийти на помощь, и никакие извинения уже не потребуются.

Не тратя времени на дальнейшие размышления, он перескочил через ручей и помчался в сад.

Через несколько секунд он уже оказался напротив девушки.

— Я слышал, как вы только что кричали, — сказал он. — Вам грозит опасность, могу я спросить…

Но прежде, чем он закончил фразу, ему стало ясно, что именно вызвало крик. Огромная змея лежала, обвившись вокруг дерева.

Она приползла, очевидно, чтобы полакомиться упавшими с дерева фруктами, и, услышав шаги, свернулась, приняв защитную позицию. Характерный звук «скр-р-р-р», вызванный вибрацией ее хвоста, означал серьезную опасность, исходившую от гремучей змеи.

Без лишних слов юноша вскинул винтовку и послал пулю в голову опасного соседа. Кольца ее ослабли, и после непродолжительной агонии рептилия застыла, скованная смертью.

— Благодарю вас, — сказала леди, как только пришла в себя после пережитого потрясения. — Я случайно спугнула змею, ступив рядом ногой, и, если б не это, я бы не услышала ее скрежет и не отскочила в сторону. И тут вы метким выстрелом убили ее наповал!

— Мне приходилось много упражняться в стрельбе, мисс, — ответил он, делая особый акцент на последнем слове.

Его сердце в ожидании возможного возражения готово было выпрыгнуть из груди. О счастье! Похоже, она не собирается его поправлять![198]

Он уже разглядел ее левую руку, держащую надкушенный персик. На пальцах были кольца, но среди них не было обручального. Его отсутствие дало надежду юноше.

— Это заметно, — сказала она. — Но я не очень хорошо знакома с жизнью леса. Мой отец — охотник, или был охотником.

— Вы сказали был, мисс. Ваш отец все еще жив?

Этот вопрос был задан с двойной целью. Она все еще никак не отреагировала на обращение «мисс.» Но являлся ли владельцем этого прекрасного дома Джерри Рук, или вместо него здесь обитал какой-то новоявленный богач?

— Мой отец жив! Конечно, сэр, он больше не занимается охотой, разве что ради развлечения время от времени. У него есть достаточно денег, чтобы содержать этот дом, плантацию и заниматься возделыванием зерновых культур.

— Он сейчас дома?

— Сегодня его нет. Он поехал в Хелину. Думаю, он скоро вернется. Вы хотите видеть его, сэр? У вас, очевидно, есть к нему дело, связанное с бизнесом, я права?

— Нет-нет. Я просто шел лесом — охотился на белок. Я как раз находился по ту сторону ручья, когда услышал ваш крик.

— Это было очень любезно с вашей стороны, вы вовремя пришли мне на помощь, — сказала молодая девушка, одарив незнакомца взглядом, в котором явно чувствовалась благодарность за его благородный поступок. Обратив внимание на слой пыли, покрывшей всю его одежду, молодая леди добавила: — Если я не ошибаюсь, вы нездешний?

— Я когда-то хорошо знал эти края, и особенно окрестности вокруг этого места.

— В самом деле?

— Да, это так. Если мне не изменяет память, здесь когда-то была хижина — на том самом месте, где сейчас стоит ваш дом. Здесь жил старый охотник по имени Рук — Джерреми или просто Джерри.

— Так зовут моего отца.

— Тогда это, должно быть, он. Какие перемены! Вокруг были деревья, и расчищенного места было недостаточно для плантации.

— Да, это так. Только в последнее время мой отец купил землю и расчистил ее. У нас теперь больше денег, чем раньше.

— Есть ли у вашего отца еще родственники, кроме вас, — сын или зять?

— Никого, сэр, — ответила молодая девушка, с удивлением посмотрев на спросившего. — Только я, его единственная дочь. А почему вы спросили об этом?

— Я думал… вернее, вспомнил… или слышал… кое-что…

— О чем слышали, сэр? — спросила она, прерывая его несвязную реплику.

— …о молодом человеке, вернее, о юноше… который жил в хижине вашего отца. Это был ваш брат?

— У меня никогда не было брата, сэр. Тот, о котором вы говорите, не был нашим родственником.

— Значит, кто-то действительно жил рядом с вами?

— Да. Но он ушел далеко отсюда… много лет тому назад.

Серьезный тон, которым были сказаны эти слова, что-то вроде вздоха, которым они сопровождались и тень, промелькнувшая на лице говорившей, были очень приятны незнакомцу, проводившему этот допрос. Его сердце радостно забилось: девушка очень скучала по ушедшему много лет назад юноше.

Прежде чем он успел задать новый вопрос, девушка, словно внезапная догадка поразила ее воображение, внимательно посмотрела на него и спросила:

— Вы говорите, сэр, что вам это место было хорошо известно до того, когда вы уехали отсюда. Когда это было? Давно ли?

— Не так уж давно… но, увы! Достаточно давно, чтобы ты забыла меня, Лина!

— Пьер, так это ты!

Глава 16

Да, тот, кто стоял перед Линой Рук, был не кто иной как Пьер Робидо. Впрочем, сказать «стоял перед ней» было бы не совсем верно: они бросились другу другу в объятия, как только их уста произнесли имена друг друга.

С того самого момента, как молодая девушка увидела его, смутные воспоминания начали пробуждаться в ней: ей, казалось, был знаком этот мужественный юноша.

Она знала, что Пьер Робидо жив; однако отец заставил ее держать это в тайне. Но почему, она не догадывалась, так же, как и не знала, почему отец отослал его. И хорошо, что она не знала этого!

Не было ей также известно, куда уехал Пьер. Отец сказал ей, что в Калифорнию, и это было правдой. Она ничего не знала о Калифорнии. Ничего, кроме того, что Калифорния далеко отсюда и что туда устремляются в надежде добыть золото. Все это было хорошо известно каждому жителю в окрестностях, да и любому американцу.

Лина Рук вовсе не думала о золоте; она думала только о своем давнишнем приятеле и задавалась вопросом, почему он уехал так далеко и надолго.

Неужели он никогда не вернется? Тот, кто завоевал ее девичье сердце, ее первая чистая любовь, тот, кто стоял с ней под сенью деревьев, обнимая ее и говоря слова любви!

А эта страшная ночь, когда он лежал на кровати, медленно приходя в себя после удушья, когда он едва не стал жертвой жестокой забавы, и первым словом, слетевшим с его уст, было ее имя, имя Лины?

И после всего этого — уйти, уехать далеко отсюда и забыть все!

Не удивительно поэтому, что она задавалась этим вопросом, и печать меланхолии, как уже отмечалось, постоянно была на ее лице.

Она не забывала его — не было дня, чтобы она не вспоминала о нем. В течение долгих лет одиночества не было и часа, когда она не думала о нем, хотя имя его было под запретом. Она любила только его и была верна только ему, хотя многочисленные поклонники, включая Альфреда Брэндона, хотели бы видеть ее своей женой.

Но она настойчиво отвергала его домогательства, даже вопреки неудовольствию отца, который желал сделать молодого Брэндона своим зятем.

И все это ради того, кто ушел, не объяснив причины или даже не обещав вернуться.

Часто случалось так, что она сердилась на него за столь долгое, необъяснимое отсутствие.

Но сейчас, увидев живого Пьера перед собой, узрев его высокую стройную фигуру, она немедленно забыла все это и бросилась, рыдая, в его объятия.

Она не сдерживала своих чувств, отбросила всякое притворство или стыд. Сама любовь подсказывала ей, что он по-прежнему любит ее, и крепкие его объятия и пылкие поцелуи подтверждали это.

В течение некоторого времени они молчали — говорили только их счастливые сердца.

Когда, наконец, улеглось первое волнение их неожиданной встречи, Лина заговорила первой.

— Но скажи мне, Пьер, почему ты был так далеко от меня столько лет?

— На твой вопрос легко ответить, Лина. Прежде всего, мое путешествие было долгим. Я направился в Калифорнию и провел там некоторое время в поисках золота. Но не это задержало меня. Я был в течение трех лет в плену у апачей.

— Кто такие апачи?

— Это племя индейцев, кочующих по большой прерии. Я все еще оставался бы в их руках, если бы не индейцы племени хохтав, племени, из которого родом моя мать, как ты знаешь. Они случайно встретились на пути моих поработителей и спасли меня, заплатив выкуп. Они привезли меня в страну хохтавов, к западу отсюда, оттуда я и приехал сейчас.

— Пьер! Я так счастлива, что ты снова рядом со мной! Ты вырос и стал высоким и красивым. Впрочем, ты всегда был красивым, Пьер. Ты отправился в Калифорнию, я слышала это. Но скажи мне, почему ты вообще уехал отсюда?

— Я уехал, чтобы разыскать своего отца, — ответил он серьезным тоном.

— Твоего отца? Но он…

Молодая девушка запнулась, вспомнив о так напугавшем ее ужасном происшествии, которое теперь всплыло в ее памяти.

Она раскаивалась в том, что завела разговор об этом, поскольку полагала, что Пьер ничего не знает о происшедшем с его отцом шесть лет назад. Она знала, что Пьеру ничего не сказали о том, что Дик Тарлетон был в их хижине, и молодой охотник был без сознания, когда его отец покинул их дом, чтобы больше никогда уже не вернуться.

Она ничего не сказала Пьеру после его выздоровления. Ее отец предостерег ее от всяческих разговоров на эту тему; и действительно, не было никакой возможности рассказать ему обо всем. А когда юноша был в состоянии путешествовать, старый охотник поспешил отослать его: однажды темной ночью он ушел вместе с Пьером, и юноша отправился в путь.

Помня все это, Лина сожалела о начатом разговоре и думала, как бы перевести его на другую тему, когда Пьер, прервав ее размышления, сам разрешил возникшее затруднение.

— Ты можешь не рассказывать мне об этом, Лина, — сказал он с дрожью в голосе. — Мне известна эта грустная история, я знаю все… Возможно, даже больше чем ты, хотя я и узнал обо всем гораздо позже. Моя невинная девочка! Тебе грезилось… Но нет, я не должен об этом говорить. Давай забудем пока прошлое и поговорим о настоящем. Теперь, Лина, я не хотел бы встречаться с твоим отцом, более того, я не хочу, чтобы он знал, что я здесь поблизости. Поэтому тебе не следует говорить ему, что ты меня видела.

— Я не буду ему говорить, — ответила она тоном, в котором чувствовались более горестные нотки, чем удивление. — Увы! Мне очень нетрудно выполнить твою просьбу, поскольку я даже не осмеливаюсь говорить с ним о тебе. Мой отец, не знаю почему, запретил мне упоминать твое имя. Если случайно когда-либо я спрашивала его о тебе, или говорила о твоем возвращении, он только ругал меня в ответ. Ты можешь не поверить, Пьер, но он как-то сказал мне, что ты мертв! Но я так огорчилась, что он позже раскаивался в этом и сказал, что он сделал это только затем, чтобы испытать меня! Бог простит мне такие мысли о моем отце, но я почти уверена, что он порой очень желал этого. О, Пьер! Чем ты так провинился перед моим отцом, что он стал вдруг твоим врагом?

— Я не знаю. Это тайна для меня, так же, как и причина, почему он отослал меня, и некоторые другие вещи. Но… чей это голос? Неужели его?

— Мой отец! Я узнаю топот копыт его лошади! Он въезжает на аллею. О, Пьер! Ты не должен позволить ему увидеть тебя!

— Он не увидит меня. Я уйду, как и пришел, прячась среди деревьев. Прощай, любимая! Встретимся завтра ночью. Выходи в поздний час, когда все разойдутся по спальням… скажем, в одиннадцать. Я буду ждать тебя здесь… нет, под высоким тополем вон там. Как часто мы раньше сидели под его тенью!

— Иди, Пьер, иди! Он уже остановился у ворот!

— Еще один поцелуй, моя любовь, и затем…

Их губы встретились, и они расстались. И вот уже девушка неслышно возвратилась в дом, а молодой человек, проскользнув среди персиковых деревьев, удалился, чтобы скрыться в более безопасном месте, в густом лесу вокруг плантации.

Глава 17

— У меня есть для тебя хорошие новости, девочка, — сказал Джерри Рук, соскальзывая с седла и встречая дочь на веранде. — Чертовски хорошие новости!

— Какие новости, папа?

— Спиртные напитки завершили свою работу, и старый плантатор Брэндон умер.

— О, отец! Ты в самом деле считаешь, что это хорошие новости?

— Нет, это в самом деле хорошие новости — самые лучшие из новостей. Альф стал полноправным хозяином плантации, и теперь нет никаких препятствий, чтобы ты также стала ее хозяйкой. Я знаю, что он собирается сделать тебе предложение, и уверен, что это будет сделано уже сегодня. Старый Брэндон был уже вчера похоронен.

— Если он это сделает, отец, я ему откажу.

— Откажешь ему!? — вскричал бывший скваттер, вскакивая со стула, на который он только что сел. — Лина, девочка! Ты в своем уме? Ты соображаешь, что говоришь?

— Да, отец. Я соображаю, что говорю.

— Черт побери! Ты сошла с ума, девочка, или это детский каприз. Да понимаешь ли ты, что означает твой отказ?

— Не понимаю.

— Зато я очень хорошо понимаю. Это означает нищету, возможно, голод, для меня, также как и для тебя.

— Я предпочитаю голодать, чем выйти замуж за Альфа Брэндона.

— А-а, так ты предпочитаешь голодать? Тогда у тебя будет шанс узнать, что это такое, и даже раньше, чем ты себе представляешь. Ты думаешь, что у твоего старого папаши дела идут хорошо, да и многие вокруг так думают. Да, я построил этот дом, да я завел эту плантацию, но у меня нет больше денег, чтобы содержать все это. Сейчас Джерри Рук не знает, долго ли осталось ждать того дня, когда все наше имущество пойдет с молотка, и нам придется снова вернуться в эту проклятую старую хижину.

— Отец, я была очень счастлива в нашей старой хижине, и никогда этом прекрасном доме — да, там я была гораздо счастливее.

— Ты была там счастлива? Зато я был там гораздо несчастнее тебя, и я не хочу вернуться в какую-то лачугу, нет я этого не выдержу. У меня есть план, благодаря которому ты сможешь остаток своей жизни прожить в богатстве, и нет никакого резона голодать. Альф Брэндон владеет хорошей плантацией, с тремястами негров на ней, и ничто не сможет помешать тебе составить ему отличную партию и стать хозяйкой богатой плантации.

— Я не желаю и слышать об этом.

— А я желаю, и будет по-моему! Выкинь эту блажь из головы и лучше подумай как следует: ты можешь легко заполучить эту сладкую конфетку, но ты ничего не делаешь для этого! Говорю тебе, девочка, у меня трудности. У меня были некоторые средства (откуда — тебе неведомо); но теперь, говорю тебе, они истощились, и мы скоро пойдем по миру. Теперь ты поняла меня?

— Действительно, отец, я ничего не знаю о твоих делах, что поделаешь. Но я уверена, я никогда не смогу быть счастлива с Альфредом Брэндоном.

— Но почему? Что ты имеешь против него? Он ведь красив, чертовски красив!

— Это не имеет никакого отношения к его внешности.

— Что же тогда? Его характер, не так ли?

— Ты знаешь, что он нехороший человек.

— Плохой характер! Ну и что? Если бы все молодые девушки искали мужей с хорошим характером, они бы долго оставались в одиночестве, как я полагаю. Альф Брэндон не лучше и не хуже других; и, что гораздо важнее, он богаче многих. Ты была бы круглой дурой, девочка, — только законченный идиот может упустить такой шанс. Но не думай, что я его упущу. Хочешь ты или не хочешь, ты будешь женой Альфа Брэндона. Только попробуй откажи ему, и, клянусь Б-гом, ты больше не моя дочь! Ты меня слышишь?

— Да, я слышу, отец. Мне очень больно это слышать. И еще больнее для меня сказать тебе, что твоя угроза не изменит моего решения. Я всегда слушалась тебя во всем остальном. Так почему же сейчас ты заставляешь меня делать то, чего я не желаю?

— Ну хорошо, — сказал жестокий отец, очевидно, решив сменить гнев на милость, — я всегда считал тебя хорошей, послушной дочерью. Но почему именно теперь, когда есть такие шансы устроить нашу жизнь, ты из-за своего упрямства расстраиваешь все мои планы? Как я говорил тебе, именно сейчас мои дела идут неважно. Я задолжал Альфу Брэндону крупную сумму, и сейчас, когда его отец умер, он может с меня ее потребовать. К тому же, ты уже стала взрослой, девочка, и ты должна подумать о замужестве. И кто же может быть лучшим женихом для тебя, чем Альф Брэндон?

Если бы Джерри Рук вернулся домой немного раньше, или задал этот вопрос более тонко, он мог бы получить на него вполне удовлетворительный ответ. Но теперь он не услышал ничего: его дочь промолчала, очевидно, не рискуя рассердить отца своим ответом.

Она потупила глаза, демонстрируя некоторое раздумье. Старик, возможно, заметил это и потому сказал:

— Бедная белая девушка не может выйти замуж за кого она желает. Меня не волнует, какой у него характер; если ты обещаешь отказаться от своей глупости, это самое лучшее из того, что можно сделать.

Не последовало никакого возражения на эти слова, и он на некоторое время замолчал, словно размышляя, о чем задумалась дочь.

Он никогда не думал о том, что его дочь могла отдать свое сердце кому-либо; и в самом деле, она долгое время умела скрывать свои чувства от отца.

Если предположить, что ее сердце было тайно кому-то отдано, это вполне объяснило бы ее отвращение к человеку, на браке с которым так настаивал отец.

— Я слышал выстрел, когда возвращался. Это был выстрел из винтовки, и он донесся со стороны дома. Здесь кто-нибудь был?

Некоторые размышления навели его на этот вопрос.

К счастью для молодой девушки, вопрос допускал уклончивый ответ, что в данных обстоятельствах было простительно.

— Не было никого в доме, с тех пор как ты уехал. Да, кто-то выстрелил, я тоже это слышала.

— Далеко отсюда?

— Я думаю, вниз по ручью — возможно, в лесу за нашим садом.

— Тогда ничего особенного, кто-то охотился на белок. Интересно, кто же в это время дня стреляет в белок?

— Я полагаю, мальчики — юные охотники.

— Мальчики… Эй! Что это такое тащит собака из-под персикового дерева? Это змея, клянусь Б-гом! Причем, это гремучая змея! Неужели собака сумела сама справиться с таким врагом?

Старый охотник, подталкиваемый любопытством и ведомый предчувствием некоторого открытия, спустился с веранды, подошел к тому месту, где остановилась собака, и стал рассматривать тело змеи.

Отстранив собаку, он наклонился над мертвой рептилией, чтобы исследовать ее.

— Убита выстрелом в голову! — бормотал он, рассуждая. — И причем из винтовки весом в шестьдесят фунтов! Такое оружие бывает только у профессиональных охотников. Кто бы это мог быть? Ясно, что змею убили на этой стороне ручья: собака не намочила шерсти, когда тащила свой груз.

Двигаясь по следу змеи, который его опытный глаз без труда различал в траве, он вскоре дошел до места, где рептилия была убита.

— Стреляли здесь, как я полагаю. Да, точно: вот след пули после того, как она прошла сквозь голову змеи; вот следы его обуви, здесь он стоял во время выстрела. Нет, это не мальчик, это вполне взрослый человек! Кто же, черт возьми, пересек границу моего персикового сада?

Он склонился над следами и тщательно исследовал их. Затем, выпрямившись, он проследовал по ним к ручью, где увидел точно такие же следы, более заметные на влажном песчаном берегу.

— Это нездешний, я полагаю! — бормотал он. — Никого с такими следами в окрестностях я не знаю. Кто же, черт возьми, это мог быть?

Казалось странным, что такое незначительное происшествие, как вторжение незнакомца в пределы его плантации, сильно взволновало старого охотника. Однако он придал очень серьезное значение этому факту.

— Девочка, несомненно, должна была слышать выстрел, и она знает о нем больше, чем сказала мне; ей есть о чем рассказать. Имеется какая-то причина, по которой она скрыла от меня все это. Но она мне расскажет все, если я пойду на маленькую хитрость.

— Лина, девочка! — продолжил он, вернувшись на веранду, где все еще стояла его дочь. — Ты говорила, что никого не видела сегодня здесь, поблизости?

— Я вижу кое-кого сейчас, — сказал она, воспользовавшись удачным моментом, чтобы уклониться от ответа на вопрос.

— Ты кое-кого видишь? Где же?

— Вон там. Твой друг въезжает на аллею.

— Альф Брэндон! — воскликнул старый охотник, торопясь лично засвидетельствовать свое почтение важному гостю, который верхом на холеной лошади неторопливо приближался к дому.

Для Лины Рук его появление было очень кстати, и на какое-то время она была избавлена от допроса, угрожавшего ей «маленькой хитростью» отца.

Глава 18

Впервые в своей жизни Лина Рук смотрела, как Альфред Брэндон приближался к дому ее отца, не испытывая чувства боли или отвращения.

Хотя в течение последних лет он был наиболее настойчивым среди ее поклонников, она чувствовала к нему что-то большее, чем презрение. Несмотря на его положение в обществе, гораздо более высокое, чем ее собственное, несмотря на его изысканную одежду и умение вести беседу, от нее не укрылись неблаговидные черты характера этого человека, и Лина считала его притворщиком и трусом.

Она знала, что он был жестоким, тираном для всех, кто имел несчастье быть у него в подчинении, суровым надсмотрщиком для чернокожим рабов, трудившихся на плантации его отца.

Он не сорил деньгами на ветер; при всем том состоянии, которым он обладал, его считали очень скупым человеком. Если он и тратил деньги, то только на себя, для удовлетворения своих собственных удовольствий.

У него была репутация одного из самых подлых людей в окрестностях, и Лина Рук знала это.

Она никогда не любила его, когда он был мальчиком, и ее отвращение усиливалось от того, что он был злейшим врагом Пьера Робидо.

Она никогда не задумывалась о том, что источник этой враждебности — она сама: с давних пор сын плантатора серьезно и небезосновательно ревновал ее к жившему рядом с ней ее приятелю.

Она хорошо помнила сцену на поляне: именно тот самый Альф Брэндон и был главным заводилой и виновником происшедшего; кроме того, она подозревала, что длительное отсутствие Пьера как-то связано с тем, что произошло в тот день.

Теперь же она была рада видеть Брэндона только потому, что его появление вызволило ее из неприятной ситуации. Что она могла сказать в ответ на коварный вопрос отца? Приход же Брэндона избавил ее от необходимости отвечать.

Плантатор — теперь, когда его отец умер, он стал уже больше чем сын плантатора — был несколько удивлен ее благодарному взгляду, обращенному к нему. Он не привык удостаиваться от нее каких-либо добрых знаков, и это дало ему повод немного помечтать.

— Без сомнения, — самоуверенно рассуждал он, — она прослышала, что я теперь стал владельцем плантации, я достиг того, к чему стремился. Плантатор, владелец плантации, и сын плантатора, ждущий момента, чтобы вступить в наследство, — разные вещи; и Лина Рук не так глупа, чтобы не понимать это. Я думаю, теперь мне не составит труда завоевать ее сердце. Раньше она лишь притворялась, пренебрегая мной. Теперь, когда она видит, что у меня есть все, о чем только можно мечтать, она отбросит свою нерешительность и согласится на мое предложение.

Так рассуждал Альфред Брэндон уже после того, как въехал через ворота и, спешившись, приближался к веранде, на которой стояла молодая леди.

Между плантатором и леди состоялась беседа наедине. Джерри Рук, понимая цель визита плантатора, задержался только для того, чтобы подтянуть подпругу на лошади; позже, найдя повод удалиться в дальнюю часть дома, он оставил молодых.

— Я полагаю, что вы слышали о моем несчастье, мисс Рук? — сказал Брэндон после того, как они поздоровались.

— Мой отец только что сообщил мне об этом.

— Увы! Мой старый отец покинул этот мир. Его вчера уже похоронили. Ему уже ничего не могло помочь, вы знаете. Что поделаешь, мы все когда-нибудь там будем.

Лина Рук выразила согласие с этим печальным тезисом.

Затем в разговоре наступила неловкая пауза. Несмотря на свое нынешнее положение плантатора, несмотря на предыдущие рассуждения, гарантировавшие ему успех, претендент на руку и сердце чувствовал себя сейчас не в своей тарелке. Это было не удивительно, учитывая цель его визита.

Кроме того, выражение благодарности уже сошло с лица Лины, и он начал сомневаться в успехе.

Она знала, для чего он пришел, и стала серьезной, собираясь дать свой ответ.

Конечно, она собиралась ему отказать, но, помня слова отца, она обдумывала, как бы избавиться от неприятного поклонника, не слишком разозлив его. Она очень хорошо знала характер Брэндона, чтобы понимать, насколько заденет этого презренного негодяя ее отказ.

С одной стороны, следовало быть с ним достаточно корректной и при этом не дать ему ни малейшего повода надеяться на что-то. С трудом скрывая отвращение к нему, она все же пыталась не оскорбить человека, только что похоронившего отца.

Она также думала об отце, который так огорчал ее в последнее время. Но все-таки это был ее отец.

После того, как в течение некоторого времени сохранялось молчание — Брэндону просто нечего было сказать, — поклонник, наконец, набрался храбрости, чтобы заикнуться о подлинной цели своего визита. Это было сделано с некоторым волнением и дрожью в голосе.

Лишь когда он получил отказ, выраженный в самой категоричной форме, на какую только была способна молодая леди, Брэндон справился со своими чувствами.

И тогда молодой плантатор, оскорбленный отказом дочери «бедного белого человека», ибо он знал секрет состояния Джерри Рука, сбросил маску деликатности. Он обрушил на женщину, под кровом которой находился, весь свой гнев.

Молодая леди, оскорбленная таким поведением, позвала бы на помощь отца, но она вспомнила его слова и, стараясь избежать угрозы наказания, молча сносила слова своего трусливого обидчика.

— Ага! Кто-то еще, как я полагаю, — злобно шипел отвергнутый джентльмен, — из нищих обормотов, таких же, как и ты, имеет на тебя виды! К … — и негодяй ужасно выругался. — Если это так, я узнаю, кто он, и, кто бы он ни был, я сделаю так, что ему не поздоровится в наших краях. Лина Рук, ты еще пожалеешь о своем отказе!

Ни слова не сказала Лина Рук в ответ на это грубое оскорбление. Презрительное выражение ее губ и было тем ответом, которым она его удостоила. Однако это осталось незамеченным, поскольку отвергнутый поклонник вскочил на лошадь и галопом помчался прочь от ворот, в то время как она осталась на веранде, молча смотря ему во след.

Но не она одна стала свидетелем ухода разочарованного поклонника. Джерри Рук, возившийся среди свиней и домашней птицы, также видел, что Брэндон ускакал, и по тому, как он вымещал свою злость на лошади, старый охотник догадался, какой ответ получил молодой плантатор.

— Негодная девчонка! — пробормотал Рук, и мрачная тень легла на его лицо. — Она одурачила меня и отказала ему! Похоже, она разозлила его. Не воспринимайте это всерьез, Альф Брэндон! Я все улажу для вас. Я не допущу, чтобы моя дочь упустила шанс стать хозяйкой целой плантации, и вы это знаете. Вы получите девчонку, и она будет вашей, даже если мне придется тянуть ее к венцу на аркане. Вот так, моя дорогая Лина: когда рыбка уже на крючке, я не позволю, чтобы по твоей вине она ускользнула.

Если внезапный отъезд Брэндона разозлил Джерри Рука, то был кое-кто другой, для кого это было радостью. То был Пьер Робидо.

После расставания с возлюбленной, с которой он так давно не виделся, молодой человек пересек ручей и, как и намеревался, направился через лес к поляне, где он оставил лошадь.

Но прежде чем он удалился, ему пришла в голову мысль поглядеть, насколько изменился старый охотник, а заодно узнать, что происходит на его плантации.

Для этого достаточно было снова занять место в укрытии, где он уже однажды наблюдал за плантацией и где он мог спокойно дождаться появления Джерри Рука.

Зная, что веранда обычно используется как гостиная, он полагал, что старый охотник не заставит себя долго ждать и появится там.

Вовсе не праздное любопытство побудило его возвратиться. Были у Пьера совсем иные причины, чтобы поглядеть на бывшего хозяина его дома и в то же время самому остаться незамеченным.

Это было непроизвольное импульсивное желание; так инстинкт зовет птицу приблизиться к змее, угрожающей ее гнезду.

Когда Пьер Робидо вернулся из Калифорнии, он уже гораздо больше знал о деяниях Джерри Рука, чем до отъезда. Это старый охотник отправил его в дальнюю поездку. Он настоял, почти заставил юношу уехать, рассказав ему вымышленную историю, будто бы его отец уже находится в Калифорнии и поручил Джерри отправить туда сына как можно скорее. Для этой цели старый охотник снабдил его всем необходимым и даже сопровождал его некоторую часть пути.

Как уже говорилось, ничего не подозревавший юноша ничего не знал и о том, что произошло ночью на роковой поляне, и даже о том, что его отец был совсем рядом, когда он сам едва не был повешен.

История линча отца была скрыта от него до самого отъезда; только один Джерри Рук общался с больным юношей, тщательно охраняя его от посещения посторонних. Только прибыв в Калифорнию и расспрашивая об отце, он узнал о трагедии на Канни Крик и о том, кто стал ее жертвой.

Этот рассказ о трагедии распространился среди золотоискателей благодаря одному из них, недавно прибывшему из Литл-Рока.

Почему Джерри Рук так стремился отправить его подальше, Пьер Робидо не догадывался, хотя у него уже возникли определенные подозрения, что старый охотник как-то замешан в убийстве его отца.

Все вышесказанное побудило Пьера Робидо вернуться и снова спрятаться в укромном месте среди деревьев, которое он только недавно оставил. Возможно, он также снова хотел взглянуть на любимую, с которой ему пришлось так поспешно расстаться.

Так или иначе, но он вскоре очутился на своей излюбленной позиции, откуда мог наблюдать за происходящим, скрываясь в листве деревьев.

Насколько Джерри Рук был обеспокоен происшедшим, настолько Пьер был удовлетворен результатами беседы отца с дочерью. Он отлично видел обоих: бывший хозяин его дома, стоя на пороге, беседовал с дочерью, находившейся на веранде.

Пьер подоспел как раз в тот момент, когда был задан вопрос насчет незнакомца, стрелявшего в змею. Он не слышал сам вопрос, но заметил замешательство девушки, которая тем не менее проявила самообладание и ловко уклонилась от ответа, воспользовавшись приездом поклонника.

С этого момента Джерри Рук больше в разговоре не участвовал. Третий персонаж появился на сцене, и взгляд благодарности, которым дочь Джерри Рука, казалось, одарила вновь пришедшего, вызвал острую боль в сердце Пьера Робидо.

По восклицанию он узнал, кто это пришел. Но Пьер и не нуждался в подсказке. Сколько времени бы ни прошло с тех пор, ничто не способно было стереть в его памяти образ того, кто так безжалостно оскорбил его. За шесть лет немного изменений произошло в облике Альфа Брэндона, и Пьер без труда узнал его.

С бешено бьющимся сердцем он стал молча наблюдать за сценой, которая последовала далее.

Сначала его не покидала горечь, поскольку он отметил и неправильно истолковал взгляд вежливости, которым Лина удостоила его соперника.

Однако уже вскоре, когда он услышал продолжение беседы (в том месте, где он стоял, было слышно каждое слово), последние слова Альфа Брэндона и особенно когда он увидел, как рассерженный поклонник удалился, Пьера захлестнула такая радость, что он едва сдержал крик.

Он готов был перепрыгнуть через ручей и еще раз заключить любимую в своих объятиях. Но он понял, что такая неосторожность только повредит им обоим, и тихо покинул свое убежище. Сердце его учащенно билось от осознания триумфа, постепенно переходящего в чувство приятной удовлетворенности разделенной любви.

Глава 19

Было время, когда «Гостиница Слаугтер» считалась лучшей из гостиниц такого рода в Хелине. И было это при жизни Слаугтера-старшего. Теперь, когда отец умер, сын принял бразды правления; но из-за небрежности Слаугтера-младшего дела шли неважно, и гостиница быстро превратилась во второразрядную — здесь обитали теперь сомнительные личности, а респектабельные посетители стали обходить ее стороной, важные и представительные встречи здесь больше не проводились.

В гостинице Слаугтера порядочные постояльцы стали редкостью. Однако здесь все же было много разношерстных гостей и постоянных клиентов. Местные «спортсмены» и разного рода авантюристы постоянно снимали комнаты в гостинице. Собственно, гостиница превратилась теперь в бар, где в ходу были крепкие напитки; был здесь также игорный дом, где процветали азартные игры. Она стала излюбленным местом для всех молодых кутил в окрестности, впрочем, и старых также. В гостинице имелись как общие, так и частные комнаты; в одной из таких комнат владелец гостиницы мог уединиться для встречи со своими закадычными друзьями.

Вечером того самого дня, когда Альф Брэндон получил отказ от дочери Джерри Рука, в этой комнате собралось шесть человек, включая самого хозяина. Это были те самые молодые люди, которые шесть лет назад разыграли опасную «шутку», едва не повесив Пьера Робидо. Так что нет необходимости снова повторять их имена и описание, достаточно лишь отметить, что все шестеро остались такими же дикими и злыми; точнее, наверняка можно утверждать, что эти свойства их характеров только усилились.

На первый взгляд казалось странным, что случай вновь свел их всех вместе, и никто из посторонних в компании не появился. Однако собрались они совсем не случайно; дверь была заперта, и никого более не впускали. Это стало очевидным также из продолжения их беседы, разъяснившей цель собрания.

Альфред Брэндон, который и вызвал всех на тайное совещание, предварил его вступительной речью, разъяснив, для чего они собрались и что им следует предпринять.

После того, как все выпили и собрались вокруг Брэндона, тот сказал:

— Итак, ребята, я послал за вами, чтобы встретиться, и вот мы здесь. Я полагаю, вы знаете, почему?

— Я полагаю, что нет, — резко ответил Бак.

— Чак? — предположил Слаугтер.

— Да, мы знаем, что мы собрались по поводу Чака, — согласился сын торговца лошадьми. — Любой дурак мог бы догадаться об этом. Но конкретно по какой причине? Давайте послушаем, что ты нам скажешь, Альф.

— Хорошо, об этом чуть позже. А сейчас я хочу сказать, что пора нам кое-что предпринять, чтобы избавиться от ежегодного налога, который мы платим.

— О! в самом деле? Я так и знал, рано или поздно нам придется заняться этим. Но ты, Альф Брэндон, мог бы сделать это гораздо раньше. Я уже выложил из своего кармана пятьсот долларов, и пусть меня повесят, но я не дам больше ни цента.

— Так же как и я, Билл Бак! — присоединился Слаугтер.

Граббс, Рэндалл и Спенсер промолчали, хотя, очевидно, также склонялись к этой мысли.

— Я каждый год клялся, что прекращу это, — продолжал Бак. — Я так бы и сделал, если бы не Альф. Ему это выгодно: он богат и в состоянии платить. Но у всех остальных из нас положение совсем иное, черт побери!

— Ерунда! — воскликнул Брэндон, — мое богатство не имеет никакого значения. Я так же как и все вы хотел бы избавиться от этого налога; просто раньше у меня не было никаких разумных идей по этому поводу.

— А теперь? — спросил Спенсер.

— У меня есть кое-что на этот счет, признаюсь.

— Мне ясно как божий день: есть только один путь, — сказал Слаугтер.

— И мне, — отозвался Бак.

— Что это за путь? Поведайте нам! — потребовал владелец магазина Граббс. — Я готов на все, лишь бы избавиться от этого налога.

— Мы может избавиться от налога, только если избавимся от сборщика налога!

Это предложение поступило от Слаугтера, причем последние слова были сказаны шепотом.

— Могу сказать только одно, — заявил Бак, говоря громче и решительнее. — Я бы давно уже занялся этим, если бы Альф имел мужество согласиться. Я бы это сделал, черт возьми!

— Что сделал? — сказал плантатор, стремясь подчеркнуть нелепость предложенного. — Убрать сборщика налогов? Вы оба соображаете, что несете?

— Ой, какой ты безгрешный, Альф Брэндон, прямо как ангел!

Это сказал Слаугтер.

— Да, именно, — сказал Бак, отвечая на вопрос Брэндона. — Уберите сборщика, и нечего будет опасаться, что он придет за деньгами снова. Вот что мы имеем в виду. Ты можешь предложить что-нибудь получше? Если да, мы послушаем. Если же нет, к чему эта пустая болтовня?

— Хорошо, — согласился Брэндон, — я думал, что кто-нибудь из нас мог бы предложить что-то другое, разумное и отвечающее нашей цели, без того чтобы идти на крайние меры и убирать всех, кто нам мешает.

— Кого ты имел в виду убрать? Девчонку, дочь Рука?

— Нет-нет. Брэндон не думал ее убирать, она ему нужна. Он собирается обвенчаться с ней в церкви, и тогда с этой стороны нам не будет грозить опасность, ведь она станет его женой.

Это отметил Бак, с некоторой грустью в голосе, ибо он сам был одним из неудачливых поклонников Лины Рук.

Брэндон почувствовал себя уязвленным, тем более что именно сегодня он получил этот неприятный отказ. Кроме того, он знал, что Бак был в числе его соперников, и усмотрел в его речи намек на свой провал. Огонь в его глазах и мертвенно-бледный цвет губ отразили всю глубину его разочарования. Но он промолчал, боясь случайно разуверить остальных в том, что его отношения с Линой Рук складываются удачно.

— Ну что ж, господа! — сказал Рэндалл, впервые вступивший в беседу. — Этот разговор только отнимает время, так что давайте перейдем к сути — вопрос слишком серьезен для нас. Давайте выслушаем Брэндона; я так же как и любой из нас стремлюсь уладить эту неприятную проблему. И если будет предложен какой-либо безопасный план, мы можем согласиться с ним и вскоре избавиться от этого в лучшем виде. Не мне вам напоминать, что эта старая лиса может нас выдать, если наши планы сорвутся. Если кто-то из вас может предложить, как нам избавиться от платежей, думаю, остальные должны устроить ужин для всех с лучшим шампанским, какое только найдется у Джима Слаугтера в погребе.

— Думаю, мы найдем и лучшую закуску для этого случая.

— Итак, говори, Брэндон!

— Без всякого сомнения, — сказал Брэндон, обращаясь ко всем, — мы были дураками, что так долго ему платили. Допустим, мы откажемся платить старому негодяю, и он посмеет устроить нам неприятности. Но какие улики есть у него против нас? Только его собственные показания?

— А девчонка?

— Нет. Девчонка не видела ничего — по крайней мере того, что касается нашего дела. Она не сможет дать показания против нас; да и он сам, если на то пошло, не свидетель. Предположим, что он даст показания под присягой, что тогда? Нас шестеро — шесть присяг против одной! И совершенно ясно, что перевесит.

— Да, это совершенно ясно, — был единодушный ответ.

— Это уже хорошо. Итак, вы все знаете, что дальше показаний Джерри Рука под присягой дело не пойдет, и если мы все вместе будет всё отрицать, мне хотелось бы знать, каким образом суд присяжных сумеет нас обвинить. Мы были дураками, что не воспользовались этим обстоятельством. Я предложил бы это давно, или что-нибудь в этом роде, но я считал, что рано прибегать к этому средству, потому что не хотел ненужной огласки.

— Да, тебе не нужна была огласка этого грязного дела. Ты прав. Твоя репутация не должна была пострадать, поэтому ты предпочел платить, и мне это стоило пятьсот серебряных долларов.

— Так же как и мне, — подхватил Слаугтер.

— Ну, в этом мы все были в равном положении — мы все платили одинаково; и в дальнейшем нам следует нести одинаковые расходы, если потребуется. Однако я думаю, что мы больше платить не будем.

— Почему не будем? — спросил Рэндалл, который имел некоторую юридическую практику, подсказывающую ему совершенно иное заключение. — Неужели вы думаете, что старая лиса уступит без судебного разбирательства? Поверьте мне, друзья, он будет яростно бороться за то, чтобы сохранить свой доход в шестьсот долларов в год как можно дольше.

— Черт бы его побрал! Он будет бороться! Но что он сможет нам сделать? Расскажет эту историю, но какие у него есть доказательства? Как я сказал, его показания под присягой ничего не будут значить против показаний нас шестерых.

— Но, Альф, ты забыл про тело!

Это обстоятельство, о котором вспомнил Рэндалл, заставило всех насторожиться; все забыли о нем, все, кроме Брэндона.

— Нет, я не забыл, — ответил последний с сознанием превосходства и собственной проницательности.

— Хорошо, допустим, он предъявит суду тело, не так ли?

— Без сомнения, иначе он действительно считал бы нас дураками, позволяющими себя объегорить.

— Ага! Я вижу, к чему ты клонишь.

— Мы все так думаем.

— Мы знаем, где это находится; вернее, у нас есть серьезные основания подозревать, где именно. Мы были дураками, что позволили ему лежать там так долго; и мы будем еще более глупыми, если позволим продолжить ему лежать там.

— Что ты предлагаешь, Альф?

— Черт возьми, он дело говорит!

— Я имею в виду, что нам надо уничтожить тело, или перенести то, что от него осталось, в надежное место. А после этого пусть Джерри Рук делает что хочет!

— Хорошая идея!

— Всего и делов-то!

— Давайте перенесем его подальше!

— А когда?

— Завтра ночью. Мы должны подготовиться, иначе можно было бы заняться этим уже сегодня ночью. Давайте приготовим необходимые инструменты и встретимся завтра около полуночи. Мы можем встретиться на поляне и оттуда добраться до места. Вы все должны прийти и участвовать в этом.

— Согласны! Мы станем на время могильщиками и выроем Чаку могилу!

— Довольно, ребята! Давайте выпьем за наш успех!

Звон бокалов скрепил эту сделку; и будущие похитители тела разошлись, чтобы в следующую ночь снова встретиться.

Глава 20

Свидание влюбленных было условленно под сенью гигантского тополя.

Первым пришел туда Пьер, и вот он уже стоял под тенью дерева, с трепетом в сердце ожидая возлюбленную.

Ничто не могло ему помешать прийти или даже задержать его. Он покинул таверну рано, сообщив, что, возможно, не будет ночевать в ближайшие сутки. Медленно прогуливаясь по лесу, он тем не менее достиг места встречи раньше назначенного времени.

Прибыв на место и осмотрев его, он пожалел о том, что именно здесь назначил встречу. Темная безлунная ночь благоприятствовала бы тайному свиданию, но сегодня яркая луна на ночном небосводе освещала все вокруг.

В последний раз, когда Пьер Робидо был здесь, место это окружал густой кустарник, и заросли сахарного тростника скрывали берег ручья. Однако в целях увеличения площади плантации предприимчивый старый охотник давно уже вырубил и сжег окружающую растительность. Там до сих пор оставались пни от вырубленных деревьев, грубый забор протянулся до угла дома; но все это не мешало наблюдать за домочадцами, вышедшими из дому и направляющимися к месту свидания.

Поэтому Пьер серьезно опасался, что его возлюбленная будет замечена. Он небезосновательно полагал, что отец следит за дочерью, и ее поздний выход из дому может возбудить подозрения. Накануне он стал свидетелем того, что произошло между ней, отцом и Альфом Брэндоном. Но если бы она благополучно добралась до тополя, все было бы в порядке. Даже белое женское платье невозможно разглядеть в тени покрытых мхом ветвей — по крайней мере, издалека; а на случай, если кто-то пройдет мимо, в дереве есть огромное дупло (дерево было полым изнутри), в котором, как было известно Пьеру, можно спрятать даже лошадь. В детстве он неоднократно играл здесь в прятки с маленькой Линой.

Правда, с другой стороны, напротив дома, к дереву можно было бы приблизиться по берегу ручья, скрываясь за оставшейся нетронутой узкой полосой сахарного тростника. Он и сам пришел сюда этим путем, перейдя ручей выше по течению.

Часы в доме, знакомые Пьеру, пробили одиннадцать, затем наступило долгое, мучительное ожидание. Казалось, что прошел целый день, хотя на самом деле не прошло и часа. Все еще не было видно ни возлюбленной, ни единого живого существа вокруг, вблизи дома Джерри Рука.

Он хорошо видел веранду и одно из окон в доме. Через него пробивался свет лампы или свечи, тускло мерцавший на фоне яркого лунного света.

Он пристально глядел на освещенное окно и терялся в догадках, кто мог там находиться. Сначала он предположил, что это Лина, однако, поскольку условленное время свидания давно уже миновало, а она все не появлялась, Пьер заключил, что обитатель комнаты — ее отец.

Ему была не известна схема расположения комнат внутри дома. Но если предположить, что освещенное окно принадлежит кухне, то становилось очевидным: это старый охотник сидел там в огромном кресле и курил свою трубку. По прошлому опыту Пьер знал: у Джерри Рука есть такая привычка. Более того, он мог сидеть таким образом вплоть до утра, как это бывало, когда Пьер жил в его хижине.

Эти воспоминания не добавили оптимизма Пьеру, тем более, что время продолжало медленно тянуться, и никаких признаков появления возлюбленной не было.

Он уже было отчаялся увидеть ее в эту ночь, когда свет погас, и темное окно можно было наблюдать теперь только в лунном свете.

— Теперь она несомненно придет, — пробормотал он. — Она дожидалась, пока все в доме уснут. Да, теперь она придет.

Оторвавшись от окна, он устремил пристальный взгляд на веранду, стараясь рассмотреть милые сердцу очертания возлюбленной, которая вот-вот должна было выйти оттуда.

И она появилась, но только спустя длительный промежуток времени, ставший новым испытанием для юноши. Однако прежде, чем его терпению пришел предел, ее фигура появилась в темном дверном проеме — дверь тихо отворилась, и луна осветила женское платье.

По белому платку на голове Пьер сразу узнал ее. Но даже без этой детали он безошибочно бы определил, что девушка, направившаяся от веранды в его сторону, — с нетерпением ожидаемая им любимая Лина Рук.

Она продвигалась не без опаски. Девушка шла вдоль забора, держась темной стороны, вплотную к изгороди. То, чего она так опасалась, находилось, очевидно, внутри дома, а не снаружи. Какая-то серьезная причина задержала ее дома.

Пьер с нетерпением следил за ее передвижением, с неистово бьющимся сердцем, пока наконец не почувствовал такое же страстно бьющееся сердце напротив.

Еще мгновение, и они стояли друг перед другом, соединив руки.

— Почему там поздно? Что задержало тебя?

Вопросы были заданы без мысли об упреке; но с тревогой относительно ожидаемого ответа.

Подозрения Пьера подтвердились: Джерри Рук засиделся допоздна, и, как она думала, специально, с целью проследить за ней. Он действительно находился в освещенной комнате, и именно он погасил свечу. Она дожидалась еще некоторое время, пока отец крепко не заснет. Этот и вчерашний день были для нее ужасны. Отец был рассержен на нее по нескольким причинам. Он обнаружил, что кто-то был на плантации. Он учинил ей допрос, и она была вынуждена признать этот факт. Бесполезно было отрицать это, ведь отец обнаружил следы Пьера и змею, им застреленную. Кроме того, один из негров слышал голос незнакомого человека, говорившего с ней в саду. Это было самым неприятным; она пыталась было скрыть это, но ей не удалось. Конечно, она не сказала, кто это был, только — незнакомец, которого она никогда не видела прежде.

— О, Пьер! Я солгала отцу про тебя; да простит меня Бог!

Ее отец ушел разъяренным. Было еще кое-что, что разозлило его; это касается Альфа Брэндона, который пришел после того, как она рассталась с Пьером.

— Какое отношение к этому имеет Альф Брэндон? — спросил Пьер довольно спокойно, будто вовсе не придавая значения тому, что этот человек, как говорили, был его наиболее опасным соперником.

Молодая девушка заметила это и ответила с некоторой обидой.

— О, абсолютно никакого! — сказала она, высвобождая руки. — По крайней мере, ничего такого, что тебя могло бы тревожить, я полагаю.

— Нет, дорогая Лина, — он поспешил вновь соединить руки, понимая, что ненароком обидел ее, и снова прижать любимую к сердцу. — Прости мне некорректность этого вопроса. Я спросил потому, что хотел этим сказать: я знаю всё.

— Что всё, Пьер?

— Всё, что произошло между тобой и Альфом Брэндоном.

— И кто же рассказал тебе?

— Никто. Я хочу тебе признаться, если только ты обещаешь не сердиться на меня.

— Сердиться на тебя, Пьер? За что?

— Хорошо, тогда я скажу. Дело было так. После того, как я вчера расстался с тобой, я снова вернулся и спрятался за деревьями там, в дальнем конце сада. Конечно, я мог видеть дом и все, что происходило на веранде. Я оказался там как раз в тот момент, когда твой отец уехал, чтобы встретить мистера Брэндона у ворот; и я не только видел, что происходило между вами, но и слышал почти каждое слово. Несколько раз я с трудом сдерживал себя, чтобы не перепрыгнуть через ручей и не повергнуть этого прыткого товарища к твоим ногам. Я удержался только потому, что тем самым мог навлечь неприятности на тебя и твоего отца, не говоря уж обо мне. Я и сам жертва этой подлости, Лина, и тебе не стоит раньше времени знать мотивы моего возвращения. Но главной из причин этого было желание снова увидеть тебя.

— О, Пьер! — сказала девушка, благодарно принимая его объятия. — Если б я только знала, что ты был там! Но нет. Наверное, лучше, чтоб я не знала. Я могла бы совершить какую-нибудь глупость и выдать тебя!

— Да, это верно, — ответил Пьер. — Зная о планах твоего отца, я понимаю, как трудно нам соблюдать осторожность. Но обещай мне, любимая, — прежде, чем мы расстанемся, — что бы ни случилось и как долго бы это ни продолжалось, — пока я не получу согласие твоего отца, — ждать и верить мне. Ты можешь мне обещать это?

— Обещать это! Как ты мог сомневаться во мне? После шести лет — нет, больше, поскольку я полюбила тебя с тех пор, как я впервые тебя увидала, — да, Пьер, когда я была еще бедной босоногой девочкой — после того, как я была тебе верна все это время, ты будешь сомневаться во мне теперь? Все что угодно, только не это, Пьер!

Они заключили друг друга в крепкие объятия, и их губы слились в долгом, страстном поцелуе.

Глава 21

Долгий, страстный поцелуй, который они подарили друг другу, едва не выдал их. К счастью, он закончился прежде, что кто-либо посторонний смог их увидеть и невежливо оборвать сладость поцелуя.

Влюбленные говорили друг другу слова прощания, их руки разъединились, и они уже договаривались о времени и месте следующего свидания, когда молодой человек, обладавший острым слухом, обратил внимание на подозрительные звуки, послышавшиеся в ночи.

Это был шелест среди зарослей тростника, росшего на берегу ручья, временами слышный довольно отчетливо, переходящий в потрескивание, как будто кто-то — человек или животное — пробирался через заросли.

Звуки доносились издалека, но поскольку влюбленные стояли на месте, вскоре им стало очевидно, что источник этих звуков приближался.

Им также стало ясно, что звуки исходили не от животного, а от человека, точнее, от нескольких людей, которых они разглядели в лунном свете и которые приближались к поляне.

Можно было также отметить, что вновь появившиеся продвигались не открыто и смело, как люди с честными намерениями; они шли по берегу ручья, то и дело приседая и скрываясь в тонких зарослях тростника. Они старались производить как можно меньше шума, и если и разговаривали между собой, то только шёпотом, так что ни единого слова не было слышно двоим, находившимся под деревом.

Теперь уже влюбленные не могли уйти незамеченными. Они могли бы уйти раньше, но не сейчас; любая попытка покинуть место, где они находились, привела бы к тому, что они были бы обнаружены при лунном свете. Чтобы их не заметили, им пришлось остаться в тени дерева.

Впрочем, и раньше им вряд ли удалось бы скрыться. Они увидели, что темные силуэты, продвигавшиеся вдоль берега, собираются пройти как раз рядом с местом, где они стояли, — так близко, что могли заметить их даже в темноте.

Кто эти таинственные пришельцы и что они собирались здесь делать, никто из влюбленных даже не догадывался. Но какое это имело значение? Достаточно было уже того, что они находятся в опасности, и чувство тревоги целиком овладело ими.

Что им оставалось делать? Пришельцы продолжали продвигаться, и скоро они уже будут под деревом!

Бывший золотоискатель обнял молодую девушку своими руками — отчасти с целью защитить от возможных выходок со стороны пришельцев, отчасти с целью подбодрить ее.

Он уже подумывал о том, не лучше ли будет смело выйти из укрытия и обнаружить себя. Это дало бы меньше поводов для насмешек и пересудов; хотя сама их встреча в такой поздний час — время было за полночь — уже является поводом для таковых. Молодая леди и джентльмен — если их заметят, — гуляющие при лунном свете почти в час ночи, вряд ли сумеют избежать скандала.

Что им оставалось делать?

В этот момент спасительная идея возникла у влюбленных. Оба они помнили, что дерево внутри пустое, и без лишних слов, действуя скорее инстинктивно, они проскользнули внутрь него и расположились в дупле, где стоял непроницаемый мрак.

У них не было достаточно времени, чтобы удобно устроиться на этом месте, поскольку компания пришельцев уже подошла совсем близко и остановилась под деревом — влюбленные, к своему огорчению, видели это. Они надеялись, что эти ранние путешественники просто устали с дороги и после небольшого отдыха под деревом продолжат свой путь.

Однако уже вскоре им стало ясно, что рассчитывать на это не приходится. Вновь прибывшие остановились рядом с деревом, непосредственно перед дуплом; и хотя все было окутано мраком, их фигуры можно было различить в темноте. Влюбленные могли бы коснуться их рукой, если б захотели!

Но у них и в мыслях не было выдать себя. Напротив, они стояли неподвижно как статуи, в полной тишине, пытаясь сдержать дыхание.

Там были силуэты шести человек, некоторые из которых что-то несли с собой; с первого взгляда находившиеся в укрытии приняли их ношу за оружие, но в дальнейшем оказалось, что это были лопаты и кирки. По дороге эти люди размахивали ими, и было очевидно, что они собираются использовать инструменты здесь, на месте!

Укрывшиеся в дупле дерева были озадачены всем этим. Зачем им понадобилось здесь копать? Кровь застыла у них в жилах от мысли, что это могла быть могила. Такая мысль одновременно пришла в голову обоим. Что им еще оставалось думать? Шесть человек, вооруженных лопатами и кирками, в этот ночной неурочный час!

Что, если они собираются тайно вырыть могилу для того, кого они убили!? Иначе откуда эта таинственность, приглушенные разговоры, почти что шёпотом?

Кто же они? И с какой целью явились сюда? Все эти вопросы вихрем пронеслись в умах Пьера Робидо и Лины Рук. Но только в мыслях. Они не осмеливались спросить об этом друг друга — даже шёпотом!

Молча наблюдали они за развитием событий.

— Где же может быть зарыта эта чертова штука? — спросил один из пришедших, нагибаясь и, очевидно, что-то ища в траве. — Кто-нибудь из вас запомнил это место?

— Я думаю, это немного дальше, — ответил другой, и Лина Рук, услышав этот голос, судорожно ухватилась за руку Пьера. — Где-то здесь. Да, это здесь. Я чувствую, здесь есть неровности на поверхности.

Говоривший, казалось, искал что-то, утаптывая землю ногами.

— Альф Брэндон! — прошептала девушка, приблизив свои уста к уху своего друга.

Все остальные собрались вокруг места, указанного Брэндоном.

Двое, те, кто принес лопаты, начали копать, в то время как другие расчищали место от выкопанной земли.

— Интересно, как глубоко старая лиса зарыла его? — спросил один из них.

— Не очень глубоко, я полагаю. Джерри Рук довольно ленивый, чтобы рыть глубоко. Мы скоро доберемся до него.

Это были голоса Билла Бака и Слаугтера, хозяина гостиницы, — их признала Лина Рук, в то время как Пьер узнал их не сразу.

— Вы думаете, тело лежит в гробу? — спросил один из тех, кто до сих пор не говорил. Это был Спенсер.

— Нет, — ответил еще один, в котором тайные наблюдатели признали Рэндалла. — Я думаю, что нет. Не может быть, чтобы старый скваттер проявил такую заботу о каком-то Чаке; и, поскольку у него не было друзей, думаю, вы найдете его в рубашке из замши, если, конечно, Джерри не позаботился о том, чтобы раздеть его.

— Рубашка навряд ли стоила того, чтобы ее снять, — отметил шестой говоривший, хозяин магазина Граббс.

— Это те самые шестеро, которые повесили тебя, Пьер! — прошептала девушка. — Это они!

Пьер не ответил. Он был сильно озадачен этим странным разговором и вообще всей этой странной историей.

— Здесь что-то твердое, — сказал один из землекопов. — Кажется, я наткнулся на крышку гроба.

— Это не гроб. Старик Джерри, очевидно, утрамбовал его, когда закапывал! — со смехом сказал другой.

— Не разговаривайте так громко, ребята! — указал им Брэндон. — Посмотрите на дом. Он находится всего лишь в двадцати ярдах, и там эта старая лиса, которая редко спит. Если он нас услышит, сами знаете, что будет. Соблюдайте тишину, если хотите сэкономить сотню долларов в год.

При этих словах землекопы устремили свои взоры на дом, но лишь на короткое время, а затем снова вернулись к раскопкам.

Лина Рук задержала свой взгляд на доме на гораздо больший промежуток времени, чем любой из компании. Ей было чего опасаться с этой стороны — ведь там был ее отец.

Хорошо знакомая со всеми деталями своего жилища, она сразу смогла обратить внимание на то, что ускользнуло от взоров ночных пришельцев: передняя дверь была открыта! Она хорошо помнила, что тщательно прикрыла за собой дверь, когда выходила из дома.

Не успела она осознать свое открытие, как в дверном проёме показался силуэт человека, который несколько мгновений приглядывался и прислушивался, затем проскользнул на веранду и неслышно спустился в сад. Только на мгновение увидев его в лунном свете, она без труда признала в нем своего отца!

Что-то блеснуло в его руке при лунном свете, наверное, это было оружие.

Пьер также следил за этой фигурой с напряженным вниманием. Он также понял, кто это.

Старая лиса, как назвал его Альф Брэндон, действительно не спала!

Действовал он так же хитро, как и лиса: показавшись только на шесть секунд, он пересек открытое пространство между верандой и персиковым садом. После этого он исчез из поля зрения даже тех, кто его однажды увидел, — дочери и Пьера Робидо.

Однако оба они были уверены, что он снова появится. Проскользнув в сад, старый охотник теперь крадучись пробирался вдоль ручья к тополю, чтобы незаметно приблизиться к незваным гостям.

Неизвестно, видел ли он землекопов, но, скорей всего, он слышал стук их лопат, когда стоял в дверном проеме.

Однако никто из них не слышал и не видел его, так как все были заняты работой; Брэндон еще раз призвал их соблюдать тишину.

— Черт возьми, я наткнулся на что-то твердое! Послушайте! — сказал Билл Бак, ударяя лопатой в землю в месте, где стоял. — Здесь еще никогда не копали со времен Ноя, я полагаю. Ну-ка, попробуй ты, Альф Брэндон!

Брэндон взял лопату и также попытался разбить землю в этом месте, уже раскопанном вокруг него до глубины примерно восемнадцати дюймов. Пласт земли был такой твердый, что, похоже, его никогда не раскапывали.

Брэндон попробовал постучать по нему в разных местах, и везде слышался один и тот же глухой звук.

— Раскопайте вокруг поглубже! — указал он.

Когда это было сделано, они еще раз попробовали разбить твердый слой земли.

— Здесь нет никакой могилы! — заметил Рэндалл.

— И никакого тела нет! — сказал Спенсер.

— И даже костей здесь нет! — добавил Бак. — И никогда не было! Черт возьми, похоже, старый Рук одурачил нас!

— Ха! Ха! Ха! Хе! Хе! Хе!

Смех, выраженный этими неожиданными странными звуками, донесся с другой стороны дерева, и голос этот не принадлежал никому из компании землекопов.

Несмотря на то, что смеявшийся выдал себя, никто из шести могильщиков не догадался, кому принадлежит этот странный голос. Они застыли на месте и только дико оглядывались вокруг в поисках источника смеха.

Если бы тело, которое они искали, внезапно появилось и издало такой сумасшедший хохот, они не были бы больше поражены, чем сейчас.

Их удивление продолжалось до тех пор, пока смеявшийся человек не вышел к ним из-за дерева и не дал им рассмотреть себя при лунном свете.

— Джерри Рук, клянусь Б-гом!

Глава 22

— Да, Джерри Рук, клянусь Богом! — усмехаясь, воскликнул старый охотник. — А почему бы и нет, хотел бы я знать? Что вас так удивило — увидеть человека рядом с его собственным садом? Я полагаю, гораздо более удивительно увидеть вас здесь — всех и каждого из вас! Кто же сюда явился, интересно мне знать? — спросил он, подходя ближе с целью разглядеть их лица. — Если память мне не изменяет, я вижу среди вас Билла Бака. Да, Билли, это ты, и плантатор Брэндон, и, поскольку еще четверо среди вас, я рискну предположить, что знаю всех вас. И чем же вы занимались здесь? А-а! Лопаты и кирки! Хо! Хо! Вы занимались серьезным делом — рыли землю, как я погляжу. Я полагаю, вы успели выкопать достаточно глубокую яму. Вы собирались похоронить кого-то, не так ли?

Никакого ответа не последовало на иронический монолог старого охотника. Шестеро землекопов, бросив свои инструменты, угрюмо молчали.

— А может, вы занимались совсем другим делом — решили устроить небольшой бунт, как это называется? Что ж, я надеюсь, вы нашли то, что искали?

И снова никакого ответа не последовало.

— Итак, мистер Билл Бак, вы полагаете, что Джерри Рук дурачит вас?

— Да, я так считаю, — упрямо ответил тот.

— И я.

— Да, мы все так считаем.

— О! Так вы все согласны с этим, не так ли? Итак, вы не считаете, что дурачите меня, как только что пытались это сделать? Я был бы полным идиотом, если бы закопал тело бедного молодого человека здесь, чтобы вы могли его выкопать и уничтожить эту улику. Нет, я не такой дурак. Я спрятал его в более надежном месте, и я позабочусь о том, чтобы предъявить тело, если вы откажетесь соблюдать наш контракт. Если только любой из вас нарушит его, тогда я сам устрою вам небольшой бунт. Пока же, как видите, я не делаю этого.

Сконфуженные землекопы снова замолчали. Им нечего было сказать в свое оправдание, они и не пытались оправдываться. Бесполезно было отрицать цель их раскопок. Джерри Рук разгадал их намерения.

— Вам нечего сказать на это, — продолжал он с усмешкой. — Итак, если вам нечего сказать, я полагаю, вам следует лучше разойтись по домам и заснуть в своих кроватках. Может быть, во сне вы увидите то место, где лежит тело. Ха! Ха! Ха!

Как говорилось, ночные землекопы молча внимали этим насмешкам. Но не все из них были безмолвны, хотя слова некоторых из них не предназначались для ушей старого охотника. Перешептывались между собой в основном Билл Бак и Слаугтер; и в темноте Джерри Рук не заметил выражения их лиц и демонического блеска их глаз, поскольку они быстро взглянули на него и нагнулись, чтобы взять лопаты. Иначе веселое настроение старого охотника быстро бы улетучилось и он поспешно бы ретировался в дом.

Что, если углубить часть вырытой ямы и зарыть там тело — тело Джерри Рука!? Такой зловещий план предложил Слаугтер, и Билл Бак поддержал его. Однако остальные не решились пойти на такое, и старого охотника не тронули. Возможно, такая нерешительность была вызвана тем, что он был вооружен. Они видели, что винтовка при нем, и хотя ему было около шестидесяти лет, им было известно: опытная рука старого охотника не дрогнет нанести смертельный выстрел. Если они попытаются его убить, кто-то из них наверняка поплатится за это собственной жизнью.

— О чем это вы шепчетесь там, друзья-землекопы? — спросил он, увидев, как головы их сблизились. — Снова тайный заговор, не так ли? Что ж, продолжайте. Но если вы сговариваетесь о том, как избавиться от ежегодных взносов мне ста долларов, я хотел бы послушать вас. У меня есть свой метод решения этой проблемы. Вы хотите узнать, что за метод?

— Да, мы хотим послушать, расскажите нам.

— Итак, я готов выслушать ваши предложения, или я изложу вам свои — как вы желаете?

— Так изложите свои!

— Черт возьми, вы так торопитесь услышать их! Я только хочу, чтобы мы достигли согласия. Если каждый из вас заплатит мне пятьсот долларов сразу, мы будем в расчете, и я освобожу вас от дальнейших платежей. Таким образом, наше соглашение будет аннулировано. Ну, что вы скажете на это?

— Мы не можем дать вам ответ сейчас, Джерри Рук, — ответил плантатор, не дожидаясь остальных. — Мы рассмотрим ваше предложение и дадим ответ позже.

— Что ж, подумайте, но имейте в виду, что в следующую субботу у вас день очередного ежегодного платежа, так что не забудьте встретиться со мной в условленном месте. Я бы пригласил вас в дом, но у меня нет запасных кроватей. Поэтому я предлагаю вам вернуться в дом мистера Слаугтера и пропустить там по стаканчику на ночь. И не забудьте свои лопаты, иначе кто-нибудь украдет их.

Таким ироничным напоминанием завершилась эта сцена, и несколько разочарованные осквернители могил, подобно побитым шакалам, поджав хвосты, удалились восвояси.

— Хе! Хе! Хе! — смеялся старый пират, смотря им во след. — Хе! Хе! Хе! — продолжал смеяться он, наклоняясь, чтобы рассмотреть выкопанную ими яму. — У них были плохие карты для игры со мной — карты, которые я сам сдал им, этим зеленым новичкам!

— Черт побери!

Последнее восклицание уже не имело никакого отношения к завершившейся сцене. На лицо старого охотника легла тень, и мысли его потекли совсем в другом русле, а настроение сразу изменилось с веселого на мрачное.

— Черт побери! — повторил он, выпрямившись и сердито оглядываясь вокруг. — Как я мог позабыть об этом? Куда делась моя дочь, интересно мне знать?

— Ее кровать пуста, она сегодня не ночевала дома! Ее нигде нет! Где же она может быть?

— Я думал, что найду ее здесь, однако здесь ее тоже нет. Не может быть…»

— Черт меня побери, если она не встречается сейчас с кем-то, и это скорей всего тот самый парень, который застрелил змею. Кто же этот счастливый охотник? Клянусь Б-гом, если это так, я положу конец его змеиным охотам!

— Где же она может быть? Я всю ночь буду ее искать, пока не найду. Ее нет в саду, иначе я бы увидел ее, когда проходил там. Может, она перешла на другую сторону ручья? А может, она ушла в сторону конюшни или закромов с зерном? Я посмотрю и там и там.

Сердца влюбленных, уже готовые остановиться, вновь забились спокойно: они увидели, что старый охотник удаляется.

Но это была всего лишь краткая отсрочка, ибо не успел Джерри Рук сделать и десяти шагов, как собака, рыскавшая по полю, подбежала к дереву и сунула морду в дупло, где они скрывались.

Короткий, резкий лай, сопровождаемый рычанием, возвестил о присутствии там постороннего.

— Джойк! Умная собака! — крикнул старый охотник, прислушиваясь. — Что ты там нашла?

Поспешно вернувшись к дереву и остановившись перед темным дуплом, он продолжил:

— Есть кто-нибудь внутри? Кто там? Лина, это ты?

В ответ — молчание, прерываемое только лаем собаки.

— Замолчи ты наконец! — закричал на нее хозяин и дал ей пинка. — Слышите меня там, внутри? Нет смысла продолжать игру в прятки. Это ты, Лина, и я приказываю тебе выйти!

Девушка поняла, что надо подчиниться и покинуть укрытие. Если она будет упорствовать, отец может зайти внутрь и рассердиться еще больше.

— Я должна выйти, — прошептала она юноше, — а ты, Пьер, оставайся и не показывайся. Он не узнает, что я была здесь не одна.

У Пьера не было выбора, да и времени, чтобы как-то возразить; девушка тем временем поспешно вышла из укрытия и оказалась лицом к лицу со своим отцом.

— Так-так! Наконец-то я тебя разыскал, не так ли? А вот и дупло, где ты пряталась, верно? Ничего не скажешь, замечательное место для молодой леди, которая заботится о своей репутации, в такой поздний ночной час! Хорошее развлечение среди ночи! Ну, дочка! Нет никакого оправдания твоему поступку. И все же я жду объяснений. Каким образом ты оказалась здесь среди ночи?

— О, папа! Я гуляла вокруг дома. Была такая удивительная ночь, что я не могла уснуть. Я собиралась пройти через поле и прогуляться до старого дерева. Я уже была под деревом, когда я увидела их — Альфа Брэндона и других…

— Хорошо, что дальше?

— Я не могла вернуться назад, так как они бы меня увидели, и от страха я спряталась в дупле.

— И ты была там все это время, не так ли?

— Да, все это время.

— Так, и что же ты услышала?

— Очень многое, папа. Чтобы все это рассказать, потребуется много времени. Давай лучше пойдем в дом, и я повторю то, что они говорили. Я так напугана тем, что слышала, что я хотела бы покинуть это ужасное место.

Девушка пошла на известную хитрость, чтобы дать возможность любимому покинуть дупло. К сожалению, хитрость не удалась. Старый скваттер был достаточно проницательным, чтобы не поддаться на эту уловку.

— О да, конечно, — сказал он. — Мы с тобой сейчас же пойдем в дом, но прежде всего я хочу посмотреть, не прячется ли кто-либо еще в этом дупле.

Его дочь задрожала от страха, поскольку он стоял непосредственно у входа в укрытие; но этот страх перешел в ужас, когда она услышала щелканье затвора его винтовки и увидела, что он направил оружие прямо в темное отверстие дупла.

С отчаянным криком она метнулась вперед, заслонив собой вход в дупло. И в ужасе, забыв обо всем, она закричала:

— Пьер, выходи! Выходи, Пьер!

— Пьер!? — вскричал разъяренный отец. — Что еще за Пьер?

— О, отец! Это — Пьер Робидо!

При этом Лина Рук сумела схватить ствол винтовки и отклонить в сторону, чтобы не позволить отцу одновременно с последними словами пустить пулю в дерево.

Впрочем, теперь стрелять было уже поздно, и Джерри Рук видел это. Молодой человек выскочил из дупла и стал в стороне. Любая попытка расправиться с ним закончилась бы в пользу молодого Пьера Робидо. Рядом с ним Джерри Рук был подобен старому потрепанному волку против молодой и сильной пантеры.

Почувствовав это, старый охотник смягчился и вспомнил об их прежней дружбе.

— О, так это ты, Пьер, не так ли? Мы так долго не виделись, что я не сразу тебя узнал. Ты можешь идти в дом, дочка. У меня будет беседа с Пьером.

Лина колебалась, стоит ли ей остаться. Ей все еще было не по себе от того, что случилось, но это постепенно проходило: она поняла, что опасность для ее возлюбленного миновала, и медленно направилась в дом.

Глава 23

В течение нескольких секунд Джерри Рук стоял в тени дерева в глубоком раздумье, не говоря ни слова. Его одолевали мрачные мысли. Возвращение Пьера Робидо не предвещало ничего хорошего — оно грозило лишить старого охотника дохода, на который тот жил в течение многих лет. Рано или поздно Билл Бак, Альф Брэндон или кто-нибудь другой из этой компании обнаружат, что тот, кого они считали мертвым, жив, и тогда они смогут не только прекратить выплаты, но и потребовать с Джерри Рука назад деньги, которые он так ловко до сих пор получал с них.

Впрочем, он не опасался последнего. Ведь если они и не совершили убийства фактически, то все еще могли быть преданы суду за покушение на жизнь молодого человека, и, хотя обстоятельства этого покушения не предполагают серьезного наказания, все же эта компания будет опасаться судебного разбирательства.

Эти старые счеты не так сильно беспокоили Джерри Рука, как мрачная перспектива, открывавшаяся перед ним. Нет доходов путем шантажа — значит, нет у него более никаких доходов; и Альф Брэндон, его кредитор, не связанный теперь никакими соглашениями, с удовольствием отомстит, немедленно потребовав вернуть долг.

Бывший скваттер видел перед собой мрачное и незавидное будущее — потеря незаконно полученного дома и плантации, возвращение к жизни в уединении, к бедности и лишениям, наряду с позором на старости лет.

В голове Джерри Рука пронеслась даже черная, дьявольская мысль — сожаление о том, что он не спустил курок своей винтовки вовремя!

Если бы он выстрелил в Пьера Робидо еще когда тот был внутри дерева, все было бы хорошо. Никто не узнал бы, что он убил юношу, а показания его собственной дочери не могли быть приняты во внимание, поскольку она находилась снаружи. Пожалуй, она сильно оплакивала бы убитого и навряд ли поверила, что сделал он это непреднамеренно, но тем не менее никому ничего бы не сказала.

Но теперь уже слишком поздно. Если сейчас убить молодого человека там, где он стоит, — в темноте это все еще можно сделать — или даже несколько позже, это будет то же самое, что убить его на глазах дочери. Из-за того, что она теперь знает все, убийство скрыть невозможно.

Эти мысли вихрем пронеслись в голове Джерри Рука и заняли немного времени.

Его долгое молчание было вызвано другим обстоятельством. Он размышлял, как вести себя с человеком, чье неожиданное появление создало ему такие проблемы.

Повернувшись к Пьеру, он наконец заговорил.

— Давно ли ты вернулся, Пьер?

Притворный благожелательный тон, которым были произнесены эти слова, не ввел в заблуждение бывшего золотоискателя.

— Я прибыл в окрестности вчера, — ответил он холодно.

— Кто-нибудь из тех, кто раньше знал тебя, видел тебя за это время?

— Нет, насколько мне известно.

— Прости, что я так грубо встретил тебя. Я был немного рассержен на дочь за то, что она не ночевала дома, и не знал, с кем она здесь пряталась. Много поклонников увивается вокруг нее, и я должен оградить ее от неприятностей.

Пьеру нечего было возразить на это.

— Разумеется, — продолжил Джерри, — ты ведь слышал весь этот разговор между мной и этими землекопами?

— Каждое слово.

— И, я полагаю, ты знаешь, кто они?

— Да! У меня есть серьезные причины, чтобы запомнить их надолго.

— Ты прав. И теперь ты понимаешь, как вышло так, что это дитя больше не живет в старой лачуге, а обитает в новом просторном доме с плантацией вокруг него?

— Да, Джерри Рук, я догадываюсь, как это стало возможным.

— Ты никогда не задавался вопросом, почему я шесть лет назад отослал тебя? Разумеется, этот вопрос возникал у тебя?

— Да, я задавал себе этот вопрос. Но теперь мне все стало ясно.

— И, полагаю, тебе должно быть достаточно ясно, что твое появление не предвещает мне ничего хорошего. Оно разрушает всю мою жизнь, это конец для меня.

— Я не понимаю, каким образом, Джерри Рук.

— Ты не понимаешь! Но это действительно так. В ту минуту, когда любой из этой шестерки увидит тебя, моя игра будет кончена, и мне не останется ничего другого, как оставить этот дом и плантацию и вернуться в свою старую лачугу. В мои годы это будет для меня не очень-то приятно.

— Вы имеете в виду, что если меня увидят, вы потеряете шестьсот долларов ежегодно, о которых я слышал в разговоре?

— Нет, не только это. Я полагаю, могу тебе открыть секрет, что я должен крупную сумму Альфу Брэндону, и только благодаря тому, что он верит, что ты мертв, я в состоянии держаться на плаву. Вот такие дела, Пьер Робидо.

Теперь, в свою очередь, задумался бывший золотоискатель.

— Хорошо, Джерри Рук, — сказал он спустя некоторое время, — что касается этих шести негодяев, у меня нет никакого желания освобождать их от ежегодных платежей. Это ведь наказание за то, что они мне сделали, и если сказать честно, это несколько уменьшает мою жажду мести — я вернулся, чтобы жестоко отомстить им. Собирая с них эти взносы, вы в некоторой степени отомстили за меня.

— Возможно, — согласился старый пират, довольный таким поворотом разговора. — Возможно, Пьер, ты предпочитаешь оставить все как есть и дашь мне возможность продолжить получать с них такую компенсацию? И чтобы это могло продолжаться, никто из них не должен тебя видеть. Это ведь в твоих интересах — не показываться им на глаза!

Пьер снова замолчал, раздумывая. Наконец, он сказал:

— Я согласен с тем, что вы говорите, Джерри Рук. Мне действительно стоит так поступить, но только при одном условии.

— Каком условии?

— Речь идет о вашей дочери.

— О моей дочери?

— Да. Я хочу жениться на ней.

Рук пришел в замешательство от такого предложения. Он прочил Альфа Брэндона в зятья, мечтал о богатой плантации и огромном состоянии, которое сулила женитьба этого человека на его дочери.

С другой стороны — шестьсот долларов ежегодно. Но разве можно сравнить их с этими заманчивыми перспективами? И вдобавок — молодой зять без гроша в кармане, даже не белый. Без сомнения, он вернулся таким же нищим, как был.

Впрочем, так ли это? Он ведь был в Калифорнии, где водится золото. Насколько позволял тусклый свет, едва освещавший молодого человека, Рук смог разглядеть, как Пьер хорошо одет, да и держался он с достоинством. Без сомнения, он сильно изменился со времени своего отъезда. Возможно, ему улыбнулась удача.

Эти догадки заставили Джерри Рука воздержаться от поспешного ответа. Воспользовавшись возникшей паузой, молодой человек продолжил:

— Я знаю, Джерри Рук, что вы желаете видеть своим зятем человека достаточно состоятельного, по крайней мере, способного обеспечить безбедную жизнь вашей дочери. И я вполне заслуживаю быть вашим зятем, поскольку я тяжелым трудом на золотых приисках Калифорнии скопил небольшое состояние. Если вы хотите удостовериться в этом, я могу посоветовать вам навести справки в Тихоокеанской Банковской Компании Сан-Франциско, куда три года назад я вложил свои сбережения за три года на сумму, я полагаю, приблизительно в пятьдесят тысяч долларов.

— Пятьдесят тысяч долларов! Ты в этом уверен, Пьер Робидо?

— Да, это правда. Если бы здесь был свет, я смог бы показать вам в доказательство депозит.

— Пойдем к нам домой, Пьер! Я не хочу сказать — для того, чтобы при свете удостовериться в твоем богатстве. Я верю тебе. Но ты ведь не спал этой ночью? У нас есть свободная кровать, а Лина позаботится об ужине. Пошли к нам!

Удачливый золотоискатель никак не возражал против такого гостеприимства, и спустя пять минут он уже сидел у камина в доме человека, который совсем недавно едва не пролил его кровь!

Глава 24

Не успели Джерри Рук и его гость закрыть за собой дверь, как еще один человек, прятавшийся за тополем, вышел наружу и остановился как раз на том месте, где они только что беседовали. Все время, пока они вели беседу, он находился за деревом и слышал каждое их слово.

Этим человеком был Альф Брэндон.

Читателю может показаться странным, с чего это вдруг Альфреду Брэндону потребовалось избавиться от платежей Джерри Руку. Остановимся на этом поподробнее.

До последнего времени надежда на то, что Лина согласится стать его женой, позволяла ему с легкостью переносить феодальную зависимость от Джерри Рука. Но последняя памятная беседа с Линой Рук разбила все его надежды. Он убедился, что обычные методы ухаживания исчерпаны, и в полном соответствии со складом своего характера решил испробовать более действенные методы шантажа и угроз, в использовании которых он был гораздо более опытен, чем в ухаживаниях за дамой.

Освободиться от цепких объятий Джерри Рука должно было стать первым пунктом в его планах. Этот важный пункт необходимо было выполнить, чтобы в дальнейшем быть свободным в осуществлении остальных планов, направленных на достижение его тайных целей.

В данный момент Джерри Рук был хозяином положения. Но когда удастся освободиться от его контроля, ситуация изменится. Как уже неоднократно отмечал старый охотник, Брэндон имел возможность в любой момент его разорить — отобрать роскошный дом и ввергнуть его снова в нищету, из которой Рук так ловко вышел в богачи. И эту власть, которую молодой плантатор мог получить над Джерри Руком, Брэндон, само собой разумеется, рассчитывал использовать для оказания давления на дочь старого охотника. Ей придется изменить свое решение и взять назад свой отказ, чтобы спасти отца от разорения. Если же она не сделает этого, он взыщет с Рука долг и доведет их до нищеты. Вот каким образом изменились планы этого отвергнутого поклонника.

Но что же привело Альфреда Брэндона назад, к большому тополю? Объяснение этому очень простое.

Не все шестеро могильщиков вернулись в Хелину, чтобы разойтись по домам и лечь спать, как им предлагал Джерри Рук. Покинув его плантацию, только пятеро направились в город, в то время как Брэндон пошел в противоположном направлении, туда, где находился его собственный дом.

Расставшись с остальными, он не торопился, однако, вернуться домой, а сел на пенек у тропинки и закурил сигару.

У него не было никакой особой причины для остановки, разве что он знал, что не уснет после такого неудачного ночного предприятия, и сигара призвана была успокоить его.

Он все еще находился в пределах пределах слышимости от дома Джерри Рука, и едва он зажег свою сигару, как некий звук, исходящий со стороны покинутой им плантации, достиг его уха. Это был визг собаки, и затем раздался продолжительный лай.

Вскоре после этого послышался голос человека, говорящего резким тоном, и далее другой голос — голос женщины!

Голоса эти довольно отчетливо звучали в тишине ночи, и Брэндон без труда узнал, что они принадлежат Джерри Руку и его дочери.

Поднявшись с пня, он не раздумывая перелез через забор и затем выбрал себе место, где мог незамеченным слышать каждое слово в этой возбужденной и серьезной беседе.

Если бы Брэндон не опасался быть обнаруженным, он бы поспел вовремя, чтобы увидеть, как Пьер Робидо вышел из дупла и как Лина Рук защищала молодого человека от гнева отца. Но он шел вдоль ручья, соблюдая осторожность и прячась в тростнике, и поэтому, задержавшись, подошел к тополю только когда Лина уже входила в дом.

Но и в ее отсутствие было чему удивиться Альфреду Брэндону. Появление Пьера Робидо, чье имя он отчетливо услышал и чей высокий силуэт был виден стоящим в тени дерева, — человека, который, как он предполагал, был мертв, произвело на него ошеломляющее впечатление.

Потрясенный, он стоял за тополем, скрытый от взоров, в безмолвии, в страхе дрожа всем телом.

Но хотя страх быстро прошел, удивление его было еще достаточно велико, и только подслушанный диалог между Джерри Руком и Пьером Робидо дал ему ключ к разгадке таинственного воскрешения из мертвых повешенного на поляне возле Канни Крик.

— Слава Богу, — произнес он, выступая из-за огромного ствола дерева и наблюдая, как собеседники входили в дом. — Теперь есть хорошие новости для господ Бака, Слаугтера, Граббса, Спенсера и Рэндалла! Они будут весьма рады услышать то, что избавит их от необходимости платить долги. Я полагаю, все, что случилось, отменяет наш кабальный договор!

— Ах! — воскликнул он, прибавив крепкое выражение, — это очень здорово для них, но какое значение имеют для меня эти деньги? Я готов платить в десять раз больше всю свою жизнь, только бы заполучить эту девушку, и пусть меня повесят, если я не заполучу ее в качестве жены, или даже без этой формальности!

— Чак все еще жив и радуется жизни! Его спасли прежде, чем он задохнулся! Разрази меня гром, если я не догадался об этом уже тогда, когда старый Рук говорил о захоронении тела. Коварный старый пират! Здорово же ты водил нас за нос!

— Мистер Пьер Робидо! Да, именно так его зовут, и это тот самый молодой человек, которого мы едва не повесили. Я помню его голос, как будто это было вчера. Его не было шесть лет, он был в Калифорнии! И заработал пятьдесят тысяч на желтом песке! А также поместил свои деньги в банке Сан-Франциско. Без сомнения, он уедет туда и пожелает взять Лину Рук с собой!

В этот момент еще одно крепкое выражение сорвалось с его уст, и на лице его появилась гримаса, которую по достоинству могли бы оценить актеры провинциального театра.

— Никогда! — решительно произнес он, — никогда этого не будет, она не уйдет с ним, я смогу найти средство, чтобы предотвратить это.

Некоторое время он стоял, раздумывая.

— Есть только одно средство, — сказал он наконец, — верное средство. Бак может сделать это. Правда, он и сам увлечен девчонкой, и он думает, что у него нет никаких шансов, потому что его товарищ стоит у него на пути… Но он очень любит деньги, и он будет не прочь рискнуть и пойти на это.

— Если он не захочет, я сам сделаю это. Я сделаю это, клянусь Б-гом! Я лучше взойду на эшафот, чем допущу, чтобы этот индеец ее заполучил, — он или кто-либо другой.

— Это не так уж рискованно, если все сделать с умом. Он уже отсутствовал однажды, и никто не вспомнил о нем. Он может снова отправиться за золотом — и на этот раз никогда больше не вернуться! Да, он никогда не вернется!

И снова крепкое выражение сопроводило эту явную угрозу.

Выплеснув таким образом свои черные мысли наружу, Брэндон несколько успокоился и продолжал:

— Как они будут довольны узнать об этом открытии! Интересно, собрались ли они все у Слаугтера? Кажется, они пошли именно туда. Да, я уверен, что найду их всех там. Я тоже пойду туда. Это обрадует их больше, чем весь ликер в таверне! Спокойной ночи, Джерри Рук! Позаботьтесь о вашем дорогом госте. В следующий раз уже не вы отошлете его подальше от этих мест!

Завершив свои размышления этой недвусмысленной зловещей фразой, он пересек плантацию и, еще раз перемахнув через забор, зашагал по дороге, ведущей к Хелине.

Глава 25

Пятый по счету взнос «платы за молчание», которая причиталась Джерри Руку, оказался последним.

Когда стороны встретились для выплаты шестого, он с удивлением и огорчением узнал, что его главный секрет раскрыт, и теперь его власти над этой компанией пришел конец!

Они не только без колебаний аннулировали заключенный контракт, но даже потребовали возврата предыдущих выплат, угрожая линчевать своего обидчика. При таком повороте дела он рад был ретироваться с места встречи.

Наверное, они настояли бы на возврате выплаченных сумм или претворили идею линчевания в жизнь, если бы не страх неизбежного скандала в этом случае. Только благодаря этому Джерри удалось избежать мести разгневанных молодых людей.

Кто же мог раскрыть им тайну о том, что Пьер Робидо жив?

Этот вопрос неоднократно задавал себе Джерри Рук, возвращаясь домой в весьма подавленном состоянии.

Это не мог быть сам Пьер, который безвыездно гостил у него со времени памятной встречи у тополя. Хотя вернувшийся золотоискатель и прогуливался с Линой вокруг дома, он никогда не покидал границ плантации; никто из посторонних его заметить не мог. Никто — ни сосед, ни кого-либо другой — не появлялся за это время вблизи плантации. Полдюжины принадлежавших Джерри Руку негров не были ранее знакомы с Пьером Робидо, и даже если бы это было не так, они не могли бы теперь его узнать.

Так кто же раскрыл им эту тайну?

Джерри Рук терялся в догадках, да и Пьер, когда узнал об этом, также был весьма озадачен.

Единственное разумное объяснение этому могло заключаться в том, что кто-то увидел и опознал Пьера Робидо: кто-либо непосредственно из этой компании, или посторонний, случайно увидевший его в гостинице или в другом месте.

Теперь, когда уже не было никакого смысла скрываться, Пьер не опасался отрыто показаться в окрестностях, время от времени он ездил в Хелину за необходимыми покупками.

О нем было известно, что он живет в доме своего бывшего хозяина, также его часто видели рядом с дочерью Рука. Те, кто проявлял интерес к семейным делам Джерри Рука, были вполне довольны, что его дочь наконец-то отдала свое сердце темнокожему, но красивому незнакомцу, остановившемуся в доме ее отца.

Вскоре все привыкли к бывшему поселенцу и окружавшим его людям. Это было время, когда в эти края прибывало много переселенцев, и любой незнакомец лишь ненадолго привлекал всеобщее внимание. При этих обстоятельствах Пьер сумел избежать излишних пересудов вокруг своей персоны.

Были, однако, и такие, которым его появление было далеко небезразлично и которые с горечью наблюдали, что улыбки молодой леди дарились Пьеру.

Билл Бак был в числе этих разочарованных поклонников, но больше всего страдал от этого Альфред Брэндон. С пылающим от ревности сердцем в груди слушал он все эти разговоры о дочери Джерри Рука и о ее счастливом возлюбленном.

Никоим образом не могло успокоить его и то обстоятельство, что Джерри Рук вернул долг в тысячу долларов по первому его требованию. Более того, это еще более его озлобило, поскольку он отлично знал источник этих денег. Теперь он понимал: богатство уже не поможет. Не было никаких шансов на то, что отец девушки вернется к нищенскому существованию. Все его планы провалились, и он строил новые, чтобы завоевать Лину Рук или хотя бы отомстить.

В связи с этим он тратил много времени и сил для осуществления зловещей цели: убийства Пьера Робидо!

Уже давно думал он об этом, но его останавливал не столько ужас совершить преступление, сколько опасение за возможные последствия.

Он уже почти договорился с Биллом Баком, собираясь подбить своего товарища на это грязное дело. Брэндон хотел было предложить Баку неплохие деньги, но репутация сына торговца лошадьми, с каждым днем становившаяся все более сомнительной, предостерегла его от вступления в такое рискованное товарищество, и он продолжил вынашивать свои зловещие планы в одиночестве.

Прошло десять дней с тех пор, как возвратившийся золотоискатель вновь поселился в доме Джерри Рука. У Пьера случайно сломалась уздечка, и он был вынужден отправиться в Хелину, чтобы в городе кузнец смог исправить эту поломку за полчаса.

Это была уздечка из сплетенного конского волоса, которую он приобрел в индейской стране хохтавов, и поскольку у него не было никакой другой, он не мог ездить на лошади и вынужден был отправиться в путь пешком.

Итак, он вышел из дома Джерри Рука, оставив смотревшую ему во след с нежностью и любовью Лину в дверях отцовского дома и обещав скоро вернуться.

Расстояние до города было небольшое, и уже менее чем через час он был в кузнице и спокойно наблюдал, как кузнец приступил к ковке его сломанной уздечки.

За ним наблюдал и тот, кто давно уже преследовал его. Он видел Пьера, входившего в город, он наблюдал за соперником на таком расстоянии, чтобы не упустить наблюдаемого из виду и в то же время не быть замеченным самому. Это был не городской житель, а человек в костюме плантатора, который, судя по шпорам на сапогах, очевидно, верхом приехал из окрестностей. У него была винтовка, и он был одет так, как обычно одеваются перед отъездом в дальнюю дорогу.

Человек, который подобным образом вооружился и экипировался, был никто иной как Альфред Брэндон.

Было множество прохожих на улицах, но лишь немногие обращали внимание на его развязную походку. Никто не заметил ни злобного блеска его глаз, ни стиснутые в напряжении зубы, говорившие о некотором зловещем намерении, созревшем в его голове.

Все эти признаки отсутствовали у того, за кем наблюдали. Спокойно следя за работой кузнеца, Пьер Робидо даже не знал, что Альф Брэндон в городе и следит за ним. Он и не подозревал в тот момент, что совсем рядом злобный и коварный враг жаждет его крови.

План Брэндона заключался в том, чтобы затеять ссору с незнакомцем и, прежде чем тот успеет взяться за оружие, убить его выстрелом в упор. Такие стычки на улицах Хелины были в порядке вещей, и они не считались чем-то предосудительным.

Пьер был вооружен ножом и пистолетом, но это оружие было спрятано от постороннего глаза.

Внезапно плантатор, казалось, изменил свои планы. Неодобрительно смотря на предполагаемую жертву, он некоторое время тщательно взвешивал свои шансы в будущей дуэли. Возможно, внушительный вид соперника, его сильные, энергичные руки заставили Брэндона изменить свое решение, поскольку он серьезно опасался исхода открытого столкновения. Выдающаяся вперед грудь Пьера Робидо подсказала ему, что под пальто у бывшего золотоискателя имеется пистолет или другое оружие. Если Брэндон промахнется своим первым выстрелом, то уже его собственная жизнь будет в руках ничего не подозревавшего пока противника.

Рассуждая таким образом, Брэндон принял еще более подлое решение, и в его глазах появился еще более зловещий блеск.

Плантатор остановился, как будто ему надоело прогуливаться взад и вперед по улице, решительно вернулся к месту, где оставил лошадь, и, вскочив на нее, в спешке покинул город.

Глава 26

Приблизительно через полчаса после отъезда Брэндона из Хелины Пьер Робидо заплатил за ремонт уздечки и, поскольку у него не было других дел, способных задержать его в городе, отправился домой — той же дорогой, которой прибыл.

Дорога к дому Джерри Рука все еще лежала на пути из Хелины в Литл-Рок, только теперь большинство путешественников, державших путь в столицу штата, не проходили через известную поляну, на которой разыгрались описанные выше трагедии, — лучше было пересечь Канни Крик до того, как вступить на эту поляну. Однако старая дорога, которая вела к дому Рука, по-прежнему пересекала поляну, и Пьер Робидо всегда возвращался из Хелины этим путем. С уздечкой, обмотанной вокруг плеча, он шел, ничего не подозревая, по дороге и представлял себе, как будет довольна Лина его скорому возвращению.

Когда он вошел на поляну, лицо его внезапно омрачилось. Это было вполне естественно, поскольку при виде хорошо известного ему дерева воспоминания нахлынули на него. Он вспомнил не только собственную агонию, когда он едва не стал жертвой жестокой шутки шестерых негодяев, но и то, что на этом самом дереве был повешен его неудачник-отец, который по убеждению Пьера, был невиновен.

Та самая горизонтальная ветка протянулась к нему, словно издеваясь и напоминая о все еще не удовлетворенной мести.

Повинуясь непреодолимому желанию, он подошел к дереву и остановился под веткой; в глазах его появился странный, загадочный блеск.

Неожиданно что-то ударило в правую руку, послышалось жужжание, словно его укусило насекомое. Но это был не укус: почти сразу же он услышал звук винтовочного выстрела и увидел дымок, поднимавшийся над кустарником рядом с ним. Пьеру стало ясно: в него стреляли, и кровь, текущая из разодранного рукава пальто, доказывала это.

Вне всякого сомнения, его намеревались убить, но промахнулись, пуля лишь зацепила кожу на руке.

Мгновенно оценив ситуацию, Пьер Робидо не остался стоять на месте. Едва прозвучал выстрел, он бросился вперед и достиг кустарника, над которым курился, медленно рассеиваясь, дым от выстрела.

Он не увидел там никого, но это было не удивительно. Конечно, подлый убийца не желал оставаться на месте, чтобы его обнаружили. Но он должен быть где-то рядом, среди деревьев. Задержав дыхание, Пьер прислушался.

Какое-то время он не слышал ничего, кроме шелеста листвы, и уже начал опасаться, как бы не стать мишенью для нового, смертельного выстрела, когда вдруг крик сойки послышался среди деревьев. Теперь ему стало ясно, что кто-то, пробираясь среди деревьев, спугнул птицу, продолжительным громким криком выражавшую недовольство неожиданным вторжением. Это мог быть только убийца, в спешке покидавший место, откуда он стрелял. Ориентируясь на крик сойки, Пьер возобновил преследование.

Не пройдя и двадцати ярдов, он услышал шаги и шуршание листьев, как будто кто-то пробирался через чащу леса. Без колебаний Пьер поспешил в направлении, указанном этими звуками.

Спустя десять секунд он увидел оседланную лошадь, привязанную к дереву, и человека, отвязывавшего ее. Человек этот старался как можно скорее освободить лошадь, но тяжелая винтовка явно мешала ему. Это было то самое оружие, из которого стреляли; Пьер Робидо также признал человека, пытавшегося его убить.

— Альфред Брэндон!

С воинственным кличем, характерным для индейцев, потомком которых он являлся, Пьер бросился вперед и, прежде чем пытавшийся скрыться убийца успел сесть в седло, схватил его за горло и сбросил вниз, с силой ударив о дерево. Лошадь, напуганная жестоким нападением, издала громкое ржание и ускакала галопом.

— Слава Б-гу! — крикнул Робидо. — И благодарю тебя, мистер Альф Брэндон, что ты предоставил мне этот шанс! Это как раз то, чего я желал! В течение шести лет я ждал своего часа, и вот он пришел, как будто само Провидение позаботилось об этом!

Брэндон к этому времени успел оправиться от удара, достал свой пистолет и попытался выстрелить. Но прежде чем он успел нажать на курок, противник железной хваткой сжал его запястье, и, вырвав оружие, снова ударил негодяя о дерево. Шатаясь и приходя в себя от шока, Брэндон увидел дуло собственного пистолета, направленного ему в голову, и понял, что вот-вот пуля окажется у него в мозгу. Крик ужаса перед лицом неминуемой смерти сорвался с его губ.

К его удивлению, выстрел не был сделан!

Пьер Робидо, отбросив пистолет, стоял перед ним совершенно безоружный!

— Нет, мистер Альф Брэндон, — сказал он, — Выстрел в голову слишком хорош для такой собаки как ты; ты должен умереть собачьей смертью! Уйдем отсюда! Пошевеливайся! Я хочу посмотреть, кто из нас сможет дольше провисеть на одной руке. Мы состязались в этом шесть лет назад, но соревнование не было справедливым. Теперь твоя очередь. Давай, пошел!

Удивленный услышанным, Брэндон колебался, стоит ли подчиниться. Спокойный тон его противника указывал на то, что это не шутка, и Пьер приготовил ему что-то ужасное. Брэндон украдкой взглянул направо, пытаясь оценить шансы на спасение.

Робидо прочитал его мысли.

— Только попробуй улизнуть, — сказал он, отгибая отворот своего пальто и показывая спрятанный пистолет. — У меня есть оружие, и я его применю, если ты сделаешь малейшую попытку выйти из игры. А ну, пошли!

Сказав это, он схватил негодяя за запястье и, непрестанно толкая его, препроводил на поляну.

Через пять минут после этого они уже стояли под деревом — тем же самым, на котором Пьер Робидо перенес весь ужас, когда был в одиночестве подвешен на одной руке.

— Что ты собираешься делать? — спросил Брэндон дрожащим голосом.

— Я сказал тебе, я желал был посмотреть, как долго ты сможешь выдержать это.

Сказав это, он снял с себя уздечку и ножом отрезал от нее поводья. Это были две прочные длинные веревки, сплетенные из конского хвоста.

Брэндон стоял бледный, дрожа от страха. Он догадывался, с какой целью делаются все эти приготовления. Снова мелькнула у него мысль о побеге и снова Пьер прочел ее.

— Бежать бесполезно, — сказал он со всей серьезностью. — Ты весь в моей власти. Если ты попытаешься бежать, я размозжу твою голову о дерево. Так, свяжем твою левую руку.

Опасаясь смерти, Брэндон позволил набросить на руку петлю, сделанную на одном из поводьев. Другой конец веревки был обмотан вокруг бедра и закреплен узлом, так, что левая его рука оказалась прочно привязанной к ноге. Другая веревка со скользящей петлей была наброшена ему на шею, а второй ее конец переброшен через одну из верхних ветвей дерева.

— А теперь, — крикнул Робидо, — цепляйся за ветку и повисни на правой руке, так же, как ты тогда заставил меня сделать. Быстрее, или я вздерну тебя за шею!

Изумленный, Брэндон не знал, что делать. Говорит ли его враг серьезно или это только мрачная шутка? Он был бы рад поверить в это, но жестокий и мстительный взгляд Робидо не позволял ему надеяться на милосердие. Он понимал теперь, насколько его поступок не заслуживал снисхождения.

У него даже не оставалось времени на раздумья. Он почувствовал, как петля затянулась на шее, и веревка потянула его вверх.

В следующий момент он был поднят над землей и машинально схватился за горизонтальную ветку свободной правой рукой, чтобы спасти себя от немедленного удушения.

— Ну вот теперь, — воскликнул Робидо, забравшись на дерево и быстро привязав веревку к верхней ветке, — теперь, мистер Альф Брэндон, ты можешь на своей шкуре испытать то, что я чувствовал шесть лет назад, когда ты и твои товарищи оставили меня здесь одного. Так что приятного тебе времяпрепровождения!

И, презрительно рассмеявшись, Пьер Робидо покинул поляну!

Все ужасы агонии человека, над которым нависла угроза смерти и который понимает, что нет никаких шансов на спасение, испытал в тот час Альфред Брэндон.

Напрасно он кричал до хрипоты — его голос невозможно было услышать далее чем за сотню ярдов от дерева, которое вскоре должно было превратиться в виселицу для него. Не было никакого ответа на его крики, кроме эха, отражавшего его собственный голос. Никого, чтобы услышать и спасти его!

Он не надеялся, что будет спасен человеком, который недавно его оставил. Презрительный смех его мучителя убил в нем всякую надежду, хотя он громко звал Пьера Робидо по имени, взывая к милосердию.

Пьер Робидо не пришел ему на помощь, и после долгой и мучительной борьбы, когда правая его рука обессилела и не могла больше удержать тело, он отпустил ветку, чтобы найти неминуемую смерть, и… спрыгнул на твердую землю!

Раздался звонкий смех, который неприятно отозвался в ушах Альфа Брэндона, целого и невредимого; смех еще более неприятный от того, что вместе с его противником смеялась над ним и молодая девушка. Но ему уже было не до этого после пережитой агонии страха и ужаса и, поспешно подпрыгнув, чтобы высвободить свою шею из петли, он быстро продрался сквозь чащу леса, даже не бросив беглый взгляд на Пьера Робидо и Лину Рук, стоявших на краю поляны и ставших свидетелями его унижения!

Наша история подошла к концу, по крайней мере, та ее часть, которая интересна читателю. Все, что произошло далее с действующими лицами этой истории, вполне укладывается в рамки обычной повседневной жизни. Читатель, наверное, не удивится, узнав, что молодой человек, в жилах которого текла и индейская кровь, женился на дочери бывшего скваттера и увез ее в Калифорнию; что отец девушки распродал свои дом и плантацию, чтобы вместе с ними податься далеко на запад.

Вот и вся нехитрая история Джерри Рука, его дочери и зятя; все трое менее чем через двенадцать месяцев поселились в новом доме на тихоокеанском побережье и зажили спокойной земной жизнью.

Там, в Калифорнии, Пьер Робидо больше не опасался своих врагов или ревнивых завистников; там же Лина Рук, над которой более не довлела угроза нищеты и связанных с этим унижений, смогла стать настоящим украшением общества; там также ее отец, раскаиваясь в прошлых грехах, готовился к будущей смерти.

Вскоре Джерри Рук умер, раскаиваясь в преступлениях, как совершенных, так замышляемых им.

Судьба Альфа Брэндона оказалась как две капли похожей на судьбу его отца. Спиртные напитки быстро свели его в могилу, только в отличие от отца он не оставил после себя наследника и, более того, спустил все свое состояние, пропив его в таверне и проиграв в азартные игры. Его душеприказчики едва сумели оплатить катафалк, который отвез его бренное тело для погребения.

И, совсем наоборот, прошедшие вскоре после кончины Альфа Брэндона похороны Билла Бака были проведены за счет общества. Его могила была вырыта не далее чем на расстоянии фута от виселицы, куда он угодил за многие преступления, совершенные против общества; последнее и самое серьезное — хладнокровное убийство с целью грабежа.

Спенсер, Слаугтер, Рэндалл и Граббс остались в живых, чтобы принять участие в последней братоубийственной бойне. Все четверо, как и следовало ожидать, способствовали разжиганию этой грязной войны, позорной страницы в истории штата Арканзас, были замешаны во многих жестоких злодеяниях и были убиты, бесславно закончив свое земное существование.

Хелина как и раньше стоит на берегах великой реки, и многие в этом городе еще помнят трагедию несчастного повешенного Дика Тарлетона, однако лишь очень немногие знакомы с историей «Беспомощной руки».