К востоку от Малакки

Глава пятая

"Ориентал Венчур" стоял у правительственного пирса гавани Порт-Морсби, столицы управляемой Австралией территории Папуа. Окрашенные белой краской правительственные и коммерческие здания теснились у корня пирса, ручейками разливаясь вдоль берега по обе стороны от него. За ними группы лачуг из пальмовых листьев и ржавого железа размещались под деревьями и взбегали на поросшие низким кустарником склоны холмов, которые формировали задний план этой гавани. Вдали, на северо-западе, поднимались смазанные голубой дымкой вершины гор хребта Оуэн-Стенли.

Утро было жарким и влажным, солнечные лучи безжалостно падали на палубы судна. Но над холмами собирались большие белые облака, обещавшие желанное, пусть и временное, облегчение в виде послеобеденного ливня, во время которого детвора с блестящими от дождя обнаженными телами будет смеяться и прыгать по лужам, разбрасывая во все стороны брызги.

Мы уже неделю стояли в Порт-Морсби, выгружая доставленные из Сингапура товары и затем загружая копру в мешках, которыми медленно заполнялись трюма и твиндеки. Копра — высушенная мякоть кокосовых орехов — была упакована в грубые дерюжные мешки, которые грузились на борт нашими стрелами и растаскивались по трюмам бригадами туземцев. По их черным, покрытым пылью телам пот струился рекой, они хрипели и хекали, укладывая мешки в надлежащем порядке. Фрахт зарабатывался тоннажем, и чем больше копры мы впихнем в трюма, тем выгоднее рейс, поэтому Лотер гонял помощников, чтобы они следили за возможно более полным заполнением всех укромных уголков. Я слышал о судах, где мешки размещали даже в проходах и столовых команды — не очень приятная перспектива для людей, вынужденных разделять с ними помещения, ведь копра выделяла дурно пахнущий газ и в ней присутствовали насекомые.

О Вальтере Эберхардте и его пропавшем грузе мы больше ничего не слышали. Майор Спенсер вернулся в Морсби и нанес мне короткий визит — визит вежливости, как он выразился. Но у меня создалось впечатление, что он знал больше того, что говорил, и хотел дать мне знать, что не спускает с нас глаз. Со своей стороны, я оставался в убеждении, что Эберхардт был вовлечен в какие-то темные дела, связанные с нацистской Германией, но держал эти мысли при себе. У меня имелось укоренившееся предубеждение против правительственных чинов, и я не видел никакой выгоды от раскрытия того, что произошло с оружием. Я вовсе не был уверен в том, что Спенсер точно знает о характере тайного груза, а если нет, то я буду последним, кто откроет ему глаза на это.

Более животрепещущей проблемой было состояние угольных бункеров, которые были уже пусты наполовину. До Гонконга должно хватить, если не форсировать работу котлов, но придется использовать аварийный запас. Да и возможная нехватка угля — это одно, но я также не хотел прийти в порт со свободным доступом к горловине коффердама.

— Нам совсем не улыбается позволить какому-нибудь таможенному проныре задуматься, куда эта горловина ведет, — заметил я Фрейзеру, когда инструктировал его держать достаточный слой угля над горловиной.

— Этого не случится, капитан, — на круглом розовом лице Фрейзера весело поблескивали глаза. — Мы не допустим урона репутации старушки, якобы она прячет что-то под юбкой.

Немного поодаль в изумрудно блестящие воды бухты выступал второй пирс. Во время нашего прихода он был пуст, но последние несколько дней там стояло немецкое торговое судно "Дортмунд", с черным как смоль корпусом и ослепительно белыми надстройками и рубками. Над машинным капом[47] возвышалась черная приземистая дымовая труба, на которой была нанесена марка судовладельца в виде широких белых и красных полос. Это было большое современное судно на — судя по внешнему виду — жидком топливе. Справочник Регистра Ллойда сообщал, что оно принадлежит компании "Германо-Австралийская линия", и было слишком большим и современным, чтобы бродить между отдаленными портами Тихого океана. Я приглядывался к нему, но не видел ничего, кроме обычных грузовых операций и рутинных перемещений судовой команды. Тем не менее, мое шестое чувство держало меня настороже.

— Любопытное совпадение, — заметил я Лотеру, с которым мы стояли на мостике и наблюдали суету рабочих-кули на палубе "Дортмунда". — Эберхардт пытается ввезти контрабандой партию оружия, а спустя несколько дней появляется большое немецкое судно.

— Что ж, это логично, если вы правы насчет того, что Эберхардт готовит базу снабжения коммерческих рейдеров, — отозвался Лотер.

Я кивнул в знак согласия:

— Нацистам не хотелось бы, чтобы какое-то их судно было замешано в незаконных действиях на австралийской территории. Намного удобней доставить контрабанду на незаметном безобидном трампе вроде нашего.

Ну, мы были не настолько безобидными, но мне была ненавистна мысль о том, что меня приняли за простофилю, а то, что Эберхардт пытался использовать мое судно для контрабанды оружия (возможно даже и с ведома По), было болезненной пощечиной. Я твердо намеревался сделать так, чтобы в следующем заходе в Сингапур По почувствовал всю глубину моего негодования. Но пока надо было иметь дело с перевозкой грузов и ублажением судовладельцев, и вообще не мое дело мериться силами с нацистскими контрабандистами, по крайней мере, не в большей степени, чем я уже сделал. Лишая Эберхардта нескольких дюжин винтовок и пистолетов-пулеметов, я несомненно добавил его в группу людей, которые вычеркнут меня из списка тех, кому посылают рождественские открытки, но вряд ли нанес заметный урон амбициям герра Гитлера.

— Как я уже говорил, Питер, эти воды становятся все более опасными. Но чтобы там ни затевал Эберхардт, нам следует держаться подальше и оставить его на попечение майора Спенсера. Завтра у нас отход, и после обеда я сойду на берег и встречусь с агентом. Передайте Гриффиту сделать прокладку до Гонконга, и еще раз проверьте, хватит ли нам бункера на весь переход.

Ближе к вечеру я сидел на веранде отеля "Папуа", надеясь, что моя мокрая одежда высохнет в этой жаркой и влажной атмосфере. Послеобеденный ливень в этот раз начался раньше обычного, и мне пришлось пробежаться последнюю сотню ярдов. Я пришел раньше назначенного времени и уселся в ожидании агента, дав знак официанту принести мне пива. Оно прибыло в высоком запотевшем бокале, очень холодное, отвечающее вкусам австралийцев, которые составляли большинство руководящих служащих отеля, и великолепно освежающее после прогулки пешком из порта по такой жаре.

Потягивая пиво, я слушал шелест пальмовых листьев, чириканье гекконов, охотящимся за насекомыми в трещинах потолка, и стрекот цикад в кустарнике. Отель располагался подальше от пыльной дороги, за покрытой жесткой травой лужайкой, над которой под вечерним морским бризом раскачивались высокие пальмы. Между ними были разбросаны кусты алых и фиолетовых бугенвиллей, острые шипы которых представляли опасность для неосторожного или подвыпившего человека, вляпавшегося в куст. Двухэтажное деревянное здание отеля стояло на мощных пнях, окованных железом в качестве защиты от термитов. Стены из досок твердой древесины были покрыты облезающей белой краской, а крыша гофрированного железа — красной. Широкая веранда, опоясывающая все здание, покоилась на деревянных столбах и была огорожена кованной железной изгородью, украшенной лиственным орнаментом. На нижнем этаже находились бар и ресторан, выше — гостиничные номера, в одном из которых я как-то наслаждался компанией молодой туземки. Мне удалось провести ее в номер так, что портье не заметил. Однако он поймал меня на выходе и поднял бы лицемерный скандал, не дай я ему несколько стрейтсдолларов[18] (почти столько же, сколько я заплатил девушке), подкрепленных внушительным кулаком у носа.

Улыбаясь этому воспоминанию, я посмотрел на часы и раздраженно крякнул, видя, что агент запаздывает.

Дальнейшие размышления об опоздании агента были отодвинуты видом морского офицера в накрахмаленной белой униформе и фуражке, поднимавшегося по лестнице на веранду и направлявшегося к моему столу. Четыре золотых полоски на погончиках, фуражка с золотым шнуром, на кокарде дубовые листья окружают красно-белый полосатый флажок. Подобные цветные полосы я видел на трубе "Дортмунда".

Я едва слышно присвистнул. Не было никаких сомнений — это был капитан немецкого судна.

Я сузившимися глазами наблюдал за ним. Хотя вокруг было множество свободных столиков, он направлялся прямиком к моему. Подойдя, он остановился, застыл, как по команде "смирно", и произнес четким, звучащим знакомо голосом:

— Если не ошибаюсь, вы являетесь капитаном парохода "Ориентал Венчур" Роуденом. — Он сделал паузу, как бы ожидая подтверждения, и продолжил: — Позвольте мне представиться: капитан "Дортмунда" Дитер Эберхардт. — Он протянул руку.

И тут все части головоломки сложились в одну стройную картину. Вольфганг Эберхардт, сторонник нацистов, попытка контрабанды оружия в Новую Гвинею, затем появление — в совершенно неподходящем для него месте — большого современного грузового судна под немецким флагом, командиром которого явился его младший брат, бывший — а возможно и до сих пор состоящий на службе — офицер германского флота. Мои подозрения оказались обоснованными, и я в который раз задумался о шестом чувстве, которое неоднократно спасало мою шкуру, что выражалось покалыванием в кончиках пальцев при приближении опасности, или когда мне лгали в лицо. Я не могу это объяснить, но возможно, я унаследовал это от предков-контрабандистов. Как называют такие вещи — гены? Гены контрабандистов, возможно?

Скрывая удивление, я изобразил вежливую улыбку, встал и пожал протянутую руку. Мы находились в общественном месте и соблюдение условностей предполагалось. Вблизи было заметно его сходство с братом. Дитер Эберхардт был моложе и стройнее, высокий, светлокожий, с такими же светлыми волосами и бледно-голубыми глазами. Но там, где у Вольфганга виделась расслабленность, проистекающая из барственного образа жизни, у Дитера бросалась в глаза жесткость человека, привыкшего командовать и подчиняться.

— Не желаете присесть, капитан Эберхардт?

Мое шестое чувство подсказывало, что Эберхардт пришел не для того, чтобы пожелать мне счастливого плавания, но я продолжал оставаться учтивым:

— Я ожидаю агента, но он запаздывает.

— Благодарю, капитан Роуден, я займу у вас только несколько минут.

Я сел на свое кресло и Эберхардт занял кресло напротив. Он вытащил из кармана рубашки тонкий золотой портсигар, открыл его и предложил мне малую сигару.

— Табак с Суматры, лучший, уверяю вас.

Было бы глупо отклонять предложение, и я принял его. Мы прикурили от его выглядевшей шикарно серебряной зажигалки с вензелем германского императорского флота. Он затянулся полной грудью и медленно выдохнул дым к потолку.

— Полагаю, вы уже слышали обо мне, капитан Роуден? — сказал он с едва заметным намеком на угрозу. — Я-то определенно слышал о вас и вашем судне от моего брата, который имел удовольствие плыть с вами до Вевака.

— О да, это действительно был весьма приятный рейс, — я просиял своей лучшей улыбкой чеширского кота. — Ваш брат сейчас в Порт-Морсби? Буду рад возобновить с ним знакомство.

Мы оба знали, что я лгу, и я угадал ответ Эберхардта.

— Нет, нет, я встречался с ним в Веваке, куда мы заходили по пути сюда. У нас состоялся очень интересный разговор. Вольфганг рассказал мне о вашем старпоме, который сражался при Ютланде.

— Да, он имел продолжительную дискуссию с вашим братом об этой битве. Похоже, там отличился корабль, на котором были вы.

— Вольфганг склонен к преувеличениям. Возможно, нам просто чуточку больше повезло. Но я так понял, что коммандер Лотер был награжден за атаку на одного из наших линкоров. Он смелый человек, и мне хотелось бы встретиться с ним, но увы — нет времени, мы выходим сегодня вечером.

Я откинулся в кресле, размышляя, когда же Эберхардт приступит к делу.

Он глубоко затянулся, улыбка исчезла с его лица:

— Вы, возможно, удивляетесь, для чего я встречаюсь здесь с вами?

— Не думаю, что вы здесь появились случайно.

— Конечно, нет. — Он понизил голос и склонился над столом как бы в доверительной манере. — Сдается мне, что у вас есть вещи, принадлежащие моему брату. Думаю, сейчас подходящий случай для того, чтобы вернуть их.

— Не имею ни малейшего понятия, о чем вы, — ответил я, почти убедив сам себя, что выгляжу невинно.

— Ну-ну, капитан, — голос Эберхардта звучал почти примирительно. — Уверен, вы в курсе того, что доставленный в Вевак груз оказался неполным, и знаете, где остальной груз.

— Я видел, как таможенный чиновник обнаружил двойные днища в некоторых ящиках, если вы это имеете в виду. Но в них было пусто. — Иногда обострение ситуации служит мощным оборонительным оружием. — Вы обвиняете меня в краже чего-то, чему полагалось быть в них?

— Я просто утверждаю то, что представляется мне истиной, капитан Роуден. Я считаю, что вы знаете о содержимом тех ящиков, и что вы знаете, где оно в настоящий момент. И повторяю: для вас будет лучше возвратить его.

— Или что? Вы мне угрожаете? — Пришло время показать зубы.

— Мне известна ваша репутация, капитан Роуден, вы не тот человек, которого можно запугать. Но предупреждаю — у вас появятся могущественные враги. — Он загасил окурок в наполненной песком пепельнице и поднялся на ноги. — Похоже, ваш судовой агент появился. Я удаляюсь. Отход в полночь. Если хотите избежать неприятностей, то пришлите своего человека после захода солнца, и мы организуем передачу... хм... товара.

Он прикоснулся кончиками пальцев козырька фуражки, повернулся на каблуках и зашагал по веранде, оставив меня слушать сбивчивые извинения агента за опоздание.

Агент, молодой австралиец по имени Хикс, с лицом, покрытым потом после спешной ходьбы по послеполуденной жаре, занял кресло, только что освобожденное Эберхардтом.

— Приношу свои извинения, капитан. День был очень напряженный, я готовил бумаги на вечерний отход "Дортмунда"... но, конечно, это не оправдывает того, что я заставил вас ждать. — Он вытер лоб чистым белым платком. — Я сам из Перта и привык к жаре, но здешняя влажность меня угнетает. Я вижу, вы встретились с капитаном Эберхардтом. Его "Дортмунд" — прекрасное судно и содержится в полном порядке. — Он замолчал, сообразив, что, расхваливая немца, он может нанести мне обиду. Но даже я сам признавал, что "Ориентал Венчур" не выдерживает сравнения с ним.

— Вы имеете в виду, что он содержится как военный корабль, — произнес я с улыбкой, чтобы не смущать его. — Неудивительно, учитывая, что он служил в германском флоте. Но мы разговаривали с ним о его брате, который шел с нами пассажиром от Сингапура до Вевака.

— Действительно, какое случайное совпадение, — заметил Хикс. — Мир невелик.

"Черта с два случайное", подумал я, а вслух сказал:

— Да, и становится все меньше с каждым днем. Но к делу: что вы мне приготовили?

Он передал мне пачку бумаг:

— Вот документы на отход. И еще — в последнюю минуту поступил запрос на перевозку партии нескольких бочек с дизтопливом и бензином в Лоренгау, небольшое поселение на северном берегу острова Манус. Вам оно известно, капитан?

Я кивнул. Бывал там несколько раз. Сложный проход через рифы, и к северу от якорной стоянки несколько песчаных отмелей и коралловых мысов, которых следует остерегаться. Запасы угля у нас были меньшими, чем хотелось, но Манус располагался более-менее по пути в Гонконг.

— Я могу их взять только на палубу.

— Грузоотправитель согласен на это, — ответил Хикс. — Груз невелик, по дюжине бочек того и другого. Похоже, у них заканчивается топливо, и они нуждаются в срочной доставке. Там для вас подходящего причала нет, но вас встретит рабочий катер, и вы сможете выгрузить бочки прямо на него.

— Кто отправитель? — спросил я, чувствуя зарождение какого-то подозрения.

— Мистер Леунг, один из местных китайских бизнесменов. Он продает топливо рыбакам и мелким островным дельцам. Не беспокойтесь, с фрахтом будет все в порядке, даю слово, — ответил Хикс, неправильно истолковав мой нахмуренный вид. — Если берете, я обеспечу их доставку к окончанию погрузки копры. И с рассветом я появлюсь на борту за грузовой распиской.

— Я извещу старпома об этой партии, — сказал я. — Теперь, если у вас больше ничего нет, позвольте мне поставить вам кружку пива. По вашему виду видно, что вы нуждаетесь в нем. Затем я отправлюсь на судно.

К тому времени, когда я вернулся на борт, солнце было уже довольно низко. Я нашел Лотера в канцелярии, где он составлял грузовой план, и передал ему содержание разговора с Дитером Эберхардтом.

— Думаю, что теперь ситуация прояснилась, — подытожил я. — Братья Эберхардты оба в этом деле. Они подозревают, что оружие у нас. Дитер фактически обвинил меня в краже.

— Почему бы просто не сообщить об этом властям, тому же майору Спенсеру? — откликнулся Лотер, как всегда, вполне резонно.

— И быть вынужденным объясняться, почему мы прошерстили груз Эберхардта, взяли оружие и скрыли его от таможни в Веваке, — возразил я. — Это оружие предназначалось для "Дортмунда". Небесам известно, Питер, что у меня нет отвращения к контрабанде. У меня самого в предках полно контрабандистов, но если Эберхардт думает, что он может без моего разрешения на моем судне безнаказанно перевозить контрабанду, то он глубоко ошибается.

По, старый черт, намекал мне, что с грузом Эберхардта что-то не так, но не вдавался в подробности — видно, не хотел делить этот куш со мной.

— Как ты думаешь, они попытаются забрать оружие? — спросил Лотер.

— Возможно. Не думаю, что Эберхардт попытается сделать это здесь, в порту, но кто знает. Кто будет вечером на вахте?

— Юного Мак-Грата я отпустил на берег на несколько часов, а Гриффит на борту.

— Так, поставьте дополнительных вахтенных на палубу и проинструктируйте их быть бдительными и докладывать о малейших подозрениях. Передайте по вахте предупредить меня в любое время, когда будет отходить "Дортмунд".

Лотер кивнул, и я направился к выходу:

— Я буду в каюте. Вызывайте меня по любому поводу.

Возможно, я зря тревожился, но покалывание в кончиках пальцев предсказывало, что я видел Дитера Эберхардта не в последний раз.

Неудивительно, что Мак-Грату захотелось прогуляться по Порт-Морсби. Несколько свободных часов — приятная перемена от судовой рутины. Почувствовать под ногами твердую землю, ощутить богатый букет запахов тропических цветов и кустов, которые в изобилии росли в этом оранжерейном климате, послушать бодрый смех полуголых детей, резвящихся среди прибрежных пальм.

У морского офицера имелось немного возможностей для моциона. Так что пара часов прогулки бодрым шагом были полезны для поддержания физической формы и отвлекали от судовой обыденности. Также имелась возможность найти приличную еду — добрый стейк со свежими овощами, если наскучила судовая кухня. Но молодость есть молодость, и соблазн холодного пива и возможность полюбоваться европейскими женщинами, которые вели себя свободно в таких похожих на фронтир городках, неизбежно влекли его в один из баров. Поэтому неудивительно, что я нашел его в баре отеля "Папуа".

Было немного больше двадцати часов — начала вахты Мак-Грата, когда Лотер постучался в дверь и сообщил мне, что тот не вернулся. Может, он загулял? Чувство времени его не подводило на борту, и алкоголь вроде не действовал так на него. С другой стороны, я помнил замечание секретаря гильдии в Сиднее, и сам видел его несдержанность в стычке с Гриффитом в Сингапуре. Хотя Порт-Морсби находился на фронтире того, что европейцы считали цивилизацией, здесь было относительно спокойное место. Здесь не было толп докеров и других рабочих, жаждущих спустить пар после тяжелой смены. Белые люди, проживавшие в Папуа, были в основном правительственными чиновниками, клерками и плантаторами. Среди них наверняка были сильно пьющие, но захотят ли они затеять бучу с молодым австралийским морским офицером? Совсем другое дело — моряки на взводе. А единственным судном в порту, кроме них самих, был "Дортмунд". Он должен отходить в полночь. Может, кто-то из уволенных на берег пустился в разгул?

— Хорошо, схожу на берег, разузнаю. — Я рывком поднялся с кресла и направился к платяному шкафу. — Позовите Гриффита и скажите ему, что он идет со мной. Если через час мы не вернемся, оповестите полицию.

Я вынул из шкафа наплечную кобуру и надел ее под просторную куртку цвета хаки. Вынул из ящика стола револьвер, прокрутил барабан, чтобы убедиться в наличии патронов, и почувствовал подбадривающую тяжесть подмышкой. У забортного трапа я встретил Гриффита, заметил зловещий блеск в его глазах и подумал, взял ли он с собой выкидной нож.

Городок небольшой, так что в нем немного мест, куда мог пойти человек. Если же с ним случилась какая-то неприятность на природе, то шансов найти его до рассвета было мало. Однако для начала наиболее вероятным было начать поиски с баров. Самым большим и ближайшим из них был бар в отеле "Папуа", и мы направились туда.

Я услышал шум прежде чем увидел его причину. С Гриффитом за спиной, я рванулся вперед по темной тропинке между деревьями и кустами, ведущей ко входу в отель. Шум впереди разрешился криками и возгласами поддержки. Я остановился в тени, рядом с кустами бугенвиллей. Лежащая за ними лужайка была освещена светом, падавшим из окон отеля, и в ее центре собрался круг кричащих и жестикулирующих зрителей. А в центре круга находились два человека, разукрашенных кровоподтеками и синяками, пытающихся выбить дух друг из друга.

Одним из них был немец, что безошибочно определялось языком, на котором кричали его сторонники. Это был крупный мужчина, намного крупнее своего оппонента и весом, и ростом.

Остальная часть собравшейся толпы были австралийцами, которые наслаждались зрелищем состязания. Они готовы держать пари на что угодно, эти австралийцы. Даже на две капли дождя, скользящие по оконному стеклу. Я однажды слышал разговор двух мужчин, вышедших из кинотеатра в Мельбурне после просмотра фильма "Капитан Блад", которые спорили о величине бюста Оливии де Хэвилленд. С трудом представляю, как они собирались разрешить этот спор. Так что я нисколько не был удивлен тем, что, несмотря на меньший размер оппонента немца, множество австралийцев рискнули поставить именно на него. Возможно, они считали справедливым поддержать маленькую собачку, хотя из своего опыта могу сказать: судьбу схватки решает не размер собаки, а размер бойцовского духа в этой собаке. А в данном случае меньшая собака была явно лучшим бойцом.

Несмотря на все преимущества своего роста, веса и длины рук, немец был заурядным уличным драчуном — медленным, с легко угадываемыми телодвижениями. Но он был силен, и любой нанесенный им удар мог нанести немалый вред. И он был крепок. Хотя из его носа сочилась кровь, а один глаз начинал опухать, он продолжал упрямо наступать, размахивая руками как косами и принуждая оппонента отступать, приседать и извиваться.

Но тот, что был поменьше, оказался боксером. Быстрым и легким на ногу. На каждый удар немца он отвечал двумя. Молниеносные комбинации джебов и кроссов, чередуемых с хуками и апперкотами[19]. Но ему удавалось увернуться не от всех ударов немца. Одна бровь разбита, под глазами синяки. Он отчаянно старался избежать захвата: один солидный удар массивным кулаком немца, и он в нокауте в лучшем случае.

А я снова лишусь третьего помощника.

Показав жестом Гриффиту держаться поближе, я пробился сквозь кольцо людей, чтобы иметь лучший обзор. Австралиец с потной от возбуждения физиономией, которого я отодвинул в сторону, дернулся было, но передумал, поймав выражение моего лица.

Я наблюдал за продолжением схватки. Немец бросился в очередную атаку, отчаянно размахивая руками в попытке сбить с ног Мак-Грата. Он промахнулся, потерял равновесие, и Мак-Грат тут же воспользовался случаем сблизиться и провел молниеносную комбинацию — левый джеб, правый апперкот и снова левый джеб по челюсти немца — и снова отскочил. Здоровяк-немец хрюкнул от боли и потряс головой, но продолжал наступать. Мак-Грат увертывался, держа перед собой окровавленные кулаки и стараясь не подскользнуться. Немец провел очередной выпад, и австралийцы издали коллективный стон — Мак-Грат откачнулся, чтобы избежать удара, и потерял равновесие. Через мгновение он вскочил на ноги и попытался избежать сближения, но тут несколько рук толкнули его в спину, в сторону надвигавшегося немца.

Один из моряков что-то прокричал и здоровяк буркнул в ответ. На его окровавленных, разбитых губах появилась болезненная усмешка, и он злобно оглядел Мак-Грата заплывшими глазами. Немцы устали от созерцания боя и жаждали покончить с противной стороной. Здоровяк-немец, покачнувшись, шагнул вперед и сплюнул кровью на землю.

— Ну, теперь тебе конец, — проревел он по-английски.

Мак-Грат попытался увеличить дистанцию, но немецкие моряки, столпившиеся позади него, мешали ему уклоняться от ударов. Здоровяк-немец отвел свой массивный кулак и с размаху впечатал его в диафрагму Мак-Грата, вышибая из него дух и бросая его на землю. Немцы подняли его на ноги, а здоровяк приготовился нанести еще один смертоносный удар.

— Прикрой мне спину, — шепнул я Гриффиту, проталкиваясь сквозь толпу к центру круга. Настроение толпы становилось угрожающим. Люди, которые ставили на Мак-Грата, выкрикивали оскорбления немцам, а те в свою очередь, призывали своего человека покончить с австралийцем. Здоровый немец поднял кулак.

— Стоп! — прогремел я голосом, который был достаточно громким, чтобы достичь от квартердека до грот-марса винджаммера в штормовую погоду. Немцы мгновенно застыли.

— Джентльмены, — продолжил я нормальным командным голосом. — Это вряд ли выглядит как честная схватка — всей кучей на одного.

Здоровяк, очевидно не удовлетворенный незавершенной схваткой, разразился бранью. Раздраженный болезненными ударами Мак-Грата, разбившими его брови, и отчаянно желая выместить хоть на ком накопившуюся злобу, он сделал ошибку, обратив свой кулак против меня.

Я легко уклонился, ожидая подобного поступка, и, когда тот промахнулся, ударил правой по носу так, что почувствовал, как хрустнула кость. Здоровяк рухнул на колени, схватившись за нос и издавая стоны; между пальцев капала кровь. Раздался прямо таки звериный вой, и толпа немцев угрожающе надвинулась, подобно волкам, окружающим жертву. Гриффит и я не могли им противостоять, и Мак-Грат был не в состоянии помочь. Надо было действовать быстро и решительно. Я полез в карман и достал револьвер. При виде угрожающе большого ствола немцы заколебались. Австралийцы, сообразив, что шутки кончились и не желая быть связанными с возможной стрельбой, быстро рассосались, на ходу обсуждая результаты пари.

— Это модель "уэбли" самого большого калибра, — сказал я, направляя ствол в живот здоровяка. — Почти самое мощное ручное оружие из всех, которые производились. Кто-нибудь желает проверить мои слова? — Немцы стояли в оцепенении. Возможно, они не очень хорошо понимали английский, но они знали, что значит крупнокалиберный револьвер. — Нет таких? Ну, тогда позвольте моему третьему помощнику покинуть вас. Что касается вас, мистер Мак-Грат, я весьма разочарован, найдя вас посредине скандальной драки.

Немцы отпустили Мак-Грата, и он, спотыкаясь, пошел ко мне с болезненно выглядевшей усмешкой на разбитых губах.

Которая погасла при звуках голоса с немецким акцентом позади меня:

— Прошу вас бросить оружие, капитан. Больше никаких неприятностей, я беру на себя ответственность за моих людей.

Я повернул голову и увидел старшего помощника капитана "Дортмунда" — три золотых нашивки на погончиках — с "люгером", направленным на мою задницу. Я опустил револьвер, удивляясь, куда мог исчезнуть Гриффит. Но беспокоиться не стоило. Как кот, молчаливо набрасывающийся на свою жертву, он появился из окружающей темноты и схватил немецкого старпома за голову, оттягивая ее назад одной рукой, а другой приложил лезвие ножа к его горлу так, что появились небольшие капельки крови.

— Не так, парнишка, — промурлыкал Гриффит с ярко выраженным уэльсским акцентом. — Предлагаю тебе бросить свою игрушку, или вскрою твое горло от уха до уха. — Обращаясь ко мне: — Прошу прощения, сэр, я увидел, что этот парень прятался в кустах и решил, что безопасней будет взять его сзади, так сказать.

Немецкий старпом бросил "люгер" и медленно поднял вверх руки. Я с гневом набросился на него:

— Сначала ваши люди атакуют моего офицера, а когда я вмешиваюсь, чтобы прекратить драку, вы угрожаете мне пистолетом. — Я опустил тот момент, что сам первым обнажил оружие, и жестом приказал Гриффиту подобрать "люгер". — Я возвращаюсь на свое судно, и будьте уверены, что не поколеблюсь известить австралийские власти, если появится хоть малейший намек на дальнейшие неприятности. Мистер Гриффит, будьте любезны, помогите третьему помощнику.

Тот вручил мне "люгер" и просунул руку под плечо Мак-Грата.

— Пойдем, Джеймс, — мягко произнес он.

Я подождал, пока они скроются из вида, и стал отступать, держа на виду свой "уэбли" на случай, если кто-нибудь из немцев не потерял бойцовского духа. Продвигаясь в темноте прочь от места схватки, я слышал гневные слова немецкого старпома. Немецкий я не знал, но по тону было ясно, что он распекал свою команду. Несмотря на угрозы со стороны капитана Эберхардта, он не желал привлекать внимания к своему судну. Ссоры с британскими офицерами в публичном месте Порта-Морсби были ему не с руки. Если "Дортмунд" действовал под командой германского флота, то его экипаж подлежал военно-морской дисциплине. Я не сомневался в том, что Эберхардт был крепким орешком, и он сведет все счеты в случае, если мы еще пересечемся.