Как мимолетное виденье

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В восьмом часу вечера он вышел из дому. В половине восьмого он перешел Дворцовый мост и повернул влево по набережной Васильевского острова. Он шел медленно, глядя себе под ноги и думая все те же свои ночные думы. Они не выходили из головы — настойчивые и неотступные, а он шел вперед.

Значит, это уже сильней его решений. Как быстро, однако, это сделалось в нем, как быстро — и все же с какой силой завладело им. И принятые твердые решения не помогают, и воля. Неужели в самом деле разум и воля ничего в таких случаях не значат? Наверно так, если он идет на это свидание вопреки и воле и разуму своему.

Собственно говоря, он идет как будто и не на свидание. Он вышел просто так — прогуляться вечером по весеннему городу. Так он и сказал жене. Так сказал и себе. Он обманывал конечно и ее и себя. И оба это видели. Она и виду не подала, что видит и понимает его, но он понял, что она раскрыла обман, и ему было неловко и стыдно.

Тогда он сказал, глядя в сторону:

— Может быть, и ты хочешь пройтись?

Но приглашение запоздало. Сделай он его чуть раньше, и она пошла бы. Но он опоздал, и она успела распознать неискренность его приглашения, и оскорбиться этим неискренним приглашением, и отказаться. Он видел, что она оскорблена и огорчена, и конечно ему не следовало после этого уходить одному. Но он все же ушел.

И вот он идет по набережной — медлительный и задумчивый. Пожалуй, он готов был идти и не так медленно и даже без всяких этих колебаний. Его так и подмывало идти быстрее. Он даже чувствовал напряжение мышц в теле, готовых нести его вперед быстро и стремительно. Но он сдерживал эту готовую прорваться внутреннюю стремительность и оттого был напряжен и связан в движениях.

Вечер, как и вчера, был ясен, тих и накрыт весенним акварельным небом. Как вчера, невесом был незримо трепетавший воздух. Все, казалось, было как вчера.

Но сам он был иной. Вчерашней радости не было.

На нее легла печаль. Сперва она была легка и прозрачна, как этот вечер, но длилось это недолго. На смену ей пришла тяжелая, как свинец, хмурость, которая тяжелела с каждым шагом. И каждый шаг был ему трудней предыдущего, хотя каждый приближал его к сфинксам на набережной, возле которых ждала его Таня.

Впрочем, ждала ли она его? Кто еще знает — ждала ли. Может быть, и не ждала вовсе. Может, забыла вчерашнее, случайное. Может, и не пришла к сфинксам? И напрасно он мучился ночь! И напрасно спешит…