Как женить слона

Глава 10, в которой мы ведем себя очень тихо

Время перескакивает из точки «А» в точку «Б» неравномерными прыжками, как будто перепрыгивает через лужи разной величины и объема, коих полным-полно на дорогах Химок в конце апреля. Запутавшись в паутине бытовых проблем, я не успеваю замечать, что время идет вперед. Иногда стою у окна нашей спальни и смотрю на мокрые полосы, оставленные шинами автомобилей на изрытой ямами дороге. Снега больше нет, но цветные картинки еще только зарождаются в голове художника. Из черно-белого мир превратился в черно-серый.

Раннее утро. Машины стартуют с парковки и оставляют позади себя все новые и новые узоры на дороге. Мне кажется, что время – это черно-белое артхаусное кино, и кто-то снимает весь мир ускоренной съемкой с одной точки, чтобы увидеть, как все растет и меняется за считаные доли секунды. Весь мир пляшет под дудку невидимого режиссера.

Наша квартира еще спит. Бабушка раскатисто храпит на кухне, Варя спит тихо, неслышно, и никакой храп ее не будит. Один раз мне довелось наблюдать поединок ее с будильником в телефоне, и должна сказать, что победила «Варвара-краса, длинная коса». Она спала, а будильник звонил, аж разрывался от напряжения, пытаясь добудиться до моей деточки.

Даже бровью не повела, продолжала спать глубоким сном, ровно дыша и обнимая подушку.

Я стою у окна, смотрю, как солнечные лучи отражаются в окнах дома напротив. Такой роскоши, как прямой солнечный свет, у нас не бывает, слишком густая эта наша частная точечная застройка. Но даже рикошет ярких желтых лучей поднимает настроение. Мир и тишина. За последний месяц все пришло в равновесие. Даже предварительные тесты по ГИА, заваленные вначале, Варя выправила, пересдала.

И не плакала больше по ночам. Я знаю, слушала. Она теперь засыпает и просыпается под Аврил Лавин и Майли Сайрус и подпевает, улыбаясь и пританцовывая.

Мне больше не звонят из школы, что, несомненно, радует. Один раз я на всякий случай сама позвонила Марине Ивановне, но та тоже признала, что девочка упокоилась, уроков не прогуливает (физкультура не в счет, особенно после того, что произошло) и ведет себя как раньше. Только стала задумчивее, иногда уходит так глубоко в свои мысли, что приходится переспрашивать дважды. Но это не беда, раз она дает ответ на поставленный вопрос.

Даже Алевтина Ильинична признала, что Варя изменилась в лучшую сторону, затихла и повзрослела. Конечно, свекровь убеждена, что такая благотворная перемена произошла исключительно благодаря ее приезду и ежечасному неусыпному надзору. Было бы странно, если бы она думала по-другому. И потом, свекровь просто не хочет уезжать обратно в Мурманск, пока окончательно не потеплеет. И я ее могу понять.

В Химках, по крайней мере, нет полярной ночи.

Я не возражаю. Тоже успокоилась и затихла, прихожу в себя после долгой зимы. Весна уже дышит в лицо, ее дыхание – мятное, теплое. Я готовлюсь к чему-то прекрасному – купила витамин «Д», пью по вечерам ромашковый чай, а когда выхожу на улицу, подставляю лицо солнышку и долго, сколько хватает терпения, стою с закрытыми глазами, наслаждаясь их теплым прикосновением.

– Ты уже встала? Я не слышала будильника, – сказала мне Алевтина Ильинична со своего разложенного дивана, хотя ответ был очевиден, если только не предположить, что я хожу во сне. Я стояла перед ней в халате (новом, так как старый она окончательно приватизировала) и потягивалась.

– Чего-то не спится, – пожала плечами я.

– Что готовить на завтрак? – спросила она, одновременно усаживаясь на диван. Сейчас начнется суета. Свекровь всегда спрашивала меня, что приготовить на завтрак, обед или ужин, но это не значит, что от меня и в самом деле требовался ответ. Скорее, это была такая дань вежливости, условная игра по условным правилам, в которую мы играли, чтобы сохранить хрупкий баланс силы. Я хозяйка дома, и у меня нужно спросить, что приготовить. Я же всегда даю правильный ответ на этот вопрос, а именно – «что-нибудь на ваше усмотрение, что вы считаете правильным».

– Я сделаю яичницу с беконом, – приняла решение свекровь. Я задумалась с улыбкой, что бы она ответила, если бы я сказала, что Грише, к примеру, бекон вреден, а Варя вообще предпочитает тосты с колбасой.

– Отлично! – кивнула я. – Пойду умоюсь, пока ванную не заняли.

– Ты сегодня Гришу встречаешь с работы? – спросила бабуля, когда я стояла уже в дверях ванной. Я рисковала. Если дать Варваре зайти в ванную комнату до меня, то можно будет идти умываться в кухонной раковине. Я теперь даже и запасную зубную щетку там держала на всякий случай. Такое ощущение, что Варя заходит в ванную и проваливается в пространственно-временную дыру, из которой выскакивает только за пять минут до выхода – моего выхода, – когда мне уже нужно быть не только умытой, но и накрашенной.

– Нет, а что? – спросила я осторожно, потому что из-под Вариной двери до меня донеслись звуки песни «Hello Kitty», а значит, времени на то, чтобы занять ванную, осталось совсем мало.

– У него вечерняя экскурсия? – спросила бабуля, не понимая и не разделяя моего беспокойства. – А какая? Не «Вечерние огни старинной Москвы»?

– Я не знаю, – нахмурилась я. – Спросите у него.

– Я хочу поехать еще раз на эту экскурсию, – продолжила не торопясь бабуля. – Она мне очень понравилась. Ты была на ней?

– Я была на всех его экскурсиях, – бросила я, а в голосе против моей воли зазвучало раздражение. Варвара открыла дверь и появилась в проеме – в своей пижамке с Микки-Маусом и длинными спутанными волосами, разлетевшимися по плечам. Поздно! Опять опоздала!

– А я бы и пять раз прокатилась. Красиво – страсть, все эти особнячки. У нас в Мурманске тоже есть красивые улицы! – добавила Алевтина Ильинична, почему-то обиженным голосом и почему-то не мне, а Варваре.

– Ага, – хмуро кивнула она, надвигаясь на меня, как цунами.

– А ты, Варюша, не хочешь поехать с папой на вечернюю экскурсию? – спросила Алевтина Ильинична. Наивный человек! Да Варька была на каждой экскурсии трижды, пока однажды она сама не начала декламировать текст про историю улиц Москвы, пародируя голос экскурсовода. Только после этого папа отстал от нее, признав, что теперь, кроме зарплаты, от его работы нет никакого побочного эффекта.

– Я? – вытаращилась дочь. – С папой на автобусе таскаться? Опять? Ни за что! Мам, дай пройти.

Я вздохнула и посторонилась. Надо будет мне на кухне еще и кремы поставить, и дополнительную расческу. А пока я прошла в кухню и склонилась над раковиной, тщательно вычищая зубы своей старой щеткой.

– На тебя-то делать яичницу? – спросила бабуля, а по кухне полетел тонкий запах жареного бекона. Сейчас, сейчас он разбудит Гришку лучше всякого будильника.

– Не, я лучше кашку, – покачала головой я.

– Сварить? – тут же отозвалась она. Я в испуге покачала головой. Мои кашки были запакованы в одноразовые пакетики. Залила молоком – и все готово. Если повезет, можно накромсать туда бананчик, и вообще получится красота. Одного было нельзя отнять у свекрови, она всегда и для всех была готова убирать, стирать и готовить. Если бы ее попросили, она бы стряпала четыре разных завтрака. Один для меня, один для Гриши, и еще два – для Вари, чтобы у нее был выбор. Еще не хватало, чтобы бабушка у нас в Золушку превратилась!

– Сама, – я прополоскала рот. Мятный ополаскиватель тоже оказался недоступен мне в это утро – замурован в ванной комнате, откуда Варя не выйдет, пока не убедится, что она всех на свете и прекрасней, и милее… Может перекраситься пять раз, прежде чем окончательная версия макияжа устроит бедного ребенка.

– Думаешь, Варя все еще сохнет по этому… рыжему? – спросила меня бабушка, когда Варвара пролетела мимо нее с глазами, разукрашенными, словно она собиралась не в школу, а на бал.

– Наверно, да, – пробормотала я, дожевывая свою жесткую овсянку. – Но уже не так. Явно отпустило.

– Ну, дай-то бог, – задумчиво кивнула Алевтина. – Не время сейчас на ерунду размениваться. ГИА – это мелочь, вот ЕГЭ – это задача. На такую задачу надо два года пахать. Ты слышала, что в МГУ можно пройти только со стопроцентным баллом?

– Учеба – это тоже не вся жизнь, – пробормотала я. Свекровь открыла холодильник, и я нахмурилась. С тех пор, как она приехала, продукты мне приходится покупать втрое чаще.

– Ты сможешь в магазин заехать после работы? Раз ты Гришу не встречаешь? – закинула удочку Алевтина Ильинична. Я закатила глаза. Ее желание готовить было бы исключительно позитивной ее особенностью, если бы не эта маниакальная потребность держать продукты в холодильнике с запасом, покрывающим период «ядерной зимы».

– Что, мы уже все слопали?

– Там всякие мелочи, – бабуля с невинным видом пожала своими крепкими плечами.

– Ладно, давайте, – вздохнула я. – Ничего не забыли?

– Ну, если что, я тебе СМС пришлю, – заверила меня она. Это тоже была отдельная проблема, что бабушкины списки всегда были полны ровно на 98 %. А два процента чего-нибудь она обязательно забывала записать, так что за этими забытыми сосисочками, хлебом или сметанкой приходилось ехать на следующий день. И, самым необъяснимым образом, к этим «потеряшкам» обязательно приписывались новые продукты. Так часто, как при свекрови, я не ездила в магазин никогда.

– Так, что тут у нас? – я подтянула к себе чашку с ромашковым чаем и склонилась над списком. – А яйца что, тоже кончились?

– Осталось штучек пять, нельзя же так держать? А если я пирог сделаю?

– А ты сделаешь? – из-за моего плеча появился Григорий Алексеевич собственной персоной, привлеченный, конечно, запахами.

– Вот папа его тоже пироги обожал! – радостно отметила свекровь. Я обреченно кивнула. Яйца берем. Макароны – их что, тоже съели? Когда успели? Сыр? Я только вчера приносила три разных брикета, а это по нынешним кризисным да полным санкций временам дорого.

– Сыр я в макарошки перетерла, остатки. И Варе бутерброды с собой дала.

– Иришка, брось ты считаться! – возмутился Гриша. – Бери все, что нужно. Мам, а сделаешь медовичок, а?

– Ох, это ж вредно! – делано возмутилась Алевтина Ильинична, и я поняла, что мне с нею не справиться. Остается только запихнуть список к себе в карман, смириться и отправиться на все четыре стороны, а точнее, на работу. По прямой, но кругами. Недалеко, но не быстро. В одиночестве, но сквозь толпу. Звучит, как загадка для старинной сказки. Отгадка – Ленинградское шоссе из Химок в город по утрам.

Всю дорогу до работы меня преследовало предчувствие. Странное ощущение чего-то неправильного, как будто я что-то забыла выключить или сделать. Я ехала и мучилась, пытаясь понять, откуда во мне и что это за такая неприятная «свербинка».

Когда я приехала, Людмила уже рассаживалась в своем рабочем кресле – она выбила для нас обеих новые ортопедические кресла с удобными подлокотниками, и я за это ею восхищалась. Как она умудряется вот так жить в свое удовольствие, не боясь начальства, требуя уважения к себе?

Может, это потому, что она больше не замужем?

– Ты сегодня вообще в зеркало смотрела? – спросила она меня, стоило мне только появиться в дверях. Я покачала головой. Вот еще одна вещь, которую стоит установить около кухонной раковины, коль уж я там умываюсь, – зеркало.

– Ох ты ж, мама родная! – ахнула я, увидев в отражении стекла нашей кассы, что забыла расчесать волосы, которые стояли чуть ли не дыбом. Люда хмыкнула и протянула мне свою расческу. Я быстро расчесалась, пока не было еще клиентов. Хотя до них оставалось всего несколько минут – их унылые лица уже было видно на экранах камер видеонаблюдения. Озябшие сонные странники, ранние плательщики кредитов, у которых вчера был последний день, и прочие страждущие, которые хотят получить банковские услугу и до начала своего рабочего дня.

– Мама родная, не то слово, – вздохнула Людмила и подкрасила губы своей любимой сиреневой помадой, как она всегда делала перед началом дня. – Скажи, почему ты такая невоспитуемая? Вообще невозможно!

– В смысле? – опешила я, а Людка просверлила меня длинным, колючим, как стебель розы, взглядом. Она залила меня с ног до головы холодом, как глазированную ледяную креветку. Я с усилием оторвала от нее взгляд и сосредоточилась на заполнении формы в компьютере. Мои первые клиенты вносили наличные.

– В прямом, – услышала я голос подруги. – Никогда о себе не думаешь. А я, между прочим, сегодня еду оплачивать тур. Я решила поехать на майские, захвачу праздничные дни на восьмое и девятое. Вот и ты бы тоже бросила все и поехала со мной. Что тебе мешает? Да и я должна ехать с родственницей?

– Ах, ты об этом, – вздохнула я. – Нет, на майские точно не поеду. Ну, прости. Может, в следующем году.

– В следующем году тебя медведь сожрет в твоих лесах, пока Гришка будет ставить палатку, – огрызнулась Людмила. – Ну почему ты не едешь? Двенадцать дней, одиннадцать ночей, а скидка сумасшедшая, в этом году получилось, что из-за кризиса никто никуда не поехал. Так правительство Турции чуть ли не самолет за нами присылает. Первая линия моря, три бассейна.

– У меня сейчас только все более-менее наладилось с Варварой, – покачала головой я, зачем-то пересчитывая вручную лежащие в металлическом лотке купюры. Голова работала плохо, и клиент с нетерпением наблюдал, как я перебираю пачку уже в третий раз. Наконец, я пропустила пачку через машинку. Надо было сразу так сделать. Что-то я расклеилась.

Все то же странное чувство мешало мне сосредоточиться на работе, рассеянность, смутное неприятное предчувствие… что это со мной? Я не могла выразить словами, но состояние было такое, как бывает, когда ты помнишь, что должна была сделать что-то важное, но забыла, что именно. И ты сидишь и перебираешь в голове, что же это может быть. Погладить Грише его костюм Джеймса Бонда? Записаться к стоматологу? Нет, не то. Цветы полить? Да Алевтина Ильинична их залила до того, что они скоро плавать начнут.

– Мы могли бы и Варьку взять! – возмущенно бросила Людмила. – В конце концов, что еще лучше отвлечет девчонку от ее большой любви, чем загорелые турецкие хлопцы?

– Этого мне только не хватало. Только она успокоилась, сидит дома, дальше Машки Гуляевой вообще не ходит и даже на все мои звонки отвечает! А ты предлагаешь окружить ее накачанными серфингистами? – фыркнула я, просовывая распечатанные бумаги следующему по очереди на подпись.

– Все равно. Ты даже не попыталась поговорить с Гришкой.

– ГИА…

– Опять ты про ГИА свое!

– Ты же сказала, поездка – на майские. ГИА тоже в мае, – заметила я ей.

– Но в конце. Да брось ты, когда бы мы ни собрались, ты нашла бы отговорку. Нет, просто с самого начала мне голову морочила, – всплеснула бумагами Людка. Я прикусила губу. Неприятное предчувствие продолжало изводить меня, как червоточина в яблоке. Я не могла расслабиться, не могла подумать о чем-то еще. Как будто вспоминала забытую фамилию актера, которого я где-то видела. Может, Гришке чего-то забыла сказать?

– Загорелые серфингисты нам самим бы пошли на пользу! – буркнула Людмила, и я посмотрела на нее выпученными глазами, полными негодования.

– Я замужняя женщина! – я фыркнула и облизала губы. – Не нужны мне никакие серфингисты.

– Ты какая-то сегодня напряженная и вообще! Это все от недостатка секса, – брякнула Людмила, и теперь уже не только я, но и клиенты посмотрели на нее с неподдельным интересом. Особенно один мужчина в черной кожанке, он заулыбался и принялся пялиться попеременно то на Людмилу, то на меня, явно интересуясь продолжением дискуссии.

– Вопросы? – уставилась на него подруга. – Паспорт давайте!

Мужчина тут же отпрянул, отвел взгляд и сунул в наш лоток свои документы. Людмила стукнула лотком со всей силы, достала паспорт и быстрым движением рук проверила страничку с семейным статусом. Одновременно она продолжила убеждать меня в моей неправоте.

– Ирка, ты ведешь себя, как старая бабка. Я ж не предлагала тебе с ними спать! Но одно их присутствие и внимание омолаживают и оживляют чувства!

– Не хочу ничего оживлять, – уперлась я. Может, Людмила и права. Вчера ночью, когда я пришла в спальню в Гришкином любимом «трио» – чулки, «пушап» и кружевные трусики, – он, подлец, уже спал. Пересидела я в ванной, признаю. Но кто ж мог ожидать, что муж так отключится! У него вообще-то шел по телевизору хоккей. Получается, он проспал сразу и хоккей, и секс! Так ему и надо. Может быть, Людмила права, и это меня гложет?

– Мужчина, у вас паспорт недействительный, – Людмила произнесла это самым ядовитым тоном, на который была способна. Ага, значит, штамп есть, и улыбчивый клиент женат. А еще глазки строит!

– Что? Как это – недействительный? – опешил он.

– Вам уже исполнилось сорок пять лет, – сообщила Людмила всему свету голосом профессиональной работницы ЖЭКа. – Вам его необходимо поменять.

– Но мне нужно сегодня заплатить! – возмутился он. Людмила могла бы объяснить ему, что он может оплатить свой долг и в банкомате, если, конечно, у него есть банковская карточка. Но, во-первых, мы никогда не помогаем женатым мужчинам, которые строят глазки, – правило. А во-вторых, он и сам дошел до этого. Я видела, как после кассы он направился прямиком к терминалам, проклиная нас разными нецензурными и уголовно наказуемыми словами.

– Ты должна была поехать со мной. Это было бы здорово. Никуда бы от тебя не делись твои проблемы, если бы ты оставила их без присмотра на двенадцать дней, одиннадцать ночей! – Людмила возмущенно посмотрела на меня и шлепнула штемпель на квитанцию следующего клиента.

А я вдруг почувствовала со всей возможной определенностью, что мои проблемы – уж не знаю почему – нельзя оставить на двенадцать дней, одиннадцать ночей. А почему?

Где-то к обеду я закончила попытки разобраться с собственным подсознанием. Людмила сменила гнев на милость, но в деталях рассказала о туре, забронированном для себя и своей двоюродной сестры, с которой она не хочет отдыхать, потому что черт его знает, как она себя поведет. Но больше, чем отдых с двоюродной сестрой, она ненавидит отдых в Турции в одиночестве.

Это кажется подруге уж совсем жалким.

Я не вижу большой разницы. Если бы она спросила меня, я бы, наверное, не отказалась отдохнуть где-то в полнейшем одиночестве. Побродить по какому-нибудь нежному, плещущемуся под ногами побережью, подумать о своей жизни. И о том, что именно заставляет меня хмуриться.

Нет. Хватит об этом. Должно быть, мне и вправду чего-то не хватает. Солнца, секса, витамина D. Вот мое подсознание и играет со мной. Я заставила себя доработать день, не думая ни о чем, кроме цифр в компьютере и на бумагах. Закончив, позвонила домой, уточнила у Алевтины Ильиничны, ничего ли не надо прибавить к моему списку, – для очистки совести.

– Купи лучок, – ответила она. Естественно, ведь что касается лука, я держу всю семью на голодном пайке. И плевать мне на то, что лук полезен для иммунитета.

– Я посмотрю, – ответила я обтекаемо, но, думаю, свекровь поняла, что лука не будет. Или будет всего пара луковичек, только чтобы добавить в суп.

Злая, я запрыгнула в машину и поплелась по запруженным улицам домой. Я позвонила Гришке и зачем-то наорала на него из-за того, что он никогда не ходит в магазины и что я должна таскать тяжести, хотя всех тяжестей было пара пакетов.

Просто так, из вредности.

Или от недостатка секса.

А может, из-за странного беспокойства, с которым я не могу разобрать, черт бы их побрал!

Я влетела домой и плюхнулась перед телевизором с миской мороженого, желая забыться и не думать ни о чем. И, что особенно важно, ничего не чувствовать. Никаких предчувствий, никакой интуиции. Только шоколадный пломбир и сериал, в котором я не знаю даже имен героев.

– Гхм, мороженое? – спросила Варя, пришедшая часам к десяти от Машки. – Чего это ты?

– Хочешь? – спросила я угрюмо.

– Не, – протянула дочь. – А чего ты такая смурная?

– А ты чего крошишь тут мне? – фыркнула я, глядя, как Варя лопает бутерброд прямо так, без тарелки. – Подметаешь ты, что ли?

– У тебя ПМС[4], что ли? – насупилась Варя.

– Как ты разговариваешь с матерью, – разозлилась я. – Уроки сделала?

Тут до Варвары, видимо, дошло, что со мной сегодня не стоит связываться. ПМС? Может, правда? Я покачала головой. Если так, то он у меня начался за две недели до даты «Х». Нет, деточка, я просто злая! Отбегай.

Впрочем, шоколадотерапия подействовала. Сладкие липкие углеводы сделали свое дело, и к приходу супруга я уже была сонной и расслабленной. Конечно, никаких кружевных трусов. Только ночнушка «в пол», разукрашенная мелкими цветочками и немножко заляпанная вышеупомянутым мороженым-антидепрессантом. Пустая коробка из-под мороженого стояла на тумбочке.

Оказывается, иногда это может стать вполне эффективным, возбуждающим афродизиаком.

– Ты такая сладкая, – прошептал Гришка, просовывая свои горячие сильные руки под мою ночнушку. Было уже очень поздно, и в доме все давно спали.

– Ты чего творишь? – зашипела я в ответ, но тело невольно отозвалось на крепкие объятия. Мне так его не хватает, с тех пор как его уволили. Во многих смыслах, не только в этом.

– Чего хочу, то и творю, – засмеялся Гришка, и я почувствовала улыбку на его губах. Она не так часто появляется на его лице в последние годы.

– Тише ты, сумасшедший. Дочь разбудишь! – возмутилась я, выныривая из ночнушки, которую Гриша тут же отбросил на пол.

– Хорошо, давай вести себя тихо-тихо, – покорно согласился муж, невольно зажигая меня своим настроением. Именно таким, шаловливым и веселым, я всегда знала и любила его.

– Ты уверен, что сможешь? – ухмыльнулась я, с наслаждением глядя на то, как грациозно мой красивый, подтянутый муж стаскивает с себя голубую рубашку. Он по выходным занимался спортом, бегал, подтягивался на турнике, качал пресс. Он – чудесный мужчина. Почему ему так не повезло и глаза его подвели? Он должен был летать. Что я могу сделать, чтобы заменить ему небо?

Я изогнулась, с трудом сдерживая стоны, распаляясь все больше от его поцелуев и умелых движений рук.

– Ты сама не сможешь молчать, моя конфетка шоколадная. Тс-с-с, – рассмеялся он, накрывая ладонью мою грудь. Я закрыла глаза и облизала губы. Да, именно это. Мне так не хватало моего мужа, его внимания. Все просто. Именно из-за этого меня и трясло, и все эти предчувствия, плохое настроение, рассеянность. Я так вела себя, потому что хотела его.

– Тебе хорошо? – спросил он, чуть прикусив меня за ухо.

– Да, о да! – простонала я. И вдруг… в этот самый момент, когда он почти вошел в меня… Я подпрыгнула на постели и села, прервав то, чего хотела так сильно еще секунду назад.

Мысль была абсурдной. И черт его знает, почему она пришла мне в голову именно в этот момент! Ну почему не завтра или хотя бы не через полчаса?

Я поняла, что именно меня беспокоило весь день. Господи! Я сидела на кровати и хлопала глазами. Мысли скакали с одной на другую, но сексуальное настроение, как говорится, сняло как рукой. Калейдоскоп последних месяцев, магазины, списки продуктов, лицо кассирши в супермаркете.

Лицо нашей дочери Варвары, насмешливо смотрящей на меня.

Бутерброд в ее руке.

О нет, с ней не все в порядке. Совсем не в порядке. Мне нужно пойти к ней.

Мне нужно закончить с мужем.

Мне нужно пойти к ней.

Системный сбой.

– Что с тобой? – тихо и удивленно спросил Гриша, остановившись на полдороге. – Забыла, что ли, свет выключить в туалете?

– А? Что? – переспросила я в полнейшей растерянности. Гриша нахмурился.

– Слушай, Ирина, мы можем хоть раз нормально сексом заняться, а? – спросил муж зло.

– Конечно, – пробормотала я рассеянно. Это была такая жалость, ну зачем, зачем эта непрошеная мысль не пришла ко мне в пробке на Ленинградке. Хотя нет. Там я в кого-нибудь врезалась бы от неожиданности.

– Ох, не знаю, что с тобой! – покачал головой Гриша, заканчивая начатое со мной и без половины того энтузиазма, который был у него несколько минут назад. Затем он скатился с меня и включил телевизор. Я знала, что он обижен, но не могла сейчас ничего ему объяснить. Не хватало еще напугать его понапрасну. Сначала следовало поговорить с Варей.

Я встала с кровати, подцепила с пола ночнушку и проскользнула в нее под неодобрительный взгляд Гриши. Затем он отвернулся и уставился на экран. Шла какая-то документальная передача про убийц. Через минуту под такую колыбельную Гриша уснет, как младенец. Я выскользнула из комнаты и прикрыла дверь.

– Воды мне принеси, – бросил мне вслед муж. Я вышла из комнаты, тихонько приблизилась к двери в комнату дочери и прислушалась. Тишина. Спит ребенок. Даже свою Аврил Лавин не слушает. Может, до завтра?

Нет, не дотяну я до завтра.

Я открыла дверь, прокручивая в голове все, что хотела сказать Варе. Что я – не враг ей и что ей придется мне доверять. И что она должна сказать мне правду, потому что такую правду все равно не скроешь – никак, ни одного шанса.

С каких это пор ты полюбила маасдам, моя девочка?

Но едва мои глаза привыкли к темноте ее комнаты, я впала в еще больший ступор. Ее не было. Вари не было в комнате. Не было ни в кровати, ни под кроватью, ни за плотными шторами, занавешивавшими окно, ни в шкафу, ни в туалете, ни в ванной, ни на кухне, ни в прихожей, ни у лифтов, где я тоже пыталась найти ее, стоя босиком и в одной заляпанной ночной рубашке. Это просто чудо, что ни Гриша, ни спящая Алевтина Ильинична не обратили внимания на мои метания по дому. Свекровь спит крепко, а Гриша, обиженный на меня, видать, сознательно не интересовался ничем другим, кроме размеренного голоса ведущего программы об очередном советском бандите-убийце, разделывавшем людей топором.

Это-то только меня и спасло.