Как же быть?

Глава одиннадцатая ЗОЛОТАЯ ДОРОГА

В понедельник расстроенный метрдотель спросил Кенни, что она решила: будет извиняться или нет? Кенни ответила, что согласна, но при одном условии: пусть метрдотель спросит у господина Леви, продолжает ли тот настаивать на извинениях. Метрдотель испугался: как же так, не может же он беспокоить господина Леви по столь пустячному делу…

Тогда Кенни предложила другое. Надо позвонить господину Рулону и спросить, куда Кенни идти извиняться. Такое предложение метрдотеля вполне устраивало, и он ушёл в свой кабинет.

Через десять минут он вызвал Кенни.

Лицо его сияло. Он сообщил, что сам Рулон, лично, недовольным тоном сказал ему, что никаких извинений не требуется, чтоб его оставили в покое с этими идиотскими историями, а за пережитые девчонкой волнения он пришлёт ей чек. Пришлёт завтра же.

— Пойми их, этих сумасшедших, — развёл руками метрдотель. — То одно, то другое. Слава богу, что всё так кончилось. Интересно, на сколько чек?

Когда Кенни сообщила, что денег ни при каких условиях не возьмёт, метрдотель посмотрел на неё взглядом, который ясно говорил, что самые сумасшедшие в этой истории, уж конечно, не Рулон и Кукки.

Во время последнего свидания с господином Лови, который каждый раз, как Лори приходил к секретарше за деньгами, вызывал его и расспрашивал, что происходит в «Правдивых вестях», Лори был обласкан.

Господин Леви встал, похлопал его по плечу, улыбнулся.

Ну, Рой, скоро ты вернёшься к родным пенатам. Что скажешь о местечке начальника осветительной группы? Там жалованье больше, чем ты сейчас получаешь у нас и у них вместе. Доволен?

Лори растерялся:

— А как же господин Лукач?

Стар он уже, Рой, стар. Теперь пора новых, энергичных. А он пусть ищет чего-нибудь поспокойнее. Впрочем, это уж его дело, Главное, тебе повезло. Передачу «Правдивые вести» назначили в конце месяца. Слышал? Ну, ты мог не слышать, но я-то знаю точно. После передачи я им даю месяц жизни максимум, Так вот что. Как я начну процесс, как выяснится, чего стоит всё, что ты им передал, тебе лучше ненадолго исчезнуть. А то ещё прижмут тебя. Скажешь, что заболел или мать заболела, надо к ней ехать…

— У меня нет мамы…

— Ну к сестре, брату. Словом, выдумай сам. Но предупреди заранее. Так будет естественней. Всё! Я тобой доволен.

Странно, но столь редкая и тем более ценная похвала шефа не обрадовала его. Он остался к ней совершенно равнодушен.

Хорошо, конечно, что всё у него и у Кенни в порядке, никто их не увольняет, не прогоняет, не унижает. Есть работа, деньги будущее предстаёт в радужном свете. Лори тайком, делая вид, что просто любопытствует, уже несколько раз заходил в автомобильные магазины, на стоянки комиссионных машин.

Присматривался, изучал цены.

В субботу у Лори произошёл с Арком серьёзный разговор. Он рассказал своему другу историю с Кукки, описал скандал в кафетерии «Запада-III» во время благотворительного вечера и сцену и баре «Зодиака».

— А? Ловко я всё это подстроил?

— Ловко, — согласился Арк, — но не чисто.

— То есть как не чисто? — обиделся Лори. — Комар носу не подточит. Рулон в жизни не догадается, кто звонил…

— Я не о том, — поморщился Арк. — Грязно поступил.

— Ну знаешь! — Лори был возмущён. — Она будет мою Кенни помоями поливать, унижать, с работы выгонять, а мне на дуэль, что ли, её вызывать? С такими все средства хороши!

— Нельзя так. Богопротивно рассуждаешь, — укоризненно покачал головой Арк, — Чистое дело делают чистыми руками. Все средства хороши только для злодеев.

— Брось ты! Как это… мне по морде, а я, как твой Христос Другую щёку подставляй? Это не злодеи, а болваны так поступают.

— Неправильно писание толкуешь. Ударили по лицу — веди обидчика в полицию, отнюдь сам не бей.

— Во-во! Пока я его до полиции, он мне ещё раз десять смажет. Нет уж!

— Да уж! — неожиданно разъярился Арк. — Вот Гитлер всех пленных убивал, мучил, так что ж, союзники тоже должны были пленных убивать?

— Ну и дураки, что не убивали!

— Подумай, что молвишь! Наши сейчас там в богопротивной войне за океаном тоже всех жгут, стреляют, детей и женщин не щадят. А те как нашего возьмут в плен — так в лагерь, и всё. Жизни не лишают.

— Ну, так то они… Они ж дикари… А мы цивилизованные. Сравнил…

— Умно рассуждаешь! — Арк постучал себя пальцем по лбу. — Дикари, значит, гуманно поступают, а мы, значит, как дикари! Так оно и есть. А ты считаешь, что так и должно? Да?

— Нет… Я так не говорил… — Лори запутался, — я в том смысле, что… что цивилизованных убивать нельзя… а… Да чего ты пристал! Какое мне до них дело! Привязался! Я ему про Кенни, а он меня на войну увёл…

Арк с грустью посмотрел на Лори:

Жалок в споре ты. И в жизни не твёрд.

Вдруг Лори осенило.

А как же ваш этот… как его… ну, орден ещё такой есть… Эх, забыл! Главный он там был. Ну? Говорил: «Цель оправдывает средства». Помнишь? Вот и я тоже.

Игнатий Лойолла, основатель ордена иезуитов. Чёрная фигура! Извратил учение Христа. Только честные средства оправдывают благородную цель!

— Погоди-погоди! А если цель благородная, но честно её не достигнешь. Как тогда?

— Значит, цель дурная или человек дурак, хорошего придумать не может.

— Слушай» Арк, давай откровенно. Вот мы с тобой хотим разбогатеть…

— Чужды мне земные блага… — перебил Арк.

— Ну, чёрт с тобой! Я хочу разбогатеть. Деньги хочу иметь, на Кенни жениться. Бедняки у нас, сам знаешь, не женятся… Я могу разбогатеть. Но не очень порядочным путём. Не убийством, конечно, не грабежом, однако так себе, способ сомнительный. Как быть?

— Ждать! — отрезал Арк и встал.

— Чего ждать? — не понял Лори

— Ждать, пока поумнеешь! Сам подумай над своим вопросом… — И он удалился на кухню готовить ужин.

То воскресенье Лори и Кенни решили провести за городом. Накануне Лори с удовлетворением убедился, что его текущий счёт перевалил за тысячу, Он не без удовольствия полистал новую чековую книжку, ещё раз зашёл и внимательно осмотрел трёхгодичной давности, но почти новый и сверкающий «шевроле», купил себе рубашку.

Поэтому настроение его в этот день было радужным. К тому же погода стояла чудесная. В Сто первом, казалось, погода приноравливалась к рабочей неделе. В будни частенько шли дожди, дул холодный ветер с гор, небо затягивалось тучами. Но в субботу и воскресенье солнце сияло вовсю, было жарко.

Лори заехал за Кенни только в девять утра — проспал. Она вышла надутая. На ней были короткие шорты и мужская рубашка, на которой был изображён девственный лес, наполненный тиграми, крокодилами и лианами, И руке она несла мешок с провизией.

— Ещё бы на десять минут опоздал, и я бы уехала с другим.

— Прямо!

— Вот тебе и прямо, Думаешь, ты один у меня? Знаешь, за мной какой хвост ходит.

— Где это ходит? — недоверчиво, но с ноткой беспокойства спросил Лори.

— Где хочешь. В кафетерии и вообще на «Западе-III». И не только мальчишки вроде тебя, а есть и репортёры, и редакторы.

Лори упёр руки в бока.

— Зачем это они за тобой ходят?

— А ты зачем ходишь? Потому что я красивая, — Кенни закружилась на месте так, что её длинные, цвета спелой ржи волосы образовали над её головой золотистый зонт. Потом остановилась и выставила вперёд загорелую обнажённую ногу. — А ноги? Да я с такими ногами могу танцевать в любом кабаре!

Лори помрачнел.

— Убери свои ходули. Ты бы ещё короче шорты надела или уж прямо бикини! Действительно, наверное, крутишь там головы всем, вот они и бегают за тобой…

— Ну ладно, поедем, и так поздно. — Кенни вскочила в седло, приладив мешок с провизией между колен.

— Скорей вернуться хочешь? — ворчал Лори. — Ещё на свидание надо успеть?

Он уселся поудобнее, завёл мотор.

— Ладно, ладно. — Кенни перегнулась через мешок, обняла его за шею, прижалась круглой щекой к затылку. — Тебя только и люблю, ты же знаешь.

— А если другой… — начал было Лори, но она перебила:

— А если другой, так я тебе сразу скажу, обманывать не буду.

Не очень успокоенный таким заявлением, Лори пустился в путь.

Быстро миновав притихшие воскресным утром улицы Сто первого, они выехали на широкое загородное шоссе, ведшее в горы.

По сторонам без конца мелькали заправочные станции, дорожные бары и кафе с цветами на подоконниках широких окон, мотели, многоцветные рекламные щиты.

Убегали вдаль зелёные холмы, поросшие низким жёстким кустарником.

Когда-то по этой дороге шли караваны, гружённые золотом, и бородатые люди с ружьями сопровождали их, зорко вглядываясь в горизонт. Золотая дорога…

Потом начались предгорья. Просто холмы стали выше и каменистее. А на вершинах их замелькали зелёные, редкие ещё пока ели.

Они остановились у кафе. Зашли, заказали бутерброды, молоко. В кафе было шумно. Такие же голоногие загорелые девушки и ребята сидели здесь, громко разговаривая, смеясь, крича, жестикулируя.

Кто приехал на мотороллерах, велосипедах, мотоциклах, кто на машинах, самую новую из которых видели ещё, наверное, мамонты.

Посидели полчаса, поехали дальше.

Свидетелями трагедии они стали километрах в двадцати от кафе, когда шоссе уже начало втягиваться в одну из горных долин.

На бешеной скорости их обогнал мотороллер. Весёлый широкоплечий парень в шлеме и красивая, спортивного вида девушка в купальном костюме помахали им и понеслись дальше.

А через минуту мотороллер с грохотом и лязгом врезался в неожиданно затормозившую на шоссе машину, и Лори еле успел свернуть, чтобы самому избежать катастрофы.

Он резко затормозил, так, что Кенни ткнулась ему в спину грудью, и, соскочив с мотороллера, побежал обратно.

Старый «форд», в котором ехало двое не очень трезвых парней, внезапно остановился в тот момент, когда к ним на предельной скорости приближался мотороллер с обогнавшей Лори парой. Парень не успел сделать то, что через минуту успел сделать Лори, — свернуть.

Сейчас он лежал метрах в десяти, отброшенный туда неистовой силой столкновения. Шлем куда-то исчез, белозубый рот скалился в последней, предсмертной улыбке, светлые волосы разметались в луже крови, остекленевшие глаза удивлённо смотрели в небо.

Мотороллер представлял собой лепёшку. Можно было подумать, что по нему взад-вперёд прошёлся многотонный паровой каток.

Рядом лежала девушка. Смерть пощадила её красоту. В своём даже не запылившемся купальнике, загорелая и мускулистая, она лежала на животе, подогнув руку под лицо, словно загорала на пляже, И если б не особенная неестественность позы да проступавшая под загаром смертельная бледность, никто бы не подумал, что она умерла. Машина почти не пострадала. Оба сразу протрезвевших её пассажира широко раскрытыми от ужаса глазами смотрели на всю эту картину.

Визжали тормоза, урчали моторы. Всё новые автомобилисты и мотоциклисты останавливались на шоссе. Теперь собралась уже толпа. Некоторые девушки истерично вскрикивали, рыдали. Кто-то, как всегда, авторитетно распоряжался, давая указания.

Убитых отнесли на обочину, лепёшку-мотороллер сбросили в кювет, Не прошло и десяти минут, как с воем сирены примчался полицейский автомобиль, за ним «скорая помощь», ещё какие-то служебные машины. А через полчаса шоссе опустело. Большое кровавое пятно растеклось на дороге и блестело в лучах солнца.

Кенни не плакала. Она только перекрепила мешок с едой назад. А сама села так, чтоб быть как можно ближе к Лори, и обняла его с такой неистовой силой, что он с трудом дышал.

— Задушишь, Кенни, — взмолился он наконец, — вот силища-то! Тебе не официанткой, а молотобойцем работать! Ох!..

— И задушу, — шептала она, — и задушу! Лучше уж я!.. — Но ветер относил её слова, и Лори ничего не слышал.

— Что ты там бормочешь? — кричал он навстречу ветру, — Ну и история, Кенни! А? Надо же так. Хорошо, я успел свернуть… Так я издали их увидел и скорость у меня меньше была, а они мчались будь здоров! И эти болваны остановились. Хоть бы в зеркало посмотрели, нет ли кого сзади. Пьяницы!

— Ты мой любимый, мой родной… — шептала Кенни, прижавшись лицом к затылку своего друга.

— Негодяи! — орал ничего не слышавший Лори. — Вот таких надо в тюрьму сажать. Хорошо, что у меня молниеносные рефлексы. Разз! — и свернул. В боксе мне бы цены не было. Сколько раз говорил: едешь по дороге — пей только молоко! А?

— Да, да, — Кенни вся дрожала, к ней пришла запоздалая реакция, — пей что хочешь, любимый, — молоко, пиво, хоть спирт, — лишь бы ты жил, улыбался, целовал меня, а не лежал, как тот…

Она вся сотрясалась от истерических рыданий. Наступила расплата за первые минуты сдержанности.

— Ну, парень — понятно, — во весь голос рассуждал Лори, то и дело захлёбываясь ветром, — он голову разбил. А что с девчонкой? Я не понял. Никаких следов. Может, внутренний удар какой, а? Так бывает?

Но Кенни молчала. А он не знал, отвечает она или нет, и продолжал кричать.

Слева теперь раскинулось озеро. Его спокойная тяжёлая гладь золотилась под лучами солнца. Светло-зелёные ели весело толпились вокруг. Кое-где на озере белели, алели, желтели паруса яхт. На берегу пестрели палатки.

Справа вверх уходили горы, По ним карабкались к вершинам, постепенно густея, леса. Солнце, процеженное ситом ветвей, раскрасило светлыми зайчиками густой мох у подножий деревьев. Кое-где бурые голые скалистые камни торчали из-под земли или нависали причудливым козырьком над дорогой.

Воздух был напоён ароматом нагретой воды, хвои, дальних снегов, горячего асфальта, свежего дерева.

Наконец возник указатель: «К озеру налево — два километра». Они свернули на жёлтую глинистую дорогу и, проехав обещанные два километра, очутились на широкой травянистой поляне, где стояли палатки, трейлеры, автомобили, В глубине возвышался деревянный домик с рестораном и баром.

Здесь царило оживление. Кто-то ставил палатку, кто-то надувал лодку, слышались звонкие удары но мячу, крики, смех, лай собак.

Но Лори не остановился, Снизив скорость, он углубился в лес и прямо по траве, лавируя между деревьями, поехал дальше, вдоль берега озера.

То и дело им попадался сиротливо прислонённый к дереву велосипед или роллер.

Пассажиров не было видно. Наконец, проехав минут пятнадцать, он затормозил. Остановив машину, они спустились к воде, разложили привезённые с собой одеяла, расставили пластмассовую посуду, распаковали провизию.

Когда очередь дошла до картонной коробки, в гнёздах которой уютно устроились шесть банок нива, Кенни, спокойно, но решительно взяла коробку и, широко размахнувшись, швырнула её в озеро.

Сначала Лори не понял. Он с изумлением смотрел на свою подругу. Наконец сообразил.

— Это же пиво… — заметил он с сожалением, — Пиво…

Кенни сделала вид, что ничего не слышала. Она возилась с портативной газовой плиткой, разогревая сосиски и консервированный горошек, готовила салат, разливала молоко. Лори лежал, закинув руки за голову и устремив взгляд и солнцу. Солнце было скрыто переплетением зелёных ветвей, оно лишь порой пробивалось, слепя глаза.

Вдыхая аромат сосисок и жуя травинку, Лори думал. К нему тоже пришла запоздалая реакция на трагическое происшествие, случившееся на шоссе.

Он не рыдал, как Кенни, но мысли его были мрачные. Вот тебе и жизнь! Едешь с любимой, впереди весёлый день, всё красиво, радостно… Бац! Секунда — и нет ничего: ни тебя, ни её. Вообще ничего…

Стоило столько работать трудиться, чего-то добиваться, о чём-то заботиться…

Вообще зачем в жизни к чему-то стремиться, если в конечном итоге наступает смерть? Ведь сколько ни накопи — с собой не возьмёшь. Чего ни добейся — всё останется. Что ни соверши — тебя забудут.

А может, не забудут? Есть же всякие знаменитые президенты, писатели, учёные, Они чего-то там совершали, и их помнят. Памятники ставят, улицы их именем называют.

Ну и что? Им-то что до этого? Ведь они-то ничего от этого не имеют, спят себе в своих могилах.

Интересно, если б кому-нибудь из них предложить за всю эту посмертную славу продлить на год жизнь, согласились бы они?

И тут Лори пришла новая мысль. А может, когда они совершали свои великие дела, они не думали, воздадут им за это после смерти или нет. Просто делали то, что считали нужным, старались сделать получше. А о благодарности не заботились.

Это как хороший боксёр. Ведёт бой, стремится нанести побольше ударов, а если один из них закончится нокаутом, ну что ж, тем лучше. Но нокаут не главное. Иной же, кто на решающий удар делает всю ставку, так и остаётся с носом. Нокаут не удался, а очков он не успел набрать.

Может, и в жизни так. Работаешь, делаешь дела, потом выясняется, что набралось столько хороших, что стал ты знаменитым.

А если всё время только и думать, как бы заработать славу, можно остаться в дураках, ничего не добившись. Нет, наверное, слава — это не цель, а результат. И Лори, как всегда, унёсся в мечту. Вот он знаменитый полководец. Он возвращается из-за океана (он видел похожее по телевидению). Машины, машины… Ему бросают цветы, все кричат…

Нет, это неинтересно. Когда большой войны нет, полководцам грош цена. А на той войне, что они сейчас ведут, кроме стыда, ничего не заработаешь.

Лучше быть знаменитым учёным. Или спортсменом Да, вот знаменитым спортсменом — это здорово. Боксёром.

Он чемпион мира. Абсолютный. Все смотрят на него. Он идёт с Кенни в ресторан, к нему бросаются, дают лучший столик. Шофёр такси открывает дверку; «Пожалуйста, господин Рой!» В отелях для него всегда есть номер. Господин Леви звонит ему сам: «Пожалуйста, Лори, дружище, выступи у нас по старой памяти. Сколько хочешь за десять минут — сто тысяч, двести? Сейчас пришлю чек».

И все его боятся. Ещё бы, абсолютный чемпион мира. За границу едет. Репортёры за ним бегают, а уж от любителей автографов нет отбоя.

Кенни гордится им. Её Лори — знаменитость!..

— Лори! Ты что, оглох, что ли!

Лори вскакивает, стряхивает мечты, как упавшие на него листья.

— Да! Что? Что такое?

— Садись завтракать — что! Остынет всё. И о чём ты вечно думаешь?

— Я? Ни о чём. — Лори было немного стыдно своих детских мыслей.

— Хорошо поджарила?.. А салат?

Они позавтракали, вымыли и убрали посуду.

— Пошли купаться, — предложила Кенни, Переодевшись за деревом, она прыгнула в воду и поплыла.

Плавала она великолепно. Её загорелые руки сверкали над водой с такой быстротой, что казалось, у неё их не две, а десяток.

А Лори пловец был никудышный. Поглаживая свои непокорные волосы, длинный и худой, он нерешительно топтался на берегу, размышляя, лезть ли ему в казавшуюся ледяной воду.

В конце концов решил, что нет.

Кенни вылезла из воды, весёлая и раскрасневшаяся, крупные капли покрывали её плечи, волосы потемнели и свисали по бокам головы, прямые и блестящие.

Она плюхнулась в траву, раскинув руки.

— Ох и здорово!

Лори улёгся рядом.

— Слушай, Кенни, ты бы хотела стать кинозвездой? — неожиданно спросил он.

— А кто бы не хотел? — подумав, ответила она.

— Откуда я знаю? Я бы, например, не хотел.

— Брось, лори, тебе всё равно, кем быть, лишь бы пробиться, Скажи откровенно, ведь так? Ты хочешь выбиться, стать богатым, всё иметь, а кем для этого стать — генералом, директором фирмы, кинозвездой — тебе всё равно. Верно? Лори не отвечал.

— Нет, — поспешила добавить Кенни, — я не говорю, что это плохо, Это даже хорошо — стараться чего-нибудь достигнуть… Лори! Лори! Что ты молчишь? Ты что, обиделся?

Приподнявшись на локте, Кенни заглянула ему в лицо, потом переместилась так, чтоб положить голову ему на грудь. Лори вздрогнул, когда мокрые волосы коснулись его.

— Да нет, Кенни, я не обижаюсь. Я просто думаю.

— О чём?

— Вот ты говоришь, что мне всё равно, кем стать, лишь бы пробиться. А разве это плохо? Знаешь, с судьбой нечего особенно-то капризничать…

— Так я ничего и не говорю. Просто я думаю… Ну, я думаю, что хорошо бы вообще не только пробиться, а там, где хочешь, добиться того, о чём мечтаешь. Ты спросил: хотела бы я стать кинозвездой? Хотела. Потому что — сколько мы фильмов смотрели — я бы сыграла не хуже. И играть — это, наверное, здорово. Показываешь людям, какими они должны быть или какими не должны… Ведь смотрят миллионы, и все берут с тебя пример… Или я бы хотела быть учительницей. Знаешь, приходят малыши к тебе, и ты их учишь. Делаешь их хорошими. Это бы я тоже хотела. А…

— А если б ты была моей женой, — перебил Лори, — а я миллионером?

— Как раз я хотела тебе сказать, что этого бы я не хотела.

— Но у тебя бы всё было.

— Что «всё»? Тряпки деньги, бриллианты? А жизни — нет. Вейся за тобой хвостом, и всё. Это невесело. Вроде кастрюли. Сверкает моё солнышко, Лори Рой, великая знаменитость, и лучик падает на меня — кастрюлю. Я тоже тогда сияю. Но не упадёт лучик… Нет уж, давай выбирай — меня или миллионы!

Кенни засмеялась, поцеловала Лори, стала щекотать его. Нелепо дёргая руками и ногами, кудахтая, как курица, он отбивался от неё.

Наконец оба успокоились, тяжело дыша и улыбаясь, сидели они, глядя на серебрившееся перед ними озеро, на дальние лесистые берега, на цветные паруса яхт.

Какие-то невидимые птицы пели в ветвях, какие-то жучки гудели в траве, иногда над водой, славно всплеск, выпрыгивала рыбёшка.

Жизнь была кругом. На воде, в траве, в воздухе. В звуках, ароматах, красках.

Грело солнце, гладил тёплый ветерок, и так радостно я покойно было на душе…

Потом они гуляли в лесу, поймали и, поиграв с ней, выпустили белку, присоединились к какой-то бесшабашной компании, долго танцевали, пели под гитару, прыгали через костёр.

Когда солнце утонуло в кроваво-красных водах озера, а сизые языки тумана поползли между деревьями, собрались в обратный путь.

Проехали по лесу, миновали опустевшую поляну и выбрались на шоссе.

Они мчались в сгущавшихся сумерках.

То и дело их со свистом обгоняли машины. Сначала сзади надвигался слабый, всё более густеющий сноп света, потом сразу вновь наступала темнота, и только впереди маячили две рубиновые точки стоп-сигналов.

Вскоре начался освещённый участок шоссе, и Лори выключил фару.

Вдали засветился город. Прожектор на башне «Запада-III», неотвратимый, как судьба, и точный, как время, освещал окрестности.

Зелёные, красные, белые огни реклам, названия отелей и клубов, кабаре и ресторанов сливались в одно трепещущее, сверкающее зарево.

Несмотря на треск мотороллера, уже слышен был городской шум.

Утомлённые, оба молчали.

Лори довёз Кенни до дому. Они поцеловались на прощание, Кенни взбежала по ступенькам, помахала Лори рукой и скрылась за дверью.

Из ресторанов доносилась музыка, газетчики хрипло орали, размахивая ночными выпусками. Недавно и он так же бегал по улицам со своей «Утренней почтой», стараясь побыстрее опустошить сумку, чтоб набить её заново. Несколько лишних медяков — удача. Теперь у него был текущий счёт, прочное положение. Прочное? Конечно, прочное. Имея такого покровителя, как господин Леви, можно ни о чём не беспокоиться. Положение? А как же! Стать начальником группы осветителей, когда тебе нет ещё девятнадцати, — это совсем неплохо.

Начальник группы осветителей… А как же Лукач? Лори помрачнел. Он был не настолько наивен, чтобы не понимать господни Леви выкинет на улицу старика, специально освобождая ему, Лори, место. Лори выполняет его поручение, он теперь связан с ним одной верёвочкой, и господин Леви считает, что может на него положиться. Кто сказал «А», тот должен сказать и «Б». Таков закон жизни. Теперь что бы ни потребовал от него господин Леви, Лори должен это сделать. А если он взбунтуется, ему крышка.

Но господин Леви мудрён, он прекрасно знает, что рабские цепи бывают не только железные, но и золотые. И вторые порой надёжнее. А уж если и те и другие…

Так что тёпленькое местечко, приличное жалованье не помешают. А Лукач… что Лукач? Он стар и не нужен, его можно выбросить.

Лори вспомнил добродушного старика, его постоянную улыбку, его искреннюю радость когда он мог сделать кому-то хорошее, его огорчение когда у Лори начались неприятности!

Латерн, Шор… Скольким людям он принесёт горе. Оказывается, удача не так-то легко достаётся, она покупается… И подчас дорогой ценой. Кенни бы никогда не заплатила этой цены. А он готов платить.

… Газетчики истошно вопили у входов в рестораны, на углах улицы, О чём они вопили?

«Убийство… Кошмарное убийство…» Ну конечно, очередное убийство, грабёж. И здесь несчастье одних составляет счастье других.

Лори с теплотой подумал о том, что сегодня ребята-газетчики заработают побольше. Так всегда бывало, когда случалось какое-нибудь сенсационное происшествие.

Лори вдруг захотелось повидать среди людей, где-нибудь в баре или вечернем кафе. Арк сегодня должен был прийти поздно, а Лори не любил торчать дома один.

Он остановился у небольшого тускло освещённого бара, прислонил роллер к тротуару и вошёл.

В зале царило оживление. У стены стояло полдюжины игорных автоматов, возле них толпился народ; то и дело слышался лязг рычагов, гораздо реже — шелест монет, высыпавшихся из раструба в случае выигрыша.

В глубине, светясь и сверкая, возвышался граммофонный автомат. Не успевала доиграть одна пластинка, как чёрный, похожий на руку рычаг убирал её и доставал новую. Не успевала умолкнуть музыка, как кто-нибудь опускал в щель монетку, нажимал кнопку и музыка звучала опять.

К стойке трудно было протолкаться. Уже порядком выпившие посетители кричали, размахивали руками, хохотали, визжали какие-то девицы.

Единственный бармен не успевал удовлетворить все заказы, единственная официантка сбилась с ног. Пахло алкоголем, потом, табачным дымом.

Лори сел за свободный столик, заказал пиво и стал ждать От нечего делать он прислушивался к разговорам, долетавшим до него.

— … Понял? — говорил какой-то потрёпанный, весь в морщинах человечек своему собеседнику, который, судя по цвету лица и выражению глаз, уже давно не в состоянии был что-либо понимать, — Понял? Я так; раз на третьем автомате играю, раз на четвёртом, потом два раза на первом, опять раз на третьем…

Он продолжая излагать свою сложную игорную систему, Однако его вид и одежда свидетельствовали о малой эффективности этой системы.

За другим столиком спорили трое, механики или шофёры, — в общем, рабочие люди.

— Забастовка, — говорил один, — это, может, и хорошо, не спорю, только не у нас.

— Да почему, почему? — горячо вопрошал другой.

— Да потому, — отвечал первый, — кто бастовать-то будет? Крупье в клубах? (Официанты в ресторанах? Девки голые, которые в кабаках танцуют?

— Почему?

— Ну, а кто? В городе ни одного завода, ни одной фабричонки нет! Нашего брата раз-два и обчёлся.

— Почему же официанты не могут бастовать? — вмешался третий.

— Скажешь тоже. — Первый презрительно фыркнул. — У них даже профсоюза своего нет. Забастуют — и уволят их всех, А на их место народ найдётся, Тут инженеры, учителя без работы околачиваются. Чем тебе профессор какой-нибудь хуже вот его? — И он жестом указал на бармена. — После университета небось легче коктейли научиться сбивать.

— Так что ж, прикажешь так всё и оставлять? Тебе на шею садятся, а ты, значит, ещё ниже её гни? — со злобой спросил второй.

— Не нравится уезжай, — усмехнулся первый.

— Куда? Куда ехать?..

— Вот то-то и оно.

— … Я не могу без тебя, — шептала девушка своему парню. (Они сидели за Лори, и он не мог их видеть, но хорошо слышал каждое слово.) — Не могу. День не вижу тебя — словно на год старею.

— Ничего, дорогая, скоро всё будет хорошо, мне же обещали прибавку в конце года.

— Да бог с ней, с прибавкой. Неужели так не проживём? Я могу иногда оставаться я в ночную смену…

Перестань, ты и так вон какая стала — кожа да кости. Не жалеешь себя. Ну погоди немного, что ж делать…

— Не хочу я ждать. Я не могу без тебя. Слышишь? Ты мне всё время нужен, а не так, как сейчас. Живу пунктиром — то ты есть, то пустота. Не хочу!

Лори принесли пиво, и он с удовольствием залпом осушил кружку. Посидел ещё немного, расплатился. Потом, неожиданно для самого себя, подошёл к игорному автомату и бросил в щель монетку. Подождал немного и дёрнул за ручку.

Раздался лязг, треск вращающихся колёсиков, и за стеклом возникла комбинация; три вишни подряд и два яблока.

Из раструба с серебристым звоном высыпались на лоток двадцать монеток.

Лори улыбнулся и, не убирая монет, взял одну, снова опустил её в щель и дёрнул за рычаг. Снова раздался треск. Выстроились две вишни и два яблока. Из раструба на этот раз высыпалось только десять монеток. Но это тоже был выигрыш.

Здорово! Два раза подряд!

А что, если испытать судьбу в третий раз? Лори опять не тронул монеток заполнивших уже весь лоток, и, взяв лишь одну, поднёс её к щели.

«Если выиграю третий раз, всё у меня будет плохо, — загадал он. — Если не выиграю — хорошо». Он посмеялся про себя этой наивной хитрости. Действительно, выиграть подряд три раза представлялось весьма сомнительным. Так что он наверняка обеспечивал себе удачу.

Затолкав монетку в щель, он дёрнул за рычаг. Снова лязг, снова треск, и бешено закрутившиеся диски… выстроились в комбинацию: Четыре сливы и одна груша. Судьба оказалась хитрей, она обманула Лори. Из раструба высыпалось сорок монеток. Они переполнили и без того занятый лоток и посыпались на пол. Две-три покатились под столики.

Лори нагнулся, собрал монетки, высыпал всё в карманы. Помедлил минуту — не сыграть ли в четвёртый раз? — потом направился к выходу.

Значит, его ждут неприятности. Купить злой рок не удалось. Настроение испортилось. Торопливо оседлав мотороллер, он поехал домой.

Арк уже ждал его с обычным ужином на столе.

— Как прошёл божий день? — осведомился он, открывая консервную банку.

— Благодарение господу, миновал, — в тон ему ответил Лори.

— Сделал приобретение, — значительно подмигнув, заявил Арк и показал Лори на стоявшую на столе коробку. Это был транзисторный приёмник, о котором Арк давно мечтал.

Лори поздравил друга с покупкой.

Арк детально расхвалил бесчисленные качества приёмника. Он запускал его на полную громкость, переключал станций, менял тон.

Наконец принялись за ужин, оставив приёмник включённым. Играла музыка, потом следовала реклама, снова музыка и снова реклама.

Раздался голос; диктора:

— А теперь переходим к краткой сводке местных новостей. Сегодня мэр Сто первого торжественно открыл новый госпиталь для собак, подаренный городу известным благотворителем, президентом телевизионной компании «Запад-III» господином Леви…

Игорный дом «Зодиак» вчера отметил рекордное число посетителей — десять тысяч двести тридцать шесть человек…

У жены работника городского транспорта Лена родилась тройня. Мэр города направил ему поздравление и подарок — бронзовое изображение городского герба…

Сегодня на двадцать восьмом километре шоссе, ведущего к озеру, погибли в дорожной катастрофе двое молодых людей, их мотороллер налетел на неожиданно остановившийся автомобиль. Ведётся следствие.

Всего за воскресенье зарегистрировано на дорогах пять смертей, двадцать два тяжёлых и тридцать одно лёгкое ранение. Почти все аварии имели причиной состояние опьянения, в котором находились водители…

Сегодня в пять часов вечера двумя неизвестными, стрелявшими из окна автомобиля, был убит репортёр судебной хроники Руго. Предполагается месть гангстеров, чьи преступления он описывал. Ведётся следствие…

Уронив вилку на стол, Лори застыл в оцепенении.