К востоку и западу от Суэца: Закат колониализма и маневры неоколониализма на Арабском Востоке.

Спираль предательства

По возвращении Садата из Иерусалима в Каир в ноябре 1977 года были приняты чрезвычайные меры по обеспечению его безопасности, еще более строгие, чем в Израиле. И не удивительно! Ведь буквально через несколько дней после того, как Садат объявил о своей готовности развивать всесторонние связи и «дружить» с Израилем, были разорваны дипломатические отношения с арабскими государствами, с которыми Египет находился в течение трех десятилетий в общем антиимпериалистическом фронте. Одновременно по приказу Садата в Египте был закрыт ряд учреждений стран социалистического содружества Естественно, при таких крутых поворотах, когда вчерашние враги становились «друзьями», а многолетние союзники по общей борьбе объявлялись «врагами», нельзя чувствовать себя спокойным даже в собственном доме.

«Каирские власти, — писал американский журнал «Ньюсуик», — приняли все меры предосторожности, чтобы предотвратить вспышки недовольства, которые могли омрачить первые дни Садата после возвращения»[334]. И хотя военный министр поспешил тогда заверить, что вся армия поддерживает Садата, арабские газеты писали о другом. В те дни появились сообщения об аресте около 400 египетских офицеров и генералов, высказавших недовольство политикой Садата.

Из-за несогласия с его курсом подали в отставку даже некоторые министры и видные египетские дипломаты, считавшиеся ранее единомышленниками Садата, в том числе заместитель премьер-министра и министр иностранных дел И. Фахми. Его примеру последовали государственный министр Иностранных дел М Риад, а также посол АРЕ в Лиссабоне генерал С. Шазли, который в период октябрьской войны 1973 года был начальником генерального штаба вооруженных сил Египта.

Что заставило Садата делать столь опасные политические «сальто-мортале»?

Предпринятые Садатом сепаратные акции были логическим продолжением не только соглашательского курса Садата в ближневосточном урегулировании, но и его отступничества от основных принципов внутренней и внешней политики президента Насера.

Капитулянтству Садата в ближневосточном урегулировании предшествовали политика «открытых дверей» в экономической области, поощрение крупной буржуазии и реакции внутри страны, сговор с ними на межарабской арене, антисоветская кампания, ряд недружественных актов в отношении Советского Союза и других социалистических стран, разрыв в 1976 году в одностороннем порядке Договора о дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом. Всё это были витки одной спирали — от забвения принципов египетской революции к прямому предательству интересов арабских народов в их борьбе против империализма и сионизма.

Не случайно, очевидно, А. Садат и некоторые из его приближённых, например С. Марей, которые раньше выдавали себя за соратников вождя египетской революции Г. А. Насера, в своих мемуарах фальсифицируют недавние исторические события, всячески чернят деятельность президента Насера.

В автобиографической книге «В поисках самого себя» Садат не скрывает «горячих чувств восхищения», которые он с детства питал к Гитлеру и Муссолини. Получив образование сначала в исламской школе, а затем в королевском военном училище, Садат, по его признанию, и в последующие годы делил свои политические симпатии между фашизмом и реакционной идеологией, проповедуемой мусульманской организацией «Братья-мусульмане».

Первые шаги на политическом поприще Садат делал в рядах реакционной организации «Мыср-аль-Фатат», созданной в Египте в 1935 году при содействии итальянских фашистов. В 1936 году Садат прошёл в Италии специальную шестимесячную подготовку, а по возвращении в Египет сотрудничал с немецкой и итальянской разведками. Садат не делает тайны из этих эпизодов своей жизни, признаваясь, что нисколько не сомневался в победе фашистской Германии над союзниками после нападения Гитлера на Советский Союз. Он выдвинул даже свой «план революции» с профашистской ориентацией, который, однако, был отвергнут Насером. Не найдя понимания у египетских «свободных офицеров», Садат в годы войны через немецкого агента пытался оказать посильное содействие в организации фашистского военного путча в Ираке, руководимого Рашидом аль-Гайлани. Садат пытался и сам установить прямые контакты с гитлеровским генералом Роммелем. Он подготовил послание к Роммелю с предложением создать «альянс» в совместной борьбе против «врагов Германии». Хотя Насер и не одобрил подобную идею, Садат, по собственному признанию, пытался лично доставить этот документ Роммелю, однако был арестован англичанами и посажен в каирскую тюрьму[335].

Эти эпизоды не только достаточно красноречиво воссоздают политическое лицо Садата, но и указывают на истоки того предательского курса, который он впоследствии проводил.

Хотя Садат и признаёт в своей книге выдающуюся роль Насера в египетской революции, он не скрывает, что они расходились во мнениях и в подходе ко многим социально-экономическим и внешнеполитическим проблемам, особенно в оценке роли США. Садат гордится тем, что именно он с первых дней египетской революции устанавливал и постоянно поддерживал доверительные контакты с американским военным атташе и послом США в Каире. Более того, Садат даже обвиняет Насера в том, что его отказ дать «необходимые гарантии» американцам помешал тогда получить от США оружие. О каких «гарантиях» идёт речь, нетрудно догадаться. Впрочем, сам Садат уточняет: американцам нужно было только иметь уверенность, что их оружие «никогда не будет использовано против интересов США»[336], то есть и против их креатуры на Ближнем Востоке — сионистского Израиля.

Сетуя на Насера за его «излишнюю настороженность и подозрительность», Садат косвенно даёт понять, что — будь его воля— он дал бы подобные гарантии еще в 50-е годы, направил бы египетскую революцию в русло соглашательства с империализмом. Поэтому, очевидно, Насер, по признанию Садата, и не доверял ему. Он обижается, что Насер, в частности, скрыл от него решение о национализации компании Суэцкого канала в 1956 году. Но главный упрёк Садата по адресу Насера состоит в том, что из суэцкого кризиса не были сделаны «правильные выводы» и извлечены «полезные уроки». Даже в том, что Египет оказался «на грани прямой конфронтации с США» и на Ближнем Востоке разразилась война, Садат опять же обвиняет Насера, а не израильских агрессоров и их заокеанских покровителей.

Тот факт, что в мемуарах основная вина за неудачи в июньской войне 1967 года возлагается на Насера и затем после его смерти были амнистированы подлинные виновники поражения, даёт достаточно оснований предположить о косвенной, если не прямой, причастности Садата к заговору египетской реакции, которая хотела избавиться от Насера ещё в июне 1967 года. Однако массовые выступления египетского народа в поддержку президента Насера сорвали эти планы реакции.

После смерти Насера правое крыло египетской буржуазии, позиции которой оставались еще достаточно прочными в стране, сразу же воспрянуло духом. Сравнительно быстрое поправение египетского режима во внутреннем плане и изменение его внешнеполитического курса с резким креном в сторону США — результат не только чисто волюнтаристских шагов Садата, отражавших его давнишние политические взгляды и концепции. Конечно, в такой отсталой стране, как Египет, с не преодолённым до конца наследием колониального прошлого, с отсутствием развитых демократических традиций и доставшимися в наследство от монархического режима глубоко укоренившимися в государственной структуре абсолютистскими и патриархально-феодальными пережитками, личность главы государства и его политические взгляды играют немаловажную роль в определении политики страны. Однако нельзя отрицать и наличие определённых объективных условий, которые облегчили Садату после смерти Насера задачу постепенного свёртывания и отмены ряда прогрессивных социально-экономических преобразований, реставрации капитализма в Египте и его самоизоляции в общеарабском фронте борьбы против империализма и сионизма. Этими объективными факторами были противоречивое развитие самой египетской революции, половинчатость и незаконченность социально-экономических и политических преобразований, которые в период Насера не всегда проводились с достаточной решительностью и последовательностью.

Совершив важные прогрессивные сдвиги в экономической и политической сферах, революция не сумела ликвидировать или коренном образом ослабить социальную базу эвентуальной контрреволюций в лице сельской, торговой, бюрократической и военной буржуазии, которая впоследствии стала опорой режима Садата. Революция оказалась отброшенной назад, ибо она опиралась в большей степени на личный авторитет Насера, а не на авангардную политическую партию, вместо которой была создана аморфная, малоэффективная организация Арабский социалистический союз (АСС). В нее сумели проникнуть представители неликвидированных эксплуататорских классов, правого крыла египетской буржуазии, олицетворяемой А. Садатом, С. Мареем, А. Османом и др.

Прежде чем начать свёртывание советско-египетского сотрудничества и приступить к сговору с израильскими агрессорами, Садат шаг за шагом шёл по пути отступничества от завоеваний египетской революции, от прогрессивного курса президента Насера. Сначала Садат постарался избавиться от наиболее верных соратников президента Насера, которые могли бы оказать решительное противодействие садатовскому курсу.

Летом 1971 года была создана специальная правительственная комиссия, на которую возложили задачу изыскать пути привлечения иностранных инвестиций в Египет. Для облегчения «сближения» с Западом возмещались все убытки, понесенные иностранцами в ходе проведения аграрной реформы, и выплачивалась им компенсация за национализированные предприятия. Позднее в ущерб государственному сектору была полностью реорганизована банковская система. Частные инвеститоры, как национальные, так и иностранные, были освобождены от таможенных пошлин и налогов, получив право беспрепятственного перевода капиталов за границу, а также твердые гарантии в том, что их предприятия не будут национализированы. Под предлогом «повышения рентабельности» государственного сектора были разработаны мероприятия, направленные на его ограничение.

От новой ориентации правительства выиграли в первую очередь городская и сельская буржуазия, спекулянты, торгаши, маклеры, всякого рода посредники — все те, кого египтяне называют «жирными котами». Вновь обретя силу, они, в конечном счете, быстро взяли под свой контроль государственный аппарат, парализованный бюрократизмом и коррупцией. Буржуазия торжествовала, спеша насладиться жизнью: словно по мановению волшебной палочки, вновь появились фешенебельные рестораны, магазины, ночные кабаре, шикарные лимузины и... толпы безработных.

Поворот к «либерализации экономики» не оставил безучастными народные массы. Об этом свидетельствовали антиправительственные выступления в 1972 году студентов, протестовавших против «сдвига вправо» и требовавших продолжения насеровского курса. В течение всего 1972 года трудящиеся массы выступали с протестами против попыток возродить буржуазию в Египте. Тем не менее, правительства продолжало поощрять свободное предпринимательство, нанося серьёзный ущерб развитию государственного сектора.

После октябрьской войны 1973 года Садат ещё более укрепил альянс с США и реакционными арабскими кругами, ускорил «либерализацию экономики». В конце октября 1973 года было создано новое министерство «реконструкции», которое возглавил крупнейший египетский капиталист-миллионер Ахмед Осман. Летом 1974 года правительство утвердило закон о создании «зон свободной торговли», что расширило возможности иностранного капитала. Согласно новому законодательству, иностранный капитал не мог быть национализирован и на него нельзя было наложить арест. В соответствии с законом о денационализации земли, подписанным в конце июля 1974 года, нескольким тысячам крупных землевладельцев были возвращены ранее конфискованные у них угодья. Тем же законом многие предприятия, национализированные при Насере, были возвращены их бывшим хозяевам. Поощряемые правительством, в Египет возвратились представители крайней реакции, в своё время изгнанные из страны.

Провозглашённая Садатом после октябрьской войны 1973 года политика «открытых дверей» перед западным капиталом привела не к росту иностранных вкладов и занятости населения, а к тому, что в «открытые двери» хлынули все беды и трудности, переживаемые миром капитализма: инфляция, дороговизна жизни, безработица. По официальной статистике, долги по долгосрочным кредитам Египта превысили к 1976 году 15 миллиардов долларов. Только в счёт погашения краткосрочных кредитов Каир должен выплачивать не менее 1 миллиарда долларов. Дефицит платёжного баланса страны за последнее десятилетие вырос в пять раз и составил в 1976 году 2,2 миллиарда долларов, а пассивное сальдо торгового баланса превысило 3,1 миллиарда долларов [337].

Идя по пути уступок иностранному и местному капиталу, правительство Садата в 1975 году приняло новый закон об аграрной реформе, который нанес тяжелый удар по крестьянам. По этому закону арендная плата увеличилась на 20—25 процентов, арендные договоры между землевладельцами и крестьянами предусматривают внесение арендной платы натурой, а не только деньгами. Другими словами, была восстановлена издольщина, что категорически запрещалось после июльской революции 1952 года; землевладельцам разрешалось сгонять крестьян с земли, если они не внесут арендную плату в установленные сроки.

Вскоре после заключения второго синайского соглашения Садат выпустил на свободу многих реакционных политиканов, которые были осуждены раньше за контрреволюционную деятельность и сотрудничество с империалистическими разведками. На свободе оказался и агент ЦРУ — бывший редактор газеты «Ахбар аль-Яум» Мустафа Амин, которому Садат разрешил вернуться в ту же газету. Выйдя на волю, Амин на почве антисоветизма нашёл полное взаимопонимание и с главным редактором газеты «Аль-Ахбар» Муса Сабри и с самим президентом Садатом.

В марте 1976 года Садат расторг советско-египетский Договор о дружбе и сотрудничестве. Вслед за этим односторонним шагом Садата по его команде в стране усилилась антисоветская кампания. Египетские органы пропаганды пытались очернить всё, что делал и делает Советский Союз для египетского народа. А между тем, как писала алжирская газета «Аль-Муджахид», «мало найдётся таких стран, которые бы для другой страны столько сделали, сколько Советский Союз сделал для Египта. СССР, по крайней мере, четырежды на протяжении 10 лет спасал Египет, что представляет собой уже достаточно редкое явление в жизни народов»[338].

Антисоветские шаги египетского руководства были встречены с нескрываемой радостью врагами арабского национально-освободительного движения. Иначе и быть не могло. Ведь эти шаги ослабляли общеарабский фронт борьбы против империализма и сионизма, внесли в него раскол.

Дальнейшие события полностью подтвердили предостережение, которое содержалось в Заявлении Советского правительства по поводу прекращения Договора о дружбе и сотрудничестве между СССР и АРЕ. В нём особо подчёркивалось, что политика нынешнего руководства Египта идёт вразрез с подлинными интересами египетского народа, народов других арабских стран. Подобный курс существенно затрудняет достижение справедливого ближневосточного урегулирования, ослабляет усилия арабских государств с целью добиться освобождения оккупированных Израилем арабских территорий, обеспечить законные национальные права арабского народа Палестины. Эта политика идёт на пользу только врагам египетского и других арабских народов, силам империализма, сионизма и реакции.

Идя на свёртывание военного и политического сотрудничества с Советским Союзом, Садат рассчитывал, что американцы сумеют быстро «оценить и компенсировать» издержки проводимого им курса. Однако, как отмечал в конце 1976 года французский журнал «Монд дипломатик», Египет Садата оказался в двойном тупике: политическом и экономическом. Этими двумя причинами журнал объяснял значительное ухудшение внутренней обстановки.

С начала 1976 года как в Каире, так и в других городах и в сельских местностях происходили столкновения между полицией и населением.

Антинародная политика Садата, затронувшая коренные интересы населения, не могла не вызвать недовольства, в том числе даже в среде либерально настроенной буржуазии, не связанной с западными монополиями. Оппозиционным выступлениям Садат противопоставил репрессии. Однако жёсткие меры не могли скрыть провала политики «открытых дверей». В январе 1977 года страну потряс взрыв народного возмущения, вызванный отменой правительственных субсидий на товары первой необходимости.

Хотя в организации этих волнений Садат обвинил «коммунистов», газета «Нью-Йорк таймс» признавала, что сторонником и, в какой-то мере, вдохновителем политики, приведшей к волнениям, являются Соединенные Штаты, самый влиятельный покровитель Садата. Именно кредиторы Садата — Международный валютный фонд, правительство Соединенных Штатов, частные американские банки — настояли тогда на этом повышении цен.

«Во время волнений,— писала «Нью-Йорк таймс»,— не раздавалось возгласов «Долой Соединенные Штаты!», но западные дипломаты говорят, что, поскольку бунтари кричали «Долой Садата!» и «Да здравствует Насер!», они вынесли своё суждение об узах Садата с Америкой.

В области внешних отношений, — откровенничала газета, — благодаря помощи Америки Египет смог вернуть лишь часть оккупированной Израилем территории на Синае. От «челночной дипломатии» государственного секретаря Генри Киссинджера, благодаря которому Египет и Израиль заключили соглашения о разъединении войск, ожидали здесь гораздо большего»[339].

Экстремизм, авантюристичность и слишком уж прямолинейная агрессивность позиции нового израильского правительства, равно как и одиозность самой политической фигуры — бывшего террориста М. Бегина, на первых порах вызвали определённое смущение даже в официальном Вашингтоне.

Бегин при первом же своем официальном визите в США не скрывал, что главная цель выдвинутого им «мирного плана» состояла в том, чтобы не допустить возобновления работы Женевской конференции, необходимость и возможность созыва которой были подтверждены администрацией Картера в советско-американском заявлении по Ближнему Востоку от 1 октября 1977 года.

«План Бегина» в то время был отвергнут Садатом как «неприемлемый» в своей основе для ближневосточного урегулирования. Но в то же время Садату импонировало в «плане Бегина» стремление избежать созыва Женевской конференции. В преследовании этой общей цели они руководствовались разными мотивами. Бегин, прежде всего, не хотел иметь дело на Женевской конференции с объединенной арабской делегацией, включающей представителей ООП, тем более одновременно с несколькими их делегациями, ибо в этом случае нельзя было бы избежать обсуждения палестинской проблемы. Что же касается Садата, то, по мнению многих политических наблюдателей, его главным мотивом было стремление максимально уменьшить роль Советского Союза в ближневосточном урегулировании. Это стремление Садата разделял, конечно, и Бегин. Именно антисоветизм стал одним из отправных пунктов последующего сепаратного египетско-израильского сговора. Каждая из сторон при этом надеялась заработать на антисоветизме наибольший политический, да и финансовый капитал, рассчитывая получить щедрое вознаграждение от США и извлечь кое-какие другие выгоды. Однако, как показали последующие события, Садат явно оказался в просчёте. Одно предательство повлекло за собой серию других. Поступившись дружбой с Советским Союзом, Садат затем предал и интересы арабских народов, прежде всего арабского народа Палестины.

В результате Садат, оказавшись в изоляции, вынужден был, в конце концов, принять почти полностью пресловутый «план Бегина», который отвергался Каиром как «неприемлемый» в конце 1977 года.

Западная печать пыталась представить визит Садата в Иерусалим как некий «непредвиденный» шаг, который якобы заставил администрацию Картера отойти от согласованной с Советским Союзом позиции, нашедшей отражение в советско-американском заявлении по Ближнему Востоку от 1 октября 1977 года. На самом же деле эта акция явилась результатом заранее согласованных действий. В вышедшей уже после встречи в Кэмп-Дэвиде книге директора Вашингтонского центра анализа проблем национальной безопасности М. Гальперина «Совершенно секретно» прямо говорится о том, что к моменту приезда Садата в Иерусалим основные элементы двусторонней египетско-израильской сделки уже были при посредничестве Вашингтона согласованы. «Проблема, которую оставалось решить, и которая всё ещё не решена, — пишет М. Гальперин,— состоит в том, как отвратить от Садата обвинение в предательстве интересов других арабов»[340].

Конечно же решение Садата посетить Иерусалим, которое он объявил в Национальном собрании Египта 9 ноября 1977 года, не было ни «спонтанным шагом», ни «рискованным экспромтом», как это пытались представить сначала некоторые иностранные наблюдатели. Тогда многих из них удивила быстрота, с которой Бегин отреагировал на зондаж Садата, направив ему приглашение посетить Иерусалим, несмотря на возражение всех членов израильского кабинета. Однако это тоже не было случайностью.

Как явствует из книги хорошо осведомлённого американского журналиста С. Циона и связанного с разведкой Тель-Авива израильского публициста У. Дана, озаглавленной «Тайны ближневосточного мира», которая вышла вскоре после подписания кэмп-дэвидских соглашений, встречные «рискованные» шаги Садата и Бегина были заранее подготовлены спецслужбами Израиля и Египта. Они начали сотрудничать между собой сразу же после прихода к власти правительства блока «Ликуд». Лично по приказу Бегина начальник израильской разведки передал не через ЦРУ США, как это обычно делалось раньше, а непосредственно египетским властям «полученные» или сфабрикованные Тель-Авивом «секретные данные» о готовящемся, якобы с участием Ливии, заговоре против Садата. Шеф израильской разведки с этой целью специально встретился в третьей стране со своим египетским коллегой, генералом Камалем Хасаном Али, ставшим впоследствии министром обороны. Результаты встречи быстро дали о себе знать. Сначала в Каире произошли широкие аресты лиц, списки которых были составлены в Тель-Авиве, а через пять дней, после возвращения К.X.Али в Каир, Египет совершил вооружённое вторжение в Ливию. «И не случайно, — свидетельствуют Цион и Дан, — в те дни Бегин с высокой трибуны кнессета заявил, что Израиль не предпримет ничего, чтобы сковать египтян на Синае, пока они действуют в Ливии»[341]. Подоплёку этого «непонятного» заявления прояснили позднее тревожные сообщения информационных агентств о новом сосредоточении египетских войск на границе с Ливией, начавшемся после визита Садата в Иерусалим.

Закулисные шаги по сближению Тель-Авива и Каира на высоком уровне были предприняты ещё в середине сентября 1976 года. На этот раз, как пишут Цион и Дан, министр иностранных дел М. Даян по пути в Нью-Йорк тайно встретился, опять же в третьей стране, с личным представителем Садата, его доверенным лицом в ранге министра Хасаном Тухами. В личном докладе Бегину о результатах сверхсекретных переговоров Даян уже тогда сделал заключение, что Садат готов «конфиденциально» встретиться с израильским премьер-министром для обсуждения с ним «по крайней мере договора о прекращении войны» или заключения сепаратного «мирного договора» между Египтом и Израилем[342].

Когда Садат под звуки фанфар и перед объективами фотоаппаратов, кино- и телекамер обходил в Иерусалиме выстроенный в его честь почётный караул, ему казалось, что теперь он лично, а не кто-либо другой, держит в руках ключ к миру на Ближнем Востоке. Но очень скоро он убедился, что его «историческая миссия» свелась лишь к политическому спектаклю. Предпринятый им «смелый шаг» оказался шагом не к справедливому миру, а к унизительной капитуляции. Вот почему Садату аплодировали в израильском кнессете, но не в арабских кварталах Иерусалима.

Когда Садат по случаю самого большого мусульманского праздника — жертвоприношения — присутствовал на религиозной службе в знаменитой мечете «Аль-Акса» в оккупированной восточной части Иерусалима, собравшиеся у мечети арабы встретили его почти в гробовой тишине. Выражая их чувства, мулла мечети, по свидетельству сопровождавших Садата журналистов, саркастически произнёс вместо приветствий горькие слова: «Мы ждали Аладдина, а прибыл Садат. Без огня, без факела, без волшебной лампы, с одной лишь коптящей свечой, неверный свет которой умножил призраки беспокойства и недоверия, омрачающие арабский мир».

«У всех присутствующих, — писал в те дни алжирский журнал «Революсьон африкэн», — было такое чувство, что Садат пришёл в святыню мусульманского мира не для того, чтобы по традиции принести на заклание «ягнёнка», а пожертвовать всем, за что в течение многих лет боролись арабские народы, отстаивая свою свободу и независимость».

Как ни старался Садат, но Аладдина — «чудотворца» — из него не получилось. После первых же переговоров с Бегином Садат убедился, что Израиль не пойдёт ни на какие уступки. Правда, он всё ещё надеялся, что американцы всё-таки заставят Бегина смягчить свою позицию.

Надежды Садата на последовавшую в декабре 1977 года встречу в Каире с израильскими представителями при посредничестве американцев и на переговоры Картера с Бегином в Вашингтоне также не оправдались. В каирской встрече, которую пытались представить как подготовительную к Женевской конференции, никто, кроме Израиля, Египта и США, принять участие не согласился.

Чтобы облегчить Садату заключение сделки с Израилем на основе выдвинутого Бегином «мирного плана», на Ближний Восток в декабре 1977 года срочно прибыл государственный секретарь США С. Вэнс, который затем выступил посредником в сепаратных египетско-израильских переговорах. В ходе своего ближневосточного турне С. Вэнс безуспешно пытался оживить «поэтапную дипломатию», подтолкнуть других арабских руководителей, чтобы они последовали примеру Каира.

С. Вэнс заверил Израиль в «неизменной поддержке» США и подтвердил готовность выполнить все взятые обязательства по укреплению его военного и экономического потенциала.

Присутствие американцев на сепаратных египетско-израильских переговорах не помогло смягчить позицию Тель-Авива. Не сумел этого сделать и лично президент США Картер, который в конце 1977 года вёл переговоры с Бегином в Вашингтоне. Безрезультатными оказались также переговоры Картера с королями Иордании, Саудовской Аравии и самим Садатом в Асуане в первые дни 1978 года, когда президент США совершал зарубежное турне. Даже госдепартамент вынужден был тогда официально предостеречь участников сепаратных переговоров против «чрезмерного оптимизма».

Ни о каком, естественно, «оптимизме» не могло быть и речи, ибо ни переговоры в Каире с официальным израильским представителем Бен-Элиссаром, ни короткий обмен мнениями с прибывшим туда министром обороны Израиля генералом Э. Вейцманом, ни последовавшая затем встреча Садата с премьер-министром Бегином не принесли никаких конкретных результатов, кроме договорённости о создании военного и политического «рабочих комитетов» для продолжения консультаций.

В Вашингтоне, однако, не теряли надежд, что в результате сепаратных египетско-израильских переговоров удастся решить заранее главные проблемы урегулирования, которые не только бы касались Египта, но и хотя бы в слабой степени удовлетворяли Иорданию. Это позволило бы, как писал журнал «Ньюсуик», поставить Женевскую конференцию перед совершившимся фактом[343].

Но этот манёвр был сразу разгадан Советским Союзом и другими эвентуальными участниками Женевской конференции. Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнев, отвечая на вопрос корреспондента «Правды» о возможном развитии событий на Ближнем Востоке в сложившейся обстановке, заявил: «...СССР — сторонник созыва Женевской конференции, причём, в условиях, которые исключали бы её превращение в ширму, прикрывающую сепаратные сделки в ущерб интересам арабов и делу справедливого и прочного мира».

«Мы отнюдь не считаем,— подчеркнул Л. И. Брежнев,— что путь односторонних уступок Израилю и сепаратных переговоров с ним — таких, как пресловутые переговоры египетских и израильских руководителей,— ведёт к этой цели. Напротив, он уводит от неё, создавая глубокий раскол в арабском мире. Это — линия на срыв подлинного урегулирования, и прежде всего на подрыв Женевской конференции ещё до её начала.

А усиленное расхваливание воображаемых «преимуществ» так называемых прямых переговоров, то есть переговоров Израиля с каждой из подвергшихся его нападению стран, есть, по сути дела, не что иное, как попытка лишить арабов силы, которая заключается в их единстве и в поддержке их справедливого дела дружественными государствами»[344].

Садат, убедившись в тщетности усилий заставить Тель-Авив пойти на какие-либо существенные уступки, вынужден был в целях маневрирования отозвать египетскую делегацию во главе с министром иностранных дел М. Камелем из Иерусалима. Переговоры, как заявил официально египетский министр, оказались в «порочном кругу ястребиной позиции» израильских руководителей. Однако «драматические» демарши Садата никак не повлияли на Тель-Авив.

Тем не менее, Садат, как он заявил вскоре после возвращения из Иерусалима, решил «дойти по начатому пути до конца».

Первые же встречи египетских и израильских представителей, а также новый тур переговоров Садата с Бегином в Исмаилии, затем — с министром обороны Вейцманом в Асуане показали, что Израиль вовсе не намерен уходить с оккупированных им арабских земель.

Двусторонние переговоры из-за их полной бесперспективности в конце января 1978 года были прерваны.

В начале февраля 1978 года Садат совершил длительное турне по Соединенным Штатам и ряду стран Западной Европы. В Вашингтоне ему был оказан пышный приём. Садата с супругой принимали не только в Белом доме, но и в загородной резиденции президента. Садат получил там много обещаний и заверений. Однако в их подлинной цене Садат имел возможность убедиться уже через несколько недель. Посетивший Вашингтон вслед за Садатом израильский премьер-министр Бегин добился гораздо большего. Он получил не пустые обещания, а твёрдые гарантии в неизменности американской поддержки Израиля, и в частности в ускорении поставок различных видов современного оружия.

Вашингтон попытался вывести сепаратную дипломатию из создавшегося тупика. Поскольку израильская позиция оставалась неизменной, был только один выход — заставить пойти на уступки Каир. И эти уступки были сделаны в самом главном — в палестинской проблеме. В интервью одному американскому журналисту Садат уже в мае 1978 года дал понять, что готов во имя достижения сепаратного соглашения с Израилем фактически пожертвовать национальными правами арабского палестинского народа и интересами Сирии. Суть преданного гласности нового египетского плана, который был результатом совместных усилий США и Египта, сводился к следующему. На пятилетний срок предлагалось передать палестинские земли, оккупированные Израилем, под контроль соответственно Иордании (Западный берег) и Египта (сектор Газа) с установлением там — по аналогии с израильским планом — местного самоуправления и постепенным выводом оттуда израильских войск. Ни об Организации освобождения Палестины, ни о Голанских высотах в плане не было даже упоминания. Американская печать, с одобрением отозвавшись о египетских предложениях, пыталась убедить Тель-Авив, что они в значительной степени «перекликаются» с «планом Бегина». Тем не менее, Израиль отверг эти предложения, даже до того, как они официально были преданы гласности.

И вновь Садат пошёл на попятную.

На состоявшейся 13 нюня 1978 года в Зальцбурге встрече с израильским министром обороны Вейцманом Садат внёс «модифицированные» предложения, которые благословляли «временное военное присутствие» Израиля на Западном берегу Иордана и в секторе Газа, а также сохранение там израильских военизированных поселений. Более того, Садат даже соглашался и на «некоторое изменение» существовавших до 1967 года границ этих территорий.

Но всё-таки и этих уступок Тель-Авиву было недостаточно. Он требовал от Садата не уступок, а фактической капитуляции. Это стало совершенно очевидно на созванной по американской инициативе трёхсторонней встрече министров иностранных дел Египта, Израиля и США, которая состоялась 18 — 19 июля в английском городке Лидсе. Несмотря на заверения египтян о готовности внести некоторые новые изменения в свои предложения, Израиль отказался пойти хотя бы на чисто символические уступки. Стороны не сумели даже выполнить возлагавшуюся на них минимальную задачу; «разработать хотя бы механизм для продолжения переговоров».

Стало ясно, что дал осечку весь механизм «сбалансированной» ближневосточной политики США. Тогда Вашингтон перевёл стрелку в Кэмп-Дэвид. Ближневосточное урегулирование было направлено из одного тупика в другой.