Каин и Авель

ГЛАВА 9. ДУСЯ И СМЕРТЬ

Все волны в природе подчиняются одним и тем же законам. И накат морской воды на берег, и рождение звездных туманностей, и движение сигарного дыма в токах воздуха, и колебания прекрасной дамы, выбирающей кавалера на сегодняшний вечер, — все непредсказуемо, все таит в себе загадку! Так и взрывные волны: вроде бы ходят где хотят, а на самом деле все их пути поддаются изощренному анализу пытливого ума.

Таковым умом в данный момент являлся Берг, очнувшийся, вследствие более здорового образа жизни, ранее своих товарищей по несчастью. Впрочем, сейчас они все выглядели одинаковым образом: серые пыльные мумии, две лежащих, одна стоящая.

Взрывные волны иногда творят чудеса, минуя отдельные закоулки. Так маленький залив, отделенный от океана узкой косой, блаженствует и отдыхает, в то время как рядом гигантские валы прибоя с ревом дробят в щебень куски прибрежных скал. Произошедший взрыв, не пощадив ничего живого в радиусе полгостиницы, сохранил целым небольшой уголок, в котором и лежали три героя. Взрывная волна прошла мимо и вынесла три стены, оставив одну целой и невредимой.

Стоящая мумия прокашлялась, потрясла лицом, и в ней проглянули черты Берга. Придя в себя, Берг удивился переменам, произошедшим с гостиницей за столь короткий промежуток времени его отсутствия. Во-первых, над ними было не совсем чистое петербургское небо — крышу снесло до основания. Во-вторых, рядом не оказалось пола и вследствие этого можно было легко попасть на первый этаж. В-третьих — и это чудо! — на нем не было ни малейшей царапины, все члены ходили без малейшего напряжения, в голове не шумело, и кровь из носа не шла. Убедившись в собственной целостности, он занялся Путиловским. Франк не был заинтересованным в расследовании лицом и поэтому мог немного подождать.

Путиловский очнулся сразу, как только Берг сдул с его лица мелко измельченную штукатурку.

— Что это было? — спросил Павел Нестерович, оглядывая архитектурные излишества и недостатки, воздвигнутые созидательным взрывом всего за долю секунды.

— Похоже, было не меньше пуда, — оценил Берг, поводя очами вкруг себя. — Как вы себя чувствуете?

— Чувствую, — признался Путиловский, уже познавший три года назад последствия взрыва. — Все хорошо, — добавил он, проведя инспекцию частей тела и головы. — А где Франк?

— Вот, — сказал Берг, указывая на якобы спящего Франка, уютно примостившегося между кадкой с финиковой пальмой и перевернутым креслом, защитившим голову спящего от приличного кирпича, тем самым сохранив для потомства все будущие Франковы мысли.

— Помогите мне!

Путиловский перевернул кресло, и они стали совместными усилиями затаскивать в него Франка, напоминая двух муравьев, тянущих слишком большую для них серую гусеницу.

Затем Берг растерянно оглянулся вокруг, восстанавливая картину мира до сотворения взрыва: что-то мешало ему чувствовать себя полностью счастливым и избежавшим смерти. Путиловский тоже наморщил лоб, вспоминая. Морщиться было больно, на лбу под пылью открылась свежая царапина.

— Дуся! — первым вспомнил Путиловский. — Дуся была здесь!

— Дуся! Дуся! Ко мне!! — истошно закричал Берг и замер, прислушиваясь к тишине.

Вдали послышались звуки пожарного колокола — это первые дружины по зову главного брандмейстера спешили к месту взрыва. Но ничего не горело, взрывы такой силы гасят пожары.

— Дуся... — прошептал Берг, вспомнил все и заплакал. Слезы текли по лицу, прокладывая в пыли мокрые бороздки и застывая на щеках серыми комочками,— Дусечка моя...

— Экхм, — прокашлялся из кресла Франк. — Пива... полцарства за пиво...

«Авель», отказывая всем, провел карету Плеве от Мариинского театра до Министерства внутренних дел, убедился в целостности министра и, чтобы не терять времени и денег, удачно взял седока до Лесного, где располагались дачи не.самых богатых чиновников. Ехать пришлось далековато, к Серебряному озеру на 2-м Мурин-ском проспекте. Редкие дома стояли далеко друг от друга, наезженных дорог было мало, так что и туда, и обратно пришлось попетлять. Но Созонов привык к своеобразному труду извозчика и находил успокоение и радость в таких длинных пустых перегонах, когда никто тебя не понукает, ты не понукаешь лошадку, все идет своим чередом и всегда можно остановиться у трактира, выпить чайку и задать сенца трудолюбивой скотине.

Вот и сейчас он малость не доехал до Финляндского вокзала, спешился и пошел к сбитенщику погреться горячим варевом, к которому привык за эти месяцы. Лошадка тут же ткнулась мордой в пристроенную торбу и захрустела сухим разнотравьем. От лошадиной спины дымился парок, такой же шел от кружки со сбитнем. Из-за пазухи Созонов достал пирог с капустой, с наслаждением прислонился распрямленной спиной к саням и стал вечерять.

Взор его устремился к небу, к чертогам Господним, где ему в скорости придется предстать перед Очами и держать ответ за все свои грехи, в основном будущие, поскольку до сих пор Егор не грешил даже и в мыслях. Представляя себе небесную встречу, он для полноты картины радостно зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел нечто, что в первое мгновение принял за знамение и подтверждение своим мыслям.

По ту сторону Невы над домами поднялся яркий шар, завис невысоко над крышами и стал меркнуть снаружи, в сердцевине своей оставаясь светящимся. Отсюда он напоминал серый гриб-дождевик (такие собирали у них в деревне; пропущенный грибниками, он созревал и превращался в пустотелый кожаный мешочек, из которого при нажатии выпыхивал бурый дым). Потом донесся глухой звук, будто что-то лопнуло.

— Пожар! — уверенно сказал стоявший рядом бритый мещанин с Выборгской стороны.

— Какой те пожар?.— резонно возразил служивый из инвалидов. — Разорвалось там что-то!

Я такие взрывы в турецкую кампанию часто видывал. Солидная штукенция! На шрапнель похожа, только шрапнель куда жиже будет.

Какое-то туманное соображение заставило Созонова быстро дожевать пирог, запить остатками сбитня и хлестнуть лошаденку, только разговевшуюся сеном. Чем ближе он подъезжал к месту взрыва, тем сильнее росли в его душе подозрения, и к тому моменту, когда он выехал к оцепленному пожарными обозами зданию гостиницы, уже не оставалось никаких сомнений: Алексей взорвался!

Городовые только-только составляли оцепление, командовал ими совершенно пыльный господин с серым лицом. Созонов попытался сунуться ближе, но порядок стал восстанавливаться, и сразу же к нему подскочил бравый усатый человечек:

— Куды прешь, дурень? Что там позабыл? Пшел вон!

— Правдюк! Твою мать! Гони всех в шею! — Грузный большой мужик пробежал мимо, распекая всех и вся, — Нечего! Нечего! Идите спать! Тоже мне, цирк приехал!

Созонов не стал противиться, отошел в сторонку и прислушался. Отовсюду сыпались различные обоснования произошедшему, начиная от кары Божьей за грехи веселых постояльцев гостиницы до японских шпионов, ошибшихся адресом и подорвавших гостиницу, спутав ее с Генеральным штабом вследствие незнания основ русского языка. Но среди всех пустых разговор-цев один сразу сказал Созонову всю правду. Громко шептались две бабушки, по причине расстройства здоровья не спавшие и следившие через окно за улицей перед гостиницей. Такое бдение заменяло им и театр, и газету.

— ...Смотрю я, бежит по улице приличный молодой господинчик, простоволосый, в руке шапка, а за ним один с собакой и два пустопорожние. Вот как они все гуськом вбежали в гоштиницу вовнутрь, так анадысь и жахнуло! У меня все стекла повыбивало, чуть без глазынек не осталась, но Бог миловал. Заткнула раму подушками — и сюда!

— А зачем? — спросил Созонов.

— Что зачем? — удивилась очевидица. — Так сейчас градоначальника ждуть, претензии будет спрашивать. А ежели я без стекол осталась, так и претензию запишут. И помогут вдове. Знаешь, милый, почем нынче стекла-то? Никакой пенсии не хватит стекла вставлять! Динамитчики во всех гоштиницах, почитай, будут бонбы взрывать, а простому человеку отдувайся!

— А что, это динамитчик? — спросил Созонов, и внутри у него все запело.

— Динамитчик! Динамитчик! — заголосила бабушка. — Одних бонбов целый пуд у него было!

— Евграфий Петрович! Потрудитесь очистить площадь от праздношатающихся!

Пыльный распорядитель возник как бы ниоткуда, но несомненно все отчетливо слышал. Слабые сомнения Созонова испарились, и в душе воцарилась полная уверенность в происшедшем: за Покотиловым велась слежка с сыскными собаками, тот стал отстреливаться или просто отбрасываться бомбами, вследствие чего произошел взрыв, уничтоживший весь наличный запас динамита.

Это означало две очевиднейшие вещи. Первая — Созонов становился основным исполнителем в теракте против Плеве, что само по себе стало очень хорошей новостью. Но вторая новость была опасной: охранка может проследить все связи Покотилова и выйти на Савинкова, Дору и Созонова, что означает полный провал. Надо немедленно предупредить всех и избежать ареста. Динамит можно подвезти новый, но людей сразу не найдешь, а в одиночку справиться довольно трудно.

И «Авель», богобоязненно перекрестившись, чем вызвал полное доверие очевидиц, стал разворачивать сани, готовясь покинуть место трагедии, ставшей началом его звездного восхождения на Голгофу. Признав его за своего, бабушки затараторили вслед, выкладывая соблазнительные подробности:

— А еще нашли оторванную собачью голову, так один из погорельцев так убивался, так убивался, болезный! И все голову енту целовал, будто с женой прощался. А второй толстый точно с ума сдвинулся, ходил и все пиво спрашивал. Любые деньги сулил! Да где же тут посреди ночи пива подадут? Так городовые не поленились, сбегали к ресторану, принесли жбан, он весь жбан и выдул! От бонбы с него вся жидкость разом вышла, видать, обмочился с перепугу!

Последнее Созонов, нахлестывая лошадь, уже не расслышал. Уже через двадцать минут он был на съемной квартире, звонил и стучал в дверь, пока ему не открыл сонный Савинков. Созонов зашел внутрь, рассказал обо всем происшедшем, после чего в квартире стали тихо бегать и собирать вещи. В полчаса сборы были закончены, баулы, чемоданы и саквояжи погружены в сани и отвезены на запасную квартиру, снятую по настоянию Азефа. Именно сейчас Савинков понял, насколько Азеф был мудрее его самого, предусмотрев все возможные обстоятельства, в том числе и свершившееся.

После переезда Дора легла в постель и стала плакать в память о Покотилове: они были знакомы уже года два, связывало многое. Савинков сидел в кабинете и курил, обдумывая дальнейшие шаги, из которых спешное бегство представлялось ему наиболее безопасным.

А Созонов пошел в близлежащую часовню, поставил там свечку за упокой раба Божьего Алексея и стал молиться, вознося благодарность Всевышнему за то, что тот избрал его орудием Божьим в борьбе с сатаной в человеческом облике. Через несколько часов бдений к нему снизошло видение: явилась Богородица и своим светлым ликом благословила на жертву ради Сына

Божьего, ради искупления кровью грехов православного народа, погрязшего в безбожии и разврате... Аминь.

Работы хватило до самого утра. В сохранившемся крыле гостиницы накрыли скорый стол, за которым пили чай и писали первые бумаги по осмотру места происшествия. В соседней комнате над человеческими останками колдовали два медицинских эксперта, вызванные Путиловским для помощи Бергу. Когда принесли найденную в соседнем дворе Дусину голову, Берг отвернулся к стене и так постоял минуты две. После чего велел голову запаковать, положить в корзинку и стеречь от кражи. А сам стал неожиданно жестким и твердым голосом вести весь предварительный осмотр.

Путиловский даже изумился произошедшей с Бергом перемене, точно вдруг в мальчике проступили черты мужчины, ранее никем не замечаемые, но развивавшиеся до определенного момента и внезапно выскочившие из старой мальчишеской формы. Когда выпала минута и они смогли умыться теплой водой, Берг, стоя перед уцелевшим зеркалом, протер волосы на голове, всмотрелся, повторил процедуру, но бесполезно: одна прядка среди темных волос от самых корней белела свежей сединой. Впрочем, Берга это только украсило.

Из середины завала раздались крики, призывающие Берга, — при нахождении любых подозрительных предметов он требовал ничего не трогать, а звать его. Поскольку такие крики раздавались каждые десять минут, все уже привыкли, что Берг здесь самый главный и только он определяет, за что можно браться, а за что нельзя.

На сей раз нашли подозрительный саквояж, стоявший в углу или, вернее, в том, что осталось от угла номера «динамитчика». Берг присел на корточки и отер замок маленькой перьевой метелочкой, взятой из комнаты горничных. Потом подумал и осторожно открыл саквояж, не ожидая увидеть там ничего интересного, помимо заношенной пары мужского белья, оставшегося там после визита в баню.

Однако внутри лежало нечто наполнившее душу Берга горьким удовлетворением. Наконец-то он поймал то, за чем безуспешно охотился: в футлярах, оклеенных мягким портьерным плюшем, лежали три вороненых цилиндра.

— Позови Путиловского, — тихо сказал Берг городовому, обнаружившему саквояж.

Путиловский возник мгновенно, точно из-под земли.

— Смотрите, — Берг нежно дотронулся до черного цилиндра. — Это бомбы. Уцелели при взрыве, потому что здесь угол, воздушная подушка не дала прорваться взрывной волне, или волна сюда пришла уже ослабленная. Для детонирования не хватило энергии.

Путиловский снял перчатку и тоже дотронулся до цилиндра. Холодный.

— Велите всем отойти отсюда на несколько минут. Так, чтобы в прямой видимости никого не было. — Берг погладил цилиндр, точно приручая его.

— Может... — Путиловский прокашлялся,— Может, не трогать, а отвезти в безопасное место? А, Иван Карлович?

— Опасно нести. А тем более везти. Если внутри есть запалы — это маловероятно, но все-таки вероятность есть! — они могут сработать. И тогда будут новые жертвы. — Берг рассуждал спокойным тоном, точно собирался показать простой лабораторный фокус. — Я сейчас развинчу полуцилиндры, там есть место для запалов. Ежели что произойдет, похороните меня вместе с Дусей.

Путиловского забила легкая дрожь.

— Бог с вами, Иван Карлович. Все будет хорошо, я уверен!

— А я — нет. Уберите всех, я начну по вашему сигналу.

Пока Путиловский с Медянниковым силой одного лишь вербального убеждения разгоняли толпу, наполовину состоящую из зевак, а наполовину из бесполезных сотрудников полиции, Берг присмотрел себе доску, соорудил из кирпичей два столбика, положил дощечку и сел на импровизированную скамеечку. Вроде бы устойчиво. Потом согрел пальцы рук, размял их, добиваясь полной чувствительности, и стал вспоминать о Дусе.

Слезы наполнили его глаза, и он шмыгнул носом, точно маленький мальчик, впервые в своей жизни прочитавший сказку с печальным концом.

— Иван Карлович, мы готовы!

Путиловский встал посередине между Бергом и далекой толпой, сдерживаемой частой цепью городовых. Народу с каждой минутой прибывало все больше. Слух о взрыве оказался настолько притягательным, что многие мещане даже отпрашивались с работы по причине здоровья, стремясь все увидеть первыми, будто это давало в жизни хоть какое-то преимущество.

Берг шмыгнул еще раз и успокоился. Одной рукой он осторожно достал крайний левый цилиндр из углубления. Все тихо. Температура около нуля градусов, значит, металл чуть осел в своих размерах, и теперь успех его действий будет зависеть от того, какие допуски при точении резьбы давал неизвестный ему токарь. Если точил по прессовой посадке, то раскрутить удастся навряд ли, нужны слесарные тиски и теплое помещение. Ежели посадка с люфтом, то тогда должно пойти сразу.

Берг сглотнул набежавшую слюну и попробовал. Полуцилиндры не шевельнулись. «Плохо,— спокойно подумал Берг. — Так можно быстро встретиться с Дусей». Злость на неведомого токаря наполнила его душу горечью. Он плотно обхватил бомбу двумя ладонями и стал греть резьбовое соединение своим теплом. Только так появится маленький шанс на удачу.

Он сидел и вспоминал те милые шалости, которыми Дуся последние полгода скрашивала его одинокую, никому не нужную жизнь военного холостяка. Как она научилась терпеливо ждать его прихода, прыгая от радости предстоящей прогулки. Как мгновенно понимала все, что от нее ожидалось, и как быстро обучалась новым трюкам. Каждый день общения приносил ему ранее неведомую радость. И все кончилось...

Руки уже сводило от холода. Пора. Берг с силой поворотил один полуцилиндр против другого. Они шевельнулись. Есть! Он сжал зубы и застонал от боли в холодных пальцах. Медленно, нитка за ниткой, резьба прокручивалась по резьбе, пока наконец не заскользила плавно, открывая взору аккуратно проточенные винтовые канавки. Теперь внимание. Он поднес бомбу к самым глазам, пытаясь увидеть хоть что-то в тончайшую щель между последними витками резьбы. Левый полуцилиндр нижний. Точно! В нем должен быть запал. Есть! В просвете блеснуло тонкое стекло трубки с серной кислотой. Берг осторожно повернул бомбу вертикально, довертел до конца и снял верхнюю часть. Не глядя отбросил ее в сторону.

Теперь надо аккуратно достать запал. Если он ошибется в движении, трубка разобьется, серная кислота выльется на смесь бертолетовой соли с сахаром, эта смесь воспламенится синим пламенем (проделывал такое сотни раз), что вызовет подрыв гремучей ртути. А ртуть взорвет дина-мит, и от него, Берга, не останется ничего, кроме разного рода остатков, разбросанных по приличной площади. Их соберут, положат в красивый полированный ящик из цельного дуба и предадут... Предательство? Берг внутренне хохотнул: богат русский язык! Предадут земле с воинскими почестями.

Он вытер кончики пальцев о шинель, отчего те стали сухими и пыльными (это хорошо, скользить не будут), и попытался ухватить крестообразные стеклянные трубочки. Не хотят хвататься! Тогда он лизнул пальцы и попытался второй раз. Мокрая пыль улучшила контакт, и запалы, охваченные свинцовыми грузиками, поползли из своего плотного гнезда. Медленно он тянул непослушный хрупкий крестик, боясь услышать лишь одно — хруст раздавливаемой пробирки. Может, он успеет отбросить бомбу в сторону? Но осколки все равно посекут тело до смерти, так что лучше этого не допускать. Глубоко вздохнув, Берг выдернул запал, как зубной хирург выдергивает зуб, — решительно и быстро. Все!

Оставшиеся две бомбы он разоружил легко — в них резьба точно испугалась Берговой решительности и поддалась первому же усилию. Взяв в одну руку запалы, во вторую — саквояж, Берг скоро, но осторожно спустился по уцелевшей лестнице (кстати, отметил он, лестницы вследствие своей винтовой структуры сохраняются при взрывах!) и появился на сцене ровно в тот момент, когда все взяли под козырек, приветствуя самолично посетившего место взрыва министра внутренних дел. Взрыв ведь тоже был внутренним делом Российской империи.

Плеве вышел из кареты, опираясь на трость, не так уж и необходимую для его здоровья. Но он подметил, что государь как бы приветствует признаки дряхлости в своих ближайших сановниках, что дает возможность при беседах заботиться о них, расспрашивать и давать советы к поправке или облегчению болей. Всякая молодцеватость, напротив же, возбуждала в государе ревность и холодность. Плеве своими наблюдениями ни с кем не делился, но, заведя трость и легкую хромоту, тотчас же заметил все признаки потепления к своей персоне.

Пояснения ему давал Путиловский. Брезгливо морщась, Плеве обошел развалины, потыкал для чего-то тростью в кирпичи. Дальше линии городовых Путиловский заходить не разрешил:

— Поручик Берг проводит разоружение обнаруженных бомб. Есть опасность взрыва,— объяснил он министру.

— Он там один? — спросил Плеве.

— Так точно.

— Почему?

— Возможен взрыв.

— А вы здесь... — протянул Плеве. — Подчиненный там, а вы здесь. Странно. Боитесь?

Путиловский втянул ноздрями воздух, но ответ не прозвунал по весьма простой причине: из-под обрушенных стропил вышел Берг, держа в руке саквояж с бомбами.

— Вот он, — указал Путиловский на Берга.

— Без вас вижу, — холодно ответил министр и сделал два шага навстречу герою.

Берг поставил саквояж на снег, открыв его, молодцевато продемонстрировал бомбы, но в руки брать не разрешил, объясняя это тем, что на бомбах остались отпечатки пальцев и это поможет уличить будущих преступников. В довершение ко всему он объяснил устройство и продемонстрировал действие запала, пожертвовав одним из трех добытых. Брошенный в стену запал щелкнул, полыхнул коротким синим пламенем и исчез, разнесенный на мельчайшие крошки весьма малым количеством гремучей ртути. В публике тут же сложилось мнение, что оставшийся в живых террорист попытался убить самого министра, но благодаря Божьему промыслу тот остался жив.

Рассказ Берга о собаке Дусе и показанный им опыт воодушевил министра на необычайный для Плеве душевный поступок: он приблизил к себе Берга, обнял, трижды поцеловал, пообещал представить к награде и следующему воинскому чину; покопался в жилетном кармане, точно фокусник извлек оттуда часы и вручил их герою, зардевшемуся, как маков цвет. И уехал с личным докладом к государю.

По дороге к карете навстречу Плеве попался на глаза бравый Правдюк. Ради визита высокого гостя он даже расстегнул бекешу, дабы Плеве мог полюбоваться на медаль. Плеве остановился, полюбовался, прищурился, вспомнил историю с японскими шпионами и потрепал взопревшего от верноподданнического счастья Правдюка по щеке.

— Молодец! Подчиненные у вас хорошие! — на прощание с укоризной бросил он Путиловскому, не скрывая второй половины фразы: а сами вы, дескать, дерьмо!

Франк, коротавший время в импровизированной чайной, подошел к награжденному, поздравил его и послушал министерский подарок.

— Они же не тикают, — изумленно сказал профессор. — Ломаные.

— Неважно! — Берг ревниво отобрал часы и спрятал подальше. — Я их починю.

Путиловский сдал руководство службе градоначальника и сказал:

— Господа, господа! В Департамент! Нас ждут!

Ехали медленно, закрывая глаза от усталости. В ногах Берга стоял саквояж с бомбами, на коленях — плетеная корзинка. Он обнял ее и заснул. Ему снилась живая Дуся.