Каина

Глава 6

Ночь в поселке прошла спокойно, если не считать того, что партизаны обнаружили в сельве диковатую мулатку, в которой Дагоберто узнал свою спасительницу Паучи, а также не брать во внимание совсем уж невероятную историю, приключившуюся с Абелем Негроном.

Этот трусливый толстяк несколько суток укрывался в сельве, дрожа как осиновый лист. От постоянного страха он даже заметно сбросил вес, а партизаны, кажется, и не думали покидать поселок. Периодически Абель довольно близко подходил к реке, проверяя, на месте ли лодки бандитов. Наконец он увидел, что партизаны двинулись вверх по течению, и поспешил обратно в поселок.Над сельвой уже спустились сумерки, когда Абель решил сделать небольшой привал у ручья, чтобы перевести дух. Вообще-то голод настойчиво гнал его вперед, но ягодная диета и пережитые волнения отобрали у Абеля немало сил, поэтому он и позволил себе короткий отдых. Блаженно растянувшись на траве, широко раскинул руки и вдруг почувствовал, что пальцы его коснулись чего-то холодного и скользкого.

«Змея!» — догадался Абель и вскочил как ужаленный. Каково же было его изумление, когда вместо змеи он увидел... пару резиновых сапог. Внимательный осмотр этой странной находки показал, что сапоги — небольшого размера, то есть женские.

Абель повертел их в руках, пытаясь вспомнить, не видел ли он таких же у кого-нибудь в поселке, и в этот момент из сапога выпал полотняный мешочек, в котором что-то звякнуло. Затаив дыхание, Негрон развязал засаленную тесемку. То, что открылось его взору в следующий миг, заставило Абеля вскрикнуть. Золото! Это было похоже на галлюцинацию, на проделку лешего. Чтобы убедиться в реальности происходящего, Абель высыпал кусочки золота на ладонь. Их набралась целая горсть! Ошалелый Негрон чувствовал их полновесную, драгоценную тяжесть!..

Внезапно он услышал подозрительный шум у себя за спиной и автоматически высыпал золото в карман брюк. Дальнейшее запомнилось плохо. Во всяком случае, рассказывая о случившемся Инграсии, Абель утверждал, что на него с диким криком набросился монстр, болотное чудище, укусил несчастного за щеку и, выхватив из его руки полотняный мешочек, ускакал в кусты.

— Это был сам дьявол, — повторял Абель, кутаясь в одеяло. — Никак не могу согреться. Дрожь так и бьет меня.

— Выпей рому. Давай я тебя разотру. Отхлебни успокоительного отвара, — хлопотала над ним Инграсия. — Слава Богу, ты жив! Да еще и золото нашел! Нет, Абель, я была не права, когда упрекала тебя в трусости и лености. Теперь мы заживем как люди. Сколько всякого добра можно купить на эти блестящие кусочки!.. Только тебе придется не высовываться из дома до тех пор, пока последние партизаны не покинут Сан-Игнасио.

— Партизаны? — испугался Абель и буквально заходил ходуном от дрожи. — Разве они не ушли? Я собственными глазами видел!.. Все-таки надо мной подшутил нечистый!

— Успокойся, дорогой, — ласково погладила его Инграсия. — Ты видел, как уходила основная группа этих бандитов. Но несколько человек здесь еще остались.

— Ну слава Богу, — облегченно выдохнул он.— Если партизаны мне не привиделись, то, может, и золото я вижу наяву, а не во сне?..

— Ну что, устал? — войдя в комнату Рикардо, спросила Хосефа. Голос ее при этом был полон заботы и нежности.

Рикардо согласно кивнул.

— От операции устал или от избиения Хайро? — уточнила она, подойдя к Рикардо близко-близко, можно сказать, на расстояние поцелуя.

— А почему вы не позволили партизанам расстрелять меня? — спросил он, не делая никаких встречных движений.

— Потому что от тебя зависит жизнь моего брата. Как же я могу причинить тебе вред?

— Если бы я знал об этом, то был бы немного агрессивнее, — на его лице появилась такая обворожительная улыбка, что Хосефа невольно подалась вперед, и Рикардо властно притянул ее к себе.

— По-моему, ты и так слишком агрессивен, — задыхаясь от нахлынувшей страсти, молвила Хосефа и зажмурила глаза в ожидании поцелуя.

— Черт, кажется, ситуация осложняется, — сказал Рикардо, но Хосефу его замечание не смутило: губы ее требовали прикосновения. — Что ж, вы тут приказываете, а мне надлежит лишь выполнять приказания, — молвил он, прежде чем одарить команданте страстным поцелуем.

Минуту спустя Каталина внесла поднос с ужином для Рикардо и буквально застыла от возмущения. Рикардо боковым зрением заметил ее присутствие, но прерывать поцелуя не стал.

Очнувшись от оцепенения, Каталина оставила поднос и пулей вылетела из гостиницы.

— Что с тобой? — участливо спросила Мирейя, видя ее удрученное состояние.

Каталина не ответила. В тот вечер ее раздражало и заботливое внимание Мирейи, и завуалированное ухаживание Фернандо. Раздражал и отец, взявшийся, по мнению Каталины, слишком рьяно опекать диковатую мулатку, не умевшую даже пользоваться вилкой.

Ночь Каталина провела без сна, а утром ноги сами понесли ее в комнату Хосе Росарио.

— Как тут наш раненый? — спросила она, мысленно проклиная себя за этот фальшивый тон.

— Ему значительно лучше, — с явной насмешкой ответил Рикардо, продолжая умываться над тазом. — Да ты не смущайся. Проходи.

— Кто там? — выглянула из соседней комнаты Хосефа, закутанная в простыню.

— Простите, я не вовремя, — пробормотала Каталина, чувствуя, как щеки мгновенно полыхнули жаром.

— Постой, куда же ты? — прокричал ей вслед Рикардо и расхохотался.

Весь день Манинья мчалась по сельве как угорелая, не обращая внимания на ропот своих спутников, мечтавших хотя бы о недолгом привале.

— Ты совсем загнала нас, — попытался воздействовать на госпожу Такупай. — Надо передохнуть.

— Нет, Гуайко, мы не можем останавливаться. Манинья должна попасть в лежбище ягуаров засветло. Сельву лучше всего слушать именно там. Когда взойдет красная луна и наступит полночь, самка ягуара даст Манинье свое молоко. Тогда и откроется тайна Каталины Миранды! Манинья все узнает про эту нахалку, узнает, почему ее защищает сельва!

Уже стало смеркаться, когда госпожа позволила мужчинам отдохнуть, а сама направилась к ягуарам. Такупай сел ужинать вместе со всеми, но кусок не лез ему в горло. Полный самых дурных предчувствий, индеец крадучись последовал за Маниньей. Ягуары давно уже привыкли к его присутствию рядом с ней и не выразили беспокойства при появлении Такупая вблизи лежбища. Взобравшись на дерево, он смог наблюдать за таинством, совершаемым Маниньей.

Сидя на корточках у костра, она неотрывно следила за чашей, в которой вскипало травяное зелье. Затем сняла ее с огня, всыпала туда какой-то темный порошок и стала ждать, пока варево остынет. Лицо ее, хорошо освещаемое костром, было сосредоточенным, отрешенным от внешнего мира. Ягуары, являвшиеся частью таинства, величественно возлежали у нее за спиной.

На мгновение Такупаю показалось, что Манинья пристально посмотрела в его сторону. Внутренне похолодев, он замер. Но то ли тревога была ложной, то ли госпожа решила не отвлекаться на старого индейца, — гневного окрика не последовало. Омыв себя травяным отваром, Манинья что-то пошептала над другой чашей — с ягуарьим молоком. Затем встала во весь рост и, глядя на багровую луну, опрокинула чашу себе на голову. Молоко медленными белесыми струями стекало по ее волосам, лицу, груди, животу...

Такупай отвернулся, не в силах видеть того, что будет дальше — когда сельва откроет Манинье тайну Каталины.

— Гуайко, я знаю, что ты где-то здесь! — властно окликнула его Манинья. — Этот проклятый сейчас спит с другой женщиной! Ты слышишь? Еще никто не уводил у Маниньи ее мужчину!

— Тот мужчина не твой, — сказал Такупай, выходя из кустов.

— Но будет моим! Будет! А Каталину Миранду Манинья уничтожит.

С уходом основной массы партизан жизнь сельчан постепенно стала возвращаться в свое обычное русло. Инграсия напекла лепешек и, по обыкновению, принесла их утром сержанту, а он, как всегда, неуклюже выразил ей признательность. Но на сей раз Инграсия показалась ему особенно холодной и отчужденной. Бедняга не знал, что его возлюбленная вновь воспылала нежными чувствами к Абелю, который оказался не таким уж безнадежным лентяем, а наоборот, сумел сделать то, чего не удавалось до сих пор никому в поселке: отыскал золото.

Пока мать занималась лепешками, Лус Кларита меняла белье в номерах приезжих, и в частности у Антонио, который не упустил случая — одарил девушку загадочной, многообещающей улыбкой.

— Не сердись на меня, — сказал он, не без удивления наблюдая, как щеки Лус Клариты покрываются стыдливым румянцем. — Я не хотел тебя обидеть. Ты очень хорошая девушка.

А тем временем Лола Лопес и Дейзи вновь вступили в схватку, не поделив между собой оставшихся в поселке партизан, а также единственную во всей гостинице «комнату свиданий». В результате Лола была вынуждена уступить, но признать свое поражение вовсе не хотела и попросила Дагоберто сдать ей в аренду грузовик.

— Помилуй! Зачем он тебе? — изумился Дагоберто.

— Вы же все равно им не пользуетесь, а я переоборудую его для своих целей.

— Но здесь и мужчин-то практически нет, — совсем опешив, пробормотал Дагоберто.

— Ошибаетесь! Сегодня ночью я неплохо заработала!

Дагоберто оставалось лишь развести руками. Затем подошла Мирейя и, рискуя накликать на себя его гнев, спросила:

— Откуда ты знаешь эту Паучи? Ведь ты назвал ее по имени еще до того, как она представилась.

— Мирейя, ты выдумываешь небылицы, — сердито отмахнулся от нее Дагоберто. — Не думал, что ты такая ревнивая. Это ведь все равно что заподозрить меня в связи с Лус Кларитой.

— Она тоже наступила на колдовской камень, — некстати вставила проходившая мимо Тибисай.

— Кто? Лус Кларита? — автоматически спросила Мирейя.

— Нет, мулатка, — ответила Тибисай.

Дагоберто был мрачен. С самого утра его осаждала Каталина: уговаривала уехать с ней в Каракас навсегда. Он пытался объяснить дочери, что уже не сможет жить в городе, что ему дороги эти места, где прошла большая часть его жизни.

— Ты тоже одичал в этой глуши, — сказала с сожалением Каталина и, чтобы предотвратить назревавшую ссору, ушла к реке.

— Смотришь, не появилась ли какая-нибудь случайная лодка? — услышала она за спиной голос Рикардо.

Каталина не ответила.

— Зря ты на меня сердишься, — зашел он сбоку, пытаясь заглянуть ей в глаза. — Все равно кроме меня тебя никто отсюда не увезет.

— Нет, с тобой я никуда не поеду! — отрезала Каталина.

— Не понимаю, чем я провинился на этот раз, — лукаво усмехнулся Рикардо и, решительно притянув ее к себе, поцеловал в губы.

В ответ на эту дерзость Каталина отвесила ему тяжелую оплеуху.

— Ого! Какая силища! Какой темперамент! — засмеялся Рикардо, потирая пылающую щеку.

Каталина быстрым шагом направилась к поселку.

— Здорово она вам врезала, сеньор! — позволил себе заметить Бенито.

— Когда-нибудь я тебя уволю, — тут же ответил ему Рикардо.

Выставленные Хосефой посты сообщили, что венесуэльские солдаты уже приблизились к Сан-Игнасио на опасное расстояние. Медлить с уходом было нельзя, и команданте вновь призвала к себе Рикардо.

— Ты пойдешь с нами. Будешь лечить Хосе Росарио, пока он не выздоровеет.

— Его нельзя транспортировать, — твердо заявил Рикардо. — Если хочешь, чтобы твой брат поправился, оставь его здесь.

Хосефа пристально посмотрела на Рикардо, но он выдержал ее испытующий взгляд.

— Ладно, — сказала она. — Я тебе верю. Будешь заботиться о нем до моего возвращения. Если с ним что-нибудь случится, пеняй на себя.

Затем она приказала своим подчиненным собрать жителей Сан-Игнасио у бара и обратилась к ним с такой речью:

— Вы отвечаете за безопасность моего брата. Если сдадите его гвардейцам, — я сожгу ваш проклятый поселок. И в этом пламени погибнете вы все, до единого человека.

Ее слова были встречены гробовым молчанием.

Удовлетворенная таким результатом, Хосефа вернулась в комнату к брату, позвав с собой и Рикардо.

— Жизнь разводит нас, Леон, — сказала она печально. — Я благодарна тебе за все.

Помолчав, она достала из кармана кошелек и протянула его Рикардо.

— Ты даешь мне деньги? — изумился тот.

— Возьми. Это малая часть того, что я тебе должна.

— Спасибо, но деньги мне не нужны. Точнее, на них я не могу купить того, чего бы мне хотелось.

— В таком случае говори, чего ты хочешь, — Хосефа подошла к нему близко-близко.

Зрачки ее подернулись поволокой вожделения.

— Я видел у тебя в лодке такой зеленый ящик, — не оправдал ее ожиданий Рикардо. — По-моему, это бильярд, не так ли?

— Ты хочешь взять бильярд? Пожалуйста! — с некоторой обидой произнесла Хосефа и решительно вышла из комнаты. — Пойдем на причал, — обернулась она к Рикардо. — Заберешь свой бильярд.

После ухода партизан Хустиньяно Гарсия вспомнил, что он — единственная власть в поселке, и рьяно приступил к исполнению своих обязанностей.

— Поскольку у нас находится военнопленный, то я должен сдать его гвардейцам, когда они сюда придут, — заявил он всему честному народу, собравшемуся в баре, куда был доставлен зеленый ящик Рикардо.

— Ты с ума сошел! Хочешь, чтобы нас сожгли? — зашикали на него со всех сторон.

— Я же не могу утаить раненого от гвардейцев! Мне устав не позволяет.

Дагоберто, Фернандо, Гаэтано стали убеждать его по-своему, по-мужски, но на сержанта их доводы не действовали. Тогда за дело взялась Инграсия, и ее уговоры имели успех: Хустиньяно пообещал хранить тайну в ущерб собственной карьере.

Вскоре в Сан-Игнасио вошли гвардейцы, и командовавший ими лейтенант Эррера велел Хустиньяно писать подробное донесение о действиях колумбийцев в поселке.

Обливаясь потом от страха и усердия, сержант изложил все, кроме эпизода с раненым.

— Не волнуйтесь, — сказал ему Эррера. — Взыскание по службе вы не получите.

Вступать в бой с партизанами было бы безумием, поскольку их силы значительно превосходили ваши.

— Да, нас ведь здесь всего-то двое: я да капрал.

— Господин лейтенант, — осмелел Рейес, — вы не привезли приказ о моей отставке?

Я написал уже несколько рапортов...

— Увы, капрал, — развел руками Эррера. — Видимо, начальство считает, что вы прекрасно справляетесь здесь со своими обязанностями.

— Разумеется, — подхватил Хустиньяно, — я очень доволен капралом.

— Меня только просили передать вам письмо, — вспомнил Эррера, — в котором сообщается, что в Сан-Игнасио направляется священник. Падре Гамбоа — так его зовут. Надеюсь, с его приездом вам здесь станет легче. Ну а нам пора идти дальше — догонять бандитов.

У Хустиньяно при этих словах невольно вырвался вздох облегчения, но тут дверь отворилась и в комнату вошел сын Инграсии Джефферсон.

— Мама послала вам лепешки, — сказал он, отдавая тарелку лейтенанту.

— Спасибо, — улыбнулся Эррера и пожал Джефферсону руку, как взрослому.

Тот, польщенный таким вниманием, решил продолжить беседу и прямо спросил лейтенанта:

— А вы уже убили того партизана, что прятался в гостинице?

Хустиньяно обомлел, затем — под пристальным взглядом лейтенанта — стал тупо

твердить, что, по его сведениям, все партизаны ушли.

— Ты знаешь, где он прячется? — спросил Эррера у мальчика.

— Да!

— Идем, покажешь.

Хустиньяно уныло поплелся за лейтенантом и мальчишкой.

— А я, дура, относилась к вам почти с нелепостью, — услышал он за спиной гневный голос Инграсии.

— Правда? — обернулся он, весь просияв.

— Предатель! — тотчас же разочаровала его Инграсия.

Партизана, однако, в гостинице не оказалось. У Хустиньяно отлегло от сердца, но Эррера приказал гвардейцам обыскать весь поселок.

— Рикардо напоил парня снотворным и перенес его, сонного, в грузовик, — шепнула Мирейя Дагоберто.

— Бог мой! — воскликнул тот. — Они идут к грузовику. Их надо отвлечь! Капрал! — позвал он Рейеса. — Уведи их подальше от грузовика.

Когда гвардейцы, обыскав все дома, добрались наконец до грузовика, — раненого там уже не было.

— Наверное, он успел скрыться, — позволил себе заметить Рейес.

— На всякий случай обыщите еще раз те дома, с которых мы начинали поиск, — распорядился Эррера.

Услышав это, Каталина похолодела, потому что видела, как Рикардо перетаскивал раненого в дом Мирейи, стоящий несколько на отшибе.

— Надо что-то делать, — бросила она отцу и, обходя стороной гвардейцев, решительно направилась к дому Мирейи.

...Когда Эррера вошел туда со своими солдатами, его внимание привлек шум воды.

— Кто здесь? Выходи! — скомандовал он, но ответа не последовало.

Тогда лейтенант с силой толкнул дверь и увидел... моющуюся под душем Каталину.

— Ох, простите, — сказал он, не в силах оторвать глаз от обнаженной красавицы.

— Хватит глазеть! — рассердилась Каталина. — И уберите ваш автомат!

Смущенный, лейтенант вынужден был ретироваться.

— Все. Уходим, — заявил он. — Догоним этого бандита в сельве.

— И ты перестань глазеть! — сказала Каталина Рикардо, когда лейтенант ушел.

— Не могу! — ответил он, высунув голову из-за шторы, перегораживающей кабинку душа надвое. — Я поражен твоим бесстрашием, твоей решительностью и особенно — красотой твоего тела. Боже мой, что за женщина!

— Перестань паясничать, — гневно оборвала его Каталина. — Отвернись. Дай мне спокойно одеться. Господи, куда же я забросила платье?

— Опасность миновала! Можете выходить! — услышали они голоса за окном.

— Это отец и Мирейя! — испугалась Каталина. — Где же платье?

Рикардо мягко отстранил ее и вышел из душа, не забыв прикрыть за собой дверь.

Затем отыскал злополучное платье, сунул его сквозь щель Каталине и, пока она одевалась, отвлекал на себя внимание пришедших.

— Доченька, я так за тебя боялся! — воскликнул, увидев ее, Дагоберто. — Как вам удалось обмануть гвардейцев?

Каталина, смутившись, молчала.

— Пусть это останется тайной, — ответил за нее Рикардо. — Есть вещи, о которых лучше не говорить. Правда, Каталина?

Дома отец еще раз спросил ее о том, что произошло в доме Мирейи, но Каталина опять отмолчалась.

— Ну ладно, — не стал настаивать Дагоберто, — как бы там ни было, а вы с Рикардо нас всех спасли.

— Он тут ни при чем! — выпалила вдруг Каталина.

— Ты на него сердишься? Напрасно! Рикардо — хороший человек и... видный мужчина.

Мне кажется, вы были бы прекрасной парой.

— О чем ты говоришь, папа! — возмутилась дочь. — Между мной и Рикардо Леоном ничего не было и ничего не будет!

Весь вечер мужчины развлекались в баре, у бильярдного стола. Свои возможности в этой игре поочередно демонстрировали Рикардо, Гаэтано, Фернандо, но бесспорным лидером здесь неожиданно оказался Гараньон.

— Похоже, мы имеем дело с профессионалом, — шепнул Фернандо итальянцу. —

Посмотри, тут не просто меткость, но и техника игры!

— Все может быть, — ответил Гаэтано.

Они решили, что и так уже проиграли Гараньону слишком много, поэтому пора идти по домам. Вместе с ними бар покинул и Рикардо.

— Ну, кто еще попытает счастья? — виртуозно играя кием, обратился Гараньон к оставшимся.

Дагоберто, присутствовавший здесь давно и не притрагивавшийся к кию, промолчал и на этот раз. Зато Абель Негрон, преодолев нерешительность, принял вызов Гараньона.

Игра у него с самого начала не заладилась, но хитрый Гараньон умело поставил ловушку — тоже стал мазать, желая разжечь азарт у Абеля. Этот расчет оправдался: первые выигранные деньги вскружили Абелю голову, и он во что бы то ни стало хотел развить свой успех. Однако поддавки со стороны Гараньона вскоре закончиись, и теперь Негрон стремился любой ценой отыграться. Для этого он не пожалел даже золота, найденного недавно в сельве. Когда оно полностью перекочевало в карман к Гараньону, тот решил прекратить игру.

— Нет, ты не можешь так уйти! — в отчаянии завопил Абель. — Я разорен! Дай мне еще один шанс!

— Но тебе же больше нечего поставить, — возразил Гараньон. — На что ты собираешься играть?

Не зная как быть, Абель заплакал и буквально стал рвать на себе волосы.

— Ну ладно, — сжалился над ним Гараньон. — Предлагаю играть на нее, — и он жестом указал на Паучи, помогавшую Тибисай убирать со столов посуду.

— Зачем мне несчастная? — не понял его коварного замысла Абель.

— Ее заберу я, если, конечно, выиграю, — нагло усмехнулся Гараньон. — А если выиграешь ты, то я верну тебе вот этот кусочек золота.

Абель с благодарностью принял такое условие и, разумеется, проиграл.

— Все, красотка, ты идешь со мной, — заявил Гараньон, пытаясь схватить Паучи за руку.

— Нет, еще не все, — вмешался Дагоберто. — Ты не сыграл со мной.

— А зачем мне играть с тобой? Я и так не внакладе.

— Но, может быть, тебя интересует что-нибудь из того, что имею я? —

многозначительно произнес Дагоберто.

— Да? — оживился Гараньон. — Это другой разговор! Значит, ты согласен играть на золото?

— Согласен.

— Я хочу получить тысячу килограммов золота!

— Идет. Играем на тысячу килограммов.

К Дагоберто подбежала Мирейя и стала оттаскивать его от бильярдного стола.

— Это безумие, безумие! — повторяла она.

— Это дикая сельва, Мирейя, — ответил ей Дагоберто. — Не мешай мне.

Он ринулся в бой с таким остервенением, что Мирейе на мгновение показалось, будто в его руках не кий, а шпага, которой неизбежно должен быть проколот

Гараньон. Паучи забилась в угол ни жива ни мертва. Тибисай истово крестилась,

шепча молитву.

— Ну, вот и все, — сказал Дагоберто. — Ты проиграл, Гараньон.

— Я требую реванша! — визгливо закричал тот.

— Нет, о реванше мы не договаривались, — твердо произнес Дагоберто. — Пойдем, Паучи. Тебе больше нечего бояться. Никто не посмеет тебя тронуть.

Мирейя печально посмотрела им вслед.