Избранные произведения в одном томе

Четверг

До коттеджа они добрались в тот же день, примерно в пятом часу пополудни. Дэвид припарковал машину перед домом, и минуту они с Эллен сидели, не двигаясь, в молчании рассматривая обшитый досками фасад, проржавевшие сетки на окнах и сами окна с грязными разводами на стеклах. Наконец Дэвид заметил:

— Буду весьма удивлен, если окажется, что Родрик и Мадлен ждут нас.

Эллен отозвалась неопределенным смешком, который Дэвид не мог счесть ни признаком веселья, ни признаком озабоченности. Он повернулся к ней и с ободряющей улыбкой спросил:

— Хочешь, поедем поищем другое место?

Она подняла на него удивленные глаза.

— Но ведь здешний агент по недвижимости сказал, что другого места поблизости нет.

— А мы и не станем искать здесь.

Недоумение, написанное на ее лице, стало более явным.

— Ты предлагаешь уехать из Логен-Бич?

— Я что хочу сказать… — Он сделал неопределенный жест. — Уехать, на мой взгляд, будет лучше, чем оставаться там, где тебе не нравится. — Дэвид опять выдавил из себя улыбку. — Речь-то, во всяком случае, идет только о том, где мы будем ночевать. Дни мы могли бы проводить тут.

Эллен неуверенно кивнула и перевела взгляд на коттедж. На самом деле проводить тут дни было тоже невозможно, Дэвид не сомневался в этом. Не говоря уж о всем прочем, здесь было слишком холодно. Он откинулся назад, снял руки с руля и обернулся в ту сторону, откуда доносилось приглушенное дыхание прибоя. Странно, что этот дом, расположенный так близко к воде, уцелел, в то время как другие разрушены.

— Досадно, что другой домик погиб, — сказал он.

— Досадно, — эхом отозвалась она.

Дэвид взглянул в сторону жены, пытаясь понять выражение ее лица. Несомненно, оно говорило о сожалении и разочаровании. Что там еще? Смирение и покорность? Потянувшись, он накрыл ладонью ее пальцы, сложенные вместе на коленях.

— Я не собираюсь менять наш план, — постарался объяснить он. — Но как бы сказать… В общем, мы ведь проделали такой долгий путь, и было бы довольно глупо после этого оставаться там, где нам вовсе не нравится.

Теперь она выглядела обеспокоенной.

— Куда же нам ехать?

— Ну… — пожал плечами Дэвид, — не сомневаюсь, что в окрестностях Саунда полно приличных коттеджей. Мы могли бы…

Он замолк, так как Эллен уже отрицательно качала головой.

— Нет-нет, — возразила она, — уверена, что этот тоже вполне приличный. Мы ведь еще даже внутри не были и ничего не видели, а уже готовы отмахнуться от него. — Она улыбнулась. — Пойдем, посмотрим.

— Ты настроена на это?

— Очень даже.

С этими словами Эллен распахнула дверцу и вышла.

Дэвид сделал то же самое и теперь стоял возле машины, морщась от онемения ног. Затем устало потянулся и тут же вздрогнул, почувствовав, что ледяной ветер пробирает до костей.

Когда они подходили к дому, Дэвид обратил внимание на ряд высоких окон, шедших по второму этажу задней стены коттеджа.

— Должно быть, там находится студия, — предположил он.

Эллен подняла глаза.

— Оттуда, наверное, открывается грандиозный вид, — продолжил Дэвид и снова содрогнулся от холода. — Брр, до чего тут зябко!

— Согласна.

Что-то в тоне Эллен — побежденном, безнадежном — заставило его взглянуть на нее вопросительно. Она почувствовала этот немой вопрос и отозвалась с вымученной улыбкой:

— Не обращай на меня внимания. Небольшой приступ ностальгии, только и всего. — С этими словами она оглянулась, пытаясь изобразить оптимизм. — Логен-Бич ни капельки не изменился.

— Если не считать того, что приют нашего медового месяца мог быть смыт в море ураганом.

— Вот это было бы по-настоящему досадно, — грустно проговорила Эллен. — Мне так не терпелось увидеть его опять.

— Может, его и не смыло никуда, — произнося эти слова, он не смотрел на жену, но краем глаза отметил ее вопросительный взгляд. — Стоит себе целехонький.

— Что, если он стал совсем другим? — дополнила она.

Дэвид кивнул.

— Самое лучшее — это то, что мы прекрасно помним, каким он был тогда.

— Про себя он добавил: «В шестидесятом. Боже милостивый! Ни мало ни много — двадцать один год назад». Боль от этой мысли была внезапной, и потому его фальшивый энтузиазм мгновенно улетучился. Усилием воли он попытался вернуть его обратно. Вынул из кармана куртки ключ, полученный у агента по недвижимости, вставил в замочную скважину, отворил входную дверь и тут же услышал, как ее нижняя планка проехалась по потертому ковровому покрытию.

— С удовольствием перенесу тебя через порог.

— Сумеешь? — Она подавила лукавую улыбку.

Дэвид ответил взглядом, преисполненным притворного упрека:

— Какое нахальство заявлять такое человеку, который два часа в неделю занимается тяжелой атлетикой.

Наклонившись, он левой рукой подхватил ее под колени, правой — под поясницу и воскликнул:

— Алле-гоп!

— Нет-нет, дорогой, не вздумай. — Улыбка Эллен вдруг стала смущенной. — Я пошутила. — Она высвободилась из его рук. — Ты можешь повредить спину.

Дэвид выпрямился.

— Ты же не хочешь провести свой второй медовый месяц в постели? — продолжала она с улыбкой.

— Именно этого я и хочу.

— Я имею в виду — на больничной койке!

— Определенно нет. Твоя взяла.

Когда они очутились внутри дома, Дэвид скорчил недовольную мину:

— Если бы такое было возможно, я бы сказал, что внутри гораздо холодней, чем снаружи.

Эллен улыбнулась.

— Не сомневаюсь, что веселый огонь в этом славном очаге быстро выгонит холод.

Дэвид согласно кивнул. Тем временем его внимательный взгляд быстро обежал помещение.

— Относительно неплохо, — заметил он и, не дождавшись ответа, глянул на Эллен: — Разве не так?

— Да, неплохо, — согласилась она, но убежденности в ее голосе не было.

Дэвид обвил руками талию жены.

— Полно, — заговорил он, — давай подыщем другое место. — И, отвечая на удивленный взгляд Эллен, пояснил: — Тебе же тут не нравится.

— Почему? Нравится!

— Нет, не нравится. Не притворяйся, мы найдем…

— Нет. — Она оборвала его с такой решительностью, что он даже удивился. — Я хочу сказать… — Эллен смущенно улыбнулась. — Мы же решили провести неделю в Логен-Бич. И если мы откажемся от этой мысли, будет уже совсем не то.

— Я знаю, но…

— Мне нравится тут, Дэвид. Правда, нравится. Просто пока здесь ужасно холодно. Но вон там, — она указала рукой в сторону, — стоит газовый обогреватель, о котором говорил агент. И когда мы включим его да к тому же разведем огонь в камине, тут станет уютно, как…

Последовал неопределенный жест.

— Как на Рождество в морге? — поддразнил он.

Она скорчила укоризненную гримаску и направилась в гостиную. Дэвид несколько секунд смотрел ей вслед, затем обернулся, захлопнул входную дверь и вздрогнул. «Сам воздух превращается в какую-то осязаемую субстанцию», — пришла ему в голову мысль. Он словно видел, как воздух густой струей втекает в его легкие, подобно жидкости с низкой температурой замерзания. Сжав зубы, будто создавая барьер этому потоку, он прошел за Эллен и оказался в сумрачной, едва освещенной комнате.

Облицованный камнем очаг находился слева, по центру западной стены. На каменной кладке стены, над каминной полкой висела картина: парусное судно, уносимое волнами разбушевавшегося моря. Дэвид прищурился и подошел поближе. Это был оригинал, написанный маслом. Он перевел взгляд на книжные шкафы, встроенные в стену по обе стороны камина, потом на небольшие закрытые жалюзи окна над ними, затем оглядел мебель: огромный диван прямо перед камином, кресла, столики с лампами. Этот гарнитур напомнил ему мебель из иллюстрированного каталога Серса-Ройбека за 1937 год, который он листал в литературном отделе киностудии «Метро-Голдвин-Майер».

— Не так уж плохо, — услышал он голос Эллен и вопросительно глянул на нее.

— Ты вправду так думаешь?

— Мне тут нравится, — ответила она с улыбкой.

— Отлично.

— Во всяком случае очень обжитое гнездышко. Давай посмотрим остальное!

Что-то в ее голосе — возможно, след того неуемного любопытства, полудетская черта, которую он в ней всегда любил, — заставило его улыбнуться и шутливо склонить голову.

— Показывайте дорогу, Эллен Оудри.

Они прошли по потертому ковру к узкой, примыкающей к стене лестнице и оказались в небольшом алькове, нише, превращенной в маленький обеденный уголок. Потолок в этой части огромной комнаты находился всего лишь в нескольких дюймах над головой Дэвида. В этом алькове имелось двойное окно, убранное нарядными занавесками; круглый, кленового дерева стол с четырьмя стульями; матовая медная лампа над столом. Большую часть паркетного пола закрывал многоцветный овальный коврик. Справа от двери в кухню располагался буфет, над которым висело потускневшее старинное зеркало.

— Ну, да тут совсем уютно, — произнесла она.

— Гм.

Дэвид толкнул вращающуюся дверь и, пропустив вперед Эллен, вошел в кухню.

— Действительно, уютная и теплая кухонька, — насмешливо заметил он, глядя на облачка пара, срывающиеся с его губ при каждом слове.

— Оставь дверь открытой и таким образом выгонишь холод отсюда, — предложила она.

— Вот откуда неприятности, — сообщил Дэвид и, подойдя к небольшому холодильнику, захлопнул его дверцу.

Провод с вилкой на конце лежал, свернутый кольцами, наверху холодильника.

— Черт! — с притворным негодованием выругался он. — Можно подумать, нам тут только кубиков льда и не хватает.

— Вместо них вполне сойдут кончики моих пальцев, — поддержала шутку Эллен.

Улыбнувшись, Дэвид повернул один из вентилей плиты. Безрезультатно! Плита не работала. Он вернул вентиль в прежнее положение и поочередно взглянул на раковину и полки; на окна над ними, выходящие на Саунд; на застекленную дверь, затянутую гардиной; на желтого цвета деревянный стол с таким же стулом, стоявшие в центре покрытого линолеумом пола.

— Итак, это мы назовем кухней.

— Не морозильной же камерой, — отозвалась Эллен, вздрагивая от озноба. Она вышла из кухни и вернулась в обеденный уголок.

Дэвид вдруг почувствовал, что буквально не может двинуться с места: обессиленная нервная система затрудняла движения. Им не следовало возвращаться в Логен-Бич, это была его глупая идея. Какая жалость, что сейчас они не в Шерман-Оукс, в их уютном, теплом домике на склоне холма. И до чего же глупо, просто абсурдно, что Марк сейчас торчит там один и между ними пролег целый континент.

— Дорогой?

Эллен приоткрыла вращающуюся дверь и с любопытством смотрела на него.

— Что-нибудь случилось?

— Нет-нет, просто я… — Дэвид изобразил на лице улыбку и шагнул к ней. — Просто я вижу сны наяву. — Он понял, что не должен портить ей эту поездку. — Эй, мы даже наверху еще не были!

Она ответила ему такой же улыбкой:

— Пойдем посмотрим, каково там.

За обеденным альковом, справа, пряталась неосвещенная лестница. Эллен первой подошла к ней. Когда они стали взбираться по ступеням, покрытым потертой ковровой дорожкой, Дэвид обратил внимание на ряд небольших написанных маслом картин, висевших на стене вдоль лестницы. Каждая из них являлась либо пейзажем, либо мариной; все они несли отчетливый местный колорит.

«Они, похоже, принадлежат кисти того художника, который написал и картину, висящую над камином», — сообразил он.

Остановившись перед тем пейзажем, на котором был изображен берег рядом с их коттеджем, Дэвид указал жене на верхний левый угол картины:

— Вот тот особняк, который мы видели.

Эллен остановилась и оглянулась.

— Что за вид, должно быть, открывается из дома, расположенного на этом высоком утесе, — произнесла она.

— Интересно, там обитают те же люди, что и тогда, когда мы приезжали сюда впервые? — подумал вслух Дэвид. — Даже если так, то вряд ли мы смогли бы узнать их при встрече.

Первый пролет лестницы заканчивался площадкой, с ее правой стороны располагалась дверь. Дэвид повернул холодную медную ручку и шагнул в комнату. И тут же его поглотила кромешная тьма.

— Боже! — пробормотал он.

Эллен присвистнула и остановилась рядом с ним.

— По-моему, это худшее из всего, что мы сегодня видели.

Дэвид направился в глубь комнаты, к окну, его шаги гулко отозвались в огромном пустом помещении.

— Какая красота! — воскликнул он, отдернув край шторы и выглянув наружу. — Отсюда видно… — Он прервался, обернувшись к Эллен, которая стояла в дверях, обхватив себя руками. Она явно была в нетерпении. — Замерзла?

Она резко кивнула.

Огромные кольца со скрежетом отошли в сторону, когда Дэвид отдернул штору, обнажив не менее четырех футов остекленной поверхности. Повернувшись, он с любопытством оглядел огромную комнату. Она была совершенно пуста, за исключением деревянного рабочего стола у восточной стены. Его поверхность испещряли шрамы от ударов мастихина и множество пятен масляных красок. Около той стены, где они стояли, находилась продавленная кушетка. Дэвид оглядел ее обивку, главным мотивом которой являлись сосновые иглы и шишки, затем рассмотрел сложенное в изножье одеяло.

— Сомневаюсь, что мы станем часто пользоваться этим помещением, — пробормотал он.

Эллен не ответила, и он снова взглянул в ее сторону. Оказалось, что жена уже вышла из мастерской и теперь поджидала его на лестничной площадке. Тогда он тоже оставил студию и вышел, прикрыв за собой дверь.

Оказавшись на площадке рядом с женой, он обнял ее за плечи, и они вместе стали подниматься по лестнице. Почувствовав, что Эллен вздрогнула, Дэвид сказал:

— Ты замерзаешь.

— Да, кажется, я простыла.

Прямо перед ними на площадке второго этажа оказалась еще одна дверь. Дэвид распахнул ее и вздрогнул, увидев мутные силуэты — свой и Эллен, отраженные в небольшом зеркале ванной комнаты.

— Вот и они, — провозгласил он с шутливой важностью. — Друзья, перед вами мистер Гусиная Кожа и миссис Ознобка.

Вызвав у Эллен улыбку, Дэвид развернул ее влево и распахнул дверь в спальную комнату.

— Вот мы и пришли, — сказал он.

Дэвид провел жену через всю сумрачную комнату и усадил на кровать. Это массивное сооружение из клена, с пологом, покоившимся на четырех столбиках, было незастланным. На планке, расположенной в ногах кровати, висел плед в черно-оранжевую клетку. Дэвид быстро сдернул его и тут же закашлялся от пыли.

— Мне кажется, что в этом доме постоянно были жильцы, — предположил он, стараясь укутать плечи жены пледом, подоткнуть его со всех сторон и укрыть ей ноги. — Вот так. — Наклонившись, легонько поцеловал кончик ее носа. — Прямо как снежную бабу целуешь. — Усмехнулся, потрепал ее по плечу и снова оглянулся. — Смотри-ка, — воскликнул он неожиданно, — как раз то, о чем ты мечтала, — камин в спальне.

— Давай поскорее разожжем его, — попросила Эллен, дрожа под накинутым пледом.

Дэвид направился к камину и заглянул в него.

— Думаю… — начал он, но не договорил и, подойдя к ближайшему окну, поднял жалюзи. Затем снова вернулся к камину, чтобы разглядеть его внутреннее устройство. — Ну-ну!

Отодвинув в сторону экран и обнаружив рядом с ним старую, с обгорелыми краями газету, он вырвал несколько страниц и сунул их в топку, под кучку почерневшего от огня плавника. На каминной полке нашелся коробок спичек, он чиркнул одной, поднес огонь к газете, и та вспыхнула. Дэвид выпрямился, отодвинулся от занявшегося пламени и вернул экран на место. Затем обернулся к жене:

— Ну и как это выглядит?

— Как в раю, — пробормотала она.

Улыбнувшись, Дэвид пересек спальню и, подойдя к окну мансарды, поднял жалюзи. Увидев стоящую перед домом машину, он почему-то пожалел, что они не едут сейчас в ней в аэропорт Кеннеди, где могли бы оставить ее в агентстве недвижимости и заказать билеты на первый же рейс в Лос-Анджелес. Но он подавил этот импульс и с улыбкой повернулся к Эллен, стоявшей перед камином, все еще с пледом на плечах.

— Теперь получше? — поинтересовался он.

— Гм…

— Отлично!

Минуту они молча смотрели на плясавшее пламя, затем Дэвид снова заговорил:

— Кажется, все налаживается, Эл.

Она неуверенно улыбнулась в ответ. Он погладил ее по спине.

— Схожу принесу наш багаж.

— Помощь требуется?

— Нет-нет, сам справлюсь. Лучше сконцентрируйся на том, чтоб поскорей согреться.

Она улыбнулась:

— Постараюсь.

Дэвид покинул спальню с тем же чувством, с каким узник покидает опостылевшую камеру.

Ветер почти стих. Было так же холодно, как и в момент их приезда, но без пронизывающего ветра стало приятней. Заметив позади дома огромный дровяной ящик, Дэвид почувствовал себя почти счастливым. Торопливо откинул крышку, сунул руку и хотел было ощупью определить, есть ли там дрова, но, передумав, отдернул руку. «Еще не хватало скончаться во время своего второго медового месяца от смертельного укуса какого-нибудь дурацкого паука», — сказал он себе. Приглядевшись и не обнаружив в ящике ничего опасного, вынул из него несколько поленьев и поспешил в дом.

Закрыв за собой дверь кухни, он миновал темную гостиную, плечом толкнул вращающуюся дверь и направился через альков в спальную комнату. Эллен поддерживала огонь в камине, скармливая ему коробки от крекеров. Как и Дэвид, она не снимала верхней одежды.

— Ты уверен, что у нас достаточно еды? — спросила она, когда он свалил дрова у очага.

— Полно!

Дэвид снял куртку, подбросил несколько поленьев в огонь и поправил их кочергой. Затем убрал экран, и они уселись друг подле друга на кушетке, протянув ноги к огню. Он обнял жену за плечи, и она мягко прильнула к нему.

В общем, получался приятный вечер. Сначала они решили было поехать пообедать в Порт-Джефферсон и не пытаться наладить свое хозяйство до того, как подключат газ и электричество. (В агентстве им пообещали, что это будет сделано на следующий день.) Но перспектива пятидесятичетырехмильной поездки по незнакомой, плохо освещенной дороге показалась малопривлекательной. Когда же обнаружилось, что запасы фруктов и печенья, оставшиеся после их обеда в придорожной закусочной, достаточно велики, то решение никуда не ездить было принято. Они неторопливо ели, сидя перед очагом и оживленно болтая.

— Могу спорить, что Линде и Биллу здесь пришлось бы по душе, — сказала Эллен.

— Наверняка, — поддакнул Дэвид. — Хотя сомневаюсь, что Биллу понравилось бы ездить к роженице в больницу за двадцать семь миль по проселочной дороге.

— Определенно нет. — При этих словах улыбка Эллен увяла. — Надеюсь, что до нашего возвращения роды не начнутся.

— Ты не забыла посоветовать Линде стискивать ноги покрепче, пока мы не вернемся? — съехидничал он.

Она не отозвалась на шутку, и, глянув на лицо жены, Дэвид заметил, что теперь улыбка ее стала почти печальной. «Не в том ли причина ее грусти, что Эллен осознает себя матерью молодой женщины, которая в свою очередь готовится стать матерью?» — спросил он себя. Правда, он никогда не наблюдал у нее в этом плане никаких других эмоций, кроме нетерпеливой радости, но ведь не может же женщина не воспринимать такое событие как еще одно напоминание о своем возрасте.

Он откинулся на подушки кушетки. Тема беседы, казалось, иссякла, вид пляшущих язычков пламени заставил их погрузиться в молчание. Засмотревшись на огонь, Дэвид забыл об окружающем. Словно темнота обступила его. Как будто он оказался в начале длинного черного туннеля, в конце которого развели костер. Постепенно сознание затуманилось, мысли стали неясными. Какое-то время он еще балансировал на самом краешке сна, ничего не делая для того, чтобы стряхнуть с себя оцепенение. Какая-то тяжесть давила на его веки, глаза слипались.

— Дорогой?

Он вздрогнул и оглянулся на Эллен.

— Хочешь спать?

— Нет-нет! — Он поборол зевок. — А ты что-нибудь надумала?

— Надумала отправиться на недолгую прогулку перед сном. Ты не станешь возражать?

— А-а, хорошая мысль.

Через несколько минут они уже выходили из дома, направляясь в сторону моря. Песок славно поскрипывал под их высокими ботинками.

— Куда идем? — поинтересовался Дэвид.

— Ну… — Эллен неуверенно махнула в сторону далекого утеса. — Может быть, к нему?

— Ничего не имею против.

Она взяла его под руку.

— В таком случае нам туда.

— Завтра непременно отправимся на машине куда-нибудь подальше, только нужно будет захватить с собой побольше еды, — мечтательно предложил он.

— Как хорошо!..

Больше они не разговаривали, и Дэвид опять нырнул в свои почти беспредметные грезы: ритмичное поскрипывание песка, шум волн, то набегающих на берег, то с шорохом отступающихся, действовали на него завораживающе. Вскоре он уже ровным счетом ни о чем не думал, разум словно парил в пустоте. Когда Эллен наконец заговорила, он даже не услышал ее слов, только вздрогнул и непонимающе взглянул в ее сторону:

— Мм?

— Именно это мы с тобой и делали в ту, нашу первую ночь, — повторила она свои слова.

Сознание отметило их, но смысл ускользнул от него. Первая ночь? Прошло не менее пятнадцати секунд прежде, чем до него дошло, что она говорит об их медовом месяце.

— Ты права, — произнес он. — Я это помню.

Снова повисло молчание, и вместе с ним на плечи Дэвида снова лег груз безнадежности. Выйдет ли у них что-нибудь? Поправят ли они свои отношения после того, что случилось?

— А вот и особняк, — сказала Эллен.

Дэвид рассеянно моргнул и запрокинул голову, чтобы получше рассмотреть высившуюся перед ним скалу. Верхние этажи особняка четко вырисовывались на фоне неба, в одном из окон был виден свет лампы.

— Все-таки интересно, живет там кто-нибудь или нет? — сказал он.

— Кто бы там ни жил, сейчас они, наверное, путешествуют по Европе, — ответила Эллен. — Или отдыхают на Гавайях.

— Господи, ты думаешь, что для кого-то это может быть лишь летней резиденцией?

— Вполне возможно. — Она поежилась от холода и подняла воротник куртки.

— Сильно замерзла?

— Нет, совсем немного.

— Хочешь вернуться?

— Лучше прогуляемся еще.

— Ладно.

Вскоре они добрались до подножия утеса и там обнаружили, что прогулочному маршруту пришел конец из-за прилива. Они стояли, обнявшись и рассматривая волноломы, уходившие далеко в море. Некоторое время Дэвид пытался придумать какую-нибудь тему для разговора, но на ум ничего не приходило, и он оставил эту мысль. Ничего не поможет, ему не преодолеть то отчуждение, которое овладело ими. И от кого оно, собственно, исходит: от него или от нее?

— Думаю, что нам необходимо получше выспаться ночью, — наконец заговорила Эллен.

— Совершенно необходимо, — услышал он собственные слова. — На прогулку можно отправиться и завтра.

Когда они вернулись, ему удалось подключить водоснабжение. Пока Эллен мылась и чистила зубы на ночь, Дэвид развел огонь в камине спальной и теперь стоял подле него, любуясь языками пламени. Затем натянул на себя пижаму, порадовавшись, что жена убедила его взять шерстяной комплект, торопливо пробежал по холодным плиткам пола и нырнул под одеяло. Застонав от промозглого холода простыней, он потер ступни друг о друга, чтобы согреться, и уселся, обхватив себя руками и оглядывая безмолвную комнату.

Дэвид подумал, что коттедж построен не позднее начала тридцатых. Нельзя сказать, чтоб он был так уж уродлив. В этой комнате довольно уютно. Альков в качестве обеденной зоны тоже удачная находка, а вот гостиная, конечно, менее приятна. Но общий облик и устройство дома говорили о вкусе его создателей.

Дэвид дотянулся рукой до прикроватного столика и выдвинул его единственный ящик. Заглянув внутрь, обнаружил, что тот совершенно пуст, за исключением палочки благовоний под названием «Amour Exotica»,[66] что заставило его улыбнуться. Приподняв краешек обертки, он увидел сморщенные, цвета умбры лепешечки и поморщился от их запаха.

Поскорее завернув благовония, он бросил их на дно ящика и толчком задвинул его. Повернувшись на другой бок, чтобы поправить подушку, он вдруг неожиданно увидел пять крестиков, вырезанных на деревянной панели изголовья кровати. Отметины явно были давнишними, и ему стало интересно, кто бы мог их здесь оставить. Скорее всего, женщина: мужчины обычно не склонны к такого рода символике. Наверное, молодая женщина, почти девочка. Может быть, даже одна из новобрачных, приезжавших сюда, как и они когда-то, чтоб провести медовый месяц. Откинувшись на подушку, Дэвид представил ее с мужем в этой кровати. Только что миновали минуты близости, и влюбленные, все еще тесно прильнув друг к другу, лежат в безмятежной идиллии. Ноги их переплетены, рука мужчины обнимает ее теплое, мягкое тело. Но вот женщина томно вытянула руку и ногтем — или заколкой для волос, или камнем обручального кольца — процарапала эти отметки на деревянном изголовье кровати. Сначала первую, потом вторую, затем третью — пока не выстроила весь этот ряд из пяти ровненьких крестиков. Закончив труд, она послала мужу сонную улыбку, свернулась подле него клубочком и заснула умиротворенная.

Неожиданно в камине послышался шум: одно из догоравших поленьев затрещало, надломилось и рухнуло на решетку. Дэвид вздрогнул, обернулся, и тут ему пришлось снова вздрогнуть: вышедшая из ванной Эллен неподвижно стояла в дверном проеме и пристально смотрела на него.

«Сколько же времени она смотрит на меня?» — мелькнуло у него в голове.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Ничего. — Она уклончиво улыбнулась и направилась к кровати. Поставила подсвечник на столик и принялась расстегивать купальный халат. Затем вдруг наморщила нос.

— Что это за странный запах?

— «Amour Exotica», — с важностью ответил он.

— Что? — Эллен не поняла, и улыбка ее стала вопросительной.

— Благовония такие, — пояснил Дэвид. — Валялась палочка в ящике столика с моей стороны кровати.

— Ох! — Она повесила халат на спинку, скинула домашние тапки, забралась под одеяло и сразу застучала зубами.

— Господи, это же все равно что пытаться прикорнуть между глыбами льда.

— Придвигайся поближе, будет теплее, — пригласил он.

— Но я не хочу, чтоб ты тоже мерз.

— Не глупи, пожалуйста.

— Ну тогда… — Она несмело скользнула к нему, но прикосновение ее ледяной ступни чуть не заставило его подпрыгнуть. — Извини, я же говорила.

Дэвид постарался взять себя в руки и не вздрагивать от прикасания ее холодной ступни к его лодыжке. Потянулся к ней и застегнул воротник бело-голубой пижамы, отметив про себя, как молодо и даже по-мальчишески забавно она сейчас выглядит. Юную миловидность ее облика подчеркивали коротко подстриженные темно-русые волосы. Округлые груди прятались в глубоких складках просторной шерстяной пижамы.

Дождавшись, когда Эллен согрелась, Дэвид скинул с себя одеяло и встал, намереваясь отправиться в ванну.

— Иду чистить зубы, — объявил он.

— Тебе свеча не понадобится?

— Ах да! — Он вернулся к столику и взял подсвечник. — Ужас, до чего же этот пол холодный.

Ему пришлось спуститься по лестнице в поисках забытых тапок и, лишь найдя их, он отправился в ванную.

— Скоро вернусь, — провозгласил он и, не дождавшись ответа, взглянул через плечо на жену. — А ты тут будешь?

Она закивала, улыбаясь:

— Буду, буду. Чисти их хорошенько.

Когда Дэвид вернулся в спальню, Эллен лежала к нему спиной. Он поставил свечу на столик, скинул тапки и торопливо скользнул под одеяло. Леденящий холод ванной пробрал его до костей. Улегшись, он несколько раз сильно вздрогнул, но вскоре почувствовал, что начинает согреваться. Несколько минут спустя выпростал левую ладонь из-под одеяла, лизнул кончики указательного и большого пальцев и загасил свечу.

Спокойно полежав полминуты, Дэвид приподнялся на локте и поцеловал Эллен в шею.

— Доброй ночи!

Она обернулась, провела ладонью по его волосам и пробормотала:

— Спи и ты хорошо.

Некоторое время — Дэвиду показалось, что прошел по крайней мере час, — он лежал на спине с закрытыми глазами, ожидая, когда придет сон. «Господи, до чего же я устал все-таки», — несколько раз повторил он про себя. Все мелкие хлопоты их подготовки к путешествию сделали последние три дня лихорадочно-суетливыми. Теперь эти хлопоты закончены, они уже здесь, и можно расслабиться. Казалось вполне логичным, что сон быстро придет к нему, ведь он так мало отдыхал всю предыдущую неделю. Но случилось наоборот.

Дэвид открыл глаза и уставился на пляшущие отсветы огня на потолке. За окнами слышались удары волн о волноломы, причем с каждой минутой они казались все громче. Почему он всегда считал шум моря успокаивающим? Совершенно очевидно, что это не так. Плеск волн раздражал и пугал его. Ему казалось, будто это сон под пушечную канонаду. Дэвид повернулся на правый бок. А что, если ему не удастся заснуть всю эту неделю? Хорошим попутчиком он окажется для Эллен в путешествии!

— Тебе тоже никак не заснуть? — послышался ее голос.

— Ты все еще не спишь? — Дэвид даже вздрогнул от неожиданности.

— Угу.

— Что случилось?

Она заколебалась и лишь после паузы ответила:

— Не знаю. Может, не сплю просто потому, что замерзла.

Некоторое время он лежал неподвижно, затем повернулся к ней:

— Двигайся ко мне. — И обнял ее левой рукой. — Ложись поближе.

— Я не хочу мешать тебе спать.

— Ты и не мешаешь.

— Правда?

— Совершенная правда! — подтвердил он. — Иди сюда.

— Хорошо.

Эллен прижалась к нему. За исключением ступней, все ее тело показалось ему даже жарким. При мысли о том, что женщина может чувствовать холод, будучи такой горячей, Дэвид улыбнулся.

Он снова зажмурил глаза и попытался уснуть. Теперь, когда жена свернулась клубочком у него под боком, Дэвид вдруг заметил, что по давней привычке обхватил ладонью ее правую грудь. Неожиданно сквозь плотную ткань пижамы он почувствовал, как напрягся в пальцах сосок. Тут же у его губ оказался ее затылок, и он прильнул к нему поцелуем. Эллен зашевелилась, слегка вздохнула. Дэвид ощутил, как напряжение охватывает тело, и прижался к ней крепче. Почти независимо от воли, рука скользнула к краю ее курточки, пробралась под нее и опять обхватила грудь Эллен. Скользнув пальцами по нежной коже, он стал перекатывать в пальцах затвердевший сосок. Дыхание Эллен стало более прерывистым.

— Я согласна попробовать. Правда, согласна, — не оборачиваясь, проговорила она.

Словно волна холода окатила его тело, и Дэвид перестал ласкать ее.

— Я говорила тебе, что это будет нелегко, — продолжила она.

Он вздохнул и приказал себе: «Будь же разумней».

— Я понимаю.

— Я до сих пор немного… немного нервничаю, Дэвид. — Она помолчала некоторое время, затем заговорила опять: — Я согласна попробовать. Это все, что я могу тебе обещать.

Дэвид поцеловал ее в шею.

— И ладно. Не надо. Я подожду.

Эллен отыскала пальцами его руку и сжала ее.

— Спасибо.

Чуть погодя она медленно, почти незаметно отодвинулась от него. Он притворился, что спит и ничего не замечает.

Дэвиду показалось, что сон все-таки одолел его. Время потеряло свою текучую непрерывность, и он не мог бы сказать, как скоро почувствовал, что Эллен зашевелилась. Возможно, ее движение и разбудило его. Открыв глаза, он увидел, что она тихонько садится в постели.

— Что-нибудь не так? — пробормотал он.

— Ох, извини, не хотела будить тебя.

— Ты почему не спишь?

— Просто так.

— А почему в таком случае ты сидишь в постели?

— Ну… — Она выглядела чуть сконфуженной. — Я захотела немного прогуляться.

— Сейчас?!

Жена не ответила, но через мгновение встала, охнув от прикосновения к холодному полу. Пока она искала тапки и надевала их, он приподнялся на локте и растерянно уставился на нее. Эллен встретила его взгляд, и в полутьме спальни он заметил, что на губах ее мелькнула улыбка.

— Спи, пожалуйста, — попросила она.

— Тебе не кажется, что небольшой отдых принес бы больше пользы, чем эта странная прогулка?

— Я и отдохну. Только попозже. — Эллен собрала в охапку свою одежду и обувь и, засветив свечу, направилась в холл.

— Хочешь, чтоб я пошел с тобой?

— Нет-нет, отдыхай.

Дэвид проводил жену глазами, затем, когда дверь в ванную за ней закрылась, опустил голову на подушку. Представил, как она одевается в ледяной тишине ванной, как ее расплывчатая тень скользит по плиткам стен и потолка. «Ах, черт!» — подумал он.

Устало вздохнув, Дэвид повернулся на другой бок и уставился на догоравший в камине огонь. Он горел ровно, короткие желтоватые язычки пламени лизали поленья подобно языкам нечистой силы. Ему пришло в голову, что Эллен решила покататься на машине в ближайших окрестностях, и он улыбнулся картинке, которую нарисовало его воображение: жена удирает в аэропорт и улетает без него в Лос-Анджелес. «Это был бы отличный номер», — оценил он оригинальность собственной мысли.

Взгляд Дэвида остановился на двери, когда Эллен вышла из ванной и принялась спускаться по лестнице. «Ты уверена, что не хочешь, чтобы я отправился с тобой?» — услышал он внутренний голос. Затем: «И долго ты будешь гулять?» И наконец: «Будь осторожна, пожалуйста». К тому времени, когда он закончил задавать эти воображаемые вопросы, входная дверь захлопнулась и Эллен ушла.

Дэвид со вздохом перекатился на спину. Но вскоре тяжело вздохнул и, усевшись в постели, откинул в сторону одеяло. В течение нескольких мгновений сидел неподвижно, с закрытыми глазами, затем, кряхтя, спустил ноги и охнул от ледяного холода пола. Встал, накинул на плечи халат, сунул ноги в шлепанцы. Сейчас он спустится вниз и приготовит кофе. К ее возвращению будет кипеть кофейник, а в камине будет пылать радостный огонь. Но это намерение растаяло, не успев сформироваться, — кофе здесь нет и приготовить его не из чего.

Дэвид невесело оглянулся. Что ж, пусть нет кофе, но развести огонь к ее приходу вполне возможно. «И поджарить крошки от крекеров», — усмехнулся он про себя и, решительно встав, направился в холл. «Лучше б свечку захватил», — упрекнул он себя. Впрочем, можно найти дорогу и без света.

Темнота накрыла его с головой, как только он оставил спальню, слегка освещенную догорающим пламенем камина. Дэвид стал держаться чуть правее, пока не нащупал деревянные перила лестницы. Пробежав кончиками пальцев по их холодной поверхности, он шагнул вправо и стал спускаться, держась за перила и запахнув полы халата.

Добравшись до первой лестничной площадки, на которой располагалась студия, Дэвид вдруг заметил узкую полоску света впереди на полу. Вздрогнув от неожиданности, несколько секунд смотрел на нее, ничего не понимая, пока наконец не сообразил, что днем оставил дверь в мастерскую неплотно закрытой. Нервно глотнув, он сделал шаг к двери и распахнул ее.

Луна струила в окна яркий свет; похоже, что она выскользнула из-за облаков как раз в тот момент, когда он ступил на площадку лестницы. Дэвид даже приостановился, задержав взгляд на широком гладком полу огромной комнаты, вся поверхность которого была словно покрыта блестящей краской. Через мгновение он уже подходил к окнам мастерской.

Картина, представшая его глазам, была великолепна. Весь пляж казался сотканным из нитей матово блестевшего серебра. Прибой отступил не меньше чем на сотню ярдов, но каждая волна, набегая и разбиваясь о берег, была видна изумительно четко. Взгляд Дэвида не мог оторваться от извилистой лунной дорожки, что тянулась почти до самого Саунда и там терялась во мраке.

Он глянул вправо, потом влево, пытаясь найти глазами Эллен. Но ее не было. Возможно, он просто не мог различить ее темный силуэт на таком расстоянии. Прикрыв глаза, чтоб дать им отдохнуть, он подумал: «Может быть, мне уже нужны очки?»

Что ему теперь предпринять? Остаться здесь, наедине с пустынным песчаным берегом и морем? Спуститься на первый этаж и развести огонь в камине гостиной? Вернуться в постель? Он продолжал стоять в нерешительности.

Дэвид так и не понял, долго ли он был объектом наблюдения, но вдруг спиной почувствовал чей-то взгляд и, обернувшись, увидел темную фигуру, застывшую в дверном проеме.

— Я подумал, что ты отправилась на прогулку, — произнес он.

Молчание.

— Что?

Никакого ответа. Дэвид нахмурился.

— Ты не хочешь говорить со мной? — спросил он.

Силуэт был неподвижен, словно изваяние.

— Эллен? — Теперь в его голосе звучала не только досада, но и страх. — В чем дело, Эллен?

Дыхание его едва не остановилось, когда он увидел, что стоявшая неподвижно женская фигура двинулась в студию. Она шла по направлению к нему, и ее глаза смотрели на него неотрывно. Почти в первое же мгновение, поборов внезапный испуг, он отметил, что перед ним самая прекрасная женщина из всех, кого он когда-либо видел. Густые темные волосы почти достигали линии плеч; неотразимое в своем совершенстве лицо казалось изваянным из слоновой кости. На ней были светлая юбка и свитер; медальон на цепочке свисал с шеи на грудь. Ноги были босы и… покрыты слоем песка.

Дэвид судорожно глотнул.

— Вам требуется моя помощь? — услышал он собственный вопрос.

— Терри? — тихо спросила женщина.

Он смущенно взглянул на нее, не понимая, что происходит. Когда же она произнесла незнакомое имя во второй раз, он справился с собой и заговорил:

— Нет, извините, вы ошиблись. Я…

И оборвал себя, вздрогнув от неожиданного звука, слишком похожего на рыдание, а может быть, на подавленный вздох. На мгновение ему показалось, что женщина сейчас разразится плачем.

— Вы… Вы живете где-нибудь неподалеку? — спросил он.

Темные глаза не отрывались от него. Она не отвечала.

— Мисс?..

Она чуть смежила веки, будто преграждая путь его взгляду, и тотчас на ее лице воцарилось выражение глубочайшего разочарования. Примерно полминуты женщина стояла совершенно неподвижно и отрешенно, как будто побежденная очевидным горем. Затем вдруг распахнула глаза и снова в упор взглянула на него.

— Я живу чуть дальше по берегу моря, — заговорила она. — Сразу за тем высоким утесом.

Она опять сделала несколько коротких шажков по направлению к нему, не отводя глаз от его лица, будто стремилась уверить себя, что он действительно не тот, кого она искала. Под ее пристальным взглядом Дэвид ощутил, как нарастает в нем чувство внутреннего дискомфорта.

Вдруг незнакомка улыбнулась, и у него во второй раз занялось дыхание, столь потрясающим был эффект. С самой далекой юности, лет с двадцати, он не реагировал с такой силой на призыв откровенной физической красоты. Сейчас он отозвался на него всем существом — перехваченным от волнения горлом, заметавшимся сердцем. Молодая женщина была необычайно привлекательна, ее красота скорее принадлежала царству мечты, чем действительности.

— Прошу прощения, — произнесла она. — Я не хотела пугать вас.

— А я… — Он сконфуженно замолчал, обнаружив, что собирается сказать: «А я прошу у вас прощения за то, что я не Терри», и кашлянул, прочищая горло. — Что вы делаете здесь? — закончил он неловко начатую фразу.

— Я увидела свет на втором этаже, — объяснила женщина, — и подумала… — На минуту сожаление снова отразилось на ее лице, но она прогнала его улыбкой. — Мне был знаком художник, который жил здесь прошлым летом, — пояснила она. — Я как раз вышла на вечернюю прогулку, когда вдруг увидела свет в коттедже и подумала, что он, должно быть, вернулся.

Дэвид понимающе кивнул, не в силах отвести от нее глаз. Когда же она замолчала, он вздрогнул, будто разбуженный от грез, и тут же смутился оттого, что таращится на нее, как школьник, ослепленный женской красотой.

— Это его звали Терри? — произнес он первые пришедшие на ум слова.

— Да, — ответила она. — Терри Лоуренс.

— Понимаю. — Дэвид с энтузиазмом закивал, думая про себя: «Боже правый, до чего же она красива!», и, снова пошатнувшись, напрягся, сохраняя равновесие. — Наверное, это тот самый художник, который написал картины, что развешаны внизу? — спросил он. — То полотно, что висит над камином, и миниатюры над лестницей?

Женщина кивнула.

— Да. Разве они не хороши?

— Очень хороши. Как раз нынче днем я говорил… — Дэвид на мгновение заколебался, затем понял, что причиной его колебания является нежелание упоминать имя Эллен, и, упрекнув себя за это, продолжил: — Я говорил своей жене, как интересны эти полотна.

Глаза незнакомки смотрели пристально, заставляя его смущаться. Наконец она нарушила молчание:

— Извините, что так смотрю на вас. Это оттого, что вы сильно напоминаете Терри.

Дэвид не мог ни объяснить то странное удовольствие, которое вызвали у него ее слова, ни преодолеть его. В его голове царил хаос легковесных ответов, и он обнаружил, что буквально разрывается между привычкой избегать любых промахов и стремлением непременно озвучивать фразы.

Женщина избавила его от необходимости незамедлительно подыскать ответ на ее реплику:

— Вы хотели бы узнать мое имя?

— О да, конечно.

Неужели это его собственный голос — такой хриплый, такой взволнованный?

Незнакомка приблизилась и подала руку, которая в лунном свете казалась почти прозрачной.

— Меня зовут Марианна.

Словно во сне, Дэвид взял ее руку в свои. Женщина стояла так близко, что не смотреть на нее было невозможно.

— Что вы так смотрите на меня? — спросила она.

— Вы так… — не договорив, он умолк.

— Так?..

Он набрал побольше воздуха в грудь. Неужели ему не удастся окончить фразу? Она стоит так близко к нему и ждет. Ее тело и лицо кажутся высеченными из мрамора безупречной чистоты.

— Я хотел сказать, вы так прекрасны, — договорил он.

Пожатие руки Марианны медленно, но неукротимо становилось все крепче и крепче. Вот оно уже стало таким сильным, что ему кажется, будто их пальцы слились и стали одним целым. В этот момент она заговорила, но ее слова показались ему лишь неразборчивым шелестом.

— Что? — смущенно переспросил он.

— Вы не назвали мне своего имени, — повторила женщина.

— А! — Он моргнул и сконфуженно поморщился. — Извините. Меня зовут Дэвид.

По каким-то неуловимым причинам ему показалось излишним называть свою фамилию. Марианна и Дэвид — вполне достаточно.

До него вдруг дошло, что он продолжает держать ее пальцы в своей руке. С неуверенной улыбкой он разжал руку и стал подыскивать подходящую ремарку.

— Поэтому вы… вы и подумали, что Терри Лоуренс вернулся?

Она опять кивнула.

— Я ведь ждала его.

— Но связи вы с ним, выходит, не поддерживали. — Дэвиду оставалось только надеяться, что его любопытство не покажется ей таким очевидным, каким оно казалось ему.

Марианна отрицательно покачала головой.

«Это хорошо», — подумал он, и эта мысль почти напугала его. Он постарался улыбкой замаскировать всплеск неоправданной радости. Ее ответная улыбка вызвала дрожь в его теле. Она словно лучилась каким-то неизвестным сиянием.

— Вам бы хотелось увидеть картину, которую он подарил мне? — послышался ее голос.

— Да, конечно. — Еще не успев ответить, он уже чувствовал, что с энтузиазмом кивает.

— Тогда пойдемте.

Он не мог отвести от нее взгляд даже тогда, когда она взяла его за руку и повела за собой в глубину комнаты. «Есть такие создания, — мелькнула у него мысль, — которых природа создала столь совершенными, что они кажутся произведениями искусства». Марианна была одним из таких созданий.

— Отчего вы так смотрите на меня? — спросила она вдруг.

Дэвид вздрогнул. С чего это он решил, что она не заметит его пристального внимания? Попытался изобрести ложь во спасение, но оставил эту мысль.

— Разве не все мужчины так смотрят на вас? — спросил он вместо ответа.

Ее реакция была совершенно неожиданной. Остановившись, она обернулась к нему и вторую руку также взяла в свою.

— Тогда смотрите, — произнесла она.

Мгновение он инстинктивно сопротивлялся, какие-то внутренние силы запрещали ему подчиняться ей. Затем его взгляд опять устремился к ее лицу и стал безудержно впитывать всю его прелесть. Он рассматривал каждую черту по отдельности: лоб и глаза, нос, уши, щеки и губы, подбородок. Затем залюбовался гармонией этих черт как единого целого. По мере того как уносились мгновения, Дэвид стал осознавать свое почти непреодолимое желание прижаться к этому лицу, погрузиться в эти волосы цвета воронова крыла, целовать ее щеки, с жадностью припасть к губам. Резким движением он выдернул свои ладони из ее рук и нашел в себе силы пробормотать:

— Кажется, мне лучше не ходить с вами.

— Почему?

— Потому… — Он зажмурился и продолжал: — Ну потому, что…

Разум подсказывал ему единственный возможный ответ: «…потому что я женатый человек». Но этот ответ показался ему таким глупым и тривиальным, что даже произнести подобные слова было стыдно. Он неловко пробурчал:

— Потому! Ладно, показывайте вашу картину.

Марианна смотрела на него с почти детским любопытством и на его сконфуженную усмешку отозвалась улыбкой. Он был околдован опять.

— Хорошо, — кивнула она и подвела его к дальней стене мастерской.

Дэвид вопросительно смотрел на нее.

— Это здесь? — спросил он недоумевающе.

— Мгм.

Неясные опасения пробудились в нем: кажется, эта странная молодая женщина не совсем владеет собой. Ее дразнящая улыбка подтвердила его подозрения. Дэвид подавил взявшееся откуда-то чувство страха и сказал:

— Но я вижу только стену.

— Как и я.

Не отводя смеющихся глаз и не сдерживая плутовской улыбки, Марианна пробежала пальцами по выступу стены. Где-то в глубине что-то щелкнуло, и там, где только что было сплошное пространство стены, теперь зияла распахнутая дверь.

— Сюда. — Она сделала приглашающий жест.

Дэвид осторожно заглянул внутрь.

— А что там?

Марианна первой двинулась в темный проем двери.

— Идите сюда и увидите, — послышался ее голос.

Было в этом голосе нечто такое, что действовало на его нервы самым возбуждающим образом. Он вдруг ощутил такой сильный и неожиданный прилив страсти, как будто вино вскружило ему голову. Он хотел было заговорить, но горло пересохло, и он судорожно закашлялся.

— Иду. — Он наконец справился с собой и двинулся вперед, в темноту.

Молчание, тишина, подступающая к самым глазам тьма. Дэвид прищурился, пытаясь разглядеть силуэт женщины. Тщетно.

— Где вы?

Опять молчание. Он, как слепой, вытянул вперед руки и стал мелкими шажками продвигаться вперед.

— Марианна?

— Я здесь! — наконец послышался ее голос.

Он едва удержался, чтобы не крикнуть: «Я хочу тебя, Марианна», эти слова уже рвались с его губ, но одернул себя: «Спокойно. Тебя просто будоражит эта квазиромантичная обстановка».

— Где же вы? — Дэвид постарался придать своему голосу максимальную сдержанность.

В этот момент ее рука ухватила его пальцы, и снова ощущение ее близости захлестнуло его, словно волной какого-то магнетизма. Он почти чувствовал ее, эту волну. Одна часть его существа отпрянула в благоразумном опасении, но другая безумно захотела притянуть эту женщину к себе, обнять с дикой жадностью, не слушая негодующих возгласов, отыскать ее губы, потребовать…

— Что с вами? — послышался ее голос.

Дэвид вздрогнул и постарался выровнять дыхание.

— Где же картина, которую вы хотели показать? — спросил он.

— Вы и в самом деле хотите ее видеть?

В тоне, которым она произнесла последние слова, ясно звучало приглашение. Никакого иного объяснения этой странной интонации он не мог придать. Закрыв глаза, Дэвид потянул было свою руку из ее ладоней, внутренне поражаясь тому волнению, которым было охвачено все его существо. Он едва мог дышать.

— Да. Хочу. Где же она?

Рука Марианны отпустила его руку, и будто весь холод мира хлынул между ними. Дэвиду показалось, что этот холод накрыл его с головой.

— Она прямо перед вами, — послышался ее голос.

— Мне лучше зажечь спичку.

— У вас размолвка с женой?

Он вздрогнул от неожиданного вопроса и переспросил:

— Что?

— Когда я стояла в дверях и вы подумали, что это она, вы спросили: «Ты даже не хочешь говорить со мной?»

Он опустил глаза, припоминая.

— А, да…

— Вы поссорились?

— Э-э…

У него родилось искушение отрезать кратким: «А вам что за дело?», но он не смог найти в себе силы для такого решительного ответа и стоял в беспомощном молчании.

— Не ломайте над этим голову, — тихо произнесла Марианна. — Вы совсем не обязаны мне отвечать.

Инстинктивно он протянул руку, чтобы погладить и успокоить ее, но, смутившись своей реакции, отдернул ладонь, вытянул из кармана коробок спичек, который прихватил с каминной полки в спальне, и попытался зажечь одну из них. Ничего не получилось. Чиркнул другой. Марианна быстро отвернула лицо при виде вспышки пламени, но он успел заметить мелькнувшее на нем выражение боли.

Когда женщина снова подняла на него глаза, Дэвид ощутил то же пылкое томление, что и раньше. Теперь оно было даже сильнее. Просто невероятно, как это незнакомая женщина может казаться такой влекущей и такой неотразимо прекрасной. Он не мог оторвать глаз от ее лица, плененный его красотой.

— Вот эта картина, — произнесла Марианна, и рука ее описала плавную кривую.

По этому дразнящему жесту, по ее улыбке было совершенно ясно, что она понимает, что с ним творится. Он смущенно отвел глаза и почувствовал мимолетную обиду, хоть в то же самое время его сжигало желание смотреть на это лицо снова и снова.

Судя по тому, что он мог разобрать в тусклом свете спички, картина не передавала всей необычной прелести Марианны. Но зато на полотне была запечатлена квинтэссенция ее существа, ее — Дэвид замялся, подыскивая нужное слово, — дух. Он несколько раз медленно кивнул, сам не осознавая этого движения, и поднял спичку повыше, чтоб лучше разглядеть портрет.

На мгновение его поразила исключительность происходящего — глубокой ночью он стоит в какой-то затхлой комнатенке рядом с незнакомой женщиной и почти в полумгле, при свете единственной спички, разглядывает зачем-то ее портрет. Затем трезвость этой оценки испарилась, и он снова погрузился в безмолвное, но восхищенное созерцание ее красоты.

— Вам нравится? — Вопрос Марианны прервал его молчание.

— Это прекрасный портрет, — отозвался он. — Когда он написан?

— Прошлым летом.

Дэвид зажег новую спичку и продолжал смотреть на полотно. На холсте были изображены лишь голова и плечи женщины. «Он писал ее обнаженной?» Этот странный вопрос не только пришел ему в голову, но и едва не сорвался с языка. Дэвид проклинал себя за то, что подобная мысль могла прийти ему в голову. Просто невероятно, что такое волнение вызывает в нем женщина, которую он знает едва ли больше десяти — пятнадцати минут. Разумеется, это результат влияния ее необычной красоты. «Видеть такую красавицу, — сказал он себе, — значит желать ее».

Дэвид со вздохом отвернулся.

— Могу сказать, что это действительно…

Он умолк на полуслове, поняв, что остался один. Встревоженный, кинулся к темному проему двери и через мгновение оказался в мастерской. Марианна стояла у окна и смотрела наружу. Дэвид щелчком отбросил спичку и спросил:

— Мне закрыть дверь?

— Как хотите, — отозвалась она.

Тон ее был настолько апатичным, что Дэвида пронзила боль тревоги. Сам не зная почему, он чувствовал себя обязанным доставить этой женщине радость. Не в силах оторвать глаз от ее лица, полуобернулся и толчком затворил дверь. Затем двинулся к окну, у которого она стояла. Марианна, казалось, не сознавала его присутствия. Дэвид поежился. Ее безразличие больно ранило его. Еще несколько минут назад их отношения были полны взаимопонимания, а теперь она словно ускользнула от него и оказалась на недосягаемом расстоянии. Он тщетно напрягал разум, пытаясь найти слова, которые могли бы вернуть ее обратно.

— Какой… э-э… какой очаровательный медальон у вас на шее, — наконец выдавил он из себя.

Она обернулась, и, хотя он стремился всего лишь выправить ситуацию, ее ответная улыбка поразила его: между ними опять воцарилась близость.

— Вы хотели бы взглянуть на него?

— Очень хотел бы.

В тот же момент он как бы увидел себя со стороны. Воображение услужливо изобразило его в качестве персонажа бесчисленных телевизионных драм — проклятие, наложенное на него профессией телесценариста. Но это видение тотчас исчезло, как только Марианна потянула ворот свитера и перед его взором на мгновение предстали, повергнув его едва ли не в трепет, округлости ее груди. Нервно сглотнув, он принял из ее руки медальон и с подчеркнутым вниманием принялся его рассматривать. В лунном свете можно было лишь разглядеть, что медальон сделан из золота, а в центре его сверкает крупный камень. Дэвид поднял глаза на женщину.

— Это бриллиант?

— Да. Его подарил мне Терри.

Он кивнул, улыбнулся и тут же вспомнил, как много раз в своих сочинениях называл такую улыбку «храброй». Итак, храбро улыбнувшись, Дэвид продолжил:

— Должно быть, он очень любил вас.

Марианна резко отвернулась.

— Он вовсе не любил меня, — проговорила она. — Любил бы, не уехал.

Дэвид продолжал смотреть на нее. Ее слова взбудоражили его и вывели из обычного равновесия. Правда, он ожидал чего-нибудь примерно в этом духе, но все же вздрогнул, когда Марианна вдруг резко повернулась и направилась к выходу из студии.

— Теперь мне пора уходить, — послышался ее голос.

— Но… — Он оборвал себя, почувствовав, что не должен произносить те слова, которые сейчас просились ему на язык: «Когда я вас снова увижу?»

— До свидания, — произнесла Марианна.

Дэвид невольно протянул руку ей вослед, как бы намереваясь удержать ее, и снова, в который уже раз, остановил себя. Он не имеет права следовать за этой женщиной. И эта мысль наполнила все его существо чувством такой невосполнимой потери, что он, как пораженный громом, лишь молча стоял и провожал глазами ее удаляющийся силуэт. Затем услышал звук захлопнувшейся входной двери, тяжело вздохнул и вернулся к окну, надеясь увидеть ее.

Секунды проходили одна за другой, а перед ним все расстилался пустой, залитый лунным светом берег. Плечи Дэвида поникли. Он постоял еще несколько минут у окна, затем с сокрушенным вздохом медленно прошел через студию и прикрыл за собой дверь. Он чувствовал себя буквально растерзанным. Принялся взбираться по ступеням лестницы в спальню, и этот подъем лишил его последних сил.

Едва дойдя до кровати, Дэвид бессильно рухнул на нее и в это мгновение вдруг обнаружил, что до сих пор сжимает в руке ее медальон. Поднес медальон к глазам, рассматривая, затем, словно по наитию, просунул ноготь большого пальца в щель между двумя его половинками. Он даже не ожидал, что медальон сможет раскрыться, и вздрогнул, когда обе створки вдруг со щелчком отскочили друг от друга. Чиркнув спичкой, Дэвид посмотрел на одну из фотографий и нахмурился: вовсе не похож он на этого Терри. И тут его взгляд скользнул к другому портрету. Это было лицо Марианны.

Звук, который вырвался у него, будто из сердца, поразил его самого. Он был похож на стон, которым только совсем юное, едва вышедшее из детского возраста создание могло бы отозваться на первые муки любви.

Пятница

Дэвид медленно открыл глаза и сонным взглядом уставился в потолок. Некоторое время он лежал не шевелясь, прислушиваясь к бормотанию прибоя, затем повернул голову, чтобы посмотреть на Эллен, и едва не подскочил от неприятного сюрприза: рядом с ним никого не было. Более того, было похоже, что жена и не ложилась спать.

Откинув одеяло, он опустил ноги на пол и, вскочив с кровати, заторопился к ближайшему окну мансарды. Машины тоже не было на месте. Дэвид непонимающе поглядел на глубокие следы шин и почувствовал, как на виске у него тревожно забилась жилка. Резко отвернувшись от окна, направился к двери, но, не пройдя и нескольких шагов, заметил на прикроватном столике прислоненный к ночнику листок бумаги и чуть не вскрикнул от удивления.

Записка развеяла тревогу, он благодарно улыбнулся, но секундой позже вздрогнул: ведь на какую-то долю минуты он поверил, что жена бросила его. Ушла навсегда. «Такова мера моей уверенности», — грустно отметил он про себя.

Почувствовав, как замерзли на ледяном полу ноги, Дэвид уселся обратно на кровать, поджал их под себя и стал искать глазами тапки. На часах было больше девяти утра. Должно быть, вчера он заснул, как только коснулся головой подушки. Вроде и спать-то сразу не собирался, но тем не менее заснул. Может быть, оттого, что происшедшее с ним не годилось для того, чтобы поделиться им с Эллен? Особенно в качестве интригующего рассказа, ломающего ледок в их отношениях.

Дэвид опять нахмурился, пытаясь понять, хотел ли он действительно рассказать Эллен о своей встрече с Марианной. Помнится, он вернулся из студии почти хмельной от безрассудного влечения к той женщине. При таких обстоятельствах, возможно, и к лучшему, что он отключился до возвращения жены с прогулки. Ибо она вполне могла бы распознать в его голосе нотки плохо скрытого восхищения незнакомкой. А это отнюдь не способствовало бы их примирению.

Пока Дэвид одевался, кожа его от холода пошла пупырышками. Он опять выглянул в окно. Утро было серым и пасмурным, задул ветер. «Торопитесь посетить романтичный курорт Логен-Бич в морозные дни», — усмехнулся он мысленно. Каким же идиотом надо быть, чтобы предложить эту поездку! Неделя в Палм-Спрингс могла бы гораздо лучше послужить их целям.

Надевая рубашку, Дэвид вдруг услышал негромкий стук упавшего на пол предмета. Это был медальон Марианны. Подбирая его с пола, он сказал себе, что еще за секунду до этого был склонен считать свое ночное приключение лишь плодом собственного воображения, максимум — галлюцинацией. Сейчас же явно приходилось смириться с существованием Марианны как с реальным фактом. Разумеется, эта женщина не может быть и вполовину так прекрасна, как ему показалось вчера вечером. Резким движением он раскрыл обе половинки медальона, чтобы подтвердить свое сомнение, и, потрясенный, покачал головой.

Господь милостивый, до чего же она красива! Ничуть не менее прекрасна, чем тот образ, что сохранила его память. Первое впечатление ничуть не обмануло его. Только долгое время спустя он сумел оторвать взгляд от ее лица и взглянуть на фотографию Терри. Тут таилось какое-то странное недоразумение. Как могла ей прийти в голову мысль о его сходстве с этим человеком, было совершенно непонятно. У него, Дэвида, темно-русые волосы, а этот Терри такой же жгучий брюнет, как сама Марианна. Его, Дэвида, физиономия круглая и румяная, Терри же бледен и тощ лицом, к тому же с недоброй усмешкой и, кажется, коварного нрава.

Приглядевшись внимательнее, Дэвид заметил некоторую расфокусированность взгляда и решил, что художник носит контактные линзы, причем, похоже, довольно толстые. Дэвид злорадно ухмыльнулся. Рост у Терри, кажется, не больше пяти футов двух дюймов, в то время как сам он ростом шесть футов и два дюйма[67] и имеет телосложение футболиста, каковым он и являлся в прошлом. «В общем, сходство потрясающее, — отметил он. — Мы почти сиамские близнецы».

Его улыбка растаяла. Он медленно опустил медальон в карман рубашки, закончил одеваться, вышел из спальни и, задержавшись ненадолго в ванной, спустился по ступеням лестницы в гостиную.

Оказавшись в комнате, он застыл на месте, заметив, что на диване лежит одеяло: значит, Эллен провела всю ночь здесь, а не в спальне. Дэвид поморщился. Похоже, она расстроена больше, чем он мог предполагать. Он задался вопросом, не нарочно ли здесь оставлено одеяло, в качестве, так сказать, обвинения, но затем решил, что такие подозрения недостойны его. Аккуратно сложил одеяло и положил на кресло. «Бедная малышка, как же она тут мерзла», — подумал он, и улыбка на его губах превратилась в сокрушенную. «Малышка! Хм, надежда — вечно юная дева». Мужчина средних лет объявляет, что идет на встречу с «ребятами», немолодая женщина составляет график игры в бридж с «девочками». Он покачал головой. Вот где проходят самые горячие, самые нескончаемые бои — сражение человека со временем.

Как только огонь разгорелся, Дэвида стало угнетать беспокойство. Он попытался направить свои мысли в какое-нибудь русло; прикинул возможную длительность отсутствия Эллен. Порт-Джефферсон находится от этого коттеджа на расстоянии двадцати семи миль. Это означает путь в пятьдесят четыре мили плюс расстояние до магазина. Дэвид застонал от разочарования. Эти подсчеты можно отбросить, они лишь усиливают беспокойство. Эллен вполне могла уехать за несколько минут до того, как он проснулся, но с таким же успехом могла отсутствовать к моменту его пробуждения уже несколько часов.

Что ж ему теперь делать? Можно попробовать отправиться на рыбалку, но это не самое приятное занятие на пустой желудок. Почитать? Он скорчил недовольную гримасу. Тоже не тянет. Остается одно — отправиться на прогулку. Что он и сделает.

Через минуту Дэвид уже натянул куртку и вышел из дома, жадно втягивая ноздрями воздух. Этот зимний морской дух даже пьянил его. В нем была такая чистота и свежесть, что воздух долины Сан-Фернандо даже сравниться с ним не мог. Жителю тамошних мест можно просто-напросто забыть, на что и похож чистый воздух, привыкнув к кисловатому привкусу смога. Если бы Дэвид уже позавтракал, умяв, например, хорошую отбивную, он бы сейчас с огромным удовольствием отправился в долгую прогулку на машине вдоль берега.

Он подошел к самой воде, постоял, потом запрокинул голову и глянул в высокое небо. «Непременно разразится дождь, — подумал было он, но тут же к нему пришла еще одна мысль: — Похоже, что дождь был вчера». Сказывались привычки жителя штата Калифорния. Его лос-анджелесский опыт трактовал дожди как чрезвычайно редкое атмосферное явление. Но как бывший житель Нью-Йорка он имел представление о восточных ливнях, и ему было совершенно ясно, что в здешних местах дожди не проливаются из каждой появившейся тучки. Он начисто забыл об этом. Посмотрев вдаль, Дэвид выхватил взглядом изменчивый сине-серый силуэт Саунда, затем безлюдную полоску пляжа впереди и спросил себя: «Что на свете может быть более грустным, чем зрелище летнего курорта зимой?»

Теперь он уже подходил к утесу над морем, рассматривая дом, стоявший на вершине. «Кто же там все-таки живет?» — не в первый раз подумал он. Здание было очень впечатляющим. Наверное, из него открывался вид, уму непостижимый. «Примерно в таких замках и должны обитать писатели, — заняла его новая мысль. — Щеголять в смокингах, с задумчивым видом потягивать трубку и вынашивать замыслы великих творений, которые иначе как в лучших кожаных переплетах и не издаются». В его же опрятном и современном домике в Шерман-Оукс было что-то непередаваемо бесплодное, что-то по сути своей чуждое творчеству.

Дэвид передернул плечами и скривился, стараясь отогнать подальше неприятные ассоциации. «Только не сегодня», — строго сказал он себе и стал разглядывать огромное здание на вершине скалы, представляя его обитателей: отошедший от дел магнат с ухоженной внешностью и несметными доходами; его увядшая, но сохранившая следы былой красоты седая супруга, которая совершает долгие прогулки по огромному особняку, постукивая тростью с серебряным набалдашником. Нет, пусть это лучше будет бывшая театральная дива, богиня европейских подмостков времен королевы Виктории, а ныне — тихая старушка, коротающая одинокий век среди старинных платьев и воспоминаний, наедине с верной Бабеттой, постаревшей, но по-прежнему преданной француженкой-горничной. «Что за ерунда лезет мне в голову», — оборвал Дэвид поток своих фантазий. Видно, он слишком много времени провел, мысля литературными клише, разного рода шаблонами. Вполне возможно, что тут обитает на покое пожилой хозяин посудной лавки и…

Причудливый поток его выдумок прервался, когда он неожиданно увидел женскую фигуру, стоявшую на краю утеса. Теперь он разглядел и деревянную лестницу, которая вела вниз, к пляжу, и которой раньше в тени огромной сосны не было видно. Не замедляя шага, Дэвид принялся рассматривать женщину. Была ли это Марианна? Точно он не мог сказать, но у него сложилось впечатление, что эта женщина постарше. Теперь он даже видел, как трепещет легкий шарф у нее на шее.

Дэвид невольно нахмурился. Не похоже, что это Марианна. Она ведь сказала, что живет за утесом, дальше по пляжу. Он упорно смотрел на женщину, стоявшую на вершине, и ему показалось, что она тоже смотрит на него. Может ли это быть? Нет, толком не разобрать, возможно и смотрит. Какая разница? Время в здешних местах течет медленно, перемены редки, и вид нового человека, оказавшегося на привычном пустынном берегу, станет для нее событием дня. Дэвид улыбнулся, покачав головой, и отвел глаза в сторону.

Начинался отлив, и он обходил подножие почти вертикальной громады утеса, следуя по тропке между камнями, густо поросшими колониями мидий. Неожиданно он заметил коттедж, находившийся примерно в половине мили от него дальше по берегу. Непрошеная мысль о том, что Марианна и вправду живет здесь, в тот же миг пришедшая ему на ум, почти напугала его. С чего бы? Оказывается, подсознательно он сомневался в том, что она сказала ему правду. Думал, что солгала, чтобы иметь возможность никогда больше с ним не встретиться.

Добравшись до полоски плотно утрамбованного песка, Дэвид зашагал быстрее, пытаясь, хоть и тщетно, не обращать внимания на ускоренное сердцебиение. Противоречивые чувства разрывали его грудь. С одной стороны, он негодовал на свое юношеское нетерпение, с которым жаждал вновь встретиться с Марианной. С другой — это нетерпение радовало его. Ему ведь уже ни много ни мало, а сорок шесть, и он давно отбросил надежду на то, что испытает когда-нибудь вновь подобные чувства.

Чтобы унять сумятицу мыслей, он начал придумывать варианты его встречи с девушкой. Вот, услышав его стук, она открывает дверь коттеджа. Он с обаятельной улыбкой протягивает ей медальон. Она восхищенно произносит: «О, привет!» Разумеется, в доме больше никого нет. Разыгравшаяся фантазия не предусматривала присутствия посторонних. Разве что прикованная к постели старая тетушка в мансарде да в спальне отец, вернувшийся с ночной работы. Нет, черт побери, пусть лучше она будет дома одна. Когда-то, в один несчастный день, вся ее семья погибла в буре. И Марианна умеет варить чудесный кофе.

Дэвид настолько погрузился в свои мечты, отчасти напоминавшие мечты Дон Кихота, что не заметил, как добрался до коттеджа. К своему немалому удивлению, он увидел, что ставни наглухо закрыты и на всем облике дома лежит печать полного запустения. Недоуменно нахмурившись, он ускорил шаги. Лучше бы не слишком торопиться, это неосторожно. В конце концов, она, может быть, находится в этом доме и следит за его приближением. Но не прошло и нескольких секунд, как ему стало окончательно ясно, что коттедж пуст уже долгие годы, а если и обитаем, то владелец не уделяет никакого внимания его внешнему виду. Это никак не согласовывалось с представлением Дэвида о Марианне.

Чтобы отбросить последние сомнения, он дважды постучал в переднюю дверь домика, затем обошел его и постучал с заднего крыльца. Стало ясно, что ответа не будет. Несколько раз Дэвид обошел вокруг коттеджа и в результате был вынужден признать, что его обманули. Совершенно ясно, что она никогда не жила здесь, а другого дома поблизости не было, за исключением особняка на вершине утеса. Вероятно ли, что она живет там и что та женщина, которую он видел, была все-таки Марианной? Дэвид вздохнул. Что ему за дело до того, где она живет? Совершенно очевидно, что она больше не хочет его видеть.

На обратном пути, когда он медленно брел к своему дому на берегу, одна мысль отчетливо сформировалась в его сознании: «Груз прожитых лет тяжело лег на его плечи». Едва она мелькнула, Дэвид усмехнулся в печальном согласии с ней, но затем она стала раздражать его. Наконец он заставил себя сосредоточиться на других вещах, даже принялся пересчитывать попадавшиеся на пути валуны, только чтоб избавиться от нее. Но стоило ему на мгновение ослабить бдительность, как эта мысль снова приходила на ум: он ощущает груз прожитых лет. «Заткнись! — приказал он себе. — Ты приехал сюда для того, чтобы помириться с Эллен. Выброси из головы воспоминания о вчерашнем».

Сине-зеленая волна вырастала, горбилась, прозрачным сводом нависала над мелководьем и тут же обрушивалась вниз, разбиваясь на множество фрагментов. В воздухе сверкали тысячи брызг, а волна тяжелой массой падала на песчаное дно. Водоворот пены ковром накрыл покатый берег, побежал вверх, замер на высшей точке и стремглав понесся обратно, теряясь под натиском нового сине-зеленого вала.

Дэвид стоял и как зачарованный смотрел на бесконечные ряды набегающих волн. Все море было покрыто белыми барашками. Услышав слабый отголосок чьего-то зова, он резко вздрогнул и обернулся. У дверей коттеджа стояла Эллен. Он поднял руку и радостно помахал ей в ответ, остро почувствовав, как она ему необходима. Быстро идя к дому, взглянул на часы. Было десять минут двенадцатого.

— Привет, — услышал он голос Эллен, когда подошел поближе.

— Привет. — Он коснулся поцелуем ее щеки и обнял за плечи. — Рад, что ты уже вернулась. — Теперь он поцеловал уголок рта.

Она смутилась от его порыва, но улыбнулась и крепко сжала его руку.

— Поможешь выгрузить покупки? — спросила она.

— Спрашиваешь.

Они пошли вдоль стены дома к входной двери. Рука Дэвида обнимала плечи жены.

— До чего холодный сегодня день, — произнес он.

— Да. Хоть и погожий. — Эллен глянула ему в лицо. — Что поделывал?

— Прогуливался.

— А спал хорошо?

— Замечательно! — И в свою очередь поинтересовался: — А ты?

— Тоже.

Тон ее ответа ясно показал, что все эти вопросы были заданы исключительно из вежливости. Дэвид хотел было сделать какое-нибудь замечание насчет того, что она провела ночь в гостиной, но передумал. «Пусть, — сказал он себе. — Ситуация примерно ясна. Нет смысла касаться этого вновь и вновь».

— Во сколько ты уехала?

— Чуть позже девяти.

Он кивнул.

— Газ и электричество подключат сегодня? — спросила она.

— После обеда.

— Отлично. Ты, должно быть, проголодался.

Дэвид на минуту задумался.

— Да. — Он удивился тому, до какой степени забыл о чувстве голода. — Просто зверски голоден.

— Сейчас приготовлю тебе огромную аппетитную яичницу.

— Я с ней легко справлюсь. Хотя погоди-ка: как же ты приготовишь яичницу, если газ еще не подключен?

— Мне почему-то кажется, что очаг был изобретен чуть пораньше, чем газовая плита.

— Точно! — подтвердил он, обрадованно рассмеявшись.

Они подошли к машине, и глазам Дэвида предстала радостная картина: в двух картонных упаковках на переднем сиденье лежали яйца, хлеб, печенье, кофе, маргарин, сыр, мясной рулет, коробки с супом.

Он взял в руки одну из упаковок и осторожно выпрямился.

— Чертовски аппетитно выглядит.

Эллен потрепала его по спине.

— Примусь за завтрак прямо сейчас.

Он последовал за ней к передней двери коттеджа.

— О, огонь в камине едва жив! — воскликнула она.

— Сейчас я его подправлю.

— Но не разводи слишком сильный.

— Нет, мэм.

Эллен придержала дверь на кухню, давая ему пройти.

— Как считаешь, яичницы из полудюжины яиц тебе хватит? — поинтересовалась она.

— Вполне.

Поставив картонку на стол, он вновь направился к входной двери.

Когда Дэвид вернулся на кухню, неся уже вторую упаковку с продуктами, Эллен с гордостью достала из сумки бутылку сухого мартини. Дэвид радостно заулыбался:

— Приятная неожиданность, — взял бутылку из ее рук и принялся откручивать пробку. — Присоединишься?

— Попозже.

— Почему так?

— Сейчас я занята яичницей.

— Ладно.

С полным стаканом мартини в руке он отправился в гостиную. То и дело прикладываясь к нему, стал подкармливать огонь в камине, возвращая его к жизни.

Вино очень быстро подействовало. Границы реального стали размываться, между реальностью и воображаемым миром пролегла плотная убаюкивающая пелена. «Что мне за дело до какой-то там Марианны? — говорил он себе. — Я здесь с Эллен Оудри. Она моя женщина».

На звук шагов жены он обернулся и увидел, что она входит, держа в одной руке тяжелую черную сковороду, на которой лежат вилка и кубик маргарина. В другой руке была миска взбитых яиц.

— Смирно, солдат!

— Есть, сэр! — рявкнул он, вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь. Получилось почему-то на британский манер, особенно шаг в сторону.

— Вы, солдат, кажется, наклюкались? — шутливо спросила она.

— Так точно, сэр. Наклюкался. Спасибо за ваш вопрос, сэр. Могу ли я стать по стойке «вольно», сэр?

Эллен установила сковороду поверх обуглившегося полена и стала растапливать маргарин.

— Можете. Если вы вообще в состоянии стоять, солдат.

— Благодарю, сэр. — И тут Дэвид оглушительно чихнул.

Эллен вопросительно взглянула на него.

— Ты, кажется, простудился?

— Нет. — Он сморщился и опять чихнул. — Вот черт! Что со мной происходит?

— Но у тебя же мокрые туфли! — воскликнула она.

— Да ну? — Он опустил глаза. — И вправду мокрые, будь я проклят.

Поставив стакан с мартини на каминную полку, Дэвид, с трудом удерживая равновесие, присел на пол рядом с разгоревшимся камином, водрузил лодыжку правой ноги на левое колено и принялся расшнуровывать туфлю. Пальцы онемели и с трудом слушались его. Развязав шнурок, он уронил туфлю на пол и принялся медленно стягивать носок. «Когда чуть окосеешь, — думал он, — все движения приобретают такую приятную расслабленность. Они становятся такими плавными и начинают казаться единственно важным для тебя делом. Например, человек вполне может рассматривать снятие туфель и носков как процесс часовой длительности, не менее».

С вальяжным апломбом он утвердил на полу разутую правую ногу и повторил то же самое с левой ногой. «Хорошо сделано, Дэвид Купер, — похвалил он себя. — Просто прекрасно». Справившись с этой задачей, он подобрал с пола носки и, подойдя поближе к камину, выжал их над пламенем.

— А ты шипи себе, — пробормотал он, обращаясь к огню.

— Господи, — удивилась Эллен, — как ты ухитрился так замочить носки?

— Бродил по броду, — скаламбурил он.

Эллен беззвучно усмехнулась и осторожно встряхнула сковородку. Дэвид уселся рядом и принялся смотреть, как кубик жира катается по ее гладкой поверхности, оставляя за собой золотисто-коричневую струйку пенки. Потом убрал от огня в сторону руку с мокрыми носками.

— Стирка закончена. Мистер Купер вкушает отдых, — сказал Дэвид и, подняв ступни повыше, обхватил их пальцами. — И он обращается к своей верной супруге с просьбой прекратить растапливать на сковородке разные полезные жиры и подать ему долгожданный сухой мартини. — Дэвид принял стакан, протянутый ему Эллен. — Верная супруга исполнила свой долг, и он предлагает ей тоже сделать глоточек. — Дэвид приветственным жестом поднял стакан.

— Я, пожалуй, лучше сначала закончу возню с яичницей.

Дэвид театрально вздохнул.

— Мистер Купер принял к сведению заявление своей верной супруги и занял позицию несчастного мужа, вынужденного в одиночестве поглощать мартини. Он будет… Эй, смотри, ручка сковородки сейчас станет нестерпимо горячей!

— Уже чувствую. Надо было захватить специальную держалку из кухни.

Эллен осторожно поставила сковороду на полено.

— Давай я принесу тебе ее.

— Нет уж, не ходи босиком по этому ледяному полу.

Она вышла из гостиной. Дэвид, с опаской покосившись на огонь, схватил сковородку и принялся встряхивать ее, тихо присвистывая каждый раз, когда кубик маргарина менял направление.

— Развлекаешься? — прозвучал вопрос вернувшейся Эллен.

— Что ж, человечество вынуждено довольствоваться тем, что предоставила в его распоряжение природа. Да. — Он резко выпустил обжегшую его ладонь ручку сковороды. — Ух ты! До чего она стала горяча!

Эллен подхватила сковороду, чтобы та не упала с полена.

— Ты, кажется, сам предупреждал о такой возможности. — Она подавила улыбку.

— Никогда не придавал значения собственным предупреждениям.

— В гостиной уже почти жарко, — заметила Эллен.

Он наблюдал за тем, как жена, оставив сковороду, сняла жакет и перебросила его на диван. Затем вылила яичную смесь на сковороду и стала энергично размешивать ее вилкой. Дэвид рассеянно смотрел на ее движения, его мысли разбежались, рассеялись, ум постепенно стал погружаться в дрему, ожидая незначительного толчка, чтоб проснуться.

Таким толчком оказалось движение Эллен. Он внезапно понял, что очень неравнодушно разглядывает ее грудь, виднеющуюся под блузкой. Белые кружева бюстгальтера, мягкие очертания округлостей. Внезапное пробуждение чувственности, и вот все остальное уже исчезает, а он глядит и глядит на грудь жены, вспоминая ощущение тяжести и тепла полушарий, их податливую упругость в его пальцах.

— Ты разглядываешь меня? — спросила Эллен.

— Твою левую грудь, если быть более точным.

Она бросила на него быстрый взгляд, как бы определяя, насколько он серьезен.

— Это правда?

— Совершенная правда.

Она изумленно хмыкнула и спросила:

— Почему?

— Ш-ш-ш. Не мешай смотреть.

Через некоторое время Эллен отложила вилку, выпрямилась и расстегнула две пуговки на блузке.

— Можете продолжать.

Дэвид даже вздрогнул, когда она снова наклонилась к камину и блуза свободно распахнулась, обнажив полностью обе груди. Он не отрывал от них глаз, воображая, что испытал бы, прикоснувшись к ним: жесткость чашечек бюстгальтера, упругую округлость плоти под кружевами. Затем он представил, как выглядели бы обе груди, если бы он расстегнул эти крючки на спине, как, потеряв поддержку, они колыхались бы в такт ее движениям. Он представил себе крупные красновато-коричневые соски. Они стали чуть тверже, напряглись, как бывало раньше… Это предположение взволновало его. Дэвид словно уже ощущал ее соски в своих губах.

Он взглянул на жену и увидел, что она, улыбаясь, смотрит на него.

— Даже не дождавшись завтрака? — спросила она.

— Даже вместо завтрака!

— Наверное, в тебе говорит мартини.

— Проверь и сама убедишься.

Эллен скорчила насмешливую гримаску.

— Ты говоришь так, будто речь идет о работе.

— Я и говорю о работе.

Это было самое странное эротическое возбуждение из всех, которые он мог припомнить. Жена волновала его, будила нестерпимое желание. Раньше он не думал о сексе с ней, пока они не оказывались в постели. Нынешнее же чувство было странно абстрактным. Сама Эллен словно оказывалась ни при чем, и это раздражало его. Но тем не менее он уже физически не мог противиться искушению. Один только Бог знал, до чего они оба нуждались теперь в сексуальной близости.

Дэвид решительно отвел в сторону руку со стаканом и встал.

— Господи, тут становится жарко, — произнес он, чувствуя, как струйки пота потекли по его груди.

Поставив стакан на каминную полку и сбросив куртку, он принялся стягивать с себя свитер. Управившись, положил свою одежду на куртку Эллен и спросил ее:

— Почему бы тебе не снять блузку?

Жена задержала на нем изучающий взгляд, потом молча разжала пальцы, оставив сковороду на огне, и медленными движениями расстегнула блузку до пояса. Высвободила ее нижний край из-под пояса брюк и повела плечами. Блузка соскользнула, Дэвид помог снять ее и положил на кучу одежды. Эллен снова взяла в руки сковороду.

— Так лучше? — спросила она.

«Помолчи», — скомандовал он себе, хотя слова словно соскакивали с языка. И все-таки он ответил:

— Лучше.

Не подчиняясь его воле, правая ладонь скользнула к ее груди, охватила ее снизу и приподняла. Пальцы медленно сжались. Женщина трепетно вздохнула, и он почувствовал, как грудь словно взбухает в его ладони, наполняя свою кружевную оболочку.

— Если ты хотел позавтракать… — тихо произнесла Эллен.

Дэвид не отвечал. Сделав шаг к ней и оказавшись за спиной, он обхватил ладонями обе ее груди и стал медленно поглаживать их.

— Дэвид…

— Не говори ничего…

Склонившись над нею, он стал целовать ее шею, плечи, продолжая пальцами ласкать грудь. Она слабо застонала, но не вырвалась из объятий. Он начал покусывать ее шею, сначала слегка, затем все сильнее, с настоящей жадностью.

— Мне не удастся покончить с этой чертовой яичницей, если ты…

Она оборвала фразу, не договорив. Он перегнулся и вынул ручку сковороды из ослабевших пальцев Эллен. Убрал ее с огня и стал наклоняться сильнее, чтобы поставить сковороду на каменный выступ рядом с очагом.

В это мгновение медальон выскользнул из кармана его рубашки и упал на пол.

— Что это? — удивленно спросила жена, быстро подняла его и стала рассматривать.

— Ничего, — пробормотал он, пытаясь завладеть медальоном.

— Нет, я серьезно спрашиваю, что это?

— Просто… одна девушка оставила это здесь, в коттедже.

— Одна девушка?

— Не думай об этом.

И снова нежно обнял ее. «Какое все это имеет значение», — подумал он про себя, пытаясь снова поцеловать ее шею, но Эллен отпрянула.

— Что за девушка? — спросила она.

— Понятия не имею, — уклончиво ответил Дэвид и протянул к ней руки. — Сказала только, что живет в коттедже, расположенном дальше по берегу, но там такого нет.

Он снова попытался вынуть медальон из ее пальцев, но она удержала его.

— Когда ты видел ее? — Теперь в ее голосе отчетливо звучало напряжение.

Он вздохнул.

— Вчера вечером. Послушай…

Она выскользнула из его рук.

— Когда это было?

— Когда ты выходила на прогулку. — Он прикладывал все старания, чтоб его тон звучал как можно небрежней.

— Не понимаю.

— Послушай! — Он положил ладони ей на плечи и снова прижался лицом к ее шее. — Тут и понимать нечего, Эллен Оудри. Вчера в этом коттедже оказалась какая-то девушка. Сказала, что была знакома с художником, который жил здесь раньше.

Эллен стояла так неподвижно, что он поднял голову и встревоженно взглянул на нее. Их глаза встретились, ее взгляд не выражал ровным счетом ничего. Дэвид почувствовал легкий зуд раздражения, но сумел подавить его.

— Она просто заметила свет в окнах и подумала, что этот художник вернулся. Выброси это из головы, прошу тебя.

— Она зашла сюда?

— Да, зашла. — Теперь ему не удалось скрыть досады в голосе. — Ты можешь не думать над этим?

Дэвид тут же пожалел о том, что говорит таким тоном. Ее голос слегка дрогнул, когда она ответила:

— Ты почему-то очень хочешь заставить меня забыть об этом.

— Что? — переспросил он, и его улыбка стала напряженной.

— Почему же ты мне не рассказал о ней вчера вечером?

«Только не позволяй гневу взять верх», — приказал он себе.

— Дорогая, не прошло и десяти минут, как ты появилась в доме. Я не видел тебя со вчерашнего вечера, с тех самых пор, как ты вышла прогуляться.

— А ты рассказал бы мне об этой девушке, если б ее медальон не выпал у тебя из кармана?

Ее вопрос был неожиданным, но он незамедлительно ответил:

— Конечно рассказал бы.

Последовало молчание. В его мозгу звучали слова, которых он не произнес. «Нет, не рассказал бы». Он не сомневался в этом.

— Так же, как ты рассказал мне о Джулии? — спокойно поинтересовалась она.

Несмотря на ее безразличный тон, он был поражен.

— Не надо сравнивать…

Она не дала ему закончить фразу.

— Я пытаюсь наладить наши отношения, Дэвид. Пытаюсь помириться с тобой после того, что произошло. А вот что пытаешься сделать ты?

Он почувствовал себя одновременно и изумленным, и рассерженным.

— Что ты устраиваешь? — спросил он сердито.

Та рассеянность, которая сейчас овладела его мыслями, мешала ему сосредоточиться.

— Думаю, что я должна задать тебе этот вопрос, Дэвид, — спокойно ответила Эллен.

Он смотрел на нее, не понимая.

— Послушай, ты же не… — Волнение мешало ему договорить, он не сводил с жены удивленных глаз. — Ты же не хочешь сказать, что я… — И снова ему не удалось окончить фразу.

— Скажи, ты собирался рассказать мне об этой девушке?

— Да, Эллен, да! — почти выкрикнул он и тут же почувствовал сожаление из-за того, что повысил голос.

Они смотрели друг на друга, и тяжкое молчание нависло над ними. Он знал, что ему очень нужно сказать хоть что-нибудь, чтобы прервать ужас этой ситуации.

— Выслушай меня, — заговорил он. — Я знаю, что ты все еще расстроена тем, что не так давно произошло между нами. Но это не имеет никакого отношения к…

Ее недоверчивый взгляд заставил его замолчать. Он дерзко хмыкнул.

— Эл, я что хочу сказать… Ты же не думаешь, что я привез тебя в такую даль, уговорив согласиться на второе свадебное путешествие, чтоб заводить тут шашни с совершенно незнакомой девушкой?

Он презрительно покачал головой. Но поскольку ее подозрения не были вовсе уж беспочвенными, его доводы и мысли мешались, оставляя его беспомощным.

Голос Эллен, когда она заговорила, заставил его вздрогнуть.

— Джулия тоже, представь, была для меня совершенно незнакомой девушкой.

— О Эллен, прошу тебя. Оставь, пожалуйста!

— Я целый год прожила в атмосфере лжи и твоих грязных тайн, Дэвид, и очень устала от этого.

Он снова почувствовал, как гнев овладевает им.

— Ты, надеюсь, не думаешь, что подобное происходило и здесь? Ты можешь допустить мысль, что стоило тебе только выйти на несколько минут, как я воспользовался моментом, чтоб… — Он помолчал, преисполненный негодования. — Ради бога, Эллен!

Не веря своим глазам, он молча смотрел, как она сделала шаг к нему, опустила медальон в карман его рубашки и стала подниматься по ступеням, собираясь выйти из гостиной.

— Эллен… — умоляюще прошептал он.

Услышав, как хлопнула наверху дверь спальни, Дэвид решительно направился к лестнице. «Нет, — бормотал он про себя. — Мы не позволим таким глупостям овладеть нами. Ни за что».

Он стал взбираться по ступенькам, стараясь придумать такие слова, которые могли бы убедить ее. Но вместо этого видел лишь себя — беспомощного, босого, заикающегося, стоящего перед женой и пытающегося объясниться. На минуту заколебался, побуждаемый желанием вернуться в гостиную и хотя бы обуться, но передумал. Сейчас не до того.

Дэвид перешагнул сразу две ступеньки и… застыл на месте, когда дверь в студию отворилась и вошла Марианна. Пораженный, он уставился на нее, сердце его заколотилось как безумное.

— Что с вами? — раздался ее голос.

— Вы меня напугали, — с трудом выговорил он.

— Прошу прощения. Совсем не предполагала, что могу напугать вас.

Дэвид продолжал смотреть на нее, донельзя смущенный.

— Вы давно уже здесь?

— Нет, совсем недавно. Я пришла навестить вас, но вы отсутствовали. Потом я услышала, как вы входите в дом с вашей женой, и я… — Она сконфуженно умолкла, затем продолжила: — Я боялась, что ваша жена не поймет, почему я пришла. И я… я спряталась сюда.

— А! — Он рассеянно кивнул. «Боже, неужели она слышала все, что тут происходило?» Эта мысль вызвала у него отвращение.

— Не могла бы я минуту-другую поговорить с вами?

Дэвид тревожно глянул в сторону спальни.

— Совсем недолго. — Марианна словно догадалась о его смущении.

— Хорошо… — Он выдавил из себя неловкую улыбку. — Спустимся в гостиную?

— Здесь тоже будет отлично.

Он на минуту заколебался, потом, поразмыслив, согласился:

— Хорошо.

Марианна отступила в сторону, пропуская его, и Дэвид едва приметно вздрогнул, когда она прикрыла за ним дверь. В студии было так же темно, как накануне ночью, едва ли не темнее, так как ночью помещение освещала луна.

— Вы задернули шторы? — удивленно спросил он.

— Я боялась, что ваша жена заглянет сюда. Мне не хочется, чтобы она меня видела.

Он хмыкнул и понимающе кивнул. Плиточный пол был для его босых ступней, словно лед катка.

— Почему у вас голые ноги?

— Промочил туфли и носки во время прогулки.

— Тогда, может быть, вы присядете на кушетку и накроете ноги одеялом?

— Да, но…

От волнения его дыхание пресеклось. «Я должен подняться к Эллен, — приказал он себе. — Это, в конце концов, просто смешно».

— Идите же сюда, — позвала Марианна.

Он почувствовал, что весь напрягся, когда она взяла его за руку и повела через всю комнату к кушетке. Несмотря на его скованность и некоторое разочарование в этой женщине, ее близость так же сильно волновала его, как и накануне вечером.

— Садитесь сюда.

Дэвид покорно уселся, поджал под себя правую ногу и обхватил ее ладонями.

— Господи, да тут настоящий ледник, — пробормотал он.

— А вы подожмите под себя обе ноги, — посоветовала она.

Дэвид послушно приподнял ноги и уперся обеими ступнями в край кушетки, Марианна взяла в руки одеяло и встряхнула его. Он поспешно отвернулся и сморщился от густого облака пыли. Набросив одеяло ему на ноги, она заботливо подоткнула его под лодыжки и икры.

— Вот так, — довольным голосом произнесла Марианна и села совсем близко к нему.

Дэвид старался не показать, как волнует его ее присутствие, как судорожно он сглатывает слюну, когда она сидит рядом. Теперь, когда его глаза привыкли к темноте, он заметил, что в студии не такая уж кромешная тьма. Слабый поток света проникал сквозь шторы, разбавляя сумрак. Марианна была одета в тот же наряд, что и накануне, светлая юбка и свитер казались в темноте молочно-белыми. Только на ногах ее была другая обувь: легкие сандалии.

«Что это? — мелькнула у него мысль. — Что ты хочешь?» Заговорить с ней вслух он не решался, пока наконец не заставил себя произнести:

— Я хотел возвратить вам медальон.

При этих словах она поднесла пальцы к шее, туда, где накануне вечером красовалась драгоценность.

— Ах да. Кажется, я забыла его у вас?

Он кивнул, про себя думая над тем, сумеет ли она как-нибудь объяснить свою вчерашнюю ложь. Но она молчала, и ему ничего не оставалось, как с мрачным недовольством достать из кармана рубашки медальон.

— Вот он.

— Благодарю вас, Дэвид.

Опять эта улыбка. Он изо всех сил боролся с обаянием этой женщины, но невольно вздрогнул, когда их пальцы соприкоснулись. «Все-таки, что же ты от меня хочешь?» — снова подумал он и, опять с трудом преодолев молчание, обратился к девушке:

— Я…

— Что, Дэвид?

Он насупился. Ничего. Но она продолжала смотреть на него с любопытством, и ему пришлось закончить свою мысль:

— Я заглянул внутрь медальона. Там фотография этого Терри. Должен сказать, что ваш приятель и я ни капли не похожи друг на друга.

— Но я и не утверждала, что вы похожи.

Дэвид оторопел, озадаченный, но тут же вспомнил, что, действительно, этих слов она не произносила.

— Но как же? Вы же сказали, что я напоминаю вам его.

— Да, напоминаете. И очень сильно.

Он сжал зубы. Странно, но их беседа текла так, будто это он просил ее встретиться, а не она нежданно явилась сюда сама. Все-таки нужно спросить у нее, что ей надо, а потом самому подняться наверх к Эллен.

— Дайте-ка.

Она протянула ему ладонь. Пальцы его так дрожали, что, когда он протянул ей хрупкую цепочку, медальон скатился с ее ладони и закачался маятником на цепочке, повисшей на его пальцах. Марианна склонила голову и, откинувшись назад, захватила свои роскошные волосы в кулак, обнажив шею.

— Застегните на мне цепочку, прошу вас.

Дэвид почувствовал, что внутренне сопротивляется этому натиску, но, не видя другого выхода, зажал кончики цепочки указательными и большими пальцами рук, натянул ее и пронес над склоненной головой девушки. Замок задел ее подбородок. Марианна тихонько фыркнула, посильнее наклонилась, и медальон повис над ее грудью, качаясь, словно маятник. Дэвид осторожно придвинулся к ней, пытаясь застегнуть крохотный замочек цепочки.

— Что у вас там?

— Мне не видно, как он застегивается.

Девушка прижалась к нему и спросила:

— Так лучше?

Он ощутил приятное волнение, когда щека ее почти легла ему на колено. Теперь эта прекрасная шея находилась всего в нескольких дюймах от его лица. Молочно-белая кожа будто сияла в слабом сумраке студии. Он прищурился, пытаясь разобраться в устройстве замка. Нежный аромат ее волос, смешанный с запахом ее кожи, волной нахлынул на него. Губы неудержимо потянулись к грациозной шее.

— Как вы оказались здесь? — Дэвид старался отвлечься от возбуждающего зрелища.

— Открыла дверь ключом.

— А, понятно.

Он прикрыл глаза и чуть ли не сжал зубы. «Сейчас совсем не время целовать незнакомкам шейки», — пришла в голову отрезвляющая мысль.

— Извините, ничего не выходит. Если мы немного отдернем шторы, тогда…

— Вот так.

Девушка выпрямилась, завела руки назад и почти сразу застегнула замочек. «Зачем же ты просила меня сделать это?» — подумал он.

— Почему вы сказали, что живете здесь недалеко? — строгим голосом спросил он.

— Но я действительно живу рядом, чуть дальше по берегу.

— Где же? Я видел там только один дом, да и тот заперт.

— Это не мой дом. — Голос ее звучал поддразнивающе.

— А где ваш?

— На самом берегу.

Он сжал мускулы, как перед прыжком.

— Дом на вершине утеса?

— Ну да. — Она улыбнулась. — Вот вы и нашли его, Дэвид.

Отметив мысленно значение ее ответа, он уточнил:

— Действительно нашел?

— Вы сердитесь на меня? — Девушка положила ладонь на его рукав и заглянула в глаза.

Дэвид чувствовал, что своим ответом должен дать ей понять об их недостаточной близости для подобных эмоций, но вместо этого услышал собственный приглушенный голос:

— Нет, не сержусь.

Улыбка ее была ослепительной.

— Я ужасно рада, — произнесла она. — Совсем не хочу, чтобы вы когда-нибудь сердились на меня.

«Когда-нибудь? Что бы это означало?» Он едва удержался, чтобы не задать эти вопросы вслух.

— Вам нравится эта комната? — послышался ее следующий вопрос.

— Э… ничего.

Положительно, эта женщина умудряется ежеминутно выводить его из равновесия.

— А мне очень. С той самой ночи, когда я впервые оказалась здесь. — Он почувствовал, как сжимают его ладонь ее пальцы. — Мы с Терри повстречались на пляже. Я гуляла по берегу и увидела его. Терри стоял у самой воды и глядел на море. Мы немного поговорили, затем он пригласил меня к себе. Мы посидели в этой студии, выпили немного вина. Долго говорили. А позже на этой самой кушетке… любили друг друга.

Дэвид вздрогнул.

— Вам не нравится, что я это рассказываю?

Он сглотнул и попытался выдавить из себя улыбку.

— Не то что не нравится… Я не…

— Я вижу, не нравится. — Она наклонила к нему лицо, его выражение неожиданно стало печальным. — Дэвид, не расстраивайтесь из-за меня, хорошо?

— Я ничуть не расстраиваюсь, — прозвучал его неуверенный ответ.

Но странное и неясное ему самому чувство наполнило его грудь. Может ли это быть ревностью, даже мысль о которой кажется ему обидной? «Мне пора идти, Марианна», — приготовился он произнести. Он должен заставить себя распрощаться с ней сейчас.

— Дорогой, обними меня, пожалуйста, — послышалось вдруг.

Что-то взорвалось внутри его! Будто глыба льда разлетелась на мелкие осколки. К собственному удивлению, он вдруг догадался, что был повергнут в этот шок самым обычным страхом. «Веду себя, как перепуганный мальчишка, только из-за того, что девушка попросила обнять ее».

Эта мысль улетучилась сразу, как только он обхватил рукой ее плечи. «Нет, погоди! Я не собираюсь обниматься с тобой». Он сделал попытку отстраниться, но было поздно. Марианна с глубоким вздохом прильнула к нему. Прижала щеку к его плечу, подняла на него умоляющие глаза. Боже мой, до чего она была прекрасна! Он попытался заставить себя вспомнить об Эллен, льющей слезы наверху, в спальне, о так нуждающейся в нем Эллен, но мысль о ней скользнула прочь, не успев даже оформиться в мозгу. Сейчас на всем свете была только она, Марианна. Ее темные глаза не отпускали его, ее губы были так близко. Стоит ему только чуть наклониться и…

«Нет, погоди, так нельзя», — успел сказать он себе.

— Прошу тебя, — умоляюще произнесла она.

«Нет».

Он пытался сдержать себя, но тщетно. Руки потянулись к ней, но застыли, не успев завершить объятия, как движения плохо управляемой марионетки. «Нет», — повторял он себе снова и снова, но разум был уже не в силах справляться с желанием. Лицо девушки, призрачно-белое, придвигалось все ближе. «Ох, нет же, нет! Мне надо справиться». Но вот ее глаза медленно закрылись, теплый аромат дыхания туманом струился к его склоненному лицу. «Ради бога, нет! Дай мне время!» Но губы уже прильнули к его губам, их нежность взывала к нему, умоляла о ласке. «Не-ет!» Они прижимались к нему сильней и сильней, живые, трепетные. Тонкие пальцы скользнули в его волосы, прижимая его голову еще тесней. Тени закружились перед взором, удерживая его рядом с девушкой. Они словно окутали его коконом желания, выбраться из которого не было сил.

Когда она выпустила его, Дэвид отшатнулся. Дыхание его прерывалось.

— Марианна, послушай, это безумие.

— Люби меня, Дэвид.

Какая-то мысль парила в его мозгу; решимость, как вспугнутая птица, готовилась упорхнуть прочь. А может быть, она свинцовым грузилом неслась вместе с ним на дно? Он, будто со стороны, наблюдал, как откровенное желание разгоралось в ее глазах, как она привстала на колене, как наклонила к нему лицо…

— Люби меня, Дэвид, — повторила девушка более требовательно.

«Нет!» — мысленно кричал он.

С бессильным вздохом он обнял ее обеими руками, и она прижалась к нему, губы Марианны прильнули к его губам. Он крепко сжал ее в объятиях. Вдруг Марианна рывком высвободила свою правую руку, подняла его ладонь и, чуть наклонившись, поднесла ее к своей груди. Он обхватил пальцами эту нежную плоть и стал ласкать ее, чувствуя сквозь свитер, как твердеет крохотный сосок. Девушка высунула язычок и лизнула его губы, затем чуть прикусила щеку. Ее дыхание обжигало кожу.

— Все, что ты хочешь, — шепнула она ему в ухо.

Откидываясь назад всем телом, она глазами не отпускала его. Быстрым движением стянула через голову свитер и отбросила его в сторону. Когда он взглянул на полные груди, дыхание пресеклось, и в то же мгновение она повернулась к нему спиной.

— Побыстрей, дорогой, — раздался шепот.

Его пальцы дрожали, когда он с трудом выдергивал крючки из крохотных петелек. Наконец бюстгальтер расстегнулся, и девушка рывком сбросила его.

— Дай мне свои руки, — снова шепнула она.

Сложив его ладони подобно двум чашам, повторяющим форму ее грудей, она поднесла их к своему телу и втянула сквозь зубы воздух. Когда она почувствовала, как сжались пальцы Дэвида, глаза ее потемнели.

— О, еще, — прошептала она чуть слышно.

Задыхаясь, он припал головой к ее груди и принялся целовать ее. Он ласкал языком упругие соски, а девушка судорожно прижимала его к своему телу, и стоны рвались из ее горла.

— Сделай мне больно, — простонала она, дрожа и всхлипывая. — Кусай меня. Сделай мне больно. — Ее пальцы впивались в его голову подобно стальным когтям. — Возьми меня, я твоя, твоя!

Небывалый приступ страсти охватил Дэвида. Он не мог вспомнить, когда они оказались обнаженными. Все, что он помнил, это алчность, с которой она обрушила на него такой натиск страсти, какого он не воображал даже в самых безудержных фантазиях. Безмолвная, словно обезумевшая, она, казалось, полностью подчинилась экстазу. Ее прекрасное лицо исказилось в чувственном оскале, руки и губы безостановочно бродили по его телу, а тонкое, будто из слоновой кости тело корчилось и извивалось. Самые разнообразные чувства владели этим телом, но оно и ему дарило такие же богатые ощущения. Оно вело его все глубже и глубже в бездну чувственности, источая сладострастие. Спина ее выгнулась аркой и напряглась, белые груди словно набухли, они колыхались у самого его лица. На ее лице была полнейшая отрешенность. Наконец она осушила его с такой силой, что ему показалось будто сама кровь его вливается в нее.

Все кончилось. Дэвид упал на спину и оцепенел, устремив на нее глаза, подернутые дымкой утоленной жажды. Марианна, оседлав его бедра, наклонилась и молниеносно провела влажным языком по его пересохшим губам.

— Тебе было хорошо? — пробормотала она. Ответить он не смог.

Она улыбнулась.

— Я знаю. Хорошо. Думаю, тебе понравилось.

Она выпрямилась, глубоко, с наслаждением вздохнула, и от этого движения ее тяжелые груди затрепетали.

— Хочешь еще? — неожиданно спросила она.

Дэвид уставился на нее, не веря своим ушам.

— Как? Прямо сейчас?

Она снисходительно рассмеялась.

— Ну что ты. Я знаю, тебе нужно передохнуть.

— А тебе?

Гримаска ее смеха внезапно обратилась в жестокую усмешку.

— Мне никогда не нужен отдых.

Дэвид коротко простонал.

— Наверное, ты была бы лучшим мужчиной, чем я. — Он попытался подавить какое-то странное чувство вины.

Марианна привстала, неуловимым движением соскользнула с кушетки и теперь стояла рядом с ним, выпрямившись во весь рост.

— Я красива? — спросила она.

— Ты самая прекрасная из всех женщин, что я видел в жизни.

— И ты любишь меня?

Дэвид глянул на нее непонимающе. Любовь?

— Понятно, — усмехнулась девушка. — Но думаю, что еще полюбишь.

Внезапно опустившись на колени, она впилась в его губы страстным поцелуем. Правая ее рука вцепилась в его волосы.

— Теперь ты принадлежишь мне, — прошептала она властно. — Только мне. Ты мой.

Дэвид с тревогой следил, как она снова поднялась на ноги и принялась одеваться. Страшная мысль о том, что в любую минуту может войти Эллен и застать их здесь, внезапно оглушила его. Обеспокоенный взгляд Дэвида непроизвольно устремился к двери.

— Она не слышала нас, — успокоила его Марианна.

Дэвид вздрогнул от неожиданности и спросил:

— Откуда тебе это известно?

— Известно, — коротко бросила девушка. Улыбалась ли она в это мгновение, он не мог бы с точностью сказать, поскольку лицо ее находилось в тени. — Тебе не о чем тревожиться. — Она подобрала с кушетки бюстгальтер и мигом надела его. — Тебе нравится мое тело? — Теперь она, чуть изогнувшись, застегивала крючки на спине.

— Нравится.

Но чувства, которые он испытывал в эту минуту, были какие-то странные: его безотчетное стремление оставить ее как можно скорее, расстаться с ней смешивалось со страхом больше никогда ее не увидеть. И это смешанное чувство усугублялось все возраставшим ощущением собственной вины и злости на Марианну. Единственное, в чем он был сейчас полностью уверен, так это в том, что больше всего на свете боится быть застигнутым здесь женой. Он мечтал посидеть, спокойно поговорить с этой девушкой, но чувствовал, что его конечности будто налиты свинцом. Глаза же его помимо воли неотрывно следили за каждым ее движением. Через несколько секунд она была полностью одета и присела рядом с ним на кушетку.

— Мне так приятно, что мое тело тебе нравится, — заговорила она опять. — Потому что теперь оно принадлежит тебе.

Склонившись, она прильнула к его губам длительным поцелуем; ее левая рука ласкала его. Дэвид невольно отпрянул от этой ласки, в его мозгу сверкнула мысль: «О, прошу, не надо!»

Наконец девушка отстранилась.

— Ты ведь не станешь рассказывать ей о нас? — спросила она безразличным тоном.

Он внутренне сжался. Было ли это всего лишь игрой воображения или в голосе этой женщины было больше приказа, чем просьбы?

— Прошу тебя, не делай этого, — продолжала она. — Иначе все погубишь. — Она осторожно погладила его по щеке. — Ты ведь непременно захочешь увидеться со мной снова, правда? — Она быстро наклонилась и коснулась губами его рта. — Пообещай мне это.

— Обещаю.

В эту минуту он не нашел в себе силы ответить ей решительным «нет».

— Благодарю тебя, любимый. — Марианна встала. — Клянусь, ты не пожалеешь об этом. — И тут странная жестокость металлом прозвенела в ее голосе. — Я дам тебе все, что ты когда-либо желал. Абсолютно все.

Дэвид с беспокойством, не произнося ни единого слова, смотрел, как она отворачивается от него и идет к двери.

— Подожди немного, прошу тебя, — произнес он.

Немалых трудов стоило ему даже просто приподняться на локте. Но прежде чем он сумел вымолвить еще слово, девушка уже была на лестничной площадке. Дверь за ней закрылась. «Слышала ли Эллен, как она выходила? — Эта мысль заставила его болезненно поморщиться. — Как спускалась по лестнице?» Он тревожно ожидал хлопка входной двери, но его не последовало. Она вышла совершенно бесшумно. И все-таки ему казалось, что, несмотря на ее просьбу, Марианна хотела, чтобы Эллен обо всем узнала.

Холод опять пронзил его, словно с ее уходом из комнаты ушла часть тепла. Дэвид вскочил на ноги и принялся одеваться. Кожу его покрыли пупырышки, зуб не попадал на зуб. Он едва стоял, и, когда с одеванием было покончено, ноги почти не держали его. С беспомощным стоном он рухнул обратно и накинул на себя одеяло. «Господи, до чего я замерз. И устал тоже». От последней мысли он стыдливо заморгал. К тому же его стала мучить непривычно сильная жажда, горло пересохло так, что стало больно глотать. Ему был просто необходим хоть глоток воды, и тем не менее он сомневался, что найдет силы подняться на ноги и выйти из этой комнаты. Оставить мастерскую и подняться в спальню — даже если он справится с этим, что с ним станет, когда он встретится глазами с Эллен.

Дэвид покачал головой и попытался выдавить из себя улыбку, но почувствовал, насколько она получилась жалкой и фальшивой. Чувство юмора покинуло его, исчезнув без следа. Да и как могло быть иначе? Ведь он только что совершил самую бесчестную измену, и смешного в этом было мало. Сколь продвинутыми ни были бы взгляды на подобные ситуации, есть обстоятельства, которые никак нельзя назвать комичными. Может быть, лично у него тоже недостаточно развито чувство юмора, поскольку он и сам не видит ничего забавного в том, что произошло.

Дэвид уныло покачал головой. «Не думай об этом, — приказал он себе, — ты должен немного выпить и лечь в постель». С трудом пошевелил рукой, которая казалась чугунной чушкой, и глянул на часы. Без двадцати два. Они провели здесь меньше получаса. Неправдоподобно. Его ощущения подсказывали ему, что прошли столетия с тех пор, как он вошел в студию. В полном истощении сил Дэвид закончил одеваться. Одеяло соскользнуло на пол и теперь валялось там, а он, старчески шаркая, направился к двери. «Словно по тонкому льду», — подумалось ему, но эта мысль не принесла облегчения.

Дэвиду казалось, что комнате не будет конца. И когда пальцы наконец схватили ледяную ручку двери, его ноги дрожали, как у паралитика. Едва удерживая вес тела, они подкашивались от изнеможения. Дэвид тяжело прислонился к двери и попытался перевести дух. «Боже праведный, что со мной происходит? — в страхе думал он. — Что она со мной сделала?» Никогда в жизни он не ощущал себя до такой степени обессиленным. Может ли половой акт довести мужчину до такого состояния? Его охватило беспомощное негодование, какого он никогда не испытывал ни с Эллен, ни с Джулией. Может, это усталость творит с ним такое?

— Дьявол, — проворчал он тихо.

Затем сжал зубы, с трудом распахнул дверь и, очутившись на площадке, постарался прикрыть ее за собой. На секунду Дэвид заколебался, потом повернул к пролету лестницы, уходящему наверх. Он страшился того, что, начав спускаться, потеряет равновесие и скатится со ступеней. Кроме того, что-то влекло его к жене, какая-то настоятельная потребность, природы которой он не знал. Знал лишь, что это чувство не имеет ничего общего с чувством вины.

Уже на первой ступени он застыл, пораженный собственным бессилием. С таким же успехом могла бы пытаться взойти по лестнице каменная статуя. «Что же она со мной сделала?» Мысль о том, что тридцать минут с этой женщиной довели его почти до коллапса, рассердила и безмерно поразила его. «Господи милостивый, мне же всего сорок шесть лет, а не восемьдесят восемь!» — воскликнул он про себя.

Твердо решив пройти весь подъем без отдыха, он стал преодолевать ступень за ступенью, закусив губы и призвав на помощь всю свою настойчивость. Наконец добрался до следующей лестничной площадки, хотел передохнуть, но головокружение помутило все в его глазах. Собрав остаток сил, шатаясь, сделал еще один шаг и вошел в ванную. Там, в арктическом холоде, плеснул себе в лицо ледяной водой. Стало чуть полегче, и ему пришлось один за другим осушить пять полных стаканов воды, прежде чем унялась сжигавшая его жажда. Благодарный, он прислушивался к тому, как живительная влага омывает его иссохшие в невиданном жаре внутренности.

Эллен лежала на кровати, укрытая поверх покрывала пледом. Лицом она повернулась в сторону, противоположную двери, и казалось, что она спит. «Должно быть, тоже страшно утомлена», — подумал он и тихонько двинулся вперед. Добравшись до кровати, Дэвид тяжело опустился на нее, не сумев удержаться от стона. Ощущение было такое, будто вся его плоть — мускулы, кости, внутренности — расплавляется и вытекает из тела. Собрав последние силы, он медленно приподнял обе ступни и уронил их на матрац, затем откинулся на подушку.

И тут же крупная дрожь стала сотрясать все его тело. Надо забраться под плед и лечь поближе к Эллен, мелькнула у него слабая догадка. Но слишком поздно, уже не осталось сил, чтобы двигаться. Зубы стали выбивать Дробь, и он не мог добиться, чтобы они не стучали. Тело сотрясали короткие, конвульсивные содрогания, и с ними он тоже не мог совладать. Никогда в жизни такой холод не проникал в его жилы, и постепенно на него нахлынуло темное забытье.

Только когда Дэвид почувствовал, что Эллен повернулась к нему и смотрит на него, он нашел в себе силы поднять мертвеющие веки. Значения ее взгляда он не мог понять.

— Что с тобой? — спросила она.

Ответить он тоже не мог. И вновь этот странный, непроницаемый взгляд.

— Ты заболел?

Он хотел отрицательно покачать головой, но опять затрясся в неудержимой дрожи.

— Как сильно ты дрожишь!..

— Я знаю. Я… — Он сделал глотательное движение, и вновь в пересохшем горле родился сухой, царапающий звук.

Несколько мгновений Эллен пристально смотрела на него, будто пытаясь понять, что могло довести его до такого состояния. Постепенно выражение ее лица изменилось, на нем появилась тень сочувствия, и он понял, что жена пытается побороть свой прежний гнев и проявить о нем заботу.

— Скажи, ты можешь двигаться? — спросила она наконец.

— Мм?

— Давай я укрою тебя получше пледом.

Он не находил сил пошевелиться. Эллен сбросила с себя плед, накрыла его, но вес тонкого шерстяного покрывала вызвал в теле Дэвида еще большую дрожь.

— Что с тобой произошло? — вновь спросила она.

Он слабо качнул головой и почти неслышно прохрипел что-то невнятное. Она молчала, но теперь в ее взгляде была тревога. Эллен порывисто натянула на себя плед и рывком подвинулась в его сторону. Крепко прижалась к нему, и он ощутил, как ее правая рука скользит по его груди.

— Какой ты холодный. — Она выглядела пристыженной. — Ох, Дэвид, прости меня, пожалуйста. Я даже подумать не могла, что ты так сильно станешь переживать из-за нашей ссоры.

Острая боль вонзилась ему в сердце, когда он понял, что она расстраивается, полагая, что он заболел из-за их размолвки.

— О дорогой, как ужасно тебя трясет!

С этими словами Эллен обвила его плечи рукой и прижалась еще сильнее. Она так и не надела блузку, и теперь от ощущения ее груди озноб усилился. В его воображении возник только что пережитый момент — сверхъестественный и даже болезненный взрыв похоти в объятиях Марианны. Он зажмурил глаза и так сильно вздрогнул, что прикусил губу. «Прости меня, Эллен. Я так виноват перед тобой. Пожалуйста, если можешь, прости».

— Ш-ш, дорогой. Все будет хорошо, — тек ее ласковый голос.

Ему надо следить за собой, чтоб ненароком не проговориться о том, что случилось. «Совесть не любит молчать», — пришла ему в голову неожиданная мысль, и он уткнулся лицом в плечо Эллен. Несмотря ни на что, он испытывал сейчас чувство благодарности жене за ее тепло и заботу. Почти в полном отчаянии он цеплялся за нее, думая про себя, что, знай она о происшедшем, ушла бы от него в ту же минуту.

На этой мысли его разум стал погружаться в пучину сна, подобную смерти.

Проснувшись, Дэвид прикинул, что спал, пожалуй, не больше часа или около того. Открыл глаза и глянул в окно, стараясь побороть небольшое головокружение. Уже почти стемнело. Несколько мгновений он пытался догадаться, по какой причине в середине дня может быть темнота. Буря? Сильный туман с моря? Солнечное затмение? Его опустошенный разум не мог найти объяснения. И вдруг в голове все прояснилось, и, поморщившись, он сказал себе: «Господи, да ведь на дворе ночь». Поднес к глазам левую руку и взглянул на запястье: часы показывали почти семь. Рука тяжело упала на кровать.

— Проснулся?

Испуганный, он оглянулся на звук голоса. Эллен сидела подле освещенного лампой туалетного столика и, чуть скрестив ноги, пристегивала резинкой чулок к поясу. Дэвид недоумевающе уставился на нее и оторопел: под наброшенным на плечи халатом он увидел черное бюстье. Она наклонилась и стала надевать вечерние черные туфли на высоких каблуках. Он уже несколько лет не видел жену в этом полукорсете: она не любила носить его, поскольку шнуровка казалась ей слишком тугой. На минуту в его мозг закралось смутное подозрение, что она решила бросить его и отправляется на свидание. Но с кем?

Эллен выпрямилась и бросила взгляд на свое отражение в зеркале.

— Ты хорошо спал?

Дэвид увидел, что она улыбается, и тоже попытался ответить улыбкой. Довольно глупой она у него вышла, должно быть.

— Кажется, хорошо. Но я и не думал, что просплю столько времени. Я ведь только… — он беспомощно умолк, не зная, что сказать.

— Видимо, твоему организму потребовался отдых. Ты и сам не знал, до чего утомился.

— Похоже на то.

Дэвид замолчал. Дальнейшие наблюдения за ней показали, что и волосы жены тщательно уложены, и он снова почувствовал страх. Сглотнул и как можно небрежней спросил:

— Собираешься на свидание?

— Ну-у, как тебе сказать.

Теперь она стояла, чуть откинув назад голову, и расчесывала волосы. Их шелковистое, колючее потрескивание заставило Дэвида вздрогнуть.

— Мне, конечно, известно, что бедняга муж всегда узнает все последним, — заставил он себя пошутить. — Но все-таки, — он хрипло откашлялся, — я знаком с этим негодяем?

Эллен с готовностью кивнула.

— Знаком, знаком. Он вроде как известный телесценарист.

Тепло благодарного, радостного облегчения затопило его. Неужели он и вправду мог подумать, что такое произойдет с ними?

— Может, скажешь, как его зовут?

— Не скажу. Могу только намекнуть, что инициалы «Д» и «К».

— А, понял. Наверное, Дэвид Копперфильд?[68]

— Дэвид, но не Копперфильд, а Купер.

— Точно, я его знаю. — Он крякнул с шутливым отвращением. — Слыхал, он готов проспать все на свете.

Эллен подавила улыбку.

— Ну и что? Зато он бывает очень мил, когда проснется.

Дэвид уже нашел силы усесться на постели.

— Куда же вы намыливаетесь?

Эллен сделала неопределенный жест, и он с еще большим удивлением заметил маникюр. Он уже много лет не видел, чтоб ее ногти были накрашены. Вообще выглядела она сейчас потрясающе ухоженной и роскошной: талия туго затянута, округлые бедра изящно полны, грудь приподнята, длинные ноги обтягивает смуглый шелк, лицо со вкусом подкрашено.

— Точно не знаю, — прокомментировала она свой жест. — Пообедаем где-нибудь, потом отправимся потанцевать, я думаю. Примерно такая программа.

— Может, он захочет каких-нибудь знаков внимания с твоей стороны? — Дэвид принял отечески-заботливый тон. — В возмещение издержек, так сказать? Слыхал, что эти голливудские парни все такие. Страшные жмоты.

Взгляд ее, брошенный через плечо, искрился лукавством и искусно изображенной наивностью.

— В возмещение?

— Так выражаются эти негодяи.

Она поджала губы, словно размышляя, и ответила:

— Но ведь это будет справедливо.

— Ах, ты так считаешь? Цена не высока, по-твоему?

Она кивнула и встала. «Боже, дай мне силы не обмануть ее ожиданий», — взмолился он про себя. Но когда она повернулась и встала так, чтоб он мог разглядеть ее получше, ему тут же подумалось, что страхи его напрасны.

— Одобряешь? — поинтересовалась она.

— Ты потрясающе выглядишь! — Его глаза обежали всю ее. — Может, не пойдем никуда обедать? — добавил он, чувствуя смущение оттого, что преувеличил собственные реакции.

— Нет, пойдем. Пожалуйста. Тебе придется сыграть роль голливудского ухажера.

— Черт подери, — проворчал он.

— Я и вправду выгляжу хорошо? — В ее голосе звучала озабоченность.

— На миллион долларов! Причем золотом.

— Нет, правда, Дэвид?

— Я и говорю правду. Умопомрачительно!

Эллен облегченно вздохнула.

— Я так рада этому. Мне страшно хочется выглядеть привлекательной в твоих глазах.

Дэвид встал с постели и направился через всю комнату к ней. Но на сердце его лежала тяжесть вины. Он обнял жену, прижал к себе, прикоснулся губами к ее шее и закрыл глаза. Аромат надушенной кожи кружил ему голову.

— Как сладко ты пахнешь, — выдохнул он едва слышно.

— Это приятно?

Он не больно укусил ее за плечо и выпрямился.

— Очень даже!

Ее улыбка лучилась нежностью.

— Мне тоже приятно. Приятно нравиться тебе.

— Ох! — Он так крепко прижал ее к себе, что она чуть не задохнулась. — Ты такая добрая. Самая добрая на свете!

Эллен явно удивилась.

— А я думала, что вела себя как настоящая ведьма.

Он поцеловал кончик ее носа.

— Не забудь добавить и Клару Боу.[69]

— Добавил! — Дэвид счастливо улыбался ей. — А теперь пора сделать таким же неотразимым и меня. Или, как мы говаривали в армии, — бриться-мыться-завиваться-начищаться. Одно слово я, по скромности, опустил. — И он, разжав объятия, прошествовал через всю комнату к ванной.

Секундой позже, закрыв за собой дверь, обессиленно прислонившись спиной к стене, он подумал: «Боже, дай мне силы не обмануть ее ожиданий». Дэвид закрыл глаза, лицо его было маской воплощенного горя. Почему же он так боится? Причин он и сам не знал, но тяжкий страх отнимал у него последние силы. Оторвавшись от двери, подошел к окну. В темноте увидеть пролив было невозможно, но до его ушей опять донесся приглушенный шум прибоя. «Где-то там, недалеко отсюда, живет Марианна».

Но не вся она там. Он вдруг ясно понял, что какая-то часть ее осталась с ним. Он чувствовал ее, живую, в себе.

Когда Дэвид резко повернул руль влево, Эллен прижало к нему. Она не противилась. Тогда он снял руку с руля и положил ей на бедро. Она склонила голову ему на плечо.

— Это была чудесная ночь, — произнес он, обрадованный ее откликом. — Просто сказочная.

Вдалеке от коттеджа и обстановки, напоминающей о Марианне, здесь, где все говорило о счастливых днях прошлого, Дэвид почувствовал, как его непонятный страх стал таять и возродилась надежда. Марианна, конечно, не вернется больше, и он уже понял, что их с Эллен взаимная любовь поможет преодолеть размолвку. Нет причин для того, чтоб они не могли понять друг друга. Эта мысль помогла ему чуть расслабиться, а умиротворяющая атмосфера ресторанчика плюс вино вселили ощущение полного благополучия. Несколько раз в течение обеда у него мелькала мысль: «Я добьюсь примирения, я сделаю это ради Эллен».

Пообедав, они отправились на прогулку к центру острова. По дороге обнаружили неплохое кафе, где трио музыкантов тихо наигрывало танцевальную музыку. Здесь они застряли на несколько часов, время от времени заказывая выпивку, медленно танцуя в почти пустом зале и наслаждаясь теплом и близостью друг друга.

— Тебе пришла в голову отличная мысль, — тихо произнес он.

— И мне она нравится, — в тон отозвалась она.

— Все хорошо.

Но едва он успел произнести эти слова, как ощутил волну непонятной подавленности, нахлынувшую на него. «О, только не надо этого», — чуть не произнес он вслух. Может быть, им не следует возвращаться в тот ужасный коттедж. Он чуть было не сказал это Эллен. Но, кажется, не стоит думать об этом. Нужно признать, что Марианна, при всем ее очаровании, занимает, в отличие от Эллен, крайне незначительное место в его жизни. «Не надо ничего менять при такой расстановке сил», — подумал он. Им овладело страстное желание прыгнуть в машину и отправиться прямо в аэропорт, а оттуда — в родной дом, чтобы вернуться к тому, что было близко и понятно им обоим. Не так уж много вещей они взяли с собой сюда, чтоб с ними было жалко расстаться. Конечно, поступок был бы чрезвычайно экстравагантный, но не безрассудный, и к тому же он так мечтал совершить его.

— Глубокие думы? — поддразнивающе поинтересовалась Эллен.

Дэвид глянул на нее и торопливо улыбнулся.

— Не такие уж они и глубокие.

— Ты кажешься сейчас таким далеким от меня…

Он опять, чуть сильней, сжал ее бедро.

— Просто немного расслабился. На самом деле я совсем рядом.

— Замечательно. — Она легким поцелуем коснулась его щеки. — Сейчас это именно то место, где я хочу, чтоб ты был.

Машина медленно скользила мимо квартала больших домов, который представлял собой деловой центр Логен-Бич. Дэвид заметил ярко освещенные окна бара.

— Не хочешь ли угоститься мороженым? — спросил он у жены.

Она отозвалась не сразу, обдумывая его предложение. «Соглашайся же», — мысленно уговаривал он ее, стремясь отложить их возвращение хоть на несколько минут. Руки его, теперь обе они лежали на руле, непроизвольно сжались, но тут же расслабились, когда он услышал ее ответ:

— Почему бы и нет?

Резко свернув в сторону, он припарковался у почты, и они одновременно вышли из машины. Черный, изящный и внушительный силуэт «бентли» сиял совсем неподалеку, на той же улице. Дэвид, с восхищением глянув на сверкающую лаком и чистотой машину, сказал:

— Какая красавица!

Затем взял жену под руку и повел к бару.

Оказавшись внутри, они сразу направились к стойке, которая располагалась справа от них. В дальнем от входа конце ее бармен беседовал с хорошо одетой женщиной лет шестидесяти. Оба взглянули на вошедшую пару, и женщина улыбнулась.

— Добрый вечер, — произнесла она.

— Доброго вам вечера, — поприветствовал их и бармен.

Эллен и Дэвид кивнули и заулыбались:

— Вам тоже доброго вечера.

Усевшись перед стойкой, они стали ждать, когда бармен подойдет обслужить их.

— Что вам угодно?

Дэвид вопросительно взглянул на Эллен:

— Дорогая?

— Нужно подумать… — Она забавно наморщила нос. — Мне, пожалуй, горячего шоколада.

— Две порции, — уточнил он.

— О'кей, док! — Бармен отошел, и Дэвид вопросительно взглянул на жену.

— Слишком холодно для мороженого, — объяснила она и продела руку под его локоть.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку. Когда же выпрямился, то увидел, что находившаяся в баре женщина до сих пор не сводит с них глаз. Она улыбнулась в ответ на его взгляд, и Дэвид отметил, насколько привлекательно для своего возраста она выглядит. Красивое лицо, хорошо одета, стройна, как статуэтка, и явно напоминает кого-то из знаменитых актрис.

— Прошу прощения за любопытство, — заговорила женщина. — Надеюсь, оно не покажется вам бестактным. Мы редко видим приезжих в нашем захолустье в это время года. — Ее глаза обратились к Эллен. — Вы ведь не местные жители?

Та улыбнулась в ответ.

— Мы приехали из Лос-Анджелеса.

Собеседница была явно поражена.

— Лос-Анджелес? Далеко же вы забрались. Не сомневаюсь, что была весомая причина оказаться в нашем Логен-Бич.

— Она действительно была. Когда-то мы провели здесь медовый месяц.

— А-а! — Женщина улыбнулась. — И вернулись, чтоб еще раз побывать в памятных местах?

— Да.

— На ваш взгляд, здесь что-нибудь изменилось?

— Нет. Мне кажется, что нет. — Эллен говорила не слишком уверенно. — Почти все осталось прежним.

— Кроме того, что коттедж, в котором мы тогда жили, был унесен в море ураганом, — добавил Дэвид.

— О, это обидно. — Дама сочувственно кивнула. — Понятно, что вы стремились остановиться именно в нем.

— Не беспокойтесь, мы нашли прекрасное место, — продолжала Эллен.

— Я очень рада. Где же это? В Логен-Бич?

— Да, — кивнула Эллен, — прямо у самой воды. Там очень красиво.

Женщина перевела взгляд на Дэвида.

— Недалеко от утеса?

— Совершенно верно.

— Понимаю. То-то мне показалось, что я вижу огни в окнах коттеджа.

«Это ее я видел тогда утром стоящей около особняка на вершине», — тотчас догадался Дэвид и сам удивился своей уверенности.

— Это ваш дом стоит на вершине утеса? — спросил он.

— Да, мой.

— Мы видели его, — вступила в разговор Эллен. — Он вызвал у нас такое восхищение. Очень красивый.

— Благодарю. — Женщина в знак признательности наклонила голову. — Буду рада вашему визиту. Навестите меня до отъезда. — Она снова улыбнулась. — Меня зовут Грейс Брентвуд.

— Очень приятно, — сказала Эллен. — Простите, что мы не представились. Моего мужа зовут Дэвид Купер, а меня — Эллен.

— Очень рада.

— Приятно было познакомиться с вами, — пробормотал Дэвид. Он пытался взять себя в руки, но мыслями все время возвращался к тому, что миссис Брентвуд наверняка знакома с Марианной или, по крайней мере, слышала о ней.

— А это мистер Доути. — Миссис Брентвуд сделала жест в сторону бармена.

Он как раз в этот момент подходил к ним с двумя чашками шоколада в руках.

— Рад познакомиться с вами, приезжий народ, — кивнул бармен с улыбкой.

Они улыбнулись в ответ.

— Очень рада нашему знакомству, — продолжала миссис Брентвуд. — Хотя мы наверняка встретились бы с вами на берегу.

— Вы часто ходите туда? — спросил Дэвид.

— Почти каждый день. Я люблю бродить у моря.

«Она наверняка знает Марианну», — окончательно решил он.

Дэвид кивнул, наспех стараясь придумать вопрос, как можно более безопасный, но наводящий разговор на Марианну. Наконец ему показалось, что он нашел удачный ход.

— Сегодня утром, когда я гулял по берегу…

— Ах, так это вас я там видела? — прервала его миссис Брентвуд.

— Да, это я и был. — Он улыбнулся. — В общем, когда я прошел подальше, то наткнулся на заброшенный коттедж, что располагается за тем утесом, на котором стоит ваш дом. Этот коттедж тоже принадлежит вам, миссис Брентвуд?

— Да. В прежние времена мы пользовались им в качестве пляжной кабинки. Но теперь он уже много лет стоит запертый. Из всей семьи здесь живу только одна я, а те дни, когда я много плавала, боюсь, остались уже в прошлом.

— Вы живете одна? — поинтересовалась Эллен.

— Да. Не считая прислуги, конечно.

Дэвид хотел было расспросить, нет ли поблизости других обитаемых домов, но потом решил воздержаться от вопросов, строго приказав себе: «Нет причин спрашивать об этом, Марианна не интересует меня больше».

— А вы знаете, кому принадлежит коттедж, в котором мы остановились? — вместо этого спросил он.

— Кажется, кому-то из представителей деловых кругов города, — небрежно ответила миссис Брентвуд. — Но я никогда не встречалась с его владельцами. — Она приветливо улыбнулась. — Вам понравилась эта обитель?

— Да, очень, — сказал он.

— Сначала в коттедже было ужасно холодно, но когда подключили газ, стало довольно уютно, — добавила Эллен.

— Я рада. Надеюсь, ваш отдых в наших краях будет приятным.

— Благодарю вас.

— И долго вы намерены здесь оставаться?

— Возможно, до следующего четверга.

— Понятно.

Дэвид сделал глоток шоколада и поставил чашку на стойку.

— Там часто останавливаются отдыхающие?

— Постоянно там никто не живет.

— На лето его обычно сдают?

Миссис Брентвуд слегка вздрогнула.

— Может быть.

«Кто жил там прошлым летом?» — этот вопрос будто сверлил его мозг.

— Коттедж этот, кажется, довольно старой постройки, — продолжал Дэвид свои расспросы.

— Я толком не знаю. — Миссис Брентвуд пожала плечами. — Почему-то мне кажется, что его строили в те времена, когда я была еще маленькой девочкой.

Дэвид откашлялся и снова спросил:

— В нем когда-то жил художник?

— Художник?

— Или художница. — Дэвид чувствовал, как сильно забилось его сердце, будто он допустил грубый промах. — Мы видели несколько картин в доме. И подумали, что здесь жил их автор. — «Не слишком ли я тороплюсь», — мелькнуло у него опасение.

Миссис Брентвуд заулыбалась и покачала головой.

— Ни малейшего понятия не имею, — веско заявила она. — Никогда не обращала внимание на то, кто останавливается в коттедже. Извините.

Выдавив из себя улыбку, Дэвид отвернулся и пригубил шоколад. По какой-то непонятной причине у него было ощущение, что он сам себя выдал, хоть и не мог понять, каким образом. «Вина не любит молчать», — снова подумал он с отвращением. Он мельком прислушался к словам Эллен, которая начала рассказывать, как они восхищались картинами.

Миссис Брентвуд бросила взгляд на часики, пришпиленные к лацкану жакета, и воскликнула:

— Ох, как я сегодня припозднилась! Мне давно пора быть в постели. — Она торопливо допила чай и поднялась.

Дэвид тоже поднялся со стула, когда пожилая дама подошла к ним и протянула на прощание руку Эллен.

— Непременно приходите навестить меня, — улыбаясь, произнесла она.

— Благодарю, — отозвалась Эллен.

— Я буду очень рада, — промолвила миссис Брентвуд и протянула руку Дэвиду.

Она вдруг таким пристальным взглядом заглянула в его глаза, что у него что-то сжалось внутри. «Господи, неужели она умудрилась заметить, как Марианна входила или выходила из коттеджа?» — со страхом подумал он, и тут же воображение услужливо подсунуло ему картинку. Стоящая на вершине утеса пожилая дама держит бинокль у глаз и ведет дотошные наблюдения за его временным жилищем. Что, если она знакома с Марианной? А последняя, например, имеет репутацию особы, способной на что угодно? Волна ужаса захлестнула его. Сейчас миссис Брентвуд производит впечатление доброжелательно настроенной дамы, но вдруг она только и ждет случая рассказать его жене обо всем, что ей известно? Он судорожно глотнул, едва имея силы прислушаться к сказанному на прощание «Спокойной ночи, мистер Купер», и она направилась к дверям.

Тяжело задумавшись, Дэвид опустился на стул, краем глаза отметив, что бар опустел. «Подобные интриги явно не для меня, — мрачно подумал он. — Маскировочный огонь не является моей сильной стороной. И как только я умудрился провернуть ту интрижку с Джулией, непонятно». Им овладело желание выложить все начистоту Эллен, но он подавил его. Это был бы всего лишь поиск простейшего пути: сделав признание, выпросить прощение.

Когда дверь бара захлопнулась за их новой знакомой, Эллен тут же воскликнула:

— Как потрясающе выглядит эта женщина!

— Угу.

— Должно быть, в молодости она была неотразима. Даже сейчас, а ей, должно быть, за шестьдесят, она очень привлекательна.

— Угу.

— Ты так не думаешь?

Он постарался поскорей обрести присутствие духа.

— Что именно я не думаю: что она привлекательна или что ей больше шестидесяти?

— И то и другое.

— Да. И еще раз да. — Он постарался изобразить беззаботную улыбку.

— Я заметила, что ты произвел на нее впечатление.

Дэвид похолодел.

— Я?

— Разве ты не видел, как она на тебя смотрела? — принялась подразнивать его Эллен.

— А, это. Ну что ж, я давно знаю, что чертовски нравлюсь немолодым дамам.

Она коротко рассмеялась, а его вдруг захлестнуло гибельной волной ужаса: бежать отсюда, немедленно же ехать в аэропорт, а оттуда — домой. Все больше и больше его угнетал неизвестно откуда возникший страх. Дэвид был почти уверен, что с ним непременно должно произойти что-то ужасное, если они немедленно не уедут отсюда. Логики в этом страхе не было ни малейшей. Он не сомневался, что отношения с Марианной больше не возобновятся, с этим покончено, и что опасение подглядываний и ябедничества со стороны миссис Брентвуд в высшей степени надуманно. Но бороться с этим поглощающим страхом у него не было сил. Если в нем так говорит чувство вины, значит, он только что совершил самый позорный поступок в своей жизни.

— Дэвид, лапочка?

Он вздрогнул.

— А? Что?

— Я сказала тебе, что, по-моему, этот человек собирается закрывать свое заведение.

— Да?

Он оглянулся и увидел, что мистер Доути уже стоит в пальто и шляпе подле кассового аппарата и пересыпает мелочь из его ящичков в бумажный пакет.

— Почему ты так решила?

Тем не менее они расплатились за горячий шоколад, пожелали бармену спокойной ночи и вышли из кафе. Пар облачками срывался с их губ, и они, обнявшись, заспешили к машине.

— До чего холодно! — вырвалось у Эллен.

— Точно! — подхватил Дэвид.

Он торопливо распахнул дверцу, и Эллен скользнула внутрь. Когда он уселся на свое место, жена жадно приникла к нему и жалобно простонала:

— Ох, кажется горячий шоколад внутри меня превращается в холоднющий молочный коктейль.

Дэвид рассмеялся, завел двигатель и перевел рычажок нагревателя на позицию «Горячий воздух». Оглянувшись, задним ходом вывел машину на середину проезжей части, притормозил и дал передний ход.

— Ты считаешь, нам и вправду следует навестить ее? — спросила Эллен.

— Если будет время, почему бы и нет.

«Интересно, как отреагировала бы Эллен, если бы он предложил сейчас отправиться домой?» — пришла вдруг в голову мысль. И что он мог бы сказать, чтоб скрыть от нее, что его предложение продиктовано безудержным страхом? Он не находил в себе силы ни признаться ей в происшествии с Марианной, ни упомянуть о его беспочвенных опасениях по поводу миссис Брентвуд. Эллен, конечно, решит, что их второй медовый месяц оказался неудачей и что он намерен поставить на этом деле точку. Но он ни в коем случае не должен разрешать ей такие мысли. Не сейчас, по крайней мере.

Она издала чуть слышный стон:

— Ох уж этот корсет…

— Давит на желудок?

— Это творение человеческих рук следовало бы назвать «Объятия железного дровосека».

— Так сними его.

— Что ты? — Она заколебалась. — Я знаю, как тебе нравится, когда я надеваю корсет.

Дэвид внутренне поежился, когда сообразил, что она имеет в виду. Это зрелище раньше всегда так возбуждало его, что дело непременно заканчивалось самыми горячими объятиями. Сейчас он тоже чувствовал сильное волнение, оно было одновременно и эротическим возбуждением, и нервным беспокойством. Он не должен обмануть ее ожидания.

— Нравится, да, — сказал он. — Но мне совсем не нравится, когда у тебя болит желудок.

Она все-таки колебалась.

— Так ты не стал бы возражать, если бы я сняла его?

— Абсолютно нет. — Он ласково погладил ее бедро. — Особенно потому, что намерен подглядывать, как ты будешь это делать.

— Какой вы нахал! — Она шутливо сбросила его ладонь с бедра. — Мы с вами даже еще не знакомы.

— Ничего, познакомимся, — невозмутимо ответил он.

Распахнув ее пальто, он снова положил руку ей на бедро и, потянув юбку вверх, поднял ее почти до колен, довольный рефлексом своего тела.

— Позвольте, мадам, помочь вам расстаться с этим предметом туалета.

— Очень любезно с вашей стороны.

— Рад оказаться полезным. — Он потянул юбку еще выше, открылись резинки чулок и белоснежная кожа бедер. — О-ла-ла, — пробормотал он чуть хриплым голосом.

— Кажется, тут довольно тепло, — сказала она.

— Вы так думаете? — Дэвид искоса наблюдал за тем, как она скинула пальто и перебросила его на заднее сиденье. Затем расстегнула платье и молнию корсета.

— Ох! — Тон его был печальным.

— Что-нибудь не так?

— Да, немножко не так. Со мной.

— А что значит этот стон?

— Как же, — отвечал он, — я предчувствовал, что все этим кончится.

Она легко коснулась его плеча.

— Что ты такое говоришь?

— Quelle[70] трудности, мадам.

Эллен хмыкнула в шутливом негодовании, затем вздохнула, сдаваясь.

— Ну так и быть, — сказала она, — исключительно из соображений франко-американской дружбы.

Она продолжала трудиться над платьем. Ухитрилась приподнять его до талии, затем стянула через голову и бросила на свое пальто на заднем сиденье. Начала было отстегивать пояс с резинками от чулок, как вдруг Дэвид остановил ее:

— Погоди-ка минутку!

Она бросила на него негодующий взгляд.

— Ты, кажется, сам меня уговаривал?

Наклонившись вперед, Дэвид повернул тумблер выключателя и вся кабина осветилась электрическим светом. Эллен вздрогнула.

— Дэвид!

— Так меня впредь и называй.

Она смущенно оглянулась, затем, видя, что их окружает полное безлюдье и мрак, с облегчением откинулась назад и положила ногу на ногу.

— Хорошо же. Пусть так. Только я очень надеюсь, что ни один полицейский не прячется за каким-нибудь из этих деревьев, подглядывая за нами.

Дэвид не ответил, откровенно рассматривая ее. В нем страстно говорило желание. Если бы он только мог сейчас забыться и дать волю своим чувствам, все его опасения пошли бы прахом.

— Le chat[71] проглотил твой язык?

— Нет, не проглотил. И вы скоро убедитесь в этом, мадам.

— Тебе не кажется, что лучше выключить свет? — начала она, но как раз в эту минуту он его и выключил.

Затем выключил задние фары, выехал на обочину и остановился, оставив отопление салона работающим.

— Ну и?.. — провокационно спросила она.

Дэвид обернулся к жене, дыхание его сбивалось от волнения. Резкими движениями сорвал с себя пиджак, свитер, забросил их на заднее сиденье. Эллен молча проводила их взглядом.

— Как, прямо здесь? — Она пыталась изобразить насмешливый тон, но ей это не удавалось.

— Почему бы и нет?

Она не издала ни звука, когда он запрокинул ее голову поцелуем, обнял обеими руками ее полную грудь. Сейчас он безумно хотел ее. Дома, в коттедже, этого не могло быть.

Эллен прижалась к его жадному рту, ее нежные губы медленно раздвинулись под его напором. Их языки нашли друг друга и сплелись в игре. Дэвид тянул ее к себе все сильней, пока не оказалось, что она сидит у него на коленях. Теперь у нее вырывались тонкие, будто плач, стоны, которые становились тем отрывистей и жалобней, чем крепче он ее обнимал. Но он не размыкал объятий: здесь он сможет доставить ей наслаждение, здесь у него все получится. Он медленными движениями ласкал ее плечи, спину, затем, просунув пальцы между их телами, потянул вниз замок молнии на своих брюках и опять сжал ее груди, трепещущие, разгоряченные. Эллен запрокинула голову, жадно ловя воздух.

— Боже, я так хочу тебя, Дэвид, — пробормотала она и, замолчав, почти перестала дышать, когда он прижал ее к рулю машины, распахнул в стороны обе половинки корсета и принялся целовать и посасывать ее груди.

— Дорогой, — простонала она, почти захлебываясь от рыданий, и вдруг с испуганным криком вырвалась из его объятий.

Дэвид поднял голову и увидел свет фар приближающейся машины. Ослепленный, он быстро опустил голову и зажмурил глаза.

— Черт подери, — проворчал он.

Эллен метнулась на соседнее сиденье и потянула вверх замок молнии.

— Лучше нам отправиться домой. — В ее голосе звучало явное разочарование.

— Ладно.

Он повернул ключ зажигания и включил фары. Они выехали на дорогу даже прежде, чем напугавшая их машина скрылась из виду.

Почти минуту никто не нарушал молчания. Затем, увидев, что Эллен уже натянула на себя пальто и успокоилась, Дэвид произнес:

— Извини, дорогая.

— Ничего. — Она прерывисто вздохнула. — Это не только твоя вина.

— Ну, положим, я мог бы отыскать место получше.

Он не мог признаться ей в том, что не тяга к непривычной обстановке владела им. На самом деле он просто боялся, что в коттедже окажется несостоятельным.

— По-моему, ты была сильно возбуждена? — спросил он.

— Я ведь не из дерева сделана, Дэвид, — произнесла она и негромким смешком попыталась замаскировать ту долю упрека, что таилась за ее словами.

— Я знаю, любимая. Просто хотел убедиться в том, что ты не притворялась ради моего спокойствия.

Эллен вздохнула.

— Я бы и не смогла.

Руки его сильней сжали руль. «Что за черт, в конце-то концов!» — выругался он про себя. Как сильно она взволнована! И вдруг холодок дурного предчувствия пробежал по его душе. Неужели это все, что им уготовано судьбой на сегодняшний вечер? Эта мысль вызвала в нем приступ тошноты.

— Эл, мне жутко стыдно перед тобой. Правда, стыдно.

— Но тебе нечего стыдиться, — возразила она и запахнула пальто. — Все равно я уже стала замерзать.

«Нет, ты не замерзала», — подумал он про себя, но вслух ничего не сказал.

— Как только приедем, я сразу же разведу огонь в камине гостиной.

— Или в спальне.

«Нет, — решил он, — так не пойдет». Там обстоятельства будут совершенно иными — оказавшись в кровати, они, может быть, сразу же заснут. А он обязательно должен нынче же доставить ей удовлетворение. Это им обоим совершенно необходимо. Он даже подумал, не остановиться ли еще раз, в более укромном месте, но тут же решил не делать этого. В этот раз она вполне может поинтересоваться, почему он так не хочет возвращаться домой. Кроме туманного ответа о расхолаживающей атмосфере, у него на уме нет ничего подходящего. А это и ответом-то являться не может. Да и неправда это. Дело не в какой-то там атмосфере, а в нем самом. На самом деле дома для него было бы гораздо лучше: удобная мебель, огонь в камине, мартини, тепло и, что самое важное, там будет интимность, необходимая для секса.

Он кинул взгляд на жену.

— Согрелась?

— Да, отлично.

Больше никто из них не нарушал молчания, пока не добрались до дома. Дэвид обдумывал, что бы такое сказать, но предпочел помолчать, чтобы не портить настроения. Хорошо бы, если бы Эллен ничто не отвлекало, пока он не постарается проявить себя с лучшей стороны.

Ему надо настроиться. А это отнюдь не легко, ибо сейчас интимная близость не казалась ему такой уж привлекательной. Просто не верится, как внезапно страсть может нахлынуть, подчинить себе человека и столь же внезапно схлынуть. При других, менее обязывающих, обстоятельствах ему бы и в голову не пришло пытаться возобновить прерванный секс. В конце концов, быть писателем довольно удобно, во всяком случае всегда есть предлог подчинить ситуацию своим настроениям. Но при нынешнем положении дел ему приходилось подчиняться обстоятельствам. Слишком долго он не предпринимал попыток близости с Эллен, не считая той, что была несколько минут назад, и события этого вечера красноречиво вели их к интимному завершению. Было бы просто стыдно пренебречь той аурой тепла и интимной близости, в которой они провели сегодня долгие часы. Вечером он должен показать себя с лучшей стороны. Пускай они начали примирение не очень удачно, это, увы, так, но время у них еще есть.

Когда они подъехали к дому, Дэвид выключил мотор и, повернувшись к жене, обнял ее, поцеловал щеку, краешек губ.

— Я люблю тебя, Эл.

Она прижалась головой к его лицу, прикрыла глаза и легким поцелуем коснулась его щеки.

— Я тоже тебя люблю. Это был чудесный вечер.

— Он еще не кончен.

— Да.

Но голос ее прозвучат как-то безразлично, и он почувствовал, что сначала придется вновь пробудить ее страсть. Хотел бы он не чувствовать необходимости в этих шагах, но не мог.

— К сожалению, еще никому не удавалось въехать на машине в комнаты, — пошутил он.

Эллен тихонько фыркнула, но он не был уверен, что шутка удалась. Просунув руки под ее пальто, он погладил бедра. Она чуть вздрогнула.

— Мадам, вы все забыли? — В его тоне проскользнула легкая обида с оттенком интимности.

— Мадам расположена сначала отогреть косточки, — отозвалась она.

— Сказано — сделано. — Он еще раз погладил ее по бедру. В доме, согревшись у камина, пропустив по нескольку рюмочек мартини, они найдут общий язык.

Эллен захватила одежду с заднего сиденья, и они бегом направились к входной двери, белые облачка пара вырывались у них изо рта. Едва начав отпирать дверь, Дэвид выронил связку ключей и долго не мог отыскать их. Все это время он разрывался между желаниями проклясть свою неудачу и расхохотаться над собой: он замышляет сцены соблазнов, в то время как не способен даже удержать в пальцах связку ключей. Решив в качестве компромисса проигнорировать этот вопрос, он отыскал в песке ключи и открыл наконец дверь. Дрожа от холода, Эллен пробежала через гостиную, бросила одежду на стул и приникла к газовому обогревателю, распахнув на груди пальто.

Дэвид затворил дверь и осторожно огляделся, будучи готовым увидеть здесь, в комнате, Марианну. Воображение услужливо нарисовало страшненькую сценку: ее видит жена, осведомляется, кто это, и выясняет все обстоятельства его с Марианной знакомства. Дэвид вздрогнул. «Вина не даст забыть о себе», — подумал он опять. Он присел перед камином, скомкав несколько газетных листов, поднес к ним спичку и, когда пламя вспыхнуло, стал постепенно скармливать огню свеженащипанную лучину. Огонь занялся, стал потрескивать, выстреливая во все стороны искры. Отступив назад, Дэвид деловито оглядел результат своих трудов и обернулся к жене. Она все еще стояла почти вплотную к обогревателю, наслаждаясь теплом.

— Согреваешься?

Ответом ему был стон наслаждения.

— Принимаю за знак подтверждения, — заметил он и направился к обеденной нише. Пройдя дальше, на кухню, расположенную позади ниши, он включил свет, взял из шкафчика пару стаканов, достал мартини из холодильника и вернулся в гостиную.

Разливая напиток, Дэвид еще раз оглядел жену и довольно улыбнулся, почувствовав, что огонь желания снова затеплился в нем. Молочная белизна ее бедер и груди, видневшейся над атласной кромкой корсета, притягивали его. Она казалась чертовски соблазнительной с этими свободно опущенными руками, в широко распахнутом пальто, с закрытыми глазами и чуть отставленным в направлении обогревателя задом.

— Выглядишь заправской эксгибиционисткой, — сказал он.

Она смущенно улыбнулась.

— Не пренебрегите. — С этими словами он протянул ей стакан с мартини. Эллен открыла глаза и увидела его приглашающий жест.

— Это мне? — Ее слова прозвучали скорее отказом, чем вопросом.

Дэвид почувствовал укол раздражения.

— Поможет согреться.

— Тогда… — Она поколебалась еще несколько секунд, но потом опять улыбнулась. — Хорошо. — Взяла в руки стакан и подождала, пока Дэвид нальет себе.

Он поставил бутылку на столик, рядом с обогревателем, и заздравным жестом поднял стакан:

— За нас?

Эллен тоже подняла стакан и чокнулась с ним.

— За нас!

Они пригубили напиток, но Эллен после этого чуть сжала губы:

— Не знаю даже, когда мне нравился этот мартини.

Дэвид взял себя в руки и сделал шаг к жене. Просунул руку под пальто, обнял ее за талию. Наклонив голову, поцеловал ее теплую грудь, чувствуя затылком струю горячего воздуха от обогревателя, затем выпрямился и улыбнулся.

— Ты кажешься сейчас такой теплой, — проговорил он тихо.

— Это только сейчас. — И она заглянула в его глаза, будто ища в них что-то.

— Что? — переспросил он.

Эллен нервно сглотнула, опустила глаза и затем снова подняла их на него.

— Ты вправду любишь меня, Дэвид?

— Конечно, я…

— Ответь мне правду. — Тон ее казался почти враждебным. — И лучше подумай, прежде чем отвечать.

Дэвид не был уверен в том, что именно — страх или решительность — заставило его отставить стакан в сторону, обнять жену и приняться ее целовать. В первые минуты она только подчинилась его порыву, не проявляя никакой ответной реакции. Но затем он почувствовал, как она шумно вздохнула и вздрогнула в его объятиях. Он тихонько забрал из ее пальцев стакан и поставил его рядом со своим. Эллен закинула руки, обняла его и прижала к себе, когда он опять припал к ее губам. Затем чуть отвела назад голову, дыхание ее участилось.

— Любишь меня? Правда? — требовательно спросила она.

— Да.

— Скажи это!

Дэвид левой рукой захватил ее волосы, притянул к себе лицо и жадно поцеловал. «Я люблю ее», — выговорил он про себя, беззвучно.

— Я люблю тебя, — произнес он вслух, испугавшись хрипоты в своем голосе.

— Ах, милый. — Эллен уронила с плеч пальто и опустила руки. — Люби меня, пожалуйста, — прошептала она.

Он долго не отрывался от ее губ, затем отстранился, подошел к дивану и рывком переставил его ближе к камину. Затем подбросил дров в огонь, вернулся к Эллен и повлек ее к дивану. Не произнеся ни слова, она присела и прислонилась головой к подушке, чуть поежившись от прикосновения к холодной наволочке. Дэвид захватил оба стакана и, подойдя к жене, устроился рядом.

— Выпей, — предложил он.

Она послушно сделала глоток.

— Пожалуйста, до дна.

Эллен поднесла стакан к губам и выпила все до капли, чуть не задохнувшись. Затем взглянула на пустой стакан и вдруг резким движением швырнула его в камин.

— Вот тебе, — пробормотала она.

Дэвид тоже осушил свой стакан и тоже отправил его в камин.

Не отводя пристального взгляда от его глаз, Эллен привстала на колени и села на его бедра верхом.

— А сейчас все будет так, как бывало когда-то, — проговорила она. — Как бывало…

Откинувшись назад, она расстегнула молнию на корсете, выдернула из петелек крючки и уронила корсет на пол. Затем приподняла груди.

— Они просятся к тебе, — проговорила она с улыбкой, — в твои ладони.

Дэвид крепко обнял ее и спрятал лицо у нее на груди. «Сейчас!» — прозвучал чей-то голос у него в мозгу. Он отчаянно хотел затеряться в Эллен, забыть обо всем, кроме своей любви к ней.

— В тебе моя жизнь… вся моя жизнь, — бормотал он, целуя ее грудь.

— Любимый!..

Сдавленное рыдание так отчетливо прозвучало в этом слове, что Дэвид невольно поднял взгляд и увидел слезы в ее глазах. Потрясенный, он принялся покрывать поцелуями ее щеки и губы. «Не дай мне, Господи, обмануть ее ожидания! Только не сейчас, Господи!» У него вырвался неожиданный стон, и он вздрогнул, поняв, что она приняла этот стон за отзвук страсти, а не за жалобную мольбу, которой он был на самом деле. Ее пальцы, дрожа, расстегивали его рубаху. «Это не для тебя!» — снова прозвучало в его мозгу. Он не мог продолжать это притворство, не мог соответствовать накалу ее чувств. Ужас охватил Дэвида. Его тело задрожало, он дышал почти так же конвульсивно, как Эллен, но не страсть, а страх наполнял его грудь, мешая дышать. Тело Дэвида охватило лихорадочное возбуждение, но что-то чужое удерживало его беспомощным и замкнутым; оно позволяло ему желать, но не давало возможности исполнять это желание. И оно, это чужое, гнездилось где-то внутри его. Холодное и ядовитое, оно сжимало щупальцами внутренности и подчиняло его себе. Волна тошноты накатила на него яростно и внезапно. Комната завертелась перед глазами в головокружительном танце. Лицо Эллен белой маской нависло над его глазами. «Я болен!» — мелькнула страшная мысль. Это же настоящее сумасшествие, так могут чувствовать себя только люди, теряющие разум. Нечеловеческой силы крик разорвал ему горло.

О любовном акте нельзя было и думать. Эллен, задыхаясь, упала рядом с ним на диван, глаза ее были зажмурены. Головокружение и слепота оставили его, и он обнаружил, что смотрит в камин, отчетливо понимая, что какие-то мгновения назад не видел ровным счетом ничего. Это длилось довольно долго. Дэвид медленно приходил в себя, выбираясь на поверхность из глубин бессознательного. Однажды он уже испытывал подобное чувство, когда очнулся после наркоза, от введенного ему перед хирургической операцией пентотала натрия. Тогда он также будто выныривал из темных глубин, испытывал то же тягостное недоумение, так же ощущал себя жертвой раздвоения сознания. Но теперь к этим сугубо физическим расстройствам прибавлялось леденящее кровь сознание того, что он все-таки обманул ожидания Эллен. Случилось то, чего он больше всего боялся.

Она медленно приподнялась на локте и взглянула на него.

— У тебя ничего не получилось?

Он с трудом сглотнул.

— Да, что-то не вышло. В самом начале. И потом я не смог удержаться.

— Ох, как досадно…

— Извини меня.

— Ну что ты, все в порядке.

Он потянулся к ней и мягко поцеловал в щеку.

— Жалко, что не смогли одновременно достичь этого. — Он прижался щекой к ее щеке и закрыл глаза. — Это было прекрасно. Совсем как бывало раньше.

Он даже не притворялся перед самим собой, что сумел выдать жалкую ложь за правду.

Дэвид неподвижно лежал на спине, сумрачно уставившись в потолок. Эллен давно спала. Он прислушивался к ее дыханию, глубокому и спокойному. По крайней мере, он сумел дать ей хоть какое-то физическое удовольствие. Не много, конечно, но хоть что-то. Что же касается его самого, то сейчас его томило то самое неожиданно накатившее желание, которого он так тщетно ждал с Эллен. И оно требовало разрядки.

«Почему эта страсть не охватила меня вовремя?» — вертелся в голове вопрос. Неужели их отношения зашли в такой тупик, что само его тело восстает против прежней близости? Никакого другого объяснения на ум не приходило. Обстоятельства были вполне интимными: горящий камин, легкий полумрак, забытье, навеянное алкоголем, любовное возбуждение Эллен, ее соблазнительное поведение. Что ему еще было нужно? Чего не хватало?

«Тебе нужна была Марианна», — подсказал ему внутренний голос.

Он нахмурился, рассердившись на самого себя. «Пора спать». Они улеглись в постель несколько часов назад, а он все не может заснуть. «То мне не под силу держать глаза открытыми, — думал с отвращением, — то не закрыть их вообще». Рывком повернувшись на правый бок, он уставился в окно мансарды.

С возрастающим раздражением Дэвид прислушивался к глухому шуму набегающих волн. Почему бы кому-нибудь не «выключить» прибой? Он сжал зубы и устало вздохнул. Интересно, где сейчас Марианна? Попытался прогнать этот вопрос, но тот возвращался снова и снова. Он ведь до сих пор так и не знает, где она живет. Какое-то время предполагал, что она и вправду живет в том роскошном особняке на вершине, но встреча с миссис Брентвуд развеяла эти сомнения. В таком случае, где же она может жить? И какое ему, в конце концов, до этого дело? Надо выбросить из головы всякие мысли о ней. «Спи же наконец, — приказал он усталому разуму. — Просто засни».

Но спустя некоторое время он не выдержал и с громким вздохом сел на кровати. Эллен беспокойно зашевелилась, но не проснулась, а, казалось, погрузилась в сон еще глубже. Дэвид же, встав, направился к креслу-качалке и уселся на самый краешек. «Для чего я делаю это?» Ноги уже снова мерзли, пижама холодила кожу. «Почему бы мне не вернуться в постель и не попытаться согреться?»

Вместо этого он накинул на плечи халат и сунул ноги в тапки. Потом снова уселся, теперь поближе к окну, внимательно наблюдая за тем, что происходит на улице. Внизу перед домом металлически поблескивал капот автомобиля, в лунном свете он казался молочно-белым. И тотчас услужливая память подсказала, что точно такого же цвета были плитки пола в студии, когда на них лился лунный свет.

Что, если Марианна сейчас там и ждет его прихода?

Дэвид судорожно перевел дух. Нет, надо все-таки уехать отсюда; хорошо бы прямо с утра, иначе он пропадет. И вдруг разозлился сам на себя. «Черта с два я уеду, — сердито подумал он. — Вот возьму и останусь».

Но что, если Марианна действительно ждет его внизу? Никак не избавиться от этой мысли. Что произойдет, если он спустится в студию и обнаружит ее там? Найдется ли решимость отослать ее прочь? Каковы его чувства? Он тут же представил себе ее тело и содрогнулся от нахлынувшего желания, вспомнив, как она отдалась ему накануне. Внезапная волна слепой похоти захлестнула его, и он вскочил было на ноги, но, сдержавшись, опустился обратно на стул и уставился снова в окно, беспокойно барабаня пальцами по сиденью.

«Успокойся, успокойся же», — твердил он себе, сам не понимая, к чему это относится. Глянул через плечо на жену и внезапно почувствовал раздражение, увидев, что она продолжает спокойно спать.

«Ладно же, — решительно подумал он. — Раз она может делать это, тогда и я могу. Просто оденусь и выйду на прогулку». Он сам стыдился того, что было у него на уме, и сказал себе, что отправится разведать, где все-таки живет Марианна. Он поднялся и направился к креслу-качалке, расстегивая на ходу халат. Стал торопливо одеваться, не стараясь делать это потише. Какая-то часть его существа даже хотела, чтоб жена услышала его и заговорила с ним.

Но она не просыпалась. Даже не шелохнулась. Менее чем за минуту одевшись, Дэвид подошел к кровати и постоял рядом, глядя на спящую жену. Было слишком темно, и ее лица он не видел. Сейчас Эллен была для него лишь тенью, лишь воспоминанием. «На самом деле я никуда не хочу идти», — мысленно сказал он ей. Как ни странно, он испытывал откровенный страх, причин которого не знал. Резко отвернувшись, Дэвид направился к двери и вышел из спальни. Сейчас он наденет походную куртку, выйдет из дома и отправится один гулять по берегу. «Куда?» — прозвучал в его голове трезвый вопрос, оставшийся без ответа.

Спустившись на один лестничный пролет и повинуясь внезапному порыву, Дэвид распахнул дверь мастерской и вошел внутрь. Не различая ничего в кромешной тьме, он на ощупь прошел через всю комнату и, оказавшись у окна, раздвинул шторы. «Дежавю» — подумал он. Это мгновение показалось поразительной копией того, другого, когда прошлой ночью он стоял здесь же и смотрел на залитый лунным светом берег океана, на пенистый прибой неутомимых волн. Как и тогда, красота этого зрелища ошеломила его. Единственное различие между тем мгновением и нынешним состояло в том, что тогда Эллен уехала из дома, а теперь он собирался покинуть коттедж.

Когда дверь, тихо щелкнув, закрылась, он испытал такое чувство, будто с разбегу нырнул в прорубь. Сердце так подпрыгнуло, будто он только что получил нокаут в грудную клетку.

— Я снова пришла, — произнесла она.

Дэвид молча смотрел на смутный силуэт, стоявший в глубине мастерской, там, куда не доходил лунный свет.

— Я оставалась тут всю ночь, — продолжала она. — Ждала тебя.

— Здесь? — Его голос был едва слышен.

— Я пыталась бороться с собой. Хотела не приходить. Но не смогла. Вернулась и открыла дверь своим ключом.

Он шумно глотнул, пытаясь обрести контроль над собой.

— И давно ты здесь?

— Это не важно.

Он подавленно следил за ее приближением. Оказавшись рядом с ним, она сразу же прижалась к нему всем телом, ее руки скользнули вверх и обхватили его шею. И опять магнетическая сила бросила его к ней.

— Ты хочешь меня? — прошептала она, но вопроса в ее тоне не было.

Студия каким-то сверхъестественным образом будто нагрелась, сам воздух казался тяжелым, насыщенным мускусным, назойливым запахом.

— Ты теперь мой, ты знаешь это? — прозвучал ее голос.

— Я…

— Разве нет?

Дэвид покачал головой, не находя сил вымолвить хоть слово. Только молча следил, как Марианна, улыбаясь, сделала шаг назад, с ленивой грацией скрестила на поясе руки и потянула вверх свитер. Он вздрогнул, когда она уронила его на пол и начала снимать юбку. В бессильном молчании Дэвид следил за ее движениями, зная, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой. Марианна это тоже знала. Медленными плавными движениями она расстегнула на спине застежку бюстгальтера, чуть наклонила вперед плечи, и бюстгальтер упал на пол вслед за свитером. Она выпрямилась и застыла прямо перед ним, окунув в поток лунного света свое бледное, невообразимо прекрасное, соблазнительное тело.

— Бог мой, — только и смог пробормотать Дэвид, едва шевеля губами.

Женщина протянула к нему руки, и он утонул в ее объятиях. Их губы впились друг в друга, а тела будто слились в одно целое. Губы Марианны томно раскрылись под его поцелуем, как лепестки цветка, ее голова едва заметно раскачивалась. И вдруг она сильно укусила его за шею.

— Мой! — выдохнула она.

— Да, да!

— Скажи это еще раз!

— Я твой! — хриплым шепотом повторил он. — Твой!

В то же мгновение как будто ледяная рука сжала его внутренности, проткнула сердце острым пальцем, и он вскрикнул от страха. Будто последние силы разом оставили его тело. Он вцепился в Марианну, как в свое последнее спасение, и, задыхаясь, пробормотал:

— Что это было?

— Милый! О милый!..

— Что это?

— Ты теперь принадлежишь мне, только мне.

— Но что со мной? — Он почти молил ответа.

Улыбаясь, она за руку подвела его к кушетке.

— Мы обвенчаны с тобой, мой милый.

Суббота

Эллен опустила свежий выпуск «Нью-Йорк таймс» с новостями и взглянула на него. Дэвид как раз замер на последней ступеньке.

— Ну и ну! — произнесла она с усмешкой.

Было почти два часа дня. Воцарилось молчание, которое показалось ему враждебным.

— Извини, что я проснулся так поздно. — Он старался произнести эти слова как можно более независимо и желчно, но они прозвучали устало.

— Не глупи, пожалуйста. Мы сюда как раз для этого и приехали.

«Для чего для этого?» — чуть было не переспросил он, но только кивнул в подтверждение того, что слышал ее, и направился на кухню. Правильнее было бы сказать не «направился», а «прошаркал», ибо его походка была походкой бессильного старика, Дэвид с болью чувствовал это сам.

Эллен стала было складывать газету, чтобы отложить ее в сторону и встать, но он остановил ее:

— Не надо, не вставай.

— Мне нетрудно приготовить тебе завтрак…

— Я ничего не буду, кроме кофе, — объяснил он.

— Разве ты не проголодался?

— Нисколько. — Сама мысль о еде казалась ему отвратительной. — Позавтракаю позже.

— Тогда уж назови это обедом…

— …Или ужином, — продолжил он ее мысль. Голос его звучал с такой неприязнью, что Дэвид, испугавшись, быстро замолчал и с наигранной улыбкой спросил: — Где же ты взяла свою газету?

— Купила в городке.

— Ты ездила в город?

— У меня была уйма времени, — прозвучал спокойный ответ.

Она исподволь пытается поймать его на крючок? Он снова направился в кухню, миновал обеденный альков и рывком распахнул дверь.

Тут было еще холодней. Не в силах справиться с дрожью, он высыпал ложку кофе в кастрюльку и поставил ее на газ. Подумал было сделать бутерброд, но даже образ намазанного маслом кусочка хлеба показался ему отвратительным. Желудок явно не собирался справляться с пищей, головная боль сверлила затылок. Дэвид наклонился и жадно напился воды из-под крана. Уже четвертый раз ему приходится утолять жажду с тех пор, как он проснулся. «Похоже на похмелье», — пришло ему в голову, только вряд ли можно винить в этом мартини. Его тяжелое опьянение было вызвано близостью с Марианной, наслаждением ее плотью. Память об этом дьявольском пиршестве заставляла его содрогаться.

Он сильно прищурился, чтоб заметить, когда закипит кофе. Успев поймать нужный момент, выключил горелку, налил обжигающий напиток в кружку и поставил кастрюльку обратно в раковину. С невольным стоном, который заставил его поморщиться, он присел на стул. С трудом откинувшись на спинку, Дэвид почувствовал, что будто стал более тяжелым и неуклюжим. Проспать почти двенадцать часов, это же почти половина суток! Господи боже, ужас какой! Он покачал головой, и это легкое движение вызвало у него болезненную гримасу. Голова да и все тело, казалось, раскалывались. Еще один такой денек, и он превратится в инвалида.

Дэвид обхватил ледяными пальцами горячую кружку, пытаясь согреться. Лучше отправиться пить кофе в комнату, там теплее. Но он не мог пошевелиться. Было странное ощущение, что какие-то корни удерживают его на месте, не давая даже шелохнуться. Горько вздохнув, отпил глоток кофе. Даже приподнять руку и поднести к губам чашку стоило неимоверного труда. Перевел взгляд на кружку, которую в этот момент ставил на стол. Она была точно такой, какими пользовались он и Эллен в те времена, когда только поженились. Память подсказала, что они стоили тогда четверть доллара за штуку.

Он конвульсивно вздрогнул. Как можно объяснить то, что в студии вдруг стало так тепло, когда они с Марианной находились там вместе. «Ну предположим, я был охвачен приступом горячей страсти, — насмешливо подумал он, — но как же тогда…»

Эта мысль стремглав упорхнула от него, когда на кухню пришла жена.

— Почему ты пьешь кофе здесь? — спросила Эллен. — Тут же холодно.

— Знаю.

Должно быть, он выглядит жалко — улыбка жены была достаточно красноречивой. Она положила ладонь ему на плечо и чуть сжала его.

— Ступай лучше в гостиную.

— Ладно. — Он попытался подняться на ноги, не выдавая своей нечеловеческой усталости.

— Это весь твой завтрак?

— Да.

— Я с радостью поджарю тебе бекон с яйцами, — предложила она.

— Нет. Спасибо, конечно, но этого достаточно. Я толком еще не проснулся. — «Я хотел сказать, что аппетит еще не проснулся», — защищаясь, подумал он. Хотел было произнести эту фразу вслух, но вместо этого пригласил Эллен: — Присоединяйся. — И сам был поражен тем, как же устало звучал его голос.

Она заколебалась.

— А… — Эллен оглянулась вокруг. — А кофе еще остался?

— Думаю, да.

Дэвид проследил глазами, как жена подняла банку и потрясла ее, проверяя, остался ли в ней кофе. Когда она взяла кастрюльку, он отвел глаза.

— Я подожду там, — пробормотал он, не получив ответа.

Усевшись на один из стульев, стоявших в нише рядом со столом, Дэвид повернулся спиной к окну. «Нужно хотя бы одеться, все-таки выглядел бы более прилично». Он опустил взгляд на руки, сжимавшие кружку. В алькове, с его низким потолком, было довольно сумрачно. Глянул через плечо в окно, нахмурился. «Еще один ясный солнечный день», — подумал он и отвернулся, тяжело вздохнув.

Дэвид снова перевел взгляд на свои ладони, размышляя о том, где может быть сейчас Марианна. Отсыпается после бурной ночи? Он закрыл глаза. В это просто невозможно поверить. Нет сомнений, что все происшедшее ночью было явью, но, как и в прошлый раз, ему казалось, что скорее это память подсовывает ему обрывки тяжелого сна. Это происходило с ним не только потому, что его совесть искала отговорку. То, что случилось с ним здесь, было в буквальном смысле невообразимым. Само существование этой женщины было чистейшей воды парадоксом. Она появлялась и исчезала вновь без всякой логической последовательности. Он знал, что она существует физически. И знал с такой брутально-интимной уверенностью, что при одной только мысли о ней у него перехватывало дыхание. Но кроме этого не было ровно ничего. Он даже зажмурился от того смущенного удивления, которое вызвала в нем мысль о том, что даже ее фамилия ему неизвестна. Когда она представлялась ему, глупая щепетильность помешала уточнять что-либо. Казалось вполне естественным знать только ее имя. А сейчас вдруг он почувствовал, насколько это противоречит здравому смыслу. Ему известно лишь ее имя — ни фамилии, ни адреса. Словно и личности такой не существует, когда ее нет рядом. От этих мыслей наступило отупение.

Дэвид поднял глаза и увидел жену с кружкой дымящегося кофе.

— Не хочешь печенья к кофе? — спросила Эллен.

— Нет. Благодарю.

Она села за стол, наискосок от него, и они обменялись вежливыми улыбками.

— Спал хорошо?

— Да. Благодарю.

«Нет. Благодарю… Да. Благодарю…» Он мрачно подумал, что скоро будет вполне логично обращаться друг к другу как к мистеру и миссис Купер, и вздрогнул.

— Что ты сказала?

— Ты спал хорошо? — повторила она.

— Э… не очень. — Ему хотелось ответить, что на самом деле он спал, как бесчувственное бревно, но он решил, что тогда ее удивит его нешуточная, бросающаяся в глаза усталость.

— Как жаль, — сказала Эллен. — Ты не заболел?

— Немножко не по себе. Обеды с вином всегда вредят мне.

Она кивнула и через некоторое время продолжила:

— Если ты чувствуешь себя так неважно, тогда…

— Что тогда?

— Тогда лучше лечь в постель.

Он бы непременно воспользовался этим предложением, если бы оно не заставило его почему-то ощетиниться.

— Со мной все в порядке, — оборвал он разговор, сделав тем самым невозможными дальнейшие обсуждения.

«Чем бы ты хотел сегодня заняться? — спросил он себя. — Можно было бы отправиться на пикник». Но вслух решил этого не произносить. Не было ни малейшего желания не только устраивать пикник, но даже выяснять, хочет ли этого она. Дэвид хотел лишь одного — лечь в постель и…

— Что с тобой? — спросила она, увидев, как он вздрогнул.

— А что?

— Тебе так холодно?

— Но здесь не жарко. — Он сделал глоток кофе. — Пойду оденусь.

Он потер лоб и скривился.

— В чем все-таки дело? — спросила она опять.

— Не понял? — Он прищурился, глядя на жену.

— У тебя голова болит? — Голос ее звучал равнодушно.

— Немного болит, — скованно ответил он.

— Уж не заболеваешь ли ты?

— Может быть.

— Ты всегда был так подвержен простудам…

— Разве?

Дэвид сам чувствовал, как неуместно враждебен его тон, но ничего не мог с собой поделать.

Улыбка жены стала какой-то далекой.

— А разве нет?

Правда ее слов делала их совершенно невыносимыми.

— Мне кажется, что подобная беседа никуда нас не приведет, — сказал он.

— Обидно.

Дэвид поглубже вдохнул, затем так же медленно выдохнул.

— Давно встала? — задал он первый пришедший на ум вопрос.

— В восемь.

«Итак, шесть долгих часов провела она без тебя. Разве не так?» — услышал он собственный упрек и кивнул. И вдруг приступ неудержимой зевоты овладел им. Не успев подавить его, он принялся зевать раз за разом.

— Ты не выспался? — спокойно поинтересовалась она.

— Нет, прекрасно выспался.

Выражение ее лица было непроницаемым.

— Но ты без конца зеваешь.

— Ну зеваю. — Его улыбка исчезла, едва успев возникнуть. — У меня, как у каждого человека, есть такое обыкновение.

— Это я заметила. — Эллен опустила взгляд на чашку, которую держала в руках, явно не желая продолжать пустой разговор.

Дэвид глубоко вздохнул, ему словно все время не хватало воздуха, и тут же нахмурился, почувствовав, что опять им овладела жажда.

— Дэвид, что все-таки случилось? — послышался ее вопрос.

— Ничего. — Он заерзал на сиденье, незнакомые прежде тревога и беспокойство снедали его. — Эллен, я, кажется, только что встал с постели. — Взглянув на нее, он внезапно потерял последние крохи терпения. — Хватит! Здесь невозможно жить, в этом коттедже. Мы должны немедленно уехать.

— Какая разница, где мы будем жить? — резонно возразила она. — Дело не в этом несчастном коттедже, а в нас самих.

Его охватил страх.

— Что ты, это не так. Все дело в этом коттедже.

Эллен покачала головой.

— Это не так, что тебе и самому прекрасно известно. Причиной неприятностей является наш с тобой брак. — Она печально опустила голову. — Вернее, то, что от него осталось.

Ее пальцы, побелевшие и судорожно сжатые, вцепились в край стола.

— Мне что, теперь всю оставшуюся жизнь провести в раскаянии и сожалении? — сердито спросил он. Мускулы всего его тела напряглись.

Эллен вскинула голову.

— Интересно, что бы ты чувствовал, если бы я затеяла адюльтер, подобный твоему?

Казалось, реальность перестала подчиняться разуму. Он не сомневался, что жена сейчас говорит о Джулии, но обвинения становились еще более тяжелыми, поскольку словно описывали его связь с Марианной.

— Это было вовсе не адюльтером, — слабо возразил он. — Я собирался жениться на ней.

— Почему же ты этого не сделал? — Она решительным жестом смахнула с лица слезы, будто стараясь смахнуть с сердца обиду, которая вызвала их.

— Мы что, сейчас опять начнем обсуждать все это? — Дэвид изо всех сил старался держать себя в руках и не давать волю гневу. — Опять пройдем через все эти мучения? И мне опять придется объяснять все это тебе? Хорошо. Объясняю. Я, видишь ли, не хотел терять то, что мы с тобой имеем.

— Что же это? — Голос ее дрожал и прерывался.

— Многое, Эллен. И если ты…

Но она не намерена была дать ему увести разговор в сторону.

— Называй это, как тебе угодно. Но твоя история — это самый настоящий неприукрашенный адюльтер.

— Ничего подобного. Наш брак почти перестал существовать к тому времени, когда я встретил Джулию.

Она снова пошла в атаку.

— Почему он перестал существовать? Ответь мне почему?

— Какое это теперь имеет значение?

— Я хочу знать.

— Причины этого тебе известны так же хорошо, как и мне. Слишком много времени отнимала работа. Двое маленьких детей. Мы почти никогда не оставались наедине. Эти проблемы стояли перед нами обоими. Какая теперь разница?

— От этого действительно не отмахнуться. — Теперь голос ее звучал твердо и решительно.

— Отчего?

— От того факта, что мы с тобой практически чужие друг другу.

— Понятно. — Он с трудом находил в себе силы вести эту беседу. — Понимаю, я был не прав все эти годы, считая, что мы с тобой имеем что-то общее.

— Ох! — Эллен старалась не подчиняться слабости и контролировать себя. — Конечно, что-то общее между нами было. Мы бы не прожили вместе двадцать один год, если бы не имели ничего, что притягивало нас друг к другу. Но этого оказалось недостаточно. Наши отношения оказались неглубокими, а потому непрочными. Тонкий ледок, что сковал поверхность, был недостаточно прочен, чтобы выдержать тяжесть реальных трудностей. Но главное совсем не в этом, Дэвид. Тебе известно, что я скоро стану бабушкой. Бабушкой, ты понимаешь это? А я едва ли знаю, что такое по-настоящему быть женой.

Дэвида обуревало странное чувство ирреальности происходящего. Казалось, что загадочная сила перенесла его в незнакомое и далекое место, а здесь сидит и слушает все эти слова кто-то другой. Разум уловил только тот примитивный довод, что Эллен собирается стать бабушкой. Но он силился проникнуть глубже, убедиться, что это всего лишь фрагмент всей правды, что сказано гораздо больше, чем он сумел понять.

— Известно ли тебе, какие чувства я испытываю? — продолжала она, обвиняюще глядя ему в глаза. — Те, которые испытывает человек, преданный другом. И теперь ты предаешь меня во второй раз.

Дэвид был потрясен. Этот удар заставил его внутренне сжаться, само его существо, кости, плоть отозвались жестокой болью.

— Конечно, я знаю, что это не так. Но чувствую я именно это. Потому что, как ты скрывал от меня ту историю, ты так же скрываешь от меня свою сущность. Всегда. Я ведь совершенно не знаю тебя, Дэвид. Не знаю твоей души. Ты можешь быть добрым и мягким человеком, с тобой подчас очень весело. Но я совершенно не знаю тебя. Может быть, так и должно быть? Я даже допускаю мысль о том, что я так же скрытна, как ты. Но видит бог, я не хочу этого и никогда к этому не стремилась. Если это и так, Дэвид, то только потому, что ты никогда не позволял мне рассказывать тебе о себе, о том, что я чувствую и что я думаю. Я никогда не делилась с тобой своими мыслями и переживаниями, потому что знала — тебе это совсем не интересно.

Мы никогда не обсуждали с тобой ничего, Дэвид. Никогда! Ни одной по-настоящему важной вещи — кто мы такие на самом деле, что мы думаем друг о друге, о нашем браке? Наши отношения были… были подобны айсбергу. То, что доступно глазу, представляет собой лишь малую его часть. Все самое главное погружено во тьму. Мы с тобой много говорили, но никогда не говорили о главном. Мы ничего не анализировали и не обдумывали. Мы не строили отношения, а словно избегали их. Мы притворялись, что мы женатые люди, вместо того чтобы быть женатыми на самом деле.

Ее голос умолк, но через мгновение она заговорила снова:

— Знаешь, как это страшно! Говорить тебе такое после двадцати одного года совместной жизни. Меня тошнит от этой цифры — сорок два года. Это ведь мне сорок два! А тебе вообще сорок шесть. И только сейчас я впервые сказала тебе те слова, которые давно собиралась. В первый раз, подумай, Дэвид!

Обрушившаяся после этих слов тишина показалась ему такой давящей, как будто она была сделана из свинца, а тело выточено из хрупкой, стеклянной глыбы, и он знал: стоит ему только пошатнуться, и эта тяжесть его раздавит. Все кружилось перед глазами. Еще секунда — и стул, на котором он с трудом держался, опрокинется, и сам он, рухнув, разлетится на тысячу мелких фрагментов. «Эллен, помоги мне», — молил тонкий голос где-то в беззащитной глубине его разума.

Эллен зажмурилась, пытаясь удержать подступающие слезы, но они покатились по щекам, и ей пришлось смахнуть их рукой.

— Извини, пожалуйста. Не очень хорошо с моей стороны вести подобные разговоры, когда ты так плохо себя чувствуешь. — Она глубоко вздохнула, с трудом наполняя грудь воздухом. — Я не собиралась этого делать, не думала, что так выйдет.

Дэвид кивнул и пробормотал:

— Понимаю.

Но на самом деле он ничего не понимал. Волны непостижимого словно швыряли его разум, оборвав якоря и канаты. Лишь одна мысль оставалась очевидной, заставляя его холодеть от ужаса, — мысль о том, что Эллен, не подозревая о существовании Марианны, чувствует ее присутствие рядом.

Со всем остальным он был не в силах справиться. Оно было слишком огромным, слишком всеобъемлющим. Как может человек окинуть взглядом и взвесить на весах справедливости отношения, которые продолжались двадцать один год?

В алькове, где они сидели, как и во всем доме, воцарилась гнетущая тишина. Единственным доносившимся звуком был далекий рокот прибоя. Они сидели совершенно неподвижно, словно каждый замер в своем мире. «Больше говорить не о чем», — раз за разом повторял себе Дэвид. Он знал, что это не так, что верно как раз обратное. Им так много нужно обсудить, чтобы найти друг друга, но они оба не знают, с чего начать. Для обоих невозможно опереться на что-нибудь конкретное. Дела зашли слишком далеко.

— Что ж, — заговорил он, и голос его звучал спокойно и бесстрастно. — При сложившихся обстоятельствах, мне кажется, бессмысленно спрашивать тебя о том, чем мы могли бы заняться сегодня или, к примеру, завтра. Или…

Голос его пресекся, и он устало откинулся на спинку стула. Они уехали в такую даль, за три тысячи миль от дома, для того только, чтобы попытаться спасти свой брак, а вместо этого случилось обратное. Их совместная жизнь кончена. Дэвид с трудом сглотнул, чувствуя в груди холод и боль. В это невозможно поверить. Нет, невозможно поверить как раз в противоположное. Этот распад был неизбежен. Возможно, происшедшее с Марианной лишь ускорило то, что произошло бы в любом случае.

Когда Эллен внезапно встала со стула и пошла в гостиную, он испуганно поднял глаза.

— Я пойду прогуляться, — бросила она на ходу.

Он кивнул, хоть и понимал, что она не увидит этого. Проследил глазами, как жена сняла со стула теплую куртку, накинула ее на плечи, подошла к входной двери, но вдруг остановилась и оглянулась на него. Ее лицо ничего не выражало, лишь боль струилась из огромных глаз.

— Боюсь, что я говорила с тобой жестоко, — произнесла она тихо. — Нельзя же сказать, что между нами все было плохо или что ты не был подчас хорошим мужем. Я хотела лишь сказать… Понимаешь, мы ведь становимся старше. У детей теперь своя жизнь. Мы с тобой остались вдвоем. И я чувствую, что мы с тобой должны иметь что-то такое, что могло бы удержать нас вместе, связать, сплотить на оставшиеся годы. — Она с сомнением покачала головой. — Не думаю, что мы с тобой сумеем отыскать это «что-то». — Голос ее звучал печально. — Я не удивлюсь, если в твоей жизни появится другая Джулия.

Тихо переступив порог, она вышла из дома. Дэвид сидел, не шевелясь, и чувствовал себя парализованным. «Она уйдет от меня», — мелькнула мысль. Прислушался, не взвоет ли мотор машины, но тут же сообразил, что ключи лежат у него в кармане брюк. Куда же она отправилась? На прогулку? Почему-то не верится, что она вернется.

Выбросив из головы все мысли, он встал и, словно со стороны наблюдая за своими движениями, толкнул дверь на кухню. Подойдя к раковине, наполнил стакан водой и принялся жадно пить. Потом увидел в окне Эллен. Она медленно шла вдоль берега, направляясь в сторону, противоположную утесу, на вершине которого стоял особняк. Он провожал глазами ее удаляющуюся фигуру, пока она не превратилась в маленькое темное пятнышко, которое можно было бы зажать между большим и указательным пальцами. Дэвид отвернулся от окна, перешел в гостиную, сел на диван и взял в руки «Нью-Йорк таймс». Но удерживать на весу тяжелую многостраничную газету ему было не под силу, и он опустил ее на колени. Эллен, оказывается, передвинула диван обратно, туда, где он стоял прежде. Дэвид с трудом попытался восстановить в памяти прошлый вечер — как он передвигал его ближе к огню, как они вдвоем лежали на нем и любили друг друга. Все это было словно много лет назад. И когда он говорил себе, что с тех пор не прошло и дня, ему самому в это не верилось. С тех пор как они приехали в Логен-Бич, течение времени изменилось. Момент их прибытия сюда словно отодвинулся в далекое прошлое, а их прежняя жизнь в Шерман-Оукс приобрела призрачные черты затерявшегося в памяти сна.

Дэвид тяжело вздохнул и перелистнул первую страницу газеты, раздел новостей. Он бездумно смотрел на черные строчки мелкого шрифта, ничего не видя перед собой. «Никогда ничего не обсуждали?» — подумалось ему. Они говорили о своей семье, о детях, о его работе и перспективах, о ее работе, о жизни в целом. О, как много разного они, оказывается, обсуждали, ему и не припомнить всего. «Но ничто из этого не стало глубоким и важным», — поразила его новая мысль.

Дэвид вздрогнул и на минуту почувствовал себя испуганным и одиноким. Но волна страха растаяла так же неожиданно, как и нахлынула. Все, что его сейчас волновало, это жажда близости с Марианной. «Почему нет? Неужели я должен провести остаток жизни в приступах безысходного отчаяния? Провести его вместе с Эллен? К дьяволу все это!» — почти выкрикнул он, бешено стукнув кулаком по газете и швырнув ее на пол. Газетные страницы разлетелись по всей комнате.

И опять он вздрогнул, глядя на учиненный им беспорядок. Что с ним происходит? Голова резко дернулась, будто от удара. «Снова голос вины», — подумал он и тут же сердито отмахнулся от этой мысли. Господи, он до смерти устал от жизни с чувством вины. Вспомнился тот холодящий спазм, который ледяной рукой сжал его желудок, когда он сказал Марианне, что принадлежит ей. А почему бы, собственно, ему и не сказать так? Разве он не принадлежит ей? Хотя она и призналась ему позже, что всего лишь пошутила, сказав, что они обвенчаны. Почему бы и нет?

Дэвид вскочил на ноги и заторопился к лестнице. Он сейчас же оденется, выяснит наконец, где живет Марианна, отыщет ее и скажет ей, что он…

Он услышал резкий стук в дверь и от неожиданности вздрогнул. «Это она, Марианна!» — тут же подумал он. Но почему она вдруг решила постучать? До сих пор она просто входила в дом.

Может быть, дверь оказалась заперта, а она забыла свой ключ? Догадавшись об этом, он поспешил к двери. Проходя гостиной, понял, что, видимо, она все это время ждала на пляже, затем увидела, как вышла Эллен, и теперь идет к нему. Подойдя к входной двери, он обнаружил, что она заперта. Повернул ручку замка и распахнул ее.

Миссис Брентвуд ответила на его широкую улыбку, предназначенную, правда, не ей.

— Добрый день, — произнесла она.

— Добрый день. — Дэвид изумленно воззрился на пожилую даму. Она была одета в плотную твидовую юбку и замшевый жакет с поясом. Шею украшал белый шелковый шарф. Щеки разрумянились от ветра.

— Как вы поживаете? — спросила она.

— Прекрасно, — нерешительно произнес он и пожал протянутую руку.

— Могу я войти?

Дэвид вздрогнул.

— О да, конечно. Извините, что не пригласил вас сразу. — Он отступил в сторону. — Прошу вас, входите.

Когда она проходила мимо него, он ощутил незнакомый запах ее духов. Закрывая дверь, вдруг страшно испугался, что она пришла сказать ему, что видела, как входила и выходила отсюда Марианна.

— К сожалению, моей жены сейчас нет.

— Знаю, — прозвучал спокойный ответ. — Я видела, как она вышла из дома.

Дэвид с трудом нашел в себе силы улыбнуться. Теперь он уже не сомневался в том, что она пришла говорить с ним о Марианне.

— Эллен скоро вернется.

Не ответив на это замечание, миссис Брентвуд окинула комнату внимательным взглядом, будто ожидая увидеть что-то знакомое. Дэвид почувствовал, что внутренне ощетинивается. Неужели она думает, что он прячет Марианну в шкафу или под стулом?

— Присядете, может быть? — предложил он.

— Здесь очень мило, — приветливо заметила она и улыбнулась. — Вам нравится коттедж?

Дэвид старался себя контролировать. Даже если ей что-то стало известно, он не даст ей возможности увериться в подозрениях.

— Нравится. Приятное местечко.

— Да, приятное. — Она кивнула и снова огляделась.

«Объявлена война нервов?» — предположил он и заставил себя улыбнуться в ответ на ее вопросительный взгляд.

— Я вечером не спросила вас, — продолжала она, — попадалось ли вам на глаза наше местное привидение?

Улыбка Дэвида стала недоумевающей.

— Что попадалось на глаза? — переспросил он.

— Местное привидение.

Он мигнул.

— Я расслышал это слово, но не понял вас.

— Я спросила, видели ли вы привидение?

Дэвид жестом обвел гостиную, с удивлением заметив, что рука его дрожит.

— Вы имеете в виду — здесь? — спросил он.

Миссис Брентвуд не отвечала, и взгляд ее стал чуточку враждебным. Наконец кивнула:

— Именно здесь.

У него возникло желание пожать плечами, но почему-то он решил, что не станет позволять себе такой красноречивый жест.

— Вам лучше было бы предупредить нас об этом вчера.

— Помешало присутствие вашей жены. Видите ли, я не хотела, чтобы она знала об этом.

Мускулы его живота заныли, что-то в нем вздрогнуло.

— Почему же?

И опять она промолчала. Ее глаза, не мигая, смотрели на него в упор. Ему стало страшно.

— И чье это привидение? — услышал он вдруг собственный голос.

— Теперь вы поверили мне?

Дэвид сделал небрежный жест и неловко попытался рассмеяться.

— Как сказать. Мы с вами не настолько хорошо знакомы, чтоб я мог высказать предположение, что вы что-то выдумываете.

Миссис Брентвуд не поддержала его шутки, но и не отвела глаз.

— Это привидение молодой женщины.

Он смотрел на нее без всякого выражения.

— Вас не интересует ее имя? — продолжала она.

«Она говорит о Марианне, я уверен», — подумал он и тут же рассердился на себя за то, что эта чудовищная идея кажется ему правдоподобной.

— Какое имя? — тихо спросил он.

— Ее зовут Марианна.

— Ох!

Дэвид кивнул, и две мысли мгновенно вспыхнули у него в мозгу: первая — привидений не существует на свете, вторая — он не хочет обсуждать этот вопрос с миссис Брентвуд. Почерпнув силы из этих трезвых соображений, он произнес:

— Красивое имя.

— Вам не доводилось слыхать его раньше?

— Как имя привидения — никогда.

— И вы никогда не видели ее?

— Миссис Брентвуд… — Дэвид повторил свой небрежный жест и вежливо улыбнулся, выражая сомнение. — Нет, не доводилось. — Его улыбка стала хитрой. — Вы разочарованы?

— Действительно, разочарована. — Помолчав, она добавила: — В вас.

Он невольно сжался, как перед прыжком.

— Боюсь, что не понимаю, о чем вы.

— Понимаете.

Теперь его голос зазвучал враждебно:

— Нет, не понимаю. И прошу вас объясниться.

Ее улыбка, хотя и многозначительная, была все же так искренна, что буквально обезоруживала его.

— Нет, — ответила она, — объяснять я ничего не стану. Да тут и нечего объяснять. Если не видели, значит, не видели. — Она опять оглядела гостиную и перевела внимательные глаза на него. — Я рада этому. Ибо если бы оно явилось вам, то это могло бы иметь весьма неприятные для вас последствия.

— Она что, так уродлива?

Так уже лучше. Голос его звучит высокомерно, чуточку нагло.

Но миссис Брентвуд это лишь позабавило.

— Уродлива? — вопросительно повторила она. — Отнюдь. Она самая прекрасная из всех женщин, что я когда-либо видела.

— Значит, вы видели ее. — Он постарался изобразить легкую заинтересованность, вполне уместную при подобных обстоятельствах.

Она читала его мысли с безразличным любопытством.

— Откуда же иначе я могла бы узнать о ее существовании?

— Из ваших слов, сказанных вчера вечером, я сделал вывод, что вам очень немного известно о коттедже.

Дэвид в открытую бросал ей вызов. Но миссис Брентвуд лишь спокойно улыбнулась.

— Во всяком случае достаточно.

Он попытался принять безразличный вид.

— Я вижу ее, когда выхожу на прогулку, — объяснила миссис Брентвуд. — Она следит за мной.

Что-то в ее тоне — может быть, сбивчивая неуверенность — заставило Дэвида взглянуть на нее более пристально. Кажется, ключ найден.

— И откуда же?

— Наблюдает из окон студии.

— И вы единственная, кто видел привидение? — поинтересовался он.

Улыбка миссис Брентвуд стала еще более холодной и безразличной.

— Мистер Купер, я прожила на свете шестьдесят семь лет, — ее тон был так же холоден, — и никогда не страдала галлюцинациями.

Дэвид понял, что его нападки не смогли сбить ее с толку.

— И вы уверены… вы не сомневаетесь, что это… эта?..

— Марианна, — помогла она ему закончить предложение. Ее тон ясно показывал, что она поняла: ему знакомо это имя.

— Да, Марианна, — продолжил он. — Вы уверены, что речь идет именно о привидении?

В ответ он получил еще одну улыбку.

— Хорошо. — Ему пришлось сдаться. — Допустим, что вы действительно видели эту женщину. Но по какой причине вы считаете ее привидением?

— По очень простой причине, мистер Купер. Эта женщина умерла много лет назад.

Он не смог подавить мгновенную дрожь, пробежавшую по его телу.

— Вы чем-то расстроены?

— Э-э… — Дэвид попытался призвать на лицо улыбку. Он очень хотел, чтобы она ушла, но еще хотел узнать как можно больше. Теперь он должен знать все. — Вы были свидетельницей ее смерти?

— Видела ее после этого печального события.

Дэвид продолжал молчать, не спуская с нее глаз.

— Я видела ее труп.

И снова крупная дрожь сотрясла его тело.

— Теперь я не сомневаюсь, что вы тоже видели ее. — Голос миссис Брентвуд звучал уверенно. — Это так?

— О чем вы? — Он пытался изобразить негодование. — Я, кажется, уже сказал вам…

Но она оборвала его, не дав договорить:

— То, что вы мне сказали, я слышала. Но я умею разглядеть то, что вижу.

— Видите? — Его попытка изобразить безмятежное любопытство не удалась.

— Да. Я вижу ваше лицо.

Дэвид настороженно замер, когда она положила ладонь на его руку.

— Оставьте этот дом как можно скорее, мистер Купер, — вдруг сказала она, и голос ее звучал почти умоляюще.

— Что вы имели в виду, когда говорили о моем лице?

Миссис Брентвуд со вздохом отняла ладонь.

— Прекрасно. Давайте допустим, что Марианны вы не видели.

— Миссис Брентвуд! — вознегодовал Дэвид.

— Понимаю вас и скажу так: вы не видели Марианны. — Ее глаза обежали его лицо внимательным взглядом. — Плохо другое, она видела вас. И сумела причинить вам вред.

— Каким же образом? — Но всякое подобие логики и самозащиты уже оставило его.

— Каким именно, не скажу. — Ее голос звучал спокойно. — Но зло, которое она уже успела причинить вам, очевидно. Оно очевидно по тому изнеможению, которое написано у вас на лице и которое является следствием физического воздействия на вас лично.

Дэвид попытался взять себя в руки и мыслить как можно более последовательно.

— Должен сказать, что все это звучит довольно абсурдно.

— Разве вы не чувствуете себя совершенно обессиленным? Разве вас не одолевает постоянная сонливость? Разве вы не испытываете страшную жажду, которую не можете утолить? Разве не ощущаете в области солнечного сплетения боль и слабость? Прошу, не пытайтесь отрицать это. Я здесь не для того, чтобы вести с вами бесполезные споры. Я пришла только для того, чтобы убедить вас как можно скорее покинуть этот дом.

Слова, которые произносила миссис Брентвуд, подействовали на него как скальпель хирурга, в одно мгновение удалив защитный слой самонадеянности. То, что ей известны подробности, которые она так точно описала, поразило его. Нельзя сказать, что он был готов поверить в шляющиеся по коттеджам привидения — эта тема всегда вызывала у него лишь скептичную насмешку. Но он больше не мог сопротивляться растущему в нем страху.

— Разве это не так? — продолжала она. — Нет никакой необходимости рассказывать правду вашей жене. Вы можете выдумать любой предлог, чтобы срочно оставить этот дом.

Несмотря на то что его независимая позиция была уже заметно поколеблена, Дэвид ощутил приступ злого веселья. Ведь в самом деле, острейшей из его нынешних проблем было именно желание как можно скорее увезти из этого места Эллен.

— В нескольких милях отсюда расположена небольшая гостиница, — продолжала миссис Брентвуд, — чуть дальше по берегу. Очень чистенькая и уютная. Мне хорошо знаком тамошний управляющий, и, если хотите, я могу прямо сейчас позвонить ему. Настоятельно советую как можно быстрей туда перебраться. — Ее взгляд буквально пронзал его. — Это нужно сделать немедленно.

Дэвид продолжал хранить молчание и взгляда от нее не отводил.

— Как только вы это сделаете, сразу почувствуете облегчение. Чувство покоя снизойдет на вас.

— Понимаю, — только и мог он ответить.

— Очень надеюсь, что вы это сделаете, мистер Купер. Вы же не сомневаетесь в том, что умеете рассуждать разумно, и знаете, что бывают ситуации, когда требуется подчиниться фактам. Вы не должны позволить скептицизму заглушить ваш внутренний голос. Хотя мои слова и звучат для вас в высшей степени нелогично, прислушайтесь к интуиции. Или хотя бы поверьте мне, если не верите собственному разуму. Позже у вас будет время углубиться в изучение фактов. — Ее пальцы снова впились в его руку. — Сейчас важно только одно: чтобы вы оставили этот дом.

Дэвид проглотил набежавшую слюну.

— Вы мне первому даете такой совет? — Он все еще не знал, как ответить на ее предложение уехать.

— Ни в коей мере. Не вдаваясь в детали, скажу: я делала все, что в моих силах, чтобы этот коттедж оставался необитаемым, на протяжении нескольких лет. Приходилось быть весьма настойчивой, боюсь, не всем это нравилось, но цель, которую я преследовала, была благой.

— Но вы говорили, что не обращали никакого внимания на то, кто останавливается в этом коттедже.

— Мистер Купер, я прекрасно помню, что говорила вам вчера вечером. Но это было вчера. А сегодня… Выслушайте меня внимательно. Благодаря моим усилиям за все эти годы лишь небольшая горсточка людей посетила этот дом. И лишь один из них был…

Не договорив, она замолчала.

— Что? — спросил Дэвид, поскольку было ясно, что продолжать рассказ она не собирается.

— Я не хотела бы… — будто борясь с нежеланием говорить, продолжала миссис Брентвуд. — Но вы имеете право знать. Одним летом здесь жил молодой человек. Не послушав моего совета, он остался в этом доме почти на четыре месяца…

— И что с ним было?

— Его вывезли отсюда насильно и поместили в психиатрическую лечебницу.

Жилка на его правом виске лихорадочно затрепетала.

— Я не сомневаюсь, что он пал жертвой козней Марианны и стал одержимым.

— Как это? — едва выговорил он.

— Она буквально завладела им, подчинила его разум своему влиянию.

Его зубы плотно сжались и скрипнули. «Это неправда, — сказал он себе. — Так не бывает, и я не поддамся на эту уловку. Останусь тут один и во всем разберусь самостоятельно».

— Марианна, видите ли, — продолжала объяснения миссис Брентвуд, — является «духом на привязи». Эти духи после смерти тела остаются на земле. Такая форма существования позволяет им оказывать на человека злейшее и коварнейшее физическое воздействие. Именно человек становится жертвой их преследований. Не являясь живыми существами, такие духи словно остаются «на привязи» и предпочитают обитать среди живых, охотясь за ними, подчиняя их своей злой воле и используя. Они отвергают загробный мир, заставляя поверить других — а зачастую и веруя сами — в то, что они живые существа. Для них словно бы ничего не меняется после смерти.

— Каким образом вам это стало известно? — спросил он.

— Я была вынуждена поверить в то, что дух Марианны продолжает жить, — нехотя проговорила пожилая дама. — И смею вас уверить, что времени на это мне понадобилось почти так же много, как вам. Это знание стало смыслом моего существования. Я старалась защитить тех, кто по случайности оказался в этом доме.

— Почему вы решили защищать их?

Ее улыбка стала печальной.

— А почему вообще один человек стремится защитить другого? — прозвучал в качестве ответа новый вопрос.

Он пробормотал извинение, не понимая толком, за что извиняется и что ему нужно.

Миссис Брентвуд оглядела гостиную, и гримаса чуть искривила ее губы.

— Пора, — проговорила она. — Мне всегда бывает не по себе здесь, и я не люблю находиться в этом коттедже. — Она слабо улыбнулась. — До свидания, мистер Купер. Буду рада видеть вас у себя после того, как вы с женой переедете в гостиницу. Приходите навестить меня.

Едва успела закрыться за ней дверь, Дэвидом овладело странное чувство. Казалось, что все происшедшее ему снилось и он только что проснулся. Он зажмурил глаза и снова широко открыл их. Эта женщина действительно была здесь? И действительно произносила те слова, которые и сейчас звучат в его мозгу? Странный, чужой мир клубился вокруг него, он терялся, не зная куда ступить. И от этого мира нельзя было просто отмахнуться. От того, что грозит затопить тебя своей убедительностью, так просто не отмахнешься.

Его встреча с Марианной. Ее появления здесь без малейшего предупреждения, всегда внезапно. Ее вид, постоянно один и тот же: летнее платье в разгар зимы, босые ноги, обутые в одни и те же сандалии, в то время как ему приходилось надевать на себя теплую одежду и ботинки. Если она и вправду приходила сюда после прогулки по берегу, как ей удавалось не замерзнуть в такой одежде? Как понять то, что он никогда не видел ее вне этого коттеджа, что ему так и не удалось отыскать «домик на берегу»?

И почему они всегда оказывались вдвоем лишь в темноте или в густых сумерках? Правда, вчера он повстречал ее хоть и при тусклом, но все-таки дневном свете. Но ведь она тут же настояла на том, чтоб они перешли в студию, где царил почти полный мрак. И это странное ощущение, которое он испытывал в желудке? Его постоянная апатия? Как миссис Брентвуд назвала это состояние — потеря физических сил? Слабость? А неуемная, постоянная жажда, незнакомая ему прежде?

— О боже! — пробормотал он.

Внезапно настроение его переменилось. Вместе с переменой пришла реакция.

— Какая ерунда! — сердито воскликнул Дэвид.

Он ведет себя, как доверчивый дурак. Можно найти сотни самых правдоподобных объяснений происшедшему. Эта миссис Брентвуд вела такие мелодраматичные разговоры, что совершенно сбила его с толку. Да еще подливала масла в огонь, не давая опомниться. «Все дело в ее глазах. Она смотрела на меня так упорно», — решил было он. Что ж, теперь, когда эти глаза не смотрят на него, пришло время для трезвых размышлений.

Привидение, которое заключено в теплую, трепещущую плоть? Привидение, с которым живой мужчина способен совокупляться? Привидение, облаченное в одежду, настоящую реальную одежду, которую требуется снимать? Привидение, у которого имеется медальон, хранившийся в кармане его собственной рубашки? Марианна, она что, проникала сквозь стены? Испарялась? Ничего подобного. Приходила, как все люди, через двери, поднималась по лестнице, и он отчетливо слышал ее шаги. Она дышала, черт возьми!

Дэвид с отвращением фыркнул. Как, однако, быстро эта миссис Брентвуд поймала его на крючок! Зачем ей это понадобилось, его не касается. Точно так же его не интересует, откуда она узнала о его кошмарной усталости и жажде, о том, как невыносимо ноют мускулы его живота. Всему этому можно найти самые трезвые объяснения, он в этом не сомневается. Наверное, просто догадалась. Хотя нет, что-то не похоже. Следила за ним и делала выводы. Факты говорили сами за себя. Заметила, что он почти не выходит из дома. Наблюдала за его походкой, за тем, как он смотрит на посторонние предметы, и сделала вполне логичный вывод, что он чувствует себя усталым. Выследила, как Марианна входила в этот коттедж и выходила из него. И отнюдь не трудно догадаться, как могут болеть мышцы живота у мужчины, как его томит усталость и жажда. Особенно это легко в том случае, если Марианна имеет скандальную репутацию.

А с фактами эта дама обошлась весьма вольно. «Не входя в детали», — как она сказала. В этом весь ее подход и заключается. Все, что она ему сообщила, это то, что Марианна является духом молодой женщины, умершей несколько лет назад. В каком году? Отчего? Почему? Кто был тот молодой мужчина, который здесь сошел с ума? Когда это произошло? Куда он был отправлен? Где он сейчас? Почему только мужчины являются предметом притязаний Марианны? Какими именно мерами миссис Брентвуд добивается того, что коттедж остается необитаемым на протяжении нескольких лет? Она разговаривала с местным агентом по недвижимости? С владельцем? Настаивала на том, чтоб коттедж был признан негодным?

Все эти факты она обошла вниманием. Ни дат, ни имен, ни причин. Вместо всего этого преподнесла ему загадочную драматическую историю. Он понятия не имел, зачем она это сделала и какова доля правды во всем ее рассказе. Но Марианна никаким привидением не является. В чем он был теперь уверен, так это в том, что миссис Брентвуд солгала ему. Как же он не сумел сообразить этого вовремя? Уж кажется, должен был освоиться с подобными сказочками на телевидении и в глупых фильмах Голливуда. Мог бы обрести иммунитет к подобным историям. Как можно было так опростоволоситься?

Ответ, разумеется, прост. Для людей вполне естественно не применять в жизни те критические подходы, которые они используют в драматургии. Если бы он наблюдал на сцене такой спектакль, какой устроила тут миссис Брентвуд, то раскусил бы сюжет в одну минуту. Но сегодня, когда она действительно стояла перед ним — кровь и плоть, реальность — и произносила искренние слова… По крайней мере, они показались искренними.

Что еще он мог подумать? Часто ли ему встречались люди, которые лгали бы так искусно, умели бы придать выдумкам такую правдивую форму? Насколько он мог припомнить, последним из подобных людей был один его сокурсник, который мастерски изобретал истории о своих победах над женщинами. Тогда он, Дэвид, был здорово одурачен. Так же одурачен и теперь. Но сейчас степень его доверчивости превзошла все мыслимые пределы. Не то чтобы он чувствовал себя уж совсем глупо. Здравый смысл велит исходить из того, что люди, как правило, говорят правду, когда они сообщают вам о чем-либо. И такое отношение отнюдь не является синдромом Полианны,[72] это чистейшей воды практичное и неизменно побеждающее допущение, которое отказывает лишь в отношениях с личностями вроде этой миссис Брентвуд.

Он уже догадывался — и чем дальше, тем больше, — как достигался эффект убедительности. Умалчивая о деталях, обходя подробности, она умело создавала атмосферу полуправды-полулжи. Поскольку сам он никогда в жизни не пускался на такие уловки — ни в отношениях с Эллен, ни в отношениях с кем-нибудь другим, то оказался не способен сразу распознать такие ходы, когда их предпринимали другие. То, что миссис Брентвуд, несомненно, сама верит в то, о чем сообщила ему, не меняет сущности дела. По всему видно, что голова у нее в порядке. Ни особый блеск в глазах, ни дрожь в голосе еще не достаточны для того, чтобы заподозрить ее в уклонении от истины.

Уж во всяком случае легче поверить в такое объяснение, чем в историю с привидениями. Итак, нельзя допускать даже мысли о том, что привидение живет в этом доме; это противоречило бы всякой логике, с которой он привык рассуждать. Скорее можно примириться с предположением о некоторой неустойчивости рассудка миссис Брентвуд, чем допустить концепцию существования привидений и жизни духа после смерти тела. Если бы только в его распоряжении были факты, на которых можно строить такое предположение, хоть что-то достаточно прочное, чтобы служить краеугольным камнем, хоть один-единственный факт.

И тут же, как бы повинуясь этой логике, взгляд Дэвида устремился к картине, висящей над каминной полкой. «Картина!» — осенило его. Он щелкнул пальцами, вскочил на ноги и бросился вверх по лестнице. Он найдет факт, на который сможет опереться!

Оказавшись в мастерской, Дэвид двинулся вдоль восточной стены, ища глазами след замурованной двери. Свет, струившийся сквозь чуть раздвинутые шторы, помогал ему в поиске. Через несколько минут он обнаружил две параллельные трещины на гладкой поверхности стены и провел пальцами по правой, как делала на его глазах Марианна. Нащупав задвижку, нажал на нее, и дверь с щелчком приоткрылась. Дэвид толкнул ее сильней и оказался внутри комнатки. Запах тлена, гнили заставил его поморщиться. С вечера четверга он позабыл его и теперь удивлялся тому, что может сделать восторженная рассеянность.

Стараясь не дышать или, по крайней мере, дышать через рот, он приблизился к полотну и повернул его к щелочке света, струившегося из двери. Разочарование заставило его нахмуриться. Портрет не показался ему и вполовину так очарователен, как в тот раз. Не то чтобы изображенное на нем лицо было непривлекательным, нет. Но насколько он мог видеть, художнику ни в малейшей степени не удалось передать необычную красоту Марианны.

Дэвид провел кончиком пальца по поверхности картины. Весь холст был покрыт слоем сероватой пыли. Приглядевшись внимательнее, он заметил сеть бесчисленных трещинок на масляной поверхности полотна. Даже приняв во внимание исключительную влажность в этой заброшенной комнате и пыль, покрывавшую все вокруг, трудно было предположить, чтобы картина успела так состариться за несколько месяцев. Затаив дыхание, он осторожно стер пыль в нижнем правом углу полотна. Показались инициалы «Т. Л.», а под ними — какие-то цифры. Наверняка это дата. Дэвид наклонился ближе, прищурился. Цифра 7, за ней 10. Он опять потер холст и с судорожным вздохом отпрянул. На него смотрело последнее число — 37.

— Дэвид?

Он едва не вскрикнул от неожиданности и так резко обернулся, что чуть не потерял равновесия. В полутемном дверном проеме виднелся силуэт Марианны. Волна леденящего ужаса накатила на него. Руки и ноги похолодели, он не мог бы ими шевельнуть ни за какие блага в мире. Не мог даже думать.

— Мне пришлось дождаться, пока она уйдет, — объяснила Марианна. — Иначе… — Она замолчала, затем неуверенно проговорила: — Дэвид?

Он не мог произнести ни одного слова, его ум метался в поисках привычной реальности.

— Что тут произошло? — Теперь голос Марианны звучал встревоженно. — С тобой все в порядке?

Он втянул ноздрями затхлый воздух заброшенного помещения.

— Ступай… — едва слышно пробормотал он.

— О чем ты?

Он с трудом проглотил слюну.

— Ступай отсюда.

Его голос звучал, как чужой.

Она продолжала стоять неподвижно, храня молчание. Сколько прошло так времени? Пять секунд? Десять? Он не мог бы сказать. Наконец она медленно вышла. Дэвид дождался, когда между ней и дверью оказалось не меньше пары ярдов, выпрямился и вышел в студию. Чувствуя страшную слабость, он прислонился к стене.

— Дэвид, что с тобой? — спросила Марианна.

Он неопределенно покачал головой. «Почему ты всегда так странно появляешься?» — сформировался в его мозгу конкретный вопрос. Но сейчас Дэвид находился в ярко освещенной комнате, ничем не сдержанный поток солнечного света струился в окно. Тем не менее эта женщина стояла прямо перед ним — реальный человек во плоти и крови. Сомнения покинули его разум.

— Что она сказала тебе?

Он вздрогнул.

— Что она рассказывала тебе про меня?

Он взял себя в руки.

— Почему на этой картине… — Голос его оборвался, и он замолк, но решил не сдаваться. Набрал побольше воздуха в грудь и продолжал громче и увереннее: — Почему эта картина датирована тысяча девятьсот тридцать седьмым годом?

— Теперь понимаю. — Улыбка женщины стала злой, даже жестокой. — Она сообщила тебе, что я — привидение.

Пораженный, он не сводил с нее глаз. И опять его разум стали одолевать сомнения в очевидном.

— Разве не так? — переспросила она.

— Ну…

Он не мог сформировать ни одной убедительной мысли, его разум давал перебои, работал на холостом ходу, как сломанный двигатель.

Марианна отвернулась и направилась к кушетке. Уселась в тени оконной шторы, отвернулась от него и стала молча смотреть в сторону. Дэвид в полном изумлении не сводил с нее глаз.

— Я надеялась… — начала говорить она, но неожиданно замолчала.

— На что? — не дождавшись продолжения, спросил он.

— Надеялась, что мне не придется рассказывать тебе об этом. — Теперь она смотрела ему прямо в глаза.

— Рассказывать мне? О чем?

Марианна глубоко вздохнула.

— Подойди и сядь рядом.

Он не пошевелился, и спустя несколько минут Марианна отвернулась опять.

— Ты поверил ей, поверил каждому ее слову, — произнесла она грустно.

— Марианна. — Дэвид с трудом справлялся с собственным дыханием. — Ты говоришь мне, что…

— Что я не то, что она сказала? — Она медленно покачала головой. — Дэвид, неужели есть необходимость говорить об этом?

— Марианна, я не поверил ей. Совершенно не поверил. Ни в чем. Неужели ты думаешь, что я способен верить таким россказням? Но на картине стоит дата: тысяча девятьсот тридцать седьмой год. Объясни мне, почему?

— Потому что картина была написана именно в том году.

Голова у него опять пошла кругом.

— На ней изображена ты? — непонимающе уточнил он.

— Дэвид, мне всего двадцать три года.

— Но… ты ведь говорила мне, что здесь изображена ты?

— Мне хотелось поддразнить тебя.

— Зачем?

— Я ведь совсем не знала тебя. — Марианна пожала плечами. — И совсем не была уверена в том, что захочу узнать.

Дэвид почувствовал, что мускулы его тела начинают медленно расслабляться.

— А Терри Лоуренс? — спросил он немного погодя.

— Что Терри Лоуренс?

— Ты встретилась с ним прошлым летом?

— Да.

— Сколько ему было?

— Двадцать семь.

— Марианна! — Дэвид взглянул на нее в бешенстве, но замешательство не покидало его. — Как ему может быть двадцать семь? Да у него, наверное, дети уже старше?

Ее взгляд был полон терпения.

— Наверное, старше.

— Гос-с-споди! — прошипел он с отвращением к самому себе, чувствуя себя полнейшим идиотом.

«Классический пример шаблонного мышления», — подумал он про себя. Вот что значит жить в мире теледрам. Он пересек мастерскую, подошел к Марианне, сел рядом.

— А женщина, изображенная на картине?

— Моя мать.

— Миссис Брентвуд? — Облегчение словно потоком омыло его. Вовсе не актрису напоминала ему та пожилая дама. — И ты действительно живешь в том особняке на вершине утеса?

Марианна безмолвно кивнула.

— Почему же ты говорила мне, что живешь не там? Не отвечай, я знаю почему. Ты не была уверена, что мы станем близко знакомы?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, причина была не в этом.

— А в чем же?

— Я не хотела, чтоб ты встречался с ней. — Плечи девушки поникли. — Но вы все-таки встретились.

Голос ее звучал до того печально, до того жалобно, что Дэвид невольно положил ладонь ей на плечо.

— Это не имеет никакого значения для меня.

— Не имеет? — Марианна с надеждой подняла на него глаза. — Ничто не изменилось?

Он начал было отвечать, но оборвал себя: это они выяснят позже.

— Объясни мне, пожалуйста, почему твоя мать пыталась уверить меня, что ты… — Не договорив, он фыркнул. Сам термин казался ему теперь неприятным.

Марианна внимательно смотрела на него и не отвечала. Он понадеялся, что она не заметит спешной перемены темы.

— Почему она делала это?

— Хотела отпугнуть тебя.

Дэвид заметил, что его ладонь до сих пор покоится на ее плече, и незаметно убрал руку.

— Зачем ей это?

— Чтобы я опять осталась одна.

— Не понимаю.

Марианна отвела лицо в сторону.

— Она ненавидит меня, Дэвид. Ненавидит так давно, что… что я уже и сама не помню, когда это началось.

Снова печально поникла головой.

— За что же она так ненавидит тебя?

Девушка казалась совсем расстроенной.

— Что мне следует сказать, чтобы это не звучало так гадко? — Недоумение зазвенело в ее голосе. — Она ведь моя мать, Дэвид, и я не хочу говорить о ней плохо.

— Но она же говорит плохо о тебе.

— Я знаю, но… — Марианна опять бессильно покачала головой. — Она не совсем нормальна. Она верит в такие вещи…

— Относительно мертвецов?

Марианна вздрогнула.

— Прошу тебя, не надо.

— Извини, не буду. — Дэвид хотел было погладить ее, но торопливо вернул руку на место, почувствовав, как поднимается в нем желание ласкать эту девушку. Мускулы живота опять заныли, все его существо сопротивлялось желанию обладать ею. Он слишком хорошо знал, куда оно его может привести.

— Отчего же она ненавидит тебя?

— Оттого что я молода. Оттого… — Ее лицо выражало муку. — Она говорит, что я обладаю той красотой, которой она лишилась.

Дэвид поморщился. Картина приобрела удручающе ясные очертания: очаровательная, но эгоистичная и мстительная женщина, возненавидевшая собственную дочь за то, что та напоминает ей о наступившей старости. Ревность, породившая ненависть и психические отклонения. Именно это он увидел в глазах миссис Брентвуд и услышал в дрожании ее голоса — злобу, кипящую в глубине сердца.

— Так она и напугала сына Терри Лоуренса? — поинтересовался он.

— Возможно, — послышался тихий шепот.

Продолжая ломать голову над всем этим, он недоумевающе нахмурился:

— Но почему ты продолжаешь жить с ней?

— Потому что не могу иначе.

— Как так «не можешь»?

— Я боюсь, что, если оставлю ее… — Девушка на мгновение замолчала, разглядывая свои руки. — Если я уеду, она…

— Она покончит с собой? — продолжил он ее мысль.

Марианна плотно смежила веки.

— Она ведь больна, Дэвид. Очень тяжело больна.

И, внезапно вздрогнув, прижалась к нему.

— Обними меня, прошу тебя.

Но так как он заколебался, она вцепилась в него изо всех сил.

— Ты мне так нужен. Пожалуйста, не бойся меня.

— Не бояться? — Смех его прозвучал неестественно. — Боже милостивый, не думаешь ли ты, что я боюсь тебя? — Он крепко прижал девушку к себе. — Ах, Марианна, Марианна!

«Бедное создание», — подумал он в эту минуту. Вот что это такое, дитя в образе женщины, создание, которое в действительности живет «на привязи», причем в гораздо более печальном смысле, чем если б речь шла только о плоти, ищущей наслаждений. «Господи, — думал он грустно, — и это мне, с моими собственными бесчисленными проблемами пришлось столкнуться с такой трагедией. Создание, так сильно нуждающееся в помощи и понимании, так отчаянно ищущее любви, что даже сочувствия человека, согласного посвятить ей жизнь, было бы недостаточно». Что же касается его, Дэвида…

Он закрыл глаза, и знакомый груз вины вновь лег на его плечи. «Как безответственна плоть, — думал он. — Как жадна она и беспечна». Ему не следовало начинать этот роман. Ведь увлекшись этой женщиной, он сделал ее жизнь еще более запутанной.

Он вздрогнул, ощутив ее теплое прикосновение. Она еще крепче прижалась к нему.

— Люби меня, Дэвид, — послышался ее шепот. — Помоги мне забыть обо всем.

— Нет, — вырвалось у него необдуманно.

Марианна быстро выпрямилась и в смятении взглянула на него.

— Нет-нет, я имел в виду только… — Он замолчал. Всепоглощающее чувство вины давило его, вызывая физическое недомогание. — Я хотел сказать, что наша любовь не поможет ни о чем позабыть. Марианна, тебе придется самой решать, что делать дальше. — В эту минуту он стал сам себе ненавистен, но разве не правдой были его слова? — Тебе следует взглянуть в лицо реальности, и тогда…

И в эту минуту раздался страшный крик:

— Не-е-ет!

В этом крике вырвалось столько бешенства, что он невольно отпрянул.

— Я не хочу-у-у! Не хочу-у-у-у!

Она пожирала его глазами, и от ненависти этого пылающего взгляда он буквально окаменел. «Кажется, это именно то, что называется «кровь застыла в жилах»», — мелькнула у него мысль.

— Мне нужно твое тело, — горячечно шептала она. — Мне нужно твое тело, чтобы забыть обо всем.

Дэвид мог только неподвижным взглядом смотреть на нее, сознавая, что эта женщина является для него книгой за семью печатями. Ее реакция была столь бурной, неожиданной и яростной, что в нем снова проснулся страх перед ней. «Она просто сумасшедшая», — мелькнуло у него в голове. Просто невероятно, что с ним могло такое произойти. И что теперь прикажете делать?

— Ох, Дэвид…

Очевидно, она прочла его мысли по выражению лица. В ее тоне зазвучали раскаяние и боль. Девушка взяла его руки в свои, и он невольно содрогнулся.

— Прости меня, пожалуйста, прости меня, дорогой. — Она принялась целовать его руки, затем прижала их к щекам. — Это оттого, что я так сильно полюбила тебя. Мне не вынести даже мысли о том, что ты готов оттолкнуть меня. Я просто теряю разум от этого.

— Но, Марианна…

— Люби меня, Дэвид, пожалуйста, просто люби меня.

Он не мог вымолвить ни слова.

— Тебе будет хорошо со мной. Я все сделаю для тебя. Вот, увидишь. Чувствуешь, я сама мягкость и нежность? — Она поднесла его ладони к своей груди и сильно прижала их. — Видишь, я вся твоя. Можешь делать со мной все, что тебе придет в голову. Пожалуйста! — Она откинулась на спину. — Хочешь, я сниму свитер, чтоб ты увидел, какое у меня тело?

— Марианна, нет!

Он едва выдавливал из себя слова сквозь стиснутые зубы. Плотно зажмурил глаза, чтоб ничего не видеть. Тошнота бушевала у него в желудке. Но даже сейчас, в эту самую минуту, он желал ее, даже сейчас не находил в себе сил отказаться от этого тела. Вскочив на ноги, он ринулся к двери. Но вдруг остановился и обернулся.

— Я уеду отсюда, Марианна. Мы с женой немедленно возвращаемся домой.

Дэвид втянул в себя воздух и почти цедил слова.

— Мне совестно, что я сделал твою жизнь несчастной. Еще более несчастной, чем она была до встречи со мной. Прости мою слабость, я знаю свои недостатки и за это самым униженным образом прошу простить меня. Но долг велит мне уехать. У меня есть ответственность перед моей семьей. Видит бог, как я хотел бы помочь тебе, но не могу. Та малость, которую я могу тебе отдать, не спасет тебя.

В молчании они смотрели друг на друга. «Но она и вправду призрак, — подумал вдруг он. — Призрак того существа, которым могла бы быть».

— Прошу, не презирай меня. У меня и в мыслях не было причинить тебе боль. Клянусь в этом.

Внутри у него все замерло, когда он увидел, как Марианна медленно поднимается на ноги и через всю студию идет к нему. Подойдя вплотную, она остановилась, и неожиданно ее лицо осветила улыбка. Та самая улыбка, которая ему так бесконечно нравилась.

— Я вовсе не презираю тебя, Дэвид. — Голос ее был полон тепла. Приподнявшись на цыпочки, она коснулась его щеки поцелуем. — Счастливого пути!

И медленно вышла из мастерской. Он проводил ее глазами, противоречивые чувства боролись в нем — радость и сожаление и, несмотря на всю его решимость, разочарование от ее небрежного прощания. Мысленно он продолжал слышать ее голос: «Это оттого, что я так сильно полюбила тебя. Мне не вынести даже мысли о том, что ты готов оттолкнуть меня. Я просто теряю разум от этого».

Если она на самом деле так думала, как же она могла?..

Дэвид поплотнее смежил веки, лицо его исказилось. «Суета сует», — сказал он про себя. Затаив дыхание, он ждал, когда за ней закроется дверь. Услышав этот звук, открыл глаза и прислушался к ее шагам на лестнице. И вдруг, бросившись к двери, рывком распахнул ее. До его слуха донесся звук ее шагов по полу гостиной. Теперь закрылась входная дверь.

Он не был готов испытать тот беспощадный приступ боли, который пронзил его. Как же ему будет ее не хватать! Нет, это всего лишь увлечение. Он принял единственно разумное решение! Но как же ему все-таки будет ее не хватать! Как там у кого-то было сказано? Чертовски подходящая фраза, прямо про нее: «Что за дуновение жестокой и ревнивой красы ощущает мое лицо; что за мрачное пламя, что за музыка…»

— Марианна, — прошептал он. И после паузы: — Прощай.

Затем он долго сидел в гостиной, дожидаясь возвращения Эллен. Едва услышав, что открывается дверь, вскочил с дивана и, встретившись с глазами жены, удивленными и непонимающими, поежился.

— Привет.

Она не ответила. Он на мгновение заколебался, затем сделал приглашающий жест:

— Присядь, пожалуйста.

Снова не ответив, она пересекла комнату и села. Тогда он уселся рядом. Они посидели в молчании, затем Дэвид шумно набрал в грудь воздух.

— Давай уедем отсюда, — произнес он.

Она настороженно наблюдала за ним.

— Эллен, нам не следовало приезжать сюда. Это было ошибкой.

— Думаю, что не было.

Он вздрогнул.

— Что такое?

— Разве было бы лучше, если бы между нами ничего не было сказано?

Он вздохнул, подумал и через несколько мгновений отрицательно покачал головой.

— Нет. Хорошо, что мы обо всем поговорили. Но… хоть слова и сказаны, а проблема все равно осталась. Может быть, лучше обсудим все дома?

Она опять промолчала.

— Здесь неподходящее для этого место, — настаивал Дэвид. — Да, правда. Тут мы ни до чего не доберемся.

— Ты считаешь, что именно это мы и пытаемся сделать?

— Да. — Он говорил размеренно, обдумывая каждое слово. — Мне думается, что нам с тобой обоим казалось, будто то, что мы когда-то потеряли, до сих пор ждет нас в Логен-Бич и что мы сможем найти это здесь.

Мгновение жена молча смотрела на него, затем опустила глаза.

— Возможно, ты и прав.

— В таком случае давай уедем домой.

— Гм. Домой?

Она произнесла это слово так, будто говорила о какой-то недостижимой, далекой цели. Дэвид осторожно взял ее руку в свою.

— Мы будем добиваться этого.

— Да. Но добьемся ли? — В ее взгляде будто просилась наружу мольба. — Или же мы просто пытаемся привыкнуть к такой жизни?

Изо всех сил он замотал головой.

— Нам это не удалось бы, даже если бы мы очень захотели.

— Ты будто разочарован.

— Нет, что ты. — В его улыбке отчетливо была видна подавленность. — Ну разве что самую малость. Это могло быть почти незаметно.

— И нереально.

— Думаю, да. — Он вопросительно глянул на жену. — Ты не жалеешь о том, что все изменилось?

— Жалею, что перемены пришли так поздно. Жалею, что мы сами мешали их приходу.

Дэвид выпустил ее ладонь. Волна разочарования захлестнула его.

— Ты так говоришь, будто совершенно уверена, что наш брак был ошибкой.

— Я не это хотела сказать. — Теперь Эллен говорила довольно мягко, но тон ее не был умиротворенным. — Ведь только последние несколько лет нам стало тяжело даваться притворство. Это произошло потому, что появилась Джулия. — Она выпрямилась. — Я уже сказала, что, может быть, выложила тебе все слишком резко. Я хочу лишь одного — чтоб ты понял, что игнорировать наши проблемы больше нельзя.

— Это я понял. Больше мы ничего не будем игнорировать. — Он с энтузиазмом кивал. — И справимся с проблемами. Только давай сделаем это дома, не здесь.

Эллен озадаченно уставилась на него.

— О чем ты? Почему мы не можем разговаривать здесь?

— Мне это было бы не по душе. — Он старался сдерживаться. — Здесь все такое незнакомое, чужое. Это отвлекает.

Она молчала, и Дэвид со страхом пытался догадаться, о чем она думает.

— Разве это не более чем разумно? Заниматься нашими делами в нашем доме?

— Здесь ты даже не хочешь разговаривать о них?

— Ты имеешь в виду — сейчас разговаривать?

— Ну да.

— Ладно, почему бы и нет? Я совсем не имел в виду через двадцать минут уже сидеть в самолете. — Он страшился проявлять слишком заметную настойчивость, чтоб сохранять естественность ситуации. — Я хотел, чтобы мы отправились сегодня, не важно в какое время. Хотел приехать домой и заняться нашими делами.

Эллен вздохнула.

— Ну, если ты считаешь, что это так серьезно…

«Если бы этому была хоть малейшая альтернатива, я бы так не считал», — подумал он, и тут его осенила другая мысль:

— Послушай, если ты против того, чтобы немедленно отправиться домой, мы могли бы поехать в другое место. Как ты решишь.

Но Эллен прервала его:

— Какой в этом смысл?

Он почувствовал себя в ловушке.

— Ну-у, не знаю… — Пожал плечами. — Чтобы не вносить в этот вопрос срочность.

— Но… — Она с раздражением махнула рукой. — В таком случае зачем уезжать отсюда? Ведь именно тут все и начиналось.

— Просто мне здесь не нравится.

— Почему? Может, именно потому и не нравится? Потому что тут все начиналось?

Он расстроенно опустил голову и отвел глаза в сторону.

— Нет, не поэтому. Хотя не знаю, может, и так.

Эллен вздохнула.

— Ох, Дэвид, тебя просто не понять. Неужели тебя больше всего беспокоит то, где мы находимся?

Он не понимал, к чему она клонит.

— Или же трудность в другом? В том, что ты хочешь уйти от реальности? И не можешь расстаться с этим желанием?

Дэвид закрыл глаза. Словно кто-то невидимый взвалил ему на плечи тяжелый груз и теперь он горбился под ним.

— Ты действительно так думаешь?

Эллен сначала не нашла, что ответить, и глубокая тишина повисла в гостиной.

— Право, не знаю даже, — наконец заговорила она. — Чувствую себя… словом, как-то странно, не на месте. Будто я только что управилась с какой-то трудной задачей и теперь не знаю, за что приниматься. Что я, собственно, хочу?

С болью всматривался Дэвид в жену. Никогда прежде он не слышал столько горечи в ее голосе, не видел ее такой растерянной. Захотелось взять ее за руку, утешить, но что-то удерживало от этого шага.

— Чем больше мы обсуждаем этот вопрос, тем больше мне кажется, что в последние годы наша совместная жизнь превратилась в неудачную шараду, бессмысленную головоломку. Каждый из нас пытается, но безуспешно, догадаться, что именно задумал другой, и так же безуспешно старается озвучить свою догадку. — Эллен обернулась к нему. — Поверь, никогда прежде я не чувствовала себя так далеко от тебя, как сейчас.

Он смотрел, как жена молча встала, прошла через комнату и остановилась у лестницы.

— Пойду укладывать вещи. Мы возвращаемся в Шерман-Оукс. Думаю, нам надо развестись.

Дэвид вздрогнул.

— Нет. Я не хочу.

Она снова молча посмотрела ему в глаза. И вдруг у него перед глазами все стало расплываться и дрожать, ее силуэт стал неясным.

— Нет, — снова пробормотал он и потряс головой, стремясь избавиться от этой странной пелены перед глазами.

Эллен вернулась, подошла к нему и коснулась пальцами его щеки.

— Дэвид?

— Нет.

— Ты не хочешь этого?

— Нет.

— Ты хочешь, чтобы все продолжалось, как оно есть?

Он смог лишь протянуть к ней руки.

— Дэвид…

Внезапно она очутилась в его объятиях, ее руки обвили его, ее щека прижалась к его лицу, ее слезы потекли по его щекам.

— Не оставляй меня, Эл, прошу.

— Нет-нет. Я ни за что тебя не оставлю.

— Ты так нужна мне. Пожалуйста, не бросай меня одного.

— Дэвид. О, мой любимый. Дэвид! Не говори так. Я не брошу тебя! Никогда не брошу. До тех пор, пока ты будешь нуждаться во мне. До тех пор, пока буду тебе нужна.

Она осыпала поцелуями его лицо и вся светилась радостью. Дэвид погрузил лицо в ее волосы, крепко обнял.

«Так будет правильно, — думал он. — Я принял правильное решение. И оно словно живительным теплом омывает мой разум, мое тело. Здесь моя любовь, мое счастье. Как мог я сомневаться в этом? Все так ясно».

Страсть, которую он познал с Эллен, так отличается от того, что он испытывал с Джулией и тем более с Марианной. Это желание тоже было физическим, оно тоже волновало его плоть, но вместе с этим его страсть к Эллен будто преломлялась через разум, будто вносила в их отношения частицу его души.

«Вот оно!» — решил он. И эта конкретность вдруг пронзила его страхом. Таково решение, и оно окончательное. Таков ответ! Оказывается, надо лишь одолжить охваченному страстью телу чуточку духовного, выразить через плоть свою душу. Он и раньше когда-то размышлял над этим, но теперь он знал это твердо. Дрожь неожиданно сотрясла все его тело, и такая сильная, что Эллен удивленно взглянула на него.

— Что с тобой?

— Ничего. — Он судорожно цеплялся за нее руками. Попытался посмеяться над самим собой, но смех застрял в горле. — Хотя, почему же ничего? Наоборот, все!

Изумленный, он покачал головой. В чем тут дело? Было ли это так называемым самоосвобождением, чувством, о котором ему доводилось читать? Его тело никуда от него не делось, оно находилось там, где ему было положено, но теперь оно не доминировало над ним, не подчиняло его своим желаниям, а, наоборот, само подчинялось ему; оно не контролировало его поведение, а, наоборот, само было под контролем его разума. Он мог им пользоваться как замечательным музыкальным инструментом, играя ту мелодию, которую хотел играть. Он закрыл глаза, почувствовав сильное головокружение. Конечно, такая эйфория не может продолжаться долго.

Она и не продолжалась, лишь окутала его подобно сверкающей мантии и соскользнула, вернее упорхнула, оставив его. Дэвид бросил взгляд на жену.

— Что с тобой? — Улыбаясь, она смотрела ему в глаза.

— Я только что был космическим телом.

— Как это? Я не понимаю.

— Я тоже. Но это было великолепно! — Он прижал ее к себе. — И все это благодаря тебе. Даже не представляю как, но это чудесно!

Шепча его имя, она все сильней прижималась к нему.

— Я так люблю тебя.

— А я? Я испытываю чувство, большее чем любовь. Я существую благодаря тебе. — Он поцеловал ее. — Не спрашивай, что это означает. Я и сам не знаю. Это ощущение космоса почти сразу исчезло, но каким оно было чудесным. Совершенно необыкновенным! Я бы так хотел, чтобы ты его тоже познала.

Он встал и заставил подняться ее. Реальность вернулась, теперь все опять было на своих местах.

— Пойдем, Эл. Быстро уложимся и бегом домой. Нас ждет дома уйма дел.

— Хорошо, дорогой.

Они двинулись к лестнице, не размыкая объятий.

— Кто бы нас увидел сейчас? — рассмеялась Эллен и смахнула ладонью с его щеки свои слезы. — Сумасшедшая парочка.

— Мы проливали слезы от любви, — произнес Дэвид и вдруг подумал — раньше он ни за что бы не поверил, что будет в состоянии произносить такие слова и не смущаться их сентиментальности. — У нас обязательно все будет хорошо. Мы справимся со всеми нашими трудностями.

— Я справлюсь, — подхватила Эллен, — вместе с тобой.

— Обязательно вместе со мной, это уж непременно. — Он коснулся поцелуем ее щеки.

Они зашагали вверх по ступеням. Как ни странно, его шаги были уверенными, не чувствовалось ни малейшей усталости.

— Пожалуйста, вытри слезы. — Он вынул из кармана носовой платок.

— Не могу сдержать их. Понимаешь, я была уверена, что все кончено, что ты не любишь меня и намерен расстаться со мной.

— Я ужасно люблю тебя и никогда с тобой не расстанусь.

Ее рука, лежавшая на талии Дэвида, сжалась еще сильнее.

— Да, не уезжай, пожалуйста, никуда.

— Никогда.

Он сам в это верил. Ему вдруг стало удивительно хорошо. Все страхи его покинули.

«Еще одна фраза-шаблон», — поймал он себя. Но зато к месту. Словно тяжкий груз наконец-то свалился с его плеч. Именно таким он себя чувствовал — освободившимся от бремени, уверенным в своих силах. В нем ничто не дрогнуло, когда они поравнялись с мастерской. С этим покончено. Отвратительный, хоть и многозначительный эпизод. Он ничуть не сожалел о нем, разве что совсем немного, из-за того, что, возможно, это обидело Марианну.

— Зато подумай, как здорово получится: мы будем дома, когда Линде придет время рожать. — Дэвид улыбнулся.

Она кивнула и тоже заулыбалась. Дэвид пристальнее всмотрелся в любимое лицо.

— Ты все беспокоилась обо мне. А по-моему, ты и сама устала очень сильно.

— Да, конечно, устала. Немного. — Они добрались до верха лестницы, и Эллен прислонилась головой к плечу Дэвида. — Но все равно мне сейчас легко. Это были тяжелые дни.

— Я знаю. — Он покрепче прижал ее к себе.

Когда они вошли в спальню, он заметил на ее лице какое-то странное отсутствующее выражение.

— Ты и в самом деле хорошо себя чувствуешь? — спросил он.

— Отлично. — Она потрепала его по щеке. — Это просто реакция. К тому же и прогулка моя была слишком долгой. Я все шла и шла, все дальше и дальше, даже не думая о том, что завтра настанет новый день и снова понадобятся силы. Мне не следовало бы просыпаться в такую рань.

— Бедный малыш. — Дэвид обнял жену и подвел к кровати. — Присядь, любимая. А я начну собираться.

Ни словом не возразив, она почти упала на постель и тихонько застонала.

— О-о! — Она сразу же улыбнулась. — Всего лишь небольшая слабость твоей старушки.

— Ты утром хоть позавтракала?

— Конечно. Ела овсяные хлопья.

— Послушайте, Эллен Оудри. — Он наклонился и поцелуем коснулся ее макушки. — Как только мы отсюда выберемся, первым же делом остановимся около приличного ресторана и зададим тебе славный, высококалорийный обед.

— Но я совсем не голодна, — запротестовала она. — Это усталость, а не голод. — Она привстала, собираясь подняться на ноги, но он уложил ее обратно.

— Лучше мне заняться сборами, я же сказал.

— Но мне совсем не хочется, чтоб ты возился со всем этим.

— Не так уж много работы.

Присев на корточки, он снял с нее туфли и уложил ее ноги на постель.

Эллен с усталым вздохом откинулась на подушку.

— Как здорово! — Она потянулась и взяла его за руку. — Я только чуть-чуть отдохну и помогу тебе упаковать вещи.

— И не думай.

— Это ты не думай. Лучше ляг рядом со мной. А попозже мы вместе займемся сборами.

Дэвид присел рядом и стал гладить ее волосы.

— До чего хочется поскорее вернуться домой, и обязательно с тобой, — произнес он. — Нам так много нужно наверстать.

— Дэвид, я очень люблю тебя.

Он наклонился и осторожно поцеловал ее.

— И я тебя. Придет такой день, когда я скажу тебе, как сильна моя любовь к тебе.

— Скажи лучше сейчас!

— Ни за что. А то у тебя головка закружится.

На ее лице возникла чуть сонная улыбка.

— Немножко головокружения от счастья мне бы не повредило.

Он пробежался пальцем вниз по ее лицу.

— Для начала признаюсь, что без тебя мне и льда для коктейля не наколоть.

— Ты преувеличиваешь. Я уверена, что с этим ты отлично справишься.

— Нет. Абсолютно не способен. — Он снова поцеловал ее. — Теперь отдыхай, а я быстро уложу вещички, и мы тронемся.

— Хорошо. Чертовски приятно будет оказаться дома. — Эллен погладила его по щеке и непритворно зевнула. — Только сначала лучше бы позвонить Марку.

— Можем позвонить из аэропорта. — Он усмехнулся. — По крайней мере, Марк успеет выставить своих женщин из дома.

— Как это ужасно, — с улыбкой произнесла она.

— А теперь отдыхать.

Эллен коснулась одной из пяти буковок «X» за его спиной.

— А интересно, кто же это все-таки сделал?

— Понятия не имею, любимая. — Дэвид поднялся и направился к шкафу, распахнул дверцу, вытащил оба чемодана, лежавшие на полке, и обернулся к жене: — Мне кажется, что часов в шесть или семь обязательно должен быть рейс, и нам хорошо бы успеть на него.

Он умолк и, поставив оба чемодана на крышку бюро, подошел к кровати. Эллен уже спала. Он тихонько про себя улыбнулся. «Ангел, — подумал он сентиментально. — Настоящий ангел». И вздрогнул при мысли, что чуть было не потерял ее. Как он мог быть таким слепым?

Дэвид заботливо подоткнул со всех сторон плед. Она даже не шелохнулась. «Бедняжка, ну и настрадалась она, должно быть. И физических, и нравственных сил было потрачено немало». И все из-за него.

Улыбнувшись, он снова отвернулся и пошел к бюро. Опустил один из чемоданов на пол, поднял крышку другого и начал укладывать туда принадлежности туалета Эллен. «Маленькая Элли Оудри», — подумал он. Погладил любовно сложенные вещички. Эта женщина словно создана для него. Подумать только, что он собирался оставить ее ради Марианны. Каким кошмаром стала бы его жизнь!

— Слава богу, что все кончилось, — пробормотал он про себя.

В спальне царило молчание, прерываемое лишь шорохом складываемой одежды. Даже рокот прибоя казался далеким и приглушенным. Сначала Дэвида стали одолевать мысли о его недавней вспышке безрассудства, затем они скользнули к химической природе подобных явлений. Теперь, конечно, все в прошлом, даже не верится, что такое могло с ним произойти. Это нельзя даже назвать чем-то особенным, таким, что он ни за что не согласился бы пропустить. Нет, все, что случилось, является вполне земным, заурядным событием. И произошло оно с ним, Дэвидом Купером, литературным поденщиком телевидения, а не с каким-нибудь мистиком с потусторонними устремлениями.

Особенно его поразил тот всплеск счастья, что вызвало в нем примирение с женой. В конце концов, не один год они свыкались с трудностями семейной жизни. А тут еще эта Джулия подвернулась. А потом нынешняя связь с Марианной, измена, на которую он пошел, не стесняясь того, что Эллен была буквально в двух шагах. Конечно, затем последовали депрессия и тяжелое чувство вины. Что ж удивительного в том, что примирение с Эллен — такое неожиданное — буквально окрылило его, внесло свет в его душу, от которого и вины, и депрессии как не бывало.

Не то чтобы он чувствовал себя заново рожденным. Нет, просто испытывает неимоверное облегчение, как будто с его плеч сняли тяжелейшую ношу. И это чувство является таким мощным, что он находит радость там, где прежде не испытал бы ничего, кроме безразличия.

Например, почему он за много прошедших лет никогда, кроме самых редких случаев, не мог найти слов, чтобы выразить свою любовь к Эллен? В первые годы совместной жизни их интимные отношения почти всегда окутывала атмосфера романтики, нежности. Конечно, может, это было всего лишь иллюзией, которую испытывали они оба, но они верили в нее.

Затем чувства увяли. Наверное, так случается со всеми супругами; реальность — жестокий оселок для любви. Но в их случае увядание привело не к обычной скуке, а к разрушению гармонии их отношений. Теоретически совместная жизнь продолжалась, и даже не без успеха — он любил жену, ее общество доставляло ему наслаждение, он гордился тем, что является мужем такой женщины.

Но с другой стороны, их физические отношения покатились под откос и постепенно превратились из главной составляющей брака в нечто малозначащее. Прежняя близость настолько выродилась, что не могла ни превратиться в нечто большее, ни увять окончательно, одним словом — нежизнеспособный эмбрион любовной связи. Чтобы поддерживать их отношения, он пробовал разжигать чувства разными искусственными стимуляциями. В результате секс стал для него скорее полигоном эротических фантазий, чем всепоглощающим наслаждением.

Он уже много раз это чувствовал, но убеждал себя, что такова цена сексуальной раскованности, свободы. Этот поиск год от года становился все более невоздержанным, обрекая его, Дэвида, на глухую защиту, на упрямую убежденность в том, что он поступает правильно.

Нет ничего удивительного в том, что Марианна привлекла его как предмет поисков. Как же, настоящая находка: экзотичная распутница, которая не требует ни малейшей ответственности, а предлагает лишь похоть и эгоизм. Он сокрушенно покачал головой. И надо же было умудриться немедленно стать ее уступчивым партнером. Почему это произошло?

Возможно, не потому, что он потерял способность выражать любовь словами, а просто никогда не обладал такой способностью. Удивительно ли это? Его родители расстались, когда ему было десять. Единственное чадо вырастила мать, окутав его самой трепетной заботой. Матерью она была очень преданной, этого нельзя отнять, но слишком уж робкой и погруженной в себя — причина тому, конечно, уход мужа. Она считала секс запретной темой. Дэвид понял это еще мальчишкой, потому что ей казалось слишком вульгарным и неприятным говорить об этом. И впоследствии, поскольку он идентифицировал себя с матерью, секс казался ему вульгарным и неприятным. Она была любящей матерью, но никогда не воспринималась как женщина. Женственность была полным табу во всех аспектах жизни. С одной стороны все было хорошо — материнская забота, откровенная и чистая. А по другую сторону находился секс — запретный и по определению грязный. Дэвид стал взрослым мужчиной, даже не подозревая о том, что двое людей могут стать одним целым. Только теперь, спустя долгое время, когда он должен сформировать связующее звено между собой и своей женой, ему пришлось осознать, что в супружестве равнозначны оба партнера. Один без другого — неполное и неадекватное в браке существо. Секс должен быть чем-то гораздо большим, чем просто интимная близость между мужчиной и женщиной.

Дэвид удивленно расширил глаза, поняв, что стоит перед бюро, уставившись на свое отражение в зеркале. «Итак, что теперь?» — спросил он мужчину, стоявшего перед ним.

— Лучшее, я надеюсь.

Он торопливо принялся заканчивать сборы в дорогу. Чемоданы были уже упакованы и закрыты, он поставил их у двери и вернулся к кровати, на которой спала жена. Она тихо, но глубоко дышала. Дэвид хотел было разбудить ее, чтобы спуститься вниз и сесть в машину, но ему не хватило мужества. Эллен казалась совсем умиротворенной. Пусть немного отдохнет, видит бог, как ей это нужно.

Дэвид уселся в кресло-качалку и испустил вздох усталого труженика. Часы показывали половину пятого. Подумать только, уже смеркается. Может, все-таки разбудить ее? До аэропорта ехать час — полтора плюс полчаса на обед в ресторане. Не так уж много времени остается в запасе. Теперь он вспомнил, что рейс на Лос-Анджелес должен быть часов в семь. Не похоже, что они могут успеть на него, если он не разбудит ее прямо сейчас.

Ну ладно. Он бессильно пожал плечами. Какая разница, в конце концов, несколько часов раньше или позже? Возможно, есть и более поздний рейс. Главное, что они едут домой. Он чуть расслабился и принялся рассматривать лицо спящей жены. «Люблю тебя», — подумал он внезапно. Как удивительно, что можно испытывать такое чувство спустя все эти ужасные, пустые годы. Оно делает его отношение к жене чуть наивным и мальчишеским. Оно основано на знании человеческой природы, а не на эгоистичных мечтаниях.

Дэвид закрыл глаза и прислушался к шуму прибоя. «Чем бы сейчас заняться таким, что не отнимет много времени?» Можно, конечно, погрузить все в машину, тогда в коттедже останутся только они с Эллен. Лениво зевнув, он решил, что подождет, пока она проснется, и спокойно улыбнулся. Марк удивится, увидев их. Линда тоже. Интересно, кто у нее родится: мальчик или девочка? «Дедушка Дэвид» — подумать только! Обожающий внуков дедок. Он, и вдруг дедушка! Даже смешно. Нет, он не подходит на эту роль, слишком молодым себя чувствует. Молодой парень, который едет домой со своей юной возлюбленной, — вот эта роль по нему. Начать все по новой. Сбросить с плеч годы. Ощутить радость. Согласие душ. Эллен. Дом. И все это сегодня вечером.

Его голова резко упала на грудь, и он, ничего не понимая, испуганно уставился в темноту. Что за черт?

Огляделся, растерянный, пошевелил левой рукой. Он спал, прижав ее своим телом к ручке кресла, и теперь она затекла. Мигнув несколько раз, пригляделся к циферблату часов. Девять двадцать одна. Он застонал: «О господи!» С трудом поднявшись, расправляя затекшее тело, проковылял к ближайшему прикроватному столику и включил лампу.

Эллен все еще спала. Даже положения не изменила. Дэвид потянулся, чтобы разбудить ее, но опять передумал. Сначала он заведет машину, наведет порядок здесь, в коттедже. Пусть она поспит еще хоть немного. Он отвернулся от жены, направился к чемоданам и снова заколебался. Что, собственно, изменится, если они поедут утром? Ровным счетом ничего.

Нет, черт подери, они обязательно должны убраться отсюда сегодня. Если рейсов не будет, можно снять номер в гостинице около аэропорта. Он настроен так решительно, что способен просидеть всю ночь в зале ожидания, если понадобится. Взяв чемоданы, вышел на лестничную площадку и, включив лампу над головой, стал спускаться по лестнице.

Миновав гостиную на нижнем этаже, Дэвид распахнул входную дверь и вынес багаж на улицу. «Похолодало, несколько градусов ниже нуля», — прикинул он. Дыхание вырывалось изо рта белым облачком. Вот уже и чемоданы загружены в багажник. Звук захлопнувшейся крышки показался в тишине отрывисто-громким.

Дрожа от холода, Дэвид поспешил обратно в дом. В гостиной включил один из светильников и решил обойти комнату, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Неожиданно он почувствовал приступ голода и не удивился этому, вспомнив, сколько времени у него во рту не было ни крошки. Да и за последние дни он тоже почти ничего не ел. Подобрал свитер со стула, обе их куртки, отыскал остатки овсяного печения. Съел немного, а свитер и куртки отнес к двери и положил на пол. Потом можно будет отнести все это в машину.

Торопясь, он обошел гостиную еще раз, вытряхнул содержимое пепельниц в камин, поправил подушки на диване, вернул на место мебель. Положил газету рядом с камином — пусть новые жильцы разведут с ее помощью огонь. Мысль о новых жильцах показалась ему странной — представить, что сюда может приехать новый мужчина, который встретится с Марианной, возможно, вступит с ней в связь? Дэвид пожал плечами. Ну и что? Его это больше не волнует. Огляделся по сторонам. Теперь все в порядке. Остается только проверить кухню, ванную комнату и спальню.

Он отправился на кухню, включил свет и тут же наткнулся на картонную коробку, которую они использовали вместо мусорной корзины. Поднял ее с пола, отнес в гостиную, вытряхнул все содержимое в камин и снова развел огонь. Вернувшись с пустой картонкой на кухню, он поставил ее на стол и принялся складывать в нее оставшиеся продукты. «Все это следует оставить здесь», — решил он. Не брать же в самолет еду! Конечно, может быть, здесь еще долгое время не будет жильцов, нельзя же оставлять еду на кухне, она может сгнить. Он опустошил холодильник и буфет, ощутив голодные колики в желудке при виде съестного. Если б у него было время поджарить несколько яиц, приготовить тост и сварить кофе…

Но он отогнал соблазнительные мысли. Эллен тоже голодна, но может потерпеть до ресторана. Обстановка там наверняка будет более подходящая для обеда. Он выключил холодильник, вынул ящичек для льда и поставил его в раковину.

И тут же воскликнул про себя: «Черт возьми!», поскольку вспомнил, что следует вымыть тарелки. Дэвид уставился на них с раздражением. Смирившись, закупорил раковину, набрал горячей воды, налил туда мыльного раствора. Дождался пока пенная поверхность покроет все тарелки, выключил кран и принялся мыть и ополаскивать посуду. Чистую сложил на полку рядом с раковиной.

Вытерев руки, Дэвид вернулся к столу и вынул шоколадное печенье из картонки. Оглядел кухню. «Сойдет», — решил он и усмехнулся неожиданно пришедшему в голову воспоминанию. Ему припомнились все те споры, которые вели его родители и которые мгновенно смолкали, стоило ему появиться на кухне. Он от души ненавидел подобные уловки, но, как ни странно, впустил их в свою жизнь с Эллен. Избегал любых споров, чтобы сохранить атмосферу спокойствия, сколь бы фальшивой она ни была. С отвращением покачав головой, он подумал: «Бытие неизменно отражается на нас. Даже в тех формах, которые мы, казалось бы, ненавидим».

Захватив в руки картонную коробку, Дэвид пошел к двери. Остановился и окинул взглядом помещение. Все опрятно, чисто. «До свидания, кухня», — улыбнулся он. Вспомнил тот момент, когда они впервые оказались здесь, в этом коттедже, который показался им ледяным домом. К завтрашнему утру все тепло выветрится, и дом опять превратится в ледник. Он ткнул локтем в выключатель, чтобы выключить свет на кухне, вышел за дверь, поставил картонку у входа.

Направляясь к лестнице, Дэвид заметил две кружки с остатками кофе, стоящие на столе в обеденном алькове. Подхватил их, отнес на кухню и поставил в раковину.

«Мойте их сами», — сердито подумал он.

Эллен даже не шелохнулась, когда он присел к ней на постель.

— Милая! — Он положил руку ей на плечо и легонько потряс. Не дождавшись ответа, потряс чуть посильней. — Эллен!

Она издала чуть слышный стон и перекатила голову на подушке в другую сторону.

— Вставай, малышка! — Он снова потряс ее. — Пора отправляться домой.

Она пробормотала что-то невнятное, даже не просыпаясь. Дэвид поморщился.

— Ну, Эллен! — Прикоснулся пальцем к щеке. — Вставай. Надо идти.

Она перекатилась на бок, спиной к нему. Подождав несколько секунд, он перевернул ее обратно на спину.

— Просыпайся, милая. Я тебя прошу.

Веки ее дрогнули, приоткрылись, из-под них блеснул незрячий взгляд.

— Пора собираться в дорогу.

Она шумно вздохнула и открыла глаза. Несколько мгновений смотрела на него, и вдруг глаза ее снова закрылись.

— Эллен?

Она снова открыла глаза.

— Ты не хочешь ехать?

— А сколько сейчас времени?

Он сверился с часами.

— Уже почти десять.

Она хмыкнула.

— Уже поздно куда-либо ехать.

— Знаю, что поздно. Но мы должны уехать отсюда.

И он изумленно замолк, ибо она снова уснула.

— Эллен!

— Я устала.

С этими словами она отвернулась и улеглась на бок.

Дэвид молча смотрел ей в спину. На минуту подумал, что теперь им не уехать отсюда раньше четверга и ему снова придется встретиться с Марианной. Все, чего он с таким трудом добивался, будет потеряно. Напуганный этими мыслями, он решил было посильней потрясти жену за плечо, но неожиданно передумал и отдернул руку. В действительности ехать именно в эту минуту уже не было необходимости. Эллен устала до крайности. Гораздо лучше будет дать ей выспаться перед дорогой.

Он хмыкнул. Пусть поспит, а разбудит он ее обязательно с рассветом. Таким образом, в Лос-Анджелес они вернутся уже завтра утром, в худшем случае — вскоре после обеда.

Дэвид минуту посидел рядом со спящей женой, ни о чем не думая, потом решил, что вполне может спуститься и сделать себе яичницу из нескольких яиц. Встал, выключил в спальне свет и вышел на лестницу. Забрав из ванной туалетные принадлежности, отправился вниз. Главное, что их отъезд намечен бесповоротно. Скорее бы наступил рассвет.

Положив туалетные принадлежности на кучку одежды, он отнес коробку с остатками еды обратно на кухню и зажег там свет. При мысли о том, что придется снова доставать и потом мыть сковороду, тарелку, кофейную кружку, лопаточку, он нахмурился и решил, что вполне можно ограничиться хорошим сэндвичем.

Усевшись за стол, отрезал два ломтя белого хлеба и принялся искать в коробке что-нибудь подходящее для начинки сэндвича. Неожиданно его пальцы нащупали горлышко бутылки с мартини. «Неплохая мысль», — решил он и вынул бутылку. Привстал было, чтобы поискать стакан, но упал обратно на стул. «Лишние это хлопоты, — сказал он себе. — Можно прекрасно пить прямо из горлышка». Даже масло можно размазать по бутерброду пальцем, чтобы не доставать и не мыть потом нож. Дэвид улыбнулся, раскупорил бутылку и приложился к горлышку.

Глоток спиртного подействовал на пустой желудок, будто удар под дых. Чуть не взвыв от боли, он сцепил зубы и с отвращением поставил бутылку на стол. Снова заглянул в коробку с продуктами и выудил оттуда кусок сыра. Осмелев, сделал еще глоток. Этот прошел лучше. Тепло от первой порции спиртного уже разливалось по телу, согревая желудок. «Ну-ка, еще угля в топку», — храбро сказал он себе и сделал третий глоток, побольше.

Поморщившись, Дэвид положил ломтик сыра между двумя кусочками хлеба, решив вообще обойтись без масла, чтоб не пачкаться. С наслаждением откусил от сэндвича, но ожидаемого удовольствия не получил: приготовленная на скорую руку еда показалась ему нестерпимо сухой и драла горло, вызывая кашель. Снова отпил мартини, помогая себе. «Вот придет отключка, ура, ура!» — замурлыкал он тихонько на мотив популярной песенки его детства «Вот придет молочник». Зажмурил поскорее глаза, чтоб полнее ощутить блаженство, волнами расходящееся по телу. Господи, до чего отличная штука мартини, его язык понимает каждый человек на земле.

«Уважаемые господа, члены Генерального комитета ООН, я обращаюсь к вам. Настоящим заявлением вношу предложение впредь именовать мартини Коктейлем Организации Объединенных Наций. Прошу признать это название официальным и гарантирую наступление полнейшего мира на земле уже через двадцать четыре часа после принятия данного решения».

Произнеся про себя эту тираду, Дэвид сделал еще глоток, поставил бутылку на стол и критически осмотрел бутерброд. Не удовлетворенный осмотром, строго сказал: «Вы не обращались к нам с письменным заявлением, ваше дело рассматриваться не будет» и отложил бутерброд в сторону. Голода он уже не чувствовал. Поднес бутылку к губам, откинулся назад и сделал большой глоток. Вздохнул, подождал еще несколько минут и снова отпил из горлышка. Интересно, сколько выпивки было здесь к сегодняшнему вечеру. Сейчас там оставалось не больше чем на дюйм от донышка.

— До свидания, дюймик, — любовно произнес он и осушил бутылку до дна. — Обратите внимание, леди и джентльмены нашей радиоаудитории, что я пришел сюда с целью приготовить себе яичницу. А теперь я сам чувствую себя яичницей. И должен сказать вам, что такое превращение вносит изрядную путаницу в мироощущение вашего покорного слуги. А посему вернемся к приключениям дедушки Дэвида.

Икнул, недовольно нахмурился. «Не обращайте внимания, солдат». Подбородок его упал на грудь. Минуту спустя он положил обе руки на стол и опустил на них усталую голову.

— Следует капельку вздремнуть, — пробормотал он. — Примите письмо, мисс Блоджетт, и позвольте заметить, что я никогда не видал вас неодетой.

Поерзав на стуле, Дэвид нетерпеливо вздохнул. «Как-то мне не по себе. Нервничаю, что ли, — подумал он. — Как будто чего-то хочется, только не знаю чего».

— Ты хочешь меня, вот и все.

Он изумленно уставился прямо перед собой.

— Лучше оглянись.

Он оглянулся. Дверь была распахнута. В полутьме обеденной ниши виднелся силуэт Марианны. Она смотрела ему в глаза, и Дэвид почувствовал, как сводит его желудок.

Перед ним стояла совершенно обнаженная женщина.

Он не сводил с нее глаз, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Она глубоко вздохнула, отчего тяжелые груди подались вперед, темные соски чуть напряглись.

— Я пришла попрощаться, — усмехнулась она.

Он отрицательно качнул головой.

— Почему ты отказываешься? Что в этом плохого? Твоя жена спит, я только что проверила. И очень крепко. У нас достаточно времени для отличного прощания.

Он невольно отшатнулся от нее.

— Я уезжаю.

— Знаю. Потому и пришла.

Беспомощный, он скользнул взглядом по ее телу.

— Вот так, теперь рассмотри меня получше. — Он вздрогнул, когда она подвела ладони под груди и приподняла их. — Они твои. Всего один раз. Только один раз. — Полуоткрытый рот обнажил полоску зубов. Веки чуть опустились. — Ты ведь хочешь меня. Сам знаешь, что хочешь. Всего один раз. Что в этом плохого?

Она медленно и плавно изогнулась.

«Нет, я не буду этого делать», — протестовал его напуганный разум. Но перед властным зовом плоти в эти минуты он был подобен беспомощному ребенку. Он пытался стряхнуть чары, но не мог даже шелохнуться. Лишь через несколько долгих мгновений сумел, преодолев головокружение, подняться на ноги и шагнуть к ней.

— Ты ведь хочешь меня, разве нет?

«Всего один раз. Что в этом плохого? — повторял он ее слова. — Утром я уеду. Только один раз. Только один».

— Разве нет? Дэвид, скажи.

— Да. Хочу.

«Всего один раз».

Он подошел к ней вплотную. Марианна чуть подалась назад, и он шагнул за ней. Теперь они оба стояли в гостиной, рядом с ним на полу лежала ее одежда. Голос разума смолк. Теперь все его существо отвечало лишь на зов плоти — жадной, голодной, трепещущей.

— Вот так. Иди за мной. Стань зверем. Кто мы, если не звери? Что может быть лучше, чем стать зверем и наслаждаться этим? — Она опустилась на колени, затем, склонив голову, оперлась на ладони вытянутых рук. — Стань зверем. Делай как они. Возьми меня!

Побежденный наваждением, он шагнул к ней. Густой мускусный запах обволакивал его, как туман. В голове все помутилось, комната закружилась, в глазах потемнело. Он видел перед собой только ее — зовущую самку. Зверь, прекрасный зверь. Он сорвал с себя одежду, как ненужную мертвую шелуху.

— Я не хочу ждать. — Ее хриплые слова прозвучали приказом, и он опустился на колени. — Не медли.

И тут реальность исчезла в ослепительном, бешеном приступе желания. Плоть его покорялась, ее снедало сильное, алчное существо — зверь. Оно пожирало сейчас его тело и, насколько он мог судить осколком уцелевшего сознания, пожирало его душу.

Воскресенье

Пробуждение было ничуть не похоже на обычное, когда он будто пытался всплывать на поверхность, преодолевать глубины сна, стремился и стремился наверх, пока наконец не удавалось разбить плотный покров дремоты и оказаться поверх него. Сегодня все было по-другому. Долгие часы, как ему казалось, он оставался погруженным в странное, незнакомое, мрачное состояние, нечто среднее между сном и явью. Ощущал мир наверху, но никак не мог дотянуться до него. Каждый раз, стоило только напрячься и приподнять тяжелое, ставшее неповоротливым эго, как что-то непреодолимое тянуло его обратно вниз. Ни смерть, ни жизнь, ни сон, ни явь — он висел в безмолвной, необитаемой пустоте.

Наконец послышались звуки — где-то далеко от него бились волны, а в окно стучали капли дождя, подстегиваемые ветром. Дэвид с трудом приподнял тяжелые веки. По потолку скользили тени, расплывчатые, как струи воска. Он слегка повернул голову, но она бессильно упала набок. Бросил взгляд на окно, располагавшееся против стоявшего по правой стене книжного шкафа. По стеклу струились потоки воды. Их путаная сетка вызывала головокружение.

Он попытался приподняться на кровати, но обнаружил, что не в силах. Не мог сделать ни одного движения. Мысли медленно, как густой сироп, текли по периферии мозга. Хотел взглянуть на часы, но они явно были прикреплены к тяжелой чугунной балке, которой казалась его рука. Дэвид отвел взгляд от окна и бессмысленно уставился на ряд книжных корешков. Тело его продолжало спать, хотя разум медленно пробуждался.

Ранним утром (сейчас все еще утро?) он уже просыпался и обнаружил, что лежит на ковре, совершенно голый, свернувшись калачиком. Холод заставил его встать и одеться, одежда была разбросана по всей комнате. Едва справившись с этим, он тут же бессильно упал на ближайший стул и едва смог отдышаться. Лишь жгучая жажда заставила снова собрать все силы, проковылять на кухню, где он залпом выпил пять стаканов воды из-под крана, обливая подбородок и перед рубашки. После этого он медленно, цепляясь за стены, прошел в гостиную, рухнул на диван и потерял сознание. А может быть, просто заснул?

Сколько же сейчас может быть времени? Напрягая все силы, Дэвид стал приподнимать правую руку, пока циферблат не оказался перед его глазами. Потом пришлось потрудиться, чтобы сфокусировать взгляд на расплывающихся цифрах: девять часов шестнадцать минут. Рука тяжело упала, веки сомкнулись. Мозг начал погружаться в прежнее оцепенение, мысли медленно таяли. Огромным усилием он заставил себя раскрыть глаза. Нельзя спать.

Когда-то, в ходе физической подготовки в армии, у него состоялся первый поединок с другим солдатом из его части. Этот тип несколько раз ударил его прямо в живот, и на следующее утро у Дэвида было точно такое же ощущение, которое он испытывал сейчас, — все до единой мышцы ныли, казались обнаженными и словно пылали. Такая же жажда мучила горло, оно было будто высушено. Дэвид задал себе вопрос: может ли он сейчас подняться и выпить глоток воды? Каждый мускул, казалось, был налит свинцом. Нельзя было различить, где кончается его тело и начинается диван, на котором он лежал, все казалось сплошной неповоротливой массой. Но было и вполне конкретное ощущение — ноющая боль в задней части левой ноги. Только предельно сосредоточившись, он догадался, что это седалищный нерв подвергся атаке, называемой «зубной болью не во рту». Он однажды уже испытывал это в течение шестнадцати месяцев в 1967–1968 годах, после сильного смещения межпозвоночного диска в области крестца.

Дэвид снова зажмурил глаза и поморщился. Вся боль, которую он испытывал, была просто ничем по сравнению с терзавшим его стыдом. Он еще раз обманул доверие жены, проиграл еще одну битву. «Все пропало!» — горько подумал он. И спорить нечего. Лишь когда смолкла его удовлетворенная плоть, только тогда слабо заговорил разум, трусливый слуга, сбежавший в момент опасности и явившийся кающимся и смиренным, когда она миновала.

Он попытался подняться на ноги. Но они будто перестали являться частью его самого, он не мог даже сесть. Конечности, безжизненные, как у паралитика, отказывались служить ему. Напрягая последние силы, он попытался заставить их работать, но они едва шевелились. Наконец он, почти бездыханный, откинулся назад. Разве может человек дойти до такой степени изнеможения?

«Вы совершенно обессилены? Не так ли? Почти все время спите? Вас обуревает необычная жажда, которую едва можете удовлетворить? Солнечное сплетение будто горит огнем?» — откуда это все было известно миссис Брентвуд? Неужели, несмотря на то что без малого сорок лет сознательной жизни он подчинялся неумолимым законам логики, теперь он должен допустить существование привидений? Неужели Марианна действительно призрак?

«Хорошо, допустим», — упрямо сказал он себе, скрипнув зубами. Надо продумать и это предположение, поскольку оно вполне допустимо. Не важно, что думает об этом он сам, важно, что есть доказательства в пользу такого предположения.

В день их приезда Эллен предпочла не заходить в студию на втором этаже. Стояла перед входом в нее и как будто даже не чувствовала струящегося из мастерской холода. Но когда она находилась в других комнатах коттеджа, то страшно мерзла, так что он был вынужден накрыть ее пледом и разжечь камин.

Доказательство номер один.

Когда он впервые увидел Марианну и был, скажем так, соблазнен ею, то испытал захлестнувшее его чувство, что совершено зло. Конечно, нужно учесть, что оно вполне могло возникнуть из-за его ощущения вины и было голосом совести. Но в то же самое время это чувство могло быть чем-то более глубоким, более общечеловеческим, потому что оно было откликом на нарушение человеческих норм, порога морали, выработанной обществом.

А это непроизвольное сокращение мышц солнечного сплетения, когда Марианна оказывалась с ним рядом, становившееся сильней при ее приближении? Что это было? Обычное напряжение мышц? Или что-то более всеобъемлющее? А чувство, которое подавляло его, когда он разговаривал с женой после первой близости с Марианной? Было ли это только самобичеванием виноватого мужа? Или же это было страхом ребенка, жаждущего утешения?

Доказательство номер два.

Почему он испытал такое облегчение, когда они уехали из коттеджа в пятницу вечером? Никакими доводами разума этого объяснить нельзя, но тогда сразу же его самочувствие улучшилось. Было ли это только оттого, что здесь он боялся встречи Эллен с Марианной? Или же он испытывал страх гораздо более глубокий? Он припоминал теперь, как боялся возвращаться обратно. Как и в баре, и в машине его угнетало страшное предчувствие того, что стоит им оказаться в коттедже, как непременно произойдет что-то ужасное. Беспочвенные страхи? Или предчувствие надвигающегося несчастья?

Его неумеренная озабоченность тем, что он не сумеет удовлетворить Эллен. Прежде никогда не ощущалось таких страхов. Была ли эта озабоченность вызвана просто беспокойством? Или же он чувствовал реальную потерю всех жизненных сил, утрату энергии? Почему он вдруг так хотел принудить ее к сексу прямо в машине? Разве не было у него иной цели, кроме желания испытать удовольствие? Теперь он отчетливо понимал, что не хотел заниматься сексом в коттедже. Боялся, что именно тут окажется совершенно несостоятельным. Вспомнил те тайные страхи, в которых не признавался даже самому себе, страх того, что он сходит с ума, теряет связь с реальностью. Но ведь для этого не было ни малейших реальных причин, никакой почвы для таких опасений.

Доказательство номер три.

Это странное чувство облегчения, принесшее ему ни с чем не сравнимое счастье. Он убедил себя в том, что оно связано только с радостью от примирения с Эллен. Но что, если к нему имела отношение Марианна? Разве Эллен не стала чувствовать себя хуже и хуже? Причем после его близости с Марианной жене так хотелось спать, что они даже не смогли уехать отсюда.

Доказательством это, конечно, не является. Невозможно допустить мысль о том, что эта женщина могла так сильно повлиять на самочувствие его жены. Они не знакомы друг с другом, никогда не встречались. Дэвид закрыл глаза, побежденный. Зачем сражаться с этим? Такова его судьба — его удача, его поражение. Он не может объяснить все происшедшее только какими-то оккультными причинами. Хотя было бы много легче считать, что Марианна вовсе не существует, а лишь является плодом его воображения, галлюцинацией.

Поразмыслив, он понял, что за эту соломинку ему не ухватиться — слишком маловероятно предположить, что миссис Брентвуд явилась жертвой той же самой галлюцинации. Так же невозможно представить, что он стал жертвой сексуальных фантазий — немолодой мужчина, озабоченный семейными проблемами. Нет, это не пройдет. В отношении психического здоровья у него полный порядок, в других отношениях — уйма проблем. Он по-своему также «на привязи», поскольку находится в зависимости от капризов своего тела, слишком уж охотно откликающегося на его неистощимые требования.

Послышался звук шагов на лестнице. Неизвестно, откуда у него появились силы, чтобы подняться. Кто это? Марианна? Конечно, этого трудно ожидать, но он так страшился ее встречи с Эллен. Вдруг они обе сейчас идут сюда и Эллен уже все известно? Его пальцы непроизвольно впились в подушку. Шаги приближались.

Эллен вошла и остановилась удивленная.

— Привет. Как ты? — спросила она, взглянув на него.

— Привет.

Он постарался придать голосу небрежный, спокойный тон и как-то ответить на ее улыбку. Эллен приблизилась к нему.

— Ты себя хорошо чувствуешь?

— Отлично.

Жена присела рядом. Он протянул к ней обе руки, будто это не было неимоверно тяжело, и обнял ее. Она коснулась его щеки поцелуем.

— Доброе утро.

— Доброе утро, Эл.

— Сегодня день отъезда, да?

Он усмехнулся:

— Точно.

— Тебе удалось выспаться?

— Не очень.

— Ох, извини. — Она дружеским жестом сжала его ладонь. — Где же ты спал? Здесь, внизу?

— Мгм. — Он надеялся, что она не станет спрашивать о причинах. — Слегка подремал.

Эллен снова поцеловала его в щеку.

— Сможешь наверстать это сегодня вечером.

Нет, так далеко он не отваживался заглядывать.

— Досадно, что вчера я так внезапно заснула. Видимо, устала больше, чем думала.

— Все нормально. Тебе этот отдых был необходим.

Эллен внимательным взглядом изучала его лицо.

— И давно ты здесь?

— Час, наверное. Может быть, два.

— Как долго. — Она выглядела удивленной. — Значит, ты поел?

Он колебался, не зная, что ответить, затем отрицательно покачал головой:

— Нет.

— Совсем не ел?

— Выпил только кружку кофе.

— Хочешь позавтракать перед отъездом?

Перспектива отъезда казалась ему не только устрашающей, но и недостижимой.

— Если захочешь, мы можем остановиться по дороге в аэропорт в каком-нибудь ресторанчике, — неожиданно предложила она.

— Зачем, можно отлично поесть и тут. Продукты еще остались.

Она задумалась на мгновение, потом кивнула.

— Ладно. Пойду приготовлю что-нибудь на скорую руку. А где твоя кружка?

Он удивленно посмотрел на нее.

— Разве ты не сказал, что пил здесь кофе?

— Ах да! Но кружку я потом отнес и вымыл.

Она еще раз кивнула и встала. Когда Эллен направилась к кухне, волна страха заставила его вздрогнуть. Что это с ним? Он совершенно не хочет есть. Ни малейшего аппетита. Здесь он есть не будет. Все, чего он хочет, это поскорее уехать отсюда.

— Э-э…

Эллен проворно обернулась.

— Что, дорогой?

— Не принесешь ли ты мне стакан воды?

Но она не пошевелилась.

— Я что-нибудь не так сказал?

— Тебе плохо?

— Совсем нет. — Он с трудом удержался от того, чтоб не скривиться. Голос его звучал до приторности ласково. — А почему ты спрашиваешь?

— Мне так показалось.

— Со мной все нормально.

Эллен на несколько секунд задержала на нем взгляд, затем отвернулась и почти сразу снова обратилась к нему:

— Может быть, ты позвонишь в кассы аэропорта и забронируешь билеты, пока я буду готовить завтрак?

— К чему такая спешка?

Она снова внимательно посмотрела на него. Этот взгляд заставил его задаться вопросом, неужели и он внешне выглядит таким же изможденным, каким чувствует себя последние несколько дней внутренне? Он попытался поскорей найти какие-нибудь слова, которые заставили бы ее поверить, что с ним все в порядке. Он все еще искал их, когда Эллен отвернулась и вышла из гостиной.

Как только дверь за ней захлопнулась, он в изнеможении откинулся на подушки, силы оставили его. Закрыл глаза, и все поплыло куда-то. Если бы можно было заснуть. Вздрогнув от этой мысли, он поднял голову и уставился прямо перед собой. Спать ему не следует.

Дэвид нахмурился, сконфуженный. Непонятно, с чего это он стал настаивать на том, чтоб они поели здесь. Это не только потребует времени на приготовление завтрака, но потом еще придется мыть посуду. Кстати, уже почти десять часов. «Нужно скорей выбираться отсюда», — решил он. Попытался позвать жену, но не смог.

Когда она вернулась в гостиную со стаканом воды в руке, Дэвид подумал: «А может, будет лучше остаться здесь сегодня, подождать, пока отключат газ и электричество?» Он чуть было не предложил это Эллен, но одумался. Нервно принял стакан из ее руки.

— Спасибо.

Поднося воду ко рту, чувствовал на себе ее пристальный взгляд.

— Ты думаешь, нам действительно стоит поесть где-нибудь по дороге? — раздался ее голос.

— Не выбрасывать же продукты, которые ты покупала. — Он сам удивился детской логике своего ответа. — Я хочу сказать, что по времени так будет лучше. Утренний рейс мы уже пропустили.

— А будет ли рейс во второй половине дня?

— Я почти уверен.

— У нас нет расписания полетов?

— Кажется, нет.

— И ты таки не хочешь заказать билеты на сегодня? — Она выглядела озабоченной.

— Время терпит.

У него было неприятное ощущение, что он ведет себя как старик. И потому, когда Эллен опять подняла на него глаза, он сказал первое, что пришло в голову:

— Извини, я прикончил весь мартини. Она задержалась с ответом, затем сказала:

— Я и не заметила.

— Разве ты не видела пустую бутылку?

— Нет.

— Ну и ладно. — Он почти не сомневался, что жена солгала ему. Она не одобряла его злоупотреблений спиртным.

— О чем ты?

— О том, что тебе нет необходимости тактично притворяться, что ты ничего не заметила.

Она явно недоумевала.

— Дэвид, но я и вправду ничего не заметила. Почему ты так говоришь?

Его ответный взгляд не выражал ровно ничего.

— Никак я не говорю.

Эллен присела рядом с ним на диван.

— Нет, я вижу, что с тобой что-то происходит.

— Что именно?

— Ну, я вижу… — Она нахмурилась, будто ответ был совершенно очевиден и не нуждался в объяснениях. — Ты хочешь сказать, что это не так?

— Вот именно. — Он прерывисто вздохнул. — Со мной все в порядке.

Дэвид попытался придумать, что бы такое сказать еще, но ничего не придумал. Его мозг был как непрерывно меняющаяся картинка калейдоскопа: обрывки мыслей складывались в какие-то странные комбинации и снова распадались. Она не отводила внимательного взгляда от его лица, и он поспешно ухватился за одну из таких комбинаций:

— Скажи, почему ты не носишь ночной рубашки?

— Что?

— Ты слышала, что я сказал?

— Нуда.

— Так ответь, пожалуйста.

— Я… я не понимаю, какое это имеет отношение к…

— На мой взгляд, все на свете в конечном итоге имеет отношение ко всему на свете. — Он на мгновение отвернулся, затем бросил на жену сердитый взгляд. — Ты просто не хочешь отвечать?

— Послушай, это что, так жизненно важно выяснить прямо сейчас?

— Представь, важно.

— Хорошо, отвечаю. Я не ношу ночные рубашки потому, что тебе это не нравится.

— С чего ты взяла?

— Раньше я всегда носила их, Дэвид. Носила их очень долго, пыталась выглядеть как можно лучше. — Она помолчала. — Для тебя. Но когда между…

Она замолчала.

— Что дальше?

— Ничего.

— Ты собиралась что-то сказать.

— Дэвид, сейчас не время и не место для этих разговоров. Нам нужно отправляться домой.

Он почти слышал, как скрипнули его зубы.

— Я жду. Между чем и чем?

Эллен закрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Между теми ночами, когда тебе вообще не было ни малейшего дела до того, как я выгляжу, и теми, когда ты хотел, чтоб я выглядела как непотребная женщина, надевать ночную сорочку не имело ни малейшего смысла.

— Я хотел, чтоб ты выглядела как непотребная женщина? — Он был ошеломлен до глубины души.

— Ты этого не помнишь? — Ее глаза широко распахнулись и с вызовом уставились на него. — Черные корсеты? Слишком пикантное белье? Черные подвязки? Шелковые чулки тоже, конечно, должны были быть черными. Туфли на высоченных каблуках? Как ты сам считаешь, кому пристал подобный гардеробчик?

— Очень волнующей женщине. А может, и нет. — Он холодно оглядел ее. — Ты ведь носила все это едва ли не каждый день. Разве не так?

— Носила, потому что ты меня об этом просил.

— Иногда и без моих просьб.

— Да. Иногда. Потому что я знала, что тебе нравится.

— Но тебе это было омерзительно, да?

— Совсем не омерзительно. Не надо делать из меня высохшую ханжу.

— Ты сама сказала, что тебе это было неприятно.

— Но это ты так сказал! — Она вся дрожала от подавляемого гнева. — Я лишь сказала, что время от времени мне нравилось лежать рядом с тобой в постели в пикантном белье. Просто лежать и чувствовать твои руки. Спокойные любовные объятия. Чувствовать себя твоей. Твоей женой. Твоей любимой. — Голос ее надломился, и она резко поднялась. — Я еще не приготовила тебе завтрак.

— К черту мой завтрак!

— Ты не станешь завтракать? — Ее голос был лишен всякого подобия эмоций.

— Сейчас мне этого не хочется.

Эллен кивнула.

— В таком случае нет никаких причин откладывать наш отъезд, не так ли?

Дэвид почувствовал, как все его тело вздрогнуло.

— Ты не передумал уезжать отсюда?

Он промолчал.

— Так ты едешь или нет?

Мстительная улыбка обнажила его зубы.

— Как только решу, обязательно сообщу тебе.

Внезапно наступившее молчание показалось ему таким глубоким и полным, что он будто слышал каждую каплю шелестящего за окном дождя, шорох каждой набегающей на берег волны. Он не отводил взгляда от ее лица, пока оно неожиданно не стало расплываться.

Вздрогнув, Дэвид увидел, что она вдруг принялась оглядывать комнату.

— Ты что-то ищешь?

— Я спросила тебя, где моя куртка. — Голос ее звучал совершенно спокойно.

— Она в машине.

— А ключи от машины?

Он сглотнул.

— Там же.

Она вежливо кивнула, давая понять, что слышала его.

— Спасибо.

Когда она отвернулась и направилась к входной двери, он почувствовал, как спазм боли пронзил его сердце. «Только не уходи сейчас!» — мысленно молил он.

Эллен обернулась.

— Я пойду поищу ближайший телефон. Позвоню домой, спрошу, как дела у Марка и Линды. Потом позвоню в аэропорт и закажу билеты на ближайший рейс. Когда вернусь, хотелось бы, чтоб ты был готов к отъезду. — Она помолчала. — Если нет, я отправлюсь домой одна.

Дверь хлопнула, и Эллен исчезла.

Он едва подавил желание кинуться вслед за ней с криком: «Я совсем не то хотел сказать! Поедем домой прямо сейчас!» Но послышался шорох шин отъезжающей машины, и он понял, что опоздал.

Дэвид остался один.

— Нет, — пробормотал он едва слышно. Вдруг Марианна уже здесь? Или приближается, охотясь за ним? Он сидел, боясь шелохнуться. Лишь когда миновали долгие минуты и ничего не произошло, сумел расправить онемевшие плечи и закрыть глаза.

Но облегчение было недолгим. Какое может быть облегчение, если ситуация остается тяжелейшей? Он попытался доискаться до причин этого, но они ускользали от него. Все происшедшее словно не имело смысла. Он ведь хотел уехать, так почему же попросил Эллен готовить завтрак? Он ведь собирался как можно скорей отправиться домой, тогда почему действовал так, будто хочет здесь остаться? Он хотел произнести одно, но произносил совсем другое. Самым же непостижимым было то, что его действия полностью противоречили его желаниям, а слова были неожиданными для него самого. Проще говоря, он казался себе личностью, утратившей самоконтроль и полностью подчиненной кому-то постороннему. Кому? Марианне? Но такую мысль даже допустить всерьез невозможно. Она слишком противоречила его убеждениям. В таком случае возможно только одно объяснение — его внутренний конфликт происходит на уровне подсознания. Значит, разум ускользает от него? Нет!

Дэвид принудил себя встать и пойти на кухню, не обращая внимания на боль в ногах и во всем теле и на изменившуюся походку. С ним все в полном порядке. Просто чувствует себя немного виноватым перед Эллен, отсюда и все проблемы.

Он вдруг застыл на месте, затем стремительно повернулся к окну. Послышался шум подъезжающей машины. Она вернулась! Тревожная улыбка возникла на его лице. «Прости, пожалуйста, Эллен. Немедленно едем домой! Прямо сейчас. Не откладывая». Его пальцы сжались, плотно охватили ручку двери и повернули ее…

Не двигаясь, он смотрел на стремительно возникшую на пороге миссис Брентвуд. Она остановилась.

— Ожидали меня? — Улыбка просилась на ее губы.

— Я… — Он не смог окончить фразу.

Она вошла в дом, ее плащ скользнул по его ногам, заставив его отшатнуться.

— Вы могли бы закрыть за мной дверь?

Рывком он захлопнул входную дверь.

— Я встретила вашу жену.

Он молча ждал.

— Она решила вернуться домой? Я права?

— Правы.

— И вы вместе с ней?

Дэвид не мог отвечать.

— Вы уезжаете отсюда, мистер Купер?

— Да. Уезжаю.

Облегчение на ее лице стало очевидным.

— Когда сегодня утром я увидела, что ваша машина все еще припаркована возле коттеджа…

Он сам не понимал истоков своей явной враждебности к этой даме.

— Мистер Купер?

— Я вас слушаю.

— Но вы мне не отвечаете. Вы тоже уезжаете?

У него заходили желваки.

— Я должен дать вам письменное обязательство?

Женщина беспомощно моргнула.

— О боже, как вы грубы со мной.

Его пальцы судорожно сжались с такой силой, что ногти впились в ладони.

— Моя грубость не беспочвенна, миссис Брентвуд.

— Ее причина абсолютна ясна. Если вы не оставите этот дом сегодня же, то вы вообще не оставите его никогда. По крайней мере — здоровым.

Мгновение он постоял, размышляя, затем ухмыльнулся и пошел прочь.

— Послушайте же! — Она схватила его за руку. — Вами владеет наваждение, и не так уж важно, что вы сами в это не верите. Оно становится вашим хозяином. Ваша воля теперь лишь пустой звук. — Она впилась пальцами в его предплечье. — Мистер Купер, вы не имеете причин не доверять мне, так выслушайте же меня. Нет на земле существ более враждебных людям, чем духи мертвецов, которые остаются «на привязи». Марианна всю жизнь была порочной и злобной, не думала ни о чем, кроме удовлетворения своей похоти. Терри Лоуренс был для нее только живой, сочной плотью, которую она могла использовать, как хотела. То же касается и вас. Она лишь использует вас. Мне это известно точно, — добавила она, заметив, что Дэвид застыл неподвижно. — При жизни Марианна имела бесконечную череду любовников, и каждый последующий был еще более отвратительным, чем все предыдущие. Незадолго до своего конца она связывалась с такими мужчинами, которые были скорее животными, нежели людьми. Жестокие, дегенеративные типы. Последний из них — алкоголик, арестант, который сидел в тюрьме не менее десятка раз за преступления на сексуальной почве. Он был более чем жесток с нею. Мне больно об этом говорить, но побои были настолько зверскими, что, теряя разум, она покончила с собой. Разбила одно из окон в студии этого коттеджа, вынула осколок, перерезала себе вены и истекла кровью. Таково то существо, которое поработило вас. Даже очаровало. О, не отрицайте, прошу. Избавьте меня от этого. Оставьте коттедж, это все, что от вас требуется.

Дэвиду показалось, что он медленно падает навзничь, земля уходила у него из-под ног.

— Вас так обижает ее молодость? Да, она много моложе вас. И много красивей. — Обороняясь, он перешел в наступление. — Как сильна ваша ненависть. Причем к собственному чаду. Она же ваша дочь, вы бы хоть об этом подумали.

— О-о! — Его собеседница простонала, словно от боли. — Боже мой, неужели опять? Почему это мне неприятно? Мне следовало бы привыкнуть. Это происходит не в первый раз. — Она с горечью улыбнулась. — Вы, конечно, поверили ей, Дэвид? Естественно, как же иначе! Она умеет плести небылицы. Как же вы могли не поверить ей!

— Лично я все-таки допускал мысль, что вы не мать этой девушки.

Смех миссис Брентвуд прозвучал натянуто.

— Дорогой мистер Купер, Марианна — это моя сестра.

И опять земля словно поплыла у него из-под ног, а перед глазами все закачалось. Он зажмурился, чтобы побороть это чувство и не свалиться с ног перед своей гостьей.

— Мне и в голову не приходило рассказывать вам об этом, — нехотя продолжала она. — Но придется. До вас мне пришлось лишь однажды поделиться этими сведениями с посторонним человеком. Я говорю о том молодом человеке, который имел несчастье лишиться разума. Он тоже проживал в этом коттедже. К сожалению, я не смогла ему ничем помочь. Он не поверил ни одному моему слову.

— Как и я, миссис Брентвуд, должен признаться.

Возникло молчание. Лицо его собеседницы приняло такое выражение, какое бывает у человека, потерявшего всякий интерес к диспуту, в котором только что принимал горячее участие. Дэвид воспользовался наступившей паузой и перешел в наступление.

— Мне кажется подозрительным то, что вы избегаете прямых доказательств вашей правоты. Но если ваши слова правдивы, то такие доказательства должны, без сомнения, существовать. Тем более в том случае, если эта девушка является вашей сестрой. Свидетельство о смерти, например. Вырезки из газетного некролога.

— Но они и в самом деле существуют, — спокойно ответила она. — Я храню их у себя дома…

— …Где они, конечно, остаются полностью недоступными для любого человека, кроме вас самой.

Она пожала плечами. Дэвид продолжал:

— Извините, конечно, но я намерен высказать все, что думаю. Ваши доводы не могли бы убедить даже полного идиота. Вы назвали привидением женщину из плоти и крови. Женщину, чье дыхание я слышал. В конце концов, женщину, с которой я имел интимные отношения.

Ее невозмутимость поразила его.

— До чего вы все-таки невежественны, молодой человек. Но в самом деле, разве можно предполагать ваше знакомство со специальной литературой? А источники, между прочим, утверждают, что известны реальные случаи, когда появление привидения было подтверждено всеми пятью чувствами того живого существа, которому оно встретилось. — Она откровенно насмехалась. — Способность привидения дышать одним воздухом с нами или совершать половой акт не должна никого удивлять.

Дэвид пожал плечами.

— Ну разумеется. И привидения непременно надевают одежды. Обыкновенные человеческие одежды. Взбираются по ступеням лестниц и распахивают двери прежде, чем войти…

— …А также способны отбрасывать тень, поднимать предметы с пола или душить вас, — продолжила она невозмутимо. — Я имею в виду — душить людей. Без труда.

Она умоляюще сложила руки и продолжала:

— Я оставлю попытки разубедить вас. Но разве не является очевидным, даже для вас, что, имей моя сестра желание не только заставить вас поверить в то, что она живое существо, но и поверить в это самой, она бы догадалась надеть на себя что-нибудь наиболее привычное глазу. Хотя то, что вы называете одеждами, исчезает и появляется за долю секунды, повинуясь ее воле. Так же обстоит дело и с дверьми. Она может просачиваться сквозь них, как облако пара. Лестницы. Да она в мгновение ока может оказаться в любом месте, но способна и неторопливо подниматься со ступеньки на ступеньку.

Разум Дэвида метался в поисках доводов. Внезапно его осенило. Ему на ум пришло только одно возражение, но, к счастью, оно было неопровержимо.

— А что вы мне можете сказать о медальоне? Эта девушка сняла с себя медальон, настоящий медальон, который я носил в кармане чуть не сутки!

«Опять эта насмешливая улыбка», — зло подумал он.

— На французском языке это называется apport.[73] Так называют материализовавшийся предмет, способный существовать неопределенно долгое время. В данном случае была использована вещь, которая обычно хранится у меня дома. Она и сейчас там — заперта в шкатулке для драгоценностей, находящейся в бывшей комнате Марианны. — Миссис Брентвуд небрежно махнула рукой. — Вы вольны мне не верить. Наверное, полагаете, что я только сейчас все это придумала?

Она еще некоторое время смотрела на него, затем повернулась к входной двери и взялась за ручку.

— Еще одно. Можете счесть это очередной выдумкой. Вам известно, почему вы чувствуете себя безмерно уставшим? Почему испытываете боль в области солнечного сплетения? Почему происходит резкое обезвоживание организма? Объясняю, хотя мои слова покажутся вам забавными. Дело в том, что вы были использованы в качестве медиума. То тело, которое производило все описанные вами манипуляции, состоит — до последнего атома — из клеточек вашего собственного тела. Разве это не любопытно? Я вам даже больше скажу. Подсознательно вы и сами давно поняли это. Ваше тело само подсказало вам те события, что произошли с вами. Что ж, до свидания. Не скучайте.

Она исчезла, входная дверь осталась распахнутой. Порывы холодного ветра ворвались в дом, швырнули капли дождя на пол прихожей, где Дэвид стоял, не смея пошевелиться. Наконец он медленно двинулся к двери, закрыл ее, добрел до ближайшего стула, не глядя опустился на него. «Нет, это неправда, — сказал он себе. — Это какая-то ложно понятая мистика, вывернутая наизнанку логика, которая ложь называет ложью, чтоб та приняла видимость правды. Такова природа всякой лжи. Правдоподобие. Если его не будет, ложь мертва».

Ход рассуждений нарушился. Теперь он ни в чем не был уверен. Все, что он мог осознать, это тошнотворное предположение о том, что, возможно, он вступил в любовную связь с существом, вселившимся в его собственное тело. Если так, то значит ли это, что он таким образом пожинал плоды именно того, что эмоционально взращивал все эти годы — удовлетворение собственного «я» любой ценой?

«Господи, что со мной?» Он закрыл глаза и почувствовал, как горячие слезы струятся по его лицу. «Мне необходимо бежать отсюда». Сжал зубы. Надо продержаться до прихода Эллен. Она сумеет отбросить все, что с ним тут происходило. «Держись, — говорил ему внутренний голос. — Она скоро придет. Уже возвращается. Ты должен продержаться».

Дэвид резко дернулся при звуке закрывающейся двери («Неужели он заснул?») и бросил взгляд на приближающуюся Эллен. Она остановилась совсем рядом с ним. Мысли расплывались.

— Роды произошли вчера вечером, — сухо сообщила она. Он хотел что-то сказать, но жена, не слушая его, продолжала: — Все проходило очень тяжело. Состояние Линды врачи оценивают как опасное. Она все еще в больнице.

Молча, он продолжал смотреть на жену. «Да, все ясно, мы немедленно уезжаем», — решил он.

— Насколько оно опасно? — спросил он.

Эллен нахмурилась.

— Разве это так важно? — осведомилась она. — Ты еще не принял решения?

— Я просто спросил тебя, Эллен.

— Возможен смертельный исход.

Голос изменил ей. И тут он почувствовал вдруг — как он мог не заметить это сразу, — что она едва находит в себе силы не дать воли слезам. «Господи, Эл, прости ты меня. Что я за скотина такая? — выругался он мысленно. — Конечно же, мы едем». Он сидел, храня молчание, и не сводил с нее глаз. «Скажи же что-нибудь», — просил он, сам не зная, к кому обращается — к самому себе или к жене.

— Дэвид, ты едешь?

— Нет.

И жуткая паника охватила его. «Нет! Не слушай меня! Да! Конечно, я еду с тобой!»

Эллен явно растерялась.

— Ты не едешь? Но твоя дочь в больнице! Она чуть ли не при смерти!

Она смотрела на него так, будто видела впервые в жизни.

— Пошла вон отсюда! — услышал он собственный голос.

«Боже, это не я! Помогите мне! Эл! Это не я говорю!» — твердил он про себя, охваченный ужасом.

— Я не понимаю тебя, Дэвид. — Она расплакалась. — Не могу понять, что с тобой.

Он отчаянно боролся с собой, пытался вскочить с места, обнять ее, успокоить, поехать тут же в аэропорт и сегодня же оказаться дома. Он так хотел этого. И тут же услышал собственный голос:

— Не можешь понять? Обидно.

— Господи! — пролепетала она. — Что с тобой происходит?

— Тебе интересно? Изволь, объясню. — Его голос звучал непривычно низко и сочился коварством. — Сам-то я наконец стал понимать, что мне нужно. И что не нужно. Ты, во всяком случае, мне абсолютно не нужна!

«Эл, милая, это не я!» — кричал его разум.

— Мне не нужна семья! Не нужна ты! Мне не нужна вся эта скука!

Он почувствовал, как его рот растянулся в злобной ухмылке. «Помоги мне, Господи!»

— Я хочу наслаждений, — бормотал он словно в забытьи. — Непристойностей! Ты хоть знаешь, о чем я говорю? Похоть!

Неожиданно для самого себя он напружинил мускулы и вскочил со стула. Она испуганно отпрянула, страх мелькнул в глазах.

— Не понятно? Мне до смерти надоело твое бездарное, пресное обслуживание. Мне нужны женщины! Все равно сколько! Все равно какие — старые, молодые — безразлично. Хочу бесстыдства! Хочу валяться в грязи!

«Нет!» беззвучно вопил его разум.

— Хочу потаскух! Уличных шлюх! — Слова прыгали с его языка подобно пузырям. Тело конвульсивно дергалось, когда он по пятам преследовал Эллен. — Мне нужно распутство! Оргии и разврат! Грязь! Сальности! — Его голос поднялся до настоящего визга, пронзительного, отвратительного хрипа. — А ты убирайся вон отсюда! Прочь с моих глаз, пока я тебя не прикончил!

Когда он вдруг стремительно бросился на нее, Эллен отшатнулась, споткнулась и упала на ступени лестницы. До его слуха донесся глухой звук. Она ударилась головой об одну из ступеней. Вытянутые, со скрюченными пальцами руки Дэвида неудержимо ползли к ней, тянулись к ее горлу. Но внезапно он споткнулся о ее ногу и тяжело рухнул на колено, вскричав от страшной боли. И тут же смолк, ослепленный и задохнувшийся. Темнота закружилась вокруг него, и Дэвид рухнул на правый бок, сжимая колено побелевшими от напряжения пальцами. «Встань!» — скомандовал ему внутренний голос. Он поднял голову, Эллен распростерлась на ступенях, ее широко раскрытые глаза не отрывались от него, на лице застыл самый настоящий страх. «Господи, она боится меня. Она же по-настоящему боится меня!» — сообразил он и ужаснулся. Вытянул вперед дрожащую руку.

— Эллен! — Слова едва пролезали через сжатое судорогой горло. Голос звучал едва различимо и вымученно, но, слава богу, это был его голос. Он произносил слова, которые хотел произнести. — Скорей увози меня отсюда. Здесь со мной творится что-то неладное. Я перестаю владеть собой, это ужасно. Прошу, увези меня домой, — прошептал он хрипло.

Она кивнула.

«Ох, неужели это правда? Неужели она понимает меня?»

Он моргнул и постарался присмотреться к лицу жены. Да! Она и вправду медленно, неуверенно кивнула головой и стала с трудом подниматься на ноги.

— Хорошо, — отвечала Эллен. — Хорошо. — Она удивленно оглянулась на лестницу за спиной, неуверенно взмахнула рукой. — Хорошо.

Дэвид опять бессильно упал на бок, прижался щекой к холодным половицам. «Может быть, все наладится, — подумал он. — Она все поняла. Эллен сообразила, что я не мог говорить подобные вещи. Позже я все объясню ей. Позже».

Он опустил веки, уверенность и спокойствие возвращались. Расслаблялись мышцы на руках и ногах. Оцепенение овладевало им. Все страшное скоро останется позади. Он лежал совершенно неподвижно, вслушиваясь в шелест дождя за окнами. Спокойствие втекало в него мощным, широким потоком, будто солнечный свет.

«Как хорошо, — думал он, — почти полное повторение того удовольствия, которое я испытал, когда…»

Он подтянулся, пытаясь сесть. Но вдруг снова все его существо охватил безотчетный страх. «Господи, я даже не чувствую боли в колене, которая только что была такой острой». Он с трудом поднялся на ноги, выпрямился и принялся карабкаться по ступеням наверх. Нет, такого случиться не могло; этого просто не может быть.

— Эллен! — позвал он в страхе. — Эллен!

Прямо в дверях он наткнулся на ее куртку, валявшуюся на полу, и замер, глядя в комнату. Эллен полулежала на кровати, прислонясь к изголовью и тяжело дыша. Юбка была высоко поднята, блузку и лифчик она расстегнула, глаза были неестественно расширены, в них застыло упоение страстью. Сжимая руками свои груди, она извивалась на своем ложе. Дэвид, не в силах пошевелиться, следил за ней. Он видел, как она обеими руками поднесла свои груди ко рту и стала ласкать их. Языком пробегала по напрягшимся соскам, погружала в белизну тела подбородок и снова лизала себя. Глаза ее были полузакрыты, хриплое, животное ворчание клокотало в горле. Он медленно двинулся к ней через всю комнату, все еще не веря своим глазам. Подошел к кровати и застыл, не в силах шелохнуться, когда Эллен подняла на него глаза, а затем с бессмысленной, блуждающей улыбкой вернулась к своему занятию. Она облизывала и посасывала свои груди с полнейшим бесстыдством. Его присутствие не только не смущало ее, оно, казалось, было приятно ей.

— Э… Эллен…

Он испытывал не только невыносимое смущение, но и полнейшую растерянность. В жизни ему не приходилось видеть женщину, так самозабвенно удовлетворяющую свою похоть, и уж тем более собственную жену. Хотя это зрелище привело его в полнейшее замешательство и напугало, но и возбуждения подавить он не смог.

— Эллен, прошу тебя, не делай этого, — пробормотал он.

Она подняла глаза.

— Почему? Ты займешься этим сам? — спросила она и снова предалась тому же занятию.

— Эллен!

Он схватил ее руки и сильно сжал их. Она опять подняла на него взгляд.

— Убирайся от меня! — сказала она, словно выплюнула, злым, хриплым визгом.

— Эллен, что ты делаешь? Ты хоть сама понимаешь, что это такое?

Ее смех обдал его тысячью холодных игл.

— Идиот, — произнесла она спокойно. — Если есть на земле человек, который не знает, что это такое, то это ты!

Она рывком высвободила обе ладони и обхватила ими груди. Приподняв их повыше, стала разглядывать себя с жадным похотливым любопытством.

— Если имеешь тело, — последовал вдруг ее неожиданный вывод, — надо любить и ласкать его. Я говорю о настоящем теле.

Ужас проник в его сердце. Оглушенный, он молча смотрел, как она извивается в кровати, оглаживая и лаская себя в этом безумном приступе самообожания. Его губы шевелились, но ни звука не срывалось с них, слова будто толпились у него в горле. Наконец он справился с этим наваждением.

— Марианна! — Он склонился, пытаясь отыскать что-то от той женщины в лице Эллен. — Это же ты, да? Я знаю, это ты!

Женщина прислонилась головой к изголовью кровати, по ее лицу бродила непонятная улыбка, обращенная в никуда. Его чуть не затошнило от ужаса.

Она же равнодушно спросила:

— Ты о ком?

— Не надо. — Он не смог подавить приступ дрожи.

— Что это за Марианна?

— Будь ты проклята! — Дэвид почти рыдал.

Сохраняя полнейшую невозмутимость, она снова оглядела себя. Приподняла крестец, подтянула ступни ближе к лопаткам, бедра поднялись и выпятились.

— О, мое тело! — проворковала она.

— Марианна!

Она опустила ягодицы на кровать, откинула назад голову и ничуть не смущенная уставилась на него.

— Понятия не имею, кто такая эта твоя Марианна, но что-то ты не слишком сильно ее любишь.

Он готов был на коленях умолять ее.

— Не делай этого, прошу тебя! Ты можешь хоть один раз сделать то, что я прошу?

— Что ты хочешь, чтоб я не сделала?

Он плотно зажмурил глаза, конвульсивно дернулся всем телом.

— Марианна, оставь ее в покое.

— Слушай, а я, кажется, догадалась, что означают эти пять крестиков. Могу спорить, что кто-то тут ухитрился за один час пять раз трахнуться. Не веришь? Давай поспорим?

— Марианна, я прошу тебя. Всем святым прошу.

— С чего это ты так стал меня называть? — спросила она. — У твоей жены другое имя, уж я-то это знаю. Ведь я и есть твоя жена. — Она нагло улыбнулась. — Ты, помнится, говорил, что жаждешь непристойностей. Наслаждений. Так вот. Я намерена доставить тебе все эти радости. Оргии и разврат. Блуд. Грязь. Все, как ты просил. А почему бы и нет? Я тоже это люблю. К чему ненужная мораль? — Она исступленно оскалилась, ощерив зубы, и вдруг, еще раз выгнувшись и приподняв зад, сорвала с себя трусы и отбросила их в сторону. — Ты этого хочешь? Так получи! Хоть глотай! Теперь понял, что женат на шлюхе? Можешь радоваться! — Ее лицо исказилось, щеки вспыхнули, и накрашенные ногти, как окровавленные когти, впились в его руки. — Пора тебе валяться в грязи!

Дэвид отпрянул в страхе, лицо его не выражало ничего, кроме тупого непонимания. Эллен сбросила ноги с кровати и, спрыгнув с нее, оказалась рядом с ним.

— А ну, давай! Я хочу прямо сейчас!

Он сжал ее запястья, пытаясь побороть это неистовство, победить собственный ужас, который в нем вызывали ее искаженное лицо, дьявольский блеск глаз, изрыгающий похабности рот.

— Прекрати сейчас же, Эллен.

Это была не Эллен. Это Марианна, должно быть. Но он ни в чем не мог быть уверен и, борясь с нею, охваченный паникой, мечтал только о том, чтобы сломать это бешеное наваждение, вызвать поток слез, заставить ее сбросить маску. С неслабеющим упорством он вглядывался в ее лицо.

Но ничего не происходило. Лишенная возможности осилить его физически, она лила на него поток самых грязных ругательств, которые ему доводилось слышать в жизни. Это словоизвержение подавляло его, и он, растерянный, чуть ослабил хватку. Воспользовавшись этим, Эллен выдернула одну руку и вцепилась ему в лицо. Дэвид вскрикнул от боли, когда она с дикой злобой вонзила ногти ему в щеку. Боль вернула силы, и, крепко схватив ее за руки, он сжал их, стараясь вызвать у нее боль и слезы. Если это была Эллен… Но это была не она… А если все-таки она… Нет, этого не может быть… Его разум метался, неспособный принимать решения.

Вместо того чтобы разразиться потоком очистительных слез, женщина вдруг прекратила сопротивление и тяжело привалилась к нему. Он решил, что она сдается. Но внезапно ее тело начали одолевать жуткие конвульсии, она извивалась в его руках.

— Ударь меня! Ну же, ну, — бормотала она пересохшим ртом. — Разорви на мне одежду! Возьми меня силой!

Со слабым, почти лихорадочным всхлипом Дэвид отбросил ее от себя. Она поскользнулась и упала, но мгновенно перекатилась на спину, раскинула ноги и сцепила руки за головой.

— Славно, кобелек. А теперь трахни меня как следует. — Оскалившись, она теребила волосы на лобке, елозила по полу, виляя задом. — Ну, что же ты, ублюдок?

Дэвид круто повернулся и, шатаясь, чуть не падая, кинулся из комнаты. Добравшись до двери, он заметил торчавший в замке снаружи ключ и изо всех сил захлопнул за собой дверь, успев только обернуться и еще раз ужаснуться от вида ее искаженного злобой лица. Его пальцы, едва справляясь, поворачивали ключ, когда дверь внезапно затряслась, осыпаемая ударами с противоположной стороны.

— Выпусти меня отсюда, сукин сын! — визжала она. — Если ты не способен дать мне то, что нужно, то не мешай поискать кого другого! — Она молотила по двери кулаками. — Проклятый мерзавец, отвори сейчас же эту чертову дверь, скот!

Ноги у него подогнулись, и Дэвид, опустившись на колени, приник лицом к стене. Боже, боже! Что же он наделал? Если это Марианна, то, значит, он уготовил ей дорожку в тело его собственной жены, которым она теперь и владеет. Но еще хуже, если это настоящая Эллен, которую свели с ума его жестокость и подлые измены. С бессильным отвращением он тряс головой. Нет, не может быть. Так просто с ума не сходят. Ударил кулаком по полу и скривился от боли. Нет, этого не будет!

Внутри комнаты продолжала бесноваться Эллен, выкрикивая бессмысленные ругательства. Дэвид сжал зубы и медленно стал подниматься с пола. Нет, это не Эллен. Его жена не могла бы вести себя так отвратительно, он уверен в этом. Чтобы сохранить здравый смысл, ему следует не сомневаться в том, что Марианне каким-то образом удалось вселиться в тело его жены и что это она, Марианна, буйствует сейчас, как помешанная. А это означает, что на свете есть только один человек, который может ему помочь.

Вскочив на ноги, он бегом спустился с лестницы, накинул куртку и выскочил за дверь. Машина стояла рядом, ключ зажигания торчал на месте. Буквально упав на место водителя, он завел мотор, вырулил на дорогу и помчался к высокому утесу на берегу.

«Оказывается, разум может и подвести», — пришла ему в голову пугающая мысль. Инстинкт предупреждал его, что с этой женщиной, с Марианной, что-то не в порядке. Но каждый раз он отгонял эту мысль, предпочитая подчиняться «практическому мышлению», пресловутой логике, а именно она и уводила его все дальше и дальше от истины. Он болезненно поморщился, пальцы беспокойно сжимали рулевое колесо. Вот потому-то с каждым днем Марианна укрепляла свою власть над ним.

Так ли это на самом деле?

Опять логика неумолимо протестовала, борясь с непонятным. Он взял себя в руки, не желая подчиняться рутинному ходу размышлений. Надо победить эту женщину. Ту, с кем необходимо бороться, зовут Марианна, убеждал он себя.

Когда он свернул на дорогу, ведущую к вершине холма, за поворотом показался «бентли». «Какое счастье», — пробормотал Дэвид, прижал машину к обочине и подал сигнал. Пока он выжимал ручной тормоз и выключал мотор, автомобиль миссис Брентвуд остановился на противоположной стороне дороги. Выпрыгнув из машины, Дэвид захлопнул дверцу и метнулся на другую сторону по заливаемому дождем полотну дороги. Пожилая дама опустила стекло, когда он подбежал к машине.

— Вы ехали к нам в коттедж? — выпалил он, не успев отдышаться.

— Да. Я везла вам те бумаги, о которых вы спрашивали.

— Теперь это уже не важно.

— Почему вдруг? Что у вас случилось?

Он постарался взять себя в руки и говорить спокойней.

— Ваша сестра вселилась в тело моей жены, Эллен.

В глазах миссис Брентвуд вспыхнул ужас.

— О нет, — еле слышно выговорила она.

— Я разворачиваюсь, и мы вместе едем в коттедж, — тоном приказа продолжал он.

Дэвид перебежал дорогу, прыгнул в свою машину и завел мотор. Оглянулся через плечо, убедился, что на дороге нет других машин, сделал крутой разворот. Собираясь набрать скорость, он бросил взгляд на «бентли», и неясная тревога сжала его сердце. Машина миссис Брентвуд стояла, не трогаясь с места, с выключенным двигателем.

Он проехал мимо, ожидая, что она тронется следом за ним, но этого не случилось. Выключив двигатель, он опять выскочил из своей машины и побежал к ней, ничего не понимая. На этот раз стекло не опустилось и дверца не распахнулась. Пожилая дама сидела неподвижно, опустив глаза на сцепленные пальцы обеих рук, лежавших на коленях.

— Миссис Брентвуд? Что с вами? — воскликнул он.

Она не отвечала. Даже не шелохнулась. Дэвид не сводил с нее глаз, и внутренности его сжались, будто от холода. Он попытался открыть дверцу снаружи, но она не поддалась. С исказившимся лицом Дэвид обежал машину, распахнул дверцу с другой стороны и взглянул на миссис Брентвуд.

— Что с вами?

Она смотрела на него, не отвечая.

— Случилось что-то ужасное? Скажите же, миссис Брентвуд! — Он почти кричал.

Ее губы шевельнулись, но не проронили ни звука. Он почти упал на переднее сиденье и захлопнул за собой дверцу.

— Миссис Брентвуд, я жду, чтобы вы объяснились. — Он сказал это с большим спокойствием.

— Вот здесь то, о чем мы с вами говорили, — произнесла она и протянула ему ридикюль.

Он хотел сказать ей, что ему это уже безразлично, не стоит беспокоиться, но передумал. Удостовериться в чем-то конкретном будет совсем не лишним. Взял из ее руки помятый конверт, приоткрыл его, и на колени ему выпали сложенный в несколько раз бланк какого-то формуляра и несколько скрепленных вместе газетных вырезок. Все бумаги давно пожелтели от старости.

И время будто остановилось. Реальность скользнула прочь, когда он, сидя в чужой машине, под барабанную дробь дождевых капель, в сером свете ненастного дня читал сертификат о смерти Марианны Катарины Брентвуд. Нервно сглотнув, он стал перебирать вырезки, глаза выхватывали строчки заголовков: «Трагедия в коттедже», «Трагическая гибель младшей из сестер Брентвуд». Когда он быстро пробегал глазами содержание заметок, странное чувство полной неуверенности в реальности происходящего опять овладело им. Та ли Марианна, с которой он познакомился на этой неделе, упоминается на этих страничках? Может ли он быть полностью в этом уверен? С четверга он жил в таком странном мире сомнений и сверхъестественной лжи, что теперь просто запутался в этой паутине. А вырезки, которые сейчас были в его руках, лишь добавляли новые нити к сплетенным против него тенетам.

Он попытался отбросить эти сомнения. В конце концов, лишь то, что он сейчас прочитал, можно считать настоящим доказательством. Обернувшись к миссис Брентвуд, он сказал:

— Да, это убедительно. — Протянул ей все бумаги и продолжил: — А теперь нам надо ехать.

Со сводящей с ума медлительностью она принялась складывать сертификат, сунула его в конверт, затем сложила вырезки, сунула их туда же, а конверт убрала обратно в ридикюль. Щелчок замочка дамской сумочки заставил Дэвида вздрогнуть.

— Мы едем? — спросил он, не сомневаясь в ответе.

Она обернулась к нему, глубоко вздохнула и придала лицу то выражение благополучной уверенности, которое было для нее характерно. И спросила в свою очередь:

— Куда, по-вашему, «мы едем», мистер Купер?

У него от изумления даже рот приоткрылся. Несколько минут он не мог вымолвить ни слова, пока наконец, окончательно потеряв свое напускное спокойствие, не рявкнул:

— Как это «куда»? Вы разве не собираетесь поехать в коттедж вместе со мной?

Ответом ему было молчание.

— Как я понял, вы пристально изучали вопрос существования привидений. — Ему все еще требовалось определенное усилие, чтоб произнести это слово. — И очевидно, вам известно, каким образом от них можно избавиться. Наверное, существуют какие-то… э-э… ритуалы, которыми пользуются в таких случаях? Способы, так сказать, спустить их «с привязи»?

Полная отчужденность на ее лице заставила его умолкнуть, не договорив. Теперь он был напуган.

— Это не так? Я что-либо не понимаю?

Миссис Брентвуд отвернулась и едва слышно произнесла:

— Таких ритуалов не существует.

Дэвиду показалось, что чьи-то могучие руки охватили его череп и медленно сдавливают его.

— Не существует?

— Именно.

— Но они должны быть!

— В таком случае мне они не известны. — Она невозмутимо продолжала: — А теперь, если вас не затруднит, оставьте меня.

Ему показалось, что мир перевернулся.

— Но, миссис Брентвуд, в течение нескольких дней вы пытались вселить в меня опасения, страх перед Марианной. Почему теперь вы отказываетесь помочь мне?

— Вы не вняли моим предупреждениям, мистер Купер. — Она произнесла эти слова ледяным тоном. — Теперь слишком поздно.

— Слишком поздно? — Ему показалось, что он лишается дара речи, что реальный мир ускользает от него. — Вы хотите уверить меня, что…

— Я хочу уверить вас только в том, что ничего не могу для вас сделать.

От взрыва негодования все померкло в его глазах.

— Нет! Я в это не верю!

Она опустила веки и отвернулась.

— Тем не менее это так.

— А я говорю вам, что не верю! Когда мы с вами спорили, вы умели опровергнуть каждый мой аргумент! Тогда вы знали достаточно. Что же случилось с этим вашим знанием сейчас? Куда оно исчезло? Не сомневаюсь, что вам абсолютно точно известно, как можно избавиться от духа вашей умершей сестры.

— Вам не кажется, что, если бы мне это было известно, я бы давно от него избавилась?

Что-то в ее тоне, какая-то неуловимая новая нотка, заставило его взглянуть на нее повнимательней. Неясная догадка забрезжила у него в мозгу.

— Не уверен, — протянул он и снова заглянул в ее глаза. — Далеко не уверен в этом.

Но она с безразличием пожала плечами.

— Как вам угодно. Но теперь прошу оставить меня.

— Так значит, вы все-таки знаете, как это делается. Знаете, но не хотите сделать это для меня.

— Мистер Купер! — негодующе вскричала она.

— Да, теперь я понимаю. Вы не хотите от нее избавиться.

— Убирайтесь, мистер Купер!

— Разве это не так? Попробуйте сказать, что вам не известно, как можно избавиться от Марианны.

— Хорошо же! — неожиданно выкрикнула пожилая дама с маской безудержного гнева на лице. — Слушайте! Да, мне это известно. Прекрасно известно! Да, я легко могла бы от нее избавиться, но не стану этого делать! Можете считать, что вы правы. Не стану!

— Но почему?

Она сжала дрожащие губы и молча уставилась на него.

— Почему? — кричал Дэвид.

— Потому что не хочу, как вы выразились, «спускать ее с привязи»!

Дэвид даже отшатнулся, настолько велик был накал жгучей ненависти в ее голосе.

— Да, не хочу! А с какой стати мне хотеть, чтоб она успокоилась? — Теперь слова так и сыпались с ее языка. — Почему я должна уступить ей? Мне-то она когда-нибудь уступала или нет? Хоть однажды? Мне, которой в этом мире нужно было только одно — мой любимый. Да, я любила его. Терри Лоуренс был для меня единственным человеком на земле. Мы были помолвлены, собирались пожениться. Я обожала его.

Но Марианна не могла не вмешаться. Он был ей нужен, и этого было достаточно. Как будто ей не хватало остальных мужчин, которых в ее жизни было предостаточно. Нет же! Ей было необходимо отнять у меня жениха. Не только отнять, но и погубить его! Да! Погубить! Мы все знали, как он боялся воды. Панически боялся, не мог проплыть и дюжины ярдов. Но она сумела заставить его купить яхту и ходить под парусом. Под парусом! И он пошел на это, чтобы ей понравиться. Несмотря на мои предупреждения. Как я умоляла его не делать этого! Я предупреждала его об опасности. Но все напрасно. Он был ее возлюбленным, стал преданным рабом и мог делать только то, что приказывала она!

А она то и дело требовала, чтоб он выходил с ней в море, не считаясь ни с чем. Однажды она заставила его отправиться в плавание в жестокий шторм. Конечно, он не вернулся. С ней-то, разумеется, ничего не случилось, она была словно заговоренная. К тому же прекрасно плавала и добралась до берега без малейшей царапины. Думаете, она пробовала спасти его? Ни одной попытки. Пусть себе тонет. Что он для нее значил? Ровным счетом ничего. Пустяшная игрушка, живая забава, с которой можно играть сколько вздумается. И таких жертв на ее совести много.

Улыбка, появившаяся на ее лице, заставила Дэвида содрогнуться.

— И вы думаете, что я подарю ей упокоение? — продолжала она. — Могу вам, мистер Купер, сказать, что ей достанется от меня. То, что я дарю ей вот уже сорок лет. Возмездие! Вы думали, что владелец коттеджа сдает его незнакомым людям. Нет, у этого коттеджа есть только один владелец — я! И кто бы там ни пытался обосноваться, я, выждав несколько дней, даю сестре надежду, что она скоро найдет, чем поживиться. А сама вспугиваю поселившихся жильцов и велю поскорей убираться. Я разрушаю ее планы, отнимаю у нее то единственное, ради чего она тянет свое жалкое существование. Возмездие, мистер Купер, возмездие! Заслуженное наказание! И я ничего, ровным счетом ничего не сделаю для того, чтоб покончить с этим! Ничего!

— Но я прошу не ради себя, — промямлил он, потрясенный. — Понимаю, что не обо мне вы беспокоились. Вас занимает только одно — чтобы Марианна оставалась алчущей и одинокой.

— Совершенно правильно, — подтвердила миссис Брентвуд. — Именно ее одиночество и заботит меня. Только ради этого я и живу.

— А тот мужчина, который сошел с ума, живя в коттедже?

Она поджала губы. Выражение лица стало черствым.

— Он лишь получил свое. Как и вы, мистер Купер, получаете то, что заслужили.

— Но при чем здесь моя жена? — вскричал он. — Почему вы считаете, что вправе наказывать и ее тоже?

На мгновение уверенность миссис Брентвуд казалась поколебленной, но тут же снова ее лицо стало выражать только бесконечное упрямство.

— Марианна, наверное, оставит вашу жену, как только новизна ощущений начнет таять. Вселение в чужое тело тоже, знаете ли, связано с определенными лишениями.

— Когда я мог бы ожидать этого, миссис Брентвуд?

— Откуда я знаю, — угрюмо бросила она.

— Все-таки? День? Неделю?

— Я вам сказала…

— Может быть, месяц? Год? Двадцать лет?

— Возможно и так, — отрубила она.

Дэвид почувствовал, как его тело начинает дрожать от бешенства.

— А в это время? Что будет происходить в это время, вам известно, миссис Брентвуд?

Она не ответила, Дэвид окинул ее презрительным взглядом.

— Вы, кажется, однажды спросили меня о том, почему человеческие существа склонны защищать друг друга? — Не дождавшись ответа, он с отвращением покачал головой. — Каким, должно быть, идиотом вы меня считаете.

Дэвид открыл дверцу и выбрался из машины.

Когда он добежал до своей машины, гнев уже оставил его. Подавляемый страхом, он следил, как огромный «бентли» развернулся на дороге и, не торопясь, пополз вверх. Все силы словно оставили его.

— Гос-с-споди! — Он прижал дрожащие пальцы к глазам. — Господи, что же мне делать? Что делать?

Несколько коротких мгновений он постоял около двери, прислушиваясь к тому, что происходит внутри дома, затем быстро отпер ее и прошел в гостиную.

Она снова лежала на кровати, с неумеренно, едва ли не карикатурно накрашенным лицом. Стенное зеркало было снято со своего места, она поставила его в ногах кровати. Лежа на спине, Эллен сосредоточенно разглядывала свое отражение и даже не оглянулась на звук его шагов. Дэвид вынул ключ из замка и запер за собой дверь. Опустив его в карман, он направился к лежащей женщине.

Она по-прежнему не глядела на него, но теперь ее движения и сама поза стали похотливыми. Он не испытывал ничего, кроме отчаяния. Нет, Эллен не могла бы так себя вести. Но несмотря на то, что черты личности Марианны были отчетливо заметны, он ни в чем не был уверен. Паника грозила затопить его. Если это на самом деле она, Марианна, то, находясь в ловушке (а возможности Эллен были значительно меньше возможностей инфернального существа), она становится менее опасной.

Ожесточенный, он решил наступать. «Бороться с ней надо исподволь, — сказал он себе, — шаг за шагом. Итак, шаг первый — попытаться установить ее личность».

— Марианна?

Она продолжала разглядывать свое отражение в зеркале, ее руки обегали ласкающими движениями все изгибы тела. Это были томные, долгие ласки. В Дэвиде проснулся гнев. Он не может звать эту женщину Эллен. Ясно, что как раз этого она и добивается.

— Ты могла бы хоть посмотреть на меня.

Ее взгляд медленно скользнул к нему.

— Предположим, я смотрю. — Уголки рта чуть приподнялись, словно она пыталась удержать улыбку. — Итак, ты явился.

«Действовать надо, возбуждая ее сексуально», — пришла догадка. Но тут он снова испытал приступ страха. Не может ли это инфернальное существо читать его мысли? Кажется, нет. По крайней мере, сейчас она явно на это не способна. Он попытался выдавить из себя улыбку и продолжал:

— А почему бы и мне не посмотреть на тебя?

Ее ответная улыбка вызвала в нем удовлетворение. Какой-то плацдарм был завоеван.

— Точно, — ответила она. — Почему бы тебе и не смотреть? Я все-таки твоя жена.

Дэвид предпочел не заострять на этом внимание. Она играет с ним, это ясно. Он не должен позволить себе поддаться приступу гнева, потерять выдержку. Сейчас она на девятнадцать лет старше той Марианны, которую он узнал, и он должен этим воспользоваться. Он был даже рад, что она так сильно загримировалась, поскольку ее внешность до того изменилась, что ему теперь не приходилось все время напоминать себе, что перед ним не Эллен.

Он стал заинтересованно следить за движениями руки женщины, особенно ее среднего пальца.

— Что? Нравится? — спросила она.

— Мгм…

Мышцы у него судорожно напряглись. «Полегче. Полегче».

— Хочешь тоже?

Он осторожно перевел дух.

— Может быть.

— В таком случае раздевайся.

Он не пошевелился, и она усмехнулась:

— Ты чего-то боишься? Уж не меня ли, своей жены?

«Если бы ты была моей женой, то уже ехала бы сейчас к нашей дочери». Эта мысль вызвала в нем негодование. Но он принудил себя сдержать всплеск злости, ибо глаза ее внимательно за ним наблюдали.

— Что? Раздумал?

— Нет.

— Ну так решайся поскорей. Или давай сюда ключи от машины. Ты не один на свете, я найду с кем развлечься.

Дэвид вздрогнул.

— Может, спустимся в студию? — предложил он.

— Куда?

— В мастерскую. Кажется, нам было там неплохо, помнишь?

Но волна безнадежности уже затапливала его. «Что из этого может выйти?» Он продолжал следить, как она садится на кровати и улыбается.

— Если настаиваешь, дорогой.

И тут улыбка с ее лица исчезла, будто ее стерли.

— Сегодня тебе придется хорошенько постараться. Она сбросила ноги с матраца, встала. Он обнял ее за плечи, когда она прижалась к нему. Тут же ее дыхание участилось, и она принялась влажно покусывать его ухо.

— Может, не стоит ждать? — спросила она.

— Нет, в студии будет лучше.

«Только бы не дрожал мой голос».

— Чем же? — В ее голосе появился поддразнивающий тон.

— Я тебе там скажу.

— Скажи сейчас. — Она потерлась о него. — А еще лучше — покажи.

Опять его охватила безнадежность. Где взять силы? Он резко отодвинулся от нее, подошел к прикроватному столику и выдвинул ящик. Коробочка с благовониями все еще лежала там.

— Можно будет зажечь вот это. — Дэвид старался говорить взволнованным голосом.

Он пристально глянул в лицо женщины, заинтересованный ее реакцией.

— Что это?

«Тебе это, черт возьми, известно!» — чуть не выкрикнул он и отвел глаза в сторону, чтобы себя не выдать.

— Ты разве забыла?

Она взяла коробочку из его рук и прочла надпись: «Amour Exotica».

— Ты согласна?

Она равнодушно пожала плечами.

— Зажигай.

Только не показать разочарования. Разыгрывая недоумение, он стал оглядываться по сторонам.

— Не знаешь, где эта штука?

— Какая еще штука?

— Ну, горелка для благовоний.

— Ох!

Если бы удалось заманить ее в ловушку, доказать, что она отлично знакома с этими благовониями. Он обернулся к женщине.

— Может, поищем вместе?

Ее усмешка ясно показывала, что она прекрасно понимает, что за игра ведется. Дэвид чуть было не вспылил, но вовремя сдержался. Может, ей и вправду незнакомы эти благовония. Он не должен дать сбить себя с толку.

— Надо везде посмотреть.

Уже пустившись на поиски, он продолжал краем глаза наблюдать за ее поведением, пытаясь убедить себя в том, что делает что-то важное. Мысленно вздрогнул, когда она приподняла кожаный верх сиденья около окна, заглянула внутрь и сказала:

— Здесь нет.

Голос ее был полон безразличия, и Дэвид понял, что шансов почти нет, если не удастся заинтересовать ее посильней. Проблема не так проста. Он старался не выдать своей озабоченности и медленно обходил гостиную, заглядывая в самые разные места. Приподнял сиденье около второго окна и с ужасом понял, что побежден. Горелка для розжига благовоний была тут. Невольно скривившись, он достал ее.

— Рада, что ты ее нашел.

Он с довольным видом кивнул и сказал:

— Теперь пошли в студию.

— Ты в самом деле хочешь?

По ее тону чувствовалось, что в данный момент ей это было безразлично.

«Только вызвав в ней похоть и страсть, я смогу, возможно, чего-нибудь добиться», — решительно подумал он. Когда тело возбуждено, разум слабеет и оказывается уязвимым. «Уж я-то это знаю», — с горечью добавил он про себя, а затем приблизился к ней и обнял.

— Еще как хочу, — произнес он.

Крепко поцеловав ее в губы, он прижался к ней и стал слегка тереться. И тут новое опасение неожиданно вспыхнуло в его мозгу. Что, если его разум ослабеет и окажется уязвимым? Он прислушался к себе, к ощущениям, бродившим в его теле. Прильнул щекой к ее лицу, крепче обнял, заставляя себя верить, что рядом с ним действительно Эллен, что это ее тело он сжимает сейчас в своих объятиях.

— Ты мне делаешь больно, — огрызнулась она.

Он отпустил ее и заглянул в лицо. «Господи, я же ничего не хочу», — с ужасом признался он себе.

— Не думаю, что ты окажешься на что-нибудь способен. — Она с отвращением смотрела прямо ему в глаза. — Дай ключи от машины, я лучше уж сама обеспечу себя всем необходимым.

Он окаменел от злости.

— Либо я, либо никто, — раздельно произнес он. — Никуда я тебя не выпущу.

Мгновение он ожидал, что вот сейчас она кинется на него, и приготовился к этой атаке.

Но ничего такого не случилось. Вместо этого она, к его удивлению, лишь бросила в его сторону недовольный взгляд и надула губы.

— Ну так пошевеливайся. Делай хоть что-нибудь.

Он с облегчением выдохнул, обхватил ее плечи и повлек по направлению к двери.

— Пойдем вниз, — пригласил он ее.

Она не ответила. «Все, тупик», — испуганно подумал Дэвид. Стоит ему почувствовать настоящее желание, пусть даже оно будет продиктовано необходимостью должным образом возбудить ее, как он потеряет контроль над собой и ничего не добьется. Если же он будет продолжать держать себя в руках, то она останется хозяйкой положения. Опять ему приходилось бороться с отчаянием. Но нельзя сдаться так просто. В голову пришла мысль обратиться к помощи священника, но вряд ли тот сумеет помочь. К тому же он не решился бы оставить ее еще раз одну, без присмотра. Еще менее того он был готов взять ее с собой, из страха, что она сумеет сбежать и исчезнет навсегда. Итак, выбора не было. Он должен делать то, что необходимо: прокладывать дорогу независимо от обстоятельств, сохраняя надежду на то, что они все-таки сложатся благоприятным для него образом.

— Ты будто замерзаешь, — нежно сказал он.

— Ничуть.

— Надела бы что-нибудь. Накинь хоть халат на плечи.

Ухмылка, которую она обратила к нему, и ее вульгарно раскрашенное лицо по-настоящему пугали его. Она почти теряла сходство с живым существом, теплым и отзывчивым, и казалась какой-то жуткой карикатурой на женщину. Пришлось отвести глаза. Он направился к двери, отпер ее, пытаясь вернуть себе самообладание. Он должен продолжать свое дело. Ради Эллен, его жены. Другого выхода нет.

— Ты даже забыла, как надо накладывать на лицо макияж, — обернулся он к ней на ходу.

— И что из этого?

— Нет, ничего.

Ее губы сжались в струнку, налицо явилась мстительная усмешка.

— Если тебе это не нравится, учти, что есть и другие. Не все так разборчивы, как ты.

И тут в первый раз с тех пор, как он, вернувшись в коттедж, обнаружил ее в спальне, Дэвид ощутил тень уверенности в правильности своих действий. Кажется, у него есть средство против этого существа. Он и сам пока не знал точно, что это за средство, но эта мысль придала ему силы, и он решил, что воспользуется ей позднее.

— Не будь такой строптивицей, — прошептал он и повлек ее за собой на лестничную площадку.

Когда они стали спускаться по ступеням, он положил руку ей на грудь и с радостью увидел ответную реакцию — ее глаза полузакрылись, губы чуть вздулись.

— Нравится?

— Не хочу больше ждать, — хрипло проворчала она.

— Но там нам будет получше.

— Ах ты мерзавец! — Она посмотрела ему в глаза.

Он попытался не показывать, что появилась надежда. Улыбнулся и снова поцеловал ее в губы.

— Что за манера ругаться с человеком, который так любит тебя, — с притворной игривостью прошептал он.

— На что мне твоя любовь, не скажешь?

— Да, любовь тебе ни к чему. — Он нервно сглотнул.

— Да и тебе тоже эти слюни не нужны.

— Мне? Не нужны? — Он искренно недоумевал. — Что ж мне тогда нужно?

— Трахаться!

— А! Ну да. Ты права.

Он поплотнее сжал ладонью ее грудь и услышал, как пресеклось ее дыхание. Вдруг она резко остановилась, забросила руки ему за плечи, жадно прижалась ртом к его рту. Он едва успел уцепиться за перила, чтоб удержаться и не упасть, когда она всем телом навалилась на него.

— Давай здесь, — хрипло проговорила она, — прямо на ступенях.

Но он был настойчив.

— Только в студии. — И сжал зубы.

Высвободившись рывком, она схватила его за руку и чуть ли не потащила вниз по ступеням к площадке, на которой находилась дверь в студию. Распахнула ее пинком и поволокла его в комнату.

«Я будто оказался внутри барабана», — мелькнула у него неожиданная мысль. Дождь стучал по окнам, по крыше; он стучал так громко, что даже заглушал шум прибоя. Вокруг Дэвида все подчинялось ритму струй ливня. Воздух был насыщен влагой и казался промозгло холодным.

— Ты не заболеешь? — участливо поинтересовался он.

— Не беспокойся.

Она тащила его к кушетке, а он со внезапным страхом пытался понять, насколько глубоко она связана с телом его жены. Что, если она, не испытывая ни малейшего дискомфорта от царящего здесь холода, доведет Эллен до болезни? Но эти заботы пришлось немедленно выбросить из головы, так как она уже подталкивала его к краю кушетки. Неожиданно перед ним возник образ его дочери. «Вдруг она уже умирает», — мелькнула страшная мысль, но он отбросил ее. «Только один этап за раз. Делать все постепенно!» Только так у него может что-нибудь получиться.

— Я распахну шторы, — пробормотала она и, бросив его, подошла к окну и потянула за одно из полотен. Комната в то же мгновение оказалась залитой сумрачным серым светом ненастного дня; светом, образовавшим на стенах и на полу неровный орнамент бегущих серых теней. Женщина вернулась к нему, снова схватила за руку и рывком усадила на кушетку.

Дэвид высвободил руку и показал ей коробочку с благовониями:

— А про это ты не забыла?

— К черту твои глупости! — Она ударила его по ладони, но он успел сжать пальцы и коробка не выпала из его руки. — Имей в виду, что я хочу этого, и я это получу.

Неистовая злоба в ее голосе ужаснула его, но он постарался взять себя в руки и не поддаваться на угрозы.

— Но это тоже нужно делать как следует, — заметил он благоразумно. — Я думал, что благовония должны тебе очень понравиться.

Она не отозвалась, и Дэвид, всей спиной чувствуя ее нарастающее бешенство, наклонился к полу, поставил на него горелку и вставил в нее одну из сморщенных палочек. Вынул из кармана спички, чиркнул одной и поднес к кончику палочки. Когда первые струйки дымка добрались до его ноздрей, он чуть не задохнулся. Это был тот самый тяжелый мускусный запах, который он всегда ощущал, когда рядом с ним была Марианна.

Он быстро обернулся к ней. В сумрачном освещении комнаты это существо казалось ему огромной, страшной, неживой куклой.

— Я хочу кое-что сказать тебе, Э… Эллен, — с трудом начал он.

Ее глаза сузились.

— У меня была связь с одной женщиной. Говорить было трудно. — Я говорю о той самой Марианне. Помнишь, у нас с тобой был о ней разговор однажды? Это случилось здесь, на этой самой кушетке.

Она продолжала смотреть на него в упор, но теперь в ее глазах появились странное смущение и неуверенность.

— Тебе это не будет противно? Ну, я о том, что ты сейчас сидишь на том самом месте, на котором я изменил тебе? Не станешь возражать?

— С чего это я стану возражать?

— Я спрашиваю, тебе это не противно?

— Нет! — закричала она. — Конечно нет!

— Можно я буду продолжать с ней иногда встречаться? Ты ведь не будешь, наверное, возражать против этого? Правда не будешь?

Она поморщилась, но явно испытывала растерянность, не зная, как реагировать на его слова.

— Сказала тебе — нет! Не буду!

Он взорвался:

— Разумеется, не будешь! Против чего тебе возражать? Ты же не моя жена.

Ее лицо исказилось ненавистью.

— Ты грязный ублюдок!

Дэвид опрокинул ее на спину, она тщетно пыталась высвободиться.

— Ты выдала себя, сучка. — Он старался принять издевательский, уверенный тон. — Надеюсь, ты не настолько глупа, чтоб продолжать прикидываться моей женой. У тебя ничего из этого не получается и не получится.

Он внимательно следил за изменениями ее лица, стараясь понять, что ему угрожает. И тут его гнев внезапно растаял.

— Что ты такое говоришь? — Она уже улыбалась. — Но кто же тогда твоя жена? Конечно, это я. И я ведь люблю тебя.

Дэвиду ничего не оставалось делать, как смотреть на нее в беспомощном отупении. Полная неудача. Он ничего не добился. Пока она будет утверждать, что она Эллен, он ни в чем не сможет быть уверен. Ровным счетом ни в чем. Эта осечка потрясла его.

— Так поэтому ты заставил меня спуститься в студию? — спросила она. — Чтобы сообщить мне, что я не твоя жена? — Она презрительно фыркнула. — Ты просто законченный идиот.

Нет, он не должен падать духом. В отчаянии Дэвид сел рядом с ней и взял ее за руку. Она с отвращением ее отдернула.

— Послушай меня, — начал он.

— Не желаю ничего слушать. Не обязана.

Она попыталась встать, но он схватил ее за запястье.

— Ты никуда отсюда не уйдешь. Можешь ты хоть выслушать меня, все равно тебе отсюда не выйти!

Ее усмешка стала презрительной.

— И что ты намерен теперь делать? Прикуешь меня к стенке?

— Не важно. Но из этого дома ты не выйдешь.

— Ты сломаешь мне запястье, если не отпустишь.

«Кажется, она сказала «ее запястье», или это мне только почудилось?» — мелькнула у него мысль. Он немного ослабил хватку, но руки ее не отпускал.

— А теперь слушай меня внимательно.

— Слушаю. — Она зевнула и уставилась в окно.

— Я прекрасно знаю, что на самом деле ты — Марианна.

— Гм.

— И так же прекрасно я знаю, насколько для тебя важно обладать чьим-то живым телом. Имея его, ты имеешь возможность наслаждаться. — Он протянул к ней свободную руку и повернул ее голову так, чтобы смотреть ей в глаза. — Слушай меня.

— Ну слушаю, слушаю.

— Это ведь действительно замечательная вещь — иметь свое собственное тело. Но еще замечательней иметь душу и разум, которыми ты и владеешь и которыми рискуешь каждую минуту, пока остаешься в этом доме, в теле моей жены.

Он небрежно поднял ее руку.

— Это не твое. — Он потряс этой рукой перед ее глазами. — Это не твое тело, и ты сама это знаешь лучше меня. Это тело принадлежит другому существу. Ты мертва, Марианна. Ты можешь лгать и изворачиваться сколько хочешь, но ты знаешь, что ты мертва. И сама делаешь из себя посмешище, утверждая, что принадлежишь к миру живых. Так вот, ради спасения твоей души, прошу — освободи тело моей жены. Освободи от себя этот мир. Ты здесь никому не нужна. Ты не принадлежишь к нему.

— Заткнись! — закричала она. — Заткнись! Заткнись!

— Я говорю тебе чистую правду, Мариа…

— А я говорю тебе: заткнись!

Дэвид весь дрожал от еле сдерживаемого волнения. Он должен победить.

— Так оставишь ты ее или нет? — продолжал он настойчиво. — Тебе все равно придется сделать это. Ты же не можешь оставаться в ее теле вечно.

Несмотря на обуревавшую ее бешеную злобу, женщина нашла в себе силы улыбнуться.

— По-моему, ты сходишь с ума, дорогой. Что ты тут несешь? Что за ерунду я, твоя жена, должна выслушивать?

Дэвид окаменел от гнева.

— Ладно, — прошипел он. — Тогда ты получишь то, что заслуживаешь. — Он сильней сжал ее запястье, так что даже косточки хрустнули. — А теперь слушай и постарайся понять. Мне прекрасно известно, что тебе нужно. Для тебя это тело всего лишь инструмент для наслаждения. Ну что ж, у меня для тебя плохие новости, Марианна.

— Меня зовут Эллен.

— А я говорю — Марианна! — Теперь он кричал. — Тебе не удастся использовать его в своих целях. Я буду следить за тобой каждую секунду, каждую секунду буду держать тебя связанной, а ночью, когда все будут спать, я буду накачивать тебя наркотиками. И это тело не узнает ни одного мужчины, поняла? Ты поняла меня, Марианна? Ни одного! Никогда! Тебе даже прикоснуться ни к кому не удастся!

По выражению ее лица он понял, что сумел напугать ее, и, не давая ей ответить, продолжал:

— Так что тебе лучше распрощаться с телом моей жены, Марианна. И распрощаться навсегда. Если ты этого не сделаешь, я превращу твою жизнь в кромешный ад. Раньше ты могла распоряжаться этим домом, по крайней мере. Могла обитать около него. Выжидать. И если тут кто-либо появлялся, я говорю, конечно, о мужчинах, ты могла взять свое. Но теперь с этим покончено, Марианна. Покончено, говорю тебе. Потому что раньше ты боялась только своей сестры, теперь ты получила более опасного врага. Теперь твой главный враг — я. И я остаюсь недосягаемым для тебя, в то время как ты полностью в моей власти. Оказавшись в этом теле, ты оказалась в тюрьме, Марианна. И тебе не выйти из нее. Я твой страж. Ты приговорена к одиночному заключению, и это навсегда. Это уж я тебе обещаю. Так что тебя ждет вечная агония без помилования. Только бесконечная агония и больше ничего.

Он замолчал, не договорив, когда увидел, что голова женщины вдруг поникла. Она стала падать, и он едва успел подхватить ее. Его охватил страх, не позволяющий рассуждать.

— Что? Что с тобой такое?

Дэвид в полном ужасе смотрел на нее, не зная, что делать. Вздрогнул, когда она неожиданно привалилась к нему. Дрожащими пальцами приподнял подбородок и увидел, что глаза ее закатились, нижняя челюсть отвисла. Вскрикнув от ужаса, он прижал ладонь к ее сердцу и с облегчением, которое тут же сменилось страхом, почувствовал его биение.

Он уложил ее на спину и вскочил на ноги. С нервной, суетливой торопливостью приподнял ее ступни, уложил на кушетку ноги. Склонившись, стал укладывать поудобнее ее тело, пока оно не оказалось в горизонтальном положении. Схватил одеяло и поскорей набросил его поверх, стараясь согреть ее.

Он как раз усаживался с нею рядом, чтобы растирать ее ладони, когда она вдруг широко раскрыла глаза. Мгновение смотрела на него и, разрыдавшись, рывком приподнялась и бросилась ему на грудь.

— Дэвид!

Он не шевелился, пораженный этой новой неожиданностью. Осторожно пробежал пальцами по ее щеке.

— Эллен? Это ты?

— Я.

— О!.. — Он судорожно прижал к себе тело жены, и стон облегчения вырвался из его сердца. — Эллен! Дорогая!

— Дэвид!

Он покрывал поцелуями ее лицо, губы, шею.

— О господи! Благодарю тебя!

— Что тут случилось? Я заснула, что ли?

Он колебался лишь одно мгновение.

— Да. Ты заснула. Ну, немножко больше, чем заснула, но я тебе потом расскажу. А сейчас нам нужно отсюда убираться как можно скорей.

Она поморщилась.

— Ох, я так ужасно себя чувствую. Страшная слабость.

— Ничего удивительного.

— Что?

— Я… — Он слабо улыбнулся. — Это длинная история, Эл, очень длинная. — Он провел тыльной стороной ладони по своей щеке. Рука стала влажной. — Пойдем из этого дома, я все расскажу тебе в самолете.

— Помоги мне, Дэвид.

— Конечно, конечно. — Он обнял ее и посильней прижал к себе, будто собираясь защитить от всех мыслимых опасностей. — До чего же я рад, что ты опять со мной, Эл. До чего же я рад!

— Опять с тобой? — недоумевающе переспросила она. — Но где же я была?

У него вырвался из горла не то смешок, не то стон. Перспектива все рассказывать жене была не из приятных.

— Я непременно все расскажу тебе, любимая. Только чуть попозже. Сейчас у меня на это просто нет сил, поверь. Нисколечко.

— Хорошо, я понимаю. — Она прижала ладони к его предплечьям, слегка помассировала их. — Договорились. — И тут же сильно вздрогнула сама. — Ох, до чего я тут замерзла.

— Знаю.

Эллен оглянулась по сторонам, и удивление отразилось на ее лице.

— Почему мы в этой комнате?

— Это как раз часть той истории, что я тебе расскажу. И это очень странное происшествие, ты даже вряд ли мне поверишь, Эл.

Она опять вздрогнула, на этот раз сильней.

— До чего же тут холодно! — Эллен сжалась в комочек и тут же смутилась, почувствовав, что не одета. — Где моя одежда? — сконфуженно ежась, спросила она у Дэвида.

— Давай я помогу тебе одеться.

Она стала было выбираться из-под одеяла, но опять бессильно сникла.

— Ну совсем не могу встать. Такая ужасная слабость. — Зубы у нее застучали. — И холод страшный. — Она умоляюще взглянула на мужа. — Приляг рядом со мной, Дэвид, пожалуйста. Можешь?

— Да-да, конечно, дорогая.

И он торопливо лег поближе к ней, натянул на них обоих одеяло. Она со стоном прижалась к нему, обхватив его обеими руками. Ему пришлось даже поморщиться.

— До чего ты холодная.

Продолжая дрожать, она все прижималась к нему, он повернулся и заглянул ей в лицо. Ее правая нога скользнула под него, руки сжимали все сильней и сильней.

— Какой ты теплый, — проговорила она.

— О Эл! — Он жадно обнял ее, закрыл глаза, прижался щекой к ее лицу. «Слава богу, — подумал он. — Этот кошмар закончился. Теперь мы поедем домой, увидим Марка, Линду…»

Воспоминания о детях ударили его словно током.

— Нам нужно ехать.

Она смотрела на него, улыбаясь.

— Эллен?

— Что, дорогой?

— Нас ждут дела.

— Конечно, дорогой. — Она нежно поцеловала его теплыми губами.

— Что?

— Пока мы не уехали…

— И что?

— Ты не хотел бы?.. Ты любишь меня?

Что-то в ее тоне заставило его похолодеть. Он испытующе заглянул в ее глаза. Это странное ощущение, как будто что-то ползает по его черепу…

— Что с тобой?

Он не мог вымолвить ни слова.

— Ты не хочешь?

— Заняться любовью? Ты об этом?

— Да-а. Пожалуйста.

Ярость захлестнула его, словно поток ледяной воды. Он отпрянул назад, почувствовав, как стянуло на лице кожу, как покрыла его лицо бледность.

— Дэвид, что с тобой?

— И не мечтай больше о маскараде. — Голос его звучал угрожающе, хрипло.

— О каком маскараде?

Дэвид вскочил на ноги и уставился на женщину обвиняющим взглядом.

— Ты жалкая сука, — прошипел он.

— Я тебя не понимаю.

— А ну прекрати, Марианна!

— Ч-что?

— С этим покончено. Отстань от меня! Мне известно, кто ты.

— Дэвид, что с тобой?

— Ничего, не считая того, что я последний идиот. Самый распоследний доверчивый идиот, вот кто, — огрызнулся он. Злость до такой степени овладела им, что он готов был ее ударить. — Следовало бы догадаться, что так просто ты не сдашься. Но и тебе кое-что следовало бы иметь в виду — не настолько ты умна, чтоб выиграть этот раунд.

— Дэвид…

— Замолчи, черт тебя подери! Меня на это больше не купишь, поняла? Так что советую не заходить слишком далеко. А за тобой это водится. Ты и в самом деле решила, что моя жена будет тащить меня в постель, когда наша дочь находится в смертельной опасности? — Его даже передернуло от отвращения. — «Дэвид, ты не хочешь? Дэвид, давай займемся любовью». Ты даже нормальных слов про любовь не знаешь.

Она молчала, не делая попытки отвечать.

— Ты и твоя великая любовь к Терри Лоуренсу, — продолжал он насмехаться. — Да что тебе известно про любовь? У тебя на уме только плотские утехи, вот и все. Что ты про нее знаешь?! — Он сел и снова поймал ее запястье. — Ладно. Будем считать, что ничего не изменилось. Сейчас мы отправимся домой, а там уж я позабочусь о том, чтоб ты и день и ночь была под замком.

Она судорожно глотнула воздух.

— Ох, что ты говоришь.

— Что слышишь. Вздыхай не вздыхай, но шансов у тебя ни малейших, Марианна.

— Может, у меня что и выйдет.

— Ты о чем, Марианна?

— О том, что я Эллен, твоя жена Эллен. — Она спокойно улыбнулась. — Что тебе мешает привязать меня, например, к этой кушетке?

— А ты думаешь, что ты так все время и будешь пытаться сбежать от меня?

Она промолчала, и он кивнул.

— Может, так оно и есть. Кажется, мне следует изменить план, придумать что-либо другое.

Ее улыбка испарилась в то же мгновение, и она подозрительно уставилась ему в глаза.

— Пожалуй, будет лучше, если я упрячу тебя за решетку, — произнес он.

Она начала что-то говорить, но он оборвал ее.

— Можешь не сомневаться, это не составит большого труда. Множество людей в Лос-Анджелесе были знакомы с моей женой, и ее поведение можно считать вполне предсказуемым. Так что, когда там появишься ты… — Он, с сожалением глядя на нее, покачал головой. — Тебе и за сотню лет не убедить их в том, что ты — Эллен. Да они просто в очередь выстроятся, чтоб дать против тебя показания.

Дэвид покрепче сжал ее руку.

— А ты знаешь, что это такое — оказаться за решеткой? Позволь, уж расскажу тебе про это, Марианна. Там тебя будут стеречь всерьез, они не дилетанты вроде меня. Я-то могу рано или поздно допустить какой-нибудь промах, например засну не вовремя, упущу что-нибудь важное, и тебе удастся сбежать. Но не оттуда, цыпочка. В этих заведениях целые толпы охранников стерегут заключенных день и ночь. Я, например, могу рассказать им, что ты способна на самоубийство или имеешь склонность к агрессивному поведению. Тут уж они тебя могут обрядить в смирительную рубашку, а не то что просто под замок посадят. А решетки на окнах? И можешь мне поверить, мужчин там не окажется. Я об этом позабочусь. Стоит только сообщить им, что ты имеешь отклонения на сексуальной почве, как ты вообще в жизни больше не увидишь ни одного мужчины. — Он наклонился к ней пониже. — Вместо этого тебя ждет шоковая терапия, голубушка. Ледяные ванны, например. Допросы и осмотры чуть не каждый день. Тебе это не слишком понравится, Марианна. Скорее, даже совсем не понравится.

Но с другой стороны, что случится, если ты оставишь тело моей жены в покое? Я отвожу ее домой, а ты остаешься здесь. И все идет, как прежде. Мне нет дела до спасения твоей души, я бы и цента не дал на это спасение. По мне, так вполне можешь торчать в этом коттедже хоть еще сто лет. Твоя сестра столько не проживет, верно? А когда ее не станет, вообще никому не будет дела до тебя и твоих похождений. Сможешь делать все, что захочешь.

Он сделал паузу. Затем притворился, что терпение у него закончилось.

— Решайся побыстрей. Времени у меня в обрез. Выбор за тобой: или этот дом и полная свобода, или останешься взаперти до конца своих дней.

Она сильно вздрогнула. «Я, кажется, победил!» — мелькнуло у него в голове.

— Ну, решилась?

Беспечная улыбка на ее лице стала для него ударом, и он не смог скрыть своего полнейшего разочарования.

— Что тебе сказать? — заговорила она спокойно и пожала плечами. — Если это то, что ты назвал «другим планом», то я не могу помешать тебе в его осуществлении. Можешь посадить свою жену под замок, упрятать в тюрьму, надеть на нее смирительную рубашку, установить решетки в окнах. Пожалуйста. Мне не хочется мешать тебе в этом.

— Марианна…

— Я тебе никакая не Марианна. Дорогой, ты делаешь одну и ту же ошибку. Меня зовут Эллен, это мое имя, имя твоей жены. — Страдальческое выражение на ее лице сменило насмешку. — Собираешься держать меня взаперти? Тебе это не удастся.

Он чувствовал, как его начала колотить нервная дрожь, но не мог унять ее. Она побила его по всем статьям. Она, конечно, ни на минуту не усомнилась в том, что он не упрячет за решетку собственную жену. Все эти угрозы были бессмысленны.

«Господи, да должен же быть какой-нибудь способ избавиться от этой твари?» — с безысходным отчаянием думал он.

— Что, дорогой? О чем ты думаешь?

— Ладно, я не стану помещать тебя в тюрьму.

— Да ну? — В ее взгляде читалась насмешливое сочувствие. — Очень мило. Удачная мысль!

— Прежняя тоже была неплоха.

— Ты про что? Когда ты хотел просто держать меня под замком, да? Могу сказать, что тоже интересная идея. Держать меня в чулане целыми днями, а на ночь вводить наркотики. Но тут есть некоторые недостатки. Ты о них сам уже говорил. Твои промахи. Заснешь не вовремя. Упустишь что-либо важное. И я обязательно от тебя сбегу. Укачу в Порт-Джефферсон. А еще лучше прямо в Нью-Йорк.

— Зачем?

— Как «зачем»? Ох, Дэвид, какой ты наивный. Загляну в любой бар, подцеплю там кого-нибудь. Лучше сразу двоих, чтоб не возиться. Мне это давно нравится. — Она высунула кончик язычка и поддразнила его. — Узнаешь собственные уроки? Ведь это ты меня этому учил. Теперь твоя Эллен намерена узнать сладость жизни. К черту тебя, крошка Дэвид.

— Значит, Порт-Джефферсон или Нью-Йорк?

— Валяй, привяжи меня к этой кушетке. Запри в чулан. Вводи наркотики.

«Порт-Джефферсон, Нью-Йорк, вот что она задумала», — сказал он себе.

— Не сомневайся, я так и сделаю. — И, взглянув ей в лицо, он понял, что надо делать. — Да, сделаю. Только не здесь.

Дэвид спешно поднялся на ноги и повлек ее к выходу из комнаты.

— Что ты надумал? Что ты делаешь? — Застигнутая врасплох, она голосом выдала тревогу. — Что ты делаешь? — Она изо всех сил упиралась.

— Отвезу тебя домой, что еще?

Она застыла как вкопанная.

— Что?

— А что тебя удивляет? Конечно отвезу. Что тут непонятного? — Он услышал, как скользят по полу ее босые ноги, которыми она пыталась упираться. — Я ведь так и сказал тебе.

— Но ты не можешь тянуть меня силой!

— Еще как могу! Мне просто необходимо вытащить тебя из этого дома.

Ее рывок к нему был настолько стремительным, что он не мог отразить удар. Свободной рукой она со всей силы ударила его по щеке. Он ослабил хватку, стены закружились перед глазами, свет померк. И в то же мгновение он услышал ее крик:

— Отпусти меня немедленно!

Дэвид кинулся на этот голос и ударил ее. Она чуть не упала навзничь.

— Не нравится? — вопил он. — Боишься уехать отсюда?

Она опять попыталась ударить его. Но в этот раз он сумел защититься левой рукой, поморщился, почувствовав нешуточную силу удара. Женщина зашипела от злости и затрясла рукой. Он опять ударил ее в лицо. С криком боли она метнулась в сторону. Дэвид рванул ее обратно с такой силой, что голова женщины запрокинулась. И снова поволок ее к двери.

— Посмотрим, что ты из себя представляешь примерно в сотне миль отсюда, — издевательски цедил он сквозь зубы. — А в тысяче миль? А в двух?

Теперь она нанесла ему удар всем корпусом; лицо ее было искажено и болью, и бешенством. С ним сражался маньяк: царапался, бил ногами, кусался, не разбирая, молотил кулаками — сражался, обуреваемый сумасшедшей ненавистью. Дэвид отчаянно сопротивлялся. Наконец ему удалось схватить ее правую руку, заломить за спину, и женщина затихла.

— Марианна, это ты? Отвечай.

— Отстань от меня.

— Нет, отвечай.

— Будь ты проклят!

— Марианна?

Он сильней заломил ей руку. Это тело Эллен, но он должен так поступить. Послышался крик боли.

— Не смей причинять мне боль, выродок!

— Говори, кто ты!

Она сцепила зубы и стала вырываться.

— Ладно. — Он снова поволок ее к двери. — Дома разберемся.

Она резко отпрыгнула, издала вопль и продолжала кричать все громче и громче, пока крик этот не превратился в оглушительный визг. Дэвид заставил себя не обращать на него внимания и продолжал тащить ее. Теперь она были почти у двери.

— Нет! — визжала она. — Я не уеду отсюда!

— Ты Марианна? Отвечай!

— Не уеду!

— Отвечай, кто ты! Марианна?

— Да! Да! Да! — проорала она, и он остановился на месте. «Слава богу! Наконец!» — подумал он.

— Отстань от меня сию же минуту. — Теперь она говорила почти спокойно.

Он чуть ослабил хватку, но руки ее все-таки не выпускал.

— А ты отстань от моей жены.

— Не могу.

Он снова сжал ее руку.

— Можешь.

Она покачала головой, застонала.

— Отстань от нее, или же, клянусь, я увезу тебя отсюда.

— Останься тут. — Ее тон стал умоляющим. — Я все сделаю, что ты попросишь.

— Оставь в покое мою жену!

— Да не могу я!

Этот крик сопровождался стоном боли, который вырвался у нее, когда он опять стал выкручивать ей руку.

— Будь ты проклята, но ты оставишь ее! — кричал он. Левым локтем она со страшной силой ударила по его лицу. Дэвид закричал от боли и упал на пол. Боль пронзила челюсть, отозвалась в глазнице, устремилась по всем нервам.

— Не оставлю! — взвилась Марианна. — И ты не заставишь меня! Тебе со мной не справиться. Я буду делать все, что хочу. Я заставила тебя сегодня утром добиваться своей жены, а затем заставила отстать от нее, и так будет всегда. Я могу пользоваться твоим телом так же легко, как и ее телом. Каждый раз, как ты попытаешься овладеть ею, я не подпущу тебя к ней! Ты принадлежишь мне. И не сможешь предпринять ничего, что мне не понравилось бы. Хочешь знать, почему я так радостно прощалась с тобой? Да потому, что тебе никогда отсюда не убраться. Я усыпила твою жену и снова овладела тобой. Я могу делать все, что угодно! Все!

— Не сейчас! — Он едва говорил, полуослепший от жуткой боли. — Не сейчас, когда ты в этом теле и когда мне известен твой секрет. Ты ведь боишься оставить эти места, которые знала при жизни. Но я заставлю тебя убраться отсюда!

Он поднялся, шатаясь, и на дрожащих ногах направился к ней.

Она отпрянула, в страхе не сводя с него расширенных глаз.

— Убирайся от меня!

— А ты убирайся из нее! — зарычал он.

— Хорошо! — Гримаса искривила ее рот, сделав лицо уродливым. — Уберусь! Но если это тело не будет принадлежать мне, то оно не будет принадлежать и тебе!

Она резко отскочила и кинулась к окну. Дэвид метнулся за ней, но тут же застыл на месте и задрожал всем телом, когда услышал ее смех.

— Получай! — раздался ее крик.

Она сжала кулаки, словно намереваясь разбить стекла. А он едва смог заставить себя не кинуться вслед за ней и не попытаться спасти это тело. Сердце так колотилось, что было больно ребрам. Но он принудил себя не двигаться.

Женщина в замешательстве замерла. Стало очевидно, что она не сомневалась в том, что он будет удерживать ее от отчаянного шага.

— Ну? — издевательским тоном поинтересовался он. — Чего ты ждешь?

Ее рот приоткрылся, и он понял, что, несмотря на боль и страх, он ведет правильную игру. Она слишком сильно нуждалась в теле Эллен, чтобы погубить его.

— Хорошо же! — прорыдала она.

Отвернувшись к окну, она занесла обе руки над головой. Дэвид окаменел, но минуту спустя чуть расслабился, тяжело выдохнув.

— Тебе не сделать этого! — усмехнулся он.

Рыдание сотрясло ее, оно было жалобным, даже умоляющим.

— Господи! — молила она. — Дай мне жизнь, Господи! Позволь жить подобно тому, как живут они! Мне так тяжело — без тела, без плоти. Без наслаждений! О, я несчастна! Дай мне тело! Забери душу, забери все, но дай тело!

Продолжая захлебываться рыданиями, она упала на колени, цепляясь за стенку. Такого приступа отчаяния Дэвид никогда не видел и, несмотря на все, что с ним произошло, невольно стал молиться:

— Господи, помоги этому несчастному созданию! Она так нуждается в этом! Сколько бы зла она ни причинила мне, все это ничто по сравнению с тем, что она причинила себе. Как могла ее сестра ненавидеть это несчастное существо? Как она тогда сказала? «На привязи»? Какое страшное выражение. И какое верное. Иметь в запасе вечность, но заточить себя в темницу! Иметь вечную душу, но обречь ее на вечное отчаяние! О, это и есть ад!

Он медленно подошел к ней и присел рядом.

— Марианна?

Ответом ему были рыдания.

— Уйдем отсюда, — попросил он. — Не оставайся здесь больше. Здесь для тебя нет ничего, кроме горя.

Она безнадежно покачала головой.

— Уйдем, не спорь, пожалуйста. Ты достаточно долго тут страдала. Не мучь себя больше. Прочь из этого места!

— Я не могу!

— Почему?

— Не могу. Никак.

— Почему, Марианна?

— Я боюсь.

— Чего же ты боишься?

Она подняла голову и взглянула перед собой глазами, полными ужаса.

— Я боюсь темноты. Не в том смысле, в котором говорите об этом вы. Боюсь тьмы. Наказания.

— Но откуда ты знаешь…

— Знаю! — вскричала она. — Я знаю, что меня ждет! Эта страшная темнота, мрак! Мне страшно! Но я не пойду туда одна! — Она повернула к нему лицо, залитое слезами. Глаза ее расширились, в них застыло выражение ужаса. — Одна я туда не отправлюсь!

Он сухо сглотнул.

— А что, если ты пойдешь туда не одна? — Странное чувство ирреальности происходящего овладело им.

— Как это — не одна?

— Если ты оставишь мою жену, я готов отправиться туда вместе с тобой.

И тут же он почувствовал, что ответ может быть только один. Сейчас она казалась ему ребенком — запуганным, обезумевшим от ужаса, подчиненным лишь одной мысли о неотвратимости наказания. Теперь он не боялся ее, потому что разделил и почувствовал ее страх. И был только один способ рассеять этот страх и освободить Эллен.

Она не сводила с него глаз, постепенно ужас сменялся в ее глазах надеждой.

— Ты пойдешь со мной?

Странные волны плескались у него в голове, головокружение то усиливалось, то ослабевало.

— Пойду.

Она сильно вздрогнула.

— Скажи, а ты не мог бы… Не мог бы подержать мою руку? — спросила она неожиданно и очень тихо.

— Хорошо.

Он медленно поднялся. В голове стоял туман, что-то неизведанное, странное подчиняло его себе, угроза смерти — насильственной, неизбежной — витала в воздухе, окутывая его, как облако. Но страха он почему-то не испытывал, и это было самое странное во всем происходящем. Даже то необъяснимое вдохновенное спокойствие, которое он ощущал, не удивляло его.

Дэвид подал ей руку, помог подняться на ноги.

— Оставь ее, — тихо попросил он. — Пойдем со мной. Я о тебе позабочусь.

— Ты ведь не обманешь меня? — Она подняла на него недоверчивый взгляд. — Прошу тебя, пожалуйста, не обманывай меня.

Она казалась оробевшим ребенком. Голос ее звучал так испуганно, что Дэвид перевел дух и улыбнулся. Сжав в кулак левую руку, он ударил по стеклу.

Получилось удачно. Порез оказался очень глубоким, но боли он не почувствовал. Лишь опустив глаза, увидел, как потекла на пол кровь.

— Ох! — произнес он едва слышно и вздрогнул. — Боже!

Закрыв глаза, он сильней сжал ее узкую ладонь.

«Господи, прости меня», — подумал он, глубоко вздохнул и стиснул зубы.

Боль начала подступать.

«Эллен, это только ради тебя, — подумал он. — Я люблю тебя и хочу подарить тебе жизнь. Все для тебя».

Он опустил руку и несколько мгновений спустя открыл глаза.

— Ты оставишь ее?

На лице Марианны играла улыбка.

— Почему ты улыбаешься? — пробормотал он с усилием.

Она бросила взгляд на его запястье.

— Почему? — Он почувствовал, что не может стоять ровно.

— У тебя хлещет из руки кровь, Дэвид.

— Оставь же ее!

Она вырвала свою руку и рассмеялась.

— Я передумала!

Он зашатался еще сильнее, попытался удержаться от падения.

— Понимаешь, я только что подумала, что после твоей смерти тело все равно достанется мне.

— Марианна!

Он, спотыкаясь, сделал движение по направлению к ней, она легко увернулась и опять рассмеялась. Перед его глазами все закружилось, и он рухнул на пол, успев удивиться при виде огромной растекающейся по полу лужи крови.

— Нет! — Он попытался подняться и опереться на руки, но не смог. — Марианна! Прошу тебя!

— Просишь? — Насмешливое сочувствие пело в ее голосе. — Бедняжка Дэвид. Он умирает. — Она снова улыбнулась. — И я останусь одна на свете с этим прекрасным телом. Моей сестре больше не удастся никого не подпускать к этому коттеджу. У меня будет все, что захочу.

Что-то блеснуло в уме Дэвида, какая-то отдаленная надежда, призрак догадки.

— Коттедж, — повторил он и снова попытался встать. — Дом.

— Да, дом! — Теперь она смеялась открыто, не было нужды изображать сочувствие. — Мой дом. Замечательный, восхитительный дом!

Все кружилось перед его глазами, когда он ухитрился подняться на ноги. Но голова у него работала. По мере того как кровь, а вместе с нею жизнь уходили из его тела, уверенность крепла.

— Ты, кажется, говорила о Лос-Анджелесе? О Нью-Йорке? Как ты мечтала туда добраться? Ты же даже машину не можешь водить. Я не ошибся?

На ее лице появилось враждебное выражение. Она отшатнулась от него.

— Что ты плетешь?

Она изо всех сил старалась говорить презрительно, но ничего не выходило. Страх звенел в ее голосе, сочился из ее глаз.

— Ты обречена жить здесь.

Теперь он понимал абсолютно все. Полная ясность царила в его мыслях.

— Даже завладев телом моей жены, ты не можешь убраться отсюда! — Он цедил слова сквозь стиснутые зубы, сквозь прерывающееся дыхание. Он знал, что должен говорить. Каждое слово теперь безошибочно било в цель. — Ты здесь и умрешь. И что бы ты ни собиралась делать, ты останешься узницей этого злосчастного дома.

— Ты просто идиот, — бросила она, но лицо ее бледнело все больше и больше, она продолжала со страхом пятиться от него.

С внезапным усилием Дэвид бросился к ней. Она было отпрыгнула, но босые ноги заскользили по гладкому деревянному полу, и, потеряв равновесие, она упала на колено. Дэвид ухватил ее за правое запястье и рывком подтянул к себе.

— Что ты делаешь? — взвизгнула она.

Не отвечая, Дэвид стал тащить ее к разбитому окну. В глазах темнело, он терял последние силы. Сначала он сделает это, а потом можно умирать. Это единственное, на что у него должно хватить сил.

— Что ты делаешь? — повторила она слабеющим голосом.

Она попыталась оттолкнуть его, но не смогла. Воля наполнила его таким бешенством, что он даже не замечал, как убывают силы. Теперь он тащил ее к окну и не сводил глаз с его светлого квадрата. Левая рука его оставляла на полу кровавый след.

— Нет! — закричала она, вырываясь.

— Да! — Ярость в его голосе лишила ее сил. — Мы избавимся от тебя!

Она не смогла выдавить из себя даже слабого крика. Времени больше не было. Крик замер на ее губах, выдавая меру овладевшего ею ужаса, когда он взвалил ее тело к себе на грудь, прижал и бросился в разбитое окно навстречу тьме, ветру, мокрому песку, дождю. Падая, он старался держать тело Эллен так, чтобы самому оказаться внизу, чтобы при падении она могла выжить, чтобы умереть одному.

Секундами позже все было кончено. Удар. Боль. Тьма.

Эпилог

Дэвид бросил взгляд на окно. Отсюда, из спальни, была видна сверкающая под солнцем сине-зеленая гладь бассейна, позади которого сияли огни большого города. Каким далеким казался отсюда Логен-Бич, словно он находился в другом мире.

Единственным напоминанием о происшедшем был багровый шрам на запястье.

Единственным ли? А воспоминание, подобное сну — туманное и смутное? В его жизни был настоящий призрак. В какой жизни? Его жизнь протекает здесь, в Шерман-Оукс. В ней есть Эллен. Та Эллен, которая сейчас стоит под душем. В ней есть Марк. Тот Марк, который отправился с другом на вечеринку. В ней есть Линда и Билл, и его маленький внук по имени Питер Дэвид. Малыш, который сегодня шалил, сидя у него на коленях и заливаясь счастливым смехом. Вот таковы составляющие его жизни — надежные и цельные.

Дэвид снова осмотрел шрам на запястье. Со временем и он станет почти незаметным, сотрется, как стираются воспоминания. Даже сейчас, всего восемь месяцев спустя, он не мог отчетливо восстановить в памяти ту ночь. Слишком она была путаной, странной. Слишком глубоким был тот мрак, который окутал его беспамятством и от которого он очнулся лишь в госпитале. Рука была перевязана, Эллен сидела рядом, ее тревожный взгляд не отрывался от его лица, и на его улыбку она смогла ответить только всхлипыванием. Падение из окна и в самом деле оказалось для нее почти безвредным, не считая душевного потрясения. Во всяком случае, она сумела незамедлительно доставить его в госпиталь.

Начиная с этого момента воспоминания становились вполне ясными. Уже в самолете он сумел рассказать Эллен обо всем, что случилось с ними, начиная с вечера четверга. Конечно, ему пришлось объяснить участие во всем этом Марианны. Поэтому четыре с лишним часа полета до Лос-Анджелеса теперь были для него самыми тяжелыми. Слишком трудно было видеть, как сменяются на лице Эллен выражения боли, обиды, сожаления, которые вызвал его рассказ.

С того дня что-то ушло из их жизни. Дэвид сам не мог бы сказать, что именно. Искра огня, быть может. Во всех же других аспектах их отношения стали даже более близкими. Между ними больше не было тайн. Они говорили обо всем на свете: о своих горестях и радостях, о своем несходстве в отношении к жизни. Они считали, что брак их спасен, а если они и лишились чего-то, то это можно отнести к неизбежным потерям. Дэвид отнюдь не собирался возвращаться в прошлое. Ту искру, которую они утратили, теперь сменили глубина понимания и взаимное уважение, которых не было прежде. По его мнению, обретено было больше, чем потеряно.

Теперь его мысли много меньше были поглощены собственным «я». Ни разу он не испытал жалости к себе или искушения извинить свои грехи в отношении Марианны. Он должен ответить за свои поступки, даже если им и можно подыскать оправдания. Скорее объяснения, ибо оправданий у него нет. Никогда он не узнает, какова его доля в этом грехопадении и какова доля влияния той женщины-духа. Все, что ему известно, — это он знает точно: если бы не его былая порочность, этого могло не случиться. Та женщина искала и ждала своих жертв, но этой жертвой не мог бы стать любой человек. Она рассчитывала на таких, как он.

Но теперь, и бог тому свидетель, он не позволит себе быть таким.

Дэвид перевернулся на бок и стал смотреть на дверь в ванную комнату. Шум воды стих, Эллен сейчас выйдет. Он принялся лениво размышлять над тем, чем закончится сегодняшний вечер, — перспектива интимной близости манила его. Эта область их взаимоотношений также серьезно улучшилась, несмотря на утерю пресловутой «искры». Не была ли эта искра для него всего лишь отблеском незрелой, мальчишеской романтики? Пусть пропал тот неуправляемый жар, который отличал их отношения в молодости. Взамен него пришли чуткость и понимание, доброта и сердечность. Может быть, пришла и мудрость? Чувство товарищества?

Он наконец узнал, что такое самоконтроль. Научился подчинять мимолетные желания голосу разума и терпения, хотя мог бы сказать, что на постижение этой науки у него ушла вся жизнь. Слушать голос тела, исполнять его прихоти было проще всего, ибо тело никогда не молчит, все время требуя что-то и что-то диктуя. Следовать этим командам до смешного легко. Настолько легко, что это становится неистребимой привычкой.

Но телу нет заботы до того, на кого направлены его желания, оно не персонифицирует их. Оно знает только чувства. А о том, с кем эти чувства связаны, оно размышлять не станет. Можно сказать, что тело — это зверь, которого время от времени требуется подкармливать. Раньше он, Дэвид, так и поступал. Но теперь он намерен подчинить этого зверя, хотя и знает, как нелегко это, ведь зверь привык быть накормленным. Но он добьется своего — в конце концов, это всего лишь неразумное животное, не знающее силы разума, могущее только требовать и рычать. И если разум не может совладать с подобным существом, значит, это не разум.

Такова была сейчас его задача — подчинить свое животное начало разуму, но не разрушить его, не сломать ему хребет, не превратить его в понуро бредущего мерина. Норов этого существа не бесцелен. Он полон остроты ощущений и искрится красотой жизненной силы. Этот поток прекрасен, когда мчится по крепкому руслу, когда берега уверенно направляют его бурное течение. Пусть играет силой, пусть радуется жизни, но пусть его мощь находится под контролем.

Есть жажда тела, и есть требования разума. И долой все мудрствования на этот счет. Тело дано человеку при рождении, но ему также дан и разум. И, следуя голосу разума, мужчина должен превратить свои отношения с женщиной во что-то великолепное. Соединение воль и душ неизмеримо более важно, чем соединение тел. Это является, в сущности, результатом более важной близости, выражением любви.

Если нет любви, отношения могут носить разрушительный характер.

Дэвид улегся поудобнее и улыбнулся про себя. Сформулировать проблему — еще не значит решить ее. Толика здравого рассуждения не в состоянии создать здравомыслящего человека. Тут не помогут снабженные сентенциями сценарии, которые он писал. Впереди еще годы работы над собой. Будут ошибки. Но что он теперь знает точно, так это то, что с выбранного пути он ни за что уже не свернет.

Дверь в ванную комнату наконец распахнулась, и на пороге возникла Эллен. Волосы у нее стали чуть длинней (к удивлению, ему не пришлось долго уговаривать ее дать им отрасти), они были слегка подкрашены (ее дань их новым отношениям, как она вскользь заметила однажды). Сейчас на ней был длинный бледно-голубой пеньюар. Она выглядела свежей, ухоженной и привлекательной, что Дэвид тут же и почувствовал. Он сел на кровати, спустил ноги на пол и попросил:

— Иди ко мне.

Эллен пересекла комнату и встала рядом.

— Что ты хочешь?

— Посиди со мной. — Он приглашающим жестом похлопал по своим коленям.

— Хорошо.

Она уселась к нему на колени, Дэвид обнял ее и уткнулся лицом в ее шею.

— Как ты хорошо пахнешь, — пробормотал он вполголоса.

— Тебе нравится?

— Ужасно! — Он поцеловал ключицы, шею, сначала спокойно, затем с возрастающим волнением. Она стала гладить его волосы. — Я люблю тебя, Эл.

— Я тоже.

«Это всего только слова», — мелькнуло у него в голове.

— Я серьезно, Эл. Для меня это страшно важно. — Он закрыл глаза, потерся носом о ее щеку. — Ты и понятия не имеешь, как сильна моя любовь. Не имеешь, потому что я давно уже не говорил тебе об этом. Но сейчас скажу. Вот наберусь смелости и скажу. — Он немного помолчал. — В тебе моя радость и мое счастье. Ты — моя жизнь, Эл.

— О Дэвид…

Как тих и неуверен ее голос.

— Это так. Я знаю, о чем говорю.

— И я знаю это.

— Надеюсь, что знаешь. И хочу, чтоб ты верила мне. Пожалуйста, верь. Я не случайно прошу об этом.

Что-то будто хрустнуло и сломалось внутри его.

— Господи, до чего же я люблю тебя.

Он прижался губами к ее губам, обнял ее изо всех сил. Стал целовать ее щеки, глаза, лоб, виски. Он не мог надышаться ароматом ее волос, ее теплой, мягкой кожи.

— Люблю! Люблю! — повторял и повторял он.

Ее растрогали эти признания. Не только растрогали, но и удивили, даже смутили. И Дэвид не винил ее в этом. Многие годы он не позволял себе таких откровенных слов, но сейчас не мог сдерживаться. Прочь осторожность! Взрыв чувств, желаний полностью захлестнул его. В ней вся его жизнь, он не может жить без этой женщины. Потеряв ее, он потеряет все.

— Эллен, любимая, не оставляй меня. Побудь рядом. Ложись ко мне.

— Хорошо, любимый. — Она привстала и вопросительно взглянула на него. — Пеньюар снять?

— Да-да. Пожалуйста, сними. Я хочу чувствовать тебя всю.

Сжавшись от холода, она потянула через голову тонкую ткань и поежилась, когда оборки задели напрягшиеся соски полных грудей. Уронила пеньюар на пол, быстрым движением выключила ночник и гибко скользнула в постель. Их поцелуи становились все более страстными, влюбленные целовались после долгой разлуки.

— Эллен!

— Что, любимый?

— Ты любишь меня?

— О да!

— Прошу, говори мне эти слова, говори, как ты меня любишь. — Его ладони охватили ее лицо, умоляющие глаза приникли к ее глазам. — Скажи, что ты любишь меня. Эл, пожалуйста, не молчи.

— Да. О да!

— Нет, не так. Произнеси это слово, мне так нужно слышать его. Скажи мне о своей любви.

Глаза ее сверкали непролитыми слезами, но вот одна из них устремилась вниз по щеке и упала на его ладонь.

— Люблю! Люблю!

Самое сильное, самое поглощающее чувство, какое он когда-либо знал, захлестнуло его. В одно мгновение он словно бы растворился в новом существе, которое составляли Дэвид и Эллен и которое было больше, значительнее, чем каждый из них по отдельности. Их любовное соитие не имело ни тени взаимного одолжения или снисхождения к слабости другого. То, что когда-то было эгоизмом или жестокостью, обернулось преданностью. Его действия были такими, как всегда, но, вдохновляемые нежностью, любовной заботой, они доводили до такой высоты каждое ощущение, какой он никогда и не знал. Они дарили такую остроту чувств, что у него кружилась голова и перехватывало дыхание. Он продолжал парить все выше и выше!

Сколько времени продолжался этот заоблачный полет, он не знал. Да это и не имело значения. Он мог продолжаться и минуту, и несколько часов, Дэвид ощущал его как вечность. Вечность, но не бесконечность, ибо этот полет окончился, когда оба они одновременно будто взлетели на крыльях, когда оба они, содрогаясь, задыхаясь, стеная, достигли экстаза, который не мог бы выразить себя, поскольку был слиянием и тел, и мыслей. Это был экстаз такой силы, что мир и время словно остановились для них, пока они не испили блаженство до дна.

И только тогда звук и свет снова обрели реальность, тогда земля возобновила свое вращение и жизнь потекла своим чередом. Он не выпускал ее из объятий, чувствуя своим плечом ее дыхание.

«Вот это и называется любовью — союз сердец и чувств, — пришла ему в голову первая мысль. — Что там какая-то искра?»

Он едва не рассмеялся вслух, таким вымученным показалось ему это предположение. Голова кружилась пред грандиозностью правды. Вернее, перед той частью правды, которую он умудрился уловить.

— По-моему, это любовь, — прошептал он.

— Наверное, — шепнула она в ответ.

— И только любовь.

— Да, я знаю.

— Мы вечно будем любить друг друга.

— Да. Вечно.

— Понимаешь, что я хочу сказать? Не только сегодня, не только здесь. Вечно. И это только начало. Я верю в это, Эл. Правда, верю.

С бесконечной нежностью она поцеловала его и тихо ответила:

— И я верю.

Она сидела перед туалетным столиком, тщательно нанося на губы слой яркой помады. Закончив и удовлетворенно оглядев себя в зеркало, запустила обе ладони в густую черноту волос.

— Что ж, неплохо, — произнесла она. — Никто ни о чем не догадается.

Снова придирчиво всмотрелась в свое отражение. Грим на лице был слишком ярок, вызывающе заметен, но это не имело особого значения. Никто ни о чем не догадается.

Распахнув полы длинного неглиже, она принялась рассматривать свое отражение в зеркале.

— Вот вы мне, пожалуй, не очень нравитесь, — заметила она, обращаясь к своим грудям. Приподняла белые, чуть обвисшие округлости, впилась пальцами в мягкую плоть. — Я вас даже ненавижу, — сказала она и нахмурилась. — Почему вы стали такими старыми?

Вздохнула. Затем расправила сведенные в сердитой гримасе брови.

— Ну что ж. По крайней мере они настоящие.

И насмешливо улыбнулась отражению в зеркале.

— Это было так глупо с твоей стороны, Грейс. — Она укоризненно покачала головой. — С чего ты надумала помогать им? Ворвалась как сумасшедшая с этим дурацким крестом и Библией. — Она рассмеялась. — Стоило тебе только подождать чуть-чуть, и я бы управилась с ними сама и была бы полностью в твоем распоряжении. А теперь…

Она запахнула легкую ткань.

— Конечно, это тело не лучшее из того, что могло бы быть, Грейс. Но зато, как я уже сказала, оно самое что ни на есть настоящее. Я уж сумею о нем позаботиться, можешь не сомневаться.

Она встала, подошла к окну и выглянула наружу. Перед ней расстилалась полоса бесконечного пляжа. Такие дни она любила больше всего — непогожие, холодные. Наверное, скоро кто-нибудь пройдет мимо коттеджа; может, это будет какой-нибудь мужчина. Но если и женщина — не важно, ей это все равно. Подумала о лакее, служившем у Грейс, он, правда, ужасно старый, но…

Пренебрежительно фыркнув, она помолчала. Может, на следующей неделе, когда он появится с продуктами…

Она хихикнула, вспомнив выражение полнейшего ужаса на лице Грейс, когда та ворвалась в студию и увидела перед собой падающих из окна Дэвида с его дурой-женой. Она тогда ждала ее, продолжая улыбаться. Грейс — единственное существо на свете, которого она так избегала все эти годы. Вспомнила, как та отпрянула в страхе, выронив из рук и крест, и Библию. На лице ее был ужас. И тут она ворвалась в тело Грейс, ворвалась с криком подлинного триумфа. Это было сладчайшей местью: она овладела ее телом.

Женщина повернулась и выплыла из комнаты. Сейчас ее ждет ужин. Еда доставляет ей немалое удовольствие. К тому же, если поблизости окажется кто-нибудь, она сможет пригласить его к столу, а потом заставит тело Грейс хорошо послужить ей. Этому телу придется заняться такими вещами, о которых сама Грейс никогда и не подозревала.

— Или все-таки подозревала? — усмехнулась она, забавляясь этой мыслью. — Может, ты именно об этом и мечтала все время?

Она рассмеялась, проходя по холлу.

— Поверь, для тебя это было бы гораздо лучше, потому что тебе еще долго-долго придется заниматься тем, что я смогу тебе предложить, милая сестричка.

Отзвуки ледяного смешка Марианны раздались под сводами высоких потолков, когда она стала медленно спускаться по лестнице.