Изгой

Глава четвертая

Лорд Бомон, старший брат полковника Эндрю Уилсона, был выдающимся деятелем при дворе короля Вильгельма и королевы Марии. Он занимал высокий пост в Королевском казначействе и считался покровителем искусств. Любезный, широко образованный, он говорил на нескольких языках и много путешествовал по всей Европе. Лорд очень обрадовался, когда мажордом объявил, что из американских колоний только что прибыл его племянник Джефри, но, войдя в библиотеку, опешил от изумления – прямо на полу перед камином, скрестив ноги, сидел Ренно.

Замешательство его светлости нарастало. Когда лакей предложил гостям выпить, белый индеец отказался от вина со специями и от чая с бренди, потом от сухого испанского вина и даже от кружки эля. Он попросил принести ему стакан простой воды, которую в доме благородного дворянина не пьют даже самые непритязательные из прислуги. После этого подали блюдо с холодной мясной закуской, и Ренно не обращая ни малейшего внимания на тарелки, ножи и вилки, свернул несколько кусков говядины в трубочку и быстро их съел.

Пораженный лорд Бомон тем временем читал письма от полковника Уилсона и губернатора Шерли.

Между тем Ренно с любопытством осматривался. Не прошло еще и часа, как они сошли на берег с борта «Элизабет Луизы», и Лондон потряс его до мозга костей. Он и не представлял, что на свете может существовать город такого размера, с башнями и шпилями высокими, как горы, и с таким количеством народу на улицах, что куда там всему союзу ирокезов! Люди пялились на него, шли за ним по мощеным мостовым и проводили их с Джефри до самого дома лорда.

Все это крайне смущало Ренно. С его точки зрения, люди здесь носили на себе слишком много всякой одежды. Странно, как они не задохнутся. Краску на лицо наносили только немногие женщины, но зато и мужчины, и женщины ходили в ботинках на таких высоких каблуках, что напоминали хранителей веры на ходулях во время праздника урожая. Повсюду сновали лошади, телеги и экипажи.

Ренно недоумевал, зачем лорд Бомон надушился так, что это заглушало естественный запах тела, и у воина-сенека щипало в носу. Конечно, золотой медальон на тяжелой золотой цепи у лорда заслуживает уважения, но одежда – длинный жакет с двумя рядами серебряных пуговиц, батистовая сорочка с кружевными манжетами, жилет из желтого шелка и черные бриджи в обтяжку – до ужаса неудобная. На столах в библиотеке множество мраморных статуэток, коробочек из сандалового дерева или слоновой кости, инкрустированных жемчугом, выглядели очень красиво, но они не служили никакой цели, по крайней мере, Ренно не представлял, как ими можно пользоваться. Может, это священные предметы?

Окна в доме были плотно закрыты. В отделанном мрамором камине горел такой жаркий огонь, что в библиотеке было трудно дышать. Из окна виднелись отдельные деревца и небольшие лужайки, и Джефри объяснил другу, что деревья и трава в больших количествах встречаются лишь в местах, называемых парками. Мало кто в Лондоне занимался охотой, олени водились только в частных лесах короля Вильгельма, окружавших его дом, известный под названием Хэмптон-Корт[9]. Он не мог себе представить, что лондонцы становятся мужчинами, не испытав жизни в лесу, не умея охотиться, ловить рыбу, не овладев таинственным искусством чтения следов. Неудивительно, что они такие бледные, а лица у них измученные, нервные и озабоченные. Его соплеменники ни за что бы не поверили, что так можно жить.

Лорд Бомон закончил читать письма, взглянул на воина, потом сухо улыбнулся племяннику.

– Насколько я понимаю, это Эндрю придумал направить сюда особого посланника? – спросил он.

– Да, сэр. – Джефри было не по себе.

– Твой отец всегда был неисправимым романтиком, Джефри. Именно поэтому он и оказался в Новом Свете. – Его светлость вздохнул. – Посмотрим, что можно сделать, но все это очень-очень трудно.

– Мы просим только аудиенции у короля Вильгельма и…

– «Только», говоришь ты? – Бомон громко рассмеялся. – Его Величество аккуратный и организованный человек, он пытается исправить все те ошибки, которые допустили его предшественники Стюарты. Его дни расписаны на много недель вперед. Бывают, правда, исключения.

– Наш губернатор, мой отец и многие другие колонисты считают, что ситуация в Новом Свете заслуживает самого пристального внимания.

– Именно так, – спокойно ответил лорд Бомон.– Но только Его Величество может окончательно решить «да» или «нет». В этом-то и загвоздка. Хорошо, я попробую сделать, что смогу, и привлеку друзей, влиятельных при дворе.

– Спасибо, дядя Филип.

– Благодарить пока еще рано. А теперь перейдем к более конкретным вопросам. Совсем рядом со Стрэндом[10], на берегу Темзы, у меня есть небольшой дом, с полным штатом прислуги. Пока этот… хм-м… индеец будет привыкать к Англии и нашему образу жизни, вы расположитесь там. В первую очередь я отправлю его к своему портному. – Тут лорд повернулся к Ренно: – Думаю, тебе это понравится – я собираюсь подарить тебе новую одежду.

– У меня достаточно одежды, – вежливо, но твердо ответил Ренно.

– Если мы попытаемся сделать из него англичанина, – вступил в разговор Джефри, – то ко времени встречи с королем Вильгельмом он ничем не будет отличаться от остальных.

Бомон вынужден был согласиться.

– Может, ты и прав, но не завидую тебе, когда вы будете ходить по городу.

Джефри улыбнулся дяде:

– Я предвкушаю это с нетерпением.

– Ты настоящий сын своего отца. Но я должен тебя предупредить. Сегодня возвращайтесь к четырем часам. К обеду я жду друзей, кое-кто из них имеет влияние при дворе, так что можем начать приводить безумный план твоего отца в действие.

Молодых людей отвезли в их новое лондонское жилище в одном из элегантных экипажей его светлости. Движение в городе было таким оживленным, что кучеру и его помощнику приходилось кричать и ругаться. Иногда в дело даже вмешивался полицейский.

Ренно покачал головой:

– Я бы бегом добежал быстрее, чем движется этот дом на колесах.

Джефри расхохотался:

– Естественно. Но в этом городе джентльмены никогда не ходят пешком, если есть возможность проехаться в карете, и уж тем более не бегают.

– Мы не охотимся, не бегаем. Мы скоро станем слабыми, как женщины.

– Нет, завтра я договорюсь насчет ежедневных занятий фехтованием для тебя. Я научил тебя всему, что умею сам. Теперь тебе нужна практика.

По стандартам английской аристократии дом был невелик, но для наших друзей места вполне хватало. Ренно очень понравилась его спальня на втором этаже, потому что окна выходили в маленький сад, а за ним виднелись Темза и плывущие по ней корабли.

Но больше всего ему нравилось одеяло из гусиного пуха, лежавшее в ногах кровати. Он тут же решил, что спать будет на полу, с открытыми настежь окнами, но завернуться в такое одеяло более чем приятно.

Вместе с Джефри он спустился в столовую, там их ждали слуги. Подали «легкую» еду: жареное мясо, переваренные овощи и блюдо под названием «пудинг», которое ни в какое сравнение не шло с тем, что готовили Ина и Санива из кукурузной муки и кленового сиропа.

После еды они разошлись по своим комнатам, чтобы разобрать вещи. Когда Ренно узнал, что их пригласили на пир, то есть званый ужин у лорда Бомона, то поменял набедренник, намазал тело жиром, нанес боевую раскраску и воткнул в завязанную хвостом прядь перья, означавшие, что он старший воин-сенека.

На какой-то миг даже Джефри поймал себя на мысли, что хочет предложить Ренно одеться в одну из замшевых рубах. С другой стороны, пусть произведет на гостей Бомона сильное впечатление. Чем быстрее они поймут разницу между англичанами и индейцами Северной Америки, тем быстрее и легче можно будет надеяться на аудиенцию короля Вильгельма.

В гостиной лорда Бомона собралось около двадцати пяти человек. Появление Ренно произвело именно такой эффект, о каком думал Джефри. Правда, вскоре возникли непредвиденные сложности. Несколько женщин, в том числе и нынешняя возлюбленная Бомона, сногсшибательно белокурая актриса, принялись откровенно кокетничать с молодым сенека. Но Ренно быстро поставил их на место. Он наотрез отказывался от алкогольных напитков, а на всех женщин смотрел, открыто и дружелюбно, не поддаваясь на их уловки. И им пришлось отступить.

Один гость больше всех остальных заинтересовался белым индейцем. Ренно почувствовал, что интерес этого человека искренний, и сам потянулся к нему. Он понятия не имел, что этот почти шестидесятилетний, лысеющий старик с вытянутым лицом и вечно соскакивающими с длинного носа очками, был не кто иной, как Джон Драйден[11], признанный лучшим из драматургов, поэтов и литературных критиков Англии.

Драйден уговорил Ренно поделиться с ним впечатлениями о Лондоне, потом начал расспрашивать о его далекой и такой не похожей на Англию родине. Писателя потрясли честность и искренность Ренно, а также его умение распознавать ловушки высоко развитой цивилизации.

Еще до конца ужина Драйден пригласил Ренно и Джефри отобедать у него и устроил так, чтобы они посмотрели две из его пьес, которые в то время шли на подмостках Лондона.

Кроме того, Ренно произвел крайне благоприятное впечатление на командира гвардии королевского двора. Полковник Джон Черчилль, высокий, крепкого телосложения, с круглым лицом, станет известным лишь спустя полтора десятилетия. После победы над армиями Людовика XIV его назовут величайшим полководцем своего времени и он станет первым герцогом Мальборо[12]. Он быстро угадал в Ренно превосходного солдата и долго молча изучал его, а потом тоже пригласил на обед.

Кое-кто из присутствующих посмеивался над полуобнаженным белым индейцем, но даже лорд Бомон был покорен спокойным достоинством Ренно. Полковник Уилсон и губернатор Шерли не зря выбрали такого эмиссара.

– По-моему, начало положено хорошее, – сказал Джефри другу, когда они вернулись в свой маленький домик.

Ренно пожал плечами. Он не понимал, зачем ему встречаться с какими-то людьми, ведь он приехал сюда, чтобы повидаться с великим сахемом англичан. Но все в Лондоне было устроено иначе, а он не привык задавать лишних вопросов.

В течение последующих дней он настолько свыкся с толпами, ходившими за ним по пятам по улицам, что научился их не замечать. Однажды утром в их маленьком домике появился журналист. Молодой человек, назвавшийся Даниэлем Дефо[13], заявил, что хочет написать брошюру о белом индейце. От него разило виски.

Джефри немедленно согласился, и Ренно пришлось несколько часов отвечать на вопросы писателя. Он очень устал, и единственное, что его заинтересовало, это бумага, на которой тот делал записи, – она была белее любой бересты.

Обед с Драйденом и его семейством прошел на славу. Еда была простая, но превосходная. Джефри просто пришел в восторг, когда Драйден, договариваясь о следующей встрече, сказал, что собирается написать о «дикаре, который своим благородством устыдил англичан». Он, правда, еще не решил, что именно писать: пьесу или поэму.

Прошло еще несколько дней, и Ренно впервые в жизни побывал в театре, где ему очень понравилось. Он не полностью улавливал смысл слов в пьесе, но понимал, что актеры разыгрывают на сцене какое-то действо. Когда-нибудь он вернется в Лондон вместе с Балинтой, сестренке наверняка понравится театр.

Но любимым времяпрепровождением Ренно стали ежедневные занятия с учителем фехтования. У Александра Калифера был свой небольшой зал в нескольких минутах ходьбы от домика друзей. Человек средних лет, худощавый, мрачный, весь в шрамах, с повязкой на одном глазу, он был известен тем, что грубо обращался с учениками.

Но Ренно своими способностями вскоре завоевал уважение Калифера; он зачастую продлевал урок в два, а то и в три раза. Ренно в свою очередь был потрясен мастерством учителя. По сравнению с ним Джефри можно было назвать неуклюжим. Шпага в руках Калифера словно оживала. Учитель делал такие неожиданные и быстрые выпады, что даже со зрением и реакцией Ренно невозможно было за ним уследить. Дотронуться до Калифера кончиком шпаги с мягкой насадкой было так же невозможно. У него был подлинный нюх на удары противника.

– Я не успокоюсь, – сказал ему однажды Ренно, – пока не смогу владеть длинным ножом, как ты.

– Что ж, я орудую шпагой более тридцати лет, – ответил учитель. – Было когда научиться. Ты научишься быстрее, индеец. Ты чувствуешь оружие, и реакция у тебя прекрасная. Тебе надо лишь поработать над тем, чтобы сразу отвечать на выпад, не раздумывая.

Однажды Джефри получил записку с приглашением на следующий день в загородный дом полковника Черчилля. В записке был постскриптум: «Скажите нашему другу, чтобы он взял свое оружие, мы сможем немного потренироваться».

Ренно никуда не ходил без томагавка и ножа, но на этот раз он прихватил с собой еще лук и колчан со стрелами.

Лорд Бомон дал им экипаж, и Джефри вздохнул с облегчением. Не хватало только, чтобы по улицам Лондона скакал верхом на лошади индеец в полном вооружении.

Небольшое поместье Черчилля находилось на границе Ричмонд-парка[14], неподалеку от дворца Хэмптон-Корт, в двух часах езды от центра Лондона. До Джефри доходили слухи, что поместье полковник получил, будучи молодым офицером и находясь в близких отношениях с Барбарой Уилльерс, герцогиней Кливлендской, которая довольно долго считалась официальной фавориткой Карла II. До недавнего времени, пока Черчилль не доказал, что является достойным уважения офицером, враги приписывали его успехи влиянию могущественной герцогини.

Полковник встретил гостей у входа в дом. Одет он был в кожаные брюки и сапоги, рубашку с открытым воротом и тяжелую вязаную жилетку.

Жена полковника, Сара, поджидала гостей в гостиной. Живая, веселая, энергичная и симпатичная женщина, которая, к удивлению Ренно, ничего не сказала о его необычной внешности. Остальные английские дамы вели себя менее деликатно.

Подали холодную мясную закуску и хлеб. Черчилль проследил, чтобы специально для Ренно принесли большую кружку сладкого чаю.

Вскоре мужчины остались одни. Черчилль ел быстро.

– Позже будет сытный ужин, – сказал он. – А сейчас мне хочется побыстрее в сад.

Ренно не надо было подгонять, и скоро они были на улице. Листья с плодовых деревьев уже облетели, хотя трава оставалась зеленой. Ренно не знал, что для Англии это обычное явление, и был потрясен.

– Если вы не возражаете, – начал Черчилль, – мне бы хотелось посмотреть ваш боевой топор.

– Томагавк, – поправил его Ренно и протянул полковнику оружие.

Полковник подержал томагавк в руке, оценил правильное распределение веса и сказал:

– А я думал, это просто украшение, но, судя по всему, это боевое оружие. Как вы им пользуетесь?

– Существует много способов, – ответил Ренно. – Лучше всего метать.

Черчилль взглянул на ветку яблони примерно в два дюйма толщиной. Дерево было от них на расстоянии пятнадцати шагов.

– Вы сможете срубить вон ту ветку своим томагавком? – Джефри громко рассмеялся.

Командир королевской гвардии явно не представлял себе, с какой точностью и силой может метать томагавк человек, обученный этому искусству с детства. Ренно оставался невозмутимым, он показал на сухой листик, висевший с одной стороны ветки, и просто сказал:

– Лист.

Потом он взял томагавк из рук полковника, прицелился и почти без усилия метнул оружие.

Томагавк высоко взлетел в воздух, и его прекрасно заточенное каменное лезвие срезало небольшой кусок ветки вместе с листком.

Полковник Черчилль изумленно смотрел на Ренно и в восхищении покачивал головой.

Для Ренно в том, что он показал, не было ничего необычного.

– В землях сенеков многие воины могут метать томагавк не хуже меня, – сказал он.

– Это, правда, – подтвердил Джефри, – хотя он, конечно, скромничает. Он победитель состязаний по метанию томагавка в союзе ирокезов.

Ренно не относил ту победу на свой счет. В день соревнования в небе все время парил ястреб, и он знал, что его охраняют маниту, что это они хотят, чтобы он победил.

– А ножом вы владеете так же хорошо? – спросил Черчилль.

Ренно протянул ему нож, который получил в подарок от полковника Уилсона.

– Нож английский, – заметил полковник, осмотрев его.– Шеффилдская сталь[15]. Он ведь не для метания.

Ренно и Джефри переглянулись.

– Давай, Ренно, покажи, – сказал Джефри.

Ренно огляделся и заметил, что в дальнем углу сада на специальной решетке растет виноград. Он позвал всех, подошел к решетке и сделал пометку на одном стебле.

Сейчас он немного играл на публику, но какое это имело значение. Этот военный вождь англичан просил его продемонстрировать свое боевое искусство, и Ренно чувствовал в офицере родственную душу. Он повернулся спиной к решетке и пошел вперед.

– Скажите, когда остановиться, – бросил он на ходу.

Черчилль остановил его, когда Ренно прошел около десяти футов. Ренно покачал головой: «Нет, еще дальше». И прошел еще десять футов. Он стоял спиной к решетке, и, казалось, думал о чем-то другом. Вдруг он неожиданно развернулся и почти без прицела бросил нож.

Первым к решетке бросился полковник. Он наклонился, подобрал кусочек стебля и уставился на него с таким видом, словно произошло нечто сверхъестественное. Нож срезал стебель меньше чем в полудюйме от отметки Ренно.

– Невероятно, – сказал Черчилль.

– Мой отец бросает нож лучше меня, – заметил Ренно. – Но еще лучше это умеет делать мой брат Эличи. Ему нет равных среди всех сенеков.

– Хотел бы я иметь в своем полку таких воинов. – Джефри тут же воспользовался удобным моментом.

– Почти две тысячи воинов-сенеков стали нашими союзниками в колониях, – сказал он. – И еще три тысячи воинов-ирокезов из других племен. Но они не могут сражаться с французами и их союзниками-индейцами одним лишь примитивным оружием. Им нужны мушкеты так же, как и нашей милиции.

Черчилль задумчиво кивал головой:

– Понимаю, понимаю.

Ренно и Джефри опять переглянулись. Кажется, они нашли поддержку в лице очень влиятельного при дворе человека.

Полковник улыбнулся.

– А я кое-что для вас приготовил, – сказал он. – Когда в последний раз вы охотились на оленя, Ренно?

Молодой сенека ответил с тоскливым видом:

– С тех пор прошло больше лун, чем мне хотелось бы.

Черчилль подозвал ординарца, тот привел лошадей.

Ренно нечасто ездил верхом, но держался неплохо. Они пустились вскачь по полям.

Вскоре они подъехали к большим воротам, у которых стоял часовой в зеленой униформе королевского сторожа. Привратник приветствовал их, они спешились, оставили лошадей и прошли за тяжелые деревянные ворота.

Дальше они втроем отправились пешком. Черчилль и Джефри несли мушкеты, Ренно – лук со стрелами. Лес тут был густым, под ногами лежал настоящий ковер из сосновых иголок, и Ренно впервые со времени приезда в Англию почувствовал себя как дома. Конечно, лес в землях сенеков совсем иной. Сначала он даже не мог точно сказать, в чем же разница, и только спустя какое-то время догадался, что эти леса искусственные, их сажают и ухаживают за ними, словно это сад. Тут росли вечнозеленые деревья, дубы и вязы, но не было дикорастущих кустарников, которые так естественно разрастаются в подлеске. Они находились в королевском заповеднике, Ричмонд-парке.

Хотя хозяином был Черчилль, он пропустил вперед молодого индейца.

Ренно осторожно и настороженно продвигался вперед. Острым чутьем он ощущал присутствие дичи. Он наклонился и присмотрелся к траве, потом удовлетворенно кивнул. Он вышел на след оленя.

Ренно замедлил шаг и прошел еще несколько сотен ярдов. Потом резко остановился и поднял руку, чтобы остановились и его спутники. Они послушно замерли на месте.

Через мгновение Ренно уже заметил впереди оленя. Он тут же вставил стрелу в лук. Самец оленя не двигался.

В следующую минуту, к удивлению Ренно, появились две самки. Они спокойно паслись.

Что-то не так. Олени должны бы уже почувствовать присутствие людей, но они ничем не выказывали тревоги и не убегали.

Молодой индеец опустил лук и взглянул на Черчилля.

– Почему, – тихо спросил он, – животные не убегают?

– Они убегут, и очень быстро, стоит нам подойти ближе, – любезно ответил полковник.

Ренно все равно ничего не понимал.

– Часто здесь бывают люди?

– Да. Сторожа подкармливают их, следят за их здоровьем. Король Вильгельм говорит, что ему некогда заниматься охотой, поэтому поголовье оленей резко увеличивается, и если их не подкармливать, всем пищи не хватит.

Теперь все встало на свои места.

– А если они побегут, то куда? – настаивал Ренно.

– Вглубь парка. – Черчилль не понимал, что именно хочет знать Ренно. – Я не знаю точных размеров заповедника, но он занимает площадь в несколько сотен акров[16].

– Там, где мы видели ограду, кончается и заповедник?

– Конечно. Заповедник огорожен по всему периметру.

Теперь Ренно знал все, что ему было нужно. К удивлению Черчилля, он вынул стрелу из лука и снова сунул ее в колчан.

– Если вы с Джефри хотите пострелять оленей, я подожду вас здесь.

– Но почему…

– В стране сенеков, – медленно и с большим достоинством начал Ренно, – воины охотятся, чтобы прокормить себя и свои семьи и чтобы добыть шкуры для одежды. Здесь у животных нет выхода. Здесь люди подкармливают оленей, они становятся ручными. У англичан достаточно пищи и одежды. Воин-сенека не может стрелять в животное, которое стало другом человека. – Ренно не стал говорить, что маниту, которые ведут охотника во время охоты, будут в ужасе от такого убийства и навсегда перестанут помогать ему.

Эти слова Ренно произвели глубокое впечатление на Джона Черчилля. Он опустил мушкет, оперся прикладом о землю и уставился на так называемого дикаря.

– Знаешь, – сказал он, – всю свою жизнь я воспринимал Ричмонд-парк и остальные охотничьи заповедники королевской семьи как нечто естественное. Считается, что мы, англичане, люди порядочные, но ты, Ренно, только что преподал мне урок, который я не забуду до конца дней моих. Я вижу, что тебе нравится в лесу, так что давайте еще погуляем немного.

– Согласен, – промолвил Ренно.

Полковник повернулся к Джефри:

– Я с самого начала сочувствовал вам, но теперь, мне кажется, я начинаю глубже понимать Новый Свет. Остальные колонисты так же воспринимают окружающий их мир, как Ренно?

– По Ренно можно судить, как живут остальные ирокезские племена, – ответил Джефри Уилсон.

Лицо Черчилля выражало решимость.

– Клянусь Богом, я помогу вам, – заявил он. – Вы можете на меня положиться, я сделаю все, что в моих силах, чтобы Его Величество принял Ренно, и как можно скорее.

День, проведенный с полковником Черчиллем, остался в памяти Ренно как один из самых приятных дней в Англии. Бывали и менее отрадные встречи, особенно одна.

Ренно и Джефри очень скучали, ожидая королевской аудиенции, несмотря на то, что их пытались всячески развлекать. Однажды Джефри предложил провести вечер «в городе», и Ренно радостно согласился, хотя и не представлял, чем именно они будут заниматься.

Джефри был в хорошем расположении духа, и они зашли в таверну неподалеку от Стрэнда.

– Можем позволить себе немного расслабиться, – сказал он. – Я знаю, тебе не нравятся английские напитки, но, честное слово, стоит попробовать кружку эля. Никакого вреда не будет, а может, тебе даже понравится.

Ренно согласился. Джефри купил две пинты[17] пенного эля, и они прошли к свободному столику. Народу в таверне было много.

Ренно специально надел замшевую рубашку и ноговицы, но даже в таком виде привлекал к себе всеобщее внимание. Сам он уже настолько привык, что на него все везде смотрят, что не замечал этого.

Вдруг Ренно почувствовал, что кто-то дергает его за вампум – кожаную полоску, украшенную ракушками, которую перед самым отъездом подарила ему Санива. Вампум этот был особо дорог Ренно: тетка сказала, что это могущественный талисман, наделенный силой отталкивать злых маниту, которые могут навредить ему в чужой стране.

Ренно, не поворачивая головы, скосил глаза в сторону и заметил маленького человечка, похожего на хорька, с заросшим щетиной лицом. Молодой сенека осторожно вынул нож и ударил воришку по руке.

Тот заорал во все горло. Все притихли, а вор уже бежал к выходу, истекая кровью. На деревянном полу валялись обрубки двух пальцев.

Казалось, мало, кто обратил внимание на то, что произошло. Несколько человек посмотрели на пол и быстро отвернулись. Хозяин таверны поспешил убрать зловещие обрубки и поблагодарил Ренно за то, что тот прогнал из его заведения вора. Спустя какое-то время, хозяин принес две высокие пивные кружки с элем, поставил их на стол перед белым индейцем и Джефри и сказал:

– Это вам от меня в знак благодарности.

Джефри улыбнулся и заметил:

– Даже если тебе не очень нравится эль, придется пить, иначе обидишь нашего хозяина.

Молодой индеец уже забыл про вора, а что касается эля, то Ренно был приучен уважать чужие обычаи, а потому должен был выпить.

Надо сказать, что теперь эль уже не казался ему таким противным. Но какое-то шестое чувство подсказывало, что нужно уходить из таверны, как только они с Джефри допьют угощение. Ренно не нравилась окружающая атмосфера. Многие курили трубки, и дышать было почти невозможно. Но Джефри тут нравилось, и молодому индейцу не хотелось мешать другу. Джефри честно выполнял все обязанности, он заслужил награду.

Ренно заметил, что за соседним столиком сидит мужчина с двумя спутниками. Мужчине было около тридцати лет, он был высок ростом, широкоплеч, богато одет. На пальцах у него красовалось несколько массивных колец, а служанка таверны обращалась к нему «милорд».

– Это граф Линкольн, – шепнул Джефри. – Говорят, он мечтает о высоком положении при дворе и всячески ищет расположения короля, но у него прескверный характер. Король же Вильгельм человек крайне чувствительный, и мой дядя, например, уверен, что Линкольн ничего не добьется.

Ренно пристально посмотрел на графа; он не подозревал, что это могут счесть за грубость. Да, лорд Бомон скорее всего прав. Ренно пытался всех англичан представить соплеменниками, но этого самоуверенного, краснолицего мужчину невозможно было вообразить ни военным вождем, ни членом совета великого сахема.

К неудовольствию Ренно, Джефри заказал еще две большие кружки крепкого эля.

Мужчина из-за соседнего столика закричал:

– Присоединяйтесь ко мне, потаскушки, и скажите служанке, что будете пить.

Ренно обернулся и увидел двух молодых женщин: блондинку и брюнетку. Обе женщины были хорошенькими, лица у обеих накрашены, платья с очень глубокими вырезами.

Блондинка заметила, что он смотрит на нее, и сама засмотрелась на необычного молодого человека, потом улыбнулась ему. Но граф тут же усадил ее рядом с собой.

Ренно повернулся к своему столику и продолжал пить.

– Потом как-нибудь, – сказал ему Джефри, – попробуем и виски. Кое-где продают всякую ерунду, но эта таверна имеет хорошую репутацию. Я уверен, здесь виски разливают прямо из шотландских бочонков.

Друзья молча потягивали эль. Ренно волей-неволей слышал, что происходит за соседним столиком. По всей видимости, брюнетке не нравилась ее теперешняя компания, и она открыто флиртовала с Джефри, а тот отвечал ей.

Но больше всего внимание Ренно привлекла блондинка, в первую очередь потому, что пыталась дать отпор графу Линкольну. Он заказывал ей кружку за кружкой, она все выпивала, но ласковей не становилась. Ренно заметил, что граф начинает сердиться.

У индейцев сенека нельзя принудить женщину к отношениям, которых она не хочет. Будь Ренно дома, он давно бы вступился за женщину, ведь он старший воин. Сейчас он решил немного подождать.

– Черт бы вас побрал, – наконец высоким голосом произнесла блондинка, – оставьте меня в покое, ваша светлость.

Граф неприятно рассмеялся:

– Только не говори, что я тебе не подхожу.

– Нет. – В голосе женщины звучали нотки отчаяния. – Но мне больше нравится вот он. – Она вскочила и, пересев к Ренно, взяла его за руку.

Молодой индеец был ошарашен, он понятия не имел, как себя вести и что делать.

Его опередил Линкольн. В одну секунду он оказался у столика Ренно и Джефри и заорал:

– Этот парень самозванец, актеришка или сумасшедший, а может, и все вместе.

Женщина еще теснее прижалась к Ренно.

– Будь вы джентльмен, сэр, я проткнул бы вас шпагой. – В этот момент к Линкольну подошли его спутники. – А так и клинок марать неохота.

Ренно не понимал слов, но прекрасно понимал, что Линкольн пытается оскорбить его. Пальцы его сами собой нащупали томагавк.

Джефри не на шутку испугался и, хотя сначала от неожиданности ничего не мог произнести, но быстро опомнился и заговорил с Ренно на языке сенека:

– Не двигайся. Ничего не делай. Он могущественный вождь. А еще у него много друзей в совете великого сахема англичан.

Линкольн же продолжал издеваться, он провоцировал Ренно на поединок.

– Ваша печенка, сэр, так же бела[18], как смугла ваша кожа.

Джефри содрогнулся. Если Ренно хотя бы приблизительно поймет смысл сказанного, то проломит Линкольну череп и снимет скальп прежде, чем тот успеет испустить дух. Над их предприятием нависла неожиданная угроза. Король Вильгельм никогда не захочет принять человека, замешанного в таком скандале.

– Заклинаю тебя всем святым, не двигайся! – Джефри продолжал говорить на языке сенека:

Ренно проявил верх самообладания, несмотря на то, что женщина прижималась к нему все плотнее, а высокий английский лорд взирал на него все мрачнее и мрачнее. Но Ренно видел, как расстроен Джефри, и здравый смысл подсказывал ему послушаться друга.

На красном лице графа появилось выражение презрения и отвращения. Он сплюнул прямо на пол под ноги Ренно и направился вон из таверны. Его спутники ни на шаг не отставали.

Посетители таверны вздохнули с облегчением. Снова у столика Ренно и Джефри появился хозяин.

– Очень неприятный тип! – прошептал он. – Благодарю вас еще раз. Мне тут совсем не нужны скандалы, и вы просто молодцом себя повели.

Блондинка тоже что-то лепетала, не выпуская при этом руку Ренно.

Джефри с облегчением рассмеялся:

– Все обошлось, или так, по крайней мере, мне кажется, да еще у нас появилась парочка очаровательных леди, которые быстро помогут нам обо всем позабыть.

Хозяин вернулся с новым угощением.

Это было только начало. Блондинка – звали ее Лиз – взгляда не могла отвести от Ренно и совершенно потеряла голову, когда услышала, что он настоящий индеец из Северной Америки, несмотря на светлые волосы и голубые глаза. Ей нравилось его крепкое, мускулистое тело. Она гладила его по руке, шее, ногам.

Ренно чуть не поперхнулся, когда вслед за элем пробовал виски. Он с мольбой посмотрел на Джефри, но тот был полностью занят своей брюнеткой.

Наконец Ренно ощутил действие алкоголя и расслабился. У него давно не было женщины, а Лиз очень даже привлекательна. Индеец сенека не позволяет себе заниматься любовью на людях, но посетители таверны мало обращали внимания на их столик в дальнем углу, и понемногу Ренно стал отвечать на ласки Лиз.

Вдруг Джефри бросил на стол несколько серебряных монет и заявил:

– Достаточно мы тут повеселились. Пойдемте с нами, леди, и вы не пожалеете.

Блондинка не выпускала руку Ренно.

На улице от холодного воздуха у Ренно в голове совсем помутилось. Он помнил только, что они быстро дошли до дома и сразу разошлись по своим комнатам. Они с Лиз нырнули в постель, а дальше все смешалось. Он помнил только, как поздно ночью Джефри дал женщинам серебряные монеты и они ушли.

Когда Ренно проснулся, то лежал не на полу, как обычно, а на кровати. Окно было закрыто. Наверное, от этого у него так раскалывалась голова. Он с трудом поднялся на ноги, выглянул в окно и очень удивился – солнце было уже высоко на небе. Еще никогда в жизни он так долго не спал.

Вскоре они вместе с Джефри сели завтракать. Вид у Джефри был ничуть не лучше, чем у Ренно. Повар с сочувствием подавал им сырых устриц в перечном соусе. Ренно чуть не стошнило, но он съел все, что ему дали. Правда, от горького эля он отказался, от одного вида пивной кружки ему делалось дурно. Зато он выпил много холодной воды.

– Вот теперь ты знаешь, что такое настоящий Лондон, – заметил Джефри. – Добро пожаловать в город порока.

– Меня словно ударили по голове томагавком, – ответил Ренно.

– Слава богу, ты не размозжил голову графу Линкольну. Он очень неприятный тип, и я рад, что мы не ввязались в эту скандальную историю.

Дальше они ели молча, оба были голодны и съели жареное мясо и пирог с ливером. Тут Джефри вдруг спросил:

– Ну, как тебе девчонка? – Ренно пожал плечами:

– У меня в голове пусто, и это мне не нравится.

– Мне тоже. – Джефри усилием воли собрался с мыслями. – Что ж, мы повеселились, и когда я подумаю обо всем, что могло бы с нами случиться, какие могли бы быть неприятности, знаешь, у меня кровь в жилах стынет. Все! До конца нашего пребывания здесь – и дай бог, чтобы оно не затянулось, – будем вести добродетельный образ жизни. Боюсь, что прав мой отец. Он вечно твердит, что трезвость – норма жизни.

Ренно больше всего на свете хотелось выйти на свежий воздух и вернуться к той простой жизни, какой он привык жить у себя на родине.

Отряд гуронов под предводительством Алана де Грамона нападал на все английские поселения по берегам реки Коннектикут. Индейцы убивали людей, мародерствовали, сжигали поселки. Вода в реке стала красной от крови поселенцев. Были почти полностью разрушены несколько мелких поселений, но Алан сознательно давал части колонистов уйти, чтобы они разнесли весть о злодеяниях алгонкинов.

Плохие новости дошли и до форта Спрингфилд. Полковник Уилсон сразу поднял по тревоге весь полк милиции западной части Массачусетса.

Тома Хиббарда недавно произвели в лейтенанты. Он добровольно вызвался в поход, а вместе с ним и все его отделение. Даже Рене Готье сказал, что пойдет вместе с товарищами. Рене еще не закончил строительство дома, и Том попробовал отговорить его от похода, но тот настоял на своем.

– Теперь это моя родина, – сказал он, – а когда умирает соотечественник, страдают все остальные.

Ополченцы милиции многому научились от воинов-сенеков и других ирокезских племен, с которыми они сражались бок о бок во время нападения на Квебек. Каждый ополченец нес свой запас патронов и пороха, свою долю сушеной кукурузы и мяса. Еды взяли с расчетом на неделю. Погода стояла холодная, местами намело сугробы, но большинство рекрутов привыкли работать на улице, и им были не страшны капризы погоды.

Все нападения происходили к северу от форта, поэтому лейтенант Хиббард решил идти именно на север. Отряд держался берега реки, но несколько раз в день они уходили к востоку от реки в поисках воинственных индейцев. Прошло три дня, им никого не удалось обнаружить, и командир повернул свой отряд обратно на юг, не забывая при этом об осторожности.

Тому Хиббарду очень хотелось разыскать врага, а если бы он знал, что это вовсе не алгонкины, а гуроны, то рвался бы в бой еще сильнее. Гуроны убили его жену, и Тому казалось, что он за всю свою жизнь не сможет расквитаться за такую утрату.

Ополченцы приближались к форту Спрингфилд. Утром на шестой день похода, когда они собирались сворачивать лагерь в лесу, к Тому подбежал один из часовых.

– Лейтенант, – задыхаясь, выпалил он, – я их нашел! Они шли по западному берегу реки, поэтому мы и не видели следов. А сейчас как раз по льду переходят на наш берег.

Вскоре все тридцать восемь бойцов отряда были на ногах. Они подошли к опушке леса и остановились. Лейтенант Хиббард сам вместе с часовым ушел вперед разведать обстановку.

По льду молча, цепочкой друг за другом двигались индейцы. Лица их были выкрашены красной краской. Алгонкины. В руках они несли луки со стрелами. Том не знал, что хитрый де Грамон продумал все до мелочей – на английских колонистов должны были напасть индейцы, вооруженные примитивным оружием, а не французскими мушкетами, как гуроны.

Том быстро сосчитал. Индейцев было примерно в два раза больше, чем его людей, но зато у его бойцов мушкеты. Он вернулся к своему отряду и приказал людям рассредоточиться.

– Постарайтесь подобраться как можно ближе к берегу, не показываясь при этом врагу. И не выходите из-за деревьев, пока я не дам команду. Стрелять только по моему приказу, зато тогда уже стреляйте, заряжайте и стреляйте снова.

Ополченцы разошлись по лесу. Большинство людей прошли канадскую кампанию и умели передвигаться в лесу бесшумно, как индейцы.

Под ногой Рене Готье хрустнула сухая ветка, он очень расстроился и поклялся себе, что обязательно научится ходить, как индеец.

Лейтенант Хиббард остановился за большим кленом. Он выглянул из-за дерева и заметил, что индейцы уже совсем близко. Еще минута, и он потеряет преимущество.

Том с нетерпением ждал, пока все его люди подтянутся к берегу, быстро поднял мушкет к плечу и выкрикнул:

– Огонь! – Он спустил курок и тем самым положил начало сражению.

Индейцы не ожидали нападения, спрятаться им было некуда, и несколько человек сразу упали замертво.

Ополченцы перезарядили мушкеты и снова открыли огонь. Но индейцы уже опомнились. Ими руководил пожилой воин, издали похожий больше на белого, чем на индейца. Вел он себя хладнокровно, остальные воины беспрекословно подчинялись ему.

Том смутно вспомнил, что, когда они возвращались из Квебека, он слышал разговор о французе, который был предводителем у гуронов и оттава. Он подумал, что надо не забыть об этом, когда вернется в форт.

Индейцы быстро разбежались по берегу, и хотя укрытия поблизости не было, они бросились в снег и открыли стрельбу из луков.

– Ребята, преимущество за нами, – прокричал Том Хиббард своим ополченцам. – Стреляйте как можно чаще, и мы расправимся с ними!

Рене Готье в первый раз был в настоящем бою, но оставался абсолютно хладнокровным. Он не обращал внимания на свистевшие вокруг стрелы, быстро перезаряжал мушкет, прицеливался и нажимал на курок. Позже он вспоминал, что абсолютно точно убил одного индейца и ранил другого.

Алан де Грамон понимал, что его воины постояли бы за себя, если бы пустили в ход мушкеты, но с самого начала сражения инициатива была не за ними, и теперь только луками со стрелами вряд ли им удастся перехватить ее. Он расстроился, что ему не удастся напасть на форт Спрингфилд, самый большой поселок на реке, но с другой стороны, самое главное он уже сделал. Он не любил ненужных потерь, и, зная, что по мертвым телам никому не удастся опознать гуронов (он проверил, чтобы ни у кого не было никаких личных вещей), де Грамон приказал отступать.

Здоровые помогали идти раненым. Тяжелораненых оставили вместе с погибшими.

Они отступали на север по восточному берегу реки, постепенно уходя в сторону леса, чтобы укрыться за деревьями. Том Хиббард думал, не пойти ли за ними следом, но решил, что не стоит рисковать. В короткой стычке он одержал очевидную победу. Индейцы понесли, серьезные потери и были вынуждены вернуться домой. Нападений на поселения колонистов вдоль реки Коннектикут в ближайшее время не будет. В его отряде всего один раненый, да и то несерьезно.

– Не будем преследовать их, ребята! Пусть уходят! – крикнул он.

Ополченцы радостно перекликались друг с другом, кто-то уже сбегал вниз к реке. Они убили восьмерых индейцев, одиннадцать тяжело ранили. Ветераны милиции хорошо усвоили у своих ирокезских союзников еще один урок – пленных не брать. Они на месте прикончили всех тяжелораненых, а потом, к ужасу Рене Готье, сняли скальпы с убитых и забрали их оружие.

– Ты молодец, Рене, – похвалил его Том, когда все выстроились, чтобы идти домой. – Ты достойно выдержал крещение огнем.

И, не дожидаясь ответа, командир встал во главе колонны. Незадолго до полудня отряд прибыл в форт Спрингфилд. Ополченцы сдали захваченное оружие для проверки, потом и луки со стрелами, и томагавки, и ножи вернут им. Проверять оружие стали недавно, чтобы уточнить, каким именно племенем оно изготовлено.

Том зашел в кабинет полковника Уилсона и подробно обо всем рассказал.

Эндрю Уилсон нахмурился:

– Ты уверен, Том, что это были алгонкины?

– Сэр, только дураки могут быть абсолютно в чем-то уверены. Я могу сказать, что раскрашены эти воины, были на алгонкинский манер – красной краской. Но мне не дает покоя их предводитель. На вид ему лет сорок. На расстоянии он показался мне и нескольким моим людям белым.

– Нам известен некий полковник французской пехоты Алан де Грамон, он часто переодевается индейцем и возглавляет военные отряды гуронов. Но ведь эти индейцы были не гуроны.

– По внешнему виду – алгонкины, сэр, но я, конечно, не эксперт, – заметил Том. – Тела их погибших товарищей все еще лежат на берегу реки в нескольких милях вверх по течению. Можете послать кого-нибудь посмотреть.

– Вряд ли кто-нибудь сможет по внешнему виду с точностью определить принадлежность к конкретному племени, да и вряд ли это так важно. Этот Грамон мог возглавить и боевой отряд алгонкинов. Важно другое. Алгонкины напали на нас без всякой видимой причины, подтвердив тем самым каши опасения. Теперь можно не сомневаться, что они заключили союз с французами.

– Что мы можем предпринять в связи с этим, полковник?

Эндрю Уилсон помрачнел:

– Да мало что. Поставим в известность губернатора Шерли и губернаторов остальных колоний. Я пошлю гонца к Гонке, вождю сенеков, пусть он сам свяжется с остальными ирокезскими племенами. Я же приложу максимум усилий, чтобы набрать больше рекрутов. Но, прежде всего, буду молиться, чтобы миссия Джефри и Ренно в Лондоне закончилась удачно. Именно от них зависит, будем ли мы свободными англичанами или станем подданными фанатика, который сидит на французском троне. Нам сейчас просто необходима помощь короля Вильгельма!

Том тяжело вздохнул.

– Все проблемы за один день не решить, – сказал полковник. – Ты устал. Поехали домой, тебе надо хорошо поесть, тогда и чувствовать себя будешь лучше.

– Спасибо, сэр. – Том покачал головой. – Но сегодня мне бы не хотелось заразить своим плохим настроением Милдред. Лучше уж останусь в городе, пока сам не воспряну духом.

Эндрю Уилсон не стал настаивать.

Том умылся, переоделся в гражданский костюм и пошел бесцельно бродить по форту Спрингфилд. Многие приветствовали его, он же лишь отвечал на приветствия, но ни с кем не останавливался. Наконец он вспомнил, что с самого утра ничего не ел, да и тогда наскоро перекусил копченым мясом и сушеной кукурузой. Том зашел в гостиницу, выбрал столик в дальнем темном углу и сел.

Он сильно замерз и потому попросил принести горячего рому. Потягивая ром, он пытался разобраться в своих ощущениях, но у него ничего не получалось. Его охватило какое-то отчаяние. Жизнь в Массачусетсе была непростой, одному ему было одиноко, а впереди пока ничего хорошего не предвиделось. Можно, конечно, перебраться в Бостон, но это не выход. Нельзя так вот взять и сбежать. Его дом в форте Спрингфилд, и что бы ни случилось, он останется здесь.

– О чем задумались? – раздался женский голос. Том поднял глаза и увидел Нетти. Щеки и губы у нее были подкрашены красным, веки – голубым, одета она была броско.

Том сразу же встал и предложил ей сесть.

– Я не хочу мешать.

– Вы не мешаете. Садитесь, пожалуйста, и выпейте со мной.

Нетти задумалась, но быстро согласилась. Она бы не стала подходить к нему на публике, но у него был такой печальный, такой тоскливый вид.

– Я слышала, что ваш отряд успешно выполнил свою задачу, – сказала она.

Том скривил рот:

– Ну да, там, вверх по течению, валяются трупы алгонкинов. И можно точно сказать, что эти мародеры больше не будут доставлять неприятностей поселенцам.

Нетти кивнула. Она поняла, что ему не нравится убивать. Несмотря на свою силу, Том был мягким и чувствительным человеком. Неудивительно, что он так грустит.

Нетти изо всех сил старалась развеселить Тома. Он сначала совсем не реагировал, потом понемногу начал отходить. Ему нравилась ее компания, и он пригласил ее пообедать вместе.

– Но… я не из-за этого подошла к вам, – начала было возражать Нетти.

Том не обратил внимания на ее протесты и заказал обильный обед на двоих. Когда принесли еду, Том ел медленно, с большим удовольствием. Наверное, и скудный солдатский паек, на котором ему пришлось жить целую неделю, тоже не способствовал хорошему настроению.

Потихоньку настроение у него улучшалось. Он был очень благодарен Нетти. И не просто благодарен. Его все сильнее тянуло к ней. Он не хотел в этом признаваться, но знал, что она ему нравится.

Нетти почувствовала, как в нем что-то происходит. Она привыкла разбираться в малейших оттенках мужского настроения и потому могла точно сказать, что Том наконец-то увидел в ней женщину. И еще она знала, что он боится смутить ее непристойным предложением.

Нетти глубоко вдохнула, потом положила свою руку ему на локоть и посмотрела ему в глаза.

– Пойдем со мной, – сказал она. – Прямо сейчас. – Том покраснел. Он боялся, что она решит, будто обязана ему. И он замотал головой.

Нетти стояла на своем.

– Пожалуйста, – мягко добавила она. – Ты мне нравишься ничуть не меньше. – Странно, но она только теперь поняла, что так оно и было на самом деле.

Том сдался. Он заплатил за еду и напитки, и они быстро дошли до комнаты Нетти. Нетти сразу заметила, что Том Хиббард очень отличается ото всех других мужчин, которых она водила к себе. Те, другие, вели себя иначе: кто-то пытался проскользнуть незаметно, кто-то стыдился, кто-то вел себя вызывающе. Том, напротив, оставался самим собой, ему нравилось идти рядом с Нетти и совершенно не волновало, что о нем могут подумать прохожие.

В комнате Нетти основное место занимала огромная кровать с пологом на четырех столбиках. Том вдруг занервничал. Нетти взяла инициативу на себя, подошла к нему, и он нежно поцеловал ее.

По мере нарастания страстей Том становился все нежнее и заботливее. Ни один мужчина никогда не вел себя с Нетти подобным образом. Ее впервые в жизни захлестнуло настоящее чувство.

Они лежали, обнявшись и никак не могли оторваться друг от друга.

Наконец они молча оделись. Том откашлялся, ему было не по себе.

– Я не хочу обижать тебя, – сказал он, – но… – И он достал кошелек.

У Нетти вспыхнули щеки, она замотала головой:

– Нет. И никогда больше к этому не возвращайся. Никогда. – Он стоял и долго молча смотрел на нее. Потом вдруг сказал охрипшим голосом:

– Если у тебя найдется час или около того, пойдем со мной. Я хочу тебе кое-что показать.

Нетти кивнула.

Он подал ей пальто, чего тоже никто никогда не делал.

Они прошли к конюшне за гостиницей. Там Том взял напрокат двух лошадей. Он помог Нетти взобраться в седло и направил лошадь к реке, потом повернул на юг.

Нетти понятия не имела, что задумал Том. Они проехали мимо дома Иды Элвин и мимо почти полностью достроенного дома семейства Готье.

Наконец они выехали на открытое пространство. Плоская вершина холма, возвышавшегося над излучиной реки Коннектикут, была очищена от леса. Том спрыгнул на землю и помог спуститься Нетти.

Она медленно огляделась, посмотрела на реку.

– Здесь так красиво, – наконец вымолвила она.

– Это моя земля, – сказал ей Том. – Триста двадцать акров. Я расчистил этот холм уже много лет тому назад, собирался строить тут дом, но все так и осталось. Парни из ополчения предлагали помочь мне, и вот я думаю, что этой весной, когда станет тепло, я начну строить тут дом. И подготовлю землю к севу.

– Здесь замечательное место для дома, – сказала Нетти. Она не понимала, зачем он привез сюда ее.

Том и сам не понимал зачем.

– Я… я хотел показать его тебе, – тихо промолвил он.

Эндрю Уилсон уехал в Бостон, чтобы доложить губернатору Шерли о боевом отряде алгонкинов, совершившем ряд нападений на колонистские поселения. Полковник и губернатор долго беседовали, в конце концов, губернатор присвоил полковнику звание бригадного генерала. Теперь Уилсон стал вторым по старшинству офицером, выше его по званию был только генерал-майор Уильям Пепперелл, главнокомандующий милиции всего Массачусетса. Бригадный генерал Уилсон должен был взять на себя командование пехотой.

Ему надлежало отправиться в Нью-Хейвен для встречи с военными представителями других колоний, чтобы разработать план совместных действий на случай экстренных ситуаций. Он проезжал в день по сорок миль и добрался до Нью-Хейвена за трое суток.

Это был один из самых больших и оживленных городов Новой Англии. В гавани теснились торговые суда. Перед двумя церквями и гостиницей расстилалось зеленое поле, на котором паслись коровы и овцы. Состоятельные горожане поговаривали о создании нового колледжа в противовес Гарварду в Массачусетсе (единственному пока высшему учебному заведению во всех английских колониях).

Для военных забронировали комнаты в местной гостинице, и почти сразу после своего прибытия вновь испеченный бригадный генерал уже сидел за ужином вместе со своими коллегами из Коннектикута, Род-Айленда, Нью-Гэмпшира и Нью-Йорка. Двери в залу держали закрытыми, и как только слуги, принесшие еду, вышли, начались переговоры. Уилсон был старшим из присутствовавших офицеров, он взял председательство на себя и не терял времени даром.

Начал он с того, что подробно рассказал о нападении алгонкинов. Командир милиции из Нью-Гэмпшира уже был в курсе. Уилсон продолжал:

– Наше положение может оказаться крайне тяжелым, и вам всем это известно. У нас есть основания полагать, что генерал де Мартен в Луисберге располагает тремя тысячами солдат, и еще тысячью в Цитадели Квебека. Две тысячи воинов гуронов и оттава являются союзниками французов, а теперь к ним присоединятся и три тысячи алгонкинов.

Полковник Эдвард Шуйлер из Нью-Йорка провел рукой по седым волосам.

– Мы можем выставить лишь две с половиной тысячи ополченцев, – сказал он. – И даже если к нам присоединятся все ирокезы, нас все равно будет намного меньше.

Полковник Теодор Браунелл из Коннектикута, невысокого роста, вспыльчивый мужчина, который имел обыкновение говорить решительным тоном, заявил:

– Но больше, чем в людях, мы нуждаемся в современном огнестрельном оружии. Короткоствольные ружья с раструбами столь же эффективны, как те доисторические мушкеты, которыми до сих пор оснащены многие наши батальоны.

– Мы надеемся, что положение улучшится, когда наши специальные посланники в Англии смогут привлечь внимание короля Вильгельма, – ответил бригадный генерал Уилсон. – Тем временем мы должны организовать оборону наилучшим образом с тем, что имеем.

Полковник Фрэнсис Грей из Род-Айленда, высокий, плотный мужчина, сказал виноватым тоном:

– Мне бы не хотелось, чтобы вы решили, будто это мое личное мнение, но мы почти единогласно решили, что наши ополченцы будут принимать участие в активных военных действиях только под руководством офицера нашей колонии, извините, бригадный генерал.

Эндрю Уилсон не знал, что на это ответить. Отказ одной из колоний от совместных действий подорвет их общее единство и в результате приведет к поражению, даже, несмотря на успехи Джефри и Ренно. Он сжал кулак.

– Мы все вместе обязаны работать, планировать наши действия и сражаться. Честно говоря, джентльмены, меня совершенно не волнует, кто именно будет главнокомандующим.

Краснолицый полковник Пол Томасон из Нью-Гэмпшира, резко рассмеялся:

– Вам легко говорить, бригадный генерал! Вы и генерал Пепперелл выше остальных по званию.

– К тому же, – вставил полковник Шуйлер из Нью-Йорка, – Массачусетс самая большая из колоний, и вы с Пеппереллом наверняка решите, что командовать должны вы.

Эндрю Уилсон еле сдержался:

– Прикажите своим колониям произвести вас всех в звание генерал-лейтенантов, тогда сможете бросать жребий, кому вести за собой остальных. Форт Луисберг – мощная крепость, и в нашем теперешнем положении было бы смешно думать, что мы можем взять его штурмом. Значит, мы оставим инициативу французам и позволим им напасть на нас. Когда французские войска вступят в наши города, а гуроны, оттава и алгонкины будут хозяйничать в пограничных деревнях, боюсь, мы все еще будем спорить, кому именно быть командующим.

Полковник Браунелл сказал:

– До сегодняшнего вечера я и не подозревал, что положение настолько серьезно. Думаю, что после моего доклада, наша колония, Коннектикут, согласится воевать под предводительством Массачусетса.

– Спасибо, полковник, – поблагодарил его Эндрю Уилсон, – а теперь я предлагаю сосредоточиться на наборе новых рекрутов. Нам надо постараться увеличить состав наших отрядов вдвое.

– Откуда?! – быстро вздохнул полковник Томасон. – Нью-Гэмпшир бедная колония. Нам не удалось разбогатеть на торговле и мануфактуре, как вам в Бостоне.

– Род-Айленд, – заявил полковник Грей, – не уверен, что нам действительно грозит опасность. Наши индейцы никогда не доставляли нам беспокойства. Да, на некоторые торговые суда нападали французские каперы, но нельзя же винить в этом Францию. На свете много разных пиратов.

– Нью-Йорк признает нависшую над нами угрозу и постарается усилить ряды милиции, – сказал полковник Шуйлер. – Но мы хотим еще раз подчеркнуть, что при принятии окончательных решений мы должны иметь голос, как и все остальные колонии. А если нам что-то не понравится, мы оставляем за собой право независимых действий.

– Я лишь могу обрисовать вам положение вещей, как видится оно нам в Массачусетсе, джентльмены, – подвел итог бригадный генерал Уилсон. – И позвольте мне еще раз вам напомнить: когда начнется война – а она начнется, – за свою свободу мы готовы сражаться хоть в одиночку. Если французы одержат победу, наше положение будет не лучше, чем у рабов.