Как ненасилие защищает государство

VI. Ненасилие обманывается

Уорд Черчилль говорил о патологическом характере пацифизма. Я скажу, что по крайней мере развитие ненасилия как революционной практики сегодня связано со многими заблуждениями. С чего начать?

Показывая пацифистам, что победы ненасилия вовсе не были победами, разве что для государства, я нередко сталкивался с упрощённым контраргументом: мне говорили, что, поскольку некая конкретная насильственная борьба или акт насилия были безуспешны, «насилие» также неэффективно. Не помню, чтобы кто-то заявлял, будто использование насилия гарантирует победу. Надеюсь, каждый способен увидеть разницу между демонстрацией неудач пацифистских побед и неудач насильственной борьбы, которые никто и не объявлял победами. Не будет противоречивым заявить, что воинственным социальным движениям удавалось изменить общество или даже стать преобладающей силой в обществе. Повторим: всем приходится признать, что борьба с использованием различных тактик (включая вооружённую борьбу) может привести к успеху. История полна тому подтверждений: революции в Северной и Южной Америке, Франции, Ирландии, Китае, Кубе, Алжире, Вьетнаме и т. д. Также не будет слишком противоречивым заявить, что у антиавторитарных воинственных движений получалось временно освобождать регионы и создавать в них позитивные социальные изменения. Возьмём такие случаи, как коллективизация в гражданской войне в Испании и движение Махно в Украине, автономная зона в провинции Шинмин, созданная «Корейской федерацией анархо-коммунистов», и зона временной передышки, выигранная для Лакота Бешеным Конём и его воинами. Что для некоторых является спорным, так это то, могут ли воинственные движения одержать победу и выжить в долгосрочной перспективе, оставаясь при этом антиавторитарными. Чтобы убедительно возражать против такой возможности, пацифистам пришлось бы доказать, что использование насилия против власти неизбежно заставляет самих восставших обрасти авторитарными характеристиками. А сделать этого пацифисты не могли и не смогут.

Часто пацифисты предпочитают заявлять о своей праведности вместо того, чтобы логически защищать свою позицию. Большинство людей, слышавших аргументы сторонников ненасилия, замечали утверждение или предположение, что ненасилие — путь идейных и дисциплинированных, а насилие — «лёгкий выход», капитуляция перед базовыми эмоциями.204 Это полный абсурд. Ненасилие — лёгкий выход. Перед людьми, решающими посвятить себя ненасилию, открывается гораздо более комфортное будущее, чем перед теми, кто решает посвятить себя революции. Узник из рядов чёрного освободительного движения сказал мне в переписке, что, когда он присоединился к борьбе (как минимум подростком), он знал, что его в конце концов убьют или посадят. Многие из его товарищей мертвы. За продолжение борьбы в тюрьме он был заточён в одиночную камеру и провёл там больше лет, чем я прожил на свете. Сравните это с недавними комфортными, достойными смертями Дэвида Деллинджера и Фила Берригана. Ненасильственные активисты могут отдать жизнь за идею, — и несколько из них это сделали, — но, в отличие от воинственных активистов, они не стоят перед точкой невозврата, после которой нет дороги назад к комфортной жизни. Они всегда могут спастись, пойдя на компромисс со своими оппозиционными взглядами, и многие так делают.

Вера в то, что непацифистская борьба является лёгким выходом, отражает не только незнание последствий разных политических действий, но и нередко связана с расизмом. Авторы эссе «Почему ненасилие?» на протяжении всей работы изо всех сил стараются не упоминать расы, но в разделе «Вопросы и ответы» завуалированно отвечают на критику расистского характера пацифизма, выставляя «угнетённые народы» (чёрные народы) злобными и импульсивными. «Вопрос: Требовать ненасильственного поведения от угнетённых народов по отношению к их угнетателям бессмысленно и нечестно! Им нужно дать выход своей ярости!».205 «Ответ» авторов на эту искусственную критику ненасилия включает в себя много типичных и заведомых ошибок, обсуждавшихся выше: авторы советуют людям, гораздо более угнетённым, чем они, терпеть условия, которые, скорее всего, даже не могут себе представить; авторы советуют цветным вести себя «благородно и прагматично»; авторы стремятся избежать обвинений в расизме, прикрываясь именем ключевого цветного персонажа, и заключают неявной угрозой, что воинственный активизм со стороны цветных приведёт к тому, что их оставят и предадут могущественные белые «союзники». Засвидетельствуем это:

«Что же касается несправедливости, то если бы желания угнетённых было достаточно для её исчезновения, они бы уже не были таковыми. Нет безболезненных дорог к освобождению. Учитывая неизбежность мучений, и благородно, и прагматично будет взять за императивы ненасильственную дисциплину и страдания (как это делал Мартин Лютер Кинг). „Выплескивание ярости“ способом, ценой которого является потеря группой союзников, — это роскошь, которую серьёзные движения не могут себе позволить».206

Пацифисты заблуждаются, думая, что революционный активизм импульсивен, иррационален и происходит только от «ярости». На самом деле революционный активизм в некоторых из его проявлений имеет твёрдую обдуманную основу. После беспорядков в Детройте в 1967 г. правительственная комиссия выяснила, что типичный их участник, помимо гордости за свою расу, враждебности к белым людям и чёрным людям среднего класса, «значительно лучше подкован в политических вопросах, чем негры, не вовлечённые в беспорядки».207 Джордж Джексон занимался самообразованием в тюрьме, в своих работах он делал акцент на необходимости для воинственных чёрных изучать историю взаимоотношений со своими угнетателями и постигнуть «научные принципы» городской партизанской войны.208 «Пантеры» читали Мао, Кваме Нкруму и Франца Фанона и требовали от своих новых членов самообразования в области политических теорий, стоящих за их революцией.209 После поимки и привлечения к суду революционный анархист из «Республики Новая Африка» Куваси Балагун отказал суду в легитимности и заявил о праве чёрных на самоосвобождение заявлением, из которого пацифисты могли бы почерпнуть очень многое:

«Прежде чем стать подпольным революционером, я был координатором в движении арендаторов и был арестован за то, что угрожал мачете 270-фунтовому колониальному управдому, физически остановившему доставку топлива в здание, где я не жил, но помогал организационно. Будучи координатором в Коммунальном совете по жилью, я не только участвовал в организации арендных забастовок, но и заставлял хозяев трущоб, сдаваемых в аренду, делать там ремонты, поддерживать отопление и горячее водоснабжение, убивал крыс, представлял арендаторов в суде, останавливал незаконные выселения, бодался с начальниками полицейских участков, помогал превращать арендную плату в ресурс для ремонта и коллективное право собственности арендаторов и ходил на демонстрации всегда, когда на кону были интересы арендаторов… Потом я начал понимать, что всеми этими усилиями мы не можем существенно уменьшить проблему…

Юридические ритуалы не влияют на исторический процесс вооружённой борьбы угнетённых наций. Война будет продолжаться и обостряться, и, что до меня, мне лучше быть в тюрьме или в могиле, нежели заниматься чем-либо иным, кроме сражения с угнетателями моего народа. Новая африканская нация, как и коренные народы Америки, колонизированы в пределах современных границ Соединенных Штатов, пуэрториканцы и мексиканские народы колонизированы не только внутри, но и вне этих границ. У нас есть право сопротивляться, экспроприировать деньги и оружие, убивать врага нашего народа, взрывать и делать всё, что поможет нашей победе. И мы победим».210

Бунт в Детройте, США, 1967 г.

Стратегический и тактический анализ, используемый ненасильственным активизмом, сравнительно упрощён и редко представляет собой что-либо, кроме отрыжки из затасканных клише и моралистических трюизмов. Объём аналитической подготовки, необходимой для успешного выполнения воинственных действий, гораздо больше подготовки к ненасильственным действиям, что также противоречит утверждению об импульсивности революционного активизма.

Люди, готовые признать насильственный характер революции (ошибочно говорить о выборе насилия, поскольку оно изначально присутствует в социальной революции и предшествующем ей угнетённом статусе-кво, независимо от использования насильственных методов или отказа от них), чаще понимают связанные с ней жертвы. Даже самое небольшое знание о том, к чему готовят себя революционеры и через что они проходят, демонстрирует жестокий невежественный фарс заявления пацифистов об импульсивности революционного насилия. Как уже упоминалось, работы Франца Фанона были одними из самых влиятельных в среде чёрных революционеров США во времена чёрного освободительного движения. Последняя глава его книги «Обездоленные Земли» сосредоточена исключительно на «колониальной войне и психических нарушениях», а также психологических травмах, нанесённых колониализмом и «тотальной войной», которую вели французы против алжирских борцов за свободу 211 (войной, должен заметить, до сих пор составляющей значительную часть учебного пособия США по карательным операциям и оккупационным войнам). Люди, сражающиеся за революцию, знают, во что влезают, до такой степени, что понимают все сопутствующие ужасы. А пацифисты?

Ещё одно заблуждение (выражаемое пацифистами, которые хотят казаться решительными и сильными) заключается в том, что пацифисты дают отпор, но только ненасильственный. Это бред. Сидеть и сцепляться руками — не значит драться, это просто неохотная капитуляция.212 В ситуации, связанной с хулиганами и с централизованным аппаратом власти, физический отпор отбивает охоту к дальнейшим нападениям со стороны угнетателя, повышая цену угнетения. Смиренное ненасильственное сопротивление только облегчает продолжение атак. Например, обратите внимание на следующей акции протеста, насколько полиция неохотно относится к тому, чтобы окружать воинственные группы, такие как чёрный блок, и подвергать их массовому аресту.213 Копы знают, что им понадобится по одному-двум полицейским на каждого протестующего и что некоторые из этих полицейских получат неприятные травмы. Мирных митингующих, наоборот, можно заблокировать сравнительно малым количеством копов, которые могут не спеша заходить в толпу и выволакивать обмякших протестующих одного за другим.

Другой пример — Палестина. Не может быть сомнения, что палестинцы представляют собой неудобство для государства Израиль и что израильскому государству нет дела до благополучия палестинцев. Если бы палестинцы не делали цену израильской оккупации и любой успешной агрессии такой высокой, то вся палестинская земля была бы уже захвачена, конечно, кроме нескольких резерваций для проживания необходимого количества запасных рабочих в дополнение к израильской экономике, и палестинцы стали бы забытой строкой в длинном списке вымирающих народов. Сопротивление палестинцев, включая взрывы террористов-смертников, помогло обеспечить выживание палестинцев перед лицом гораздо более сильного врага.

Ненасилие ещё больше обманывается и обманывает всех своих сторонников трюизмом: «Общество всегда было насильственным. Революционно именно ненасилие».214 На практике, наше общество прославляет как насилие со стороны государства, так и, соответственно, пацифизм оппозиции. Тот же самый активист, который заявил, что наше общество уже настроено про-насильственно, попробовал бы упомянуть имя Леона Чолгоша (анархиста, убившего президента Маккинли) в разделе «Мнения» местной корпоративной газеты и увидеть, с каким осуждением широкая аудитория отнесётся к этому персонажу, олицетворяющему насилие. Причём тот же самый активист ссылается на таких пацифистов, как Кинг и Ганди, чтобы придать своим убеждениям ауру респектабельности в глазах широкой публики.215 Если всё общество поголовно уже полюбило насилие, а пацифизм достаточно революционен, чтобы бросить серьёзный вызов нашему обществу с укоренившимся в нём угнетением, то почему Чолгош вызывает ненависть, а Ганди вызывает одобрение?

Пацифисты также заблуждаются насчёт порядочности государства и, подсознательно, насчёт степени защиты, которую им предоставляют их привилегии. Студенты из «Автономной федерации трудящихся Пекина», проводившие оккупацию площади Тяньаньмэнь, думали, что их «революционное» правительство не откроет по ним огонь, если они останутся мирной, лояльной оппозицией. «Почти полное непонимание студентами природы легитимности при бюрократическом режиме и иллюзия того, что с Партией можно вести переговоры, оставила их беззащитными как в плане теоретических способов обоснования своих действий, так и в отношении узкой практики гражданского неповиновения, принятой ими в результате этих заблуждений».216 Таким образом, когда студенты, вставшие во главе движения, не захотели вооружаться (в отличие от многих жителей рабочих кварталов, менее образованных и более умных), всё движение оказалось уязвимым, и «Автономный Пекин» был раздавлен танками Народно-освободительной армии Китая. Студенты на площади перед Кентским университетом были так же шокированы, хотя то же самое правительство, которое убило нескольких из них, уничтожало миллионы людей в Индокитае без колебаний и без последствий.

В конечном счёте ненасилие имеет интеллектуальную глубину медийного «фото дня». Пацифизм требует крайне туманного, широкого, перегруженного и неаналитического термина — «насилие», — чтобы взять на себя научную точность. Всё-таки не расизм, не сексизм, не гомофобия, не авторитаризм, а насилие должно быть критической осью наших действий. Зачем клясться перед маршем в антирасизме или делать возможность участия в движении зависимым от уважения к женщинам, квирам и трансгендерам, когда можно принять за основу гораздо менее разделяющую людей клятву в ненасилии? Того, что большинство сторонников кодекса ненасилия, скорее всего, никогда даже не задавались этим вопросом, достаточно для демонстрации ограниченности пацифистского мышления. Так пацифисты игнорируют реальные проблемы, разделяющие людей, такие как привилегии белых, но вместо этого прибегают к безосновательной и потенциально расистской/классистской дифференциации между вскрытием замка во время заранее объявленной демонстрации (чтобы протестующие смогли устроить «лежачую» акцию на военной базе) и разбиванием витрины под прикрытием беспорядков (чтобы жительница гетто могла получить еду и деньги для своей семьи). Что важно, пацифисты не делают критического разделения между структурным, институциональным и систематически дозволенным насилием над личностью со стороны государства (в широком смысле слова «государство», включая его экономические и патриархальные функции) и индивидуальным социальным насилием «криминального» типа или коллективным социальным насилием «революционного» типа, направленным на уничтожение гораздо большего государственного насилия. Притворяться, что любое насилие одинаково — это очень удобно для привилегированных людей, якобы выступающих против насилия, ведь им выгодно насилие государства и есть что терять от насилия революции.

Проникнуть на военную базу, залить там всё своей кровью и разбить ракеты молотками, как нам говорят, ненасильственно, но взорвать завод «Литтон Системс» (где изготавливали компоненты крылатых ракет) в любом случае — насилие, даже если никто бы и не пострадал. Почему? Обычный ответ или утверждает, что бомба несёт угрозу людям, в отличие от пожилых белых монахинь с молотками, или что при использовании активистами бомбы они не смогут обеспечить безопасность людей вокруг. Первый аргумент игнорирует два факта. Что считать угрожающим, определяется в основном заранее существующими предрассудками против определённых рас и классов, и для большей части мира за пределами Северной Америки неработающая ракета гораздо менее опасна, чем работающая ракета, и там неважно, сколько бомб пришлось взорвать в развитых странах для того, чтобы эти ракеты не смогли взлететь. Уж точно не может быть сомнения, что взрыв уничтожает ракеты лучше, чем удары молотком. Второй аргумент, как я заметил, игнорирует возможность жертв за пределами Северной Америки. Бомба гораздо вернее, чем молоток, гарантирует, что фабрика не сможет производить ракеты, и ракеты в распоряжении империалистических государств убивают гораздо больше людей, чем бомбы (или молотки) в руках групп городских партизан. Но это соображение настолько далеко от сознания пацифистов, что монахини, на которых я ссылаюсь, основывали значительную часть своей защиты в суде на том аргументе, что они не причинили ракетному заводу, на который проникли, никакого реального вреда, кроме символического.217 Интересно, можно ли их вообще считать сторонницами ненасилия после того, как они намеренно упустили возможность вывести из строя основной инструмент войны?

Бомба из смеси напалма и белого фосфора, сброшенная южновьетнам­скими ВВС, взорвалась на шоссе у деревни Чангбанг, Вьетнам, 1972 г.

Дети бегут по шоссе после напалмовой атаки на их деревню.

На устроенном мной семинаре по ошибкам ненасилия я провёл небольшой опыт для демонстрации того, как расплывчато общепринятое представление о насилии. Я попросил участников, среди которых были сторонники как ненасилия, так и использования различных тактик, встать, и по мере того, как я медленно читал список возможных действий, переходить на одно место, если они считали это действие насильственным, и на другое место, если они считали его ненасильственным. Действия включали в себя, например, покупку одежды, изготовленной в потогонном цеху, поедание мяса, убийство волком оленя, убийство кого-либо, собирающегося взорвать в толпе бомбу, и т. д. Почти никогда между участниками не было полного согласия, и некоторые из действий, сочтённых насильственными, они также сочли нравственными, в то же время некоторые из участников сочли определённые ненасильственные действия аморальными. Вывод, явно следующий из этого упражнения: имеет ли реальный смысл настолько основывать нашу стратегию, наши союзы и наше участие в активизме на концепте, который настолько туманен, что даже два человека не могут сойтись на том, что он означает?

Попытки дать реальное определение насилия ведут к двум результатам. Либо насилие определяется буквально как нечто, вызывающее боль или страх, и не может считаться аморальным, так как включает в себя естественные действия, такие как рождение потомства или поедание других существ ради выживания. Или же насилие определяется с позиций моральной оценки последствий, и в этом случае бездействие или неэффективность перед лицом большего насилия также следует признать насилием.218 Оба эти определения исключают ненасилие — первое из-за того, что насилие неизбежно и нормально; а второе потому, что ненасилие следует считать насильственным, если оно не может положить конец системе насилия, а также из-за того, что все привилегированные люди должны рассматриваться как соучастники насилия, вне зависимости от того, считают ли они себя пацифистами. Но пацифисты продолжают ошибочно думать, что насилие достаточно точно определено и что можно притворяться, будто использование насилия влечёт за собой неизбежные моральные последствия.

Тодд Аллин Морман в журнале «Social Anarchism» ссылается на Эриха Фромма, чтобы провести точное разделение между «рациональной властью» и «иррациональной властью». Морман уверяет, что «анархизм против всех форм иррациональной власти и поддерживает уместную рациональную власть».219 Иррациональная власть основана на удержании людей в подчинении, в то время как рациональная власть определяется как влияние, добровольно предоставленное личности на основании её опыта и компетентности. «Невозможно использовать насилие для введения высшего анархистского порядка, поскольку насилие неизбежно воспроизводит психологические отношения, противоречащие целям анархистской революции». Предсказуемым образом он утверждает, что нужно вступать в революцию мирно, потому что в противном случае мы только «восстановим государство в новой… форме». Так почему же возможно прекратить насилие сейчас, до революции, а после — нельзя? Почему нам говорят, что мы неизбежно и невольно станем авторитарными после насильственной революции даже тогда, когда нас убеждают сломить психологические стереотипы нашего насильственного общества и отказаться от воинственной борьбы? Морман не отвечает, как он может рассматривать людей детерминистически в конце предложения, когда в начале того же предложения относился к ним как к носителям свободной воли. Подозреваю, причина в том, что академические работники вроде Мормана боятся последствий, которые их ожидают, если они не откажутся от воинственной революции (что означает отказ от революции в целом). Вместо этого они предпочитают отстаивать свою «рациональную власть» и притворяться, что способствуют процессу, который каким-то образом сделает государство ненужным. Безусловно, главный наш вклад в теорию, как анархистов, заключается в том выводе, что государство было ненужным с самого своего начала, но тем не менее продолжает удерживать и наращивать власть. Силлогизм Фромма или, по крайней мере, его интерпретация Морманом теряет из виду то, что для «иррациональной власти» «рациональная власть» неактуальна, бессмысленна и бессильна.

На мой взгляд, было бы гораздо легче покончить с психологическими отношениями насилия и господства, уничтожив социальные институты, политические и экономические структуры, созданные специально для воспроизведения насильственного господства. Но сторонники ненасилия смело трубят отступление, заявляя, что нужно лечить симптомы, хотя болезнь тем временем может распространяться, защищаться и вотировать прибавки к собственной зарплате. Морман заявляет: «Насилие способно атаковать только физические проявления социальных отношений, составляющих государство. Нельзя убить эти социальные отношения физическим нападением».220 Оставив в стороне тот факт, что этот довод полностью ложен в отношении туземных культур, отражающих империализм и вторжения извне (в этих случаях убийство или изгнание колонизатора действительно убивает колониализм, если это получается сделать до вестернизации), давайте примем узкий европоцентризм Мормана и сосредоточимся на обществах, в которых угнетатель и угнетённый принадлежат к одной и той же нации или культуре. Оппонент только что установил, что насилие может уничтожить лишь физические, но не психологические проявления угнетения. Любой разумный человек, исходя из этого, рекомендовал бы революционную борьбу, содержащую в себе и деструктивную, и созидательную деятельность — насилие против угнетателей и их инфраструктуры вместе с одновременной заботой о своём обществе и его исцелением. Морман и тысячи пацифистов, мыслящих, как он, вместо этого объявляют, что нам нужно сосредоточиться на психологическом освобождении, избегая при этом физической борьбы. Как они не видят довод, параллельный их же аргументу и заключающийся в том, что психологические действия не могут уничтожить физические проявления государства — непостижимо. Возможно, они верят, что социальные отношения угнетения сами по себе независимы, а физические структуры угнетения воображают чем-то отдельным и эфемерным, но это упрощённый взгляд. Социальные отношения и физические структуры нельзя полностью разделить (особенно в реальности, а не в философии, поскольку эти термины — аналитические инструменты, облегчающие разговор о разных аспектах одного и того же), и они явно развиваются совместно. Физические структуры и социальные отношения взаимозависимы и усиливают друг друга.

Морман также придерживается тоталитарной концепции революции. «Революционер проповедует новый набор социальных отношений и уничтожает старые не обучением, примером или разумной аргументацией, но властью, страхом и шантажом: столпами иррациональной власти».221 Этот аргумент предполагает, что не-пацифистская революция должна вестись против людей, обладающих неадекватной философией или политически неправых — людей, верящих в неправильные вещи (именно так видит революцию политическая партия). Но освободительная борьба имеет более одной оси координат. Она может быть культурной, в виде борьбы за изгнание иностранного колонизатора и буржуазных политических партий, приобретших характеристики такого колонизатора (согласно определению Фанона); или же она может быть структурной: уничтожать структуры централизованной власти и иерархические институты, не целясь в каких-либо конкретных людей, кроме тех, которые предпочтут сражаться на стороне власти. После того, как революция уничтожит все структуры капитализма — захватит все фабрики, перераспределит всю землю, сожжёт все деньги, — людей с капиталистической философией не нужно будет подвергать чисткам или запугивать иррациональной властью. Не имея военного аппарата для внедрения капитализма или полицейского аппарата для его защиты, они — как люди — вполне безвредны, и либо научатся делать что-нибудь созидательное в своей жизни, либо умрут от голода, так и не поняв, что уже не могут кому-нибудь платить, чтобы на них ишачили. Типичная пацифистски-анархистская конструкция Мормана основывается на евроцентристском, политическом видении революции, в котором революционная партия захватывает власть и с помощью некоего централизованного аппарата навязывает своё видение свободы всему остальному обществу. На деле, само общество — как оно есть на данный момент, искусственное объединение людей, не имеющих добровольного интереса к общему сотрудничеству, — следует уничтожить. Воинственное революционное движение может уничтожить главную опасность — правительство, которое удерживает вместе массу различных форм управления в единой нации-государстве. Сделав это, мы уже не будем нуждаться в некой рациональной, «разумной» идеологии, чтобы сдерживать всех вместе, ведь общества разделятся на меньшие, естественные объединения. Революционерам не придётся использовать насилие, чтобы убедить всех вести себя определённым образом, так как единообразие не будет необходимым в масштабах всей страны.

Аргументация Мормана также основана на аксиоматике западной культуры, не признающей иных причин для насилия, кроме установления господства. Эта система координат тесно связана с изначальной тоталитарностью западной культуры (что явно проявляется и в этатичности пацифизма, наделяющего привилегиями государственное насилие, активно ругая насилие восстания). Идея того, что использование «насилия» автоматически создаёт иррациональную власть, не имеет смысла с точки зрения культурных ценностей, которые не обязательно рассматривают насилие как инструмент достижения господства. Согласно мифу народов Манде, творец Мангала принёс в жертву Фаро, чтобы спасти всё, что осталось от творения. Напротив, в греческой мифологии Хронос пытался убить своего сына, а позже Зевс также пожрал свою любовницу, Метис, чтобы сохранить свою власть. Второй пример построения сюжета типичен для западных мифологий. Использование насилия происходит продуманно, ради захвата власти и насильственного контроля, или импульсивно, когда причиной, как правило, выступает ревнивое желание обладать другим существом. Эти повторяющиеся сценарии не универсальны для всех культур.

Они также не универсальны для всех ситуаций. Коллективное, скоординированное насилие для установления и навязывания нового комплекса социальных отношений, которые нужно поддерживать за счёт насилия, или революция путём захвата централизованных институтов — это пути к созданию или сохранению насильственной власти. Но путь к социальным переменам лежит не только через эти два варианта. Мы рассмотрели, что Франц Фанон описывал насилие как «очищающую силу», когда его используют для освобождения люди, измученные и униженные колонизацией. А понятие колониализма относится сегодня к коренным народам, к прямым колониям от Гаваев до Самоа и к оккупированным зонам от Курдистана до Ирака, причём похожую ситуацию мы наблюдаем на территории неоколоний Африки, Азии и Латинской Америки, а также «внутренних колоний», оставшихся от популяций рабов в США. Короче говоря, колонизация по-прежнему относится к сотням миллионов людей и вовсе не изжита. Фанон помогал FLN («Фронту национального освобождения») в Алжире и работал в психиатрической больнице, специализируясь на психологии колонизованных народов и на психологических последствиях их освободительной борьбы. Другими словами, ему уместнее, чем Эриху Фромму, оценивать психологию насилия, ставящего своей целью освобождение, исходя из положения большинства населения Земли — не с точки зрения образованной политической партии, стремящейся переделать фасад мира, но с позиции людей, угнетаемых такой насильственной системой, что им остаётся или давать ей отпор силой, или социопатически выплескивать это насилие друг на друга. Рассуждая о колонизации и сопротивлении ей, Фанон пишет: «Общеизвестно, что большие социальные волнения уменьшают распространённость делинквентности и психических заболеваний».222

Баррикады во время «Алжирской войны за независимость», Алжир, 1960 г.

Добавим к этому длинному списку заблуждений то, что сторонники ненасилия всё время повторяют, что средства определяют цель — как будто никогда не бывало трансформаций, результаты которых фундаментально отличались от вызвавших их средств. Например, после Войны Красного Облака в 1866 г. Лакота не опустились до вакханалии насилия из-за того, что совершили моральный/психологический проступок, убив белых солдат. Напротив, они наслаждались почти десятилетием относительного мира и автономии, пока Кастер не вторгся на территорию Чёрных холмов в поисках золота.223 Но вместо того, чтобы приспосабливать средства (наши тактики) к ситуации, в которой мы находимся, нам предлагают принимать решения, основываясь на условиях, которых вообще нет, действуя так, как будто революция уже произошла и мы живём в новом лучшем мире.224 Этот полный отказ от стратегии игнорирует даже то, что ни один из двух прославленных лидеров ненасилия (Ганди и Кинг) не верил в то, что пацифизм является универсально применимой панацеей. Мартин Лютер Кинг признавал, что «те, кто делает мирную революцию невозможной, тем самым делают неизбежной насильственную революцию».225 С учётом возрастающей консолидации СМИ (предполагаемых союзников и инструмента морализма в глазах ненасильственного активиста 226), а также возрастающего репрессивного потенциала правительства, можем ли мы действительно верить, что пацифистское движение смогло бы преодолеть правительство в вопросе, в котором для интересов власть имущих компромисс будет неприемлем?

Список типичных заблуждений закрывает слишком уж частое заявление о том, что насилие отталкивает людей. Это ослепительная чушь. Видеоигры и фильмы, полные насилия, популярнее всех. Даже явно несправедливые войны получают поддержку не менее половины населения, кроме того, часто слышно отзывы, будто армия США слишком гуманна и сдержана по отношению к врагам. С другой стороны, именно ханжеские пикеты со свечами отталкивают большинство людей, не участвующих в них и торопливо, с ухмылкой, проходящих мимо. Голосование также отталкивает миллионы людей, знающих ему цену, и многих из тех, кто участвует в нём из-за отсутствия лучших вариантов. Призыв «возлюбить» каким-то образом «врага твоего» отталкивает людей, знающих, что любовь — нечто более глубокое и интимное, чем поверхностная улыбочка в адрес шести миллиардов чужих людей одновременно.227 Пацифизм также отталкивает миллионы бедных американцев, тихо радующихся каждый раз, когда копа или (особенно) федерального агента убивают.228 Настоящий вопрос заключается в том, кого и какое насилие отталкивает? Один анархист пишет:

«Даже если бы насилие не привлекало средний и верхний классы, кого это волнует? Они уже получили свою насильственную революцию и сейчас мы в ней живём. Но вообще говоря, само утверждение, что насилие отталкивает средний и верхний классы, полностью лживо… они всё время поддерживают насилие, будь то подавление забастовки, полицейское насилие, тюрьмы, война, санкции или смертная казнь. С чем они реально борются, так это с насилием, направленным на смещение как их самих, так и их привилегий».229

Безрассудное насилие, подвергающее людей ненужным рискам, даже не стремясь быть эффективным или успешным, скорее всего, оттолкнёт людей — особенно тех, кому уже приходится выживать при насильственном угнетении, — но борьба за выживание и свободу часто привлекательна. Недавно мне посчастливилось вступить в переписку с узником «Чёрной армии освобождения» Джозефом Боуэном, которого посадили после того, как коп, пытавшийся его убить, сам оказался покойником. «Джо-Джо» добился уважения других заключённых после того, как вместе с другим зэком убил надзирателя и помощника надзирателя, а также ранил командира охраны в Хорнельсбургской тюрьме в Филадельфии в 1973 г. в ответ на интенсивные репрессии и преследования за религиозные убеждения. В 1981 г., когда попытка массового побега, которую он помогал организовать, была сорвана и превращена в ситуацию с захватом заложников, СМИ уделили огромное внимание ужасным условиям содержания в тюрьмах Пенсильвании. За время пятидневного противостояния в «Philadelphia Inquirer» и общенациональной прессе вышли десятки статей, проливающих свет на тяготы заключённых и подчеркивающих тот факт, что все эти люди, которым нечего терять, продолжают сражаться с угнетением и плохими условиями содержания. Некоторые статьи в корпоративных СМИ даже выражали симпатию к Джо-Джо,230 и в конечном счёте правительство согласилось перевести дюжину восставших в другую тюрьму, а не применять штурм со стрельбой — свою излюбленную тактику. Прямо скажем, в результате осады Боуэн настолько раскачал весы политической власти, что политикам пришлось защищаться и требовать расследования условий содержания в тюрьме Гратерфорд. В этом и многих других примерах, включая сапатистов в 1994 г. и шахтёров Аппалачи в 1921 г., люди обретают человеческий облик именно тогда, когда берутся за оружие, чтобы сражаться с угнетением.

С момента выхода первого издания этой книги ко мне обращались многие люди, не являвшиеся активистами, но выражавшие поддержку и признательность за позицию, высказанную в этой книге. Активисты могут предположить, что эти люди безразличны к современным социальным движениям, поскольку никогда не участвовали в них. Но они снова и снова говорили мне, что хотят принимать участие, только не знают как, поскольку вся видимая им организационная деятельность вращается вокруг мирных акций протеста, в которых им не хотелось бы участвовать и которые явно не могут ничего добиться. Один человек из рабочего класса рассказал мне, как при вторжении США в Ирак он прыгнул в машину и два часа ехал в Вашингтон, чтобы принять участие в акции протеста, не зная никого из участников. Когда он приехал и увидел мирную толпу, ведомую полицией в клетку для протеста, он сразу же развернулся обратно и поехал домой.

Частые случаи участия ненасильственных активистов в контро­ле над революционными движениями и их саботаже, а также их неспособность защищать революционных активистов от государственных репрессий, как и их спокойствие при самых бесплодных «победах», подразумевают наличие у ненасильственного активизма скрытой мотивации. Мне представляется, что наиболее распространёнными мотивами пацифистов являются извлечение выгод из своей высокоморальной позиции и заглушение чувства глубокой вины за то, что, видя многочисленные системы угнетения, связанные с ними самими, они не пытаются осознанно разобраться с этими системами. Уорд Черчилль предполагал, что белые пацифисты хотят защититься от репрессий, превращая свой активизм в позёрство и формулируя общественную организацию послереволюционного мира, пока цветные люди планеты несут все потери в сражении за этот мир.231 Это далеко не та роль солидарных товарищей, которую пытаются разыгрывать белые пацифисты.

Хорошим примером служит ненасильственный активизм, направленный против «Школы Америк» (SOA). Деятельность против SOA включает в себя одну из самых больших кампаний гражданского неповиновения, проведённых за последние годы, и она привлекла к участию и заручилась поддержкой множества ведущих пацифистов. Во время моего участия в активизме против SOA я считал гражданское неповиновение и тюремный срок способами продемонстрировать фарсовую и авторитарную природу демократического процесса и стимулировать эскалацию в сторону настоящего революционного движения, направленного на все аспекты капитализма и империализма, а не только на SOA. Насколько было бы смешно вести кампанию за закрытие одной военной школы, когда многие другие институты, да и вся структура капиталистического государства, занимаются тем же самым! Но после завершения срока моего тюремного заключения я увидел, что для пацифистского большинства в «движении» против SOA гражданское неповиновение является самостоятельной целью для давления на Конгресс, рекрутирования новых участников, смягчения чувства вины от своих привилегий и обращения к моральной праведности тех, кто, так сказать, кладёт деньги им в рот. Это дало им право заявлять, отсидев сравнительно лёгкие сроки по шесть месяцев и менее, что они «свидетельствовали» и «проявляли солидарность с угнетёнными» в Латинской Америке.232

Несмотря на все фанфары, ненасилие отжило свой век. Ненасильственная теория покоится на огромном количестве манипуляций, фальсификаций и заблуждений. Ненасильственная практика неэффективна и является самоцелью. В революционном смысле ненасилие не только никогда не работало, его никогда и не существовало. Водить машину, есть мясо, платить за аренду, платить налоги, быть доброжелательным с копом — всё это насильственные действия.233 Глобальная система и все её компоненты погрязли в насилии; оно навязано, вынуждено, невольно. Для тех, кто страдает под гнётом колониализма, военной оккупации или расового угнетения, ненасилие не всегда является вариантом — людям приходится либо насильственно сражаться против своего угнетателя, либо переключить это насилие в антисоциальное насилие друг против друга. Франц Фанон пишет:

«Здесь на уровне коллективных объединений мы явственно распознаём известные поведенческие механизмы избегания. Как будто погружение в братоубийственную кровавую баню позволяло им игнорировать препятствие и откладывать на потом выбор, всё-таки неизбежный, поднимающий вопрос о вооружённом сопротивлении колониализму. Так, коллективное самоуничтожение в очень конкретной форме является одним из способов разрядки мышечного напряжения коренного народа».234

Мир — не вариант до тех пор, пока не будет уничтожено централизованное насилие, то есть государство. Надеяться только на построение альтернатив — чтобы поддерживать остальных активистов, сделать государство ненужным, и исцелять всех от насилия, чтобы предотвратить «самоуничтожение» — также не вариант, поскольку государство может раздавить альтернативные структуры, не способные себя защитить. Если бы нам позволяли жить так, как мы хотим, революция была бы не очень-то и нужна. Мы насильственно ограничены следующими вариантами наших действий: активно поддерживать насилие системы; молчаливо поддерживать это насилие, не посягая на нее; поддерживать некоторые из существующих насильственных попыток уничтожения системы насилия; или следовать новым, оригинальным путям борьбы, чтобы сразиться с этой системой и уничтожить её. Привилегированным активистам нужно понять то, что населению остального мира известно слишком давно: мы в центре войны и нейтралитет невозможен.235 На данный момент вокруг нет ничего, заслуживающего слова «мир». Вопрос скорее в том, чьё насилие нас больше пугает и на чьей стороне мы стоим.

204 Michael Nagler, «The Steps of Nonviolence» (New York: The Fellowship of Reconciliation, 1999), Introduction. Всё, кроме ненасилия, выставляется как результат «страха и гнева, потенциально травмирующих эмоций».

205 Irwin and Faison, «Why Nonviolence?»

206 Там же.

207 Tani and Sera, «False Nationalism», 167.

208 George Jackson, «Blood In My Eye» (Baltimore: Black Classics Press, 1990).

209 Abu-Jamal, «We Want Freedom», 105.

210 Kuwasi Balagoo, «A Soldier’s Story: Writings of a Revolutionary New Afrikan Anarchist» (Montreal: Solidarity, 2001), 28, 30, 72.

211 Fanon, «The Wretched of the Earth», 249–251.

212 «Активное сопротивление происходит тогда, когда активисты используют силу против полиции… или сознательно занимаются нелегальной деятельностью, такой как вандализм, саботаж или повреждение собственности». Это определение появляется в: Borum and Tilby «Anarchist Direct Actions», 211. Авторы, профессор и бывший начальник полиции, включают сидячие забастовки и тому подобное в пассивное сопротивление.

213 Здесь я имею в виду чёрный блок как воинственную тактику, а не блоки в стиле «панк», которые одеваются во всё чёрное, но в итоге ведут себя пассивно. Настоящие чёрные блоки в США встречаются всё реже.

214 Спрюс Хаузер на дискуссии по теме «Насилие и ненасилие». Хаузер — самопровозглашённый анархист и пацифист.

215 Spruce Houser «Domestic Anarchist Movement Increasingly Espouses Violence» («Оте­чественное анархистское движение всё больше поддерживает насилие» — англ.), Athens News, August 12, 2004. Готовясь к предстоящему Съезду североамериканских анархистов, Хаузер в своей статье в типично пацифистском духе, совершил попытку поддержать пацифизм, повернув местное общественное мнение против «анархистов, применяющих насилие». Он робко протестует против того, что его статью корпоративные СМИ превратили в орудие пропаганды против всего анархистского движения, указывая на надпись, сделанную от руки на многих раздаваемых им копиях статьи, утверждающую, что её изначальное название было «Анархизм и насилие», но редактор его изменил.

216 Burt Green, «The Meaning of Tiananmen», Anarchy: A Journal of Desire Armed, no. 58 (Fall-Winter 2004): 44.

217 Judith Kohler «Antiwar Nuns Sentenced to 2 1/2 Years», Associated Press, July 25, 2003. Я не буду никого осуждать за использование в суде любой стратегии, которую он сочтёт подходящей, но в данном случае довод монахинь правдиво отражает тот факт, что они не произвели никаких реальных, физических разрушений на ракетном заводе, когда у них безусловно была возможность их произвести.

218 Третье возможное определение может попытаться провести черту, основанную на здравом смысле, между потенциальными вершителями насилия. Если бы мы жили в политэкономии, основанной на потребностях, здравый смысл признал бы потребность людей в самозащите и в жизни, свободной от угнетения; поэтому революционная деятельность, направленная на движение к обществу, в котором каждый сможет реализовать свои потребности, не может считаться насильственной. Поскольку мы живём в обществе, в котором наша концепция справедливости основана на наказании, — другими словами, поведение правильных людей заключается в избежании правонарушения — здравый смысл считает уплату налогов (империалистическому государству) ненасилием, хотя при этом платить наёмному убийце считается насилием. Несмотря на то, что оба действия приводят к схожим результатам, безусловно, легче ожидать от людей избегания последнего действия (требующего инициативы) и разрешить им совершать первое действие (то есть плыть по течению). В таком обществе (например, в нашем) пацифизм на самом деле является пассивизмом, поскольку несовершение насилия больше связано с избеганием виновности, чем со взятием на себя ответственности.

219 Todd Allin Morman «Revolutionary Violence and the Future Anarchist Order», Social Anarchism, no. 38 (2005), 30–38.

220 Todd Allin Morman «Revolutionary Violence and the Future Anarchist Order», Social Anarchism, no. 38 (2005), 34.

221 Todd Allin Morman «Revolutionary Violence and the Future Anarchist Order», Social Anarchism, no. 38 (2005), 35.

222 Fanon, «The Wretched of the Earth», 306.

223 Churchill and Vander Wall, «Agents of Repression», 103–106.

224 Именно это советовал академический анархист Говард Эрлих в своём центральном обращении к Съезду североамериканских анархистов в Афинах, штат Огайо, 14 августа 2004 г.

225 Процитировано в видеоролике, включённом в фильм: Sam Green and Bill Siegel, director/producer, «The Weather Underground» (The Free History Project, 2003). Что касается гибкости приверженности Ганди ненасилию, интересны его слова о сопротивлении палестинцев: «Мне жаль, что они не выбрали путь ненасилия в сопротивлении тому, что справедливо считают неприемлемым вторжением в свою страну. Но, в соответствии с принятыми канонами правильного и неправильного, нельзя ничего возразить против сопротивления арабов перед лицом превосходящего их противника». Jews for Justice in the Middle East, «The Origin of the Palestine-Israel Conflict», 3m ed. (Berkeley: Jews for Justice in the Middle East, 2001). Цит. по изд.: Martin Buber and Paul R. Mendes Flohr «A Land of Two Peoples» (New York: Oxford University Press, 1983).

226 Ненасильственные активисты часто полагаются на СМИ для распространения своей точки зрения. Я уже приводил многочисленные примеры, связанные с акциями протеста. Другой пример: 31 января 2006 г. в рассылке предположительно радикальной антиавторитарной группы «Еда вместо бомб» активист предложил акцию во время обращения президента Буша «О положении страны». Предложение заключалось в том, чтобы тысячи людей искали в Google фразу «импичмент Бушу» во время его речи. Предполагалось, что корпоративные СМИ обратят внимание на это сомнительное событие и предадут гласности его вместо своего обычного поверхностного анализа самопрезентации Буша. Незачем и объяснять, почему этого не случилось.

227 Малькольму Иксу пришлось сказать это о заявлениях в духе Ганди на тему всеобщего братства и любви: «Моя вера в братство никак не удерживает меня от того, чтобы защищать себя в обществе от народа, чьё неуважение к братству делает его склонным надеть мне на шею петлю, закреплённую на дереве». Perry «Malcolm X: The Last Speeches», 88.

228 Например, мои знакомые в тюрьме консервативно осуждали «вашингтонского снайпера» и даже надеялись, что его приговорят к казни. Но когда к списку его жертв добавился внештатный агент ФБР, они тут же выразили невероятное удовлетворение.

229 Ashen Ruin, « Against the Corpse Machine», 31. Fanon, «The Wretched of the Earth», 54.

230 Главный пример: Stephen Salisbury and Mark Fineman «Deep Down at Graterford: Jo-Jo Bowen and „The Hole“», The Philadelphia Inquirer, vol. 305, no. 121, November 8, 1981, A1. Первые шесть абзацев статьи посвящены Джозефу Боуэну и его опыту в «Яме» (неформальное название этой тюрьмы — прим. пер.). Они включают в себя цитаты Боуэна или его комментарии, создающие ощущение рассказа от первого лица, — читатель как бы переносится в тюрьму и оказывается рядом с ним. Восьмой параграф начинается так: «Но Джозеф Боуэн также заставил участников переговоров — а вместе с ними и мир — увидеть в нём больше, чем трёхкратного убийцу, внезапно обретшего власть. Через участника переговоров Чака Стоуна и СМИ, освещавших каждый нюанс его пятидневной осады, Боуэн также заставил окружающий мир столкнуться с реалиями другого мира — мира институтов, которые он и тысячи других заключённых в Пенсильвании считают угнетающими и расистскими, отнимающими у людей не только достоинство, но, иногда, и жизнь».

231 Churchill, «Pacifism as Pathology», 70–75.

232 Чтобы убедиться в преобладании таких настроений среди пацифистов — противников SOA, и услышать эти нелепые заявления, повторяемые до тошноты, достаточно всего лишь посетить ежегодный митинг перед Форт-Беннинг, где базируется SOA.

233 «Есть мясо и платить налоги» — здесь всё, наверное, понятно. Исследование индустрии производства алюминия (и сопутствующего ему строительства ГЭС), условий труда на автозаводах, загрязнения воздуха от двигателей внутреннего сгорания, уровня смертельных ДТП, автоматически порождаемых автомобильной культурой, и способа, которым индустриальные страны приобретают свою нефть объясняет, почему вождение машины является насильственной деятельностью до такой степени, что мы не можем серьёзно воспринимать морального пацифиста, водящего машину. Употребление тофу в современной экономической системе неразрывно связано с использованием рабского труда иммигрантов, генетической модификацией сои и вытекающего отсюда уничтожения экосистем и пищевых культур, а также с возможностью США подрывать культуры натурального хозяйства по всему миру, подпитывая глобализацию угрозой и реальностью голода. Оплата аренды поддерживает собственников жилья, готовых вышвырнуть семью на улицу, если она вовремя не платит, инвестирующих в экоцидальную застройку и бесконтрольный рост городов, а также помогающих их джентрификации, чему сопутствует жестокость по отношению к бездомным, цветным и бедным семьям. Доброжелательность к копу способствует мазохистской культуре поклонения, позволяющей представителям закона и порядка безнаказанно бить и убивать людей. Лишь крайняя особенность исторического момента позволяет полиции пользоваться широкой народной поддержкой, и даже считать себя героями, хотя они издавна были известны как негодяи и лакеи правящего класса.

234 Fanon, «The Wretched of the Earth», 54.

235 Art Burton, «We are at war…» (основной доклад, People United, Afton, VA, June 19,2004). Бертон был членом Ричмондской «Национальной ассоциации содействия прогрессу цветного населения» (NAACP). Сапатисты описывают сегодняшний мировой порядок как Четвертую мировую войну, и их настрой имеет отклик по всему миру.