Изобрети нежность

На бугре

Три дня назад события примерно так и развивались, как их представлял себе Павлик. После нападения на инкассатора бандиты решили спрятать деньги. И Аня видела их в какой-то момент…

Павлик поймал себя на том, что думает во множественном числе: бандиты… А три дня назад от Зареченского поселка удалось уйти и спрятаться в гараже Мелентьевых одному Илькиному брату… Дальнейшие события объяснялись бы просто, если бы можно свалить все на него. Но Илькин брат, отсиживаясь в чужом дворе, и сам не знал, где находятся деньги, то есть вот эти мешки, что лежали сейчас под ногами у Павлика. Он был ранен и кому-то передал их перед тем, как спрятаться…

Намеки на это проскальзывали вчера во время разговоров неизвестного сначала с Илькиным братом в гараже, потом с баптистом. Но сегодня в голове у Павлика от этих разговоров сохранилась лишь изрядная неразбериха. Было слишком много недосказанности. И слишком много намеков.

Илькин брат говорил «вы», когда предупреждал, чтобы его деньги не присвоили. А неизвестный ссылался только на Гурзика… И, если он не врал в гараже, прятал деньги под вереском и попался Ане на глаза Гурзик.. Он же и встретил ее потом…

Поиски тайника, пока он еще не был найден, казались Павлику самым важным шагом к разгадке Аниной гибели. Теперь стало понятно, что он, этот шаг, пока ничего до конца не проясняет. Находка только подтвердила то, в чем Павлик был уверен и раньше… Убийца оставался неизвестен.

Оттого и захлестнула вдруг Павлика злая обида, что после стольких надежд на сегодняшнюю ночь, долгих раздумий, риска все загадки остаются загадками… Оттого и пришло – как соломинка, за которую хватается утопающий, – внезапное решение подбросить мешок баптисту.

Только сейчас Павлик почувствовал усталость и понял, что промерз до костей. Горели ободранные колени. А пальцы рук не слушались, как чужие… Но распускаться было нельзя. И Павлик осторожно, чтобы не видел Костя, засунул руки в рукава пальто. Костя ведь совсем не мерз, хотя сидел без головного убора.

Он говорил, что станет ждать хоть всю ночь, до утра… А утро было уже не за горами. Небо зримо светлело на востоке, и облака в той части горизонта оказались далеко не такими мрачными, какими представлялись в темноте.

Хорошо, что Костя, теперь уже посвященный в основные события, взял инициативу на себя и не дал расслабиться, верно рассудив, что здесь, за штакетником, их с первыми проблесками зари станет видно чуть ли не с противоположной стороны Жужлицы… Потащил Павлика искать более подходящее место для засады.

Ходьба чуточку согрела Павлика.

Мешки пока упрятали между дровами, за сараем.

Едва начнет рассеиваться темнота, лучше всего залезть на крышу веранды, что перед отъездом была накрепко заколочена садовладельцем. А днем, когда станет совсем светло, за двором баптиста можно будет наблюдать прямо из окошечка мансарды – надо только помыть его… Пока же вернее всего было устроить наблюдательный пункт на бугре, что находился почти против Викиной калитки, через дорогу. Старожилы говорили, что во время войны здесь был дзот. Но ни амбразур, ни дверей найти не удавалось, и холмик этот называли просто бугром. С него в начале весны раньше всего сбегал снег, и Аня как-то уже нашла здесь один подснежник.

С бугра оказалось хорошо видно крыльцо и часть Викиного двора. А это и было важно, чтобы наблюдать за действиями баптиста.

Костя и Павлик не забывали, что, кроме Викиного постояльца, в районе Буерачной могли быть еще люди, которых следует опасаться, и пробирались на бугор со всей необходимой осторожностью. Затаились.

Безмолвно и неподвижно чернели перед ними хозяйские дворы. Ночь лежала спокойная, ровная…

Первым его заметил Костя. А Павлик, вглядываясь в указанном направлении, снова перестал чувствовать холод и даже опустил поднятый до этого воротник пальто.

Викин постоялец тенью двигался со стороны Жужлицы, и первая мысль – побывал он у тайника в лесу, или нет? – сразу отпала. Не мог бы он идти так спокойно, обнаружив, что его тайна раскрыта.

Подошел и беззвучно отворил калитку. Невидимый с бугра, наверное, опять запер ее за собой, потому что возился долго.

Поднялся на крыльцо. И здесь приостановился. Огляделся по сторонам.

Небо на горизонте серело все выше над землей, а по горизонту уже теплилась оранжевая полоска зари.

На этом кончилось томительное ожидание. Все последующее развивалось в быстром темпе.

Баптист открыл дверь, шагнул через порог, и до слуха Кости и Павлика донесся несдержанный, похожий на ругательство возглас.

Тут же полыхнул свет в сенях. Подхватив с полу мешок и держа его на вытянутых руках, баптист оторопело застыл на месте, забыв закрыть за собой дверь.

Косте с Павликом оставалось только фиксировать поспешные, неожиданно сумбурные действия Викиного постояльца.

Темнота упала всего мгновением раньше, чем хлопнула дверь. Но дверь почти тут же снова распахнулась.

Прижимая к груди мешок, баптист выскочил на крыльцо.

– Кто?.. – негромко и тревожно спросил он.

– Кто здесь?! – И спустился с крыльца на землю, отчего сразу стал лучше видим со стороны бугра. – Ты слышишь?! Кто?! – В голосе его послышались безумные нотки. Теперь он уже наверняка сопоставлял вчерашнюю историю с деревянным ящичком, который сначала исчез из тайника под окном, а затем появился в другой комнате, с этой новой неожиданной находкой. И ему было отчего потерять самообладание.

Опустил мешок на ступеньку крыльца, потом опять схватил его. Метнулся в угол двора, ненадолго исчезнув.

Звуки голоса его теперь едва долетали до Кости и Павлика, потому что он звал уже совсем негромко и, должно быть, машинально:

– Ты слышишь?! Кто здесь?! Зачем ты прячешься?! Слышишь?!

Обежал вокруг дома. Потом заглянул за сарай. Отступил вплотную к забору и осмотрел крышу дома.

Как его трясло при этом, можно было только догадываться.

Костя даже несколько раз энергично дернул Павлика за рукав, что могло означать: «Молодец, Павка! Все сделано правильно!..»

Баптист открыл и осмотрел сарай, проверил замки на погребе. И уже молча шагнул к крыльцу… Но остановился вдруг, а потом даже чуточку попятился…

Но вот он, ощупывая, несколько раз торопливо тиснул мешок, поворачивая его на вытянутых руках перед собой, вдруг бросился к калитке…

Павлик и Костя приподнялись на четвереньках, чтобы последовать за ним, туда, куда он спешил, ибо это могло оказаться самым важным сейчас, самым ценным из всех открытий уходящей ночи.

Но против Илькиного дома баптист внезапно остановился. На мгновение замер как вкопанный, затем, прижимаясь к заборам, торопливо двинулся назад.

Опять бесшумно открыл и затворил за собой калитку. Опять метнулся по двору: в одну сторону, в другую, на этот раз уже молча, без единого звука… Положил мешок на дрова и снова открыл сарай.

Затем еще раз внимательно огляделся и, прихватив мешок, скрылся в глубине сарая. Притворил дверь за собой. И в предутренней тишине слышно было, как неосторожно звякнул засов. Назад он вышел без мешка. Медленно, молча поднялся на крыльцо… Вошел в сени.

Костя и Павлик отступили к своему дому.

– Что?.. – неуверенно спросил Костя, так как ответить на это было заведомо нечем.

Павлик пожал плечами.

– Не знаю, Костя…

Они оба не могли понять, вышло из их затеи что-нибудь или она провалилась.

Было ясно только, что Викин постоялец, как говорят в таких случаях, темная лошадка. Но это они и без того знали. Костя утешил:

– Ничего, Павка! Что-нибудь да он начнет сегодня шуровать! Сейчас мы поднимем Вику… Хватит! Пусть спит, если не выспалась, на кушетке. Отпускать нам ее теперь никуда нельзя. А мы – наблюдать из мансарды! Что-нибудь да будет он делать дальше!