Калейдоскоп

Чемодану позавидовал Диван:

Все по свету разъезжает Чемодан.

Как печально, что привычка и уют

С места сдвинуться Дивану не дают!

Тихо дремлет в теплой комнате Диван

И во сне переплывает океан,

Добирается к вершинам снежных гор,

Поднимается в заоблачный простор…

Совершая эти подвиги во сне,

Он теснее прижимается к стене.

Так стоит Диван у печки круглый год

И скрипит, пыхтит уныло: «Не везет!»

У старой печки не хватает тяги

К тому, чтоб жить своею теплотой.

Ее знобит, ей холодно, бедняге,

Она горит единственной мечтой.

Все ждет она, что в этом помещении,

Чтоб ей не приходилось мерзнуть впредь,

Поставят паровое отопление

И сможет печка косточки погреть.

Ох и достается пресс-папье!

Целый день какие-то помехи:

Тут дела на письменном столе,

А его зовут колоть орехи.

То его зачислят в молотки,

То в подставки, то еще во что-то.

И чернила сохнут от тоски,

От его общественной работы.

Развязный галстук весел и беспечен,

И жизнь его привольна и пестра:

Заглядывает в рюмку что ни вечер,

Болтается по скверам до утра,

Сидит на шее и забот не знает

И так в безделье проживает век…

Подумайте!

А ведь его хозяин

Вполне, вполне приличный человек!

Повесив медный нос,

Кран изливает душу.

Растроганный всерьез,

Ушат развесил уши.

Стоит, разинув рот,

Понуро и убито

И горько слезы льет

На каменные плиты.

Хмурится обида на кого-то.

Гнев бушует,

Закипает страсть,

Плачет горе.

Трудится забота,

И надежда не смыкает глаз.

Мечется по миру беспокойство.

Все сердца и души теребя…

Мирно спит одно само довольство,

Сытое.

Влюбленное в себя.

«О Лень! — возмутился Олень.

— Чего ты лежишь, словно пень?»

«Тю, Лень! — удивился Тюлень.

Чего ты блуждаешь, как тень?»

Но им не ответила Лень:

Лень!

Все нудится Скука,

Мается,

По городу мрачно

Слоняется.

Затеет на улице

Ссору,

Намелет с три короба

Вздору,

Заходит в дома

Без стука,

И всюду она

Некстати…

Унылая штука

Скука.

Нелепая штука

Скука.

«Вот этот человек, — заметила овца,

Служил еще у моего отца.

Как он работал!

Просто глянуть любо.

Сбивался с ног, по дому хлопоча.

Отец-баран новехонькую шубу

Ему пожаловал

Со своего плеча».

Петух в науке своего добился,

Сумел подняться выше, чем орел.

Он ходит важно, он остепенился,

Сказать точнее, степень приобрел.

Что ж делает талантливый ученый?

По-прежнему клюет пшено?

Нет,

Извлекает он из рациона

Рациональное зерно.

Трюмо терпеть не может лжи

И тем и знаменито,

Что зеркала его души

Для каждого открыты.

А в них

То кресло,

То комод,

То рухлядь,

То обновки…

Меняется душа трюмо

Со сменой обстановки.

Шнурки не надрывались на работе,

Болтались по обочинам дорог.

И на каком-то резком повороте

Их придавил рассеянный сапог.

Шнурки блуждали по земле с опаской,

Порваться прежде времени боясь,

И по причине этой неувязки

Безвременно их жизнь оборвалась.

Ох. этот Градусник.

Стеклянный паренек.

Отзывчивая.

Чуткая натура!

В квартире кто-то

Сляжет на денек

— А у него уже Температура.

Заводская Труба

Неуклюжа, груба

И совсем не красива на вид.

Но она без красот

Достает до высот

И не даром небо коптит.

Вот уже десяток лет

На работе мирной

Незаметный Шпингалет,

Сторож наш квартирный.

Но не каждому знаком

Путь его тернистый…

Был когда-то он штыком,

Убивал фашистов.

На морозе и в огне

Приходилось драться…

А потом — конец войне,

Демобилизания.

И, бывалый фронтовик,

В битвах закаленный.

Поступил в квартиру штык

Сторожем оконным.

(Потому что — не секрет. —

Если дельно взвесить,

В мирной жизни Шпингалет —

Нужная профессия.)

И работает старик

Хорошо и молодо.

Он всегда готов, как штык,

Побороться с холодом.

И хотя напротив печь

(Подойди, погрейся!),

Но на печь его упечь

Даже не надейся!

Он с порядками знаком:

Служба — это служба.

И сумеет стать штыком.

Если будет нужно.

Кажется песчинке, что она

Выполняет важное задание:

Без нее бы рухнула стена,

Без нее бы обвалилось здание.

И не нужно на нее пенять,

Ни к чему пускаться в рассуждения:

Крепче будет здание стоять

От ее, песчинки, заблуждения.

Скачет Мяч,

Как циркач,

По дворам и крышам.

Чем сильнее

Удар,

Тем он скачет выше.

И ему

Ничего —

Сыро или сухо…

Посмотри

На него

И не падай духом.

Ширму выставляют напоказ,

И ее, конечно, это радует.

Не случайно Ширма всякий раз

От восторга просто на пол падает.

Выставляют Ширму напоказ.

Но напрасно так она встревожена:

Ведь она здесь — для отвода глаз

От того, что видеть не положено.

У скрипки не хватает настроения,

А у кларнета — вдохновения.

Рояль сегодня что-то не звучит,

Не до игры расстроенной гитаре…

И только барабан восторженно стучит,

Поскольку он всегда в ударе.

Покрытая снегом, озябшая елка

Прильнула к окну, подобравши иголки,

И жадно глядела на елку в огнях,

Мечтая о собственных радостных днях.

А елка домашняя, в ярком уборе,

Вздыхала о ветре, о снежном просторе,

О том, что она променяла вчера

На пеструю роскошь и блеск серебра.

Лопата угловата

И тяжела для рук.

Но все-таки Лопата —

Надежный, верный друг.

Хоть ей пласты иные

Даются нелегко,

Она в дела земные

Влезает глубоко.

В стене высотного строения

Кирпич — бессрочный строевой.

Бушуют ливни в исступлении.

Метели поднимают вой, —

Но все лихие непогоды

Ему как будто нипочем:

Кирпич прошел

Огонь и воду,

Покуда стал он —

Кирпичом!

Он провел немало эшелонов

И с пути не сбился своего.

В чем же дело?

Где его вагоны?

Почему покинули его?

Есть ведь в нем

И сила и уменье,

К перегонам дальним он привык.

Почему ж стоит он без движенья?

Паровоз поставили в тупик.

Ток торопится.

Спешит

На работу срочную:

Дальний путь его лежит

В область потолочную.

Трудный путь:

То вверх,

То вниз.

Ток — прекрасный альпинист.

Смелый и бывалый.

На любые этажи

Он по проводу взбежит.

Ни устав нимало.

Лампочка на потолке —

Как тут не бояться?

Жизнь висит на волоске,

Может оборваться!

Очень тонкий волосок,

Как мышиный усик.

Побледнел бедняга Ток,

Дрогнул.

Но не струсил.

Лампа — это не предел,

Впереди

Немало дел.

Всюду ждут его услуг,

Току очень рады

Плитка,

Радио,

Утюг —

Торопиться надо!

Он с утра

Не пьет.

Не ест

В трудовой горячке

Дело есть и в МТС

И на водокачке.

Прибежит он на завод

Там его работа ждет,

Вовремя поспел он.

Ну, давай

Включайся, Ток,

Заводи станки, браток,

Видишь — Сколько дела!

Какою бритвою скорей

Лицо себе поранить можно?

Не той, которая острей,

С тупою будьте осторожны.

Пускай не вызовет обид

И шутка в нашем разговоре:

Острота зла не причинит,

А тупость причиняет горе.

На остановке при посадке

Кричит он в гневе благородном:

«Чего толпиться на площадке?

Там впереди совсем свободно!»

Но лишь ему пробиться дайте.

Как он начнет ворчать сердито:

«Потише, эй, не нажимайте!

Здесь и без вас битком набито!»

От измены ревность не спасает:

Ревность — это глупый пес, который

Своего хозяина кусает

И свободно пропускает вора.

«Жизнь — это жизнь.

А свет — это свет.

А люди — всегда есть люди…

То, чего нынче, возможно, нет,

Завтра, возможно, будет…

Так оно дело…

Вот оно как…

Кто бы и как бы и что бы там…»

Старый, Бывалый, Матерый дурак

С начинающим делится опытом.