Платон
— Полина ночевала у подруги и утром решила прогуляться в пекарню за сдобой.
Отец Полины смотрит на Лиду, как бы прикидывая, может ли та быть виновата в произошедшем.
Лида бросает на меня колкий взгляд с вызовом, но помалкивает. Она может брякнуть в лицо, обматерить, но она не из тех, кто вывалит грязное белье подруги, пока та в отключке. Лида отворачивается, поджав губы.
Чувствую себя малодушной сволочью, но мне не хватает сил признаться в причинах, почему Полина не ночевала дома…
— Это случайность, — произношу я. — Нелепая, глупая случайность.
— И перед самой подсадкой, — всхлипывает мама Полины. — Да после таких травм ни о какой подсадке эмбрионов и речи быть не может еще довольно продолжительное время. Не видам нам внуков, Женя. Ох, не видать.
— В такой ситуации, Оксан, мне плевать. Я хочу видеть дочь живой и здоровой, остальное — потом, — коротко отвечает он, подводя итог.
Родители остаются ждать, я отхожу за кофе.
— Ну что, родной, ты рад? — догоняет меня реплика Лиды.
Ее взгляд бьет вскользь по лицу, но щека горит, словно она мне влепила пощечину.
— Рад чему, Лида? Или ты считаешь, я знал, что так выйдет?
— Не знал, конечно, но избавился от надоевшей жены, выпустил погулять молодого бойца… Это того стоило? Ты вот скажи… Неужели та шалава настолько хорошо сосет, что это стоило бы реанимации твоей жены?!
Ответить я не успел, с другой стороны в меня летят слова на идише.
Прибежала Сарочка Кушнер, трясет кудряшками.
Тихая, домашняя девочка из очень приличной еврейской семьи сейчас больше похожа на ведьму, готовую выцарапать мне глаза.
Я успеваю разобрать только:
— Штунк! — а потом речь Сары сбивается бурными словами.
Лида радостно подхватывает:
— О это я знаю! Буквально, вонючка, смерд… И еще там было… Чтоб ты жил, но недолго! — ухмыляется. — И я с ней полностью согласна!
Лида обхватывает подругу за локоть и отводит, со словами:
— Сарочка, не будем мараться о дерьмо всякое! Давай лучше ты поздороваешься с родителями Полины… Они уже здесь, очень расстроены. Нужно поддержать их.
Я слоняюсь по клинике с четким ощущением, будто даже стены меня избегают. Родители Полины, кажется, заняли пока нейтральную, выжидательную позицию. Они ждут прояснения обстановки и будут говорить только с дочерью, когда она придет в себя, а со мной общаются только по мере острой необходимости.
В очередной раз спускаюсь этажом ниже, поднимаюсь и вдруг… наталкиваюсь на девушку, которую никак не ожидал здесь увидеть.
По коридору, привлекая внимание всех собравшихся, вышагивает… Тамара! Еще бы она не привлекала внимание. Ее декольте собирает завистливые взгляды женщин и вызывает слюноотделение у мужчин, длинные ноги в сапожках уверенно цокают каблучками, светлые волосы завиты красивыми локонами. Словом, эту девушку не портит даже то, что у нее нос забинтован, и половина лица спрятана за большими солнцезащитными очками.
Она интересуется у проходящего медбрата, где найти нужное ей отделение и благодарит беднягу, похлопав его пальчиками по плечу, а тот… на полусогнутых выглядит так, будто только что обкончался!
Я стряхиваю оцепенение и подлетаю к ней:
— Что ты здесь делаешь?!
Голос у Тамары немного гундосый:
— Я узнала о случившемся от Ефима и пришла выразить соболезнования.
Ее рука касается моего локтя, пальцы крадутся по предплечью. В голосе появляется интимное придыхание:
— Я готова оказать тебе… поддержку.
В этот меня в меня будто немного плеснуло кипятком вчерашних событий… В лицо дыхнуло жаром сухой парной и тем блядством, в которое я нырнул, а потом резко приложило о реальность, напомнив о том, к чему это привело…
— Платон! Там… — слышится голос Лиды.
Я оборачиваюсь.
Из-за плеча Лиды выглядывает Сарочка, шипя себе под нос очередное ругательство. Кажется, что-то похлеще, чем безобидное «штунк».
Тамара вцепилась в меня, я стремлюсь побыстрее скинуть с себя руку шалавы. Но подруги моей жены уже все увидели, и Муравьева продолжает ледяным тоном:
— Есть новости о Полине. Если тебе интересно, конечно же.