Как спасти заложника, или 25 знаменитых освобождений

Очерк 22. ПЕРЕГОВОРЫ: 126 ДНЕЙ

Нигде больше нет такого влажного плотного воздуха — кажется, его можно пить. Нигде нет такого безнадежно серого неба — здесь никогда не выглядывает из-за туч солнце. Воздух перенасышен влагой. Капельки оседают на одежде, на стеклах, автомобилях. Но дождей в Лиме не бывает. Парки и бульвары с колоннадами из королевских пальм зеленеют только благодаря поливу. Из-за высокой влажности горожане болеют ревматизмом и астмой чаще, чем в любой другой столице.

Между тем в Лиме и примыкающем порте Кальяо проживает свыше 7 миллионов человек. Население стремительно выросло в 1970-х и 1980-х годах за счет лишившихся земли крестьян. В окрестностях перуанской столицы появились тысячи сплетенных из пальмового волокна домиков. Чтобы выжить, вчерашние крестьяне объединились в поселки-коммуны. Каждый третий взрослый здесь не имел работы и был неграмотен. Лучшей питательной среды для левацкого экстремизма было не сыскать — особенно с учетом того, что свыше половины населения составляет в Перу темпераментная молодежь.

Материальной базой юных сокрушителей устоев стали посадки коки и укрытые в сельве фабрички по переработке листьев в кокаин. Ежегодно экспорт этого наркотика — преимущественно в США — приносил в 1980-х от 800 миллионов до 1,2 миллиарда долларов, то есть порядка 3–4 % валового внутреннего продукта страны. На доходы от наркоторговли жили до полумиллиона перуанцев.

«Быстрые» кокаиновые деньги позволили до зубов вооружиться сразу двум коммунистическим группировкам. Члены Революционного движения «Тупак Амару» (Movimiento Revolucionario «Tupac Amaru»)[20] считали себя продолжателями дела мировой революции и пламенного Че Гевары. Юные участники «Сендеро луминосо» («Sendero Luminoso» — «Светлый путь») более чтили Мао Цзэдуна: их идеалом была культурная революция, в ходе которой «великий кормчий» отдал огромный Китай на растерзание недоучкам из средних школ и профтехучилищ.

Геваристы и маоисты по всей стране подрывали магазины и кинотеатры, атаковали полицейские участки и армейские казармы, грабили банки и почтовые отделения, перерезали линии электропередачи и железные дороги. Эта бурная «революционная» деятельность год за годом уносила жизни тысяч перуанцев. В ответ армия уничтожала в горах посадки коки и «зачищала» поселки индейцев, которые составляли социальную основу левацкого экстремизма.

Но кокаина производилось все больше. Если в 1981 году грамм наркотика на улицах Майами (штат Флорида, США) стоил 60 долл., то в 1988-м — уже 11 долл. Тем временем запуганные предприниматели вывозили из Перу капиталы и эмигрировали.- К концу 1980-х экономика страны пришла в упадок, а счет жертвам террора и контртеррора пошел уже на десятки тысяч. «Тупак Амару» и «Сендеро луминосо» получили прозвище «кровавых сестер»: идеологические разногласия между ними были ничтожны, а методы борьбы с собственным народом решительно ничем не отличались друг от друга.

Зато стоило правительству проявить ответную жестокость, как толпы правозащитников (включая католических прелатов) начинали громко выступать, обличая нарушения прав человека в «свободной, демократической» стране. Но вот появился человек, который твердо пообещал покончить с наркотерроризмом и привлечь в страну громадные японские инвестиции. Звали этого человека Аль-берто Фухимори. Он был состоятельным перуанцем японского происхождения и имел обширные связи среди политического и экономического истеблишмента богатейшей Японии.

Народ поверил: в 1990 году Фухимори одержал впечатляющую победу на президентских выборах. Новому лидеру было абсолютно ясно, что в борьбе с многочисленными повстанческими группировками полностью избежать нарушений прав человека невозможно: террористы давно привыкли укрываться от армии и полиции среди мирного населения, главным образом, у своих родственников. О том же свидетельствовал и опыт других стран.

Например, в ФРГ в ходе борьбы против левых экстремистов из РАФ и «Движения 2 июня» были приняты поправки к конституции, которые получили название «Законы Баадера-Майнхоф» (по фамилиям основателей РАФ). Родные и друзья подсудимых лишились возможности присутствовать на процессе. Отсутствие больного или ослабленного голодовкой ответчика перестало быть помехой для суда над ним. Судьи получили право исключать из процесса адвокатов, заподозренных в связях с террористами.

Альберто Фухимори действовал железной рукой. Когда в 1992 году депутаты отказались принять пакет контр террористических законов, президент попросту распустил парламент страны и самостоятельно ввел эти законы в действие. Советник Фухимори по вопросам национальной безопасности Владимире Монтесинос возглавил ведущую перуанскую спецслужбу СИН (SIN). Этот решительный интеллектуал не знал жалости к своим противникам и был неразборчив в средствах.

Сведения о местонахождении кокаиновых фабрик, лесных лагерей и городских конспиративных квартир были известны давно, однако прежде спецслужбам не хватало политической воли высшего руководства. Теперь было налажено прослушивание едва ли не всех перуанцев левых взглядов, особенно в университетах, этих рассадниках экстремизма. При подозрении в связи с террористами студентов, преподавателей, профсоюзных боссов, коммунистов похищали, пытали и даже убивали.

В ближайшие три года Монтесинос покончил с терроризмом. Солдаты и полицейские перебили сотни боевиков «кровавых сестер» и их пособников, уцелевших бросили на тюремные нары. Перуанцы перестали на каждом шагу бояться за свою жизнь, а «сердобольных» правозащитников больше никто не слушал. С другой стороны, Фухимори молниеносно либерализовал экономику, создав тем самым благоприятный инвестиционный климат. В страну хлынули японские капиталы.

А вскоре наступил роковой вторник 17 декабря 1996 года, когда японский посол в Лиме устроил пышный дипломатический прием по случаю национального праздника — дня рождения Акихито, императора Японии. В роскошных залах главного для экономики Перу посольства бурлила разряженная толпа в почти пятьсот человек, и рекой текло шампанское. Перуанские министры чокались с дипломатами всего мира, а дамы блистали нарядами «от кутюр». Из скрытых динамиков лились народные японские мелодии.

Не веря своим глазам, как в замедленной киносъемке, гости увидели, что там и тут юные официанты и официантки отбрасывают свои подносы, отталкивают тележки и выхватывают из-под ливрей автоматы с укороченными стволами. Несколько человек посообразительнее молча направились к выходу, но и там уже также многозначительно стоял автоматчик. Поверх голов загремели очереди, посыпалась штукатурка, раздались крики ужаса.

— Вы захвачены Революционным движением «Тупак Амару», — прокричал стройный мужчина лет тридцати. — А ну выключить к черту музыку! Это приказываю я — Нестор Серпа Картолини. Я теперь отвечаю за ваши жизни вместе с… правительством Альберто Фухимори. За каждого из вас японскому президенту республики Перу придется выпустить на свободу одного нашего товарища. Список у меня с собой…

С этими словами террорист вытащил из-за пазухи стопку бумажных листов, помахал ими в воздухе и зловеще расхохотался. Тогда еще никто не знал, что среди четырехсот с лишним боевиков, чьего освобождения добивались террористы, была и жена самого команданте Серпы — единственного оставшегося на свободе лидера «Тупак Амару». Но требованием освободить «революционеров» Нестор Картолини не ограничился: в его «пакете» нашлось место и для требования прекратить рыночные преобразования Фухимори, и даже для признания движения «Тупак Амару» в качестве легитимной политической силы.

Никогда в истории в руки террористов не попадало еще такое количество высокопоставленных заложников — министров, дипломатов, журналистов. Многие припомнили 21 декабря 1975 года, когда Карлос Шакал захватил в Вене 80 человек, в том числе 11 министров стран ОПЕК. Тогда австрийские власти незамедлительно выполнили все требования террористов.

В Лиме же инициативу взял на себя поначалу начальник столичной полиции: ему пришла в голову «оригинальная» идея напустить в здание слезоточивого газа после чего беспрепятственно разоружить корчащихся от нестерпимого жжения в глазах террористов. Полицейские подтащили газометы и, натянув противогазы, пошли в атаку. Каково же было удивление стражей порядка, когда из окон посольства загремели предупредительные очереди, причем на автоматчиках красовались точно такие же противогазы! Зато весь взятый в заложники «бомонд» отчаянно тёр глаза руками и в полубезумии метался по своей шикарной тюрьме. Предусмотрительный Картолини махал рукой бесславно ретировавшимся полицейским; из-под резиновой маски команданте глухо раздавался гомерический хохот.

Когда газ испарился, предводитель «Тупак Амару» позвонил в полицию:

— Я не потерплю больше подобных штучек! Имейте в виду, здание заминировано. При следующей попытке штурма мы разнесем здесь всё к чертовой матери! Нам, беднякам, нечего терять, кроме своих цепей…

Когда Монтесинос доложил о случившемся Альберто Фухимори, тот схватился за голову.

— Я обещал покончить с терроризмом — и я сдержу слово, — твердо произнес шеф перуанской службы безопасности, стоя навытяжку перед своим президентом. — Но если мы выполним требования этих негодяев, страна погрузится в пучину террористической войны. Освобождение людей — задача реальная. Мне всего лишь необходимо время.

Фухимори справился с минутной слабостью и протянул руку:

— Хорошо, Владимире. В обращении к нации я заявлю, что применение силы исключено. Мы будем вести с ними переговоры. А ты дай знать, когда все будет готово, Общее руководство операцией возлагаю на себя.

За происходящим в японском посольстве в Лиме, затаив дыхание, следил весь мир. Круглые сутки здание осаждали свыше тысячи журналистов всех цветов кожи. Повылезли из щелей разномастные правозащитники. С трудом скрывая радость, они без устали давали интервью и напоминали, что теракт стал следствием того самого попрания прав и свобод, против которого они выступали. Родные и друзья захваченного в плен «бомонда» засыпали перуанского президента слезными телеграммами: ради бога, не допустите гибели наших родных, освободите всех Мирным путем!

Штаб по освобождению заложников разместился во «Дворце Писарро». Так называют президентский дворец на центральной площади, рядом с которым высится памятник Франсиско Писарро, завоевавшему государство инков и основавшему Лиму.

Фухимори продемонстрировал несгибаемый характер. Отныне все перуанское руководство жило под лозунгом «Время работает против террористов». Начались интенсивные переговоры, в которых участвовали католические епископы, японское правительство, эстрадные звезды. Уже 18 декабря, спустя лишь сутки, команданте Серпа Картолини отправил на волю десяток серьезно больных пленников, дабы снять с себя ответственность за их здоровье.

Необычную инициативу проявил один из заложников, отставной перуанский офицер Луис Джамперти. Он непрерывно что-то бормотал, обращаясь к кадкам с пальмами и цветочным клумбам в саду, настольным светильникам и люстрам, рукомойникам и… унитазам. Как прочим заложникам, так и террористам было совершенно ясно, что сей господин повредился умом.

— Я, полковник в отставке, Луис Джамперти, полагаю, что вам будет интересно знать мое мнение по поводу сегодняшнего завтрака, — примерно так начинал этот человек свои «задушевные» монологи.

Изображая помешательство, отставник пребывал в абсолютно здравом рассудке. Он прекрасно знал, что на воле полным ходом идет подготовка операции по освобождению людей, — следовательно, на здании закреплены сотни чувствительнейших микрофонов и видеокамер. И действительно, «слухачи» Монтесиноса зафиксировали какой-то мужской голос и разобрали фамилию Джамперти, когда полковник в очередной раз высокопарно представился нескольким фигуркам-нэцкэ из слоновой кости.

Между тем террористы быстро убедились, что охрана полутысячи капризных богатеев — дело чрезмерно хлопотное. Уже к католическому Рождеству, спустя неделю после захвата, Картолини произвел «селекцию», выбрав из числа заложников 220 наименее значимых либо наиболее ослабленных персон. Все они были отпущены на свободу под рукоплескания «прогрессивной общественности». Расщедрившись, команданте разрешил передать заложникам рождественские подарки и допустил в здание представителя Красного Креста.

Естественно, то был человек Монтесиноса. В подарок Джамперти он вручил тяжелое распятие:

— Почаще общайтесь с богом, полковник, и всё сложится благополучно.

Когда секретчик удалился, Джамперти прислушался. Из-за окон доносились звуки бодрого армейского марша — подобную музыку целыми днями «крутили» по приказу Монтесиноса для того, чтобы скрыть шорохи вокруг посольства.

— Господи Иисусе, сделай же так, чтобы мои уши могли услышать танго, — прошептал Луис Джамперти, поднеся распятие к губам. — Душа устала от маршей!

Окружающие смотрели на сумасшедшего с сочувствием. Никто не обратил внимание, что спустя пару минут за окнами из динамиков грянуло танго. Отныне перуанская разведка имела источник информации внутри здания: в распятие был встроен микрофон.

Тем временем люди Монтесиноса прилежно расспрашивали всех, возвращающихся с переговоров посредников о расположении постов террористов, об их оружии, о местонахождении заложников. Выяснилось, что в подчинении у команданте Серпы находятся две дюжины очарованных революционной романтикой юнцов и девиц в возрасте не старше 20 лет. Для консультаций перуанских коллег прибыли лучшие специалисты по контртеррору из США и Японии.

Наступил новый 1997 год, а «правдоподобным» переговорам не видно было конца. То и дело они заходили в тупик, и Серпа не раз подумывал о показательных казнях 1–2 заложников. Однако он догадывался, что в этом случае здание будет взято штурмом незамедлительно. Прошел январь, наступил февраль, и команданте стало казаться, что власти всерьез намерены выполнить его требования. Вместо расстрелов он продолжал понемногу освобождать пленников — женщин, больных, престарелых, инвалидов. Вместе с очередной партией освобожденных заложников весьма «технично свалили» и… восемь боевиков: ребята здраво рассудили, что их короткие жизни висят на волоске.

Между тем страны, чьи граждане оказались заложниками, по-прежнему давили на Фухимори с тем, чтобы он выполнил требования террористов и прекратил подвергать опасности жизни невинных людей, которые вдруг оказались втянуты в перуанские «разборки». На Фухимори «наезжал» даже Красный Крест.

Ощущая себя звездой мирового масштаба, команданте Серпа индюком надувался перед телекамерами. Его наперебой благодарили за «гуманизм». Ему названивали знаменитости, которых он раньше видел только в телевизоре. Да и боевики просто балдели от «изобретательности» своего предводителя.

А что творилось внутри страны! Правые партии настаивали на скорейшем штурме и винили президента в слабости. Леваки вопили в СМИ о том, что антинародный режим готовит расправу с борцами за свободу трудящихся. Всевозможные комментаторы и эксперты громогласно объявляли, как бы они поступили на месте «вялого лидера».

Наступил март, а с террористами по-прежнему общались самые авторитетные в Перу люди. Перед «революционерами» мелким бисером рассыпались посещавшие заложников священники и врачи, а президента Фухимори не критиковал разве что ленивый. Ситуация самым удивительным образом законсервировалась, причем постепенно террористы прониклись симпатиями к своим жертвам: заработал «стокгольмский синдром наоборот». Юные боевики вдруг открыли для себя, что «эксплуататоры», «капиталисты» и «агенты мирового империализма» — обычные люди, которые чувствуют так же, как бедняки и пролетарии.

Никто не догадывался, что многочисленные переговорщики давно начинили здание радиозакладками: секретчики Владимире Монтесиноса слышали каждый шаг и каждый звук внутри, не говоря уже о регулярных докладах полковника Джамперти. Лучшие специалисты составили психологические портреты всех террористов. Под резиденцией были прорыты ходы, позволяющие проникнуть внутрь, а на стрельбище перуанской военной академии выстроили в натуральную величину макет здания. Днем и ночью лучшие подразделения коммандос отрабатывали штурм с последующим подробнейшим «разбором полетов» и внесением корректив в имевшиеся планы.

Операция по освобождению заложников была названа «Чавин-де-Уантар» по имени центра самой древнейшей перуанской культуры.[21]

Властям не было никакого смысла провоцировать оставшихся на свободе боевиков на новые похищения людей ради освобождения из тюрем своих товарищей. Поэтому спецназ получил ясную установку: пленных не брать.

Миновали четыре бесконечно долгих месяца. Нервы террористов, как догадывается читатель, крепче за это время не стали. В плену продолжали томиться 72 человека — наиболее крепкие мужчины. Спецслужбы установили едва ли не по минутам распорядок дня, сложившийся в захваченном здании. Вечером 21 апреля 1997 года генерал Монтесинос доложил президенту о полной готовности. На другой день истекли ровно 18 недель с начала теракта. Фухимори отдал приказ о штурме.

Когда после обеда 22 апреля коммандос через подвал ввалились в спортзал посольства, это явилось полной неожиданностью для террористов: те попросту… играли в футбол. Оружие и гранаты спокойно лежали за футбольными воротами, а на «стрёме» в разных концах посольства находились лишь три человека. Ураганный огонь сразу положил девятерых футболистов.

— Сдаемся! — отчаянно завопили две девушки с поднятыми руками. — Не убивайте!

Но думать надо было раньше. В следующий миг и их прошили очереди. В это время другие бойцы мчались к точкам, где несли «службу» часовые «Тупак Амару». Свинца коммандос не жалели — и ни единого террориста не осталось в живых. Выстрелить в подбегающего врага успел лишь сам команданте Картолини — за полмига до собственной кончины.

— Господин президент, банда «Тупак Амару» прекратила свое существование, — доложил Владимире Монтесинос по телефону спустя 40 минут после получения приказа. — Один заложник скончался на месте от разрыва сердца. Двадцать пять заложников легко ранены. В ходе выполнения боевого задания геройски погиб один боец. Больше никто не пострадал.

Альберто Фухимори немедленно выехал на место, чтобы лично осмотреть здание, к которому 126 дней подряд было приковано все внимание мира. Информационные агентства уже передавали сообщения о блистательной операции «Чавин-де-Уантар», а на телеэкранах красовались счастливые лица освобожденных людей. Перуанский президент вмиг стал всеобщим любимцем и вскоре был переизбран на второй срок.

Впоследствии Владимире Монтесинос нагрел руки на поставках оружия (в том числе из России), подкупал оппозиционных политиков и допускал иные злоупотребления. Это помогло оппозиции осенью 2000 года свалить режим Фухимори. Монтесинос был арестован, а президент нашел политическое убежище на своей «исторической родине» — в Японии. Вскоре перуанский парламент отменил «законы Фухимори» как антидемократические, ущемляющие права человека. Отдельно экс-президенту вчинили в вину «расстрел» в японском посольстве 22 апреля 1997 года: «футболисты», дескать, не собирались убивать заложников и не оказывали сопротивления спецназу.

Вот когда праздник постучался на улицу под названием Терроризм. Митом заработали кокаиновые деньги, а страна начала погружение в кошмар взрывов и поджогов, убийств и взятия заложников. К концу 2002 года ситуация стала нестерпимой, а 8 января 2003-го парламент Перу дружно проголосовал за предоставление новому президенту Алехандро Толедо особых полномочий для наведения порядка. На смену «законам» Фухимори пришли «законы» Толедо. Поверьте, читатель, эти акты настолько далеки от норм современной юриспруденции, что назвать их законами без кавычек рука не поднимается.

…Когда 26 октября 2002 года спецназ освободил заложников мюзикла «Норд-Ост», на российское руководство набросились многие как отечественные, так и зарубежные журналисты с обвинениями в некомпетентности и поспешности действий. В качестве примера образцовой операции чаще всего приводили именно штурм японского посольства в Лиме. Дескать, следовало затянуть время, «вытащить» в ходе переговоров как можно больше заложников и получше подготовиться к спасению парализованных газом людей.

Увы, перуанский опыт в Москве не годился. Молодые чеченские террористы гораздо опаснее перуанских, поскольку являются не марксистами-идеалистами из католической страны, а фанатиками, выросшими в шариатской республике. Когда исламист говорит: «Я хочу

умереть больше, чем ты хочешь жить», это может оказаться не наигрышем, но чистой правдой. Разумеется, в Перу нет и быть не может исламского культа шахидов. Ну какой смертник из Нестора Картолини, если он добивался освобождения собственной супруги? Какие смертники из южноамериканских партизан обоего пола, если те еженощно радуются сексу под сенью экваториального леса? Захватив заложников, боевики «Тупак Амару» рассчитывали исключительно на мирное разрешение ими же созданного кризиса, то есть на победу. Психологический настрой захватчиков «Норд-Оста» был совершенно иным.