Каирский синдром

ЖАКЛИН

В «Колумбию» меня влекли не только пластинки. Там работала юная Жаклин. Кажется, гречанка. Очень стильная девушка: короткая стрижка, миндалевидные карие глаза, пухлые губы, чуть вздернутый нос и довольно короткая юбка — для тогдашнего Каира. Она как будто прилетела из Лондона или Парижа. Наверняка посещала европейский лицей.

Наши беседы велись в основном на французском.

Вспоминаю годы спустя, как она заводила меня в кабинку для прослушивания, ставила пластинку, улыбалась прекрасными глазами и удалялась. Но когда ставила пластинку, почти всегда, как бы невзначай, задевала плечом.

Неотразимая Жаклин… И духи… Я спросил, что за аромат? Она сказала — Caleche.

Сижу в кабине у проигрывателя, в наушниках песня из мюзикла «Аквариус»: Let the sun shine in.

Вижу ее маленькую смуглую ногу, стянутую римскими сандалиями, ярко-красный педикюр. И прошу поставить новую пластинку.

Вот там-то, в кабине, ее рука задержалась на моей. Это было как удар тока. Я застыл. А она поставила пластинку Жоржа Мустаки.

Сказала, что ей нравятся песни этого грека из Александрии, живущего теперь в Париже. Я с нарочитым вниманием слушал блеющий голос занудного Мустаки, лишь бы она не уходила. Короче, я в нее влюбился.

Я ходил в «Колумбию» часто, каждую неделю — чтобы увидеть Жаклин. Запах Caleche и прикосновение ее руки преследовали меня в Каире. Остаются в памяти и много лет спустя.

Я помню тебя, Жаклин. Для комсомольца и советского востоковеда ты была желанна и недоступна. Если бы об этом увлечении узнали замполиты, или особисты в штабе, или чекисты в институте, меня ждала бы показательная порка.

На Ближнем Востоке есть лишь один способ провести время с девушкой — в автомобиле. Подхватить ее незаметно на углу и увезти — на пляж, за город, в тихий переулок. Там целоваться и ласкать. Так было и так есть в странах с жестким режимом нравственности. Встречаться на улице, вести в кафе или домой — исключено. Но у меня не было ни машины, ни реальных денег.

Я мог бы прийти к ней домой и пасть в ноги родителям — прошу руки! Но дальше что? Подать заявление в советское консульство? Меня просто уничтожили бы. И что я мог дать ей как жених? Хотя они и мелкие буржуа, но у них наверняка есть десяток федданов земли в Дельте, пара доходных квартир, а может, и овощная лавка. А я советский нищий студент. Короче, брак был бы невозможен.

Я понимал, что нас разделяют миры. И внутренне смирился с тем, что законы жизни не изменить. Потом, уверен, ее выдали замуж за какого-нибудь кузена-мудака, она родила ему полдюжины маленьких греков или коптов, растолстела и забыла о поп-музыке.