К востоку от Малакки

Глава пятнадцатая

На рассвете мы шли курсом ост-зюйд-ост, проходя мимо северной кромки группы островов Шенгси, окаймляющих южные подходы к реке Янцзы. Несмотря на летнее время, утро было холодным, небо затянуто дождевыми облаками, слабый бриз слегка рябил казавшуюся маслянистой поверхность воды, которая имела коричневый цвет из-за наносов могучей реки. Видимость между частыми ливнями была плохой, а во время их вообще никакой. Лотер вызвал меня на мостик и поставил на бак впередсмотрящего, который должен был подавать сигналы судовым колоколом. С юго-востока шла низкая длинная зыбь, и судно медленно поднималось и опускалось на каждой волне. К западу виднелась группа джонок, регулирующая свои бамбуковые паруса в попытках уловить каждый порыв непостоянного ветра.

Когда мы вынырнули из полосы особо сильного ливня, я осмотрел с биноклем горизонт, и с удовлетворением удостоверился в том, что ни одного встречного судна, которое могло быть скрытым ливнем, поблизости не было видно. Я подумал, стоит ли сбавить ход. Но в округе были видны только джонки, оставшиеся позади, а впереди расстилалось пустое море. Ливни имели относительно короткую продолжительность, так что подача туманных сигналов во время попадания под них будет достаточным для предупреждения приближающихся судов — при условии, что и они будут делать то же самое.

Вчера после разговора со Спенсером я сменил Лотера в двадцать один ноль ноль, кратко введя его в курс событий, приведших майора и леди Эшворт на борт нашего парохода. Переход вниз по реке занял большую часть ночи, и я оставался на мостике до четырех часов, когда Лотер прибыл сменить Гриффита. Я спустился вниз с намерением прикорнуть на несколько часов, однако вскоре был разбужен матросом с сообщением Лотера о том, что видимость серьезно ухудшилась.

Я чувствовал тяжелую усталость, которую не смогли полностью развеять даже несколько чашек крепчайшего кофе, поданных Да Сильвой. В остальном же я был вполне доволен. Мне удалось благополучно доставить по назначению незаконный груз, получив только один удар по голове вместо того, чтобы совсем лишиться ее. Глядя на активность в порту во время отхода, можно было предположить, что назревают крупные неприятности между китайцами и японцами. К счастью, мы были уже вне его, и мне предстояло только благополучно доставить Спенсера и леди Эшворт в Давао, а затем вернется нормальное течение жизни. То есть, нормальное для трампового парохода в дальневосточных морях, к тому же со шкипером, который, казалось, все время притягивает к себе всяческие неприятности.

То же касалось и леди Эшворт, которая с трудом избежала болезненной и, возможно, убийственной хватки Масленникова. Я размышлял о том, насколько успешной будет ее карьера в Голливуде, и увижу ли я в каком-нибудь кинотеатре Вест-Энда фильм с ее участием в роли femme fatale подобно Марлен Дитрих в "Голубом ангеле" или "Шанхайском экспрессе". Я улыбнулся при мысли о Хелене, играющей роль женщины, живущей своим умом среди воров и грабителей на китайском побережье — роль, для которой, как я считал, она прекрасно подходила и опытом, и внешним видом.

Бак накрыло плотной завесой дождя, и затем на все судно в течении десяти минут обрушился сильнейший ливень. Я укрылся в рулевой рубке и наблюдал, как вода заполнила палубы и водопадом стекала за борта, так как шпигаты не справлялись с таким количеством.

Громкий звон судового колокола на баке привлек мое внимание. Мы как раз вынырнули из полосы ливня, и по правому борту обнаружился старый пароход. Я посмотрел в бинокль. Под носом у него не было бурунов, что означало, что он не имеет хода или движется очень медленно. Его черные борта были усеяны потеками ржавчины. Я быстро прикинул в уме, что при сохранении прежнего курса мы пройдем в полумиле южнее его. Это было слишком близко для спокойного расхождения, особенно если у него были неполадки в машине или рулевом управлении или если он предпримет какой-нибудь неожиданный маневр. Я, посмотрев на него еще несколько секунд, не нашел ничего неожиданного, но на всякий случай решил изменить курс на румб влево, чтобы увеличить расстояние между нами. Положив бинокль, я обернулся к рулевому:

— Лево руля, держать...

— Гляньте, шкипер, дым! — прервал меня Лотер.

Повернувшись, я увидел клубы черного дыма, вырывавшиеся из машинного капа.

— Отставить, прямо руль! — рявкнул я, прыгнул к машинному телеграфу и перевел ручку на "Готовсь", давая знать стармеху, что вскоре последуют маневры.

— Окей, Питер, беру управление на себя. Вызовите третьего помощника и вывалите спасательную шлюпку за борт на случай, если понадобится оказать помощь.

Я перевел ручку телеграфа на "малый вперед" и снова с биноклем стал изучать другое судно. Дым продолжал валить из капа. На палубах никого не было видно, хотя мне показалось, что я вижу смутные фигуры — возможно, капитана и вахтенного помощника — в рулевой рубке. Признаков подачи сигнала бедствия я не заметил, но увидел радиоантенны, протянутые между мачтами, и подумал, не поднять ли радиоофицера, но решил, что в этом нет необходимости. Во вневахтенные часы приемник продолжал оставаться включенным на аварийной частоте, и на расстоянии одной мили сигнал должен был быть достаточно громким, чтобы разбудить радиста.

Поступление дыма усиливалось. "Бедняги!" — пробормотал я. Пожар на море был худшим кошмаром для моряков, и я мог представить, какой разразится ад, если в машинном отделении разовьется сильный пожар.

Я услышал звук шагов и, обернувшись, увидел подбегавшего Мак-Грата.

— Видите, третий, там пожар на судне. Загляните в Международный свод сигналов и запросите флагами, требуется ли им помощь.

— Есть, сэр, — ответил Мак-Грат, прыгнув в рулевую рубку. Спустя несколько мгновений он вернулся с флагами, вскарабкался на верхний мостик и закрепил их на сигнальном фале. Я дал длинный гудок тифоном для привлечения внимания.

Ожидая ответа, я подвел свое судно на расстояние полмили с наветра от горящего судна и застопорил машину. Мы вместе с ним медленно дрейфовали под легким бризом. Я не хотел слишком близко приближаться к другому судну, опасаясь взрыва его котлов. Ответа на наш сигнал еще не последовало. Либо они были полностью заняты борьбой с пожаром, либо не поняли нашего сигнала. Оно не выглядело британским, но это не имело значения, так как мы использовали международный свод. Но, по крайней мере, казалось, что они справляются с огнем, так как дым стал менее интенсивным и и из черного становился серым.

Тут на их мостике развилась лихорадочная активность. Несколько человек выскочило из рулевой рубки. Один из них был в форменной фуражке, и я предположил, что это капитан. Другой подбежал к сигнальному фалу и поднял флаги, означающие — мне не нужно было заглядывать в свод — "Прошу оказать немедленную помощь".

— Третий, поднимите утвердительный.

Я посмотрел назад и крикнул Лотеру, который стоял на шлюпочной палубе:

— Похоже, им нужна наша помощь, Питер. Спускайте шлюпку, возьмите с собой стармеха и выясните на месте, что им требуется. Если надо, мы можем по радио вызвать буксир из Шанхая.

— Принято, шкипер, — прокричал он в ответ, и шлюпку стали вываливать за борт.

— Следите за ним, третий, — сказал я вернувшемуся Мак-Грату, а сам перегнулся через релинг крыла мостика и стал наблюдать за спуском шлюпки. Лотер, Фрейзер и шлюпочная команда была уже в шлюпке, надевая неуклюжие капковые жилеты и разбирая весла.

— Травить тали, потравливать фалини втугую, — послышался крик Лотера.

Это была непростая операция, осложняемая качкой судна на зыби. Матросы должны были травить шлюпочные тали на обоих концах шлюпки с одинаковой скоростью, в противном случае шлюпка могла получить сильный дифферент, а люди, сидящие в ней — выпасть за борт. Когда шлюпка приблизилась к воде, Лотер скомандовал "стоп травить тали". Это была критическая фаза спуска. Следовало подобрать правильный момент опускания на воду в ложбину зыби так, чтобы подходившая волна приподняла шлюпку и натяжение талей ослабло, что даст возможность матросам отдать гаки шлюп-талей. Любая ошибка может быть фатальной. Мне приходилось видеть в плохую погоду шлюпку, подвешенную за один гак, и сыпавшихся из нее людей в бурное ледяное море. Но сейчас зыбь была регулярной, более предсказуемой, но я все же задержал дыхание, пока Лотер, точно уловив момент, не опустил шлюпку точно в ложбину и она не подвсплыла, освобождаясь от талей.

— Весла... на воду!

Гребцы склонились, четыре пары весел одновременно погрузились в воду, и шлюпка, напоминая собой неуклюжего водного жука, медленно начала движение к охваченному огнем судну. Подняв бинокль, я еще раз детально осмотрел его. На то, что судно было очень старым, указывали старомодный кормовой подзор, тонкая труба и побитые временем и ржавчиной борта — свидетельства долгой тяжелой работы. На корме подняли флаг — красное полотнище с белой горизонтальной полосой посредине. Он был мне незнаком, но мы находились достаточно близко, чтобы я мог прочитать его порт приписки — Рига, столица и главный морской порт Латвии, крошечной страны на берегу Балтийского моря. Латыши объявили свою независимость в конце Великой войны и боролись за нее как против Красной армии, так и против немецкого Фрайкора. Фрайкор состоял из фашиствующих головорезов, таких же, как братья Эберхардты, которые поддерживали агрессивные планы Гитлера по доминированию в Европе.

Над надписью "Рига" я прочитал его название — "Карлис Ульманис". Обе надписи были небрежно нанесены свеже выглядевшей белой краской. Я подкрутил фокус бинокля и картинка, став слегка яснее, выявила закрашенные черным наваренные буквы, на которые сверху было нанесено новое название. Я не был удивлен этим, ведь судно такого возраста за свой долгий срок службы наверняка не один раз было продано и переименовано. Я не мог прочитать первоначальное название и порт приписки, но последний был значительно длиннее, чем четырехбуквенное слово Рига.

Тем временем наша шлюпка подошла к корме латвийского судна. Сверху один из его моряков махал рукой Лотеру, указывая в сторону противоположного от нас борта, где, предположил я, у них был вывешен шторм-трап. Шлюпка исчезла за корпусом судна, я положил бинокль и приказал Мак-Грату спустить флажной сигнал. Возгорание, по всей видимости, было взято под контроль, так как только отдельные струйки дыма вырывались из машинного капа. Мне было интересно, насколько серьезен размер повреждений, потеряло ли оно полностью ход или был шанс аварийного ремонта для продолжения пути. Я раздумывал, не послать ли радио агенту в Шанхае для заказа буксира, но решил подождать доклада Лотера и затем решить, какую помощь мы сможем оказать. По крайней мере, полосы ливней сдвинулись, видимость улучшилась и небо прояснилось.

Я почуял запах жарящегося на камбузе бекона, и желудок напомнил мне, что я ничего не ел с прошлого дня. Поднялись ли мои пассажиры? Исходя из сказанного вчера Спенсером Хелена испытывала физические и моральные страдания после избиения и будет, вероятно, сторониться общения, по крайней мере, пока следы побоев не сойдут с лица. Но я был слегка удивлен тем, что Спенсер не был привлечен весьма бурной активностью на шлюпочной палубе и не появился выяснить, в чем дело.

Я только собрался вызвать Да Сильву с его чудесно пахнущим беконом, когда на мостике "Карлиса Ульманиса" заработал сигнальный ратьер[46]. Он выдал группу из четырех коротких вспышек, затем вторую и третью группы. Затем ничего. Ожидание.

— Они хотят общаться азбукой Морзе, — сказал я. — Третий, достаньте ратьер и позовите на помощь маркони.

Мак-Грат рванулся вниз, а я навел бинокль на мостик латвийского судна. Там стояли Лотер и Фрейзер среди группы моряков, в которой выделялся капитан в фуражке военно-морского образца. Когда я смотрел, один из моряков протянул сигнальную лампу Лотеру. Было достаточно далеко, чтобы видеть все отчетливо, но у меня создалось впечатление, что моряк был чем-то возбужден и кричал на Лотера. Как бы то ни было, Лотер взял лампу, поднял ее и повернулся лицом к нам.

— Я готов, сэр.

Я повернулся и увидел Сейса с ратьером в руках.

— Передайте, что мы готовы к переговорам и спросите, чего они хотят, — сказал я. —И передавайте медленно. На том конце принимает мистер Лотер, и я сомневаюсь, что он читает Морзе так же, как вы.

Сейс бодро улыбнулся и защелкал заслонками ратьера, которые открывали или перекрывали путь световому лучу.

После короткой паузы Лотер начал передачу. Сейс, читая, громко повторял каждую букву, а Мак-Грат записывал это в блокнот. Хотя я и не очень силен в азбуке Морзе, но смог понять смысл передаваемого текста, и кровь застучала в моих висках все сильнее по мере того, как моя ярость увеличивалась с каждой последующей вспышкой. К концу передачи лица Мак-Грата и маркони стали пепельно-белыми.

— Передайте ему, что сообщение принято, — рявкнул я, давая выход своему гневу. — И майора Спенсера на мостик, немедленно.

На этот раз шестое чувство изменило мне, покалывания в кончиках пальцев прекратились с выходом из реки Вангпу. В расстроенных чувствах я саданул кулаком по тиковому планширю. Что означало отсутствие обычного предупреждения о неприятностях? Теперь мне стало ясно: я был слишком занят мыслями о завтраке и отдыхе, чтобы заметить этот знак. Я снова стукнул со всей силы планширь.

— Неприятности? — рядом со мной очутился Спенсер с удивленным выражением лица.

Я протянул ему запись и увидел, как его плечи опустились и лицо посерело.

— Мы остановились, чтобы оказать помощь этому проклятому судну — оно горело и запрашивало помощь. И я послал Лотера со стармехом посмотреть, чем мы сможем помочь. Но на самом деле у них пожара не было, это было уловкой, чтобы остановить нас. Там чертовы русские, и они захватили наших людей, требуя отдать им леди Эшворт.

— Что вы собираетесь делать, капитан? — на этот раз в глазах Спенсера появилась тень неуверенности.

— Чертова альтернатива, вы не находите? Отдать леди Эшворт на верную гибель или потерять двух моих офицеров и полдюжины команды. — Я снова стукнул кулаком. — Она знала, на что идет. Также, как и вы. — Я бросил на него гневный взгляд. — Какой выбор предпочтительней?

— Возможно, это блеф. Мы можем атаковать их. У вас на борту есть оружие и люди, владеющие им.

— Это не блеф, майор, — раздраженно рявкнул я и подал ему бинокль. — Посмотрите сами, те, что на мостике, вооружены, и на палубе их несколько. Если не применить какую-нибудь хитрость, у нас не будет ни единого шанса. Я не боюсь драки, если есть хоть малейшая надежда на выигрыш, но здесь весь расклад против нас.

— Пойду-ка извещу Хелену о происходящем.

С хмурым лицом Спенсер направился вниз по трапу.

Размеренно поднимались и опускались весла, спасательный вельбот полз по слегка взволнованной поверхности полумильного пространства, отделявшего нас от "Адмирала Альтфатера". Красно-белый латвийский флаг был уже заменен на кроваво-красный советский, и несколько моряков висели за бортом в боцманских креслах, замазывая имя Карлиса Ульманиса, кем бы он ни был. Я управлял шлюпкой, направляя ее к спущенному трапу. По одну сторону от меня сидел третий помощник, по другую — леди Эшворт в голубом шарфе, таком же, с каким она прибыла на борт в Шанхае, повязанном так, что он скрывал большую часть ее лица. Я ожидал увидеть страх или гнев в ее глазах, но вместо них увидел лишь взгляд смирившейся печали да следы слез, черные от потекшей туши. На рыбинсах[50] шлюпки стояли чемоданы с ее вещами. На баке сидел Крамп, без энтузиазма распевая "два-раз" для координации работы гребцов.

Я неуклюже подвел вельбот к трапу, обходя нашу шлюпку, уже болтавшуюся на своем фалине. Советский моряк принял и закрепил концы, а я помог Хелене подняться на палубу. За нами мои гребцы поднимались с ее багажом. Он казался ничтожно малым для женщины, бывшей замужем за английским аристократом. На палубе мы были встречены татарином свирепого вида в промасленной кепке и синих заляпанных шортах, вооруженным чем-то вроде кремневого пистолета. Другой человек с антикварным ружьем держал под прицелом гребцов первой шлюпки, уныло сбившихся в кучу на крышке трюма. При моем появлении они в надежде подняли головы, но опустили их снова, когда татарин повел дулом пистолета в сторону металлического трапа, указывая нам, что мы должны подняться на мостик.

Вблизи старенький пароход выглядел таким же непритязательным, как и издали: грязным, с обшарпанной краской, ржавыми подтеками. Было видно, что экипаж потерпел поражение в борьбе за поддержание его в приличном состоянии. Воздух был насыщен запахами вареной капусты, угольной пыли, потных тел и отчаяния. Мне довелось в свое время работать на судах скупых судовладельцев с отвратительным снабжением, но не до такой степени[56].

Человек, который встретил нас на мостике, выглядел еще более древним, чем его судно. Из-под околыша его морской фуражки на шею спускались седеющие локоны. Тужурка старого фасона с бронзовыми пуговицами намекала на то, что носивший ее служил в Российском Императорском флоте. Глубоко посаженные глаза были бледно-голубого цвета как сибирское зимнее небо, а суровые складки под ними свидетельствовали о многих годах несения вахт в различных условиях. Он был невооружен, и приложил два пальца к козырьку в знак уважения к моей должности. Я кивнул в ответ и посторонился, давая пройти Хелене и моим морякам. Те без всякого почтения уронили чемоданы на изношенный, в пятнах, настил мостика и сгрудились вокруг них.

Рядом с советским капитаном стояли несколько человек. Трудно было сказать, офицеры или матросы, так как все они были одинаково одеты в потрепанные выцветшие саржевые рубашки и рабочие брюки. Некоторые были вооружены старинными винтовками со скользящим затвором, их пальцы лежали на спусковых крючках. Позади них с каменными лицами стояли Лотер и Фрейзер. У Фрейзера под глазом наливался синяк, и я предположил, что импульсивный шотландец взорвался, когда понял, что угодил в ловушку. Лотер тоже не был трусом, но, очевидно, он сообразил, что сопротивляться вооруженным русским бесполезно. Он поймал мой взгляд и покачал головой, как бы извиняясь. Бог его знает, но если кому и надо извиняться, то это должен быть я за то, что поддался на эту уловку.

Из группы стоявших рядом со старым капитаном выделялся один мужчина. Щуплый и жилистый, с темными тонкими чертами лица и копной густых черных сальных волос, он был одет так же, как и другие, в синие брюки и рубашку, но, глядя на его молодое, чисто выбритое лицо, чистые руки и аккуратно подстриженные ногти, можно было сказать, что он не был моряком. В руке он держал наган, направленный в мою сторону.

Голос советского капитана был спокойным и властным, а его английский — вполне приличным:

— Я прошу прощения за военную хитрость. Но это было необходимо. Елена Ковтун — предатель Советского Союза, и мне приказано схватить ее и отправить туда, где она будет предана суду.

— Военная хитрость, черт побери. — Я начал, как и собирался, с возмущенной, оскорбленной невинности. — Мы не находимся в состоянии войны, и леди Эшворт, если вы ее имеете в виду, является британской гражданкой, вдовой очень уважаемого пэра королевства и имеет хорошие связи с членами британского правительства. — Это было претенциозно и многословно, но я был полон решимости добиться морального превосходства. — Она законно путешествует на британском корабле, и вы не имеете права задерживать нас или мешать ей. Я требую, чтобы вы...

Щуплый смуглый мужчина плюнул на палубу у моих ног, прервав мое красноречие и крикнув что-то по-русски. Советский капитан поднял руку, призывая его замолчать:

— Наш комиссар не очень любит реакционных, самозваных аристократов. Он посвятил жизнь искоренению их на любимой родине. Он понимает немного по-английски, но затрудняется на нем говорить, особенно когда злится. Как бы то ни было, мне приказано отвезти Елену Ковтун во Владивосток. Если вы передадите ее, вы и ваши люди сможете вернуться на свое судно. Если вы будете сопротивляться, мои люди вооружены, и мы силой возьмем...

Его слова утонули в очередном потоке гневных слов от комиссара, произнесенных по-русски. Люди с винтовками напряглись и угрожающе нацелили на нас оружие. Я взглянул на Хелену и увидел, что она поняла все сказанное. Ее смирение исчезло, глаза загорелись гневом, а шарф распахнулся, обнажая лицо с решительно сжатыми губами. Я должен был ради нее (и себя самого) сделать последнюю попытку даже при такой безнадежной ситуации.

— Я протестую самым решительным образом, капитан, — сказал я, сознательно пытаясь не обращать внимания на комиссара. — Это безобразие, за которое вы будете нести ответственность. Захватить гражданина Великобритании в открытом море! Я...

Ствол нагана уперся мне в грудь, и по холодной ярости в глазах комиссара я увидел, что вишу на волоске.

— Кажется, вы не оставляете мне выбора, капитан, — продолжил я, подняв руки вверх, — но могу заверить вас, что буду информировать власти об этом акте пиратства.

— Называйте это как хотите, мои приказы...

— Меня не волнуют ваши приказы. — Горячность в голосе Елены поражала. — И еще меньше меня волнуют ваши протесты, капитан Роуден. Я не вернусь в Россию и не позволю таким людям, — почти выплюнула она это слово в адрес комиссара, — допрашивать и касаться меня. Если у вас нет выбора, капитан Роуден, то у меня он есть.

С последними словами она вытащила из сумочки небольшой револьвер, крепко прижала его к груди и нажала на спуск.

Раздался резкий звук выстрела, Хелена пошатнулась от удара пули и стала падать.

Третий помощник отреагировал мгновенно. Он бросился вперед, подхватил ее в падении и осторожно положил ее на тиковый настил, а затем принялся проверять наличие признаков жизни. Но кровь, вытекавшая из почерневшей от выстрела вплотную дырки в ее свитере, растекалась темно-красным пятном по ткани и капала на грубый, грязный тик, что было безошибочным признаком того, что ее жизнь быстро угасает.

Выстрел и падение Хелены на палубу застали русских врасплох. Их взгляды устремились на нее, и этого короткого отвлечения внимания нам было достаточно. Выстрел все еще звенел в ушах, а Крамп и команда гребцов упали на колени, открыли крышку одного из сундуков Хелены и вытащили то, что было внутри. В то же мгновение я сунул руку под куртку. Когда советский капитан и его люди подняли глаза, ситуация изменилась. Они смотрели на ствол моего "уэбли", и почти чудом в руках Крампа и моих людей оказались пистолет-пулеметы Бергманна.

Третий помощник продолжал стоять на коленях рядом с безжизненным телом Хелены.

— Нет пульса, капитан, и она не дышит, — сказал он с явным австралийским акцентом.

Я кивнул, подтверждая, а затем обратил внимание на советского капитана. Мне нужно было перехватить инициативу, пока шок не прошел, и тот или иной из них, в первую очередь хреновый комиссар, не решит действовать как Герой Советского Союза.

— Похоже, у нас здесь тупик, капитан, — сказал я, глядя на него самым стальным взглядом, который я только смог изобразить. — Мои люди тоже вооружены, и я думаю, что перестрелка приведет к ненужным человеческим жертвам. Я предлагаю вам разрешить нам отойти на наши шлюпки. — Я сделал паузу, а затем добавил, как бы вспомнив: — Захватив с собой тело леди Эшворт. Я думаю, мы можем забыть о вашей попытке...

Меня снова прервал злобный поток слов на русском языке. Комиссар, очевидно взбешенный самоубийством Елены, которое лишило его славы передать ее начальникам НКВД во Владивостоке, поднял наган и направил его прямо мне в голову.

— Он требует бросить оружие, — осторожно сказал советский капитан. — Он очень злой и непредсказуемый молодой человек, и советую вам подчиниться.

Конечно, перестрелка почти наверняка приведет к потерям с обеих сторон, но, возможно, советский капитан посчитал это небольшой ценой, которую нужно заплатить, чтобы подтвердить версию о том, что британские моряки напали на его судно и убили Хелену Ковтун в перекрестном огне.

Глаза комиссара горели ненавистью, и я видел, как его палец побелел на спусковом крючке, который в нагане имел тяжелый спуск. Даже если у него была версия двойного действия, он бы успел выстрелить всего один раз, прежде чем Крамп убил бы его. Но к тому времени я был бы мертв. Мне нужно было что-то придумать быстро, иначе я буду не единственным трупом.

— НЕТ! — услышал я отчаянный крик Лотера. — Если вы собираетесь стрелять, то стреляйте в меня.

Рука комиссара дрогнула, он оглянулся и увидел, что Лотер борется с одним из русских моряков за то, чтобы завладеть винтовкой. Другой поднял свою винтовку и ударил Лотера прикладом по спине.

Это была та возможность, которой воспользовался третий помощник.

Из своего положения на корточках рядом с телом Хелены он бросился под ноги комиссара, сбив его как в схватке регби. Револьвер непроизвольно выстрелил, и пуля просвистела мимо моего уха. Произошла короткая драка, наган был вырван из руки комиссара, сам комиссар лежал спиной на палубе, массивный третий помощник сидел на его груди, держа кулак у лица противника.

— Поднимите его, третий, — сказал я, — и заберите это оружие.

Я указал на револьвер, лежащий на палубе, куда он упал. Третий помощник поднял револьвер, щелкнул предохранителем и сунул его в карман. Затем он встал, рывком поднял комиссара на ноги и толкнул в суровые объятия Крампа.

Я перевел внимание на советского капитана, который наблюдал за происходящим с тем, что очень напоминало намек на ироническую улыбку.

— Мне бы не хотелось драки, но если нам придется пробиваться с вашего судна, то прольется очень много крови, — сказал я. Наши пистолет-пулеметы быстро разберутся с его людьми, но всем нам не уйти. А еще внизу были русские с винтовками, которые охраняли экипаж первой шлюпки. — Мое предложение все еще в силе, капитан. Никакой стрельбы, и мы спокойно уйдем. Да, и мы возьмем с собой тело леди Эшворт. Она заслуживает лучших похорон, чем это возможно в России.

Советский капитан взглянул на комиссара, переставшего сопротивляться железной хватке Крампа, а затем на пистолет-пулеметы в руках моей команды. С их устаревшим оружием его люди не могли сравниться с моей бандой беспощадных китайских пиратов и сомалийских негров, и он знал это. Мне пришло в голову, что он, вероятно, воспринял без всякого удовольствия радиограмму от своего начальства в Москве с требованием перехватить британское судно, будучи вооруженным лишь горсткой старых винтовок и злобным мальчиком-комиссаром с револьвером. Ему удалось убедить меня, что его корабль действительно горит. Но мы его переиграли, и он вынужден был признать это. Он кивнул, рявкнул несколько слов по-русски, и его матросы опустили дула винтовок.

— А люди на главной палубе?

— Da! — Он перегнулся через релинги и что-то крикнул вниз.

— Питер, сходите и проверьте, пожалуйста.

Лотер выхватил оружие у одного из наших моряков и побежал по трапу вниз.

— Спасибо, капитан, — сказал я с явным облегчением. — Мы вернемся к нашим шлюпкам.

— Одну минутку, пожалуйста, — ответил он. — Я должен убедиться, что Ковтун мертва.

На его месте я поступил бы точно так же. Не сумев захватить ее живой, он, по крайней мере, мог подтвердить НКВД, что она мертва и больше не доставит им неприятностей.

Я кивнул, и мы опустились на колени рядом с телом. Советский капитан потянулся к пропитанному кровью свитеру, очевидно, намереваясь разорвать его и осмотреть под ним рану.

— Помилуйте, капитан, — сказал я, мягко отталкивая его руку, — проявим скромность по отношению к даме. Вы видите: она не дышит, пульса нет. Ее больше нет с нами.

Он приложил ухо к лицу Елены и прислушался, затем потянулся к ее запястью, нащупывая пульс.

— Da, я удовлетворен, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Я сообщу властям о ее смерти.

— Хорошо, капитан, тогда мы удаляемся. Но, чтобы исключить недопониманий, мы возьмем с собой вашего дружелюбного комиссара и вернем его, когда благополучно окажемся на борту нашего судна. — Могу поклясться, что на лице советского капитана промелькнул намек на ухмылку. — Окажи почести, чиппи.

Крамп радостно схватил комиссара за шиворот и, подтолкнув его к трапу, поднес большой тяжелый кулак к лицу сопротивлявшегося мужчины:

— Ты пойдешь по-хорошему или по-плохому, приятель. Выбирай сам.

Третий помощник и один из китайских матросов осторожно подняли безжизненное тело леди Эшворт и последовали за Крампом вниз по трапу к шлюпкам. Мрачную процессию замыкали остальные матросы, несшие багаж. Я со своим револьвером прикрывал отход.

— Задержитесь на пару слов, пожалуйста — попросил советский капитан, когда я повернулся, чтобы покинуть мостик.

— Давайте, но побыстрее.

— Мы не будем мешать вашему уходу, и, как я уже сказал, о смерти Елены Ковтун я сообщу во Владивостоке. Но, боюсь, эта новость не спасет шею этого человека. — Он кивнул подбородком в сторону комиссара, который теперь сидел рядом с Крампом в носовой части спасательной шлюпки, его руки были связаны концом фалиня. — В его службе за провал не гладят по головке.

— Вам тоже достанется? — Меня не волновало, что случится с комиссаром, но мне было бы жаль, если бы старого капитана постигла та же участь.

— Возможно, но я моряк. Может быть, я потеряю командование, возможно, даже звание, но море останется морем. — Он задумчиво покачал головой. — Я не буду подавать вам руку на глазах у всех. — Его окруженные морщинами глаза заблестели. — А если с ним что-нибудь случится, то мы горевать не будем. Но, конечно, две смерти будет труднее объяснить. Radi boga, поосторожней!

Я резко повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть, как третий помощник споткнулся, входя в шлюпку, и выпустил из рук тело Хелены, которое с тошнотворным стуком упало на рыбинсы.

— Спасибо, капитан. Пошлите свою шлюпку забрать вашего человека, как только мы доберемся до нашего судна. — Я приложил к козырьку фуражки два пальца и, не дожидаясь ответа, сбежал по трапу на главную палубу и спустился в шлюпку.

— Отваливай!

Гребцы согнули спины, и две шлюпки отправились обратно к "Ориентал Венчуру". Утренние ливни прекратились, и видимость значительно улучшилась. Заляпанное илом море приобрело зеленоватый оттенок под ярко-синей дугой неба, и легкий южный ветерок морщил гладкую поверхность длинных волн зыби. Возвращаться было труднее, и к тому времени, когда мы подошли к трапу, люди сильно вспотели.

Я кинул спасательный жилет в нос шлюпки и указал большим пальцем на комиссара:

— Надень это на него, чиппи, и выбрось его за борт. Он не утонет, и, если ему повезет, акулы оставят его в покое на то время, пока русские не подберут его.

— Отнесите тело леди Эшворт в ее каюту, — приказал я третьему помощнику, как только мы поднялись на борт. Затем, повернувшись к Лотеру, добавил: — Питер, проследите за подъемом и креплением шлюпок, и ждите меня в пассажирском люксе.

Не дожидаясь ответа, я взбежал по трапу на мостик, где меня ждал бледный, мрачный Гриффит.

— Леди Эшворт? — спросил он.

— В нее стреляли, — ответил я. На подробные объяснения времени не было. — Давайте ход. Проложите курс на Формозский пролив. Пусть думают, что мы возвращаемся в Гонконг. Через пару часов мы повернем на восток и продолжим следовать первоначальным курсом. И пошлите человека в "воронье гнездо", чтобы проверить, не следят ли за нами.

— Есть, сэр, — ответил удрученно Гриффит, чья радость при благополучном возвращении шлюпок улетучилась при виде безжизненного тела леди Эшворт, которое подняли на борт. Он вернулся в рулевую рубку, откуда я услышал звонки машинного телеграфа и распоряжение рулевому держать курс зюйд-вест. Когда обороты машины увеличились и судно набрало ход, я бросил взгляд за корму на спасательную шлюпку советского судна. Она достигла комиссара, и команда тащила его на борт.

— Жаль, что Нобби Кларк[48] не достал его, — пробормотал я.

В пассажирской каюте на кровати лежало тело леди Эшворт, а мы с третьим помощником смотрели на нее, как скорбящие на посту. Затем дверь отворилась, и вошел Лотер с мрачным выражением лица. Я уловил запах джина и догадался, что он сделал быстрый крюк в свою каюту, чтобы выпить чего-нибудь бодрящего.

— Пришел засвидетельствовать свое почтение, Питер? — мрачно заметил я.

Лотер посмотрел на безжизненное тело. Несмотря на окровавленный свитер, прилипший к груди, с темным, опаленным выстрелом в упор пулевым отверстием над сердцем, лицо леди Эшворт выглядело умиротворенным и спокойным.

— Это было довольно опрометчиво с вашей стороны, — продолжил я. — Но я рад, что вы это сделали. У меня самого кончились идеи. Если бы этот мерзкий маленький говнюк нажал на спусковой крючок, все могло бы плохо кончиться.

Болезненная гримаса исказила лицо Лотера, когда он помассировал поясницу, в которую врезался приклад винтовки.

— Когда я увидел, что вы поднимаетесь на борт вместе с майором Спенсером, одетым как третий помощник, я подумал, что что-то сейчас произойдет. Но я никак не ожидал, что она застрелится. Я подумал, что, если удастся пронести на борт оружие, то вы сможете защитить ее. По крайней мере, с оружием это сработало.

Майор Спенсер уныло усмехнулся, снимая фуражку Мак-Грата. Ему пришлось сбрить усы, но даже в морской форме он мало походил на Мак-Грата.

— Как бы там ни обернулось дело, я не хочу, чтобы они знали о том, что майор австралийской армии имеет к этому какое-то отношение. Они могут сообщить о присутствии австралийского третьего помощника капитана, если заметят акцент. А там, если Советы проверят судовую роль в Шанхае, они найдут подтверждение в имени Мак-Грат.

— Весь этот трюк с комиссаром был спонтанным решением, — сказал я. — Слава богу, выстрел пошел мимо. Но я все еще не могу простить себе, что поддался на их уловку. Это судно покинуло Шанхай незадолго до нас, на моих глазах. Латвийский флаг сбил меня с толку, и я просто не сопоставил их. А вообще, что они использовали для имитации пожара?

— Пару ведер, заполненных отработанным маслом, влажными тряпками и керосином, — ответил Лотер.

— Очень эффективно. Что ж, по крайней мере, мы выкрутились из этого без большого ущерба.

— Чертов жестокосердный ублюдок, — взорвался Лотер. — Там лежит мертвая женщина.

— Спокойно, Питер, — сказал я, не обращая внимания на всплеск эмоций. — Сейчас мы мало что можем с этим поделать.

Он уставился на меня со смесью ярости и презрения. Но потом профессиональная маска снова появилась на его лице.

— Полагаю, нам придется подготовить ее к погребению в море, — сухо сказал он. — Хотя я не уверен, как мы это объясним.

Он замолчал, покачивая головой. Безжизненное тело красивой женщины на кровати почти наверняка напомнило ему о другом месте и времени и о женщине, которую он потерял. На мгновение я проник за его маску, и мне показалось, что я увидел, как дрожат его губы. Затем он взял себя в руки:

— Я скажу боцману отрезать кусок брезента и зашить ее в него.

— Не спешите, мистер Лотер, — сказал Спенсер, и на его губах заиграла тень улыбки. — Возможно, вам захочется еще раз проверить ее пульс.

— Зачем? Ясно, что она...

— Мертва? — прохрипел дрожащий женский голос. — Мне очень жаль разочаровывать вас, Питер. — Леди Эшворт поднесла дрожащую руку ко лбу. — Боже мой, я чувствую себя ужасно.

Лотер подпрыгнул, как испуганный кролик, когда услышал голос Хелены, а затем схватил ее за свитер:

— Но в вас сидит пуля. Нам нужно...

— Все в порядке, Питер, — сказал я, схватив его за руку прежде, чем он успел разорвать пропитанный кровью свитер. — Нет там никакой пули.

У Лотера отвисла челюсть, и Спенсер от души рассмеялся:

— Видели бы вы свое лицо, Лотер. Дань уважения актерскому мастерству леди Эшворт, не так ли. И немного старого доброго плутовства.

Хелена слабо улыбнулась и попыталась сесть.

— Думаю, вам стоит еще немного полежать, — заметил Спенсер, осторожно приподняв ее голову и подложив под нее вторую подушку, чтобы ей было удобнее. — Должно пройти некоторое время, чтобы действие нейротоксина исчезло.

— Исчезающая пуля, нейротоксин. Что, черт возьми, все это значит, майор? — спросил Лотер, снимая фуражку и почесывая голову.

— Советы и, в частности, этот противный на вид комиссар ни за что не позволили бы леди Эшворт уйти. У них наверняка был приказ с самого верха — захватить ее любыми средствами. Нашим единственным шансом было убедить их, что она покончил жизнь самоубийством. Использованный пистолет был не настоящий, а сценический, который стреляет холостыми патронами, но при поднесении его к одежде дульной вспышки достаточно, чтобы прожечь дыру и проткнуть грелку, наполненную кровью одной из коз команды.

— А нейротоксин?

— Это средство, которое я приобрел у даяков, охотников за головами с Борнео. Они наносят на свои дротики яд, который в достаточно малых дозах может парализовать человека и замедлить его дыхание и сердцебиение так, что он будет выглядеть мертвым.

— Это рискованно, если вы просчитаетесь.

— Это так, но некоторые мои друзья в Лондоне кое-что изучали на тему действия таких ядов.

— И это так остановило пульс, что советский капитан не почувствовал его? — спросил Лотер.

— Нет, яд только замедляет его. Вот чем мы воспользовались. — Спенсер вытащил из кармана небольшой резиновый мячик. — Если вы зажмете его в подмышке, то прервется кровообращение в запястье, так что пульс не будет ощущаться. Он был прикреплен к подмышке леди Эшворт. Я прижал ее руку к ее телу, когда она упала, и убрал мячик, когда мы бросили ее на дно шлюпки.

— Вы имеете в виду, что ее бросили преднамеренно? — Лотер выглядел почти обиженным, как будто это его бросили в шлюпку.

— Боюсь, что да. Люди видят то, что они хотят видеть. Нет лучшего способа поддержать обман, чем неуклюже уронить труп. Мне очень жаль, леди Эшворт, из-за действия яда вы не чувствуете пока, но у вас будут неприятные синяки на ваших ребрах.

Хелена простонала театрально:

— Я уже чувствую их.

— Итак, Питер, подведем итог, — сказал я. — Если повезет, они попадутся на эту уловку и сообщат, что леди Эшворт покончила с собой. Если у них возникнут сомнения, они могут попытаться последовать за нами и предпринять еще одну попытку схватить ее. Но я приказал Гриффиту лечь на курс зюйд-вест, как если бы мы следовали в Гонконг. Позже мы изменим курс и направимся на восток, чтобы вернуться на исходный путь. Они не могут знать, что мы направляемся в Давао, поэтому надеемся, что видели их последний раз.

— Да, вы определенно обманули меня, — усмехнулся Лотер. — Все это жестокое равнодушие при словах о том, что никакого ущерба не было. Это было сказано только для того, чтобы меня возбудить. И это сработало. Прошу прощения за мою вспышку, но я должен был сказать, что вы ублюдок… сэр!

— Я заслужил это, — сказал я, отвечая на усмешку. Было приятно видеть улыбку Лотера, даже если это было за мой счет.

— Что ж, джентльмены, — продолжил я. —Теперь, когда леди Эшворт благополучно вернулась к жизни, я предлагаю дать ей отдохнуть. — Я взял запасное одеяло и накрыл ее. — Пожалуйста, лежите, пока не почувствуете себя лучше. Я через час проведаю вас.

Хелена взяла меня за руку:

— Вы рисковали своей жизнью ради меня, капитан. Спасибо, и, пожалуйста, поблагодарите остальных своих людей.

В ее глазах стояли слезы, на этот раз настоящие, а не те театральные, которые она пролила в шлюпке. Они тронули даже мое твердое, циничное, старое сердце.

— Прекрасно, что все обошлось благополучно. Но мы все еще в опасной зоне. Нам нужно доставить вас в Давао, а вам придется держаться подальше от посторонних глаз, пока мы не доберемся туда. Так что я не могу отблагодарить команду; они должны продолжать думать, что вы мертвы.

— Возможно, так оно и есть, — сонным голосом ответила она, расслабляясь на подушке и закрывая глаза.

Когда я вернулся, она уже сменила блузку, поправила нарушенный слезами макияж и сидела в кресле, удовлетворенно куря одну из своих разноцветных "Собрани". Да Сильва принес мне чайник, я поставил поднос на стол и полез в сервант за дополнительной чашкой.

— Ох уж эта ваша английская одержимость чаем. После такого смертельного переживания требуется что-то покрепче. Если вы снова заглянете в этот сервант, то найдете там бутылку водки "Wyborowa". Это польская, а не русская водка, но она лучше, чем керосин, который в Советском Союзе теперь выдают за водку. Наполните два стакана, и давайте поднимем тост за свободу.

— Свободу? — произнес я. — Да, полагаю, вы свободны от этого бандита Масленникова.

— Я свободна от гораздо большего, чем он, — ответила она.

Я вытащил бутылку из серванта, налил два стакана прозрачной жидкости и протянула ей один.

— Водка должна быть ледяной, но мертвецы не могут быть привередливыми. — Она подняла свой стакан и чокнулась со мной. — За свободу и новую жизнь в Голливуде. — Запрокинув голову, она выпила водку. — Надо было бы разбить стекло о камин, но его нет, да и не хочется прибавлять работу тому, кто будет убираться. — Она ухмыльнулась. — Ну что ж, теперь мы можем выпить чаю, который вы так предусмотрительно принесли. Присядете?

Я сел в другое кресло, заинтригованный ее настроением. Не каждый день можно увидеть, как красивая женщина воскрешает из мертвых, выпивая крепкие напитки.

— Так каково это — быть мертвым?

Она пила чай, обдумывая вопрос.

— Это раскрепощает, — наконец ответила она смеясь, показывая свои прекрасные белые зубы и тряся каштановыми волосами. —Я свободна от леди Хелен Эшворт, притворявшейся англичанкой. И я свободна от Хелены Ковтун, танцовщицы и актрисы с темным прошлым. Я застрелила их обеих, чему были британские и русские свидетели, которые могут подтвердить это. Вы доставили тело обратно на борт, сделаете запись в судовом журнале после погребения его в море где-нибудь у побережья Формозы. Я с нетерпением жду возможности присутствовать на собственных похоронах.

Я рассмеялся вслед за ней; это была забавная мысль, но опасная.

— Думаю, для всех будет лучше, если вы этого не сделаете, — ответил я. — Кроме майора Спенсера, Лотера и меня, никто не знает, что вы еще живы. Возможно, мне придется поделиться этим секретом еще с парочкой человек. Но лучше, если остальные члены команды продолжат думать, что вы мертвы. Таким образом, никто не проболтается, выпив лишку.

Она задумчиво кивнула. Затем ее рот расплылся в широкой ухмылке, и каюта заполнилась новыми взрывами смеха:

— Еще лучше: я пропущу собственные похороны.

Я приложил палец к губам:

— Серьезно, никто не должен знать, что вы живы. Вам придется оставаться в каюте, пока мы не доберемся до Давао. Я буду приносить еду от Да Сильвы. Он молчалив как рыба, но вы будете поражены тем, что он может приготовить на плитке в своей буфетной.

— А вы будете посещать и развлекать меня? Не то мне придется прибегнуть к бутылке водки и тем ужасным романам, которые я успела бросить в багажник, прежде чем майор Спенсер запихнул меня в свою машину.

Ее улыбка стала дразняще кокетливой, но я решил, что лучше всего сыграть подачу прямой битой:

— У меня в каюте неплохой выбор книг. Но также вы можете занять время обдумыванием своих действий по приходу в Давао.

— Я уже все обдумала, — сказала она, снисходительно качнув головой. — Вы не представляете, как пребывание в статусе трупа очищает мышление. Все мое прошлое, все мои ошибки, все эти ужасные люди, такие как Масленников — все ушло, все убралось к дьяволу. Газеты сообщат о моей смерти. Несколько строк в колонке некрологов: вдова покойного лорда Эшворта, друга Асторов, экзотическое происхождение. Через несколько дней обо мне забудут, и скатертью дорога. Затем в Голливуде появляется некое новое лицо — осколок шанхайских беженцев, спасающихся от хаоса Китая в поисках новой жизни в Америке. Девушка с красивым лицом, которая может говорить на нескольких языках. Новое имя, возможно, небольшая косметическая операция, чтобы скрыть некоторые морщины. Макияж, костюм... я не думаю, что кто-то узнает бывшую леди Эшворт. И я уверена, что у меня все получится на большом экране. — Ее глаза смотрели вдаль, как если бы она уже могла видеть свое имя в свете огней на Таймс-сквер. Затем она резко повернулась ко мне. — Что вы думаете?

— Я не хочу обрушивать ливень сомнений на ваш торжественный парад по улицам Голливуда, — сказал я, — но как вы попадете в Америку без документов? Вам понадобится новое удостоверение личности, новый паспорт и все такое.

— Майор Спенсер должен мне пару одолжений, не так ли? И я уверена, что человек с его связями сможет оформить необходимые документы для еще одного беженца.

Я кивнул. Она была права. Я не сомневался, что Спенсер или, по крайней мере, его друзья в Уайтхолле имеют возможность предоставить набор документов, которые обманут даже самого зоркого иммиграционного чиновника. Если они захотят это сделать. Сделают ли они это для Хелены, или же посчитают, что спасение ее жизни есть достаточная оплата за те услуги, которые она им оказала? У меня было ощущение, что ничего не получится так просто, как она себе представляла. Но у был нее сильный характер, и я надеялся, что она справится.

Она наклонилась, затушила в пепельнице сигарету, встала и пошла в ванную. Я услышал скрежет старых медных кранов и шум воды, падавшей в ванну.

— Мне нужно смыть кровь и грязь от этого русского корабля, — крикнула она через открытый дверной проем. — Вы можете не уходить. Угощайтесь сигаретой и водкой, если есть желание.

Я не ханжа, но пребывание в компании красивой женщины, пока она принимает душ, не было обыкновенным времяпрепровождением среднего капитана трампового судна. Мне на мгновение пришло в голову, что, поскольку она, с юридической точки зрения, не существует, я был волен предпринять любые бесчестные действия, если бы я таковые вынашивал. К тому же она попросила меня остаться, поэтому я вытащил из коробки пастельно-розовую с золотым ободком сигарету "Собрани", закурил и вдохнул в легкие дым. Он был мягче, чем мои обычные "Сениор Сервис", с пряным вкусом, который мог быть экзотической смесью балканских табаков или просто плодом моего воображения.

Я собирался налить себе еще рюмку водки, когда услышал девичье хихиканье и повернулся, чтобы увидеть Хелену в длинном халате, стоявшую в двери ванной как в рамке.

— Думаю, в следующий раз я предложу вам "Блэк Рашн". Эти розовые вам совсем не идут.

Мне понравилась мысль о возможности следующего раза, но вид ее лица напомнил мне о том, что Масленников сделал с ней. Без макияжа нанесенные ей побои были очевидны. На обеих скулах были багровые следы от кулаков, вокруг одного глаза красовался пурпурный синяк, а на нижней губе была глубокая трещина.

Она перехватила мой взгляд и скривила губы, как мне показалось, болезненно.

— Теперь вы знаете, что может скрыть театральный макияж и помада, — сказала она. — Но это еще не самое худшее.

Она повернулась и сбросила халат до талии. Я увидел пышную грудь, но не она привлекла мое внимание. Ее обнаженную спину покрывали темно-багровые рубцы и синяки.

— Боже мой, какой ублюдок.

— Он бил меня ремнем с пряжкой.

— Если я когда-нибудь доберусь до него...

— Молитесь никогда не оказаться рядом с ним. Он настоящий зверь.

Она поправила халат и повернулась ко мне лицом. Ее глаза были сухими, но яростно горящими.

— Я бы действительно застрелилась, чтобы не вернуться к этому снова. У меня в сумке есть еще один пистолет, который стреляет отнюдь не холостыми патронами.

Я видел мужчин, избитых до крови, но вид того, что сделал с ней Масленников, вызывал у меня тошноту.

— Это еще одна причина, по которой мы доставим вас в Давао незаметно.

Я потушил розовую сигарету:

— Наслаждайтесь ванной и дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится.

Это прозвучало жалко, но я не мог придумать, что сказать лучше. Так что я позволил себе уйти и оставил ее одну.