Каин еще не родился

9. Кровавый след

Вот так проходила моя жизнь, тягучая и скучная, как научные обзоры Авдея Кузьмича. Никто особо не ограничивал мою свободу, и я несколько раз предпринимал дальние походы. Двигаясь в сторону восхода солнца, я дошел до топких, непроходимых болот, в которых жутко орали какие-то похожие на крокодилов твари. Двигаясь в противоположном направлении, я вышел к огромной реке, такой же чистой и холодной, как все реки и речушки в этих краях. В пути мне нередко встречались разные животные — большие и маленькие. Мохнатые полукошки-полуобезьяны взбирались мне на плечи, пестрые цапли приветственно махали крыльями, козочки, так испугавшиеся меня в первый раз, теперь доверчиво брали листья прямо из моих рук. И все это только потому, что я был голым. В природе здесь действовала своеобразная система «свой — чужой». Голый — свой. Одетый — чужой. Еще один способ унизить человека!

Только волки испытывали ко мне стойкую неприязнь. Умные и недоверчивые звери, видимо, печенками чувствовали мои далеко идущие планы.

Скоро я узнал, что в какую сторону ни пойдешь, везде рано или поздно натыкаешься на дуб, возле которого живет человеческая семья из двух-трех человек, а по соседству бродит волчья стая. Можно было подумать, что вся планета разделена на какие-то удельные княжества.

Возвращаясь к шалашу, я подкреплялся опостылевшими ананасами, потом ложился в тенек и, делая вид, что сплю, сквозь полуприкрытые веки издали любовался Евой. В отвлеченные разговоры с ней я больше не вступал, да и она, кажется, начала сторониться меня. Однако всякий раз, когда я заводил беседу с кем-нибудь из мужчин, ее тревожный и растерянный взгляд неотступно следил за нами. Отдаю должное ее интуиции. И вообще, мне кажется, они с мужем совершенно разные люди. Ева устроена гораздо тоньше, сложнее. Даже я по сравнению с ней иногда чувствую себя глупым. И к дубу у нее совсем другое отношение. Ходит она к нему редко. А если и придет, то просто стоит, задумчиво поглаживая ствол, и не мечется, как Адам. Чувствуется, она себя с дубом ровней считает. А все звери и птицы так к ней и льнут. Как к родной мамочке.

В общении с Адамом я ограничивался негативной информацией типа: «Разве это еда? Вот у нас… Разве это горшок? Вот у нас… Разве этого погода? Вот у нас…» И так далее. Не знаю, действовало ли это на него. По-видимому, действовало. Человека, который никогда не ел редьку, при желании можно убедить, что она слаще меда.

Зато уж с Авелем я отводил душу. Очень скоро диковатый парнишка привязался ко мне. Идея человека-бога, человека-царя, человека-судьи не на шутку увлекла его. Он слушал меня, открыв рот.

Бесспорно, Ева догадывалась, о чем мы шушукаемся наедине. И ответные меры принимала. Сужу об этом потому, что не однажды уличал Адама в отступничестве. Однако я не отчаивался и терпеливо продолжал свою работу.

А время шло. Однажды Еве понадобилось для чего-то несколько новых горшков. Супруг, хоть и с большой неохотой, но все же согласился сделать их. По известным только ему одному признакам Адам долго подбирал ивовые прутья, бесконечное число раз сортировал их по разным кучкам и, если бы не постоянные понукания жены, наверное, так никогда и не приступил бы к работе. Делать горшки одинаковой формы было ему, видимо, неинтересно. Одна заготовка формой напоминала греческую амфору, вторая — таз, третья, из которой в разные стороны торчали сразу три горлышка, — выглядела вообще чем-то невообразимым. С этими каркасами он на следующее утро отправился в лес. Я, конечно, увязался следом.

Мы вышли к круглой яме, на дне которой бил родничок. Вода размыла склоны, и на солнце влажно блестели пласты жирной глины. Хорошенько перемешав ее ногами, Адам принялся обмазывать плетеные каркасы горшков. Делал все это он не спеша, с расстановкой.

Я тоже зачерпнул полную ладонь жидкой глины, отжал воду и слепил шар, величиной, примерно, с кулак. Потом еще один. Сначала я занялся этим делом от скуки, но потом работа увлекла меня.

— Что это такое? — покосился на меня Адам.

— Да так, — отозвался я. — Ничего особенного. Игрушки-безделушки.

Скоро на солнцепеке уже лежало не менее полусотни глиняных шаров. Для прочности я напихал в них веточек. Вместо арматуры. Адам, не доведя своей работы и до половины, уже сладко похрапывал в траве.

Я оттащил его в тенек и пошел назад. В вышине, словно самолеты-разведчики, плавали большие черные птицы. Они были неотделимы от неба, так же как облака и солнце. Я видел их всякий раз, когда задирал голову вверх.

Стороной обойдя шалаш, я вышел к реке. Слева от меня возвышался дуб. (Все же сила убеждения — великая вещь: каждый раз, когда я прихожу сюда, мне кажется, что за мной кто-то наблюдает.) Справа, за рекой, как пугало, маячил мой пиджак, распятый на кусте. Невдалеке от него, на ярко-зеленом газоне, резко выделялось большое круглое пятно жухлой травы. Не вызывало сомнения, что это след моего появления здесь. Примерно такой же размер имела контактная площадка, на которую я так опрометчиво залез в свое время. Уже несколько раз я становился в центр этого круга, но — увы — без всяких результатов.

Солнце грело, но не слепило и не обжигало. Все кусты вокруг были усыпаны «пьяными» ягодами. Некоторые сочились густым розовым соком, который сосульками застывал на ветках и листьях. Ни одна мошка, ни одна бабочка не вились над ними.

В прозрачной воде, недалеко от берега, стояли головой против течения несколько огромных рыбин. Хвосты их лениво подрагивали, гоняя мусор по песчаному дну. Ловят их ловят, а им хоть бы что, не переводятся!

На дальнем конце поляны, окружавшей дуб, еле заметно дрогнули кусты, потом еще и еще, уже ближе. Кто-то двигался там наискосок от меня. Я отступил поглубже в заросли и присел на корточки.

На поляну один за другим вышло шестеро волков. Впереди, высоко подняв узкую, продолговатую морду, шагал красивый поджарый зверь очень светлой масти, очевидно, волчица. Процессию замыкал мой косматый знакомец. Звери шли очень медленно. Волчица то и дело оглядывалась назад, и очень скоро я понял причину этого. Один из волков ковылял на трех лапах. Из глубокой рубленой раны на его левом плече сочилась кровь, и он на ходу слизывал ее. Дойдя примерно до центра поляны, раненый зверь зашатался. Лапы его подгибались, голова бессильно моталась. Два волка тут же подскочили к нему и, зажав с обеих сторон своими телами, заставили двинуться дальше. Скоро вся серая компания скрылась в кустах. Лишь седой ветеран задержался на секунду и повернул морду в мою сторону. Он видел меня или, по крайней мере, чувствовал. Его отношение ко мне ничуть не изменилось со времени нашей первой встречи. Он ненавидел меня всей своей звериной душой, но какая-то высшая сила до поры до времени оттягивала неминуемую расправу. Наконец, тихо и злобно прорычав, он канул в сумрачные дебри леса. Я успел заметить, что вся его морда и грудь были облеплены высохшей рыбьей чешуей.

Просидев в своем укрытии время, вполне достаточное для того, чтобы волки удалились на приличное расстояние, я выполз на поляну. Дуб тихо шелестел над моей головой. Толстые и длинные нижние ветки торчали во все стороны, словно бушприты сказочных парусников, распустивших на ветру зеленые кливера и стаксели. Из каждой такой ветки вышло бы, наверное, кубометров десять деловой древесины. Эх, некому за это дело взяться! И все же надо признать, в дубе определенно что-то было. Он казался непоколебимым и древним, как земля и небо. Его величавое, отстраненное спокойствие утоляло боль, просветляло душу. Ну как тут не понять бедного Адама, который считает это дерево чуть ли не живым существом. То же самое, наверное, ощущали и мои далекие предки, пораженные красотой и мощью баньянов, секвой, эвкалиптов.

Кровь на траве уже успела засохнуть. Я без труда проследил пересекавшую поляну цепочку бурых пятен. Неплохо было бы пойти по следам волков и узнать, где находится их логово. Сходить, что ли? Однако, вспомнив ощеренную пасть вожака, я сразу отбросил эту мысль. Двигаться вперед мне не позволяла осторожность. (Страх, скажете вы? Пускай. Ведь страх не что иное, как гипертрофированная осторожность.) Зато никто не мешал мне прогуляться по следу в обратном направлении и узнать, если повезет, кто же нанес волку такую рану — соперник из враждующей стаи, какое-нибудь крупное копытное, вроде лося, или Его Величество Человек Разумный.

В лесных зарослях мне сразу пришлось сбавить ход. Отыскивать засохшие капли крови в зеленом сумраке среди пятен света и трепещущих теней оказалось не таким уж и простым делом, тем более что волки придерживались какого-то странного, нелогичного маршрута. След их все время петлял и много раз пересекался. Недаром говорят: для собаки десять километров — не крюк. А для волка — тем более. Хорошо хоть, что здесь совсем не бывает колючек, иначе мне пришлось бы туго. Проплутав таким образом несколько часов, я неожиданно оказался у одного из своих ориентиров — круглого камня, похожего на поросший мхом великанский череп. Возле него волк, очевидно, лежал: на землю натекла порядочная лужа крови. Я пошел по следу дальше. Лес становился все более сырым и темным. В этих местах мне ни разу не приходилось бывать. Вскоре я увидел еще один огромный валун, а потом и целое нагромождение, напоминавшее какие-то древние руины. Серо-зеленый плотный мох целиком скрывал поверхность камня. Кое-где из трещин росли молодые деревья. Вскоре я оказался в довольно узком, затемненном растительностью проходе между двумя почти отвесными стенами. Земля здесь была истоптана и обильно полита кровью. Куски дерна, выбитые из почвы, валялись вперемешку с обломанными ветками и ошметками мха. Казалось, тут побывали не волки, а бешеные кентавры.

Все говорило за то, что схватка произошла именно в этом месте. И отсюда волки вернулись к реке. А куда ушел тот, кто сражался с ними? Я двинулся по каменному ущелью дальше и буквально через несколько десятков шагов увидел под одним из утесов узкий, полускрытый кустами лаз. Из него тянуло холодом и затхлостью, как из подвала с проросшей картошкой. Сердце мое колотилось часто-часто, когда я, пересилив страх, сунул голову в эту крысиную нору. Однако никто не огрел меня дубиной по лбу и не укусил за нос. Прошло не менее минуты, прежде чем мои глаза привыкли к скудному свету подземелья. Косые солнечные лучи проникали только в самое начало пещеры, дальше простирался абсолютный мрак. Прямо подо мной была глубокая яма, на дне которой что-то смутно белело. Справа вдоль стены шел узкий каменный карниз, пробраться по которому могли разве что горный козел да альпинист-разрядник. Однако сейчас меня интересовало совсем не это, а то, что находилось в глубине вертикального колодца.

Это были совсем не сталагмиты, как я подумал вначале, и не бледные побеги какого-то растения. Нет, это были заостренные деревянные колья, слегка наклоненные в сторону входа. На одном из них висел скелет крупного зверя — скорее всего волка. Сомкнувшиеся полукружья ребер напоминали кольца от серсо. Череп отсутствовал начисто.

Я полежал на краю лаза еще некоторое время, потом набрался смелости и начал кричать: «Эй! Люди! Ау! Выходите! Я ваш друг!» Глухое неразборчивое эхо было мне единственным ответом.

Выбравшись снова на солнечный свет, я почувствовал огромное облегчение. Хотя в этой пещере, возможно, и скрывались мои собратья по разуму — будущие союзники и друзья, оставаться в ней долго не хотелось. Очень уж там было жутко. Адская щель, да и только. Не хватает лишь лязганья цепей, шипения сковород да отсветов горящей серы.

У того места, где произошла схватка, я задержался. Долгое и тщательное изучение следов ничего не дало. Единственной моей находкой оказалась раздавленная красная ягода. Оставалось загадкой, как она попала сюда — нигде поблизости «пьяных» кустов не было видно.

Я уже собрался уходить, когда почти случайно заметил длинную палку, косо торчащую из мха примерно на высоте моего роста.

Это была стрела, неоперенная, грубо выструганная стрела. Наконечником ей служила отточенная винтовочная пуля.