Каждый его поцелуй

Она снова посмотрела на свисающую с перил, девочку.

– Меня зовут миссис Шеваль, – представилась Грейс. – А вы, должно быть, мисс Изабель Мур. – Она помолчала, затем добавила: – Но, возможно, я ошибаюсь. Её отец сказал мне, что Изабель – юная леди, а юные леди не задают бестактных вопросов.

Девочка отстранилась от перил и начала спускаться.

– Тактичными считаются только вопросы о погоде, дорогах и здоровье. – У подножия лестницы она добавила: – Но именно бестактные помогают что-то выяснить.

Утверждение было не лишено смысла. Губы Грейс дрогнули.

Изабель остановилась перед ней, запрокинув голову.

– Вы собираетесь отвечать?

– Конечно, нет. Воспитанные люди не отвечают на подобные вопросы.

– А папа ответил. Он сказал, что вы не его любовница, но я не особо поверила.

– Разве ты не веришь отцу?

Изабель пожала плечами.

– Взрослые лгут, – прозаично ответила она, её тон почему-то растрогал Грейс. – Нужно выяснить, из таких взрослых мой отец или нет. – Изабель сделала паузу и сощурила глаза, будто обвиняя. – Вы тоже можете лгать.

Грейс не знала, что делать с этими детскими заявлениями и вопросами, но, взглянув в лицо Изабель, поняла одну вещь. Несмотря на циничные слова и житейскую мудрость, девочка опасалась своей новой гувернантки.

– Я не лгу.

– Посмотрим, – скептически ответила Изабель. – Если вы его любовница, я скоро выясню.

– Подобные темы неприлично обсуждать. Полагаю, ты и сама это уже знаешь. Кроме того, вопросы такого рода – личное дело твоего отца.

Лицо Изабель ожесточилось, что было совершенно не свойственно маленьким детям.

– Не правда! – выкрикнула она с такой яростью, что Грейс вздрогнула. – Это и моё дело тоже. Я больше не позволю такому случиться.

Вот оно что. Непрерывная череда любовниц. Грейс прониклась состраданием к ребёнку, чей отец был повесой, мать умерла, а воспитанием никто не занимался.

– Я сама не позволю этому случиться, – глядя ей в глаза, пообещала Грейс.

В ответ Изабель лишь хмыкнула, явно не воспринимая всерьёз заверения Грейс.

Потребуется время, чтобы изменить её мнение. Грейс решила пока сменить тему.

– Мне бы хотелось увидеть детскую, – сказала она. – Будь добра, покажи мне её.

Изабель сжала зубы и скрестила руки на груди.

– Да будет вам известно, я не хочу никаких гувернанток.

– Хочешь ты этого или нет, – весело ответила Грейс, – но она у тебя уже есть.

Изабель отвернулась и направилась к лестнице.

– Посмотрим. Долго вы не продержитесь. Как и все остальные.

Грейс собиралась продержаться всего лишь год.

– Все остальные? – переспросила она, когда они с Изабель начали подниматься по лестнице. – Сколько у тебя было гувернанток?

Изабель остановилась, Грейс последовала её примеру. Девочка молча сосчитала на пальцах, затем подняла глаза и лукаво улыбнулась, точь-в-точь как и мужчина, который произвёл её на свет.

– Вы тринадцатая. Повезло же вам.

"Господи, – подумала Грейс, – дай мне сил. Во что я ввязалась?"

Сон был для Дилана драгоценным и непредсказуемым ресурсом, для обретения которого обычно требовались вспомогательные средства. Прошлой ночью, несмотря на то, что он два дня не отдыхал и выпил почти бутылку бренди, у него так и не получилось успокоить свой разум настолько, чтобы вздремнуть. Даже к восходу солнца Дилан не смог уснуть без помощи трубки гашиша и нескольких глотков настойки опия.

Когда он проснулся, его ждала расплата. По какой-то дурацкой причине Фелпс решил раздвинуть шторы, и Дилана разбудил скрежет колец, скользящих по деревянному карнизу. Он открыл глаза, от яркого света его голову пронзила невыносимая боль. Надо же было сегодня случиться одному из тех редких дней, когда в Англии светит ослепительное солнце.

Дилан со стоном перевернулся на живот.

– Господи, что ты делаешь? – пробормотал он, закрывая лицо подушкой. – Задвинь эти проклятые шторы обратно.

– Добрый день, сэр, – поприветствовал камердинер с раздражающей жизнерадостностью человека, который ничего не знал о разного рода излишествах и их последствиях. – Не желаете позавтракать?

Позавтракать? Язык словно прилип к нёбу, Дилан чувствовал себя словно путник в пустыне, а мысль о еде вызывала рвотные позывы.

– Нет, – проговорил он сквозь зубы. – Если я уловлю лишь запах копчёной рыбы в этой комнате, то разжалую тебя в лакеи и найму себе нового камердинера. А теперь дай мне отдохнуть.

– Прошу прощения, сэр, но сейчас четверть четвёртого, а у вас назначена встреча на четыре часа. Я предположил, что вы захотите умыться и побриться, поэтому приготовил ванну. Она уже ждёт.

В данный момент Дилана не заботили ни ванна, ни бритьё, ни назначенная встреча, как и многое другое. Всё, чего он хотел, это провалиться обратно в сон, вернуться в своё единственное тихое убежище. Он поглубже зарылся в подушки и попытался снова заснуть, но не успел. Его верный спутник уже был тут как тут и взялся за своё, гул в голове напоминал неисправный камертон, неспособный достичь идеальной высоты тона. Дилан опять застонал, потянулся за второй подушкой и прижал её к уху, но все попытки заглушить гул оказались тщетны.

– Мне передать миссис Шеваль, что вы хотите отложить встречу?

Дилан не знал никого с таким именем. Кроме того, в его нынешнем состоянии даже женщине не под силу привести его в чувства.

– Кому?

– Гувернантке Изабель. Полагаю, вчера вечером вы предупредили Осгуда о том, что она прибудет сегодня утром, и вы хотите встретиться с ней в четыре часа, чтобы обсудить её обязанности.

"Значит, её фамилия – Шеваль", – сонно подумал Дилан. Ему никогда не приходило в голову, что она может быть замужем. Кровать в её съёмной комнате выглядела слишком узкой для двоих. Даже если Грейс и замужем, жила она одна. Возможно, осталась вдовой, или разошлась с мужем. Независимо от её нынешнего положения, она была женщиной с опытом. Как он и предпочитал.

В полусонном состоянии Дилан постарался сосредоточиться на ней и улыбнулся. Грейс. Имя ей шло. Когда он представил, как обнимает её стройное тело, кладёт ладонь на упругую грудь, идеальной небольшой формы, то непроизвольно вцепился рукой в край подушки. Гул в голове немного утих, вместо боли Диланом овладело возбуждение. Он вспомнил пухлые податливые губы и страстный поцелуй. Дилан не ожидал, что в тот вечер сумеет пробудить в ней такое желание, но сюрприз оказался поистине приятным.

К ней уже давно не прикасался мужчина. Он был в этом уверен и жаждал исправить. Если бы Грейс оказалась сейчас рядом с ним в постели, Дилан отыскал бы все тайные местечки, прикосновения к которым доставляли ей наибольшее удовольствие и ласкал бы их до тех пор, пока она не потеряла бы над собой контроль, а потом вошёл бы в неё, и единственными звуками в его голове остались бы неистовые крики блаженства.

– Я могу сказать ей, что вы плохо себя чувствуете, – раздался из гардеробной степенный голос Фелпса, разрушив самую яркую эротическую фантазию Дилана. Усилием воли он подавил в себе возбуждение и поклялся, что скоро воплотит фантазию в жизнь.

Через несколько минут он отпихнул в сторону подушки с покрывалом и встал с кровати. В тот же момент череп пронзила острая боль, Дилан сжал голову руками.

Из гардеробной вышел Фелпс и увидел на лице хозяина гримасу боли.

– Может быть, чашечку чая? – предложил камердинер. – С мятой. Это обычно вам помогает, сэр.

Чай был последним, в чём нуждался Дилан.

– Фелпс, я ненавижу чай, – пробормотал он, потирая лицо ладонями. – Ты работаешь на меня тринадцать лет. И прекрасно знаешь, как сильно я ненавижу чай.

– Тогда ромашковый отвар? Или кофе?

Ромашковый отвар звучал ещё хуже чая. Кофе, по крайней мере, он сможет... пережить.

– Да, распорядись, чтобы подали кофе наверх. Я выпью его, пока принимаю ванну. И пошли горничную передать миссис Шеваль, что я встречусь с ней в музыкальной комнате.

Обнажённый, он прошёл через гардеробную в соседнюю комнату, где его ждала огромная медная ванна с горячей водой.

Приняв ванну, побрившись и выпив кофе, Дилан почувствовал себя значительно лучше. Когда часы пробили четыре, он спустился в музыкальную комнату, где его ждала Грейс. Дилан остановился в широком дверном проёме, наблюдая за ней.

Она стояла за его роялем, не замечая Дилана и смотрела на исписанный листок на пюпитре, затем сыграла несколько нот. Если бы она только знала, что была воплощением тех нот. Интересно, что бы она подумала, если бы он ей рассказал.

Дилан впервые увидел Грейс при дневном свете. Солнце лишь подчеркнуло сияние и мягкость её кожи. В волосах, уложенных в плетёный пучок, поблескивали золотистые и карамельные пряди. Из простой причёски не торчали перья, ленты или дурацкие палочки с фруктами, не выбивались локоны, завитые горячими щипцами. Хотя отсутствие нелепых модных украшений, вероятно, объяснялось бедностью, он был этому рад, потому что её волосы в них не нуждались. Если бы Грейс их распустила, то они бы напоминали жидкое золото. Густые, тяжёлые и блестящие.

Дилан вспомнил свою недавнюю фантазию. Когда Грейс стояла прямо перед ним, было намного тяжелее совладать со своим мучительным желанием. Он вошёл в комнату.

Она заметила движение и подняла взгляд. Её глаза оказались ещё более ясными и зелёными, чем он думал. Их цвет подчёркивало тёмно-бордовое платье, одно из тех двух, которые висели на стене в её съёмной комнате. Оно было поношенным и немного свободно сидело на стройной фигуре, акцентируя внимание на том, как бедно жила Грейс.

– Вы сказали мне вчера, что не обучены игре на пианино, – сказал он, закрывая за собой двери. – И всё же вы играете.

– Прошу прощения, – сказала она и убрала руку с рояля. – Я понимаю, что инструмент композитора – это священный предмет. Я ни в коем случае не хотела на него посягнуть.

– Не переживайте, я не столь ревностно отношусь к своему инструменту. – Он подошёл к ней. – Если вы хотите сыграть, в шкафу есть ноты.

Дилан указал на картографический шкаф из красного дерева прямо за ними, где хранились опубликованные ноты, но Грейс покачала головой.

– Я говорила всерьёз, я бы не стала мучить вас своей игрой на пианино. Я всегда предпочитала скрипку.

– Приносите скрипку в музыкальную комнату, чтобы практиковаться всякий раз, когда появится возможность. Вероятно, мы могли бы сыграть с вами вместе.

Предложение не вызвало у Грейс восторга.

– Полагаю, вы хотели встретиться со мной, чтобы обсудить дело, ради которого меня наняли, – проговорила она на манер, подобающий гувернантке: чопорно, отрывисто и чётко. Дилану тут же захотелось сорвать с неё эту благопристойную маску.

– Так и есть. – Он присел на скамейку и жестом предложил ей сделать то же самое. Когда она повиновалась, Дилан добавил: – Какие игры предпочитают гувернантки?

Она посмотрела на него с упрёком.

– Я думала, вы хотите поговорить об Изабель.

– Естественно, – сказал он с притворным удивлением, бездумно нажимая на клавиши рояля и наблюдая за Грейс. – Что ещё нам обсуждать? Разве вы не собираетесь включить время для игр в учебное расписание?

– Для Изабель, конечно. – Дилан рассмеялся и она, покраснев, отвела взгляд.

– Рад слышать, – сказал он. – Игры – это важно.

– Ваша дочь показалась мне очень умной девочкой.

– Даже чересчур, – согласился он, продолжая нажимать на клавиши в случайном порядке. Дилан закрыл глаза и сосредоточил все свои чувства на женщине рядом с собой, ожидая, надеясь что-нибудь услышать. Хоть какой-нибудь намёк на музыку.

Он так явственно ощущал её присутствие, будто они касались друг друга. Закрыв глаза, Дилан слегка повернул к ней голову и уловил в воздухе какой-то приятный запах. Он глубоко вдохнул, наслаждаясь лёгким, нежным ароматом грушевого масла, который навеял ему воспоминания о Девоншире и доме.

– Изабель прекрасно играет на пианино, – сказала Грейс. – Это вы её научили?

– Нет. – Дилан не помнил, чтобы она носила этот аромат прошлой ночью или в тот роковой вечер в переулке. Он открыл глаза и бросил на Грейс косой взгляд из-под ресниц, умышленно играя двухоктавную гамму. – Мне нравятся ваши духи, – сказал он, его предплечье находилось всего в паре дюймов от её груди, пока он пробегался пальцами по клавишам рояля. – Почему вы не пользуетесь ими постоянно?

Выражение её лица, обращённого к нему в профиль, ничуть не изменилось.

– Это мыло, а не духи.

– У меня в поместье производят грушевое мыло. Как и в поместье брата.

– Да, горничная, которая принесла его, чтобы я могла освежиться, упомянула об этом. – Её ничуть не смущала ни близость Дилана, ни интимный предмет гигиены, который они обсуждали. – Мистер Мур, – сказала Грейс, – если вы не хотите говорить о своей дочери, я оставлю вас наедине с вашей музыкой.

Она начала было подниматься со скамьи, но он остановил её, любезно предупредив:

– Если вы пошевелитесь, Грейс, я вас уволю.

Она снова опустилась на скамью рядом с ним.

– Это шантаж.

– Шантаж – довольно грубое слово, – ответил Дилан. Глядя на неё и улыбаясь, он вернулся к гамме. – Я бы назвал это рычагом воздействия.

– Пожалуйста, не... – Грейс осеклась, прикусила губу и отвернулась от Дилана. Через мгновение она проговорила: – Я бы предпочла не обсуждать с вами такие интимные темы, как моя личная гигиена.

Ему нравился её голос. Даже когда она пыталась выразить неодобрение, что, по правде говоря, у неё не получалось. Интересно, знала ли об этом Грейс. Её голос успокаивал и звучал мелодично, словно журчание лесного ручья.

– Хорошо. Давайте обсудим то, что вы хотите, – закрыв глаза, проговорил Дилан.

– В детской пусто, – сказала она, – и Изабель сообщила мне, что её комната находится на втором этаже. Маленькие дети должны спать в детской. Будет ли приемлемо переселить Изабель туда? Вместе с няней, естественно.

– Переселяйте, если хотите, но у неё нет няни. Вам придётся её нанять.

– Хорошо. Могу ли я приобрести подходящую мебель для детской?

– Например?

Грейс принялась перечислять всё, что требовалось для детской комнаты: мебель, книжные полки, чайный столик, грифельные доски, буквари, книги, игры, головоломки, карты, и по мере того, как она говорила, шум в его голове начал стихать. Дилан перестал играть и просто слушал её голос.

– У Изабель очень мало одежды, – продолжала Грейс. – Всего два дневных платья, а третье – для воскресных выходов. Я бы хотела отвести её к портнихе. Вы не имеете возражений?

– Никаких. Пусть Осгуд оформит счета на имя Изабель у соответствующих модисток и покупайте для неё всё, что ей необходимо. И обставьте детскую на ваш вкус. Список магазинов на Бонд-стрит, где у меня есть счета, спросите у Осгуда. Что касается спальных мест, я надеюсь, вам понравилась ваша собственная комната?

– Да, она прекрасна.

– Вам что-нибудь нужно? Если да, то вам стоит лишь сказать Осгуду или миссис Эллис.

– Спасибо. – Она снова сменила тему, как только разговор зашёл о ней самой. – Я хочу составить для Изабель учебный план, но для этого мне нужно знать, что она изучала до сих пор.

– Не знаю. Думаю стоит спросить об этом Изабель.

– Я спросила.

Учитывая его собственный опыт, было нетрудно догадаться, чем закончилась беседа Грейс с его дочерью.

– И?

– Она не захотела обсуждать своё предыдущее обучение, но без колебаний рассказала мне, чем хочет заниматься отныне. Изабель не желает изучать математику и категорически против коллекционирования бабочек или изучения немецкого языка. Что касается остальных женских навыков, скажем так: она от них не в восторге. Изабель хочет играть на пианино и сочинять музыку. И больше ничего.

– Она исполнила для вас что-нибудь?

– О, да. Сонату, два концерта и серенаду, всё собственного сочинения. Говорит, что начинает работу над симфонией.

Дилан почувствовал прилив гордости, что было довольно странно, поскольку он едва знал Изабель.

– Она очень талантливая девочка.

– Так и есть, но я подозреваю, что её главный талант заключается в способности добиваться своего. – Она сделала паузу, затем иронично добавила: – Видимо, во многих отношениях она похожа на своего отца.

Дилан рассмеялся. Грейс неожиданно тоже. Он повернулся к ней, залюбовавшись улыбкой, осветившей её лицо.

– Впервые вижу, как вы улыбаетесь.

Не долго думая, Дилан протянул к ней руку.

Как только кончики его пальцев коснулись её щеки, улыбка тут же исчезла. Он замер, глядя в необыкновенные глаза Грейс, зелёные и прекрасные, как сама весна. Весна – время, когда природа обновляется, всё вокруг расцветает. Вот бы и Дилан смог почувствовать себя новым человеком.

Он всю жизнь барабанил по клавишам пианино, поэтому пальцы стали мозолистыми, а девичья кожа на ощупь была неимоверно нежной. Он обхватил ладонью щёку Грейс. Коснулся большим пальцем её губ. Его овеял восхитительный аромат груши, шум в голове превратился в приглушённый гул, а затем и вовсе затих. Несколько благословенных мгновений Дилан не слышал абсолютно ничего.

Он закрыл глаза. Перестал дышать. И не шевелился. Дилан так давно не слышал тишины, что забыл, на что она похожа. А похожа она была на рай.

Она попыталась открыть рот, но Дилан не дал.

– Тихо, – сказал он резким шёпотом. – Не сейчас. Не разрушай.

Дилан ощущал её дыхание на своём пальце, весь в ожидании. Он хотел вычерпать из неё музыку и перенести на бумагу. Хотел попробовать Грейс на вкус, хотел почувствовать покой, который снизойдёт на него после.

Шум возвращался. Отчаянно пытаясь его заглушить, Дилан убрал большой палец и приподнял её подбородок. Шум становился громче, но в тот момент, когда его губы коснулись её, это перестало иметь значение. Господи, какая же она сладкая. Словно мёд.

– Нет, – приглушённо проговорила она, но он расслышал и открыл глаза.

Грейс соскользнула со скамейки у пианино и оказалась вне его досягаемости. Она попятилась от него, отходя к противоположному концу длинного рояля. И молча уставилась на Дилана.

– Грейс, – как можно ласковее проговорил он. – Вернись.

Она покачала головой, сделала два шага назад и развернулась. Затем распахнула двери и ушла. Он не стал ей препятствовать.

После себя она оставила грушевый аромат и кое-что ещё. Дилан машинально опустил руку на клавиши и рьяно сыграл быстрый, напряжённый отрывок, но не тот, который всегда слышал в присутствии Грейс, а суровую серию нот в тональности до минор. Он понял, что только что создал вступление к первой части симфонии. Мужской лейтмотив. Музыка, вдохновлённая Грейс пять лет назад, была женским лейтмотивом, который должен последовать за мужским.

"Конечно", – подумал он и подошёл к столу за пером, чернилами и нотной бумагой. Он вернулся с письменными принадлежностями к роялю и принялся импровизировать на основе тех нот, которые только что сыграл.

Теперь идея казалась совершенно очевидной. Мужской и женский лейтмотивы. Он использует их на протяжении не только первой части, но и всего произведения. Симфония, олицетворяющая любовный роман.

С творческой точки зрения идея была отличной, но ещё больше он жаждал воплощения в жизнь своей фантазии. Даже во время работы Дилан не мог перестать думать о Грейс, об аромате её кожи, изгибах тела, вкусе поцелуя. Снова и снова он мучил себя мыслями о ней. Если у него и оставались какие-то сомнения по поводу вдохновения, которое она в нём пробуждала, к концу дня они исчезли полностью.

Дилан отложил перо и уставился на исписанные нотами листки, разбросанные по крышке рояля. У него появилась музыкальная структура для первой части произведения, первое реальное доказательство того, что он всё ещё может творить, но он с радостью обменял бы это у богов на ещё одно мгновение с Грейс, её поцелуй и тишину.

Глава 6

Чтобы обставить пять пустых комнат пришлось составить длинный список покупок. Грейс вытащила карандаш из-за уха и в конце перечня мебели добавила два шкафа.

– Я не понимаю, почему я должна спать наверху, – обиженно сказала Изабель, стоя рядом с Грейс. Её расстроило, что и гувернантка, и отец сошлись в едином мнении: восьмилетней девочке место в детской.

– Посмотри на это с другой стороны, – ответила Грейс, прижимая листок со списком к стене, чтобы добавить в него доску и мел. – У тебя самые большие апартаменты в доме.

Кинув взгляд на Изабель, она увидела, что детское личико просветлело.

– А ведь и правда, – согласилась Изабель. – Даже больше, чем у папы. Но лишь потому, что у меня нет ни братьев, ни сестёр, иначе пришлось бы делиться. Можете включить в список нотную бумагу? Много-много?

– Твой отец велел купить всё, что нам понадобится. Я думаю, что немаловажно всегда иметь под рукой много-много бумаги для записи нот.

– Я так же.

– Я тоже, – поправила Грейс и вновь обратила внимание на свой список. Какой бы талантливой ни была Изабель, ребёнку с таким интеллектом требовалось более основательное образование, чем большинству других детей, иначе ей станет скучно. К тому же ей необходимы и другие интересы помимо музыки. Грейс добавила к своему растущему перечню покупок набор акварельных красок, принадлежности для рисования, детский обеденный набор посуды, чайный сервиз и счёты.

Изабель посмотрела на список.

– Зачем нам рыболовные снасти?

– Я подумала, что мы могли бы сходить в Гайд-парк и выловить каких-нибудь крошечных насекомых из пруда. А если у нас появится микроскоп, то мы сможем очень близко их рассмотреть.

– Зачем?

Грейс поняла, что биология не привлекает Изабель, и сменила тактику.

– Прогулки в парке необходимы, чтобы дышать свежим воздухом.

– Я всю жизнь гуляю по паркам. Они все выглядят одинаково.

Грейс посмотрела на свою подопечную.

– Правда? – спросила она, заметив, что Изабель внезапно погрустнела.

– Я бы лучше съездила в папино поместье за городом. Там есть пони. Мне Молли рассказала.

– Молли?

– Третья горничная. Она сказала, что папино поместье называется Найтингейл-Гейт, и там есть фруктовые сады. Яблони, груши, сливы. И дом стоит прямо на берегу моря. Я никогда не видела моря, ну, разве что когда пересекала Ла-Манш.

– Море чудесное, – сказала Грейс. – Я выросла на мысе Лендс-Энд.

– Лендс-Энд? Это значит на самой-самой окраине Англии?

– Да. Из дома моих родителей открывался вид на океан. – Грейс захлестнула неожиданная волна тоски по дому, но она отогнала её от себя. Показав Изабель список, она спросила: – Может быть, ты хочешь что-нибудь добавить?

Изабель ещё раз перечитала список и покачала головой.

– Нет. Нам и так нужно купить кучу всего. Придётся ходить по магазинам несколько дней.

– Я никак не могу понять, почему здесь ничего нет. Я знаю, что у тебя было довольно много гувернанток, так почему же детская пуста? Тебя отправили учиться в школу?

– Нет, у меня всегда были гувернантки, во всяком случае, до монахинь.

– До монахинь? У тебя католическая семья?

– Мама была католичкой, наверное, но она никогда не ходила на мессу или на какие-то подобные мероприятия. Папа – англичанин, поэтому я не думаю, что он католик. По правде говоря, – задумчиво нахмурившись, добавила Изабель, глядя на Грейс, – я не могу представить, чтобы папа вообще был верующим, а вы?

Разве что существовала гедонистическая религия.

– Если у тебя были гувернантки, почему в детской пусто?

Глаза Изабель расширились от удивления.

– Разве отец вам не рассказал? Я приехала всего три дня назад. Я родилась во Франции, в Меце. Мама умерла три месяца назад от скарлатины, и мне пришлось отправиться в монастырь. Сестра Агнес привезла меня сюда, чтобы я жила с папой, и мне здесь нравится гораздо больше. Не думаю, что отец меня ждал.

– Ты живёшь с отцом всего три дня? Он ничего подобного мне не рассказывал.

– Я никогда его не видела до того, как попала сюда, но я многое о нём знаю. В газетах постоянно пишут о его похождениях. Вы знали, что он выиграл проститутку в карточную игру? Она была его любовницей до вас.

– Изабель!

– А ещё он курит гашиш. Я сама видела прошлой ночью. У него в комнате лежит стеклянная трубка. Голубого цвета.

Как ребёнок вообще понял, что это гашиш? Грейс задумалась, как следует реагировать на подобные высказывания маленькой девочки. Что сделала бы гувернантка Грейс на её месте? Хотя вряд ли миссис Филберт приходилось иметь дело с такими детьми, как Изабель, или с такими мужчинами, как Мур.

– Достаточно, Изабель.

Плутовка невинно посмотрела на Грейс.

– Вас это беспокоит?

Грейс догадалась, что целью Изабель было вывести её из себя.

– Нет, но должно беспокоить тебя. Я думала, ты не хочешь, чтобы у твоего отца были любовницы, а сама так легко о них рассуждаешь.

Изабель нахмурилась, явно недовольная тем, что её гувернантка отреагировала не так, как она ожидала.

– Кроме того, – любезно продолжила Грейс, – молодой леди не пристало обсуждать подобные темы, и мне грустно от мысли, что, когда ты окажешься в обществе, все будут тебя сторониться из-за таких возмутительных высказываний.

– Папа постоянно говорит возмутительные вещи, и никто его не сторонится.

Что было правдой, но Грейс не собиралась вдаваться в детали. Она повернулась к стене, расправила бумагу и добавила в свой список портьеры и ковры.

– Твой отец – творческий человек. А они... другие.

– Я тоже творческий человек!

– Пусть так, но ты девочка, а это меняет дело. – Грейс сделала паузу и крепко сжала в пальцах карандаш, уставившись на стену. – Для девушки нет ничего хуже, чем быть отвергнутой обществом. Если бы ты знала, что это означает, то вмиг прекратила бы такие разговоры.

Грейс снова засунула карандаш за ухо и повернулась к Изабель со словами:

– Я тоже читала о твоём отце. И знаю о его репутации столько же, сколько и ты. Но это не имеет к нам с тобой никакого отношения.

Изабель нахмурилась, пристально глядя на Грейс.

– Зачем вы на самом деле здесь? – через мгновение спросила она.

– Мне нужна работа.

– Потому что вы бедная. Я догадалась по вашим платьям. Они ужасны.

Грейс улыбнулась.

– Спасибо.

Изабель закусила губу и замолчала, затем резко выдохнула, отвела взгляд и проговорила:

– Это было грубо. Извините.

– Извинения приняты.

– Знаете, вы слишком милая. Гувернанткам нельзя быть такими милыми, – прикрываясь мудрым советом, сказала Изабель.

– Решила использовать меня в своих корыстных целях?

– Да. – Изабель неожиданно улыбнулась. Дьявольски обворожительно. В этот момент она стала так похожа на своего отца, что Грейс опешила. – Именно об этом я и подумала.

– Не утруждай себя, – возразила Грейс, смеясь. – Я могу точно сказать, о чём ты думаешь, у тебя нет ни единого шанса обвести меня вокруг пальца.

Улыбка на детском личике погасла, и Изабель задумчиво посмотрела на Грейс.

– Не могу вас понять. Вы совсем не похожи на других моих гувернанток.

– Мне тоже не встречались похожие на тебя дети. Во многих отношениях ты очень напоминаешь своего отца.

Изабель обрадовалась.

– Вы действительно так думаете?

– Да. Какой была твоя мать?

Изабель отвернулась, пожав плечами.

– Я почти никогда её не видела, только, когда она дарила мне подарки или возила куда-нибудь в экипаже. Она иногда так делала, если не спала днём.

Изабель подошла к окну и выглянула наружу, делая вид, будто её вовсе не интересовала судьба матери, но прошло всего три месяца со дня её смерти. Грейс не поддалась на уловку.

– Ты, должно быть, по ней скучаешь.

Изабель резко обернулась.

– Нет, не скучаю. Я даже с трудом помню, как она выглядит. Мы почти не общались. С чего мне по ней скучать?

Её эмоциональный ответ говорил сам за себя. Она скучала по матери. Очень сильно.

Грейс подошла к окну.

– Почему бы нам не обойти другие комнаты, чтобы посмотреть, какую мебель в них купить?

Изабель не успела ответить, в комнату вошёл лакей.

– Вам записка от хозяина, миссис Шеваль, – сказал молодой человек, пересекая комнату. Поклонившись, слуга протянул ей сложенный лист пергамента. – Он попросил меня дождаться ответа.

– Что в ней? – спросила Изабель, подходя к Грейс, пока та ломала печать и разворачивала записку.

– Юные леди не интересуются личной перепиской других людей, – ласково сказала Грейс и подняла записку повыше, подальше от любопытного взгляда Изабель. Она пробежала глазами несколько нацарапанных поперёк страницы строк, которые напоминали каракули пьяного паука, забравшегося в чернильницу.

"Грейс,

Мне необходимо ваше общество сегодня днём. Будьте так любезны встретиться со мной в музыкальной комнате в четыре часа.

Мур."

Видимо встречи, подобные вчерашней, станут повседневными, и, хотя Грейс не удивилась, её это не обрадовало.

"Слишком много призраков, – подумала она. – Слишком много ожиданий".

Слишком много чарующего обаяния.

Ей вспомнились слова, которые Мур сказал ей, дотрагиваясь до её лица: "Тише. Не разрушай".

Что, чёрт возьми, он имел в виду? Что не разрушать? Как будто единственное, чего хотел Мур, это сидеть с ней в тишине и прислушиваться, словно вот-вот заиграет музыка. А потом он её поцеловал.

Грейс коснулась щеки и почувствовала, как её окутывает тепло. Что такого в Муре, почему он так на неё действовал? Она встречала и других могущественных, блестящих мужчин. Возможно, всё дело в его измученном гении, именно он очаровал её и притягивал к себе, словно пламя мотылька? Если так, придётся сперва окунуться в холодную воду, прежде чем обжечься в огне.

– Почему вы трёте щёку? – спросила Изабель.

Грейс отдёрнула руку от лица и подняла глаза. Изабель стояла прямо перед ней.

– Тру щёку? – переспросила она, смутившись от того, как прерывисто прозвучал её голос.

– Трёте. – Хмурясь, Изабель пристально вгляделась в её в лицо. – Прыщей нет, – заверила она Грейс. – И укусов насекомых не видно.

– Рада это слышать, – ответила Грейс и отбросила все мысли о чарах Мура. Он бесстыжий, дикий и беспринципный. Разве она ещё это не поняла? Творческие люди заботились о своём искусстве больше, чем о ком бы то ни было. Даже ради короткой интрижки, пусть Мур и пробуждал в ней страсть и заставлял кровь закипать в жилах, она больше не станет иметь ничего общего с такими мужчинами, как он. Никогда.

Грейс долгое время оставалась одна, и когда он дотронулся до неё и поцеловал, ей показалось, будто Мур никогда не прикасался к коже нежнее и не пробовал на вкус губ слаще. Но всё это не по-настоящему. Он мог относиться к ней так, словно она единственная женщина в мире, но от этого не переставал быть Диланом Муром. Грейс знала о нём достаточно и понимала, что таких "единственных женщин" у него было в избытке.

Она отвернулась, приложила лист бумаги к стене и достала карандаш. Прямо под его словами она написала ответ.

"Сэр,

Я приношу извинения за ответ в неподобающей форме, но в настоящее время у меня нет надлежащей бумаги и чернил. Я согласовала расписание Изабель. С трёх часов до пяти она занимается со мной немецким языком. Обед в пять часов. После время для игр, а затем, в восемь, отход ко сну. Поэтому, боюсь, что не смогу встретиться с вами в указанное время. Я со всем уважением прошу отложить встречу до завтрашнего утра. Например, в девять часов?

Миссис Шеваль."

Грейс снова сложила листок и протянула его лакею. Слуга забрал его и, ещё раз поклонившись, удалился, а она выбросила Мура из головы. Грейс вернулась к списку покупок и обсуждению мебели с Изабель.

– Мы будем играть? – спросила Изабель.

– Будем.

– Здорово! А во что?

– В бадминтон, прятки и жмурки.

Изабель пренебрежительно сморщила носик.

– Игры для маленьких девочек.

Грейс сжала губы, пытаясь скрыть улыбку.

– Во что тебе нравится играть?

– Читать стихи, начинающиеся с последней буквы предыдущего стиха. Придумывать рифмы. Нарды. Шахматы.

Изабель, вероятно, справлялась с этими салонными играми лучше, чем большинство взрослых.

– Мы сыграем во всё, – пообещала Грейс и добавила к списку шахматы и доску для игры в нарды. – А теперь давай обсудим мебель для твоей комнаты.

Она направилась к самой большой из четырёх спален в детской, но её остановил голос Изабель.

– Мне нравится моя комната внизу.

– Та комната очень милая, но поскольку она находится не в детской, то тебе не подходит.

Изабель попыталась возразить, что она уже достаточно взрослая и не хочет переезжать наверх, но, прежде чем Грейс успела ей напомнить, что абсолютно солидарна с мнением её отца по этому поводу, вернулся лакей.

В руках он держал серебряный поднос, на котором лежала записка от Мура, несколько чистых листов бумаги и изысканный набор: чернила, перо и другие письменные принадлежности. Она взяла с подноса записку и прочитала.

"Грейс,

Ни один знатный джентльмен не встаёт в столь безбожно ранний час, особенно в Лондоне в разгар сезона, о чём, я уверен, вам хорошо известно. Что касается остального, кормить обедом и укладывать дочь в постель должна няня. Я уже дал вам своё разрешение её нанять. Поэтому буду ожидать встречи с вами в музыкальной комнате в четыре часа.

Мур."

В ответ Грейс быстро черкнула пару вежливых фраз.

"Сэр,

Я уверена, вы хотите, чтобы я наняла компетентную няню. Это займёт, как минимум, несколько дней. Рекомендую отложить встречу до понедельника."

Грейс снова отослала лакея, и, прежде чем Изабель продолжила излагать свою точку зрения, Грейс сказала:

– Я с пониманием отношусь к твоим доводам, Изабель, но обычно маленькие девочки спят в детской до четырнадцати лет, а тебе только восемь. Поэтому тебе придётся спать здесь. Твой отец поручил мне нанять няню...

Изабель застонала, но Грейс продолжила:

– А после того, как я её найму, няня тоже будет спать наверху. Пока тебе не исполнится четырнадцать, тебе подходит только детская. Твой отец считает так же.

Но дети могут быть очень настойчивыми, поэтому Изабель снова начала спорить. Она хотела комнату для большой девочки, и её не заботил устоявшийся порядок.

Как и её отца.

"Я не вынесу отсрочки, Грейс, потому что жажду вашего общества. У меня четыре горничные. Выберите кого-нибудь, кто возьмёт на себя обязанности няни, пока вы её не наймёте. Я жду вас в четыре часа".

Грейс сунула письмо в карман и посмотрела на лакея, который стоял у двери в ожидании ответа.

– Передайте мистеру Муру, что я встречусь с ним, как он того просит, – сказала она, смирившись с неизбежным.

Лакей снова удалился. Грейс вновь переключила внимание на Изабель и мебель для спальни, пытаясь выбросить Мура из головы. Но она весь день чувствовала тепло его прикосновения на щеке и строго велела себе больше не позволять ему никаких вольностей.

Когда позже днём Грейс вошла в музыкальную комнату, Мур уже был там. Увидев её, он встал из-за рояля и, нахмурившись, покачал головой.

– Грейс, на вас ужасное платье. Прошу, выкиньте его.

Грейс остановилась по другую сторону рояля и оглядела себя. Сегодня на ней было серое шерстяное платье, которое скрывало её фигуру от шеи до пят, а белый воротничок и манжеты пожелтели и обтрепались.

– Выглядит так себе, – согласилась она, поднимая глаза, – но я заплатила за него всего несколько пенсов.

– Охотно верю. Я хочу, чтобы завтра вы первым делом отправились к модистке и купили себе несколько красивых платьев. Запишите их на мой счёт.

Грейс переступила с ноги на ногу. Она не хотела выглядеть для него красивой. Не хотела чувствовать себя красивой рядом с ним. Это была опасная территория.

– С вашей стороны неприлично покупать мне одежду.

– Вы живёте без компаньонки под одной крышей с холостяком. Какая разница, прилично или нет принять от меня пару новых платьев?

Она ухватилась за другой предлог.

– Ваша дочь и так считает меня вашей любовницей. Что она подумает, если я позволю вам заплатить за мой новый гардероб?

– Что вы разумный человек? – предположил он. – Купите несколько новых платьев, Грейс. Это приказ. Я не хочу, чтобы гувернантка моей дочери разгуливала в лохмотьях.

– Когда меня увидят ваши знакомые, они ни за что не поверят, что я гувернантка вашей дочери.

– Тогда тем более. Я бы никогда не позволил любовнице носить такие платья, – ахнул Мур, но в его глазах плясали весёлые искорки. – Грейс, подумайте о моей репутации. Люди придут в ужас, если решат, что я отношусь к своей любовнице с таким пренебрежением.

– Так и быть! – раздражённо воскликнула она, наконец сдавшись. – Я куплю себе что-нибудь. Но настаиваю, чтобы вы вычли стоимость платьев из моего жалования.

– Вы всегда придерживаетесь строгих правил?

– А вы всегда их игнорируете?

– Да. – Он беспардонно ухмыльнулся. – Я паршивая овца в семье, к большому разочарованию брата. Я мало обращаю внимания на условности общества. Кстати, поскольку я плачу за ваш гардероб, не смейте покупать ничего, похожего на это. – Мур указал на её платье. – Только вы, Грейс, могли надеть отвратительную вещицу, но при этом выглядеть настолько прелестно, что довели бы до слёз священника.

Её щёки вспыхнули.

– Вы всегда делаете женщинам такие комплименты?

– Да.

– Почему?

– Потому что обычно они работают, – с горькой улыбкой ответил он.

Грейс ничего не могла с собой поделать и расхохоталась.

– Вы и в самом деле бесстыдник!

– По крайней мере, я заставил вас улыбнуться, так что я не раскаиваюсь.

– Вы хоть когда-нибудь раскаиваетесь?

Настала очередь Мура смеяться.

– Редко, – признался он и жестом пригласил Грейс сесть рядом с ним на скамейку у рояля, но она отвернулась, сделав вид, что ничего не заметила. Грейс отошла на безопасное расстояние и присела на стул в нескольких футах от Мура с правой стороны. Здесь он не сможет её поцеловать и разжечь внутри неё огонь страсти.

К её облегчению, он не стал спорить. Мур вновь занял своё место на скамейке, слегка повернувшись в сторону Грейс.

– За время нашего знакомства я понял о вас одну вещь. Вы не тщеславны.

– Напротив. Ничто человеческое мне не чуждо, меня тоже посещают тщеславные мысли.

– Мне бы очень хотелось узнать какие.

– Не узнаете.

– Правда?

Его мягкий, но решительный голос вызвал в ней вспышку радостного предвкушения, но она притворилась невозмутимой.

– Уверяю вас, они не стоят такого пристального внимания.

– Но если я их узнаю, то смогу бесстыдно воспользоваться.

Не дав Грейс времени на раздумья, Мур повернулся к роялю и принялся играть гаммы. Она опустила взгляд на его руки. Длинные, сильные пальцы двигались по клавишам почти ласково, медленно, обдуманно. Мур играл с полным пониманием того, что делает.

Сначала гаммы звучали как обычно, он играл одну ноту за другой в идеальном порядке. Но через несколько минут, всё изменилось. Его правая рука двинулась вправо, а левая – влево, исполняя мажорный и минорный лад в зеркальном отражении. Он ускорил темп с четверти тона до одной восьмой, а его руки вернулись к центральным клавишам, он снова ускорил темп, и его руки опять двинулись в противоположных направлениях.

Затем Мур сменил технику, теперь его руки двигались параллельно, добавляя альтерации. Грейс зачарованно наблюдала за тем, как он переключился на гармонические и мелодические минорные гаммы, затем на квинтовый круг. Потом переключился снова, на этот раз с гамм на лады, его пальцы задвигались быстрее, ударяя по клавишам сильнее. Ионийский лад, затем дорийский, фригийский, лидийский. На лидийском ладе она перестала заострять внимание на отдельных нотах и просто стала слушать, зачарованно глядя на неистовые движения его рук. Время будто остановилось, лады превратились в обрывки мелодий, нанизанных друг на друга. Некоторые она узнала, но многие нет. Вероятно, они были его собственного сочинения.

Грейс не знала, сколько прошло времени, но, когда его левая рука замерла, а правая вернулась к основным гаммам, она поняла, что Мур почти закончил. Исполняя лёгкую и весёлую мелодию в до мажор, он повернул голову и посмотрел на Грейс, его длинные волосы коснулись клавиш рядом с большим пальцем. Улыбнувшись ей, он взял последние ноты – игривое, дразнящее трио до-си-до.

– Позёр, – упрекнула его Грейс, стараясь не рассмеяться. – Обычные гаммы слишком скучны для вас?

Он убрал руки с клавиш.

– Я играю гаммы ежедневно, потому что так надо, но я всегда их ненавидел, даже в детстве, – признался Мур, откидывая назад волосы и поворачиваясь к Грейс, на его лице появилось выражение, как у школьника, застигнутого за шалостью. – Я потратил много времени на то, чтобы найти способ сделать их более интересными.

– И, осмелюсь предположить, этим свели с ума не одного учителя музыки.

– Нет. Обычно к этому моменту они уже несли моей матери заявление об уходе.

– Тогда вам пора начать волноваться. Изабель очень похожа на вас, и я могу поступить так же.

– Не можете. Вы разве забыли?

Тонкий намёк на их договор, что если она уволится до того, как Мур позволит, то он ей не заплатит, заставил Грейс напрячься.

– Мне стоит начать беспокоиться? – спросила она, стараясь придать голосу лёгкость.

– Определённо. – Он снова повернулся к роялю и начал наобум перебирать клавиши, как делал вчера. – Со мной гораздо труднее справиться, чем с моей дочерью.

Грейс вполне могла в это поверить, но решила перевести разговор на ребёнка.

– Как вы и просили, я оставила Изабель на попечение вашей горничной Молли Найт. Загляну в агентства, когда завтра поведу Изабель по магазинам. Я намерена приступить к собеседованию нянь как можно скорее.

– Превосходно.

Он больше ничего не сказал, и Грейс нахмурилась.

– Похоже, вас мало интересует воспитание дочери.

– Да? – Мур продолжал играть на рояле, не глядя на неё. – Возможно, потому, что я не привык к роли отца.

Его слова подтвердили то, что ей уже рассказала Изабель, и, говоря по правде, можно было сделать лишь один вывод. Ребёнок попросту не интересовал Мура.

– Понятно.

Он посмотрел на Грейс, нахмурив брови, словно его рассердил её вежливый ответ.

– Мать Изабель умерла. Я узнал о существовании дочери только, когда она появилась на пороге моего дома. Мне никто не говорил, что я отец. Это стало для меня потрясением.

– А сейчас?

– Я... – Он замолчал и опустил взгляд на клавиши рояля. – Я не совсем понимаю, что с ней делать.

– Вполне логично. Я полагаю, что большинство отцов в вашей ситуации поначалу чувствовали бы то же самое. Но почему мать Изабель ничего вам о ней не сказала?

– Если вы просите меня как-то охарактеризовать мать Изабель, боюсь, что не смогу. Я её не помню.

– Совсем?

Он пожал плечами.

– Это дела давно минувших дней. В то время я был зелёным юнцом, у которого не обсохло молоко на губах.

– Судя по тому, что я слышала, – сухо проговорила Грейс, – с тех пор в вашей жизни ничего не изменилось.

Мур рассмеялся, не обращая внимания на её язвительное замечание.

– Отнюдь нет. Молоко обсохло, теперь я предпочитаю напитки покрепче.

Глядя на его улыбку, Грейс могла с лёгкостью поверить в то, что она предназначена ей одной. В ней снова просыпалась страстная, авантюрная натура, которая когда-то мечтала о том, что выходило далеко за рамки сельской жизни, деревенских танцев и брака с местным сквайром. В те далёкие времена она верила, что существует большой, захватывающий мир, в котором можно познать все прелести жизни, чего бы это ни стоило, а умопомрачительный, завладевший её сердцем, мужчина исполнит все мечты.

Вот почему Дилан Мур был так опасен для женщин. Его угольно-чёрные глаза и порочная улыбка опьяняли и обещали вечный праздник жизни.

Грейс напомнила себе, что больше не была той наивной, страстной и легко ранимой девушкой. Она превратилась в женщину, познавшую не только романтическую любовь и приключения, но и трудные времена, суровые реалии и каждодневные попытки не потерять твёрдую почву под ногами. Она усвоила урок. Жизнь безжалостна к тем, кто нарушает правила. Грейс глубоко вздохнула.

– От крепких напитков у меня кружится голова, – ответила она. – Они абсолютно меня не прельщают.

– Нет? – Мур поднялся из-за рояля. Грейс напряглась, сжав руки на коленях. Он подошёл и встал за ней, опёрся руками о спинку стула и наклонился к её уху. – И какие же напитки тебя прельщают, Грейс?

– Самые обычные, – твёрдо заявила она. – Вода. Чай. Я в принципе предпочитаю простую кухню: кашу, отварную говядину с капустой.

– Как и подобает приличной гувернантке. – Мур тихо рассмеялся, его тёплое дыхание коснулось её уха. – Я ни на мгновение в это не поверю. Ты так же, как и я, ценишь изысканные блюда поострее.

Грейс чуть повернулась на стуле и кинула на Мура взгляд через плечо.

– Со всей ответственностью заявляю, что это не так.

– Будь это правдой, ты бы так не целовалась.

Грейс резко дёрнулась. Она ни за что не спросит его, как именно она целовалась.

Но он всё равно сказал.

– Ты целуешься так, как будто в первый и последний раз.

Она с трудом сглотнула.

– Думаю, вы ко мне несправедливы, сэр. В отличие от вас я предпочитаю не поддаваться порывам, не потакать любой своей прихоти и не совершать все возможные возмутительные поступки. Это называется сдержанностью. Рекомендую вам тоже иногда её проявлять.

Грейс и самой ответ показался чересчур ханжеским, но Мура он лишь позабавил.

– Моя маленькая пуританка, – пробормотал он. – Тебе ли говорить о сдержанности. Где же она была той ночью, когда ты так страстно меня целовала?

– Я вас не целовала, – тут же поправила его Грейс. Теоретически это было правдой. – Это вы меня поцеловали.

– Тогда, видимо, это сдержанность побудила тебя обвить руками мою шею и ответить на поцелуй.

Грейс повернула голову и хмуро на него посмотрела. Что за невыносимый человек!

– Я ничего подобного не делала!

– Делала. Найди в себе силы честно это признать.

– Я вас даже не знала! – в ужасе воскликнула Грейс, потому что помнила во всех подробностях, как несдержанно себя повела. Она отвела взгляд. – Я не собиралась... то есть я была не... – Её голос затих. – Это была минутная слабость, – признала она. – Я толком не соображала.

– Грейс, ты мне льстишь. Я понятия не имел, что мои поцелуи способны лишить тебя рассудка.

– Я этого не говорила.

– Прошу прощения. Мне показалось, что сказала. – Он наклонился ещё ближе. – Кроме того, ты слишком много думаешь.

Мур коснулся губами её щеки, Грейс отодвинулась в сторону, уворачиваясь от него.

– В вашем присутствии, сэр, полезно думать.

Мур встал на колени рядом со стулом Грейс, взял её за подбородок и повернул лицом к себе.

– Почему? – спросил он, оказавшись совсем рядом.

Её решимость пошатнулась от близости его губ и прикосновения руки, но она вовремя опомнилась и отвернулась.

– Пожалуйста, ведите себя достойно.

Он усмехнулся, обдав тёплым дыханием щёку Грейс, кончики его пальцев прошлись по её шее сбоку и скользнули к затылку.

– Разве сорвать поцелуй у красивой женщины считается недостойным поведением? Боже, я навеки проклят.

– Вы дали мне слово, – напомнила Грейс и резко поднялась на ноги, встревоженная тем, как тяжело ей это далось. Отойдя от Мура на безопасное расстояние, она повернулась к нему лицом. – Я требую, чтобы вы его держали.

Он встал.

– Разве я его нарушил? Скажи как.

– Только что.

Он скрестил руки на груди и склонил голову набок в притворном недоумении.

– Я прослушал, когда ты сказала "нет"?

– Вы не дали мне такой возможности!

– У тебя была масса возможностей. Ты просто решила ими не воспользоваться.

Очередная правда.

– Я рассчитываю, что вы будете вести себя как подобает джентльмену, – сказала она, пытаясь в какой-то мере взять ситуацию под контроль.

– Я стараюсь изо всех сил, – сказал он, не особо проявляя раскаяние. – Но всякий раз, когда ты оказываешься рядом, я теряю голову. Не отрицай, ты испытываешь ко мне столь же страстное желание.

– То, что я чувствую в данный конкретный момент, не имеет значения! – воскликнула она. – В отличие от вас я не порхаю от одного удовольствия к другому, не живу лишь ради наслаждений и погони за ними. – Она сделала паузу и глубоко вздохнула. – Для вас я всего лишь одна из длинного списка женщин, в котором после меня появится ещё бессметное количество имён.

– Значит, всё дело в женской гордости?

– Нет, всё дело в вас. Я не могу дать вам то, чего вы хотите! Вас интересует не только моё тело или общество. То, что вам нужно, никто не сможет дать, даже я.

– И что же это?

– Способность постоянно творить гениальные произведения.

Мур не пошевелился, но выражение его лица подсказало Грейс, что она попала в точку. И это причинило ему боль. Долгое время он просто стоял на одном месте, затем отвернулся, бормоча проклятья себе под нос, и беспокойно заметался по комнате.

– Сколько раз мне повторять, что ты моя муза? Что я слышу музыку рядом с тобой? – проговорил он, не глядя на неё.

– Муз не существует. Вся музыка здесь, внутри вас. Почему вы этого не понимаете? Я вам не нужна.

– Вы так хорошо разбираетесь в творчестве?

– Вы себе даже не представляете. – В её голове промелькнул образ Этьена и семь безумных, бессонных дней и ночей, которые он провёл, покрывая стены их комнат в Вене слоями чёрной краски, и всё потому, что не мог нарисовать ничего другого. Грейс обхватила себя руками, внезапно почувствовав холод. – Вы не можете черпать вдохновение от меня. Или от других женщин в принципе.

Мур рассмеялся и повернулся к ней лицом.

– Значит, вот как ты думаешь? Что я ищу женскую компанию только ради того, чтобы создавать музыку?

– Вполне возможно.

– Если ты так считаешь, то, значит, ничего обо мне не знаешь. Женщины нужны мне ради удовольствия и отвлечения. Ты другая. Ты... – Он замолчал и вздохнул с досадой, откидывая назад свои длинные чёрные волосы. – Я не могу этого объяснить.

– Если я не похожа на остальных женщин, тогда не обращайтесь со мной так, как вы обращаетесь с другими.

– И как мне с тобой обращаться? Только не предлагай считать тебя прислугой.

Грейс предложила единственный вариант, который пришёл ей в голову.

– Разве мы не можем просто быть друзьями?

Глава 7

– Друзьями? – Дилан в жизни не слышал более отталкивающего предложения. Он не хотел быть другом Грейс. Он хотел заключить её в объятия, накрыть своим телом, а потом целовать и ласкать, пока она не вспыхнет от страсти и не выбросит из головы все мысли о дружбе.

Дилан хотел быть её любовником. Дружба казалась жалкой и совершенно неравноценной альтернативой. Чёрт возьми, столь пресные отношения могли вдохновить разве что на написание обычного дивертисмента. Ради всего святого, он создавал грандиозную симфонию, великий страстный роман, а не музыкальное сопровождение для званого ужина. К сожалению, его возлюбленная из этого романа не желала идти навстречу.

– Разве любовники не могут быть ещё и друзьями? – через силу спросил Дилан, лишь бы что-то сказать.

– Я имела в виду дружбу в обычном её понимании, – ответила она. – Платоническую.

– Для мужчины дружить с женщиной без надежды на нечто большее – бессмысленная трата времени, не говоря уже о том, что это просто невыносимо, – без обиняков признался Дилан.

– Многие люди противоположного пола дружат просто ради приятного общения. Они обсуждают интересные темы дня. Интеллектуальные дружеские беседы являются неотъемлемой частью цивилизованного общества.

– Спасибо, я понимаю общую идею, – сыронизировал он. – Ты хочешь сказать, что мы должны вести себя безразлично. Прости, если я не испытываю особой радости от подобной перспективы. Во-первых, я редко нахожу интересные темы дня интересными. Во-вторых, я не понимаю, как муза, которая всего лишь друг, может вдохновлять. И, в-третьих, я не могу обещать оставаться верным такой дружбе, потому что всё равно буду искать возможность сорвать поцелуй. Понимаешь? Из меня выйдет никудышный друг для женщины.

Она проигнорировала его заявление.

– У вас никогда не было друга женского пола?

– Не было. – Он сделал паузу, затем уточнил: – Буду предельно откровенным. В моей жизни есть две женщины, которых можно счесть подругами в вашем понимании. Одна из них – герцогиня Тремор, жена моего самого дорогого друга. Другая – сестра Тремора, леди Хэммонд, её муж тоже мой друг. С этими женщинами у меня возможны лишь платонические отношения. В этом конкретном случае я придерживаюсь определённых правил.

– Правил? – Грейс недоверчиво покачала головой. – Я и не подозревала, что существуют правила, которых вы придерживаетесь.

– Мужчина не станет делать из своих друзей рогоносцев. Есть некоторые условности, – сухо добавил он, – которые даже я не рискну нарушить.

– Возможно, к этим условностям стоит добавить запрет на любые отношения с гувернанткой вашей дочери, кроме дружеских. Неужели вам так трудно это принять?

Дилан окинул долгим взглядом её фигуру, и в его голове промелькнули эротические образы.

– Я бы сказал, невозможно.

– Очень жаль, но это единственное, что я могу предложить.

В её голосе прозвучала такая уверенность, что ему захотелось снова заключить Грейс в объятия и доказать несостоятельность её доводов. В его памяти было живо воспоминание о тех страстных поцелуях в переулке. Она желала Дилана так же сильно, как и он её, а идея о дружбе возникла только потому, что Грейс сопротивлялась собственным чувствам. Женщинам просто необходимо всё усложнять. Однако стоит признать, что в этом отчасти заключалось их очарование.

– Так и быть. Значит, будем друзьями. – Он взял руку Грейс в свою и запечатлел поцелуй на костяшках пальцев. – Пока, – добавил Дилан и отпустил её руку. – Поужинай со мной сегодня вечером.

Она отвела взгляд, потом снова на него посмотрела.

– Не думаю, что это хорошая идея.

– Друзья ведь могут вместе поужинать?

– Конечно, но...

– В процессе ужина люди обычно обсуждают интересные темы дня? – продолжил он, обращая её слова против неё же самой.

– Да, но...

– Мы проведём ужин в приятном общении, будем вести интеллектуальные дружеские беседы, как и принято в цивилизованном обществе. Ты что-то имеешь против?

Грейс нахмурилась, понимая, что угодила в ловушку, но Дилан не собирался позволить ей из неё выпутаться. Он обхватил её лицо ладонями, наклонился и запечатлел поцелуй прямо между нахмуренных бровей, а потом отпустил.

– Отлично, – сказал он, как будто она приняла его приглашение, затем отвернулся и направился к дверям. – Встретимся вечером в гостиной, и вместе отправимся на ужин. В восемь часов.

– А если я не приду? – кинула Грейс ему вслед. – Вы ворвётесь в мою комнату, подхватите на руки и унесёте в столовую, как когда-то унесли со сцены Эбигейл Уильямс?

– Нет, – со смехом бросил он через плечо, открывая двери музыкальной комнаты. – Я распоряжусь подать ужин наверх, и мы устроим пикник на твоей кровати. Видит бог, я бы предпочёл именно такой вариант.

Дилан вышел из музыкальной комнаты, не в силах припомнить, когда в последний раз женская компания доставляла ему такое удовольствие. Начинать роман с дружбы было для него в новинку. Он воспринял заявление Грейс о том, что между ними не может быть никаких других отношений, как вызов. Дилан любил новые впечатления и не мог устоять перед вызовом, всё равно долго Грейс не продержится.

Грейс попала в крайне затруднительное положение. Она уставилась на своё отражение в зеркале в спальне, задаваясь вопросом, о чём, чёрт возьми, думала, когда предложила дружбу в качестве компромисса. Дружить с Диланом Муром всё равно что дружить с тигром. Если поначалу и получится поддерживать приятельские отношения, то в конце концов природа хищника возьмёт своё.

Грейс напомнила себе, что независимо от того, что он решит предпринять, от неё требуется просто сказать ему "нет". У неё получится. Должно получиться. Беда была в том, что когда Мур её целовал и прикасался к ней, она не хотела говорить ему "нет", и он прекрасно это понимал. В ту ночь за конюшнями Мур почувствовал снедающее её одиночество и теперь беспардонно пользовался ситуацией. Она сама ему позволила. И была этому рада. Грейс давным-давно не испытывала головокружительного вихря эмоций от пьянящего романа и сейчас не могла унять трепет предвкушения.

Она столько раз говорила "нет", пока росла. Грейс была хорошей, разумной, респектабельной девушкой. Потом появился Этьен, и она потеряла голову. Слово "нет" перестало для неё существовать на долгое-долгое время. Взамен Грейс познала радость, приключения, любовь и глубокое горе. Быть хорошей намного проще, намного безопаснее. И намного разумнее.

Грейс взглянула на часы на каминной полке. Десять минут девятого. Если она слишком задержится, Мур исполнит свою угрозу. Она заправила выбившуюся прядь в плетёный пучок на макушке, разгладила тёмно-красную шерстяную юбку, поправила рукава и натянула свою единственную пару вечерних перчаток, каждым действием напоминая себе, что идёт всего лишь на дружескую трапезу. Если он начнёт непристойно себя вести, она просто ткнёт Мура в его же собственное согласие на платоническую дружбу и уйдёт.

Грейс спустилась в гостиную, где её ждал Мур. На нём был безупречный вечерний костюм, но волосы свободно спадали на плечи, он напоминал разбойника с большой дороги из прошлого века. Возможно, Мур намеренно выбрал такой образ, и он определённо впечатлял.

Элегантный костюм контрастировал с растрёпанными волосами, и это настолько ему шло, что любая женщина сочла бы его привлекательным. Грейс не была исключением.

– Прошу прощения за опоздание, – сказала она, входя в гостиную, надеясь, что голос не выдаст её нервного состояния.

– Пожалуйста, не извиняйтесь, – сказал он. – Главное, что вы вообще пришли.

– Вы думали, я не приду? – Она нервно рассмеялась и тут же себя за это отругала. Господи, да что с ней такое? Он не собирался насиловать её прямо на обеденном столе. С другой стороны, всё может быть. С Муром никогда не угадаешь. – После ваших угроз едва ли я могла отказаться.

– Даже если вы пришли только из-за этого, я вознаграждён. Хотя, должен признаться, что отдавал предпочтение пикнику.

Грейс на мгновение представила себе как они с Муром расположились на её кровати с корзинкой еды. Обнажённые. Этот неожиданный образ так ярко вспыхнул у неё в голове, что она вся затрепетала, а разыгравшееся воображение услужливо подсказало, как Мур мог бы использовать клубнику в любовных утехах.

– Приступим?

По всему её телу пробежали волны желания. Она чуть было не выпалила "да", но вовремя прикусила губу.

Он повернулся и предложил ей руку.

– Ах да. – Грейс уставилась на Мура, пытаясь прийти в себя. – Ужин.

Негодяй заулыбался.

– Да, ужин. Я даже велел подать его в столовую.

Почему она не захватила с собой веер? Он бы сейчас очень пригодился. Грейс взяла Мура под руку, но, почувствовав твердые мускулы сквозь рубашку и вечерний пиджак, просто не смогла унять воображение.

"Он может увлечь женщину куда угодно", – подумала Грейс, когда они выходили из гостиной. Может унести её со сцены, доставить на руках к обеденному столу. Отправить в рай или ад. После всего того, что она узнала о жизни, почему такие путешествия её всё ещё привлекают?

Чтобы отвлечься, Грейс решила завести разговор и выбрала проверенную и самую безопасную тему – о погоде.

Хотя Мур ясно дал понять, что ненавидит светские разговоры, он серьёзно и обстоятельно ответил на вопрос: потепление в апреле пришлось бы как нельзя кстати после холодных мартовских ветров. Но морщинки, собравшиеся в уголках глаз, выдавали его весёлое настроение.

– Несмотря на проливные дожди, говорят, что для путешествия из деревни в город дороги в прекрасном состоянии.

Грейс сделала вид, что ничего не заметила.

– Хорошие новости в преддверии сезона, – сказала она, когда они вошли в столовую, где их ожидали два лакея и Осгуд.

Столовая в доме Мура была маленькой по меркам высшего общества, за столом уместилось бы не больше десяти человек. Низкие потолки создавали интимную обстановку. Как и во всех остальных комнатах здесь царила атмосфера роскоши и покоя, что необязательно отвечало условностям. На полу лежал великолепный толстый ковёр в турецком стиле, хоть и выполненный в приглушённой цветовой гамме золотого, синего и баклажанового. Стены цвета экрю украшала белая лепнина в виде ионического орнамента, а камин из белого мрамора – простая резьба. В столовой висело всего две картины, пейзажи Гейнсборо, и единственные зеркала располагались за настенными бра лишь для того, чтобы отражать свет. Вместо газовых ламп столовую освещало золотистое мерцание свечей. Гости должны были чувствовать себя здесь непринуждённо, но Грейс не могла унять нервную дрожь предвкушения.

Лакей выдвинул для неё стул, и после того, как она села, Мур занял место слева от неё во главе стола. Он тут же наклонился к ней, будто они находились на светском званом ужине и он собирался конфиденциально сообщить ей интересную новость.

– Вы слышали, что хозяйки наконец-то подняли вопрос о шпагах на балах?

Грейс глубоко вздохнула. Слава богу, Мур решил ей подыграть и завёл безобидную беседу. Она принялась стаскивать перчатки.

– Правда? – спросила Грейс.

– Да. Наконец-то приняли решение, что если военный джентльмен намерен танцевать, он должен сдать свою шпагу. Если он этого не сделает, ни одна хозяйка или патронесса не пригласит его снова.

– Действительно замечательная новость, – ответила Грейс. – Какое облегчение! Теперь какой-нибудь лейтенант не сможет ткнуть в нас своими ножнами во время кадрили.

Как только слова сорвались с её губ, она поняла, как двусмысленно прозвучала фраза, и подавив смешок, отвернулась.

– Я мог бы сейчас высказать очень непристойный комментарий, – пробормотал Мур.

– Не надо. – Грейс покачала головой, сдёрнула салфетку со своей тарелки и прижала её ко рту, заглушая смех. – Не произносите ни слова.

К счастью, он повиновался. Через мгновение Грейс взяла себя в руки и вновь посмотрела на Мура.

– Я рада, – слегка кашлянув, сказала она, разглаживая салфетку на коленях, – что в свете наконец решили этот вопрос.

– Жизненно важный вопрос, я бы сказал. – Мур сделал паузу. – Особенно для добродетели дам.

Она бросила на него укоризненный взгляд, затем обратила внимание на лакея справа от себя. Когда слуга подал первое блюдо, Грейс уставилась в тарелку в полном замешательстве. Каша?

Сбитая с толку, она снова посмотрела на лакея, но его бесстрастное лицо ничего не выражало. Грейс опять опустила взгляд на суповую тарелку с серебряной окантовкой перед собой. Никакой ошибки. В ней была каша. Грейс перевела взгляд на Дилана в тот момент, когда слуга поставил перед ним тарелку с луковым супом-пюре. Мур рассматривал своё блюдо, и она не могла заглянуть ему в глаза, но заметила, как уголок его рта приподнялся. Внезапно она вспомнила свои собственные слова.

"Я в принципе предпочитаю простые блюда. Кашу. Отварную говядину с капустой".

На этот раз Грейс не смогла сдержаться, она разразилась смехом, который выплеснулся наружу, как вспенившиеся шампанское.

– Вы просто невозможный человек! – с трудом проговорила она между приступами смеха. – Как вы можете так меня дразнить.

Дилан оторвал взгляд от своего супа. Крошечная ухмылка исчезла, и на его лице появилось такое невинное недоумение, что она опять расхохоталась.

– Грейс, Грейс, – упрекнул он, – как вы можете такое говорить? Я всего лишь учёл ваши предпочтения.

– Давайте угадаю, на кухне меня ожидает ещё несколько полезных блюд? Возможно, отварная говядина с капустой? – предположила она, смеясь.

– Но вы и правда выразили предпочтение в пользу этого блюда.

– Выразила. Умоляю, скажите, какие блюда ждут впереди.

– На второе – хвост омара, моё любимое блюдо, хотя уверен, что вам оно не понравится. Я знаю, что вы не сторонник такой жирной пищи. Хотя, – он сделал паузу и посмотрел на неё, морщинки в уголках его глаз стали глубже, – я слышал, что миссис Марч всё-таки приготовила двух омаров. Она знает, как сильно я их люблю.

– Два хвоста омара для одного человека? Как экстравагантно.

– Разве нет? По-моему, миссис Марч приготовила для меня ещё седло ягнёнка и говядину, молодую морковь и спаржу. На десерт я попросил подать два моих любимых – лимонный торт и шоколадное суфле. Конечно, десерты вас точно не заинтересуют.

Она посмотрела на его луковый суп-пюре, потом на свою кашу.

– Полагаю, мне придётся пересмотреть свои гастрономические предпочтения и обратить внимание на ваши, – серьёзно сказала Грейс, прочистив горло.

– Правда? – Когда она кивнула, Дилан подал знак Осгуду. – Миссис Шеваль передумала, – сказал он.

Дворецкий и лакей сразу поняли, что Мур имел в виду, Осгуд махнул лакею в сторону двери столовой, и через несколько минут Грейс тоже подали тарелку охлаждённого лукового супа-пюре.

Она взяла ложку и улыбнулась.

– Знаете, какая ваша худшая черта?

– Прекрасная тема для разговора между друзьями. Продолжайте.

– Вы прохвост, и по всем правилам должны мне не нравиться. Но нет. Каждый раз, когда вы вызываете во мне отрицательные чувства, потом вы делаете что-то такое, что меняет моё мнение, – всё ещё улыбаясь, сказала она.

– Спасибо. – Он склонил голову набок, будто передумав. – Наверное.

Увидев его притворное сомнение, она улыбнулась ещё шире.

– Я понимаю, это сомнительный комплимент, но так и есть. Я хочу испытывать к вам неприязнь, но не могу.

– Почему вы хотите испытывать ко мне неприязнь?

– Потому что должна.

– Вы всегда делаете, что должны?

– Да, – соврала она.

– Если это правда, Грейс, то вы упускаете многое из того, что может предложить жизнь.

– Возможно, – ответила она, не упомянув, что уже видела многое из того, что могла предложить жизнь, и большая часть того не стоила. Грейс намеренно вернула разговор в русло светской беседы. – Сегодня утром я прочитала в "Таймс", что в настоящее время население Великобритании оценивается почти в четырнадцать миллионов человек.

Дилан со вздохом возвёл глаза к потолку.

– Грейс, пожалуйста, не заводите таких скучных тем. Давайте обсудим что-нибудь интересное. Политику, например.

Она улыбнулась, решив подыграть.

– Если вы настаиваете на столь увлекательной теме, я её поддержу. Ожидается, что билль о реформе парламентского представительства наконец будет принят Палатой лордов этой весной.

По ходу трапезы беседа превратилась в игру, в которой каждый пытался превзойти другого, предлагая для обсуждения как можно более скучные новости. К тому времени, когда подали десерт, они сошлись во мнении, что новость Дилана о том, как лорд Эш упал в обморок узнав, что его троюродная сестра, некогда отлучённая от общества, выходит замуж за торговца, выиграла. И Грейс, и Дилан признали это известие поразительным, когда лакей подал им шоколадное суфле и лимонный торт.

Она пытливо оглядела поднос, пытаясь определиться с выбором.

– Вы уверены, что не предпочли бы простой пудинг? – спросил Дилан, с удовольствием наблюдая, как она замешкалась, не в силах принять решение.

– Да, – ответила Грейс, легонько пнув его под столом. – Пожалуй, попробую и то, и другое.

– И то, и другое? – Дилан посмотрел на неё, прикинувшись удивлённым. – Но, Грейс, пудинг полезнее для пищеварения. Гораздо разумнее выбрать его.

– Я поступаю разумно, – сказала Грейс, когда лакей поставил перед ней две тарелки с десертами. – Поскольку я не могу выбрать, разумно попробовать и то, и другое.

– Мои порочные привычки быстро вам передаются, – предупредил он, когда лакей подал и ему две тарелки. Дилан быстро проглотил оба десерта с беспечным наслаждением человека, привыкшего к подобной роскоши. Грейс не стала спешить.

Она чередовала один десерт с другим, откусывая кусочек сладкого шоколадного суфле и заедая его терпким лимонным тортом. Она не могла вспомнить, когда в последний раз пробовала что-нибудь настолько вкусное. За последние месяцы из сладкого Грейс могла себе позволить только сахар к чаю, но даже от этой крошечной роскоши пришлось отказаться довольно давно. Дилан откинулся на спинку стула, зачарованно наблюдая за тем, как она ест. Наконец Грейс отложила вилку и удовлетворённо вздохнула.

– Вы не доели, – заметил он, указывая на остатки лимонного торта на тарелке.

Грейс посмотрела на него и потянулась было за вилкой, но передумала.

– Не могу, – простонала она. – Я объелась. Если проглочу последний кусочек, меня стошнит. Прошло уже много времени с тех пор, как я так сытно обедала.

Осгуд и лакей убрали десертные тарелки и расставили корзины с фруктами и сыром. Дворецкий предложил Грейс на выбор несколько десертных вин, и она остановилась на хересе. Затем он налил Дилану бренди, и слуги покинули столовую.

Дилан поднял бокал, глядя поверх него на Грейс.

– Теперь, когда ужин окончен, думаю, нам следует оставить в стороне банальные темы и поговорить о чём-нибудь важном.

Грейс подозрительно на него посмотрела.

– Почему у меня такое чувство, что вы имеете в виду какую-то конкретную тему?

– Потому что так и есть. Я хочу поговорить о вас. Хочу узнать, как девушка из корнуоллской знати, которая видела, как я дирижирую в Зальцбурге, стала уборщицей. Как женщина, которая, очевидно, имеет хорошую родословную, опустилась до торговли апельсинами на улице. Грейс, что с вами произошло?

Если бы она только знала ответ на этот вопрос. Грейс беспомощно посмотрела на Дилана.

– Со мной произошло много всего, что я предпочитаю ни с кем не обсуждать. Моё прошлое – болезненная для меня тема. Пожалуйста, не спрашивайте.

– Хорошо, – тихо проговорил он. – Тогда давайте немного развлечёмся. Чем бы вы хотели заняться?

– Почему бы вам не сыграть для меня на рояле, – с облегчением предложила она.

– Лучше вы сыграйте для меня на скрипке.

– Для вас? – Грейс покачала головой. – Ну уж нет.

– Вы говорите так, будто никогда не играли для меня раньше.

– Всего лишь однажды, я не смогла придумать тогда ничего другого.

– Имеете в виду, чтобы меня остановить? – Он надолго замолчал, уставившись в свой бокал. Потом сказал: – Знаете, вы были правы. – В его голосе прозвучали странные, мягкие нотки. Даже сидя всего в двух футах от него, Грейс пришлось наклониться вперёд, чтобы его расслышать. – Я больше никогда не пытался. Я думал об этом. Я размышлял о том, где, как и когда. Однажды даже зарядил пистолет. – Дилан не смотрел на неё, опустив густые ресницы, он не отрывал взгляда от бокала. – Мне так и не удалось приставить дуло к виску. Я всё время слышал ваш голос, который говорил мне, что это неправильно.

Грейс не знала, что сказать, поэтому промолчала.

Дилан покрутил в руке бокал и сделал глоток, затем откинулся назад и посмотрел на неё.

– Когда вы упражняетесь в игре на скрипке, чью музыку выбираете?

Грейс мило улыбнулась.

– Моцарта.

– Моцарта! – Дилан выпрямился, поставил бокал и посмотрел на Грейс, будто его ужаснул её ответ. – Этого пустышки, который за всю свою жизнь не сочинил ни одного по-настоящему значимого произведения?

– Извините. – Она изобразила раскаяние на лице. – Бетховена я тоже люблю, но его труднее играть.

– Да что же это такое! Куда делась преданность? Вы же моя муза, помните?

– Дело в том, что мне не нравится играть вашу музыку.

– Что?

– Просто ваши произведения чрезвычайно сложны! Они настолько замысловаты, что утомляют музыканта. Даже сложнее Бетховена. Знаете, как трудно сыграть ваш "Концерт для скрипки номер десять"? У меня никогда не получалось исполнить его правильно.

– Вы говорите как студентка, Грейс. Солист всегда должен играть концерт от чистого сердца, так, как он чувствует, это и будет единственно верный способ.

– Если исполнение произведения зависит исключительно от того, как его чувствует музыкант, – сказала она, улыбаясь, потому что теперь могла подразнить Мура. – Тогда почему с вами так тяжело работать?

– Мы никогда не работали вместе, – уверенно проговорил он, наклоняясь вперёд, чтобы взять виноградину из корзины с фруктами. – Я бы запомнил. Как бы там ни было, со мной не сложно. Кто сказал вам столь вопиющую ложь?

– Да все! Все знакомые мне музыканты, которые когда-то работали с вами, жалуются на то, как трудно вас удовлетворить.

– Быть солистом – совсем не то же самое, что играть в оркестре, и вы это прекрасно знаете. Кроме того, музыканты в оркестре всегда жалуются.

– Мы не жалуемся.

Он взял еще одну виноградину и надкусил её.

– Жалуетесь.

Грейс тоже взяла виноградину и возмущённо фыркнула. Но прежде чем она успела возразить, он снова заговорил.

– Где вы играли в оркестре, Грейс? Точно не в Англии.

– Нет, я играла в Вене и Зальцбурге. И в Париже. Как вы знаете, на Континенте гораздо проще относятся к женщине в оркестре. В Англии всё намного сложнее, здесь существует Гильдия музыкантов и тому подобное.

– И это глупо, если хотите знать моё мнение, – сказал он, откусывая ещё один кусочек виноградины. – Я бы взял вас в свой оркестр.

– Даже будь это правдой, вам бы не сошёл с рук такой поступок. Мужчины не дали бы вам покоя. Мне бы пришлось надеть мужской костюм, приклеить накладные усы и остричь волосы, чтобы одурачить других музыкантов.

Мур громко расхохотался.

– Вы бы не смогли никого одурачить, даже если бы попытались. Я же видел вас в костюме разбойника, помните? Что касается стрижки... – Дилан замолчал, и перестал веселиться, взглянув на плетёный пучок у неё на макушке. – Что касается стрижки волос, – нарочито медленно проговорил он, – это просто смешно. Не вздумайте.

– Спасибо за комплимент, но я не нуждаюсь в вашем разрешении.

– Опять ставите меня на место, Грейс?

– Пытаюсь. – Она снова посмотрела на него, на этот раз с сомнением. – Не думаю, что у меня получается.

– Получается, – сказал он, отправляя в рот последний кусочек виноградины. – Уверяю, у вас прекрасно получается опустить меня на землю. Увы, обожаете вы не меня, а Моцарта...

– Так нечестно! – запротестовала Грейс. – Мне, правда, нравится ваша музыка. Я просто имела в виду...

– Нравится? И только? – Казалось, Мур был действительно раздосадован, и всё же по его глазам Грейс поняла, что он опять её дразнит. – Не дай бог мне дожить до того дня, когда моя музыка будет просто нравится. Вот видите, Грейс, как вы можете легко поставить меня на место, даже не осознавая этого.

– Невозможный человек! – рассмеявшись, воскликнула она. – Тогда чего же вы хотите от музы? Чтобы я сидела весь день напролёт рядом с вами и восхваляла ваш талант?

– Именно, – подтвердил он, тоже рассмеявшись. – Именно этого я и хочу.

– Будто это и вправду вас вдохновит! Вы просто стали бы тщеславным и самодовольным и больше бы ничего не написали.

– Если бы вы для меня сыграли, я бы восхвалил ваш талант, – сказал он, оборачивая разговор в свою пользу.

– Как вы уже отметили, я играла для вас однажды.

– Пять лет назад.

– И на балу несколько дней назад.

– В составе оркестра, а я хочу услышать ваше соло.

Она скорчила гримасу.

– Я не большой виртуоз.

– Я предпочитаю судить об этом сам. – Мур встал и протянул руку. – Сыграйте мой "Концерт для скрипки номер десять".

– Что? – Теперь он не дразнил её, а говорил абсолютно серьёзно. Грейс встревоженно покачала головой. – Нет, нет и ещё раз нет.

– Почему? Друзья играют друг для друга.

Она прикусила губу и посмотрела на его протянутую руку, в отчаянии подыскивая отговорку.

– Я не могу исполнить скрипичный концерт. Без аккомпанемента оркестра.

– Я буду аккомпанировать вам на рояле, – сказал Мур в ответ на её надуманный предлог.

Грейс запаниковала. Она не хотела перед ним играть. Это же сам Дилан Мур, а не какая-то хозяйка званого ужина, которой нужны музыканты. Грейс никогда не выбирали в качестве солистки. И она никогда этого не жаждала.

– Нет, пожалуйста, я бы предпочла отказаться. Лучше вы сыграйте, а я послушаю. Это лучше и интереснее для нас обоих.

Он с улыбкой покачал головой, всё ещё протягивая руку.

– Грейс, я не собираюсь устраивать вам прослушивание.

– Я ни разу не была солисткой. А когда я играла для вас, моей единственной целью было помешать вам... – Она сделала паузу. – Вы знаете, что я имею в виду. Я не думала о музыке. Я просто взяла скрипку и начала играть.

– Вот и поступите сейчас так же.

Она не хотела. Идея сыграть для него нервировала Грейс. Его музыка была красивой и сложной, а у неё не хватало мастерства, чтобы отдать ей должное.

– Я не буду смеяться, – пообещал он, – если вы этого боитесь. И не стану критиковать.

Когда Мур взял её за руку, побуждая подняться на ноги, Грейс повиновалась. Она неохотно последовала с ним в музыкальную комнату и позволила послать лакея в её комнату за скрипкой. Грейс хотела попросить у Дилана ноты, но предполагалось, что солистам они не нужны. Она взяла скрипку и встала рядом с Муром, который уселся за рояль.

– Вам не понравится, – предупредила Грейс.

– Понравится мне или нет, не имеет значения. Вы солистка. Вы главная. А теперь начинайте.

Он приступил к игре, и она последовала его примеру. Мур облегчил ей задачу, строго придерживаясь нот первоначально опубликованного произведения, предоставив Грейс свободу действий. Она предельно сосредоточилась на игре, уверенная, что без нот забудет и пропустит какой-нибудь отрывок. Грейс не импровизировала, лишь добавляла вариации других солистов. Будь она виртуозом, то тут же придумала бы что-нибудь своё, но она не могла, не на глазах у Мура. Грейс справилась.

Доиграв до конца, она облегчённо вздохнула, ожидая вердикта Мура. Он обещал, что не будет смеяться и не станет разносить её в пух и прах, так что любые его слова будут милыми, безобидными и ужасно неискренними.

– Грейс, почему вы отказывались? Вы прекрасно играете. Единственное, вам бы не помешало немного уверенности в себе.

– Спасибо, – поблагодарила она, неловко переминаясь с ноги на ногу, – но вы заметили, что я заимствовала каждую каденцию.

– Вы импровизировали внутри каденции.

– Чтобы облегчить себе задачу.

Дилан покачал головой, не веря ей.

– Сыграйте ещё раз каденцию из первой части.

Она повиновалась, но он почти сразу же её остановил.

– Вот! – сказал он. – Например, здесь. Вы сыграли вариацию в духе Паганини. Вы вставили маленькую трель в середине, а трели обычно бывают только в конце. Ваша импровизация прекрасна и к месту. Мне понравилось.

Грейс глубоко вздохнула.

– Вам необязательно лгать.

– Я не лгу. Вы добавили дюжину таких маленьких нововведений, и все они уникальны и к месту.

Дилан встал из-за рояля и повернулся к Грейс. Она отвела взгляд, боясь посмотреть ему в глаза и увидеть в них ложь.

– Я думаю, если бы вы больше доверяли себе, – сказал он, – то смогли бы придумать свои собственные каденции, и вам даже не понадобились бы для этого мои ноты.

– Вы же это не просто так говорите?

– Даже не для того, чтобы затащить вас в постель.

Она чуть было не рассмеялась, но что-то в выражении его глазах её остановило. Никто не произнёс ни слова, в воздухе повисло тяжёлое напряжение. Грейс не могла пошевелиться. На каминной полке начали бить часы, но, когда они затихли, она понятия не имела, который сейчас час. Грейс не могла отвести взгляд от его чёрных-пречёрных глаз.

– Уже поздно.

Его голос разрушил странные чары. Она сглотнула и посмотрела на часы. Полночь.

– Да, – ответила она, внезапно почувствовав неловкость. – Мне пора отправляться наверх.

Он поклонился.

– Спокойной ночи, Грейс.

– Спокойной ночи.

Мур проводил её до выхода и открыл перед ней одну из дверей. Грейс хотела проскользнуть мимо него, но остановилась на полпути и повернулась.

– Я думаю, вы ошибаетесь насчёт себя, – сказала она. – Вы могли бы стать настоящим другом кому угодно, даже женщине.

Он взял её руку и поцеловал, а потом одарил улыбкой, которая ни в коей мере не была ни доброй, ни искренней.

– Хотите сказать, что доверяете мне?

Грейс улыбнулась в ответ.

– Ни в коем случае.

С этими словами она ушла. По пути в спальню Грейс поняла, что сейчас, возможно, вляпалась в ещё большие неприятности, чем раньше. Она сама предложила дружить в качестве компромисса. Ей нужно остаться на год, и самым разумным было сохранить между ними дистанцию, но она не чувствовала себя разумной.

У неё складывалось ощущение, словно она направлялась на край земли. Туда, где обитали драконы, где любовь и любовная интрижка – это одно и то же, где можно играть с огнедышащим драконом и не обжечься.

Она закрыла за собой дверь спальни и прислонилась к ней спиной. Грейс, спустившись вниз четыре часа назад, оказалась права в одном. Этот мужчина ей не по зубам.

Глава 8

На следующий день Грейс обнаружила, что не только Дилану Муру трудно соблюдать правила. У его дочери, похоже, была та же проблема. Проведя целый день за покупками, Грейс пришла к полному пониманию, почему стала тринадцатой гувернанткой Изабель.

– Изабель, мы закрыли тему, – сказала она, остановившись в фойе, пока два лакея, сопровождавшие их по магазинам, выносили из кареты множество пакетов и коробок. – Теперь у тебя есть уйма игрушек. Тебе не нужны экзотические домашние животные из Аргентины. Когда поедем за город, поиграешь с животными в усадьбе. А пока, если хочешь посмотреть на животных, мы пойдём в зоопарк.

Лицо Изабель исказилось от негодования.

– Другие гувернантки разрешали мне заводить домашних животных.

– Это останется на их совести, – парировала Грейс и по хмурому лицу подопечной заключила, что та больше не считает её слишком милой для гувернантки. Она передала свои плащ, шляпку и перчатки горничной и повернулась к дворецкому, который стоял рядом, ожидая указаний. – Осгуд, мебель, которую я выбрала, доставят в течение недели. Не могли бы вы проследить, чтобы её поместили в детскую, когда она прибудет?

– Сколько ещё мне вам говорить, что я не хочу жить в детской! – взвыла Изабель.

Казалось, она смирилась с ситуацией днём ранее, но сегодня всё началось по новой. Не обращая внимания на капризы Изабель, которая устала, проголодалась и, самое главное, пребывала в плохом настроении, Грейс вытащила два пакета из груды покупок на полу.

– Их я заберу, – сказала она Осгуду. – Пусть остальные покупки отнесут наверх в детскую.

– Да, конечно. – Дворецкий продолжил руководить лакеями, которые заносили в дом результаты целого дня похода по магазинам. Изабель расплакалась. Грейс взяла пакет за ручки из бечёвки и отправилась в музыкальную комнату, решив, что с неё хватит. Изабель последовала за ней. Чем ближе они подходили к комнате, где находился её отец, тем громче становились вопли.

Лакей открыл одну из двух дверей. Грейс вошла первой, следом за ней – сердитый плачущий ребёнок. Дилан уже встал из-за рояля и находился на полпути к выходу, вероятно, услышав рыдания дочери. Увидев их, он остановился.

Изабель мигом кинулась к нему.

– Папа! – воскликнула она и обняла отца. – О, папа, я её ненавижу! Она ужасная. Пожалуйста, помоги!

Грейс кивнула Дилану, не обращая внимания на разъярённую маленькую девочку, которая цеплялась за него, как за спасательный круг. Грейс прошла мимо них обоих к кушетке и поставила пакет с покупками на коричневую бархатную подушку.

– Добрый день, – вежливо поздоровалась она, стягивая перчатки и отбрасывая их в сторону. Порывшись в сумке, она вытащила охапку ниток для вышивания и пучок лент, а затем повернулась к Изабель. – С чего бы ты хотела начать: с вышивания или отделки шляпки?

Изабель громко разрыдалась. Дилан одарил Грейс долгим, задумчивым взглядом, затем убрал с талии руки Изабель и усадил её на скамейку возле рояля лицом к Грейс, спиной к клавишам. Мгновение подождал, но, поскольку Грейс так и осталась стоять, сел рядом с дочерью.

– Перестань плакать, Изабель, – велел он. – Сейчас же.

Рыдания перешли в сердитые всхлипы. Она скрестила руки на груди и с хмурым выражением на залитом слезами лице уставилась на свою гувернантку. Ничуть не впечатлившись, Грейс отвернулась и убрала нитки с лентами обратно в пакет, с помощью которых наглядно продемонстрировала Дилану свою точку зрения мгновение назад.

– Миссис Шеваль, – сказал Дилан, нарушив внезапно наступившую тишину, – я думаю, вы должны объяснить, в чём дело.

– Непременно, – сказала она. – Изабель не хочет спать в детской. Она не хочет делать уроки. Не хочет учиться вышивать подушки, или украшать шляпки, или говорить по-немецки, или заниматься математикой, или читать, или гулять в Гайд-парке. Она не хочет ни принимать ванну, ни вовремя завтракать или обедать, ни вставать по утрам. Её попытки поссориться со мной сегодня оказались тщетны, поэтому Изабель разозлилась. Короче говоря, сэр, у вашего ребёнка детская истерика.

– Неправда! – воскликнула Изабель, вытирая руками горькие слёзы.

Дилан вздохнул и откинул назад волосы, явно оценив, что Грейс предоставила ему исполнить отцовские обязанности.

– Я не хочу вышивать и украшать шляпки, – сообщила ему Изабель. – Это глупые занятия. Я не хочу изучать математику и немецкий язык. Я хочу только писать музыку, играть в игры и веселиться.

Неожиданно на губах Дилана появилась улыбка. Грейс нахмурилась.

– Не смейте её подначивать.

– Но, чёрт побери, она так похожа на меня.

В данный момент здесь было нечем гордиться.

– Изабель нуждается во всестороннем образовании, подобающем юной леди. На музыке свет клином не сошёлся.

Дилан перестал улыбаться и бросил на Грейс извиняющийся взгляд.

– Для нас сошёлся.

Почувствовав, что отец на её стороне, Изабель потянула его за рукав.

– Это был самый ужасный день, папа, – сказала она, враждебно поглядывая на Грейс. – Утром она заставила меня повторять таблицу умножения. Потом мы отправились за покупками, и она вела себя просто ужасно. Не купила ничего из того, что мне понравилось.

– Малиновый – неподходящий цвет для платья юной леди. И тебе не нужна ручная ящерица.

– Она хотела, чтобы модистка добавила на мои платья кружева, – с отвращением сказала Изабель.

– Тебе не нравятся кружева? – недоумённо спросил Дилан, Изабель раздражённо застонала. Он повернулся к Грейс, чтобы она его просветила.

– Изабель говорит, что они колются, – объяснила Грейс.

– А потом, – продолжила Изабель, как будто Грейс ничего не говорила, – когда я сказала, что голодна, она не позволила мне ничего съесть.

– Как я уже тебе сказала, Изабель, ты бы не проголодалась, если бы поела перед уходом.

Изабель снова скрестила руки на груди, демонстративно выказывая негодование, и прислонилась спиной к роялю позади себя, отчего клавиши звякнули.

– Видишь, папа? Она злая и жадная и собирается уморить меня голодом. Прямо как монахини.

Дилан посмотрел на Грейс, и в уголках его глаз опять собрались морщинки.

– На монахинь она не похожа, – сказал он дочери. –

Просто иногда ведёт себя, как они.

Грейс не нашла в этом ничего смешного. Она бросила на Дилана многозначительный взгляд, который красноречивее слов говорил о том, что он никак не содействует в сложившейся ситуации.

– Папа, ты бы видел этих нянь, которых она сегодня собеседовала в агентстве. Я увидела, как они выстроились в очередь за дверью, и до смерти испугалась, подумав, что одна из них будет в скором времени укладывать меня спать. Хорошо, что она никого из них не наняла. Я сказала, что убегу, если она это сделает.

– Не говори глупостей, Изабель, – вежливо проговорила Грейс. – Ты бы поступила крайне неразумно. Если бы ты сбежала, отцу пришлось бы послать за тобой констебля, а он гораздо страшнее, чем любая няня.

– Почему я должна учиться вышивать? – сердито спросила Изабель. – Я уверена, что возненавижу это занятие!

И так весь день. Господи, до чего же упрямый ребёнок! Грейс сделала глубокий вдох, затем медленно выдохнула, сосчитав до десяти.

– Ты же даже не пробовала. Нельзя возненавидеть занятие, которое ещё не попробовал.

– Как-то раз я попробовала шить, и мне не понравилось. Уверена, что возненавижу вышивание так же сильно. – Изабель снова обратилась к отцу, который молча слушал перепалку. – Пожалуйста, папа, – взмолилась она. – Я не хочу заниматься вышиванием, читать дурацкие стихи и учить немецкий, и я, правда, проголодалась. Миссис Марч испекла прекрасные пирожные, но она, – Изабель прервалась и указала на Грейс, – она велела миссис Марч ничего мне не давать. Она не разрешила купить ни одного платья, которое мне понравилось, и я весь день не могла играть на рояле.

– Нельзя же целыми днями играть на рояле и есть сладости. – Грейс повернулась к Дилану. – Если, конечно, вы не хотите, чтобы Изабель действительно проводила так всё своё время.

Он перевёл взгляд на дочь, которая смотрела на него так, словно распорядок дня, который составила Грейс, был варварской пыткой.

Но Дилан не клюнул на удочку.

– Я понимаю твою страсть к музыке, Изабель, как никто другой, но миссис Шеваль права. Юным леди нужно всестороннее образование. По утрам ты будешь заниматься математикой, географией, немецким языком и вышиванием, словом, всем, чем миссис Шеваль сочтёт нужным. Во второй половине дня ты сможешь играть на рояле до самого ужина.

Изабель попыталась протестовать, но Дилан не дал ей вставить слово.

– На этом разговор окончен, – сказал он голосом, который пресекал любые дальнейшие споры, и Грейс вздохнула с облегчением. – Ты будешь спать в детской и выполнять указания миссис Шеваль. Если ты её ослушаешься, я разрешаю ей наказать тебя любым способом, который она сочтёт правильным. Всё ясно?

Изабель не ответила, лишь закусила дрожащую губу. По щекам проказницы покатились слёзы. Она олицетворяла собой картину безутешного страдания.

Лёгкая улыбка на лице Дилана ясно дала понять, что он думает об этом эмоциональном проявлении.

– Кажется, тебе что-то попало в глаз, – мягко поддразнил он её. – Нужен носовой платок?

Любой другой ребёнок расстроился бы из-за того, что уловка не сработала, но Изабель была умнее. Она сменила тактику.

– Я очень голодна, папа, – простонала она, продолжая изображать из себя жертву. – Я ничего не ела перед походом по магазинам, потому что в картофельной запеканке есть горох, а я ненавижу горох, и до ужина ещё целых два часа. Можно мне что-нибудь съесть?

– Господи помилуй, – пробормотала Грейс, прижимая пальцы к вискам. – Она ведь никогда не сдастся?

Дилан с усмешкой поднял глаза на Грейс.

– Я предупреждал, что она очень похожа на меня. Я тоже ненавижу горох. – Он снова перевёл взгляд на Изабель. – Ты же будешь слушаться миссис Шеваль?

В комнате повисла тишина.

– Да, – наконец ответила Изабель.

– Пообещай мне.

Сдавшись, Изабель вздохнула.

– Обещаю. – Она с надеждой посмотрела на отца. – Теперь можно что-нибудь съесть?

Грейс решила предостеречь Дилана:

– Вы же не хотите, чтобы у неё вошло в привычку перекусывать между основными приёмами пищи. Если дать ей что-нибудь сейчас, она не станет есть ужин.

– Возможно, – ответил он, – но я помню, как долго всегда тянулось время до ужина. И после целого дня походов по магазинам и попыток командовать моей гувернанткой мне тоже хотелось есть. – Дилан обнял дочь и поднялся со скамейки, увлекая Изабель за собой. Она вскрикнула от восторга и притворные страдания мигом исчезли. Изабель обняла отца за шею, и они направились к выходу.

– Куда мы идём, папа?

– Туда, где есть еда, разумеется, – ответил он, вынося её из комнаты. – Ступай на кухню, Беатриче, ступай на кухню!

– На небо, папа, – со смехом поправила Изабель. – На небо, а не на кухню.

– Шекспир всегда давался мне с трудом. Кроме того, когда голоден, разница между небом и кухней не велика.

Грейс последовала за ними. Она была довольна, что Дилан встал на её сторону, и рада, что он уделил немного времени дочери. Испорченный ужин стоил родительского внимания, в котором так отчаянно нуждался ребёнок.

Держа дочь на руках, Дилан остановился за углом кухни, Грейс, шедшая позади, тоже замерла. Не поднося Изабель близко к дверному проёму, он слегка наклонился и заглянул внутрь кухни, а затем выпрямился.

– У нас есть прекрасная возможность, – громко прошептал он дочери, чтобы Грейс тоже его услышала. – На кухне только миссис Марч и вафельные трубочки. Я её отвлеку, а ты заберёшь тарелку. Выходи через буфетную, я последую за тобой.

Он опустил дочь на пол и неторопливо вошёл в кухню, приветствуя кухарку. Изабель сбросила туфли и стала ждать подходящего момента, выглядывая из-за двери.

Грейс наблюдала за тем, как Дилан очаровывал миссис Марч, нахваливая её стряпню, и медленно расхаживал по кухне, уводя дородную низенькую женщину подальше от вафельных трубочек. В подходящий момент Изабель на цыпочках проскользнула позади кухарки и взяла со стола тарелку со сладостями. Грейс улыбнулась, прижав пальцы ко рту.

Не издав ни звука, Изабель выбежала из кухни. Дилан задержался ещё на несколько мгновений, словно зачарованный, слушая, как миссис Марч с сильным шотландским акцентом объясняет секрет вкусного ягодного пюре со взбитыми сливками, который заключался в том, чтобы найти самый крепкий и терпкий крыжовник. Убедившись, что Изабель благополучно ушла, он откланялся, и миссис Марч вернулась к раскатыванию теста для выпечки. Дилан отправился к выходу тем же путём, что и дочь, незаметно подав Грейс сигнал рукой следовать за ним.

Она подняла с пола туфли Изабель и двинулась за ним вслед, но в отличие от отца с дочерью не сумела так же бесшумно покинуть место преступления, потому что миссис Марч оглянулась через плечо как раз в тот момент, когда Грейс пересекала кухню, и остановила её.

– А, миссис Шеваль, не уделите ли мне минутку, чтобы обсудить меню для мисс Изабель?

Когда кухарка повернулась к ней лицом, Грейс поспешно спрятала детские туфельки за спину. Миссис Марч поинтересовалась, должна ли отныне составлять меню для Изабель или Грейс предпочтет взять эту обязанность на себя? Кухарка добавила, что сегодня на ужин приготовила для Изабель пряный куриный суп и рыбный пирог, а на десерт – вафельные трубочки.

– Вполне приемлемый рацион, – ответила Грейс, стараясь сохранить серьёзное выражение лица и не выдать себя. Она надеялась, что кухарка не заметит, что десерт, о котором шла речь, только что исчез. – Если вам будет легче составлять её меню самостоятельно, то так и поступим, – сказала она, слегка кашлянув. – Прошу прощения, мне пора идти.

Кухарка кивнула и снова вернулась к раскатыванию теста. Грейс направилась к буфетной, но вдруг остановилась.

– Миссис Марч?

– Да, мадам?

– У меня есть лишь одно требование к меню Изабель. Никакого гороха. Она его терпеть не может.

Кухарка в изумлении уставилась на Грейс. Где это видано, чтобы предпочтения ребёнка учитывали в составлении для него меню? Но Грейс не стала останавливаться, чтобы объяснить: некоторые битвы просто не стоят сражения. Она проскользнула в буфетную и сбежала.

Когда Грейс вернулась в музыкальную комнату, то обнаружила, что, когда отец и дочь объединяли усилия, это означало в два раза больше неприятностей. Вокруг них царил полный беспорядок.

Оказалось, что аккуратно полакомиться вафельными трубочками – непростая задача. Трубочки имели неприятную особенность разваливаться, когда их надкусываешь, и большая часть начинки из взбитых сливок оставалась на пальцах. Но, похоже, ни Дилан, ни Изабель даже не пытались лакомиться ими аккуратно. Они сами и весь стол были усыпаны крошками и сахарной пудрой. На лацкане и рукаве чёрного пиджака Дилана красовались пятна от крема. Весь лавандовый передничек Изабель и её лицо были тоже перепачканы в сладкой начинке. Крем попал даже ей на волосы.

– О, боже. – Грейс посмотрела на них и расхохоталась. – Если бы вас увидела миссис Эллис, я даже боюсь представить, что бы она сказала.

– Вот видишь, Изабель, – доверительно прошептал Дилан дочери, – я же сказал, что она не похожа на монахинь. Они намного зловреднее.

– Думаю, ты прав, папа. Я уже сказала ей, что она слишком милая для гувернантки.

– Я так понимаю, что снова обрела твоё расположение? – Затем Грейс обратилась к Дилану. – Мистер Мур, примите мои поздравления. Вы благополучно научили дочь воровать еду у кухарки.

– Я и так умела! – сообщила ей Изабель.

Подыгрывая им, Грейс издала притворный стон.

– Вы оба безнадёжны.

– Говорите, как настоящая гувернантка.

Дилан взял с тарелки ещё одну трубочку и откусил кусочек, на стол из красного дерева вновь посыпался град крошек и сахарной пудры.

Грейс снова взглянула на оставшиеся сладости. Она тоже проголодалась, хотя и съела до этого фактически две порции картофельной запеканки. Поселившись в большом доме, где не было недостатка в пище, она, казалось, никак не могла наесться досыта.

– Можете тоже попробовать, – весело проговорил Дилан, врываясь в её мысли. – Пара трубочек не испортит вам аппетит к ужину.

Грейс оторвала взгляд от сладостей, понимая, что лакомиться трубочками после того, как заняла принципиальную позицию по этому вопросу, будет неправильно.

– Нет, спасибо, – ответила она, стараясь не смотреть на вафельные трубочки, когда шла к столу и усаживалась в кресло.

– Неужели вы никогда не крали сладости из-под носа кухарки в детстве, миссис Шеваль? – спросила Изабель. – Ни разу?

– Боже, нет! Я бы не посмела. Только не у миссис Креншоу.

Дилан кинул на неё скептический взгляд.

– Честно, – сказала Грейс. – Я никогда этого не делала. Глупо с моей стороны не воровать у кухарки, но тем не менее это так.

– Поскольку дом и всё, что в нём находится, включая трубочки, принадлежат мне, вряд ли это можно считать воровством. – Он слизнул каплю крема с большого пальца и посмотрел на свою подельницу. – Так ведь?

– Точняк, – согласилась Изабель с полным ртом крема.

– Пожалуйста, не употребляй слово "точняк", Изабель, – пожурила Грейс, – и не говори с набитым ртом. – Грейс с улыбкой посмотрела на Дилана. – Полагаю, напрямую сказать миссис Марч, что хотите трубочек, и в открытую их забрать вы не могли?

– Пропало бы всё веселье, – возразил он. – Гораздо интереснее стащить их прямо у неё из-под носа.

Изабель была с ним полностью согласна.

– Если просто попросить, это уже не то.

– Надо полагать. Но не увлекайся, Изабель, иначе миссис Марч вообще перестанет готовить для тебя сладости.

– Не перестанет. – Изабель отправила в рот последний кусочек, встала и подошла к роялю. – Ей меня не поймать.

– Как только она обнаружит пропажу трубочек, то сразу поймёт, кто это сделал, поскольку ты единственный ребёнок в доме. – Грейс снова взглянула на Дилана и тут же поправилась: – Хотя, возможно, и не единственный.

Дилан ухмыльнулся. Она застыла в кресле, наблюдая за тем, как он слизывает сливки с каждого пальца поочерёдно. Казалось бы, невинный поступок, но то, как медленно, сосредоточенно он это делал, и весёлые искорки в его глазах подсказали Грейс, что мысли Дилана были далеки от невинных.

Бесстыдник. Она опустила взгляд на стол.

– Папа? – Чары мигом разрушились, когда Изабель повернулась к ним. – Можно мне поиграть на твоём рояле? Он намного лучше, чем пианино, которое поставили у меня в детской.

Он взглянул на часы и покачал головой.

– Мне нужно поработать днём. Можешь попрактиковаться на нём вечером перед сном, если у миссис Шеваль больше ничего для тебя не запланировано.

– У меня ничего не запланировано, – сказала Грейс. – Изабель, возможно, тебе следует принять сейчас ванну. Ты вся в сливках и крошках.

Изабель искоса посмотрела на Грейс.

– В три часа дня?

– Найди Молли и скажи ей, что я велела приготовить для тебя ванну сейчас, а не после ужина. Таким образом, у тебя будет целых два часа, чтобы поиграть на рояле отца перед сном.

Изабель не нуждалась в дальнейших уговорах. Она направилась к двери, затем остановилась и с надеждой посмотрела на отца.

– Для нас обоих было бы гораздо лучше, если бы у меня тоже появился свой рояль.

– Я так не думаю.

Дилан указал на дверь.

– Папа! – Изабель тяжело вздохнула. – Я надеялась, что хоть ты понимаешь, как важно иметь хороший инструмент, – с оскорблённым достоинством сказала она, вложив в реплику всю обиду, на которую был способен восьмилетний ребёнок, затем повернулась и вышла. Лакей, стоявший снаружи, закрыл за ней двери.

– Судя по всему, – сказал Дилан, – я впал в немилость.

– Этому не бывать. Вы её отец. Она вас просто обожает.

– Только потому, что я позволил ей съесть несколько вафельных трубочек.

– Вовсе нет. Маленькие девочки всегда обожают своих отцов. – Грейс со вздохом откинулась на спинку кресла. – Она полностью меня измотала. После проведённого дня с Изабель я чувствую себя сродни жухлому листу салата.

– Подозреваю, этого она и добивалась.

– Да уж. Она решила меня измотать в надежде, что я уступлю её требованиям и не стану спорить по любому поводу.

– Держу пари, стратегия вышла не особо эффективной. Немецкий, математика, никаких перекусов между приёмами пищи. Вы превосходная гувернантка с замашками армейского генерала.

Грейс возмущённо выпрямилась в кресле.

– Армейского генерала? Ничего подобного!

– Я рад, что я не ваш подопечный, – продолжил он, игнорируя её протест, – иначе мне бы никогда ничего не сошло с рук.

– Я ангел во плоти по сравнению с гувернанткой, которая была у меня в возрасте Изабель. Миссис Филберт. Вот, кто действительно походил на армейского генерала. Она всегда держала меня в строгости и прививала самодисциплину.

– Самодисциплину, говорите. Вот, почему вы так жадно смотрели на последнюю вафельную трубочку, но не прикоснулись к ней.

– Я не смотрела на неё с жадностью!

– Прошу прощения, – серьёзно сказал он. – Кстати, я не верю, что вы ни разу не воровали сладости у вашей кухарки. Все дети это делают.

– А я нет, – сказала Грейс и рассмеялась, увидев недоверчивое выражение на лице Дилана. – Правда. Я всегда была послушной.

– А сейчас? – спросил он, опустив свои роскошные ресницы и посмотрев на её рот. – Неужели никогда не шалите?

– Нет, – повторила она. У него не получится смутить её подобными вопросами и неподобающей манерой поведения.

– Никогда?

За исключением того раза, когда она возмутила всю округу, опозорила семью и погубила свою репутацию.

– Никогда.

– Почему же?

Он не шутил, и она растерянно моргнула.

– В каком смысле?

– В прямом. Почему вы всегда такая послушная?

– Я... – Она замолчала, не в силах дать ответ, потому что никогда не задумывалась на эту тему. – Я не знаю.

Дилан слегка пододвинул к ней тарелку.

– Нет, спасибо, – твёрдо сказала она. – Я пытаюсь подать хороший пример вашей дочери.

– Я понимаю. Но Изабель сейчас здесь нет.

Он взял с тарелки последнюю вафельную трубочку. Заметив это, Грейс опустила глаза. Дилан наклонился вперёд, поднося трубочку к её губам. Она уловила приятный аромат и почувствовала острый укол голода.

Грейс посмотрела поверх трубочки и увидела улыбку на губах Мура.

– Смелей, – проговорил он низким манящим голосом. – Я никому не расскажу.

У Грейс пересохло во рту, она не могла пошевелиться. Что за нелепица воровать сладости у собственной кухарки и притворяться, будто это нечто запретное. Но то, что Грейс показалось, будто трубочка, которую он ей протянул, – самое настоящее райское яблоко, было ещё большей нелепицей.

– Вы, видимо, были очень непослушным ребёнком, – запинаясь выпалила она, вцепившись в подлокотники кресла.

– Очень, – подтвердил он. – Когда я не воровал вафельные трубочки, я только и делал... – Он замолчал и поднёс трубочку так близко, что на губах Грейс остался крем. – Я только и делал, что всё время пытался обманным путём заглянуть под юбки Микаэлы Гордон.

– Кто такая Микаэла Гордон? – прошептала она, почувствовав вкус сливок на языке, когда в рот проник самый кончик трубочки.

– Очень симпатичная рыжеволосая девчушка, – беспечно ответил он. – Дочь викария.

– Вы пытались заглянуть под юбки дочери викария, – проговорила она и не в силах больше сдерживаться надкусила сладость. Остаток трубочки треснул в руке Дилана, и Грейс проглотила часть сливочной начинки и кусочек вафли. Он аккуратно надавил двумя пальцами на её губы, ей пришлось их приоткрыть и доесть остатки трубочки. Рот наполнился взбитыми сливками. Что-то, видимо, попало ей на лицо, потому что Дилан начал смеяться и убрал руку.

Грейс тоже рассмеялась, но прежде проглотила кремовую воздушную начинку. На губах всё ещё оставалось немного сладкого крема, и она их облизнула.

Мур слегка опустил ресницы и перестал улыбаться. Он снова протянул руку и прижал испачканные в креме кончики пальцев к её губам.

Боже!

Когда Грейс посмотрела на Дилана, её окутало сладостное желание. Глаза начали закрываться, а губы приоткрылись под его пальцами. Внезапно ей в голову пришла мысль, что Мур, должно быть, проделывал подобные вещи сотни раз прежде.

Опомнившись, она отпрянула. Он убрал руку и просто смотрел на Грейс без тени улыбки на губах. В тишине раздавалось только её частое хриплое дыхание, выражение непроницаемых чёрных глаз Дилана стало почти нежным.

– У вас всё лицо в креме, – сказал он, подтверждая её подозрения. Дилан опустил взгляд и потянулся к нагрудному карману за носовым платком. На его руке всё ещё оставались взбитые сливки. Он осторожно взял белый льняной треугольник кончиками двух пальцев, затем вытащил его из кармана и протянул ей.

Грейс взяла его и промокнула рот и подбородок.

"Сотни раз прежде", – мысленно напомнила она себе, стараясь не обращать внимание на выражение его глаз. Грейс вернула ему носовой платок, которым после он вытер взбитые сливки со своих пальцев.

Как и Этьен, он был деятелем искусства, но в отличие от изящных кистей с тонкими длинными пальцами, как у её покойного мужа, Дилан обладал широкими мощными ладонями и крепкими сильными пальцами. Грейс впервые встречала такие у музыканта или художника. Они точно знали, какую силу нужно приложить во время игры на рояле и сколько нежности подарить, лаская женщину.

– У вас чудесные руки, – бездумно выпалила она и тут же себя отругала.

– Спасибо, – поблагодарил он. На мгновение повисла тишина, но он не продолжил вытирать пальцы. – Грейс?

Она не сводила глаз со стола.

– Хмм?

– Мы же просто друзья?

Грейс заставила себя встретиться с ним взглядом.

– Да.

В его глазах снова зажёгся дьявольский огонёк.

– Чёрт возьми.

Глава 9

Начало блестящее, остальное – дерьмо. Дилан застонал в творческих муках и зачеркнул только что записанные ноты. Эти аккорды должны были сделать женский лейтмотив богаче, глубже, чувственнее, но не получилось. Чего-то не хватало.

Дилан раздражённо уронил перо на исчирканный и усеянный кляксами нотный лист на рояле. Жалкий результат сегодняшних усилий. Он изучил записи, которые при всём желании нельзя было назвать музыкальной экспозицией. Ему захотелось разорвать бумагу в клочья и выбросить в мусорное ведро.

Вместо этого он потянулся к бутылке бренди. Уставившись на измаранный поправками никудышный плод своего творения, он сделал несколько больших глотков спиртного. Мысли Дилана переключились с музыки на музу. Вот уже три недели, как она живёт в его доме. Прилива вдохновения, который он испытал в тот первый день хватило на неделю, чтобы написать первую половину вступления, посвящённого мужскому лейтмотиву. Вечером, после того как они с Изабель наелись вафельных трубочек, Дилан приступил ко второй половине, пытаясь написать женский лейтмотив на основе обрывков мелодии, которую впервые услышал в "Палладиуме".

За последние две недели Дилан провёл за роялем бесчисленное количество часов, но потуги не увенчались успехом и принесли лишь глубокое разочарование и горстку сырых идей на бумаге. Женский лейтмотив просто не приходил к нему. То немногое, что получилось написать исключительно благодаря силе воле, казалось чересчур вымученным.

Он посмотрел на каминные часы и понял, что просидел в музыкальной комнате девять часов к ряду. Дилан огляделся и обратил внимание, что дневной свет уступил место полумраку, в комнате побывал слуга, потому что лампы были зажжены, а шторы задёрнуты. С головой погрузившись в работу, он не заметил, как пролетел день и наступил вечер. Почти одиннадцать. К этому времени он обычно уже наслаждался пороками Лондона.

Усердная работа над симфонией не уменьшила его потребности в развлечениях. Он по-прежнему проводил ночи за игорными столами, на вечеринках и в своём клубе. За последние две недели Дилан посетил несколько наиболее сомнительных заведений, в том числе пару-тройку борделей и притонов, развлекался и флиртовал с куртизанками, но ни с одной из них не отправился в комнаты на верхнем этаже. И всё почему? Потому что ни одна из них не была Грейс.

Идея дружбы всё ещё его не привлекала.

Он взял с рояля исписанный нотный лист и изучил его. Почему-то дружба с музой Дилана не вдохновляла. Он скомкал страницу и бросил её в кучу таких же на кушетке позади себя.

Он мог отправиться развлекаться. Дилан сделал глоток бренди и сказал себе, что не хочет отвлекаться, не сейчас. Он хотел попытаться ещё раз. Глубоко вздохнув, Дилан положил руки на клавиши, стараясь не обращать внимание на шум в голове и сосредоточиться. Снова и снова он проигрывал аккорды десятками различных способов, чтобы лейтмотив зазвучал, но всё без толку. Сколько бы Дилан ни импровизировал, общая композиция не выстраивалась.

– Чёрт, чёрт, чёрт.

Дилан резко опустил локти на клавиши, в ответ они издали неприятный диссонирующий звук, который соответствовал его душевному состоянию, но пользы для композиции не принёс. Он потёр веки кончиками пальцев. Часы пробили полночь. И по-прежнему ни одной приличной ноты. Пять лет Дилана изводил звон в ушах, и вдруг забрезжила надежда, появился набросок вступления, а потом опять голова загудела.

Возможно, он себя обманывал. Возможно, Грейс права, и муз не существует. Возможно, пять лет назад оказался прав и Дилан, и, то, что сейчас он слышал у себя в голове, было всего лишь блёклым эхом прежних сонат и симфоний.

С каждым мгновением страх охватывал его всё сильнее и сильнее, пока не вцепился мёртвой хваткой, как отчаявшаяся птица. Он хотел... Боже, он хотел снова стать самим собой. Человеком, который мог сесть и написать безупречную сонату так же непринуждённо, как простое письмо, человеком, который без труда выражал в музыке всё, что видел, слышал и чувствовал, человеком, который мог высказать посредством нот и мелодий что угодно. Снова стать человеком, которому не нужно беспокоиться о неудаче и который всегда уверен в себе.

После несчастного случая он точно так же, как и сегодня безрезультатно просиживал часами в музыкальной комнате, уверяя себя, что если только проведёт здесь достаточно времени, то случится чудо: ключик в голове повернётся, и всё снова станет на свои места. Он множество раз покидал комнату в отчаянии, пока однажды просто не перестал приходить и пытаться. В тот день его душа начала умирать.