Как Саушкин ходил за спичками

По следу великана

Вдруг бухнули в стену, загудела она котлами-тазами. Сильный голос прокричал:

— Если нынче не выйдете на переговоры, я потеряю терпение!

Темно, засиделись за столами! А в стенах проломы! Саушкин завопил:

— Я боюсь!

Толстяки-добряки успокаивали его, совали вафли, мандарины, пирожки, яблоки, пирожное. Саушкин продолжал реветь.

Великан бухал в стену, кричал:

— Выходите!..

Толстяки построились, как военные, и спели свою песню «Пора, пора садиться за столы». Своей дружной песней они надеялись отогнать великана. Голоса у них были тоненькие. Великан в ответ хохотал громовым басом и дразнил их:

— Вот-вот!.. За пирогом, за чаем мы не подкачаем! А гор боитесь!

Саушкин продолжал реветь.

— Пожалуйста, перестань! — упрашивал его Пирожок. — У меня сердце не выдержит.

— Проси чего хочешь! — твердил Свирелька. — Я приготовлю для тебя вкуснейшее блюдо из поросячьих ножек под названием «Труляля».

Каждый предлагал что-нибудь своё плачущему Саушкину.

— Ничего не хочу! — ревел Саушкин. — Я тороплюсь, меня послали за спичками.

Свирелька и Пирожок подняли Саушкина на руки и понесли к пролому в стене.

В это время остальные толстяки-добряки, чтобы отвлечь великана, вышли за стену и закричали:

— Пожалуйста, великан, мы в твоей власти!

Друзья вытащили Саушкина через пролом, простились с ним на веки вечные и побежали сдаваться великану — погибать, так заодно со своими!

Саушкин полез вверх по снежному склону — прочь, прочь от крепости толстяков-добряков, там великанище. Руки загребущие, глаза завидущие. Схватит — и в карман. А голодный — сунет в пасть и пуговиц не выплюнет. Никогда, никогда даже за спичками не выйду из дома!

Наверху Саушкин увидел палаточный городок. Спасён, спасен, альпинисты защитят, укроют, спрячут, отправят домой, к маме!

Тишина была в городке. Саушкин увидел большую палатку с вывеской «Кухня-столовая» и понял: альпинисты ужинают. Заглянул туда: тихо, пусто, на столах походные миски и ложки, кружки с брезентовыми ремнями, продетыми в ручки. В кухне пахнет кашей. В заварном чайничке чай.

Стало быть, альпинисты в клубе, кино смотрят. Саушкин зашёл в клубную палатку — и там тихо, темно. Заглянул в почтовую палатку — и там никого, и конверта не спросишь, а ведь такой случай написать маме письмо: почтовый ящик висел на столбе у входа.

Саушкин обошёл палатки. И там порядок, дощатые полы вымыты, на кроватях спальные мешки с накрахмаленными вкладышами. На крючках в палатках рюкзаки, альпинистское снаряжение: гроздья тёмных защитных очков, стальных крюков.

Тут же мотки верёвки, и какие-то невиданные молотки с длинными рукоятками и острыми железными клювами, и острые железные скобы с ремешками. Всё в порядке, вычищено: стало быть, глядят за снаряжением, заботятся. Но где же, где люди? Никаких следов.

В поход пошли альпинисты, на гору взбираются — догадался Саушкин и скорее, скорее им навстречу.

Он обогнул ряд палаток, и вдруг…