Глава 16

Неожиданно Стасика выпустили. Это случилось через день. Узник прибыл в родные пенаты с трехдневной щетиной на лице, зверски голодный и изрядно похудевший. Настроение у него было не ахти, он напоминал щенка, которому отдавили лапу и отправили отлеживаться в корзинку.

— Стасик! Я так тебя ждала! — неожиданно вырвалось у меня. — Ты как?

— Хреново! — мрачно резюмировал тот и рухнул в кресло. — Хуже некуда, — немного подумав, добавил он, а затем сообщил: — Мне кранты!

— Что такое? — Моя участливость была прямо пропорциональна любопытству. Я кивнула на кровоподтек на скуле: — Тебя били?

— А, — махнул рукой Стасик, — ударился об косяк… Слегка. Если бы не мой отец, все могло быть гораздо хуже… Отвезли бы в Москву, а там… Там для них авторитетов нет.

— А ты правда знал ту девушку?

— Знал не знал… Какая им разница! Ну, подвозил ее один раз. — Он устало прикрыл веки ладонью и принялся массировать глаза. — Я бы еще раньше выкрутился, да приперлась в ментовку какая-то старуха, которая видела, как та девка садилась в мою машину, и начала заливать…

— Что за баба?

— Без понятия… Говорит, что видела, как эту Катю в машину затаскивали какие-то парни. Машину описала, номер назвала, все как положено. И все с моими данными сходится! Ну, тут, понятное дело, менты сразу организовали опознание, то да се… Та сразу показала на меня, говорит: вот этот ее и затаскивал!

— Ну а ты?

— А что я? — Стасик тяжело вздохнул. — Естественно, говорю, мол, я не я и лошадь не моя… Их двое, говорит, было, я видела. А я говорю, как ты, старая дура, могла чего-то видеть, если у моей машины стекла тонированные, и притом тогда было темно. А те говорят, раз знаешь, что тогда было темно, значит, ты там на самом деле был. Проговорился, говорят, каюк тебе. Ну и стали потом меня гонять! Справа налево и наоборот… А она говорит, мол, видела, как насиловали. Что, говорю, ты бредишь, тетка? Да, говорит, она не хотела в вашу машину садиться, а вы ее заставили!

— А с тобой еще кто-то был тогда?

Стасик странно на меня посмотрел, но все же ответил:

— Да так, кореш один. Приятель мой… Ну, ты же понимаешь, я своих друзей не закладываю, да и ни при чем он совершенно… И не фига ему по ментовкам шляться, оправдываться перед мусорами…

— Значит, ты его не заложил?

— Не-а. Не на того напали!

— Как это благородно с твоей стороны! Никогда бы не подумала, что ты из тех, кто готов положить жизнь «за други своя».

— Ничего я не готов! — возмутился Стасик. — Просто он… Ну, одним словом… Короче, так надо.

— Предельно ясно. — Я кивнула. — Так почему же тебя все же отпустили?

— Потому что, кроме визитки, у них улик никаких… Алиби у меня опять-таки. Ну, папа настоял, чтобы Наталья Ивановна заявила, что я в тот вечер из дому вообще не выходил. Ну, ей конечно же заплатили… Менты взяли с меня подписку о невыезде и сказали: гуляй пока.

— А на самом деле где же ты был в тот вечер?

— Да так, в одном месте. — Стасик старательно отводил от меня глаза. — У одного знакомого… то есть знакомой… Нет, у одного приятеля. Впрочем, это никого не касается!

— Я ведь только так, из любопытства…

Стасик, вставая, произнес:

— Ладно, побазарили, и хватит… Пойду я… Надо, наконец, отмыться от этого мерзкого ментовского духа.

— Погоди! — Я достала из книжки заветную фотографию. — Я тут один интересный снимок нашла… Может, объяснишь мне кое-что?

— Что еще? — поморщился мой собеседник.

И я вновь поразилась перемене, произошедшей в нем. Шутка ли, на протяжении всего разговора он ни разу даже не попытался обнять меня! Его было трудно узнать.

Я протянула фотографию Стасику:

— Что это за люди?

— Эти? — Стасик бухнулся на диван, пружины жалобно запищали.

От его одежды действительно пахло не то дохлыми мышами, не то гнилым сеном — провинциальная кутузка явно не могла похвастаться дезодорантами. По привычке я слегка отодвинулась на пионерское расстояние — сказывался выработанный за последние дни стереотип поведения. Но кажется, меры предосторожности были чрезмерны, на мою близость он никак не реагировал.

— Это Машкины друзья, — произнес он и равнодушно отложил фотографию. — Наташка, Толя, Макс… Да я почти никого и не знаю. Ты лучше сама у нее спроси!

— Она… — Я замялась. — Знаешь, она не очень-то со мной в последнее время… Обиделась на что-то…

— Да? — Вопрос прозвучал абсолютно незаинтересованно. — Ладно, слушай… Вот это подружка Машкина, Наталья, это Толик, сын дипломата. Сейчас уехал в Анголу вторым секретарем посольства, это еще кто-то из этих же… Это сынок председателя торгпредства во Франции, Макс. У этой телки папаша какая-то шишка в правительстве…

Его палец обогнул почти все лица, не задерживаясь лишь на лоснящейся фотографическим глянцем шоколадной физиономии с искривленным носом.

— А это кто? — не выдержала я, показав на единственного типа, интересовавшего меня в этой рафинированной дипломатической тусовке.

— Это? — Стасик наморщил лоб. — Это какой-то чувак из «лумумбария», ну института Патриса Лумумбы. Ума не приложу, как он сюда затесался… Не иначе дружок чей-то… Или любовник.

— Скажи, Стас, а Маша могла с ним…

Я даже не договорила, Стасик уже взвился над диваном, как будто в него снизу вонзился известной величины гвоздь.

— Ты что, обалдела?!

— Да ты успокойся… — Моя ладонь мягко легла на его руку. — Ну прости. Ну ляпнула не подумав…

Ладонь моя неожиданно оказала почти магическое действие. Стасик затих, и его рука даже уже сделала первую робкую попытку переползти на мое светившееся из-под короткой юбки колено. Это свидетельствовало о скором выздоровлении, но только пока руки, не хозяина.

— Послушай. Но все-таки как-то странно… Согласись, этот дядя не выглядит сыном африканского дипломата! И что он делает в компании золотой молодежи?

— Да ничего не делает… — легкомысленно хмыкнул Стасик. — Может, просто так приперся, а может, «марафет» на продажу притаранил. Кто его знает… Нигерийцы из «лумумбария» — первые торговцы отравой по Москве. Я, кажись, его однажды видел, когда за Машкой в институт заезжал. Тогда еще подумал, чего здесь эта образина вертится…

Меня как будто кто-то толкнул локтем в бок. Естественно, как я раньше не подумала! Да все газеты пестрят сообщениями о том, что африканские студенты института имени Патриса Лумумбы вовсю занимаются продажей наркотиков! У нигерийской мафии в каждом московском вузе есть свои агенты-распространители, которые торгуют зельем среди студентов. Стоит выяснить, нигериец ли этот тип. Но Стасик этого не знал.

Между тем ожившая рука медленно двинулась в путь вверх по моей коленке. На середине ее странствия она была резко остановлена и мгновенно выдворена за пределы неподвластной ей территории.

— Ладно, спокойной ночи, — торопливо произнесла я, выпроваживая позднего гостя из своей комнаты. — Тебе надо отдохнуть…

— Вместе и отдохнем… — Стасик застыл, не желая сдавать с таким трудом завоеванных позиций. — Ну послушай… Ты мне так нравишься… Это очень серьезно с моей стороны…

— Очень рада это слышать! — произнесла я как можно более металлическим голосом. — Но не могу того же сказать о себе. Поэтому спокойной ночи!

Проговорив это, я неожиданно заметила, что в моем голосе, несмотря на металлический тон, не было былой металлической твердости. Ну не было!..


Дневник Маши Чипановой:

«7.07.1996. Не могу больше ходить в институт — все достали. Вчера был день рождения. Отец подарил золотую цепочку и застольную речь о надеждах, которые он на меня возлагает. Стасик презентовал маечку «Наф-Наф» и флакон таких духов, которые можно употреблять только внутрь, но никак не наружно. Это самый атасный день рождения! Все так ужасно, Дэн не звонит из своей гребаной Америки. Чего бы такого употребить, чтобы забыться… Не водки же — отвратная штука!

22.07.1996. Поехали компанией в Питер. Купили травку. Укурились вникакую. Классно — темно, но все видно. Звуки проезжающих по трассе машин в одном ухе, а потом — в другом. Небо бордовое. Рельсы, как две освещенные дороги в ад, упираются прямо в небо. Вот бы пройтись по ним! До конца. Идиотская улыбка не сходит с лица: начинают болеть скулы, но улыбку не убрать. В голове пусто. Не помню, с кем была. Сначала вроде бы был Сашка на мне, а потом он превратился в гипсовую статую пионера с горном. Очнулась в Приморском парке под деревом. Было холодно.

02.08.1996. Курили гашиш — так накрыло!!! К концу фразы забываешь, что говоришь вначале. И любишь всех. Поймала себя на том, что Дэна больше не вспоминаю. Поняла почему — его больше нет. Это хорошо или плохо? Надеюсь, он умер.

30.08.1996. Классно заниматься этим под кайфом! Такое впечатление, что кончаешь от каждого прикосновения. И приход кайфа похож на оргазм: сначала ничего, потом толчок — и тебя затопляет теплая волна удовольствия. Можно заниматься этим часами, пока волна не уйдет. По сравнению с этим то, что было раньше, — фигня. Иногда, когда очень скучно, мы организуем групешник. Трахаемся как кролики. Кайф — запредельный! Просто полет на Луну!

07.09.1996. Предки достали. Мать зудит над ухом как комар. Звонит в институт, контролирует пропуски занятий. Стасик рылся в моих вещах, я видела. Мать приказала?

08.09.1996. Мне говорят, что я тупею. Между прочим, еще неизвестно, кто тупеет из нас. Кажется, я сейчас знаю то, что до многих допрет еще не скоро.

Хватаю мысль за хвостик, но головы ее не вижу — она просачивается сквозь пальцы. Чтобы не потерять ее, тороплюсь высказаться. При этом стараюсь не упустить другую мысль, приходит третья. Они не кончаются — странно так. Никогда не думала, что у меня столько мыслей. Пока не засну, они все идут и идут стройными рядами, как солдаты на кремлевском параде. Непрестанно болтаю — иначе совсем съедет крыша. Боюсь замолчать. Это как в мифе про нимф, которые наполняли бочку, а вода в ней исчезала. Данаиды, что ли? Или данайцы? За что-то их наказали — за дело. А меня за что? А еще там был Сизиф, который камни волок на ropy, а они скатывались. Это теперь не для моей башки, я такое не могу охватить мозгами.

14.09.1996. Звонила в Сочи, разговаривала с Алкой. Сначала голова была совсем светлая, а потом «пришло» во время разговора. Алка вышла замуж за сына того богатого грека, владельца ресторана, который тогда еще хотел на ней жениться. Старикан рассердился и выгнал их из дома. Они снимают квартиру. Денег нет. Я спросила, как Дэн. А ты не знаешь? Она удивилась. Женился. Жена — чемпионка штата Калифорния по серфингу. Американка. После этого я так долго смеялась в трубку, что Алка обиделась, и разговор прервался.

Американка! Чемпионка!

15.09.1996. Крячин в психушке. У него «передоз». Неужели и у меня так будет? Странно, с этого же дозняка у Валерки было все «хоккей».

16.09.1996. Я боюсь потому, что, взяв бритву и сделав два пореза на пальцах (просто для проверки, чувствую ли я еще что-то?), захотела еще и еще. Вид кровушки, моей кровушки, родной, приносит такой кайф! Она такая красивая! Солнечно-красного цвета, прозрачная, чистая. Трудно себя удержать. Пытаюсь выстроить цепочку в мозгу: «Зачем?» — «Кровь красивая». — «На фиг надо?» — «Не знаю». Будто два голоса поют внутри, какой переспорит. В общем, выбросила бритву. Может, и ручку в окно выбросить, чтобы больше не писать? Или нацедить стаканчик из вены, и как тот поэт, который кровью стихи писал. Кудрявый такой, не помню, как его звали.

18.09.1996. Мать поехала в город и не вернулась. Мы только вечером узнали, что она в больнице. Приехали туда, а там уже все. Белая палата. Лицо у нее все синее. Вся сломанная. Как кукла под одеялом. У меня была такая, немецкая, в детстве.

Зашли попрощаться. Отец рыдал. Вижу вроде бы мать моя, а все как будто мимо меня. Как будто не со мной.

Надо завязывать. Кажется, я бесчувственное бревно, которое можно разрубить и бросить в огонь. Кто бы только взялся за это.

Если захочу, могу всегда уйти. Причем безболезненно, под кайфом — от «передоза».

Все было так давно, и не со мной!

22.09.1996. Были похороны. Все плакали, а я улыбалась. Еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Было так смешно: постные рожи, все в черном, как вороны на снегу, каждый выдавливает из себя слезу, а зачем?

На меня косились люди. Но думали, наверное, это такая реакция на горе. Стасик завел меня за угол и надавал по морде, щека красным горела. А я все равно смеялась. Отцу стало плохо с сердцем. Ну и что? Не в этом дело. Зачем жить — поводов для смерти гораздо больше!

Когда кайф ушел, я все думала: зачем я влезла в эту помойку?

21.04.1997. Посмотрела на себя в зеркало — ну и рожа! Желто-бледная, под глазами — синева, худая, как шпала, сутулые плечи, руки висят как плети.

Накрасилась, подвела глаза, наложила румяна. Пришла в институт, все обрадовались мне. Ничего, хожу как новенькая, все меня пока узнают.

Уже четыре месяца нет месячных. Говорят, такое бывает после определенной дозы. Дисфункция.

4.06.1997. Оказалось, никакая не дисфункция — беременность. Хуже всего, что даже не знаю, когда и от кого. Скрываю, никому не говорю. Пришлось увеличить дозу, стало не хватать. Что-то шевелится внутри, как будто огромный глист, — противно. Аборт, сказали, слишком поздно. Буду рожать. Отец ничего не знает.

7.07.1997. Стасик стал на меня странно коситься. Подозревает что-то. Сказала, что жить пока буду у подруги, от нее ближе ездить в институт.

Денег ужасно не хватает. Сказала отцу, что мне нужен для учебы компьютер, под это он дал денег. На месяц вряд ли хватит, пришлось кое-что продать, материны вещи, кольцо, шубу.

Ушла из дома…

11.12.1997. Последние полгода был сплошной кошмар…

Отец нашел, устроил скандал, приволок домой. Кто-то ему донес, что я лежала в больнице. Он все узнал. Стасик постарался, наверное.

Удрала. Жила по знакомым, денег не хватало. Приходилось продавать таблетки, кое-как выручало. Один раз поймали менты во время облавы, упекли в «обезьянник».

Началась ломка, они передо мной пакетик с порошком выложили. Говорят, если выдашь, у кого «герыч» (героин) на продажу брала, дадим ширнуться. Только то спасло, что с пузом была, — ладно, сказали, иди, все равно скоро опять поймаем.

Кое-как выпустили, потому что товар при мне не нашли, я огромную партию в унитаз спустила — испугалась, когда слух прошел об облаве. Осталась должна кучу денег Свидлеру. Боюсь с ним встречаться, потребует бабки.

Скрывалась от Свидлера по хатам. Двадцать штук баксов, мамочки родные! У отца есть, только он ни за что не даст.

Так переживала из-за всего этого, что у меня началось… А может, просто срок пришел?

Когда доставили в больницу, у меня было все нормально. Потом я куда-то уплыла, меня стали колоть, закололи до одури, так что я двое суток была в отключке.

Когда проснулась, говорят, ребенок умер. Покажите, говорю. Показали. Синий, страшный. У него через шесть часов после родов началась ломка, а они не знали, что ему вколоть. Если бы я была в сознании, сказала бы. Говорят, что надо было признаться до того, тогда все было бы нормально.

А зачем? Кажется, это даже к лучшему.

Не знаю даже, кто это был, мальчик или девочка.

12.04.1998. Три месяца провалялась в клинике «Нарконет». Дурдом настоящий. Больше это не принимаю, только не знаю, надолго ли. Кажется, нет…

Отец запер меня в доме в Славгороде. Нанял охрану — два здоровенных лба. Они все знают. Меня выпускают из дому только с кем-нибудь из них. Одной — ни шагу.

Опять стала ходить в институт. Сдаю долги за пропущенный семестр. Туго дело идет. Такое впечатление, что у меня мозги инеем покрыты. Сижу на зачете с преподом один на один, а за дверью охранник стенку подпирает. Как в первом классе, честное слово!

Когда дела совсем хилые и препод на резьбу встает, отец дает денег на взятку. Не мне. Игорь, охранник, берет деньги, кладет их в зачетку и передает лаборанту на кафедре. Я с жадностью смотрю, как три зеленые бумажки уплывают мимо моего носа и прикидываю, сколько на них можно купить этого.

Отец боится, что я сорвусь… Правильно боится!

Денег у меня нет, да и физически купить я ничего не могу, из дому ни на шаг. Приходится глотать всякие таблетки, которые мне надавали в клинике, немного помогает.

Все равно тоска. Тоска, а в голове как будто немного прояснилось. Точно рассвет забрезжил вдали. И зачем я влезла в эту помойку?

Вот матери уже год нет, а за год я ее дай Боже чтобы один раз вспомнила, когда ее вещи продавала.

06.05.1998. Придумала одну операцию, как раздобыть денег.

Пришла как-то в комнату для охраны, а Игорь видик смотрит. В телике — парочка под душем. Он ко мне повернулся — глаза у него решительно шальные.

Пришла к нему вечером, в одной рубашке, он как раз в душе мылся. Тихонько вошла в ванную, благо в ней пару было как в бане, разделась и под душ встала. Не могу, говорю, хочу позарез… Он, конечно, приторчал от этого. Вижу, готов. Ну, думаю, еще немного, и будут у меня бабки.

Но что случилось потом, я не поняла. После душа он меня аккуратненько так вытер, халатик на меня свой надел и в комнату препроводил. Почему, говорю, неужели я такая страшная стала? Нет, говорит, просто отец твой обещал мне яйца оторвать, если что. Мне, говорит, яйца дороже, чем тридцать секунд удовольствия.

А ты, говорит, еще ничего, не расстраивайся.

Да, думаю, если в темной комнате и с закрытыми глазами… Эх, сорвалось!

14.05.1998. У меня новая идея. Завтра экзамен. Какой предмет — не помню. Я, конечно, нулевая, но на это плевать. Отец выдал Игорю заветные триста баксов на взятку. Тот положил их себе в нагрудный карман.

В институте все прошло как по маслу. Игорь положил в зачетку деньги, отдал лаборантке. Та бросила зачетку в ящик стола. Мы вышли. Ой, говорю, я еще кое-что забыла спросить, насчет курсовой. Ладно, говорит, спроси.

Я тихо вошла, как мышь, подошла к столу, взяла две бумажки (одну оставила преподу) и пулей вылетела обратно. Игорь говорит, что с тобой, сияешь вся. Да так, говорю…

После лекций говорю ему: давай к одному приятелю заскочим, я у него конспекты возьму. Давай, говорит, но все равно в квартиру вместе поднимемся. Нет, говорю, не надо, я раздумала.

Еле дождалась, когда вернулись домой. Закрылась в комнате, взяла телефон. Сотовый у меня забрали, пользуюсь обычным. Позвонила одному приятелю, Кире. Есть дело, говорю. Привези то-то и то-то. Он встал врастопырку. Не хочу, мол, тащиться куда-то к черту на кулички… Не бойся, говорю, я все оплачу. У нас забор, в заборе дырка за домом, со стороны реки. Часов в десять подгребай, я спущусь, бабки тебе передам и три дозы возьму. Договорились.

В десять я спустилась. Ворота на замке, Стеффи по двору ходит, редких прохожих облаивает. Меня увидела, хвостом завиляла. Я к забору, уже темно, ни зги не видно. Киря, говорю, ты здесь? Здесь, шепчет, давай бабки. Только я за деньгами в карман полезла, чувствую — кто-то меня за руку цоп! Кричу, выдираюсь, а это Игорь. А с другой стороны Кирю взял за жабры Валера.

Я не знала, что телефоны во всем доме, оказывается, теперь прослушиваются! Меня к отцу поволокли, а Кирю в милицию сдали прямо с тремя дозами. Он, наверное, теперь долго меня добрым словом поминать будет. На зоне…

Отец мне устроил разнос. Откуда деньги взяла, то да се. Говорю, Игорь пожалел и дал. За то, что я спала с ним!

Отец вызвал Игоря, на том лица нет. Божился, молился, клялся, что денег мне не давал и ничего между нами не было. Отец не поверил.

Да, говорю, а помнишь, как я к тебе в душ пришла? И стала все его тело описывать. Родинка, мол, у него там есть. А там небольшой шрам сантиметра три длиной, а как, говорю, он трахается! И стала описывать все в подробностях! Вот тебе, думаю, сексот несчастный.

Игорек весь побледнел, глаза забегали. Не было этого — на своем стоит.

Все равно его убрали. Другого взяли, Сергея. Этот не такой симпатявый, но надеюсь, сговорчивее будет.

31.05.1998. Кажется, Валерка Сергею все рассказал, что было, так что тот на меня глаза боится поднять. Это хорошо, что боится, значит, можно будет его приручить.

04.06.1998. В первый раз поехала с новеньким в институт. Остановись, говорю, хочу в кафе зайти, посидеть, чашечку кофе выпить. Пойдем, соглашается. Только без тебя, говорю, мне ваши рожи бандитские надоели до чертиков. Не могу, говорит, инструкция. Ах так, говорю, хорошо же!

Взяла платье с себя скинула и трусы тоже, вышла из машины, он даже блокировку двери не успел включить. Иду по улице голая, народ оглядывается. И трех шагов сделать не успела, как он меня скрутил, на заднее сиденье кинул. Потом вместо института привез домой, к отцу, все рассказал.

Отец говорит, это она в кафе наркотики хотела купить. Какой умный, думаю. Кто ж мне их даст без денег. Так, просто хотела испытать парня на прочность.

У Стасика просила денег. Он не дает. Смеется, сволочь. Брательник называется.

В другой раз приехали к своей новой мамаше, мол, с визитом. Пока Серега с ней чаи гонял, я вышла будто бы в туалет, а на самом деле в прихожей карманы ее пальто обшарила, в сумочку залезла, кредитку свистнула, немного мелочи. Так, крохи одни. Кредиткой не воспользуешься незаметно, каждую секунду хвост за мной тащится, а на мелочь ничего не взять.

Надо что-то делать!

05.06.1998. Надо что-то делать, потому что совсем мне хило.

Вообще-то нет, не совсем. Даже интерес какой-то появился: я их или они меня. Спортивный азарт?

Будто шутя предложила Сереге на паях снять деньги с мачехиной кредитки и дернуть вдвоем на юга.

Сказал, что подумает. Думай, говорю.

06.06.1998. Ну надо же! Эта сволочь все доложила отцу!!!

Перерыли все мои вещи, забрали кредитку, кое-какую мелочь, даже телефонную книжку с телефонами изъяли. Гады! Ненавижу всех, особенно этого Серегу! Я с ним когда-нибудь разделаюсь!

Думаю теперь, зря я тогда Игоря подставила, он был намного лучше, чем этот придурок, — только ходит и зырит на меня злобно. А с Игорем можно было хоть похихикать, посплетничать. К тому же я ему нравилась, я это чувствовала. Зря я его тогда так!

Ничего не пожалею, только бы этого узколобика выжить из нашего дома! Скоро он со мной даже в туалет ходить будет.

07.06.1998. Я совсем как будто в тюрьме. Мне ни к кому нельзя, ко мне никому нельзя. Скоро день рождения. Уже четвертак — страшное дело. Чувствую себя на все сто. На сто лет, в смысле.

Неплохой повод повеселиться, но если я даже приглашу кого-нибудь, то гостей так шмонать на входе будут, как будто при встрече с президентом!

Как я и предсказывала, теперь этот тип со мной ходит в туалет! В женский! В институте! Оборзеть можно! Чтобы пописать, я должна у него спросить разрешения. Идет со мной в «дабл», смотрит, чтобы в кабинке никого и ничего не было, причем ему плевать на писк и вопли девчонок, заглядывает в бачок и в мусорную корзинку с использованными прокладками! Нет, кажется, у меня уже и без «ширева» крыша едет!

Интересно, сколько ему платят за такую грязную работу? Наверное, очень много!

Скоро он будет пристегивать меня наручниками к своему запястью, как это делают полицейские.

9.06.1998. Тот день, когда его смена (они с Валеркой дежурят через сутки), для меня автоматически становится черным. Когда смотрю на его гнусную рожу — ужасно невыразительная физиономия, нос свеклой, пористая кожа, следы от давних прыщей, маленькие свинячьи глазки, — меня тошнит! А эта его привычка вечно жевать жвачку! И эта ментоловая вонь изо рта! А его отвратительная привычка, пожевав жвачку, выплевывать ее в бумажку, аккуратно заворачивать и прятать в карман!

Представляю, у него, наверное, полные карманы прожеванных резинок. Может быть, он их оставляет на потом, чтобы дожевать? Бр-р!

11.06.1998. Решила быть с ним любезной. Пригласила к себе. У нас плохие отношения, говорю, так нельзя, давай выпьем, посидим… Не пью, говорит. И не куришь, спрашиваю? И не курю. И с бабами дела не имеешь? Нет, говорит, я голубой.

Черт!

13.06.1998. Заметила, что жизнь обрела для меня особый смысл, когда появился этот тип. Мозги мои, до этого мирно плававшие в дремоте, как куриный пупок в бульоне, стали активно работать, шевелиться. Жить стало намного интереснее. Появился стимул, появилась идея — кто кого. Или я его достану, или он меня. Пока борьба идет с переменным успехом, но еще не вечер. Есть у меня одна соблазнительная мыслишка…

Видела у него пистолет на боку. Интересно, выстрелит он в меня, если что? Я в него — легко. Только не знаю, как стрелять.

Надо проверить, действительно ли он голубой…

27.06.1998. Выписала по каталогу порнофильм для гомиков. Сама просмотрела с большим интересом. Никогда не думала, что у них так все…

Для проверки сначала подсунула кассету Стасику. Говорю, полюбуйся. Не, говорит, забери, не выношу этого блядства.

Бросила кассету на кухне. Интересно, клюнет он на приманку?

29.06.1998. Клюнул! Точно клюнул!

Утром вчера смотрю, кассеты нет. Вчера было Валеркино дежурство, значит, он и взял. Прошла в комнату охраны, смотрю, кассета там валяется. Пленка минут на десять фильма прокручена, значит, Валерка включил, посмотрел, обплевался и вырубил.

А сегодня Серегина смена. Опять прошла в их комнату. Искала, искала кассету, а она в видике торчит! Больше половины прокручено! Значит, по вкусу пришлось!

Интересно, а что он при этом чувствовал? Может, дрочил? Как представила себе эту картину, чуть не сблевала.

01.07.1998. Сказала, что приглашу друзей. Отец озаботился. Просил, чтобы не слишком много и чтобы «не из тех». А где я ему возьму «не из тех»? Пригласила Дюшу Глебовича. Дюша — вот кто мне поможет. Назначила день вечеринки как раз на его дежурство, специально. Если даже ничего не выгорит, то хотя бы поприкалываюсь.

05.07.1998. Вечеринка была, но она мне оказалась не в радость. Маринка по секрету поведала, что Свидлер про меня спрашивал. Сначала он думал, что я сдохла от «передоза» или попалась с товаром, в тюряге сижу, а потом ему ребята из института доложили, что я завязала и теперь в полном порядке.

Он велел передать, что из-под земли достанет, задницу на уши натянет, если я ему двадцать штук баксов не верну. Ну естественно, если я буду и дальше как царевна Несмеяна в своем тереме сидеть — фиг ему, конечно. Не достанет. Но я ведь не собираюсь всю жизнь здесь гнить! Моя цель — вырваться! Любой ценой вырваться!

Надо достать денег. Свидлер ведь может и под нож пустить даже за меньшую сумму, ему это запростяк. Даже хорошо, что, когда я появляюсь на людях, за мной хвостом тащится эта «горилла» с обожженным кирпичом вместо морды. И пушка у него из-под пиджака выразительно выглядывает.

А все равно страшно! Подкинет Свидлер что-нибудь под видом «марафета», на тот свет в три секунды отправишься — никто и концов не найдет. А я ведь не удержусь, если «марафет» увижу. Я ведь себя знаю…

06.07.1998. Хорошо, что закончился этот дурацкий день рождения! С Дюшей полный облом случился. Полнейший!

Нет, сам Дюша был, конечно, в полном порядке. Пришел, такой лапочка, симпатявый такой. Джинсы попку обтягивают, глазки подведенные ресницами хлопают. Он обесцветил волосы, а я и не знала. Он не такой манерный, как другие геи, но на него все сильно клюют, может быть, оттого, что он кажется таким трогательным и нежным…

Были танцы. Моя «горилла» сидела, как ком дерьма на дороге, и наблюдала, как все тащатся во время «медляка». Наверное, вглядывался в полумраке, не сунул ли мне кто-то «ширево» в карман. Я утанцевалась до упаду.

А Макс оказался настоящим другом. Приглашая, он шепнул мне, что принес для меня подарок. Во время танца мы стали с ним целоваться, и он мне незаметно сунул свернутую в трубочку упаковку амфетамина. Потом я украдкой спрятала ее в бюстгальтер и при случае засунула под рассохшуюся паркетину в комнате. Сразу глотать не стала, мне нужна была в тот вечер светлая голова, чтобы окончательно расправиться с «гориллой».

Но ничего не получилось. Дюша сначала кокетливо заявил, что Серега не в его вкусе, но потом согласился поприкалываться и пригласил его на медленный танец. Я за день до этого втихую спрятала видеокамеру на шкаф в комнату охраны, и надо было только нажать кнопку, чтобы зафиксировать интересные кадры. Нажать кнопку записи обещал сам Дюша. Просил потом, если получится, переписать кассету.

Но случился полный облом! Как Дюша ни вился вокруг «гориллы», как ни лез своими девичьими лапками с розовыми ноготками ему под рубашку, все впустую. И весь день рождения впустую, и все мои планы — прахом! «Горилла» сидел с каменной физиономией и только пристально следил за тем, как мы с Максом изображаем из себя бешеную страсть. А мне действительно хотелось, я так давно этим не занималась… Гости были уже достаточно забалдевшие, и мы с Максом решили уединиться. Макс был под кайфом, ему это все тоже было в охотку. Я подумала, что если меня не будет в комнате, то и «горилла» станет посвободнее, и потащила Макса к себе.

Но едва только мы с Максом стали подниматься наверх, как «горилла» отшвырнул Дюшу в сторону, точно дохлого котенка, и направился за нами. Я не успела закрыть дверь, как он просунул ногу в щель. Что, мне уже и потрахаться с парнем нельзя, спросила я.

Тот стушевался, но добросовестно просидел под дверью все полчаса, пока мы с Максом не закончили. Заметив, что я нормальная, не на взводе, он сразу же успокоился. Что, у него из зарплаты вычтут, что ли?

Хотя мне очень хотелось, но на этот раз мне совершенно не понравилось. Как будто вообще впервые в жизни. Макс мерзко хихикал, никак не мог попасть в меня, все промахивался. Ему-то было все равно, я знаю, это после двух доз-то! А я вспоминала то, как это бывало в прежние времена, и мне стало откровенно паршиво. Вместо захватывающего полета в неизвестность — слабая щекотка между ног. Вместо нескольких часов наслаждения — жалкие несколько секунд. Кончилось тем, что я столкнула Макса на пол и стала одеваться. Он так и остался валяться на коврике возле кровати.

Я была злая как сто чертей. Этот тип-узколобик может быть полностью доволен — вечер был безнадежно испорчен.

В комнате тем временем уже царила полная невменяемость. Дюша надрался до положения риз и стал плакать, что его никто не любит. Маринка целовала его в шею и пьяно спрашивала, как его вообще можно любить, если он голубой. Саша с Ольгой откровенно занимались этим на глазах у всех, и им было наплевать. Стасик поочередно кидался на всех девчонок, не в силах остановиться ни на одной. Его приятель Артем (очень странный парень, кстати) от него тоже не отставал. Как это называется? Вакханалия, что ли? Или оргия? А чем они отличаются друг от друга, не знаю. Короче, царила полная и откровенная мерзость. Я даже не предполагала, что все это будет так отвратительно.

Я в одиночестве сидела за столом и думала, как бы их всех выгнать к чертовой матери.

В это время Дюша заметил вернувшегося в комнату «гориллу» и повис у него на шее. Он кричал: «Пойдем танцевать, я тебя хочу, как ни одного мужика на свете!» Тот молча отодрал его от себя и небрежно бросил в угол, как ком грязного белья. Там Дюша, свернувшись калачиком, и заснул до утра. На ресницах у него дрожали крупные, как бриллианты, слезы.

Мне ничего не оставалось, как тихо в одиночестве надраться. Я пила водку, оставаясь трезвой как стеклышко, и только печально думала о том, откуда взять двадцать штук для Свидлера. Если продать хотя бы одну отцовскую машину, хватит с головой. Но кто ж мне даст ее продать?

15.07.1998. Началось нечто ужасное! Звонил Свидлер! Откуда он узнал наш загородный телефон? Сказал, что поставит меня на счетчик и никакая охрана меня не спасет. Грозится, конечно, но все равно неприятно.

Хуже всего то, что разговор, естественно, прослушивался, и в тот же вечер отцу было доложено, что мне кто-то угрожает. Отец, конечно, сразу всполошился, закудахтал, что да как.

Пришлось все ему рассказать. Я попросила денег. Сказала, что лучше отдать. Это такие люди, лучше не нарываться.

Отец сказал — никаких денег! Он не собирается спонсировать наркоторговцев. Еще он нес какую-то фигню насчет того, что он, как отец, понимает тех родителей, дети которых… Он не хочет, чтобы на эти деньги была куплена новая партия наркотиков и переправлена в страну… С какой стати он будет отдавать какому-то неизвестному бандиту Свидлеру честно заработанные деньги. И прочая, и прочая, и прочая…

Ты сам производишь наркотик, говорю. Спирт — это тот же наркотик, только меньшей концентрации. А алкоголики — те же наркоманы. И значит, ты такой же наркоторговец, как и Свидлер. Прямо так и сказала.

А он как взвился, мол, крепкие спиртные напитки не запрещены, а даже поощряются государством.

Ничего себе, говорю… Ну ладно… А вот если бы, говорю, у тебя взяли партию спирта, а деньги за нее не отдали, что бы ты сделал?

Обратился бы в суд, отвечает.

Черта с два, говорю. Потому что через суд неизвестно, получил бы ты свои деньги и когда получил. А на самом деле нанял бы ребят типа «гориллы», дал бы адресок должника и приказал переломать ему кости. А если и после этого не получится — то кости его жены или ребенка. Так вот, и я оказалась в такой же ситуации, как этот виртуальный должник.

Отец замолчал. Подействовало. Все равно, говорит, тебя охраняют, бояться нечего. А если еще будут звонить, заявлю в милицию.

Флаг тебе в руки, говорю, а мне удавку на шею!

Вот и поговорили…

16.07.1998. Всего-то какие-то паршивые двадцать штук!

17.07.1998. Позвонила Маринке, попросила сказать Свидлеру, что отдам, только не сразу.

Вечером она перезвонила. Говорит, что ничего слушать не желает.

20.07.1998. Из дома не выхожу ни с Валерой, ни с «гориллой». Стыдно себе признаться, но боюсь. Никогда не боялась смерти, даже хотела ее, а вот теперь боюсь. Маленький, подленький страх за свою паршивую жизненку.

Кому она нужна?

23.07.1998. К Стасику в офис нагрянули какие-то молодчики, избили его, сломали два ребра, выбили зуб, сказали, что если отец не заплатит в двухдневный срок, то спалят офис и все машины — на сто пятьдесят тысяч долларов.

24.07.1998. Стасик вышел из больницы весь синий от побоев. Смотрит на меня волком.

Отец со мной не разговаривает, Наталья Ивановна помалкивает, Валера глядит мимо меня, тоже небось боится за свою шкуру. Даже «горилла» какой-то не такой. Перестал мне делать замечания, целыми днями смотрит видик и молчит.

Ну и черт с вами всеми!

24.07.1998. Ночь.

Может быть, моя смерть что-нибудь решит? Надоело все, сил больше нет. Прощайте все. Я не могу больше так жить. Папа, прости. Прощай, Стас. Достаю из-под паркета упаковку амфетамина, разом — все. Главное, вся жизнь прошла по-дурацки…»


Машу нашел охранник Сергей, тот самый «горилла». Она лежала на полу своей комнаты в бессознательном состоянии, с почти остановившимся сердцем и зрачками, не реагирующими на свет. Никого не было дома, кроме них двоих. «Горилла» трясущимися руками погрузил девушку в машину и помчался в местный военный госпиталь. Там он чуть ли не на коленях умолял докторов спасти ее и обещал денежную благодарность от ее отца.

Пока врачи вытаскивали Машу с того света, «горилла» сидел под дверью процедурной, сжав голову руками. Его губы беззвучно шевелились. Что он бормотал про себя? Молитвы? Проклятия? Шептал, что больше ее пальцем не тронет и слова поперек не скажет? Он дрожал за ее жизнь? Или трясся за свое высокооплачиваемое место и непыльную работу?

Неизвестно. Никто его об этом не спрашивал, а он никому об этом не рассказывал.

Ей не дали умереть. Ее спасли от «передоза». Только от себя самой никто не мог ее спасти.

Чипанов нанял бандитов, и те вроде бы полюбовно решили дело со Свидлером. По крайней мере, звонки прекратились. У Стасика быстро зажили сломанные ребра, он вставил себе новый металлокерамический зуб за тысячу долларов, который ни за что не отличишь от настоящего. Машу выписали из больницы и вновь водворили в роскошный загородный дом, в уютную комнатку с видом на реку на втором этаже.

Все успокоилось. Звонки с угрозами прекратились. Маша стала тише воды ниже травы. Но ее молчание было похоже на затишье перед бурей…

И вот опять — невидящий взгляд, устремленный в пространство, бездонные зрачки, затопившие глаза, беззвучная музыка, звенящая в ушах. Мог ли ее кто-нибудь спасти от этого? Спасти ее, похоже, было поручено мне.

Загрузка...