Каждый его поцелуй

Откровенно говоря, её решительный характер его беспокоил. Женщине с таким темпераментом, как у Дилана, придётся нелегко в жизни. Он почти сожалел, что Изабель не родилась мальчиком. Но потом Дилан посмотрел на её белое платье, отделанное малиновой лентой, которая олицетворяла победу в битве за уместные цвета для маленьких девочек. По подолу шли оборки из кружева, того самого ненавистного кружева, от которого у неё зудела кожа.

– Папа!

Она пошатнулась и, споткнувшись, остановилась. Большие тёмные глаза Изабель посмотрели на него, а прелестный ротик, похожий на бутон розы, расплылся в улыбке. Дилан выкинул из головы все мысли о мальчиках.

– Можно я буду вести? – спросил Дилан.

Грейс направилась к музыкальной шкатулке, чтобы поставить вальс сначала. Дилан подошёл к дочери и взял её за руку.

– Ты мне доверяешь? – он спросил.

– Да, папа.

Изабель ответила без раздумий, в её голосе звучала убеждённость, которую она выражала совсем не часто. Она оказала ему необъяснимое доверие, которого он ещё не заслужил. Но обязательно заслужит.

– Если позволишь мне вести, – сказал он, – я не дам тебе споткнуться. Обещаю.

Изабель кивнула, Дилан посмотрел на Грейс, которая за ними наблюдала. Она напоминала тёплый весенний день. Золотистые волосы, зелёные глаза, платье персикового цвета и лучезарная улыбка. Она была самым прекрасным существом на земле, самым сладким десертом в его жизни.

Глядя на Грейс, Дилан почувствовал в своей руке маленькую хрупкую ладошку дочери. У него перехватило горло, сердце сжалось. Его захлестнули чувства, которые проникли ему в самую душу и сдавили грудь так, что ему стало трудно дышать.

Он повернул голову и посмотрел в одно из открытых окон на грушевые деревья вдалеке. Затем снова повернул голову и увидел на стене карту Девоншира. Рядом с ней висело непропорциональное изображение пони Сонаты, которое нарисовала Изабель. Неподалеку на столе из тёмного вишнёвого дерева в прозрачной стеклянной вазе находилась коллекция ракушек дочери. Он бывал здесь бесчисленное количество раз с тех пор, как они приехали два месяца назад, и всё же на этот раз он мог только в недоумении оглядываться по сторонам, как будто увидел комнату впервые.

"Дома, – тупо подумал он. – Я дома".

– Папа, ты готов?

Он посмотрел вниз, на запрокинутое лицо дочери, коснулся её щеки и наконец понял, что имела в виду Грейс в ту ночь пять лет назад, когда сказала, для чего ему нужно жить.

"Вы можете понадобиться для каких-то важных свершений".

Вот его важное свершение. И так будет сегодня и всегда, пока его не закопают в землю. Дилан крепко сжал руку дочери и глубоко, прерывисто вздохнул.

– Да, моя дорогая, я готов настолько, насколько только может отец.

Глава 19

Спустя всего час урок танцев прервал дворецкий.

– Сэр? – проговорил с порога Осгуд, слегка повысив голос, чтобы его было слышно на фоне мелодии музыкальной шкатулки. – К вам сэр Йен Мур с визитом.

Дилан остановил Изабель и посмотрел на дворецкого. Ему не хотелось прерывать танец, но он не мог позволить брату праздно проводить время в гостиной.

– Скажи ему, что мы сейчас будем.

Он посмотрел на Грейс и Изабель, а потом указал на дверь.

– Пройдёмте?

Они спустились в гостиную, где ждал Йен. При виде них брат поднялся на ноги. Когда Йен взглянул на Грейс, его глаза чуть расширились, и на обычно бесстрастном лице отразились удивление, восхищение её красотой и что-то ещё. Но невозмутимое дипломатическое самообладание вернулось к брату прежде, чем Дилан смог точно определить его эмоции.

– Йен, – поприветствовал он, – помнишь мою дочь Изабель?

– Да, конечно. – Йен поклонился. – Мисс Изабель.

– Добрый день, дядя, – ответила она и присела в реверансе, затем взяла Дилана за руку и одарила Йена надменным и величественным взглядом, достойным королевы, которых брат повидал немало в жизни. Дилан представил, как над головой Изабель всплывает надпись: "Я же говорила", будто на карикатуре Роулинсона. Губы Йена дёрнулись в лёгкой усмешке, но в остальном его лицо сохраняло серьёзное и вежливое выражение.

– А это миссис Шеваль, гувернантка Изабель.

– Ваше превосходительство. – Она присела в глубоком реверансе, как того требовал дипломатический ранг Йена. – Подать чай?

– Непременно.

Грейс позвонила в колокольчик и, когда появилась горничная, попросила принести чай, затем присела на один из стульев, которые стояли в форме двух полумесяцев в центре комнаты. Она жестом пригласила Изабель занять место рядом. Йен расположился напротив. Дилан, которому никогда не сиделось на месте, остался стоять.

В комнате воцарилась тишина. Грейс бросила на Дилана взгляд, намекая на то, что он должен взять инициативу в разговоре на себя, но в этот момент вошла Молли.

– С вашего позволения, сэр, – обратилась она к Дилану, – я собираюсь на ферму и подумала, что мисс Изабель, возможно, захочет пойти со мной и посмотреть на котят. Они как раз открыли глаза.

Изабель тут же вскочила. Йен, похоже, так и не был прощён за то, что усомнился в её родстве с Диланом.

– Папа, можно?

Встреча с котятами казалась намного веселее, чем с Йеном, и он бросил на дочь взгляд, полный зависти.

– Можно.

Она пулей бросилась к двери, увлекая за собой Молли. Грейс пришлось её остановить.

– Изабель, ты ничего не забыла?

Изабель повернулась к своему дяде, сделала ещё один реверанс и пожелала доброго дня. Получив от Йена соответствующий ответ, она в мгновение ока исчезла. Дилан рассмеялся, глядя ей вслед.

Однако, когда он вновь обратил внимание на брата, его веселье тут же исчезло. Йен снова устремил взгляд на Грейс, на этот раз более долгий, незаметно изучая её внешность. Весьма нехарактерное поведение для брата, который никогда ни на кого не смотрел дольше, чем того требовали правила приличия. Пялиться было невежливо.

Дилан не упустил из виду выражение внимательных глаз брата. Грейс в своей тактичной манере, казалось, не замечала мужского интереса во взгляде Йена, но Дилан заметил, и в нём проснулись примитивные инстинкты.

Вошёл Осгуд и поставил поднос с чаем на стол между Йеном и Грейс.

– С чем вы пьёте чай, ваше превосходительство? – спросила Грейс. Её спокойный голос так сильно контрастировал с тем, что чувствовал Дилан. Он встал спиной к окну, заслоняя собой яркий свет, чтобы его лицо оставалось в тени. Обычно Дилана не задевал интерес других мужчин к женщинам, с которыми он спал, но это была не просто какая-то женщина. Это была Грейс. Добродетельная, обходительная, благородная и великодушная Грейс, которая всего час назад смотрела на него так, словно он повелитель мира. Инстинкт собственника, который вспыхнул в нём с такой необузданной силой, был для него в новинку. Дилану это не понравилось. Он чувствовал, что задыхается, наблюдая за тем, как брат изучает Грейс. Уголки его губ опустились вниз.

Она налила Йену чай, добавив по его просьбе сахар и молоко, и подала ему чашку на блюдце. Грейс вела себя вежливо, бесстрастно и абсолютно непринуждённо.

Йен взял блюдце в той же вежливой сдержанной манере. У Дилана складывалось ощущение, будто он играет в пьесе, в которой только он не знает своих реплик. Грейс взглянула на него, но не предложила ему чай, потому что знала, что Дилан его не любит и просто налила чашку себе.

– Я читала о ваших дипломатических успехах в Венеции, – сказала она Йену, – и хочу поздравить вас с успешными переговорами. Действительно ли женитьба итальянской принцессы предотвратит войну между Австрией и Италией?

Грейс с интересом слушала, как он рассказывал о переговорах, королевском браке и итальянском национализме. Йен выглядел так, будто смотрел на неземное существо, завёрнутое в шелка персикового цвета.

Дилан отошёл от окна и встал за спиной Грейс. Встретившись взглядом с братом поверх её макушки, он намеренно положил руки на её нежные белые плечи у округлого выреза платья.

Поражённая таким интимным контактом в присутствии постороннего, она слегка пошевелилась, затем замерла. Йен приподнял бровь, неодобрительно глядя на Дилана, но он не убрал рук.

По большому счёту, Йен пришёл без какой-то конкретной цели, это был обычный визит вежливости. Йен всегда навещал Дилана, когда они находились в одном городе в одно и то же время, потому что так подобает делать. Даже когда его мысли были далеки от пристойных, Йен стремился поступать правильно.

Примерно через десять минут вежливых пустых разговоров Йен поднялся на ноги, собираясь уходить. Когда Грейс попыталась встать, Дилан убрал руки с её плеч.

– Было приятно пообщаться, ваше превосходительство, – сказала она и протянула ему руку.

Йен поцеловал её, естественно, в безупречной манере, вообще не прикасаясь губами к руке. Затем он взглянул на Дилана.

– Проводишь меня?

Просьба удивила Дилана.

– Конечно, – пробормотал он. Братья вышли на подъездную дорожку, где Йена ожидал двухколёсный фаэтон и конюх. Они остановились рядом с экипажем, но Йен не забрался внутрь, он помедлил и посмотрел на Дилана. – Я бы хотел, чтобы ты навестил меня сегодня вечером, если это возможно. В любое удобное для тебя время.

– Что? – Дилан не поверил своим ушам. Нынче его никогда не приглашали в Пламфилд. А если бы и приглашали, он бы отказался.

– Да, – сказал Йен, он выглядел серьёзным и ещё более спесивым, чем обычно. Он откинул назад прядь своих тёмно-каштановых волос. – Я прошу не из вежливости. Это важно, Дилан. Дело срочное, поэтому я бы хотел, чтобы ты приехал один, пожалуйста.

Дилан совершенно точно не собирался брать с собой Грейс.

– Хорошо. В шесть?

– Договорились.

Йен забрался в экипаж и взял поводья у конюха. Фаэтон выехал с подъездной аллеи и покатился по тенистой дорожке. Проследив за ним, Дилан вернулся в дом. Его терзало смутное беспокойство.

Когда он вернулся в гостиную, то обнаружил у входа в неё Грейс.

– Мы можем поговорить наедине? – тихо спросила она, оглядываясь в поисках слуг. Не дожидаясь ответа, Грейс направилась через коридор в маленький кабинет, Дилан последовал за ней.

Он захлопнул за ними дверь. К его удивлению, она закрыла окно. Затем Грейс повернулась и заговорила.

– Дилан, я знаю, прошло не так уж много времени с тех пор, как мы... вступили в связь, но мне нужно кое-что прояснить. – Её безмятежный голос звучал низко и холодно. – Пожалуйста, никогда больше не прикасайся ко мне на людях.

Её ледяной взгляд, словно Северный Ледовитый океан, остудил его пыл. Он изобразил на лице лёгкую улыбку, но внутри у него всё сжалось, а в ушах усилился шум.

– Мне нравится к тебе прикасаться.

– Я не могу этого позволить в присутствии посторонних. Это неприлично. Я не думала, что нужно отдельно уточнять, Дилан, ты должен сам это понимать. Что на тебя нашло? Я знаю, вы с братом не ладите, но...

– Не ладим? – прервал её Дилан. – Я видел, как он на тебя смотрел.

– Он всего лишь был подчёркнуто вежлив, чего нельзя сказать о тебе. Ты меня унизил, Дилан.

Слова больно ранили, словно удар хлыста. Дилан понимал, что парировать ему нечем, поэтому зацепился за другую часть фразы.

– Вежлив? – повторил он. – Чёрт возьми, я знаю, о чём он думал. Йен буквально раздевал тебя глазами.

К его изумлению, она не стала с этим спорить.

– Что, если и так? – равнодушно спросила она.

– Ты моя содержанка, Грейс, у него нет на тебя прав. Я лишь напомнил ему об этом факте.

– Я не твоя содержанка, Дилан. Содержанками владеют, их покупают и обеспечивают. Я не позволю тебе обращаться со мной так, будто я принадлежу тебе. Ты нанял меня на должность гувернантки твоей дочери. В нашей постели нет места деньгам. Я не содержанка. Я твоя любовница.

– В любом случае, ты моя.

– Нет, – спокойно и решительно возразила она. – Я принадлежу самой себе, и сама выбираю, кому отдаться. Ты не вправе решать за меня.

Грейс развернулась, чтобы уйти, но Дилан обхватил рукой её талию и уткнулся лицом в шею. Она застыла на месте, никак не реагируя на его объятия, и он сдался. Как только Дилан её отпустил, Грейс тут же покинула кабинет. Дверь за ней мягко закрылась. Он уставился на выкрашенную в белый цвет поверхность, задыхаясь в душной комнате.

– Моя, – проговорил Дилан, будто Грейс стояла по ту сторону, но когда он открыл дверь, снаружи никого не оказалось. Он подумал о её глазах, улыбке, о том дне в детской. В груди защемило от свирепой ревности, собственнического желания и, да поможет ему бог, от страха.

Дилан прошествовал в музыкальную комнату и сел. Никогда раньше он не испытывал подобных чувств и сам себя не понимал. Дилан открыл свои записи и принялся за работу, используя музыку, чтобы избавиться от тошнотворной ревности и страха. Погружаться в муки творчества, которые обычно терзали его в последние дни, времени не было. Он беспрерывно стучал по клавишам с такими силой и яростью, что музыка перекрывала шум в голове. Симфония получила такой неистовый финал, что когда его исполнит оркестр в полном составе, стены зала не выдержат и рухнут.

Дилан опять взялся за перо и написал внизу последней страницы одно слово: "Конец".

Тяжело дыша, он отложил перо и уставился на последнюю строчку, не в силах поверить в то, что только что сделал. Дилан закончил симфонию. После нескольких дней попыток сочинить конец, он просто сел и написал его так, как не делал этого уже много лет: не задумываясь, не напрягаясь и не отвлекаясь на шум. Он завершил целую симфонию, хотя всего несколько месяцев назад думал, что, если вообще что-нибудь напишет, это будет настоящим чудом.

Дилан громко рассмеялся от радости. Ей-богу, у него получилось. Наконец-то.

Дилан собрал ноты и спрятал их в папку, затем встал из-за рояля. Нужно найти Грейс и всё ей рассказать. Вероятно, она ещё сердится на Дилана, но обязательно его простит, ведь у неё такое доброе сердце, она просто не может его не простить. По своей природе Грейс мягкая и милая, и гораздо более великодушная, чем он заслуживал.

Дилан только собрался выйти из музыкальной комнаты и отправиться на её поиски, когда услышал бой часов. Он взглянул на каминную полку и понял, что уже шесть вечера.

Господи, он уже должен быть в Пламфилде. Йен разозлится, когда Дилан явится на час позже, но ехать всё равно нужно. Он помирится с Грейс вечером, когда вернётся. Ночью в коттедже Дилан добьётся её прощения любым способом, который придётся ей по душе.

Поездка на лошади занимала меньше времени, чем в экипаже, поэтому Дилан отправился в Пламфилд верхом и опоздал только на сорок пять минут. Он ожидал, что брат рассердится, но Йен повёл себя весьма спокойно. Дилан объяснил, что потерял счёт времени из-за новой симфонии. Брат выслушал его и не высказал ни малейшего упрёка. Казалось, он был поглощён другими мыслями. Видимо, Йен действительно собирался обсудить с ним жизненно важное дело.

Йен давным-давно привык ко всевозможным культурным особенностям людей и деликатным политическим ситуациям, и каким бы важным ни был обсуждаемый вопрос, он никогда не переходил прямо к делу. Брат отвёл Дилана в гостиную и налил вина им обоим, затем они больше часа вели беседу на отвлечённые темы.

Сначала они обсудили дела в поместье, затем Йен перевёл разговор на Изабель. Он спросил, что Дилан намерен делать с дочерью. Дилан ответил, что она останется жить с ним, а через год или два, когда Изабель подрастёт, они вместе отправятся путешествовать. Этот план пришёл ему на ум во время беседы.

– Молодой женщине не стоит надеяться на то, что она сможет выйти за рамки ограничений светского общества, – предостерёг Йен. – Её будущее ничем не отличается от будущего всех женщин: достойный брак и дети.

Одной мысли о неизбежной судьбе дочери хватило, чтобы Дилан возмутился. Он небрежно упомянул Сапфо, Марию Терезу Аньезе и других женщин и попытался убедить себя, что Йен не виноват в том, что он такой скучный и заурядный, как проповедник.

– Значит, по крайней мере, до тех пор она остается на попечении миссис Шеваль? – спросил Йен.

Вопрос был вежливым, но при одном упоминании Грейс Дилан сжал зубы, каждый мускул в его теле напрягся. Он встретился взглядом с братом, который сидел в пяти футах от Дилана.

– Да.

Йен вздохнул и откинулся на спинку стула.

– Дилан, что касается той женщины. Ты ведь знаешь о ней?

– Что именно? Она вдова, родом из Корнуолла, выросла в хорошей семье.

– Нет, я имею в виду, ты знаешь, кто она? Кто её муж и тому подобные факты.

– Она сбежала и тем самым опозорила семью, – раздражённо ответил Дилан, – хотя я понятия не имею, как ты об этом узнал. Уверен, что это оскорбляет твои чувства, но не мои. И я не беспокоюсь за дочь. Грейс – превосходная гувернантка, и Изабель прониклась к ней симпатией.

– Да, но, Дилан, ты, конечно, знаешь... – Йен замолчал и сделал глоток портвейна, судя по виду брата, ему было необходимо это сделать. – Ты живёшь в Девоншире уже два месяца, – проговорил он, словно размышляя вслух. – И ничего не слышал.

Крошечные волоски на затылке Дилана встали дыбом. Он сделал большой глоток кларета.

– Йен, ради бога, давай не будем ходить бесконечными дипломатическими кругами. Что бы ты ни хотел мне сказать, говори прямо. – Он поднял бокал, намереваясь сделать ещё один глоток вина.

– Она вдова Этьена Шеваля. Должно быть, ты и так это знаешь... – Он деликатно замолчал.

Дилан застыл, не донеся бокал до рта.

– Этьена Шеваля, художника?

– Да. Великого Шеваля.

Дилан издал смешок.

– Ты, должно быть, ошибаешься. Шеваль – весьма распространённая фамилия.

– Его картины всё подтверждают. Я узнал её в тот момент, когда увидел.

"Француз... на десять лет старше... Не из тех, кто остепеняется... Что вас, деятелей искусства, так мучает"?

Всё сходится. Он вдруг понял это с кристальной ясностью. Конечно, она разбиралась в деятелях искусства. Она была замужем за одним из них. Почему Грейс не рассказала ему, кем был её покойный муж? Шеваль, художник. Какое это имело значение? Дилан закрыл глаза, внутри него что-то надломилось. Если бы это не имело значения, она бы ему рассказала.

– Мне всё равно, что она твоя содержанка, – проговорил Йен, Дилан открыл глаза, – если ты не будешь это афишировать. Но подумай о дочери.

Грейс прекрасно ладила с Изабель. Дилан не понимал, как тот факт, что Грейс была вдовой художника, пусть и скандально известного, может повлиять на дочь. Он осторожно поставил бокал на стол.

– Что ты имеешь в виду, Йен?

– Даже ты должны понимать, что такая женщина не может быть гувернанткой Изабель. Когда станет известно, что она живёт в твоём доме...

– Я всё равно не понимаю, почему тебя так волнует моя содержанка.

– Шеваль покончил с собой два года назад. Насколько я понимаю, он уморил себя голодом после того, как она от него ушла.

Дилан схватил бокал с вином мёртвой хваткой. Он лучше других понимал, как отчаяние может довести человека до самоубийства, но вряд ли Грейс могла быть в этом виновата. Каждый волен выбирать сам свою судьбу.

– Шеваль всегда был неуравновешенным человеком, – продолжил Йен, – ему вечно не хватало денег. После его смерти в Вене кредиторы забрали всё, включая его картины. Но несколько месяцев назад, когда граф д'Оген умер, обнаружилось три полотна, которых не было среди конфискованных.

– И?

– Они нашлись в частной коллекции д'Огена в Тулузе. Кстати, его мать – англичанка. Она выставила всю коллекцию сына на аукционе Кристис. Никто и не подозревал о существовании этих трёх картин Шеваля, потому как не сохранилось ни набросков, ни упоминаний о них в его рабочих тетрадях. Картины продаются по отдельности, и каждая, без сомнения, обойдётся в кругленькую сумму. Что логично, потому что они великолепны. Я их видел.

– Боже мой, Йен, ты когда-нибудь перейдёшь к делу? Скажи прямо, что ты имеешь ввиду, чёрт возьми, или я тебя придушу! Какое отношение картины Шеваля имеют ко мне или моей дочери?

Йен встал и подошёл к письменному столу у стены гостиной. Из единственного выдвижного ящика он вытащил брошюру и принёс её Дилану. Каталог Кристис к предстоящему аукциону.

– Страница девятнадцать.

Дилан открыл брошюру, пролистал эскизы столовых приборов эпохи Людовика XVI, елизаветинских гобеленов и римской керамики. На девятнадцатой странице была представлена гравюра одной из трёх картин, выставленных на аукцион, с изображением обнажённой натуры. Первая подпись гласила: "Зеленоглазая девушка на кровати".

Грейс. Она полулежала на кровати, опираясь на бедро и руку. Она была полностью обнажена, волосы распущены, жизнерадостное лицо светилось улыбкой, любой мужчина с радостью забрался бы к ней в постель. Дилан перевернул страницу и увидел ещё два изображения обнажённой натуры. Зеленоглазая девушка в ванне. На качелях.

Дилан уже прекрасно изучил тело Грейс. Перед его глазами промелькнули её грудь, ноги и ягодицы, очаровательные ступни и длинные и ниспадающие волосы. Теперь все мужчины могли разглядывать её прелести в каталоге и делать ставки. Дилан наконец понял, почему брат так пристально разглядывал её накануне, хотя Йену было несвойственно пялиться на людей. Он представлял себе её обнажённое тело.

В голове зашумело. Сердце сжалось. В глазах защипало.

Он поднял взгляд. Ему захотелось броситься на брата и избить его до полусмерти просто за то, что он увидел нагую Грейс.

Йен догадался о чувствах Дилана. Он пристально посмотрел на него в ответ. Дилан на мгновение закрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. В этом не было вины Йена. Любой мужчина, увидевший эти картины, уставился бы на Грейс, если бы она сидела напротив.

Как ни странно, но Дилан пришёл в ярость не только из-за выставленного на всеобщее обозрение тела Грейс. Шум в ушах перешёл в пронзительный звон, сердце было готово выскочить из груди. Всё дело было в её лице. Дилан никогда не видел на её прекрасном лице такого выражения.

Ему показалось, что он разваливается на части. Руки задрожали, каталог упал на пол лицевой стороной вверх. Дилан наклонился вперёд, упёршись локтями в колени, и уставился на лицо Грейс на странице каталога. Неудивительно, что Шеваль считался одним из величайших художников своего поколения. Он с точностью передал то, что видел перед собой: лицо молодой женщины, которое светилось любовью и обожанием.

"Я любила мужа".

Теперь он знал, насколько сильно. Эта любовь навсегда осталась запечатлённой на холсте. Теперь любой мужчина, мог восхищаться ею, желать и обладать, пусть даже только в своём воображении. Йен назвал картины великолепными, и Дилан понимал почему. Когда-нибудь их повесят в музее, чтобы люди могли на них глазеть. С этих картин Грейс дарила всем мужчинам взгляд полный любви, хотя должна была так смотреть только на Дилана.

– Боже, – пробормотал Йен. – Ты в неё влюбился.

Дилан задыхался. Внутри него закипала ярость, затуманивая рассудок. Нужно уйти, выйти на свежий воздух, отправиться куда угодно. Он больше не мог оставаться здесь ни минуты.

Он схватил каталог, встал и откинул назад волосы. Дилан вышел от Йена, покинув дом своего детства, судорожно глотая свежий воздух. Он сел на лошадь и поскакал прочь, не разбирая дороги. Лишь одна мысль не давала ему покоя: Грейс никогда не смотрела на него с такой любовью. Ни разу.

Глава 20

В ту ночь Дилан так и не появился в коттедже. Грейс прождала его несколько часов, но он так и не пришёл. На следующее утро он тоже не вернулся, и она решила, что Дилан остался на ночь у брата. Видимо, у них накопилось много неотложных дел.

Когда он заявился домой, было уже далеко за полдень. Изабель отправилась на ферму вместе с Молли, а Грейс высаживала герань на солнечном участке сада. Она не знала, что Дилан вернулся, и поняла это только тогда, когда его широкоплечая тень упала на участок земли, на котором она работала.

– Наконец-то! – с облегчением воскликнула она, повернулась к нему и встала, отряхивая грязь с рук. – Я уже начала беспокоиться.

Грейс посмотрела на Дилана и всё поняла. Он решил закончить их отношения.

Сердце отвергало эту мысль, но разум всё понял. Настал неизбежный финал. Грейс всегда о нём знала. Дрожь сотрясла её изнутри, и она обхватила себя руками, чтобы не разбиться вдребезги. Грейс попыталась убедить себя, что ошиблась.

– Я хочу, чтобы ты покинула мой дом, – сказал он. – Сейчас. Сегодня.

Не ошиблась.

Она опустила взгляд на пачку бумаг в его руке. На её глазах он бросил их в пустую корзину рядом с горшками с геранью. Документы и банкноты. Сверху на них приземлилось что-то маленькое и тяжёлое. Ключ.

– Почему? – спросила Грейс, пытаясь собраться с мыслями, но её разум заволокла густая, как дёготь, пелена.

– У меня есть охотничий домик в Уэльсе, который я унаследовал от матери. В нескольких милях от Оксвича, в Суонси. Он твой. Вот дарственная с моей подписью. Слуга и его жена присматривают за домом. Я написал им письмо, известив, что ты новый владелец и отныне будешь там жить. Среди бумаг ты найдёшь билет на пароход, чтобы переправиться через Бристольский канал и пятьсот фунтов стерлингов. Я послал срочное сообщение своим поверенным в Оксвиче, к твоему приезду они переведут остальные пятьсот фунтов на твой счёт. Там... по-моему, там есть сад.

Он запнулся на последнем предложении, и это чуть не сломило Грейс. Она глубоко вздохнула и сделала самое трудное в своей жизни, что оказалось даже труднее, чем уйти от мужа или увидеть лица сестёр. Грейс посмотрела в угольно-чёрные глаза Дилана.

– Почему ты так поступаешь? Почему? Из-за нашей вчерашней ссоры? Если так, то... – Она замолчала, поняв, что у неё дрожит голос. Ещё чуть-чуть, и она впадёт в отчаянье и начнёт умолять и задавать вопросы, как брошенная любовница. Грейс так не поступит. Дело было не в ссоре. Она выдержала его пристальный взгляд в ожидании ответа.

Но он так и не последовал. Дилан первым отвёл взгляд и наклонился, чтобы поднять корзину. Свободной рукой он расправил документы и собрал десятифунтовые банкноты в аккуратную стопку.

– Если тебе что-нибудь понадобится... – Он замолчал, его руки замерли. Грейс начала охватывать паника.

– Ты получила свой коттедж, – сказал Дилан вместо того, что собирался сказать изначально. Он небрежно протянул корзину и проговорил: – Вот. Уходи.

Когда Грейс не взяла её, он поставил корзину обратно на газон. Она знала, что он может вести себя холодно, но чтобы настолько! Дилан общался с ней в резкой манере и отказывался отвечать на вопросы.

– Я знала, что однажды всё закончится, – проговорила она. – Просто я не ожидала, что это произойдёт так скоро.

У неё болезненно сжалось горло, и она больше не смогла произнести ни слова. Дилан бросал её, как поступал со всеми своими любовницами. Что тут можно добавить?

Это был всё тот же мужчина, который так самозабвенно занимался любовью, словно боготворил Грейс, который мог одной улыбкой заставить женщину поверить во что угодно, который писал прекрасную полную любви музыку, и лишь сам Бог был способен составить ему в этом конкуренцию. Мужчина, который не задумываясь мог отправиться к шлюхе, но возненавидеть себя за это, потому что довёл дочь до слёз своим поступком. Мужчина, который вселил в Грейс желание жить и смеяться, но уничтожил всего несколькими словами, а потом одарил безразличным взглядом, словно она была незнакомой.

– Ты хотел застрелиться, – проговорила Грейс. – Зачем я тебя остановила?

Не в силах больше смотреть на Дилана, она отвернулась и бросила взгляд на герань, которую только что посадила. На всю жизнь ей запомнится именно этот оттенок красного.

– Ублюдок. Господи, – задохнулась она, – какой же ты ублюдок. Почему именно сейчас? Почему так? Без объяснений?

Бежали секунды, а Дилан так и не отвечал. Грейс обернулась и обнаружила, что он ушёл.

Грейс опустилась на колени. Ей хотелось заплакать, но боль была невыносимой. Она начала всхлипывать, давясь воздухом, который обжигал лёгкие. Грейс всё ещё не могла поверить в то, что он только что сделал.

Нужно взять себя в руки. Что, если Изабель вернётся домой и застанет Грейс в таком состоянии? Огромным усилием Грейс заставила себя прекратить рыдать.

Через мгновение она взяла корзину и поднялась на ноги. Грейс посмотрела на ключ, лежавший поверх стопки документов, и подняла его. Он был совершенно обычным, но она изучила его в солнечном свете, словно самую важную вещь в мире. Её охватила странная отрешённость, будто она наблюдала за собой со стороны. Руки и ноги онемели, но корнуольский здравый смысл возобладал. Грейс сжала ключ и положила его в карман. По крайней мере, ей есть куда податься. Главное постараться не думать о том, насколько мрачной казалась эта перспектива.

Она пролистала сопроводительные документы и дарственную, на которых стояло её имя, и посмотрела на аккуратную стопку банкнот. Ей захотелось отправиться за Диланом, кинуть всё это ему в лицо и снова назвать ублюдком.

Но она этого не сделала. Грейс взяла документы, запечатанное письмо и ключ. Всё, как они и договаривались с самого начала, и если он решил расторгнуть их сделку досрочно, глупо отказываться от денег и коттеджа. Где-то же нужно будет поселиться, раз ей придётся отсюда уехать.

Грейс посмотрела на деньги. Она возьмёт только то, что ей причитается, поэтому вытащила две десятифунтовые банкноты за свои новые платья, а остальные деньги сунула в карман и пошла к дому.

Она решила оставить две банкноты рядом с его роялем, там, где он сразу их найдёт. На пюпитре лежала папка с нотами. Грейс открыла её и вложила деньги в ноты его законченной симфонии. Наверняка здесь они сразу попадутся ему на глаза.

Грейс собралась уходить, но вдруг заметила название, написанное вверху страницы, и замерла.

"Любовница". Грейс поняла, что эта симфония была о ней. Об их романе. Она пролистала страницы и насчитала четыре части. Его симфонии всегда состояли из четырёх частей. Грейс вытащила последний лист, внизу которого рукой Дилана было написано "конец".

Дилан завершил симфонию, а с ней и их роман. Разумеется. Грейс с самого начала знала, каков будет финал. Художники и их картины. Композиторы и их музыка. Все они были одинаковы. Работа превыше всего. Картина или симфония всегда означали для них весь мир.

Грейс заплакала. Ноты перед её глазами стали расплываться, слёзы стекали по лицу и падали на записи Дилана, размывая чернила. Она уронила страницу, не обратив внимания на то, куда она упала, отодвинула скамью и подняла с пола корзину с документами. Грейс позвала Осгуда и попросила послать за каретой. Слава богу, он и словом не обмолвился ни о слезах, заливших её лицо, ни о сбивчивой речи. Выражение его лица даже не изменилось.

"Должно быть, он привык к рыдающим женщинам, которые просят подать карету", – подумала она, пока бежала в свою комнату. Горько осознавать, сколько раз дворецкий наблюдал это зрелище раньше.

Она бездумно собрала вещи, запихав одежду в саквояж, даже не потрудившись её сложить. Единственная мысль Грейс была только о том, как бы побыстрее убраться отсюда. Она сложила свои альбомы для вырезок, бросила сверху документы, ключ и деньги, застегнула саквояж и побежала к ожидавшему экипажу. И ни разу не оглянулась назад. Когда карета проезжала мимо её коттеджа по дороге в деревню, Грейс отвернулась не в силах на него посмотреть.

Только оказавшись в деревенской гостинице в ожидании почтовой кареты, которая должна была прибыть на следующий день, Грейс поняла, что не попрощалась с Изабель. Придётся написать ей письмо, потому что вернуться она уже не сможет. Нельзя вернуться в прошлое. Нельзя ничего изменить. Той ночью, лёжа на жёсткой кровати в гостиничном номере, Грейс впервые за много лет заснула в слезах. Когда же наконец она усвоит самый важный урок в жизни? Вторых шансов не бывает, даже в любви.

К тому времени, когда Дилан вернулся к Найтингейл-Гейт, уже смеркалось, но он не пошёл в дом. Вместо этого он оставил лошадь в конюшне с грумом и отправился на прогулку. Сумерки сменились темнотой, но Дилан по-прежнему не возвращался в дом. В течение последующих часов он прошёл пешком так много миль, что сбился со счёту. Дилан посетил все места, где он побывал с Грейс, вспомнил всё, чем они занимались. Он спустился к их любимому месту для пикника на берегу, отправился на мельницу и вдыхал аромат грушевого масла до тех пор, пока его не затошнило. Он полежал на траве под звёздами.

Дилан пришёл в коттедж, лёг на матрас и стал мучить себя воспоминаниями обо всём, что происходило между ними в этой комнате. Дилан попытался заснуть без неё, но не смог и просто пролежал долгое время, не сомкнув глаз.

Он посадил её герани при лунном свете, потому что она оставила их рядом с горшками, на земле. Дилан мог бы позвать садовников, но они спали, а, как однажды сказала ему Грейс, слуги много работают и нуждаются во сне.

Дилан никак не мог выбросить из головы выражение её лица на картинах, ревность к мужчине, которого она так любила, съедала его заживо. Грейс никогда не полюбила бы Дилана так же сильно. Как это возможно?

Кто-нибудь счёл бы всю ситуацию очень забавной. Как бы смеялись его враги, если бы узнали. Прекрасная шутка. Дилан Мур приревновал женщину к другому, к тому же покойнику. Раскапывая землю для герани, он понял, что никогда не ревновал, потому что не испытывал к женщинам столь сильных чувств. В этом и заключалась горькая правда. Дилан никогда никого не любил больше, чем себя или свою музыку.

"Ты не знаешь, что такое любовь".

Грейс была права. Дилан думал, что любил Микаэлу. Девушку, которая отказала ему, высказав вескую, уважительную причину, почему он никому не отдавал своего сердца. Но на самом деле то была не любовь.

Дилан ругал себя на чём свет стоит за то, что натворил, пытаясь понять, почему он оттолкнул от себя женщину, которая впервые зародила в нём чувства. После шести часов бесцельного блуждания по сельской местности Девоншира он так и не нашёл причины. Ему вспомнилось выражение её глаз. Нет, он не будет думать о её глазах.

Дилан вернулся в дом незадолго до рассвета. Он поднялся наверх, в комнату Грейс, но она оказалась пуста. Все вещи Грейс пропали.

Он отправился в комнату Изабель и заглянул внутрь. Подняв высоко лампу, он увидел, что она спит. Вместе с ней в постели лежала Молли и крепко её обнимала. Видимо, перед тем как заснуть, дочь горько плакала, а няня её утешала. Музыка и способность причинять другим боль – вот его величайшие дары.

Дилан спустился вниз, подошёл к роялю и сел. Когда он открыл ноты на пюпитре, из них выпорхнули две десятифунтовые банкноты и приземлились ему на колени. Он уставился на них, не сразу поняв, откуда они взялись. Она вернула деньги за новые платья.

"Грейс, – подумал он, глядя на деньги. – Почему ты мне о нём не рассказала?"

Если бы он знал... если бы он только знал. Но ведь он знал. Она ему рассказала.

"Я любила мужа".

Он просто не слушал. Дилан не хотел знать, не хотел думать, что какой-то другой мужчина до него мог иметь для Грейс большее значение. Он никогда прежде не задумывался о чудовищных размерах своего эго. Размышляя о нём сейчас, он понял, что позволил своим эго и эгоизму причинить боль самой замечательной, самой яркой женщине в его жизни. И возненавидел себя за это.

– Папа?

Дилан поднял глаза и увидел рядом с собой дочь. Он даже не слышал, как она вошла.

– Что ты здесь делаешь в такой час?

– Меня разбудил свет лампы, когда ты заходил.

– Тебе нужно вернуться в постель, – сказал он и встал. Дилан поднял дочь на руки и направился к выходу.

– Почему, папа? – спросила Изабель, уткнувшись ему в шею.

От ответа его спасла Молли, которая спускалась по лестнице с зажжённой лампой в руке и лихорадочным выражением на лице.

– О, сэр, – выдохнула она, – простите. Я проснулась, а её нет рядом. Я очень извиняюсь.

Она решила, что её сейчас уволят. Дилан посмотрел поверх головы дочери в испуганное лицо няни и сказал:

– Всё в порядке, Молли. Всё в порядке. Просто помоги мне уложить её обратно в постель.

Няня последовала за ним вверх по лестнице. Изабель ничего не говорила, пока он укладывал её в постель. Дилан подумал, что она решила оставить тему, но ошибся.

– Почему ты её отослал, папа?

Он замер, держа в руке край одеяла, и посмотрел в лицо дочери.

"Не плачь, – мысленно умолял он, глядя на подозрительный блеск в её глазах. – Не плачь больше, я этого не выдержу".

Вот ещё один человек, о котором он не думал, поступая, как ему хочется. Дилан не подумал о том, каково дочери было потерять мать, а затем и гувернантку, с которой она к тому же подружилась. Нет, он не думал ни о ком, кроме себя, своих чувств и своей боли. Наблюдая за тем, как по лицу дочери, и без того опухшему от горя, снова текут слёзы, Дилан опустился на колени рядом с кроватью.

"Теперь я знаю, Грейс. Теперь я знаю, что такое любовь".

– Она уехала из-за тебя.

Он не стал этого отрицать. Не смог. Хотя ему и не хотелось ещё больше расстраивать свою беззащитную дочь, которая так сильно его обожала, что считала рыцарем на белом коне. Дилан смахнул слёзы с её щёк кончиками пальцев.

– Да.

– Почему, папа? – спросила она сквозь слёзы. – Почему?

Дилан замешкался.

– Я думал, тебе не нравится Грейс.

– Так вот почему ты её отослал? – Она посмотрела на него, словно на безнадёжного тупицу. – Так было сначала, сто лет назад. Я говорила тебе, какие бывают гувернантки, но она не позволила мне вытирать об неё ноги. И Грейс не глупая и не жалкая, она начала мне нравиться. Несмотря на то, что Грейс главенствует, она не обращается со мной как с маленькой, а относится по-человечески. Вот почему она мне нравится. – Изабель села и обхватила его лицо ладонями. – Она тебе тоже нравится, папа. Молли так сказала. Я слышал, как она говорила это миссис Блейк.

Откуда-то из-за его спины послышались всхлипы Молли. Боже всемогущий, неужели все женщины в этом доме собрались плакать?

Дилан отнял ладони Изабель от своего лица и взял их в руки. Он попытался нащупать твердую почву под ногами, но без Грейс земля уходила из-под ног.

– Ты слишком много подслушиваешь.

– Она тебе нравится, но ты её отослал.

– Почему же вы с ней всё время ссорились? – парировал Дилан, и отпустил её руки, чтобы уложить Изабель в постель и подоткнуть одеяло.

– Она хочет, чтобы я хорошо себя вела, и я знаю, что должна, но это трудно. – Изабель заворочалась. – Папа, ты слишком туго натягиваешь одеяло.

– Извини.

Дочь подняла на него глаза.

– Ты ведь понимаешь, что я имею в виду под хорошим поведением?

– Да, милая, – ответил он. – Понимаю.

– Так почему ты её отослал?

Он беспомощно посмотрел на Изабель.

– Я не знаю.

– Иногда я что-то делаю и не знаю почему. Все так иногда делают. Ты просто должен всё исправить.

Исправить. Как же! В восьмилетнем возрасте кажется, что можно всё исправить, как бы плохо ни шли дела.

– Ты должен её вернуть, – сказала Изабель. – Я уже всё спланировала.

– Ты всё спланировала?

Она кивнула.

– Я подумала, что если она тебе нравится, ты мог бы на ней жениться, и тогда у меня бы появилась мама. Но теперь ты её обидел, довёл до слёз, и она ушла.

Его охватил стыд. Скольких женщин он довёл до слёз? Дилан знал, что их было слишком много. Слишком.

– Тебе придётся извиниться, – сказала Изабель, – а это всегда тяжело. Подари ей ещё цветы. Я всегда так делаю, и она меня прощает.

Извиниться и подарить цветы. Сколько раз он использовал эти приёмы с женщинами? Дюжины. Эти поступки для него ничего не значили. Он совершал их легко и непринуждённо, потому что его никогда по-настоящему не волновал результат. Дилан наклонился и поцеловал Изабель в лоб.

– Спокойной ночи.

Он натянул одеяло ей до подбородка и вышел из детской. Дилан спустился вниз и, поскольку идти ему было некуда, сел за рояль и принялся играть первое, что пришло в голову. Единственное, что он умел делать. Больше отвлечься было нечем.

Он не мог опять начать заглушать боль опиатами и гашишем, не мог вернуться в мир азартных игр и распутных женщин. Других женщин. Назад дороги не было. Теперь Дилан не мог спрятаться под своей привычной маской, он стал уязвим, ему было некуда бежать, и от него зависела дочь. Он перестал играть на рояле.

– Грейс, – проговорил он в отчаянии, – как мне растить её без твоей помощи? Я не знаю, как быть отцом.

Дилан не знал стольких вещей. Он сам себя не знал, в отличие от Грейс. Она поняла его с самого первого мгновения. Дилан посмотрел на ноты на пюпитре и уставился на симфонию, названную в её честь. В честь самого великодушного сердца, которое он ранил, в честь девушки с зелёными глазами. Эти глаза будут преследовать его всю оставшуюся жизнь, потому что любовь, которая в них светилась, была обращена не на него.

Дилан любил Грейс. Теперь он это понял. Но уже слишком поздно.

Она назвала его ублюдком и была права. Дилан закрыл лицо ладонями. Он ничего не мог сказать, чтобы её вернуть, ничего не мог сделать, чтобы получить желаемое.

Но, возможно, он мог кое-что для неё сделать. Дать ей то, чего она хотела. Дилан встал. Близился рассвет, а дел ещё много.

Через два часа он снова вернулся в Пламфилд. Дилан настоял, чтобы Йена немедленно разбудили, несмотря на раннее утро.

Несколько минут спустя в гостиную вошёл Йен в халате.

– Дилан, что ты здесь делаешь?

– Мне кое-что нужно. – Он посмотрел брату в глаза. – Услуги дипломата.

Глава 21

Грейс старалась полюбить Уэльс. Шли недели, она пыталась не сравнивать его с Девонширом. Её коттедж на скалистом утёсе у моря был небольшим, но уютным. С соломенной крышей и садом вокруг. Внутри даже присутствовала кое-какая мебель, чего она никак не ожидала. Если много не тратить, то получится долгое время прожить на тысячу фунтов, которые дал ей Дилан. Лучше не думать о Дилане. Грейс перестала обрывать засохшие цветки с шиповника в саду и закрыла глаза, пытаясь выбросить его из головы. Но он не собирался покидать её мысли. Воспоминание о Дилане преследовало её повсюду, как тень, и бередило рану на сердце, которая никак не заживала. Расставшись с Этьеном, Грейс ушла без сожаления, потому что в глубине души рассталась с ним задолго до того, как собрала вещи и уехала. С Диланом всё было по-другому, она сожалела об их разрыве постоянно. И постоянно испытывала боль.

Наступил сентябрь, стало прохладно и подул пронизывающий ветер. Прошло два месяца с тех пор, как Грейс покинула Найтингейл-Гейт, хотя казалось, что пролетели годы. Никогда ещё дни и ночи не тянулись так долго.

Она должна была возненавидеть Дилана. Она пыталась, но поддерживать в себе это чувство оказалось так сложно, особенно когда в Дилане было столько всего того, что она любила. Его творческий потенциал, его энергия, способность слушать и запоминать то, что она ему говорила, любовь к дочери и то, как он бесстрашно взял на себя ответственность за своего ребёнка. Грейс скучала по его обаянию и чувству юмора, не могла забыть, как он встал на её сторону в конфликте с семьёй. Скучала по его поцелуям. Она скучала по нему так сильно, что это причиняло боль. Если бы она его возненавидела, ей было бы намного легче вынести расставание.

Грейс сдалась, решив оставить в покое увядшие цветки. Глупое занятие, особенно сейчас, когда на шиповнике вот-вот появятся плоды, но ей нужно было чем-то заняться. Возможно, лучше пойти на прогулку.

Она оглянулась на зелёные, окутанные туманом холмы позади себя и подняла глаза к небу. Снова собирался дождь. Казалось, в Уэльсе дождь идёт, не переставая. Она сунула садовые ножницы в карман фартука и отправилась в сторону холма. Лучше ей действительно сейчас прогуляться. Небольшой дождь не помеха.

На дороге показался экипаж, который свернул на просёлочную дорогу, ведущую к её коттеджу. Грейс с удивлением проследила за тем, как закрытая дорожная карета подъехала к парадной двери домика и остановилась. Грейс развернулась и пошла обратно вниз по склону. Кучер открыл дверцу, и из кареты вышел высокий худощавый мужчина со светлыми волосами.

Она сделала неуверенный шаг.

– Джеймс? – прокричала Грейс и побежала к карете, пристально глядя на брата. – Джеймс, неужели это ты!

Она остановилась перед братом, который уставился на неё. Он оглядел поношенное бордовое платье, рабочий фартук и белую косынку, повязанную вокруг волос. На его лице промелькнуло сожаление, которого она не заметила при их последней встрече.

– Грейс.

– О, Джеймс, я глазам своим не верю! – Год назад они расстались не в лучших отношениях, но, живя одинокой жизнью в Уэльсе, Грейс была рада увидеть брата, даже больше, чем ожидала. Она протянула ему руку, и, к удивлению Грейс, он её взял.

– Как ты меня нашёл? – спросила она.

– Меня навестил твой друг, сэр Йен Мур.

– Что?! – воскликнула она, удивившись ещё больше, чем прежде. – С какой стати его превосходительству тебя навещать?

– Довольно долгая история. – Он указал на коттедж. – Может быть, пройдём внутрь?

– Конечно! – Грейс проводила его в маленькую гостиную, взяла кочергу и стала перемешивать угли, но брат забрал её у неё из рук и занялся этим сам.

– Чаю? – спросила Грейс, но он покачал головой. Она присела на маленький диванчик, а брат занял кресло напротив.

– Как ты, Грейс? – спросил Джеймс.

– Довольно неплохо, – ответила она, глядя в такие же зелёные глаза, как и у неё самой. – Но, признаюсь, я совершенно сбита с толку. Что ты здесь делаешь?

– Как я уже сказал, сэр Йен нанёс мне визит в Стиллмуте. Он приехал по просьбе брата, и это побудило меня отправиться сюда.

– Что? – Сердце дрогнуло, ответ брата застал её врасплох. Дилан отправил сэра Йена к Джеймсу? Она попыталась убедить себя, что ей всё равно.

– Сэр Йен и его брат очень беспокоились о твоём благополучии. Ты была гувернанткой дочери мистера Мура? – неодобрительным тоном спросил Джеймс. Да и как могло быть иначе, учитывая привередливый характер её брата и дурную репутацию Дилана?

– Да. – Она не могла поверить, что Дилан о ней беспокоится. С чего вдруг? Ведь он потерял к ней интерес. Грейс не понимала, с какой стати он послал своего брата поговорить о ней с Джеймсом. – Сэр Йен упомянул, как поживает Изабель? – спросила она, меняя тему, чтобы прийти в себя.

– Он сказал, что с его племянницей всё в порядке, но она очень по тебе скучает.

– А Дилан... – Она замолчала. Грейс причиняло боль произносить его имя, но она приветствовала её, потому что от одного его упоминания её пронзали лёгкие уколы удовольствия. – С мистером Муром всё в порядке?

– Сэр Йен отметил, что у мистера Мура отличное здоровье. Причина, по которой его превосходительство нанёс мне визит, заключалась в том, что он и его брат были сильно огорчены, узнав о твоём разрыве отношений с семьёй. Он сказал, что они оба в курсе сложившихся обстоятельств, и они глубоко опечалены тем, что нам всё ещё причиняют боль дела минувших дней. Он объяснил, что ты была замечательной гувернанткой для Изабель, и они не могут не беспокоиться о твоём благополучии. Сэр Йен приехал в Корнуолл, надеясь поспособствовать твоему примирению с семьёй. Излишне говорить, – добавил Джеймс, – что я был поражён.

И не только он. Встав, Грейс пересекла комнату и подошла к камину. Повернувшись спиной к брату, она протянула руки к пламени. Она была настолько сбита с толку, что потеряла дар речи. Грейс не могла понять, что подтолкнуло Дилана к таким действиям после столь холодного поведения.

– Сэр Йен заверил меня, что другие твои друзья, включая леди Хэммонд и её брата, герцога Тремора, также были очень обеспокоены, узнав о печальной ситуации, сложившейся в нашей семье после твоего опрометчивого поступка.

Грейс застыла, не оборачиваясь. Что он такое говорит? Из светских газет Грейс знала, что эти люди были друзьями Дилана. Сама она никогда с ними не виделась. Ну, кроме герцога. Грейс встретилась с ним в комнате Дилана той ночью после боя, но их даже не представили друг другу. Грейс узнала о том, кто он, только от слуг на следующий день.

– Моя дорогая Грейс, я и понятия не имел, что ты вращаешься в столь высоких кругах, – проговорил брат, прерывая поток её мыслей.

– И я, – прошептала она, глядя на огонь.

– Что ты сказала?

– Ничего. – Грейс прижала пальцы ко лбу, пытаясь обдумать слова брата. Должно быть, сэр Йен сказал это для того, чтобы произвести впечатление на Джеймса и увеличить шансы на примирение. – Я... – Она откашлялась. – Я поражена, что… они… проявили такой живой интерес к моей ситуации.

– Да. Обо всём узнав, они стали принимать меры, чтобы восстановить твою репутацию и репутацию наших сестёр. Все они занимаются меценатством и были почитателями искусства твоего… покойного мужа. – Последние слова брат произнёс с нескрываемой злобой, что опечалило Грейс. Этьен бесспорно был никудышным мужем, но он любил её, как умел, и в ранние годы подарил много счастья.

– Сэр Йен спросил, есть ли шанс, что я пойду на примирение, – продолжил Джеймс. – Тот факт, что за тебя вступилось столько влиятельных друзей, является неоспоримым доказательством того, что для твоей репутации не всё потеряно.

Она прикусила губу. Почему Дилан и его брат пытались спасти её репутацию?

Какой бы ни оказалась причина, у них получилось. В голосе брата слышались нотки восхищения, но, с другой стороны, Джеймс всегда был немного педантом. В том не было его вины. Он таким родился. Титулы, связи и тому подобное всегда производили на него впечатление. И Грейс прекрасно понимала, что и он, и сёстры настрадались из-за её поступка. Не стоит тратить время на обиды. Если брат готов заключить мир, то и она тоже. Грейс обернулась.

– Джеймс, ты – моя семья. Конечно же, я согласна отбросить все наши разногласия. Но как же сёстры?

– Всё решаемо. Сэр Йен предложил вывести их в свет, если они поедут в город весной. Леди Хэммонд, а также герцог и герцогиня Тремор тоже согласились помочь. Без сомнения, в таком случае сезон для сестёр пройдёт великолепно. И сэр Йен заметил, что если они столь же красивы, как их старшая сестра, то уже через неделю у их дверей выстроится очередь поклонников.

Как можно отказаться от помощи очаровательного посла, герцогов и виконтесс?

– Кажется, тебя сбили с толку мои слова, Грейс, – заметил Джеймс, – но ведь теперь мы можем восстановить наши отношения? Я надеюсь.

– О, Джеймс. – Её голос сорвался. Развернувшись, она подбежала к брату и обвила руками его шею. – Я так обо всём сожалею, особенно об Элизабет! Я знаю, как сильно ты её любил, а она разорвала вашу помолвку из-за меня.

– Это было давно, – жёстко проговорил он. Видимо, поступок бывшей невесты до сих причинял ему боль. – Но я вполне доволен своей женой Марианной. – Брат не обнял Грейс, он неуклюже похлопал по её спине, точно так же, как делал в детстве, и она вспомнила, что ему никогда не нравились объятия. Джеймс отступил назад и откашлялся, явно чувствуя себя неловко. – Грейс, не расстраивайся из-за меня, прошло уже много лет. Мы должны думать о наших сёстрах.

Они снова сели, Джеймс наклонился вперёд и взял её руки в свои. Он сжал её ладони, подчёркивая тем самым искренность своих чувств. Ещё один удивительный сюрприз за сегодняшнее утро.

– Я рад, что мы увиделись, Грейс. Правда. – Не отпуская её рук, он отвёл взгляд, и на его щеках выступил багровый румянец. – Наша последняя встреча была крайне неудачной, и я глубоко сожалею, что повёл себя так холодно и безжалостно.

– Я тоже рада, – искренне сказала она. – Как поживают сёстры? Прошло столько времени, и мне бы очень хотелось узнать, как сложилась твоя с ними жизнь.

– Конечно, с чего мне начать?

– С самого начала. Расскажи мне всё.

Растянувшись в траве на гребне холма и подперев подбородок руками, Дилан наблюдал за коттеджем Грейс и ждал. Её брат пробыл там больше трёх часов, прежде чем, наконец, вышел. Грейс проводила его к экипажу у парадного входа.

Зная, что брат Грейс собирался сегодня её навестить, Дилан приехал раньше Лоуренса. Он хотел сам удостовериться, что встреча пройдёт благополучно. Он мучительно наблюдал за тем, как она подрезала шиповник. Такая прекрасная и одинокая. По его вине. Дилан и забыл, каким пустынным было это место, куда он сам её отправил и обрёк на жизнь в безлюдной глуши. Он надеялся, что встреча Грейс с братом прошла хорошо, и им удалось помириться. Её семья обошлась с ней так же жестоко, как и он сам, а Грейс этого не заслуживала. Она не заслуживала одиночества. Она заслуживала жить в безопасности и достатке.

С вершины холма, спрятавшись в траве, Дилан наблюдал за тем, как она обвила руками шею брата, а он в свою очередь положил руки ей на талию. Йен выполнил поручение со свойственным ему дипломатическим мастерством. Глядя на обнимающихся сестру и брата, Дилан почувствовал, как у него защемило сердце. Он был рад, очень рад за неё. Она так горевала о разрыве отношений с семьёй, и теперь с помощью Йена, Тремора, Дафны и Виолы репутация Грейс и репутация её сестёр будут спасены.

На ней было одно из её старых платьев, красного цвета, фартук, а золотистые волосы окутывала белая косынка. Наблюдая за Грейс издалека, не имея возможности прикоснуться к ней и обнять её, Дилан испытывал физическую боль. Деньги, которые он ей заплатил, в конце концов, кончатся, а гордость никогда не позволит Грейс взять у него ещё. Глядя на её прощание с братом, Дилан понял, что теперь у Грейс есть, кому о ней позаботиться. Ей больше не придётся продавать апельсины на улице, работать до изнеможения уборщицей или играть музыку ради чьего-то удовольствия, кроме своего собственного. Теперь она действительно могла начать новую жизнь, ту, которую заслуживала.

Дилан взглянул на букет роз, который принёс с собой. Он собирался последовать совету Изабель, но сомневался, что он принесёт пользу. Розы и извинения ничем не помогут. Грейс никогда его не простит. Зачем ей это делать? Ведь она его не любит. Теперь он ей не нужен. Конечно, она не захочет иметь с ним ничего общего после того, как он так жестоко с ней обошёлся.

Его взгляд переместился с букета на большой плоский свёрток, который Дилан тоже принёс с собой. Розы она запросто швырнёт ему в лицо, но не свёрток. Он не знал, что она решит с ним сделать.

Дилан снова посмотрел вниз. Брат с сестрой распрощались, Джеймс сел в экипаж. Он остановился в деревне Оксвич неподалёку, но не знал, что и Дилан поселился там же. Без сомнения, Грейс вернётся с братом в Корнуолл, продаст коттедж и обзаведётся приданым. Тогда она сможет выйти замуж. За хорошего, респектабельного мужчину, который будет о ней заботиться. Мужчину, который её заслуживает.

Боль в груди, которая постоянно сопровождала его с тех пор, как Грейс ушла, усилилась. Ему была невыносима мысль о том, что она выйдет замуж за другого. Боже, какой же он эгоист. Во всём, даже в своей любви к Грейс.

Дилан подождал, пока Грейс вернётся в дом, а карета Джеймса сделав круг по просёлку, выедет на главную дорогу. Он повернул голову и посмотрел вниз по другую сторону холма на свой экипаж на обочине. Карета Джеймса проехала мимо него, направляясь в сторону деревни. Как только она скрылась из виду, Дилан встал. Он сунул розы подмышку, взял в руки большой, завернутый в джутовую ткань свёрток и направился к каменному коттеджу Грейс у подножия холма.

Дилан положил букет на землю рядом с входной дверью, прислонил сверток к стене дома и постучал дверным молотком. Когда он услышал приближающиеся шаги, его сердце заколотилось в груди так сильно, будто он был страдающим от безнадёжной любви поклонником. Дилан потёр лицо ладонями и сделал несколько глубоких вдохов. Он никогда в жизни так не нервничал и был готов к тому, что Грейс захлопнет дверь у него перед носом, как только его увидит, но допустить этого не мог. Дилан должен отдать ей свёрток, объясниться и извиниться. А потом уйдёт, как только она велит ему уйти.

Дверь распахнулась, и на него уставилась Грейс, застыв на пороге словно статуя. Её губы приоткрылись, прелестные зелёные глаза расширились, а рука замерла на дверной ручке.

– Здравствуй, Грейс. – Он попытался изобразить на лице очаровательную улыбку, ту самую, которой обольщал и задабривал женщин, но у него не получилось. Не с Грейс. Не теперь.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, поднося руку к горлу. Она одёрнула поношенный белый воротничок платья и отвела взгляд, словно не могла вынести вида Дилана.

– Я кое-что принёс.

Она подняла глаза к его лицу, но не встретилась взглядом с Диланом.

– Что?

– То, что принадлежит тебе. – Он поднял свёрток размером четыре квадратных фута и посмотрел поверх него ей в глаза. – Можно занести его в дом?

Грейс не пошевелилась.

– Это не моё, – сказала она. – Всё, что мне принадлежит, находится у меня.

– Клянусь, это твоё. Пожалуйста, Грейс, позволь занести.

Она замешкалась, Дилан в ожидании затаил дыхание. Грейс отступила назад и открыла дверь шире, чтобы он мог войти в маленькую гостиную. Дилан пронёс свёрток боком через дверной проём и опустил его на стол в углу.

Она подошла вслед за ним к столу, положила руку на джутовую ткань и, нахмурившись, посмотрела на Дилана.

– Я ничего не оставляла в Девоншире, тем более такого размера. Что бы там ни было, это никак не может принадлежать мне.

– Оно твоё. Теперь твоё.

– Подарок от тебя? – холодно проговорила она, одарив его ледяным взглядом. – Мне ничего не нужно.

Он провёл рукой по волосам, не совсем понимая, что делать дальше. Дилан никогда раньше не был влюблён по-настоящему. Он был искусен лишь в игре, но, как доказать свои истинные чувства, не понимал.

– Я знаю, что не имею права ни о чём тебя просить, но я прошу тебя принять свёрток. – В его голосе послышались нотки отчаяния. – Конечно, это ничего не изменит, но, пожалуйста, Грейс, открой его.

Она понятия не имела, что он принёс, но не собиралась принимать от него подарки. Грейс прикусила губу, переводя взгляд со свёртка на него и обратно. Дилан стоял перед ней на фоне дверного проёма такой красивый и сильный, с растрёпанными ветром волосами. На его лице было нежное выражение, которое он мог изобразить в любое время, когда ему заблагорассудится, чтобы получить желаемое от любой женщины

Но чего он желал? Почему послал своего брата примирить её с семьёй и почему попросил своих друзей спасти её репутацию? Зачем Дилан проделал весь этот путь в Уэльс, чтобы привезти ей подарок? Что он хотел получить взамен?

Неужели Дилан хотел, чтобы она вернулась. Грейс почувствовала, как ледяная стена, которую она воздвигала вокруг сердца в течение двух месяцев, трескается и рассыпается вдребезги. В душе забрезжила надежда. Глупое сердце снова пыталось взять верх над разумом. Где была её гордость? Дилан так жестоко бросил её, без раздумий и объяснений. Если он и хотел её вернуть, то только в качестве любовницы, которую отошлёт прочь, стоит ему устать от неё или передумать. Грейс прожила шесть лет с таким же взбалмошным мужчиной. И не собиралась повторять опыт.

– Ты за этим пришёл? – Злясь на него и ещё больше на себя, она указала на свёрток на столе. – Чтобы сделать мне подарок, как своей любовнице? Ты пытаешься меня задобрить? Заставить вернуться?

– Нет. Ты и так добрая, и... – Он замолчал, по его лицу пробежала тень сожаления. – Сомневаюсь, что у меня есть хоть малейший шанс тебя вернуть. – Он указал на свёрток на столе. – И это не тот подарок, который можно сделать любовнице, поверь. Я подумал, что это должно принадлежать тебе, вот и всё. Поэтому, я купил и привёз сюда. Тебе решать, что делать с этим дальше.

Она с досадой повернулась к столу. Грейс решила, что откроет подарок, вручит его обратно Дилану и выпроводит вон. Она достала из кармана фартука садовые ножницы, перерезала бечёвку и начала разворачивать грубую ткань.

Когда она увидела, что скрывается под джутовой обёрткой, у неё перехватило дыхание от потрясения. Грейс никак не ожидала, что обнаружит свой обнажённый портрет кисти Этьена.

Грейс уставилась на своё собственное смеющееся лицо.

"Зеленоглазая девушка на кровати". Этьен нарисовал её почти восемь лет назад. Грейс тогда была совсем юной и безмерно влюблённой. Только семнадцатилетние девушки способны испытывать столь безумную, незрелую, поверхностную и благоговейную любовь к мужчине, которого возвели на пьедестал.

Грейс приподняла холст, обнажив ещё один слой обёрточной ткани, и увидела под ним другую картину, на которой она входила в ванну. Ещё на одной картине она качалась на качелях. Здесь были все три холста с её обнажённой натурой, написанные Этьеном. Она опустила их на стол и уставилась на верхнюю. Грейс полулежала на кровати, и ни формы её тела, ни чувства, которые она испытывала в тот момент, не оставляли места воображению.

Она прижала ко рту кулаки, пытаясь унять дурноту.

– Когда я уходила, Этьен обещал их уничтожить, – пробормотала она, не отнимая рук ото рта. – Когда они нигде не появились после его смерти, я решила, что он сдержал слово. Я и забыла, что они вообще существуют.

Она долго смотрела на своё изображение из прошлого. Грейс вспомнила ту молоденькую девушку, которой когда-то была, и ей стало больно за неё. Та девушка любила так отчаянно и верила, что, однажды влюбившись с первого взгляда, можно пронести чувства через всю жизнь. Но Дилан доказал, что, даже если на это потребуются месяцы, любви всё равно придёт конец. Грейс отчаянно всхлипнула.

– Не плачь! – Хрипло проговорил Дилан, прерывая воспоминания. Прежде чем она успела обернуться, он оказался у неё за спиной и, обвив руками её талию, крепко прижал к себе. – Не плачь, – повторил он, касаясь губами щеки Грейс, стирая поцелуями слёзы.

Так унизительно плакать у него на глазах. Она попыталась вырваться, но он не отпустил, и она сдалась, обмякнув в его объятиях.

– Где ты их достал? – задыхаясь, спросила Грейс.

– Я их купил. – После недолгого колебания он добавил: – Грейс, они были выставлены на аукционе Кристис.

– Боже, – простонала она и закрыла лицо руками. Мысль о том, что её нагое тело выставили на всеобщее обозрение, описали в каталоге и продали на торгах перед десятками мужчин, привела Грейс в ужас. Она вспомнила ту ночь в Лондоне, когда думала, что ей придётся позировать обнажённой перед незнакомцем за деньги, и поблагодарила Бога за то, что до этого не дошло. Она позировала только для мужа, человека, которого когда-то любила. А сейчас эти картины видело бесчисленное множество других мужчин. Грейс стало дурно.

– Никто и никогда их больше не увидит, – яростно прошептал Дилан ей на ухо, как будто прочитав её мысли. – Теперь они твои, и ты можешь сделать с ними всё, что пожелаешь.

Она опустила руки, повернулась в его объятиях и оттолкнула Дилана. На этот раз он её отпустил и сделал несколько шагов.

– Сколько ты за них заплатили? – спросила она.

– Это не имеет значения.

– Сколько? – повторила она. Сколько бы времени это ни заняло, она вернёт долг. Грейс не хотела быть ему обязанной, только не за картины.

– Грейс... – Дилан замолчал, изучая выражение её лица. Он явно не хотел ей говорить, но через мгновение уступил. – В конце концов, я полагаю, ты всё равно узнаешь, поскольку всё, что я делаю, попадает в бульварные газеты, – пробормотал Дилан. – Тридцать шесть тысяч фунтов.

– Боже милостивый, – проговорила она в отчаянии. – Я никогда не смогу отдать тебе такие деньги. Я буду перед тобой в долгу до конца жизни.

– Грейс, чёрт возьми, ты ничего мне не должна. – Он шагнул вперёд и схватил её за руки. – Я не хочу, чтобы ты возвращала мне деньги! Я отдаю картины тебе. Они должны были принадлежать тебе с самого начала, а твоему проклятому мужу следовало уничтожить их, когда ты его об этом попросила.

Грейс отстранилась от него. Ей было невыносимо смотреть на Дилана, ещё тяжелее выдерживать прикосновения и позволять осушать поцелуями её слёзы. Ей было слишком больно. Господи, она так сильно его любила. Грейс вывернулась из его хватки и подошла к камину. Повернувшись к Дилану спиной, она уставилась на пламя.

Он присутствовал на торгах и стал свидетелем того, как изображения её обнажённого тела выставили на всеобщее обозрение, а аукционист описал каждую деталь. Дилан купил все картины, дорого за них заплатив, и отдал их ей. Грейс осенила мысль, и она резко обернулась.

– Я понятия не имела, что эти картины всё ещё существуют. Как ты о них узнал?

– Йен мне рассказал.

– Что?

– Он показал мне каталог Кристис, в котором представлены гравюры, эскизы и описания предметов, выставленных на аукцион. Он приехал с ним в Девоншир, и, когда Йен тебя увидел, то сразу узнал.

– Так вот почему ты меня прогнал, – проговорила Грейс, внезапно осознав причину. – Ты увидел гравюры, на которых я изображена без… без одежды, и отверг меня. Даже ничего не объяснив! – На его лице промелькнула вспышка боли, но Грейс не обратила на неё внимание, её собственная боль была во сто крат сильнее. – Чёрт бы тебя побрал, ты бросил меня из-за этих дурацких картин?

В ужасе от обиды, прозвучавшей в её собственном голосе, она попыталась взять себя в руки, но тщетно. Грейс разрывало на части.

– Потому что мой собственный муж нарисовал меня обнажённой? – спросила она на грани истерики. – Я и не думала, что Дилан Мур – такой ханжа.

– Мне плевать на это! – крикнул он, шагнув к ней. – Мне ненавистна мысль о том, что другие мужчины смогли бы пялиться на твои обнажённые изображения на чьей-то частной выставке или в музее, признаю. Но это было не главной причиной! Всё дело в выражении твоего лица! Оно ранило меня в самое сердце.

– Что? Я не понимаю.

– Посмотри на себя, посмотри на своё лицо. – Дилан ткнул пальцем в сторону холстов на столе. – Ты его любила.

– Конечно, любила. – Она растерянно посмотрела на Дилана. – Я же тебе рассказывала.

– Шеваль ведь был великим художником? Да, величайшим. Он рисовал то, что видел и запечатлел на картинах выражение твоего лица, полного любви. Такой огромной и необъятной. И вся эта неземная любовь принадлежала ему.

– И?

Его изнурённое лицо исказила боль, как у раненого животного.

– Ты никогда так на меня не смотрела.

Он любит её. Она вдруг поняла это в одно мгновение. Дело было не в его словах, а в смятении, которое она увидела в его взгляде. Грейс уставилась на гордого, уязвлённого мужчину перед собой, и все защитные барьеры вокруг её сердца рухнули. Никогда раньше она не видела, чтобы такая на его лице отражалась такая боль.

– О, Дилан, – проговорила она, всплеснув руками. – В то время я была совсем молоденькой девушкой. Ещё дитя. Я едва ли понимала, что такое любовь. Когда Этьен писал эти картины, мне было семнадцать лет, моя влюблённость возникла из восхищения и физического желания. Да, я любила мужа, но любовь оказалась иллюзорной, она не продлилась и трёх лет. Он стал моим любовником, а я никогда раньше не влюблялась. Всё это было так ново, так романтично и так волнующе... – Её голос затих. Грейс посмотрела на искажённое болью лицо Дилана.

– Перед тем, как сбежать с ним, я знала Этьена всего неделю, – напомнила она ему. – Хоть он и женился на мне только спустя два года, он по-своему любил меня настолько сильно, насколько был способен. Из-за его буйного характера, жизнь с ним оказалась сущим адом. Он считал, что я его вдохновляю. – Дилан резко выдохнул и отвернулся.

– Когда у него портилось настроение, – продолжила Грейс, – он становился ещё более неуравновешенным. Когда он не смог рисовать, то обвинил в этом меня. Затем Этьен обратил внимание на других женщин. Наши отношения испортились, и вся любовь умерла. Я не могла выносить его осуждения, не могла мириться с интрижками, которые он крутил у меня под носом, и поэтому ушла от него. О, Дилан, – крикнула она ему в спину, – я любила его, но была в то время другим человеком. Неужели ты не понимаешь?

Дилан издал нечленораздельный звук и обернулся.

– Я ненавижу его, Грейс. Ненавижу, потому что он причинил тебе боль, разбил твоё золотое, любящее сердце и вынудил уйти. Я сделал то же самое. Я ненавижу его, потому что ненавижу себя. Я не ценил то, что имел, пока не потерял.

– Дилан...

– Подожди! – перебил он её. – Чёрт, чуть не забыл.

Дилан вышел из гостиной, а когда вернулся, в руке у него был букет роз разных цветов, перевязанный лентой. Он сунул его ей.

– Я знаю, что розы – твои любимые цветы, я хотел купить тебе красивый букет, но в деревне нет цветочной лавки. Я украл их из сада какой-то бедной женщины по дороге сюда.

Грейс взяла их, затрепетав от волнения.

– Почему ты решил подарить мне цветы, словно ухажёр?

– Это была идея Изабель. Видишь ли, она сказала, что я должен приехать за тобой и увезти обратно. Она уже спланировала, что ты станешь её новой матерью. Частью настоящей семьи, которую она так хочет иметь. Изабель велела мне приехать, подарить тебе цветы и извиниться. Она говорит, что это всегда на тебя действует, когда она плохо себя ведёт, и я подумал, что стоит попробовать. Грейс, прости меня.

– Ты причинил мне боль.

– Я знаю. – Он даже не попытался оправдаться, лишь сжал губы, но не отвёл взгляда. – Я видел, как ты плакала в тот день. Я знаю, что слова извинения – самые банальные, глупые и несуразные, но не знаю, что ещё сказать. Я знаю, что очень сильно тебя обидел, и мне чертовски жаль.

Она глубоко вдохнула сладкий аромат роз. Дилан упомянул что-то насчёт новой матери Изабель, но Грейс не поняла, делал ли он ей предложение. Просто сегодня произошло слишком много неожиданных событий, и она не могла ясно мыслить.

– Я и подумать не мог, что умею ревновать, – признался он, – но то, что Йен не сводил с тебя глаз, когда приезжал в последний раз, не давало мне покоя. Помнишь, мы с тобой повздорили?

– Помню.

– Потом я увидел гравюры и выражение твоего лица на них. Не могу объяснить, что со мной произошло. Я просто… Я просто взорвался. Я очень испугался, Грейс, испугался, потому что понял, что ты меня не любишь. Ведь ты никогда не смотрела на меня таким же любящим взглядом, как на тех картинах.

Он издал резкий, невесёлый смешок.

– Не то чтобы я этого заслуживал. Я причинил боль стольким женщинам, и никогда не думал ни о ком из них, ни об одной. Большинство из тех женщин я даже не помню. Я никогда не думал ни о них самих, ни об их чувствах. Только о своих собственных. Теперь я знаю, что натворил: я разбил им сердце, и сейчас понимаю, как они себя чувствовали, потому что моё сердце разбито вдребезги из-за тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше жизни. Я люблю тебя больше, чем свою музыку.

– Дилан...

– Грейс, ничего не говори, – перебил он её, в его голосе звучало отчаяние, которого она никогда раньше не слышала. – Я понимаю, ты, вероятно, просто хочешь, чтобы я ушёл, но я должен рассказать тебе о себе. Ты была права. Я не знал, что такое любовь. Думал, что знаю, но даже к Микаэле я её не чувствовал. Я сделал ей предложение, но не отдал ей своё сердце по-настоящему. Его забрала музыка.

– Дилан, я понимаю. Ты не обязан мне ничего объяснять.

– Я никогда не отдавал своего сердца, – продолжил он, будто не слышал Грейс. – Никогда. Потому что всегда знал, что если сделаю это, то отдам всего себя, и для музыки ничего не останется. – Дилан говорил так быстро, что Грейс едва поспевала за ходом его мысли. – Понимаешь? Без музыки я был бы никем. В течение пяти лет без музыки я и был никем.

– Неправда.

– Но было правдой. А потом ты снова вернулась в мою жизнь. – Он сунул руку в карман пальто и вытащил пачку бумаг. – Это симфония. Я написал её о нас и назвал в честь тебя.

– Я знаю, – прошептала она. – Я...

– Я хочу, чтобы она была у тебя, – сказал он. – Без тебя я никогда не смог бы её опубликовать. Без тебя мне теперь плевать на музыку. Я знаю, что это просто слова. Но я люблю тебя. И хочу жениться. На тебе, я имею в виду. Чтобы мы с тобой поженились. Я и ты. Хочу официально объявить о помолвке и сделать всё правильно. Я не собираюсь увозить тебя украдкой во Францию и ждать два года прежде, чем сделать предложение, как некоторые.

– Понятно.

– Ну? – нетерпеливо спросил он, чтобы побыстрее с этим покончить. – Грейс, ты выйдешь за меня замуж?

Последовала долгая пауза. Дилан в ожидании смотрел на Грейс, но она по-прежнему молчала, он поднял руки, чтобы к ней прикоснуться. Потом передумал и снова их уронил.

– Скажи что-нибудь, ради бога, – приказал он яростным, неистовым шёпотом. – Ты не собираешься ничего сказать?

Грейс неуверенно рассмеялась.

– Если ты позволишь мне вставить слово.

– Грейс, если ты собираешься отчитать меня, начинай. Видит бог, я это заслужил.

– Не собираюсь. – Грейс посмотрела на симфонию в своих руках, потом на картины на столе. И подумала о том, как он помог её семье, и о том, как заявился к ней на покаяние с перечнем своих недостатков. – Что мне делать с симфонией? – спросила она.

– Сожги её. Мне всё равно.

– Вы с Изабель так любите всё драматизировать. Неужели ты не можешь просто влюбиться и сделать предложение, как обычный человек? Тебе обязательно писать симфонию об этом? Ради всего святого, я простая девушка из Корнуолла. Вам обоим повезло, что я оказалась разумным человеком. Иначе вы бы пропали.

– Что? – Дилан смотрел на Грейс, в его голове стояла полная тишина, лишь в ушах отдавался стук сердца. – Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что согласна. Я люблю тебя.

– Правда?

Она кивнула, и он схватил её в объятия. Дилан так крепко вцепился в Грейс, что ей стало трудно дышать.

– Грейс, Грейс, никогда больше не покидай меня. Никогда.

– Ты самый непостижимый человек! Ты же сам меня прогнал, помнишь?

– Я никогда не говорил, что я умный человек. – Он поцеловал её губы, щёку, ухо. – Грейс?

– Ммм?

– Помнишь, я сказал, что сделал всё это не для того, чтобы тебя вернуть?

– Да.

– Я солгал.

Она улыбнулась и обвила руками его талию.

– Я знаю.

Дилан отстранился и удивлённо на неё посмотрел.

– Правда?

– Да. Когда ты лжёшь, ты по-особенному улыбаешься.

– Не может быть. Я никогда раньше тебе не лгал.

– Зато Изабель лгала и улыбалась точно так же, как ты, когда сказал, что не пытаешься меня задобрить и вернуть обратно. Яблоко от яблони. Так я и поняла.

– Я был прав насчёт тебя с самого начала. Ты - настоящий армейский генерал. Под твоим командованием мне никогда ничего не сойдёт с рук.

Грейс рассмеялась и откинула с его лица длинную чёрную прядь волос.

– Можно подумать, я смогу командовать самым отъявленным распутником Англии. Ты у нас главный, потому что каждой улыбкой, каждым поцелуем ты заставляешь меня любить тебя ещё сильнее.

Дилан притянул её ещё ближе. Его руки скользнули по её бёдрам и замерли, он снова стал серьёзным. Дилан надеялся, что она была права насчёт той особой улыбки, потому что сейчас он не улыбался, собираясь сказать важные слова.

– Отныне каждая улыбка, каждый поцелуй и каждая симфония – для тебя. Только для тебя. И так будет до конца моей жизни. Клянусь.

Дилан снова поцеловал её ухо и попытался задрать юбку, но вместо того, чтобы сдаться на милость его ласкам, Грейс положила руки ему на запястья.

– Подожди, а как же сонаты, концерты и оперы? Какой женщине достанутся они? – стараясь говорить сурово, спросила Грейс и слегка нахмурилась.

Дилан высвободил руки и решил зайти с другой стороны. Он потянулся к верхней пуговице её платья.

– Изабель, конечно. И нужно приберечь несколько моих поцелуев для неё.

– Что ж, – пробормотала Грейс, наконец, сдавшись, – ты, и правда, написал мне симфонию.

– Написал. – Он оттянул вырез платья и поцеловал нежную, белую кожу. Затем поднял голову, удивлённо глядя на Грейс, впервые полностью осознав, каким это было чудом. – Чёрт. Я действительно её написал. А ты сказала, что муз не существует. – Его губы коснулись её рта. – Они существуют. Я собираюсь жениться на своей и провести остаток жизни, слушая музыку только благодаря ей.

КОНЕЦ

Текст представлен исключительно для ознакомления, после прочтения вы обязательно должны удалить его.