Кабул на военном положении

Глава 16

Элиас Маврос с ужасом посмотрел на офицера КГБ. Впервые за все время их знакомства они совершенно не понимали друг друга. Овладев голосом, грек мягко, но настойчиво проговорил:

– Товарищ! Я согласен в случае с американцем, но мы не можем оставить Наталью в руках хадовцев. Ты можешь себе представить, что они с ней сделают. Они хотят знать, откуда у нее эта аппаратура. Они на куски ее изрежут! Это наш товарищ, она ничем не провинилась, просто выполнила свой долг. Да как же после этого я посмотрю другим в глаза?

Алексей Гончаров бессознательным движением достал из-под письменного стола бутылку водки, наполнил две стопки, одним духом опорожнил одну из них и сказал:

– Товарищ Элиас! Ты знаешь мое уважение и дружеское расположение к тебе. Постарайся понять: дело не только в Наталье, но и в нас... Если она заговорит, афганцы отшатнутся от правительства моей страны. А кто будет расхлебывать кашу? Ты и я. Но ты-то можешь вернуться в Грецию, в худшем случае тебе будет запрещен въезд в Советский Союз. А вот меня отзовут в Москву и отдадут под трибунал: им понадобится козел отпущения. Хотя бы для того, чтобы можно было сказать афганцам, что у разведслужб вышла осечка. Приедет какой-нибудь министр, принесет Наджибулле извинения, меня расстреляют, и все вернется на круги своя...

– Значит, ее нужно спасти! – возопил Элиас Маврос. Сидевший в тени Гончаров покачал головой.

– Нужно было бы. Но сделать это невозможно, не выдав себя с головой. И тогда станет совсем уж скверно, потому что оба мы окажемся в Пул-э-Шарки... Отнюдь не для того, чтобы развлекаться там светскою беседой!

Элиас Маврос обхватил голову руками. Он понимал, что советский коллега прав. У них в руках оказалась граната с выдернутой чекой. Но в то же время, внемля громкому голосу чувств, он не мог махнуть на все рукой и сесть в первый самолет, вылетающий в Новый Дели. Он поднял голову.

– Воздушный мост между Москвой и Ташкентом по-прежнему действует?

– Да. А в чем дело?

– А если удастся вытащить их оттуда и посадить в первый же самолет, прежде чем из них выжмут признания? Можно ведь что-то придумать, и улик никаких не останется...

Офицер КГБ насмешливо усмехнулся.

– А что, у тебя найдется несколько танков, товарищ? Элиас Маврос пожал плечами.

– Нет, но у меня есть идеи и доверие многих людей из местных.

– Ты засветишься или того хуже!

Старый активист Коминформа махнул рукой: а, была не была! В шестьдесят восемь лет это не имело никакого значения... К тому же, сердце ему согревала мысль, что он может оказать последнюю услугу Советскому Союзу, хотя бы подвергаясь огромной опасности. Он встал с места.

– Нельзя терять времени! решительно бросил Маврос. – Наведи справки о движении по воздушному мосту. Когда взлетают "Илы"?

– Зависит от погоды. Как правило, в первые послеполуденные часы.

– Ты мог бы дать мне одну из посольских машин?

– Нет.

Коротко и ясно!

Элиас Маврос встрепенулся и пошел к дверям. Гончаров окликнул его:

– У тебя есть идея?

– Есть!

– Какая?

На лице старого грека мелькнула столь характерная для него насмешливая улыбка.

– Скажу тебе при условии, что ты не откажешься помочь мне, азиз рафик!..

Малко казалось, будто он уже мертв, и в то же время – будто в кожу ему впивалось бесчисленное множество игл. Вот уже в течение трех часов его держали, обвязав веревкой, в большом чане ледяной воды, посреди крошечного дворика в углублении здания, где помещались камеры и допросные помещения. Тело его остыло, вероятно, до 30 градусов, так что временами он впадал в какое-то беспамятство, полностью лишаясь способности мыслить связно. У него было одно желание: чтобы муки его прекратились. До него смутно доносился разговор рядом с ним, потом в ухо ему крикнули:

– Какое у тебя было задание в Кабуле?

Даже если бы он хотел ответить, он не мог бы пошевелить губами. Послышалось недолгое перешептывание, и веревка, не дававшая ему утонуть, натянулась. Прикосновение холодного воздуха к коже показалось ему теплом, а когда его принялись растирать жесткой холстиной, он закричал от боли.

Малко был сломлен. Он двигался, как во сне, когда его ввели в комнату, показавшуюся ему нестерпимо жаркой, растерли другим, подогретым, полотенцем и одели. Затем ему насильно влили в рот крепчайшую водку. После этого он с усилием открыл глаза и увидел довольно просторное помещение, одна из стен которого была увешана жуткими орудиями пытки: свитыми из железной проволоки жгутами, дубинками, резиновыми бичами. Раздался вопль. Он оглянулся.

Двое держали человека, прижимая ему плашмя ладони к стене, и деревянной дубинкой били ему по пальцам, поочередно раздробляя на них суставы.

Малко не успел выразить свое негодование. Его уже подталкивали в спину, перегоняя в другую комнату, нечто вроде железной клетки размером два на три метра, обложенной по сторонам листовым железом. Дверь за ним затворилась и настала мертвая тишина – вопли истязуемого сюда не проникали. Он огляделся. В клетушке стоял металлический стул и столик, на котором помещалось нечто, напоминавшее пишущую машинку, от которой тянулись электрические провода.

Двое подручных полковника Тафика привязали Малко к стулу, прикрепили металлический зажим к левой груди, второй – к ноздре, а третий – к мочке уха.

Электроды! Один из палачей схватил его за щиколотки и с силой прижал ему ступни к мокрому полу. Полковник Тафик стал перед ним.

– Здесь никто не услышит твоих криков. Спешить нам некуда. Что тебе поручили делать в Кабуле?

Малко потряс головой. Он хотел сказать "ничего", но губы не слушались его. И тут ему показалось, что сердце придавила огромная тяжесть. Все тело его затряслось, руки и ноги судорожно дергались. Казалось, еще немного – и мозг его взорвется. Терзаемый током, он начал кричать, между тем как палачи внимательно наблюдали за ним. Вдруг пытка прекратилась. Он обвис, как порожний мешок, на стуле. У него было ощущение, что от бешеных ударов сердца лопнет грудная клетка, что мозг его еще кипит.

– Кого должна была убить твоя сообщница?

Эти слова прокричал Тафик, стоявший прямо перед ним.

Малко пошевелил губами, желая сказать "не знаю", но из его рта не вылетело ни звука. Он ничего не ел со вчерашнего дня и испытывал необыкновенную слабость.

– А-а-а!

Сам того не замечая, он вновь начал кричать. Вновь электричество пронизывало его тело, превращая его в дергающуюся, как на ниточках, куклу. Он не был бы в состоянии сказать, сколько времени это длилось. Перед его глазами вспыхивали ослепительные сполохи.

А потом провал.

Чувствуя свой мозг опустошенным, он просто слышал вопросы, не понимая их, цепляясь только за одну мысль: они утомятся наконец. Если он ни в чем не признается, они отправят его в Пул-э-Шарки, там он сможет спать и не страдать больше. Вдруг его нога начала судорожно колотиться о металлический пол, пронзительная боль все выше взбиралась по ноге, точно ее отпиливали. Он даже не заметил, как ему прикрепили электрод к большому пальцу ноги. Сотрясаясь от электрических разрядов, он кричал, широко открыв рот, чувствуя, что тело разрывается на части...

Понемногу Малко утрачивал представление о времени. Мгновения отдыха чередовались с нестерпимой мукой.

Он почувствовал, что ему расстегивают брюки, спускают трусы. Раздался голос полковника Тафика:

– Ты начинаешь надоедать мне. Сейчас ты узнаешь, что такое настоящая боль...

Малко почувствовал, что электрод прикрепляют к его члену. Он знал, что от такой боли можно сойти с ума. Во рту у него пересохло, кровь молотом стучала в голове, по телу бежали струйки пота. Полковник Тафик закурил сигарету и выпустил дым ему прямо в лицо.

– Даю тебе несколько минут на размышление. Для тебя же будет лучше, если ты станешь вести себя умнее. Твои хозяева из ЦРУ не придут спасать тебя.

Он вышел из комнаты. Стальная дверь захлопнулась со зловещим лязгом, болезненно поразившим слух Малко.

Наталья лежала во весь рост на железном, испятнанном кровью, столе посреди одного из допросных помещений комплекса Садарат.

Немного поодаль находился труп с посинелым лицом, прикрытый одеялом. Его нарочно оставили здесь для устрашения молодой женщины. Каждый день от пыток умирали люди. Этого удавили его собственной чалмой за то, что он отказался указать тайник с оружием. В помещение вошел недовольный полковник Тафик. Он был раздосадован бесплодностью трехчасового допроса Малко. Но он у него непременно заговорит!

В течение ночи Наталья подверглась многочисленным надругательствам, в том числе, как водится, и половому насилию, не проронив ни слова. Полковник Тафик долго разглядывал ее тело, восхищаясь тугими мышцами, плоским животом. Ее груди обладали такой твердостью, что стояли торчком, даже когда Наталья лежала. При иных обстоятельствах афганский офицер попользовался бы сладеньким. Но увы, ему нужно было прежде выудить у нее признания. А уж потом, перед ее отправкой в Пул-э-Шарки, после того, как она подпишет свои показания, он, может быть, и полакомится ею, если, разумеется, она будет еще в приличном состоянии...

– Ну, будешь говорить? – мягко спросил он.

– Я ничего не знаю.

Она произнесла эти слова ровным голосом, без всякого возмущения. Профессионалка высокого класса, понапрасну не тратящая силы. Тафик понимал, что перед ним человек, которого усиленно готовили к подобным испытаниям, но именно это и подхлестывало его.

У него было сильное желание сломить ее сопротивление а, кроме того, его не покидало сознание, что он имеет дело с женщиной. Томясь вожделением, он глядел на ее тело. Он не упустил бы случая... Но он находился при исполнении задания, и если за эту шпионку его произведут в генералы, можно и потерпеть.

Он обернулся к одному из своих помощников:

– Принеси ложку.

Звучало вполне обыденно. Но в черных глазах офицера сверкнул пугающий огонек. Этой штуке его обучил сам президент Наджибулла еще в ту пору, когда его звали доктором Наджибом, кстати, вполне заслуженно. Возглавив ХАД, он создал отдел "научного" допроса, благодаря своим медицинским познаниям. Ведь чтобы одолеть строптивых моджахедов, на них надо было нагнать страху.

Хадовец вернулся с маленькой металлической ложечкой, края которой были обточены наждачным кругом до остроты бритвы. Тафик крепко взял ложку в руку и склонился над Натальей, как врач над пациентом.

– Ты знаешь, что я сейчас сделаю?

Лишь едва заметно дрогнул подбородок Натальи. Тафик раздраженно продолжал:

– Вот этой ложкой я выну тебе глаз. Тебе будет очень больно, а главное, потом его уже не вставить. Если будешь молчать и дальше, я тебе выковыряю второй, и ты совсем ослепнешь. Начнешь говорить – останешься жить. А протезы теперь делают отличные.

Наталья не издала ни единого звука, но он почувствовал, как напряглись все мышцы ее тела. Значит, она не усомнилась в его словах. На какой-то миг в ее серых глазах мелькнул ужас, и она даже не закрыла их.

Твердым движением полковник Тафик воткнул ложечку торчком точно под левым глазом, как показывал ему доктор Наджибулла. Женщина испустила такой страшный вопль, что даже у хадовских костоломов, притерпевшихся к страданиям своих жертв, мурашки побежали по коже. Один из ремней, стягивающих ее правую руку, лопнул, и эта рука с такой силой обрушилась на полковника, что у него перехватило дыхание... Полковник отскочил, оставив ложку торчать там, где ее воткнул. Из-под глаза лилась кровь. Свирепо кривясь, полковник вернулся к ней, схватил черенок ложки, повернул ее против часовой стрелки, перерезав зрительный нерв, и нажал вбок.

Глаз выскочил из глазной впадины и, разбрызгивая кровь, упал в нескольких сантиметрах от ног палача, который живо отскочил.

Наталья пронзительно и непрерывно кричала, перекатывая голову с боку на бок и брызжа во все стороны кровью. Тафик брезгливо отошел подальше.

– Оботрите ее и перевяжите! – приказал он.

Как бы там ни было, кожа его лица приобрела зеленоватый оттенок. Он удалился в небольшой смежный кабинет, схватил бутылку водки и надолго припал к горлышку. Ему сразу стало легче, и он отупело повалился на стул. Жуткие вопли не прекращались за стеной. Полковник злорадно ухмыльнулся, вспомнив о том, что недавно "Международная амнистия" прислала президенту Наджибулле благодарственную телеграмму за то, что он освободил нескольких изувеченных палачами политических заключенных.

Изуродованную глазницу Натальи перевязали. Ее лицо по-прежнему искажала боль. Приблизившись к ней со стороны целого глаза, полковник Тафик заговорил:

– Мне крайне прискорбно. Знаю, боль ужасная, но ведь мы – воюющие стороны, не правда ли? И я вынужден продолжить допрос. Вы намерены говорить? Ибо в противном случае...

Он вертел в руках ложечку. К его безмерному удивлению, женщина, которую он только что подверг пытке, повернулась к нему и устремила на него взгляд, где не было и намека на ненависть.

– Да!

Это было для него такой неожиданностью, что он подумал, что просто ослышался, но женщина продолжала:

– Что вы хотите знать?

– Подождите!

Тафик сделал знак одному из своих помощников, который положил на стол небольшой магнитофон. Полковник спросил:

– На кого вы работаете?

– На американцев, на Центральное разведывательное управление. Отдел планирования.

– Кто руководит им?

– Дэвид Крамб, бывший заместитель директора разведывательной службы. Занимался этими делами с 1987 года. Срок его полномочий истекает.

– Это он направил вас сюда?

– Да.

– Что вас связывает с Дженнифер Стэнфорд?

– С разрешения австралийских спецслужб я прилетела вместо нее. Она имела визу.

– Какое ваше подлинное имя?

– Этого я вам не скажу.

Полковник Тафик не настаивал. Спешить было некуда. С помощью ЭВМ советские коллеги установят, в конце концов, ее личность. Предстояло более важное дело.

– Какое у вас было задание в Афганистане?

– Убить президента Наджибуллу.

Спокойно сказано. У Тафика дух занялся. Неслыханно! От возбуждения он перебирал ногами, вопросы толпились в его мозгу. Он почти любил эту шпионку. Благодаря ей он получит генерала!

– Каким образом?

– С помощью полученной мною аппаратуры.

– Где она была изготовлена?

– В Техническом отделе ЦРУ, в Лэнгли.

Слава Богу, магнитофон крутился! Кто бы мог подумать! Тафик возбужденно расхаживал.

– Как это предполагалось осуществить?

– Либо в мечети, куда он ходит молиться по пятницам, либо на собачьих боях.

– Откуда вам известно, что президент собирается смотреть собачьи бои? Это держится в тайне! – заметил Тафик, насторожившись.

– От маршала Селима Хана. Он сказал об этом всем журналистам.

– А мечеть?

– Брат президента, занимающийся журналистами, обещал устроить меня прямо напротив мечети. С того места не составило бы труда пустить в ход мой прибор.

– Почему он сделал это?

– Хотел переспать со мной.

Тафик отер взмокший лоб. В допросной стояла нестерпимая жара, но эти признания были настолько поразительны, что его бросило в холодный пот. Правда, кое-что еще нужно было уточнить.

– Почему американцы хотели убить президента?

– Это мне неизвестно. Такие решения не принимаются людьми моего положения...

– Вас уже использовали для выполнения подобных заданий?

– Да.

– Часто?

– Иногда.

Утомленная допросом, она закрыла свой единственный глаз. Тафик мог задать ей еще сотни вопросов, но то, чем он уже располагал, не имело цены.

– Хорошо, я распоряжусь, чтобы ваши показания перепечатали, а вы их подпишете.

Он вышел и направился в железную комнату, где американский агент все так же бессильно висел на своем "электрическом стуле".

– Советую вам одуматься для вашего же блага. Ваша сообщница только что призналась, что Центральное разведывательное управление замышляло убийство президента Наджибуллы!

Он наклонился над Малко:

– Если вы пойдете нам навстречу, я обещаю, что вас быстро расстреляют и положат, таким образом, конец вашим страданиям.

Но Малко едва слушал его. В его мозгу сверкнул свет, и он все понял. Поздновато, к сожалению!