Как мы хоронили Иосифа Виссарионовича

Сцена третья. Пульс товарища Сталина

Кремлёвская свита и Валентина (подруга и медсестра отца народов), собрались вокруг лежащего на диване Сталина, который бездвижно смотрит в одну точку.

Хрущёв (шёпотом). Куда он смотрит?

Берия. Что он видит?

Хрущёв. На что он указывает? Сморят туда же, вверх и налево.

Берия. Ты что-то видишь?

Хрущёв. Ничего.

Берия. И я ничего. А он — видит! И так было всегда!

Берия и Хрущёв бросаются на колени и ползут к руке Сталина, но Берия опережает, и начинает неистово целовать Сталину руку.

Входят два врача. Это трепещущие Терентий и Человек из министерства. Их приход ничего не меняет в поведении Берии.

Первый врач. Нам нужно переодеть то… то… то…

Второй врач. варища Сталина.

Первый врач. И снова осмотреть его необхо… хо… хо.

Второй врач. димо.

Хрущёв (глядя на почти впавшего в беспамятство Берию). Я полагаю, достаточно ограничиться товарищеским рукопожатием.

Хрущёв подходит к другой руке вождя и с преданностью, с глубоким вздохом пожимает её. В свите происходит раскол: одна часть подходит к руке за целованием, другая выстраивается для рукопожатий. Незадействованной в противоречивом ритуале остаётся только Валя — она всхлипывает в углу.

Хрущёв (врачам). Какая у него влажная ладонь! Что это значит?

Первый врач. У ладонного потоотделения есть несколько причин… Причина первая…

Второй врач. Сначала нам нужно переодеть и осмотреть. Мы же впервые тут! (Первому врачу, тихо.) Говорить буду только я, ты не начинай даже, я приказываю, я умоляю…

Хрущёв (Берии, который, слегка опьяняв от поцелуев, отошёл наконец от сталинской руки). Думаешь, ему это понравилось?

Берия. Я не мог иначе.

Валя. Он знал, он все знал. Он мне вчера говорит: «Видишь, Валентина, как заходит солнце? Ранней весной в Москве так редко можно увидеть солнце». (Свита недоуменно переглядывается.) Ах, вы не понимаете! (Продолжает всхлипывать.)

Первый врач. Можно, мы посчитаем пульс?

Первый врач подходит к Сталину, берет его правую руку. Но врача так трясёт, что он все время роняет руку вождя, и, смертельно бледный, продолжает отсчёт снова и снова. Сталин поднимает вверх левую руку. Он будто указывает в ту сторону, куда раньше так упорно смотрел. Все, как заворожённые, смотрят в пустоту, надеясь разглядеть какой-то знак или хоть что-то, что могло приковать столь пристальное внимание генералиссимуса. Слышен шёпот свиты: «Куда он показывает?» — «На что он указывает?» — «Ничего не вижу!» — «А я вижу» — «Что?» — «Сам присмотрись». — «Не вижу! Расстреляю своего окулиста, падлу».

Шёпот охранников: «Врачи подонки, даже глазные!» — «Глазные особенно, они ведь на зоркость влияют» — «В том числе на политическую».

Кто-то из свиты: «Кто-нибудь заткните охрану!»

В этот момент появляется ещё один Сталин. Его никто не замечает.

Сталин. Ха. Указывал. Никуда я не указывал. Я хотел схватить за глотку — их всех, по очереди; моё сердце сдавила жалость, что я так и не успел сделать — их всех, по очереди — мёртвыми. А потом мне стало плевать. (Рука первого Сталина опускается.) Похолодели ноги, до колена, я хотел приказать, чтоб их укрыли одеялом. Но язык не слушал меня. Я даже рот открыть не сумел. Даже. Не сумел. Открыть. Рот. Меня поразило, что сразу похолодели два сросшихся пальца на правой ноге. Значит, закончилось чудо. Даже в Сибири, в ссылке, в жуткие холода, когда все тело обращалось в едва дышащий, едва колышущийся на ветру кусок льда, эти два маленьких героя не мёрзли. Никогда! Не поддавались они холоду и в зимнем Петрограде, и в крещенские морозы в Москве. Нигде! А тут, на тёплой даче — прекрасный у меня истопник, как долго я их перебирал! — на тёплой даче, в начале весны, пальцы первыми дали предательский сигнал: «Нам холодно! Укутай нас!» Значит, чудо закончилось. (Закуривает, садится, со злым весельем смотрит на суету вокруг своего тела.) Теперь-то можно. (Пауза.) И — никого. Даже Ильич, который посещал мои видения регулярно, не пожелал прийти в предсмертные галлюцинации…

Над сценой раздаётся грандиозный хриплый кашель.

Хрущёв. Будьте здоровы, господин президент!

Сталин (в гневе). Следуйте тексту!

В зале оживление.

Первый врач. Мы должны…

Второй врач (перебивает первого). Поставить товарищу Сталину пиявки.

Первый врач. По восемь.

Второй врач. За каждое ухо.

Приступают. Валя рыдает все сильнее.

Сталин. По восемь за каждое ухо. Пиявки приступили к работе во благо партии и народа. Мне лучше не становилось, а шестнадцать крохотных уродцев, восемь за левым ухом и восемь за правым, наливались моей кровью на глазах соратников. И вот мы с товарищами любуемся друг на друга, и я слышу запах их страха — они боятся меня, друг друга, самих себя. Они растеряны, подобно актёрам, которых выпустили на сцену, но текста не дали. Что же делать? Вдруг промолчим слишком длинно? А если заговорим неуместно? Все может принести смерть — и слово, и молчание…

Вдруг останавливается. Решительно подходит к Человеку из министерства, играющему врача.

Сталин. Нам продолжать? Президент не закончил обедать?

Человек из министерства. По… По моим расчётам… Если, если исходить из моего опыта… Сейчас подают десерт. Надо продолжать. Нам дадут сигнал.

Сталин отходит от человека из министерства.