Измена. Бывшая любовь мужа (СИ)

Глава 8

— А тебе какая разница? — вырвалось у меня, и я сама почувствовала, как из глубины души поднимается и разгорается огонь негодования, горячий и неуправляемый. Голос дрогнул, выдавая потрясение. — Свободен он или занят? Что ты вообще вкладываешь в этот вопрос, Лиза?

Сестра от моего напора попятилась, ее уверенность мгновенно испарилась, сменившись испугом. Она сделала шаг назад, ища защиты, и буквально спряталась за спину матери, как за каменной стеной.

— Да я просто спросила, — залепетала она, и в ее голосе послышались нотки детской обиды. — Что уж и спросить нельзя?

— Нельзя, Лиз! — голос мой сорвался, в нем зазвенели старые, давно знакомые нотки отчаяния и злости. — Ты вообще в своем уме или как? О чем ты думаешь?

— А ты сестру умом не попрекай, — тут же, как кнут, прозвучал голос матери. Она смотрела на меня не как на дочь, а как на врага, пришедшего на ее территорию. Ее глаза, узкие и колючие, сверлили меня. — Не доросла еще до таких речей.

Горький комок подкатил к горлу.

— Буду попрекать! — выдохнула я, чувствуя, как дрожат руки. — Мы с Максом еще юридически женаты, и спрашивать у меня, свободен ли мой муж, по меньшей мере, бестактно и жестоко. А еще… еще это очень напоминает разговор малолетней девицы, которая тайком влюблена в «папика» старше ее. Лиза, ты же не такая, опомнись!

— Какая не такая? — передразнила меня сестра, высовываясь из-за материнской спины. В ее глазах вспыхнул вызывающий, злой огонек. — Будто ты знаешь, какая я сейчас? Пропала на целый год, забыла о существовании родных, и теперь думаешь, что хорошо меня знаешь?

— Значит, ушла от мужа, да еще и принесла в подоле, — язвительно, с тяжелым вздохом, усмехнулась мать. Ее губы сложились в тонкую, неодобрительную ниточку. — А еще смеет наставлять младшую сестру и обвинять ее в какой-то там бестактности. Сама-то бы постыдилась, Варвара! Где твоя гордость?

Воздух на веранде стал густым и тягучим, как патока. Я поняла, что совершила огромную ошибку.

Мать ничуть не изменилась. Она осталась той же злой, вечно недовольной женщиной, чья любовь всегда была условной и должна была заслуживаться беспрекословным послушанием.

Какой же я была дурой, что решила на ночь глядя, в слезах и отчаянии, приехать в этот дом, который никогда не был для меня настоящим пристанищем.

— А чего мне стыдиться? — возмутилась я, и голос мой окреп от праведного гнева. Я положила ладонь на свой округлившийся живот, защищая малыша даже от этих слов. — Я замужем и жду ребенка от законного мужа. А то, что мы с ним расстались, это наше с ним личное дело.

— Угу, да! Так мы и поверили, — фыркнула мать. Ее взгляд упал на мой чемодан, стоящий у ее ног, как обвинение. — Чего пришла, говори? Неужто вспомнила про родителей, о которых целый год даже не думала? Совесть замучила или сильно прижало хвост, так ты сразу к мамке с папкой прибежала? Как последняя нищенка.

От этих слов стало физически больно, словно меня ударили в солнечное сплетение. Гордость, которую я пыталась сохранить, рассыпалась в прах.

— Мне некуда пойти, — растерянно, почти по-детски прошептала я и исподлобья посмотрела на отца. И в его глазах я прочитала все: он был рад меня видеть, его сердце разрывалось от жалости, но он боялся это показать. Мать с Лизой давно уже загнобили в нем всякую инициативу.

— Проходи, дочка, — тихо, но очень твердо произнес он и раскрыл мне свои объятия. В его голосе была такая знакомая, забытая за год нежность, что слезы снова, предательски, выступили на глазах. Он всегда был за меня, всегда тихо поддерживал, как мог. И даже сейчас, когда родная мать и сестра смотрели на меня, словно голодные волчицы, не желая пускать в дом, папа готов был отступить от всех их уставов и принять меня.

Я почти упала в его объятия, прижалась к его грубой рубашке, пахнущей деревом и табаком. Мне стало так хорошо, так тепло и безопасно, что я на мгновение забыла обо всем. И впервые за этот бесконечный, ужасный день я не чувствовала себя одинокой и абсолютно несчастной.

— Ну ты как? — тихо, чтобы не слышали другие, спросил отец, по-отечески похлопывая меня по спине. — Какой месяц? Кого ждешь?

— Что вы там шушукаетесь, как заговорщики? — резко прозвучал голос матери. Я вздрогнула и отпрянула от отца. Мне казалось, что я давно перестала бояться ее резкого тона, ее властной манеры, ее тяжелого характера. Но ничего не изменилось. Даже спустя год разлуки каждая клеточка моего тела помнила этот страх, и я снова не чувствовала себя в безопасности рядом с ней.

— Оль, иди в дом. Мы с Варенькой сами разберемся. И Лизу с собой захвати, — попытался настоять отец.

— Вот еще! — фыркнула мать, презрительно скривив губы. — «Разберутся», как же! У нас тут, между прочим, жить негде. В твоей старой комнате сейчас живет Лиза. Комнату переделали под ее будуар.

— Есть же еще комната Лизы, — мягко, но настойчиво ответил за меня отец, ласково глядя на меня. — Там и поживешь. Временно.

— Там вещи Варьки и немного моих! — тут же, как ошпаренная, вскрикнула младшая сестра, в ее голосе зазвенела паническая жадность. — Я не буду там спать!

— Значит, уберем все в кладовую, — невозмутимо парировал отец. — Кстати, там давно надо было прибраться, самый раз.

— Тебе надо — ты и прибирайся, — ворчливо бросила мать и, развернувшись, с грохотом захлопнула за собой дверь в дом. Лиза, бросив на меня последний злобный взгляд, поплелась за ней.

Как только щелкнул замок, все напряжение, которое копилось во мне все это время, вырвалось наружу. Ноги подкосились, и я почти рухнула на старую деревянную скамейку, стоявшую на веранде. Я закрыла лицо руками, и меня затрясло от судорожных, беззвучных рыданий. Плечи предательски вздрагивали, а в груди все горело от обиды и несправедливости.

— Ну-ну, милая. Ну что ты? Не плачь. Все образуется, все наладится, — бормотал отец, садясь рядом и обнимая меня за плечи. Его ладонь была большой, шершавой и невероятно успокаивающей. Я прижалась головой к его плечу, стараясь унять дрожь и вдохнуть его спокойствие.

— Пап, я же думала… я же наивно думала, что она… что она будет хоть немного рада меня видеть, — всхлипывала я, вытирая мокрое лицо рукавом. — Столько времени прошло, а она до сих пор злится на меня и не может простить. За что? Что я такого ужасного сделала?

— Не бери в голову, дочка, просто это же твоя мать, у нее характер такой, — пожав плечами, отец простодушно улыбнулся. В этом был весь он. Как бы мать ни унижала его, ни оскорбляла, он всегда находил ей оправдание, всегда был на ее стороне. Он по-своему любил ее, и эта любовь делала его слепым и беззащитным.

— Я ненадолго, пап. Всего на пару дней, пока не найду себе квартиру или комнату. Обещаю, не буду вам обузой.

— Варюш, перестань, тебя никто не гонит из этого дома, — строго сказал он. — Ты дома. Просто будь с мамой помягче, уступчивее, и она оттает, перестанет злиться. Она просто обижена.

— Пап, да я никогда ничего плохого ей не делала! — вырвалось у меня с новой силой. — Всегда старалась быть лояльной к ее капризам и ее тяжелому характеру, всегда слушала ее нравоучения! Но она… она…

— Что она? Продолжай, доченька, не стесняйся! — из темноты зазвучал ледяной голос матери. Она стояла в приоткрытой двери, и по ее лицу было видно, что она подслушивала наш с отцом разговор с самого начала. — Говори правду-матку, руби с плеча. Я что, плохая мать? Я что, не права?

— Оль, уйди, я тебя прошу! — неожиданно резко среагировал отец, поднимаясь со скамейки. Но, встретившись с ее взглядом, он тут же осел, сдался. Его плечи опустились. — Пожалуйста… Дай нам поговорить.

— Нет, пусть она ответит, раз считает, что я не права! — мать вышла на веранду, ее фигура казалась огромной и грозной в полумраке. — Она же бросила нас, когда вышла замуж за своего Яхонтова! Бросила, забыла, уехала в свой богатый дом и даже в сторону нашу не смотрела, словно мы прокаженные какие! Она хоть раз помогла нам, а Лизе? Когда ей нужна была работа, ты думаешь, твоя любимица хотя бы пошевелилась, чтобы устроить Лизавету к ее благоверному на работу? Хотя бы пальцем пошевелила?

— Разве Лиза не взрослая, чтобы самой найти себе работу? — возмутилась я, вставая и чувствуя, как гнев придает мне сил. — Или хотя бы доучиться в том университете, на который, кстати, дал денег Максим! Да, папа, это он тогда помог, а не твоя премия. Но она даже платно не смогла учиться, бросила все после года обучения. Деньги улетели в трубу, обучение тоже. Отличное вложение, нечего сказать.

— Ничего страшного, не обеднел твой принц, — хмыкнула мать, с вызовом сложив руки на груди. — А твой богатенький Буратино еще заработает. А вот то, что Лизу на работу не взял, еще аукнется ему, извергу. Жиду проклятому. Чтоб он провалился где-нибудь в канаве, чтобы…

— Мам! — вскрикнула я, и от ужаса перед ее словами у меня перехватило дыхание. — Ты что такое говоришь? Ты в своем уме вообще? Ты хоть знаешь, сколько он денег заплатил тогда, чтобы Лиза поступила в тот столичный университет? Ты хоть представляешь?

— И знать не хочу, — отрезала она, махнув рукой. — Это его прямая обязанность — поддерживать семью жены! А если не согласен, пусть катится ко всем чертям! — Она язвительно усмехнулась. — Кстати, а ты могла бы и повлиять на мужа. Сама устроилась в жизни, катаешься как сыр в масле, а родную сестру поддержать не хочешь? Родная кровь, вроде как никак.

От ее лицемерия и жадности меня затрясло.

— Нет! Не хочу и не буду! — резко отвернулась я от нее, не в силах больше смотреть на это искаженное злобой лицо. — Я ей не мать и не благотворительный фонд. Пусть сама вертится, ищет, старается. Не маленькая уже, в конце концов.

— Ах, так! — завопила мать, и ее голос зазвенел истеричными нотками. Я не узнавала ее. — Эгоистка! Неблагодарная! Поделом тебе, что муж от тебя ушел. Поделом! Вот сейчас ты на своей шкуре поймешь, как это — жить и воспитывать ребенка в нищете, без гроша за душой. Помянешь тогда мои слова, доченька. Помянешь.