По просьбе издателя Сержио Машадо звоню Оскару Нимейеру64 — спрашиваю, не согласится ли он проиллюстрировать посмертный сборник эротической лирики Карлоса Дрюммона де Андраде «Естественная любовь», который желает выпустить в свет «Рекорд». «Объединить под одной обложкой Дрюммона и Оскара — это было бы грандиозно!» — восклицает юный издатель, не сомневающийся, что ответ будет положительным.
Эта идея заинтересовала Нимейера, он обещает подумать, но все зависит от того, выкроит ли он время для оформления книжки. Выполнив поручение, я принимаюсь обсуждать с ним мир, окончательно перевернувшийся вверх дном, с ног на голову — интересно, что еще в нем стрясется?! Дымом рассеялось то, что казалось еще недавно гранитной твердости, зыбким маревом стала былая непреложность, исчезают с карты мира нации, федерации, государства, бесследно исчезают идеологии, в могиле покоятся доктрины и теории, считавшиеся научными, погас маяк, указывавший человечеству, куда ему плыть. Нам с Нимейером выпало на долю пережить Советский Союз, рассыпавшийся на составные части; хорошо, что Престес умер раньше, не увидел, как сгинула мечта, определявшая его — и наши — жизни.
Я прочел в газетах, что Оскар первым подписал манифест новой компартии, старая же сменила название. «Там, где есть нищета и бесправие, там должен появиться коммунист, чтобы попытаться построить новый мир», — заявляет архитектор. Я не знаю человека более последовательного, менее склонного к метаниям и колебаниям, чем он. Я помню, как мы возвращались с ним из Старого Света, плыли на итальянском пароходе. В России только что прошел ХХ съезд, наступила эра Хрущева, во всеуслышание заявившего про ошибки и преступления Сталина. Ничто не могло поколебать убежденности Оскара:
— Нет, Жоржи, что ни говори, а Усатый Зе65 был великий человек!
С ним можно — и должно — не соглашаться, но заслуживает уважения то, как один из величайших художников современности, архитектор Оскар Нимейер — «архитектура — это моя жизнь!» — сохраняет верность своим убеждениям.