К заоблачному озеру

По скалам над озером

Нетрудно себе представить наше настроение. Уход всех трех носильщиков означал для нас резкое сокращение сроков пребывания на леднике.

Теперь на каждого приходилось грузов экспедиции в полтора раза больше, чем прежде.

Почему же мы не вернулись обратно?

Может показаться странным, но уход Горцева словно прибавил нам сил. Какая-то азартная ярость появилась у всех — ах так, все против нас?! Ну, так назло всем пройдем!

Подъем начинался почти от самого озера по огромным каменным завалам.

Как будто нарочно, чтобы затруднить наш путь, складывал какой-то великан эти тщательно вымытые и отполированные бледно-желтые мраморные глыбы.

Иногда под ногами такая глыба тихонько покачивалась, многозначительно предупреждая об опасности. В одном месте пирамидка из многопудовых камней от одного прикосновения, громыхнув, рассыпалась. Неуклюже подскакивая, валуны покатились вниз.

Но мы пробирались довольно быстро. Облегчив наполовину свои рюкзаки, мы будто прибавили себе сил вдвое против прежнего.

После больших камней Сухорецкий повернул нашу цепочку вверх по ущелью и конусу осыпи. Держась вплотную к скалам, мы начали подъем к вершине этого конуса.

— Куда же он ведет нас? — думал я, поглядывая вверх. — Ведь осыпь начинается у совершенно отвесной скалы.

Опустив низко голову, стараясь дышать как можно ровнее и спокойнее, я шел предпоследним. На одной из маленьких остановок, укрепившись потверже, глянул вниз.

Дело двигалось, оказывается, совсем неплохо. Заливчик лежал довольно глубоко, и брошенные нами вещи едва различались среди камней.

Сорокин указал мне на маленькую фигурку Горцева. Он стоял внизу, размахивая белой тряпкой. Мы дружно крикнули ему какое-то приветствие.

— Ну, ребята! — сказал Сухорецкий, — теперь осмотрите свои рюкзаки, чтобы они не выдавались слишком из-за плеч. Помните: три точки опоры и ставьте крепче ноги.

Эту речь он произнес очень негромко и в необычной для оратора позе: стоя к слушателям спиной, сильно согнувшись и упираясь опущенной головой на ледоруб.

Потом он выпрямился и, сделав еще несколько шагов по осыпи, круто повернул вправо.

Теперь только я понял, почему таким страшным казался нам вчера его путь.

Скала обрывалась вниз под прямым углом и была когда-то отшлифована ледником. Но незаметная для глаза складка горной породы образовала здесь карниз шириной в 10–20 сантиметров. Карниз этот был присыпан землей, мелкой галькой, хорошо были заметны вчерашние следы Сухорецкого. Местами, где земля на карнизе слежалась плотнее, он ударом лопатки ледоруба делал удобную ступеньку.

— Не гляди по сторонам, — сказал я, увидев побледневшее лицо Сорокина.

Он кивнул головой и продолжал путь, сосредоточенно уставившись глазами под ноги.

Я представил себе, как выглядят наши фигуры со стороны, и решил, что Горцев, вероятно, давно читает нам отходную.

От скалы, нагретой солнцем, исходило приятное тепло. Стараясь держаться к ней поближе, мы упорно двигались вперед. Никто из нашей группы не был подвержен головокружению. Но все предпочитали на ходу не смотреть вниз и только во время небольших остановок, утвердившись понадежнее, мы разглядывали открывающуюся под ногами панораму.

Мы поднялись уже значительно выше первой скалы. Озеро и Северный Иныльчек были пока не видны, но зато теперь нам полностью открылся «броненосец» и левые притоки Южного Иныльчека…

Кончился карниз и вместе с ним неприятное ощущение пустоты справа. Мы были в небольшом углублении в скале, которое альпинисты называют кулуаром. Здесь по команде Сухорецкого мы связались по двое. Потом сели, устроив рюкзаки так, чтобы они лежали на камнях и спина могла отдохнуть от их тяжести.

Каждый достал кусок галеты из своего дневного пайка и несколько минут все сосредоточенно жевали, наслаждаясь отдыхом.

— Ну, Николай Николаевич! — сказал Сухорецкий. — Я просто поражаюсь вашей выносливости и ловкости.

— Очень польщен, очень польщен! — прижимая руку к груди, ответил Загрубский. — Вот как там дальше будет?

Сухорецкий посмотрел на часы, потом оглядел нас всех поочередно.

— Ну, как? Двинем? — спросил он и первым встал на ноги.

Я, чтобы не терять драгоценных секунд отдыха, подождал, пока все шедшие впереди не поднялись на ноги.

Путь пролегал по выветрившимся и не представлявшим особенной трудности скалам. Мы продолжали двигаться, пересекая склон, и довольно скоро вышли на гребень.

Благодаря тому, что мы были связаны по двое, Сорокин и я оказались далеко позади всех.

Гребень склона был так же, как и «Береговая скала», покрыт землей, но выше неприступным замком поднимались гряды выветрившихся камней. А вниз гребень уходил крутым куполообразным скатом, который не предвещал ничего хорошего.

Вглядываясь в следы ребят, я начал спускаться.

Но вот окончилась земля, исчезли следы, и, не заметив маркировочного листка, я сбился с дороги и очутился перед обрывом.

— Куда полез! — услышал я снизу мощный голос Шекланова. — Обратно давай, здесь тебе будет блин!

Нечего делать. Пришлось повернуть обратно к своим старым следам, где, тщательно осмотревшись, я увидел, наконец, небольшую пирамидку с указателем направления.

Сорокин безропотно следовал за мной, поражая необычайной для него кротостью характера.

Но это отклонение заняло добрый час, и поэтому, когда мы спустились вниз, едва дыша от усталости, все ребята уже отдохнули и готовились в путь.

Гусев, Загрубский и Шекланов должны были вернуться обратно в первую лагуну за оставшимся грузом. Сухорецкий отправлялся в разведку на третью скалу.

Мне и Сорокину предстояло здесь разбить лагерь и приготовить для всех ужин.

Вторая лагуна была больше первой, и ущелье уходило вверх к хребту не так круто. Довольно далеко от воды на берегу лежали огромные глыбы льда. Но каким образом они сюда попали? Очевидно, озеро, отступая, оставило на берегу несколько плавучих льдин, которые теперь медленно таяли в ущелье.

Солнце приближалось к снежным вершинам иныльчекского хребта. Нужно было торопиться.

Опростав мешки, сбросив с себя все лишние вещи, ребята налегке очень быстро двинулись в обратный путь.

Палатку мы установили на одном весле и двух, связанных накрепко ледорубах.

Сухорецкий сперва внимательно разглядывал в бинокль рыжую скалу, которую нам предстояло проходить завтра. Затем, простившись, осмотрел ледоруб, захватил с собой веревку и ушел в разведку.

Я достал из рюкзака походный примус, заправил его керосином и зажег под прикрытием двух больших камней. Примус сразу придал лагерю какую-то деловитость и уют.

Пол в палатке пришлось хорошенько разровнять, чтобы острые камни не врезались в бока. Затем я разложил все спальные мешки. Шестерым в одной палатке было бы очень тесно, но я рассчитывал на вторую легкую, которую должны были принести с собой товарищи.

Мы успели сварить два котелка манной каши, напились чаю.

Сорокин набрал пробы камней из ущелья.

Потом мы полезли в палатку и крепко уснули.

Сквозь сон я слышал, как налетел «папаша Мерцбахер», но, защищенные от его яростных порывов склонами ущелья, мы мирно спали, подложив под себя все свободные спальные мешки.

Какая-то неведомая сила выволокла меня за ноги из палатки и бросила на острые камни.

Пока я, пяля глаза в темноту, пытался разобраться в происходящем, рядом со мной, оглашая воздух дикими воплями, очутился Сорокин.

— Мана, мана! — кричал Шекланов, подражая Акимхану. — Презренна могила их отцов! Спят низкие негодяи, а мы целый час бродим здесь по ущелью… Сюда-а! Валентин! Николай Николаевич!

Никогда я не предполагал, что один человек может произвести столько шума. Из темноты отозвались голоса товарищей.

Я торопливо принялся разводить примус. Скоро подошли Загрубский и Гусев. Оказывается, им пришлось переждать, пока не пронесся мимо бос-шамал, и поэтому в ущелье они спустились уже в глубокой темноте.

Долго им не удавалось найти палатку — обманывали в темноте огромные валуны, слабо освещенные луной. А мы с Сорокиным спали так крепко, что не слышали их свистков и крика.

В палатке зажгли свечу, стало весело и шумно. Поставив котелки на ящик с мензулой, проголодавшиеся товарищи накинулись на ужин.

Беспокоило отсутствие Сухорецкого. Мы решили, что он не успел до темноты вернуться и заночевал где-нибудь в скалах.

По словам Гусева, у лагуны оставалось вещей немного, и я с Сорокиным рано утром успею их перебросить к второму лагерю.