Изуверский интернат

Глава шестая

Ныне Пруфрокской подготовительной школы не существует. Ее закрыли много лет назад, после того как миссис Басс арестовали за ограбление банка. И если бы вам довелось заглянуть туда сейчас, вас встретили бы пустота и тишина. Если бы вы дошли до лужайки, то не увидели бы бегающих детей, как в день прибытия Бодлеров. Если бы прошли под стенами здания, где помещались школьные классы, то не услышали бы монотонного голоса мистера Реморы, рассказывающего одну из своих историй, а если бы приблизились к зданию, где находился большой зал, то не услышали бы визга и скрежета скрипки, на которой играл завуч Ниро. И если бы вы встали под аркой и взглянули вверх на черные буквы, из которых складывалось название школы и ее изуверский (слово, означающее здесь «суровый и жестокий») девиз, то услыхали бы только шелестящее «ш-ш-ш» ветерка, пробегающего по бурой клочковатой траве.

Короче говоря, если бы вы посетили Пруфрокский интернат сегодня, он выглядел бы примерно так же, как в то раннее утро, когда Бодлеры проснулись, встали и отправились в административное здание поговорить с Ниро об Учителе Чингизе. Дети так хотели поговорить с ним, что специально встали как можно раньше, и когда пересекали лужайку, вид у нее был такой, будто остальное население интерната ночью сбежало и оставило сирот одних посреди похожих на надгробия зданий. Ощущение от всего этого было жутковатое, и потому Вайолет и Солнышко прямо вздрогнули, когда Клаус рассмеялся, внезапно нарушив тишину. — Что тебя так насмешило? — осведомилась Вайолет.

— Мне вдруг пришло кое-что в голову. Мы ведь идем в административное здание без разрешения. Значит, нам придется есть без ложки и без вилки.

— Что тут смешного! — запротестовала Вайолет. — А если на завтрак дадут овсянку? Будем есть руками?

— Уут, — успокоила ее Солнышко. Она хотела сказать: «Поверь мне, не так уж это и трудно». Отчего обе сестры присоединились к хохочущему брату.

Ничего веселого в жестоких наказаниях, назначаемых Ниро, конечно, не было, но при мысли о том, что они будут есть овсянку руками, всем троим стало ужасно смешно.

— Или яичницу! — высказала новое предположение Вайолет. — А вдруг дадут глазунью с жидкими желтками?

— Или блинчики в сиропе! — добавил Клаус.

— Суп! — выкрикнула Солнышко, и все трое опять покатились со смеху.

— А помните пикник? — сказала Вайолет. — Мы собирались на реку Рутабага, и папа до того захлопотался, что забыл взять ложки, вилки и ножи!

— Конечно помню, — подтвердил Клаус. — Мы потом ели кисло-сладкий соус из креветок руками.

— Липко. — Солнышко вытянула руки ладонями кверху.

— Еще бы, — подтвердила Вайолет. — Мы ходили к реке мыть руки, и я нашла чудное место, чтобы испробовать удочку, которую я сама изобрела.

— А я собирал с мамой чернику, — вспомнил Клаус.

— Эру-у, — добавила Солнышко, что значило примерно: «А я кусала камешки».

Как только они стали вспоминать тот день, им расхотелось смеяться. В сущности, это происходило не очень давно, но уже казалось далеким прошлым. После того как случился пожар, дети, разумеется, знали, что родителей нет в живых, но им чудилось, будто те куда-то уехали и скоро вернутся. Но сейчас, когда они вспоминали, как солнце играло на поверхности реки Рутабага, как родители потешались над ними, когда все трое перемазались кисло-сладким соусом из креветок, тот пикник отошел в такую даль, что они поняли наконец: родители не вернутся уже никогда.

— Но может быть, нам удастся вернуться туда, — тихонько проговорила Вайолет. — Может, мы еще побываем на той реке и будем опять удить рыбу и собирать чернику.

— Возможно, — согласился Клаус. Однако все Бодлеры знали: если когда-нибудь они и вернутся на реку Рутабага (кстати, у них не получилось), все равно это будет уже не то. — Возможно, и вернемся. Но сейчас главное — поговорить с Ниро. Вот и административное здание.

Бодлеры со вздохом вошли внутрь, пожертвовав своим правом пользоваться серебряными ложками и вилками. Они поднялись по лестнице на девятый этаж и постучались в дверь кабинета Ниро, удивляясь, что не слышат звуков скрипки.

— Входите, раз уж очень надо, — послышался голос, и сироты вошли.

Ниро стоял спиной к двери и, глядя в свое отражение в оконном стекле, перевязывал резинкой одну из косичек. Покончив с этим занятием, он поднял обе руки вверх.

— Дамы и господа! — провозгласил он. — Завуч Ниро!

Дети послушно зааплодировали. Ниро резко обернулся.

— Я ждал аплодисментов только одного человека, — сурово сказал он. — Вайолет и Клаус, вам входить сюда не полагается. И вам это известно. — Просим прощения, сэр, — произнесла Вайолет. — Нам необходимо с вами поговорить кое о чем важном.

— Нам необходимо с вами поговорить кое о чем важном, — как всегда, передразнил Ниро в своей противной манере. — Наверное, это действительно что-то очень важное, если вы пожертвовали своим правом пользоваться серебряными столовыми приборами. Ну, давайте же, говорите. Мне надо готовиться к следующему концерту, не тратьте мое время попусту.

— Мы не займем много времени, — пообещал Клаус и остановился. Иногда бывает полезно остановиться, когда нужно подбирать слова с большой осторожностью. — Нас беспокоит, — продолжил он, очень, очень осторожно подбирая слова, — не пробрался ли уже Граф Олаф в Пруфрокскую школу.

— Чепуха, — отрезал Ниро. — А теперь уходите и дайте мне репетировать.

— Не обязательно чепуха, — не отступала Вайолет. — Олаф — мастер перевоплощений. Он может быть тут, у нас под носом, а мы и не догадываемся.

— Лично у меня под носом только мой рот, — возразил Ниро, — и он велит вам уйти.

— Графом Олафом может оказаться мистер Ремора, — высказал предположение Клаус. — Или миссис Басс.

— Мистер Ремора и миссис Басс преподают здесь больше сорока семи лет, — отмахнулся Ниро. — Я бы уж знал, что кто-то из них замаскирован.

— А как насчет работников столовой? — спросила Вайолет. — Они никогда не снимают металлических масок.

— Они носят их в целях безопасности. У вас, у сопляков, какие-то все дурацкие идеи. Ты, чего доброго, скажешь, будто Граф Олаф выдает себя за твоего дружка, ну, как его, тройняшку.

Вайолет покраснела.

— Дункан Квегмайр вовсе не мой дружок, — ответила она, — и он не Граф Олаф.

Но Ниро так увлекся своими идиотскими шутками, что не слышал.

— Как знать? — сказал он и опять засмеялся. — Хи-хи-хи. Может, он выдает себя за Кармелиту Спатс?

— Или за меня! — раздался у дверей голос.

Бодлеры резко обернулись и увидели Учителя Чингиза с красной розой в руке и свирепым выражением глаз.

— Или за вас! — подхватил Ниро. — Хи-хи-хи. Вообразите, что этот тип Олаф притворяется лучшим учителем гимнастики в стране.

Клаус смотрел на Учителя Чингиза и перебирал в уме все беды, которые тот причинил в обличье Стефано, ассистента Дяди Монти, и в обличье Капитана Шэма или Ширли и под всеми другими фальшивыми именами. Клаусу нестерпимо хотелось сказать: «Вы и есть Граф Олаф!» Но он понимал, что, если они притворятся, будто ему удалось их одурачить, им легче будет раскрыть его планы, какими бы они ни были. Поэтому Клаус прикусил язык, то есть попросту промолчал. Он не стал кусать себе язык, а раскрыл рот и рассмеялся.

— Вот смех! — солгал он. — Представляете, если бы вы и вправду были Графом Олафом! Забавно, да, Учитель Чингиз? Ведь тогда ваш тюрбан был бы маскарадом!

— Мой тюрбан? — переспросил Учитель Чингиз. Свирепое выражение глаз исчезло, он решил (и, разумеется, был не прав), что Клаус шутит. — Маскарад? Хо-хо-хо!

— Хи-хи-хи! — вторил ему Ниро. Вайолет и Солнышко сразу смекнули, куда клонит Клаус, и решили ему подыграть.

— Ой, правда, Учитель Чингиз, — воскликнула Вайолет, как будто тоже шутила, — снимите тюрбан, покажите вашу единственную бровь, не прячьте ее! Ха-ха-ха!

— Ну вы и шутники! — вскричал Ниро. — Да вы все трое прямо профессиональные комики!

— Воносок! — выкрикнула Солнышко с деланной улыбкой, обнажившей все ее четыре зуба. — Ах да, — поддержал ее Клаус. — Солнышко права! Будь вы действительно переодетый Граф Олаф, ваши кроссовки закрывали бы татуировку!

— Хи-хи-хи! — засмеялся Ниро. — Ну прямо три клоуна!

— Хо-хо-хо! — произнес Граф Олаф.

— Ха-ха-ха! — Вайолет даже стало подташнивать от своего ненатурального смеха. Глядя вверх на Чингиза и улыбаясь изо всех сил, так что зубы заныли, она привстала на цыпочки и потянулась к тюрбану. — Сейчас возьму и сорву, — сказала она, притворяясь будто шутит, — и покажу вашу единственную бровь!

— Хи-хи-хи. — Ниро затряс косичками от смеха. — Вы прямо как три дрессированных обезьянки!

Клаус присел на корточки и схватил Чингиза за ногу.

— А я сейчас сниму с вас кроссовки, — сказал он как будто по-прежнему в шутку, — и покажу татуировку!

— Хи-хи-хи! — закатился Ниро. — Вы прямо как три…

Бодлерам не пришлось узнать, кто они такие на этот раз: Учитель Чингиз вытянул свои длинные руки и схватил одной рукой Клауса, а другой — Вайолет.

— Хо-хо-хо, — сказал он и внезапно перестал смеяться. — Я, разумеется, не могу снять кроссовки, — голос его вдруг сделался серьезным, — я только что бегал, и ноги у меня вспотели. А тюрбан я не могу снять по религиозным причинам.

— Хи-хи… — Ниро оборвал смех и тоже посерьезнел. — Ну что вы, Учитель Чингиз. Мы бы ни за что не заставили вас нарушить религиозные обычаи, а запах от ваших ног мне в кабинете совершенно ни к чему.

Вайолет сделала еще одну попытку дотянуться до тюрбана, а Клаус потянулся к кроссовке зловредного учителя, но тот крепко держал их обоих.

— Черт! — выпалила Солнышко.

— Шутки кончены! — заявил Ниро. — Спасибо, дети, за то, что развлекли меня с утра пораньше. До свидания, желаю приятного завтрака без серебряных ложек и вилок! Так, а вы, Учитель Чингиз? Чем могу служить?

— Ничем, Ниро, — проговорил Чингиз. — Мне просто захотелось поднести вам розу вместо подарка от благодарного слушателя за вчерашний чудесный концерт!

— Ах, спасибо. — Ниро принял розу и с наслаждением втянул аромат. — Вчера я действительно был в ударе, не правда ли?

— Само совершенство, — отозвался Чингиз. — Когда вы играли сонату в первый раз, она меня глубоко растрогала. На второй раз у меня на глазах выступили слезы. На третий я рыдал. На четвертый я просто не мог совладать с обуревавшими меня чувствами. На пятый…

Что произошло дальше, Бодлеры не услышали, потому что за ними захлопнулась дверь. Дети обменялись удрученными взглядами. Они чуть-чуть не разоблачили Учителя Чингиза, но чуть-чуть не считается. Молча они побрели в сторону столовой. Очевидно, Ниро уже успел позвонить работникам в металлических масках, так как Вайолет и Клаус не получили серебряных ложек и вилок, когда подошла их очередь. В Пруфрокской подготовительной школе, правда, не давали на завтрак овсянку, но и перспектива есть яичницу-болтунью руками тоже не порадовала Вайолет и Клауса.

— Пусть тебя это не волнует, — утешила ее Айседора, когда Бодлеры с унылым видом уселись рядом с Квегмайрами. — Мы с Клаусом будем есть по очереди моей вилкой, а ты, Вайолет, можешь меняться с Дунканом. Расскажите, как там все происходило у Ниро в кабинете.

— Не очень удачно, — призналась Вайолет. — Слишком скоро появился Учитель Чингиз, и мы старались не показать вида, что на самом деле узнали его.

Айседора достала из кармана записную книжку и прочла вслух:

— Я только что написала. Толку от этого, наверное, мало, но я подумала, что вам будет приятно послушать.

— Очень приятно, — заверил ее Клаус. — И это вправду была бы большая удача. Но рассчитывать на это не приходится.

— Ничего, придумаем что-нибудь другое. — И Дункан протянул вилку Вайолет.

— Надеюсь, что придумаем, — согласилась Вайолет. — Граф Олаф имеет привычку быстро приводить в исполнение свои злодейские планы. — Козбал! — крикнула Солнышко.

— Солнышко хочет сказать: «У меня есть план»? — спросила Айседора. — Я пытаюсь понять, на каком принципе основана ее манера говорить.

— Я думаю, она скорее хочет сказать: «Вон идет Кармелита Спатс». — Кивком головы Клаус указал на другой конец столовой.

И в самом деле прямо к ним направлялась Кармелита Спатс, самодовольно улыбаясь во весь рот.

— Привет, кексолизы, — сказала она. — Передаю поручение от Учителя Чингиза. Теперь я буду его личным посыльным, потому что я самая сообразительная, самая хорошенькая и самая приятная девочка в школе.

— Ох, перестань хвастаться, Кармелита, — оборвал ее Дункан.

— Тебе просто завидно, что Учителю Чингизу я нравлюсь больше, чем ты, — огрызнулась Кармелита.

— Меня совершенно не интересует Учитель Чингиз, — сказал Дункан. — Давай говори, какое поручение, и исчезни.

— Такое: трем бодлеровским сиротам следует явиться сегодня вечером на лужайку сразу после обеда.

— После обеда? — удивилась Вайолет. — Но ведь после обеда мы обязаны идти на скрипичный концерт.

— Ну а приказ Учителя Чингиза такой, — настаивала Кармелита. — Он сказал, если не явитесь, вас ждут большие неприятности. Так что будь я Вайолет, я бы…

— Но ты, слава богу, не Вайолет, — прервал Дункан. Конечно прерывать говорящего не очень-то вежливо, но иногда, если говорящий вам очень не нравится, удержаться трудно. — Спасибо за сообщение и до свидания.

— Полагается, — не отставала Кармелита, — дать личному посыльному на чай, когда он доставляет сообщение.

— Если ты сейчас же не оставишь нас в покое, — вмешалась Айседора, — я тебе яичницу нахлобучу на голову.

— Ты просто завистливая кексолизка, — фыркнула Кармелита, но отстала от Бодлеров и Квегмайров. — Не волнуйтесь, — ободрил Дункан Бодлеров, удостоверившись, что Кармелита уже не может их слышать. — Сейчас еще утро. У нас весь день впереди, что-нибудь придумаем. Давай, Вайолет, возьми еще яичницы.

— Нет, спасибо, — отозвалась Вайолет. — У меня что-то нет аппетита.

И это было понятно. Ни у кого из Бодлеров не было аппетита. Они вообще не очень-то жаловали яичницу-болтунью, особенно Солнышко, она предпочитала твердую пищу, в которую можно вонзить зубы. Но сейчас отсутствие аппетита не имело отношения к яичнице. Оно, естественно, имело отношение к Учителю Чингизу и полученному приказу. Детям не давали покоя мысли о предстоящем свидании с ним на лужайке после обеда, причем абсолютно наедине. Дункан был прав, говоря, что сейчас утро и впереди у них целый день и можно успеть что-то придумать. Но Бодлеры чувствовали себя совсем не по-утреннему. Вайолет, Клаус и Солнышко сидели за столом, не в силах проглотить ни кусочка, и им казалось, что солнце уже село. Им казалось, что уже наступил вечер и Учитель Чингиз ждет их. Было еще только утро, но бодлеровским сиротам казалось, что они уже в лапах Чингиза.